Страница:
Функционер ГКП Лео Флиг управлял целой империей из ста семидесяти сотрудников, единственным занятием которых было снабжение коммунистических агентов фальшивыми документами, "легендами" и деньгами. Под рукой в любой момент были две тысячи паспортов и тридцать тысяч резиновых печатей. Флиг держал шесть мастерских, в которых хранилось 1, 7 тонны всяческих клише. Их филиалы можно было встретить практически в каждой европейской столице, а продукцией их пользовалось коммунистическое движение по всему миру.
Теперь советский шпионский центр в Германии был готов к активной деятельности и обладал разнообразным техническим арсеналом. Не хватало только сети из местных агентов. Пришло время выпускников Военной школы. В 1927-28 годах ученики Берзина, возглавляемые Гансом Киппенбергером, вернулись в Германию с намерением создать советскую разведывательную систему, которая станет в некотором роде уникальной.
Киппенбергер сгреб остатки старых подпольных "аппаратов" образца 1923 года в новую организацию, которую он именовал "АМ" (антимилитаристский) аппарат. В задачи его членов входило проникновение в полицию, рейхсвер и оппозиционные партии, саботаж любых акций, направленных против коммунистической партии. Одновременно контрразведовательный отдел АМ должен был препятствовать внедрению полицейских информаторов в партию и очищать её ряды от ненадежных элементов.
Самой главной частью их работы были рапорты или "ББ" (Betriebsberichterstattung - производственные донесения), которые вскоре стали неотъемлемой частью советской разведки. В 1923 году Киппенбергер выделил эту работу из "АМ" и поднял до статуса отдельной службы. Ее руководителем он поставил старого приятеля по гамбургским событиям Фридриха Бурде (псевдоним "Эдгар" или "Доктор Шварц"), который был главой ББ с 1929 года. До своего краха ББ оставались основным инструментом Разведупра для получения информации даже о самых незаметных германских фирмах и предприятиях.
ББ не слишком отличался от организации рабкоров, широко распространенного коммунистического движения, возникшего в России ещё во времена Ленина. Поскольку первоначально советская пресса испытывала нехватку подготовленных журналистов, редакторы ухватились за идею освещения волновавших народ событий путем набора добровольцев с заводов, фабрик и других организаций. Эти малограмотные помощники были известны как "рабочие корреспонденты". Помещения русских редакций вскоре буквально затопил поток сообщений, который создал неожиданную картину неприкрашенной русской действительности.
Вскоре эти репортажи привлекли внимание ГПУ, поскольку они вскрывали факты злоупотреблений на заводах и фабриках, противостояния партии и режиму, коррупции среди чиновников. Соответственно редакторы получили от тайной полиции приказ передавать им любой репортаж, в котором был хоть намек на разоблачения. В результате рабочие корреспонденты (а их в 1930 году было около двух миллионов) вольно или невольно стали служить ГПУ.
Поскольку европейские коммунистические партии привычно копировали любое русское нововведение, движение рабкоров дошло до Запада. Из инструмента внутреннего политического контроля за настроениями в обществе оно переросло в новый способ шпионажа. Только место ГПУ заняла разведслужба, место политических разоблачений - сообщения о производстве танков, поставках вооружения и новых технологиях военной индустрии. Эта форма шпионажа была неуязвима, ведь никакая власть не в состоянии запретить рабочему сообщать в газету или своей партии о событиях на его фабрике.
С немецкой тщательностью Киппенбергер и Бурде превратили ББ, который представлял собой их версию рабкоровской системы, в истинное искусство. Агенты ББ могли беседовать со своими приятелями на фабриках и просить их об услуге; каждый агент постоянно искал нужную информацию. В одном случае это могло быть содержание портфеля заказов на каком-либо заводе, в другом интересовались, идут ли на изготовление оборудования для России новейшие материалы, собирали сведения о поставках вооружения потенциальным противникам Советского Союза или данные о производстве ядовитого газа и артиллерийских снарядов.
Не осталось практически ничего, чем бы не заинтересовались германские организаторы из Разведупра. Они охотились за проектом "Линейного крейсера типа А" и чертежами авиационных двигателей из Авиационного исследовательского института. Автор одного из отпечатанных ББ вопросников хотел знать: "Располагает ли твоя фирма охраной или спецслужбой? Какова их численность? Сколько раз она сменяется? Как тщательно охраняются входы (а) - днем, (б) - ночью? Вооружена ли охрана? Если да, то чем? Для огнестрельного оружия назвать марку и калибр".
Постепенно хозяева ББ все больше посвящали свои опросники и инструкции вопросам военной промышленности. Рукописная инструкция из партийного центра, возможно, относящаяся к 1932 году, включала среди первостепенных задач все стратегические вопросы: передвижения и оперативные планы рейхсвера, то же самое о полиции и оборонительных формированиях, численности, тактике, состоянию подготовки военной техники.
Хотя вопросы ББ касались сферы, представлявшей интерес для России, ни один русский в поле зрения не появлялся. Информаторы с предприятий имели дело только с немцами, которые их завербовали. Они и не подозревали, что вся информация стекалась в центр ББ, которым руководил Бурде, или же к Киппенбергеру, которого к тому времени выбрали депутатом Рейхстага, а затем эта парочка передавала её своим хозяевам в Москву. Поначалу ими были братья Мацкевичи, а с 1929 года - начальник резидентуры Борис Базаров.
Киппенбергер и Бурде считали разумным скрывать от трех-четырех тысяч членов ББ заинтересованность русских в их работе. Информаторам просто говорили, что их сообщения будут использованы в подготовке к борьбе за диктатуру пролетариата, а значит в интересах партии. Впоследствии появился ещё один дополнительный довод - что все это пригодится в борьбе с фашизмом. Для более беспокойных товарищей, которые могли усомниться, стоит ли становиться предателем, у аппаратчиков была наготове более тонкая история. Информатора заверяли, что его работа поможет Советскому Союзу догнать западные страны в промышленном развитии. Всякий, кто отказывает Советскому Союзу в передаче западных производственных секретов, саботирует усилия пролетарского отечества и наносит ущерб делу мира. Записка, предназначенная арестованному члену ББ, объясняла: "Мы называем это технической помощью, а не шпионажем".
Мало помалу многие товарищи переставали испытывать страх перед шпионской деятельностью, усердные агитаторы постарались убедить их, что понятие предательства давно вышло из употребления. На заводах и фабриках, в лабораториях, фирмах и управлениях, на судоверфях и в мастерских тысячи и тысячи германских коммунистов начали охоту за секретами. Случилось так, что вся партия оказалась на службе иностранной разведки. Депутаты Рейхстага, такие как Иоганн Шеер, собирали сообщения агентов и передавали пакеты советским курьерам, провинциальные депутаты, вроде баварца Иоганна Хербста, вербовали информаторов; тайные кадры партии превратились в армию советских агентов.
Германская коммунистическая партия объединяла четверть миллиона членов, имела 27 газет, 4000 ячеек и 87 вспомогательных организаций, но главное, располагала подпольным аппаратом и разведывательной службой. Все это было не более чем "зарубежным отделом советской разведки" и существовало "исключительно для обслуживания целей советского государства", если говорить словами бывшего коммуниста Волленберга.
Рут Фишер утверждала, что "партийные кадры все больше чувствуют себя не представителями международной рабочей партии, а лишь правящей советской партии, тайными агентами иностранной державы". Каждый германский коммунист вынужден был присоединиться к подпольной борьбе на стороне Советского Союза, чтобы заниматься "систематической антимилитаристкой работой" - так в 1928 году назвал шпионаж Шестой Всемирный
Конгресс Коминтерна. Арестованный в 1931 году сотрудник ББ Гельмут Шмид изложил эту мысль ещё более недвусмысленно. Партия, как он сознался на суде, признает две формы промышленного шпионажа: академический, которым должен заниматься на своем предприятии каждый коммунист, и фактический, в котором использовались только особо надежные и умные товарищи.
Германия стала ареной самой массовой шпионской сети, какой мир ещё не знал. Каждый год приносил новые процессы над шпионами, практически каждый месяц судам приходилось сталкиваться с коммунистическими агентами. В октябре 1930 года на заводе "Грузон", магдебургском филиале "Круппа", была разгромлена сеть коммунистических агентов. Ее руководителем был инженер по фамилии Калленбах. В декабре 1930 года русский инженер Володичев и два его немецких помощника были арестованы на предприятии "Сименс и Хальске" за шпионаж по заданию Советского торгпредства. В январе 1931 года инженер Вильгельм Рихтер был задержан полицией предприятия "Цементный завод Полисиуса", Дессау, за кражу секретных документов для Советского Союза. В апреле того же года организация из двадцати пяти информаторов под руководством агента ББ Карла Динстбаха была раскрыта в Людвигсхафене. Они передавали в Россию информацию о многочисленных химических предприятиях южной Германии.
Сеть немецких агентов Советов стягивалась все плотнее, и наглость шпионов все нарастала. Как сообщала в апреле 1931 года "Баварише Штаатцайтунг" в одной немецкой фирме с 1926 по 1930 годы было обнаружено 134 случая шпионажа. В 1927 году только в судахразбиралось три с половиной тысячи случаев промышленного шпионажа, большинство из них в пользу Советского Союза. Между июнем 1931 и декабрем 1932 года было зарегистрировано 111 дел по измене родине, и снова большинство из них было связано со шпионажем в пользу Советского Союза.
Несмотря на неудачи, у Берзина были все причины радоваться результатам деятельности его немецких агентов. Для советской разведки оставалось все меньше секретов в германской промышленности и оборонном потенциале. Дэвид Даллин пишет: "Германский вклад в советский шпионаж за первое десятилетие его существования был огромен и количественно превосходил вклад всех других нерусских подразделений аппарата за границей, а по качеству - даже само русское ядро".
Берлин стал центром номер два для мировой системы шпионажа Советской России. Отсюда исходили приказы разбросанным по всему свету агентам советской разведки. Этот город стал центром для советской разведки во Франции, Голландии и Бельгии, там располагалась мастерская по изготовлению фальшивых паспортов и "полевой штаб" всего Коммунистического Интернационала. Все маршруты кончались в Берлине, откуда с Москвой поддерживался только один канал связи - через связного Коминтерна Ричарда Кребса.
Конечно, такие успехи были возможны только в государстве, стоящем на грани распада, которое хотя и пыталось отчаянно защищаться от тоталитаризма, но больше не могло полагаться на лояльность своих граждан. Более того, либеральные законы республики не способствовали эффективной борьбе с советской разведкой.
Главной целью разведки русских была промышленность, а германский уголовный кодекс признавал только военный шпионаж, так что единственное положение, по которому могли нести ответственность красные похитители промышленных секретов - это весьма растяжимые статьи о нечестной конкуренции. Поэтому максимальное наказание, которого мог опасаться пойманный шпион, не превышало одного года лишения свободы. Только в марте 1932 года "Декрет о защите национальной экономики" предусмотрел усиление наказания за передачу промышленных секретов посторонним лицам, и срок заключения возрос до трех лет.
К тому же довольно часто против слишком сурового преследования советских шпионов предостерегало Министерство иностранных дел. После Версаля Советская Россия была одной из немногих стран Европы, на чьи симпатии могла рассчитывать веймарская Германия. Стоило только германской разведке попытаться проследить связи какого-то выявленного шпиона с советским торговым представительством, как тут же вмешивались дипломаты с Вильгельмштрассе. Больше того, на каждое разоблачение торгпредство неизменно реагировало категорическим отрицанием каких-бы то ни было связей с провалившимися агентами.
Сыщики берлинской полиции вряд ли смогут забыть, что самому жестокому поражению в борьбе с коммунистической агентурой они обязаны именно вмешательству Министерства иностранных дел.
Это случилось весной 1924 года. В Штутгарте был арестован коммунист Ганс Бозенхардт, член террористического аппарата и работник советского торгового представительства. Двум полицейским из Вюртемберга приказали переправить его в Штаргард, Померания. Ехать пришлось через Берлин, где они опоздали на пересадку. Заключенный предложил своим конвоирам перекусить и скоротать время в одном уютном местечке на Линденштрассе. Полицейские не знали Берлина и понятия не имели, что этим "уютным местечком" является советское торгпредстство. Едва они вошли в предложенное кафе, как Бозенхардт закричал:
- Меня зовут Бозенхардт, я здесь работаю. Эти двое - сотрудники полиции из Вюртемберга, они меня арестовали за измену и везут в Штаргард.
Он вырвался из рук опешивших конвойных и бежал. Тем временем сбежались русские, схватили полицейских и заперли в чулане.
Наконец-то у руководства берлинской полиции появилась возможность проникнуть в цитадель советского шпионажа. Под предлогом поисков сбежавшего Бозенхардта второго мая 1924 года полиция ворвалась в торговпредство и заняла все здание. Одну за другой обыскивали комнаты, вскрывали сейфы и конфисковывали документы. Глава торговой делегации Старков поспешил известиить советское посольство, посол Крестинский отправился прямо в Министерство иностранных дел, стал протестовать против нарушения экстерриториального статуса представительства и полицию тут же отозвали. Обыск прекратили, всех арестованные советских сотрудников освободили.
Сокрушительное поражение на Линденштрассе ещё раз продемонстрировало беспомощность германской полиции в вопросах контрразведки. Закон был несовершенным, поддержка правительства формальной, и полицию лишили практически любой возможности проникнуть в сеть советского шпионажа. Поэтому с точки зрения Москвы берлинскую контрразведку вряд ли можно было считать серьезным противником. К тому же отвечавшие за контрразведку подразделения полиции (авберполицай - контрразведывательная полиция) и армии (абвер - военная разведка) испытывали нехватку сотрудников и средств.
Из-за антипатий левых демократов к ореолу власти и загадочности, присущих политической полиции, абверполицай могла заниматься своим делом только скрытно. С роспуском существовавшей до 1918 года политической полиции авберполицай официально прекратила свое существование, хотя фактически продолжала действовать в каждом полицейском участке под видом отдела 1А. Именно там следовало искать отвечавших за контрразведку сотрудников полиции.
Однако им приходилось постоянно сталкиваться с проблемами, поскольку на руководящем уровне не существовало единой организации, которая бы координировала все контрразведывательные управления или комиссариаты в различных полицейских структурах. Не существовало единого центрального органа для оценки полученной информации и использования её в совместных действиях. Просто в свое время договорились, что отдел 1А Берлинского полицейского управления должен создать что-то вроде центра анализа информации, но на неофициальной основе.
Военные сыщики были в несколько лучшем положении. После долгих колебаний и в нарушение Версальского мирного договора, запрещавшего Германии иметь военную разведку, для борьбы с вражескими шпионами в 1920 году была образована небольшая разведывательная группа под руководством майора Фридриха Гемпа. Она являлась частью военного министерства, но даже в там ей не разрешалось фигурировать под своим настоящим названием, и её именовали "абвер" (контрразведка), чтобы подчеркнуть оборонительные намерения. А в её офисе на Тирпитцуфер работали только три офицера Генерального штаба и семеро сотрудников из числа отставных офицеров. Этот скудный персонал вряд ли мог испугать громадную иностранную разведслужбу масштаба Разведупра.
Поэтому ни абвер, ни абверполицай не могли остановить наплыв советских шпионов. Фактически они оказались настолько беспомощны, что вынуждены были оставить формирование заводских охранных служб в руках частного капитала. Главный офис абвера в Восточной Пруссии, в Кенигсберге, был укомплектован единственным отставным капитаном, но тот был так озабочен польским шпионажем, что на сеть русских агентов не обращал внимания.
С самого начала абвер смирился со своей неспособностью проникнуть в советскую разведку, а абверполицай никогда не мог прозондировать сеть коммунистических агентов. Даллин считает, что "германская полиция была удивительно несведущей в деятельности различных советских органов". Они не знали ни адресов, ни состава подпольных коммунистических организаций. У них не было ни малейшего представления о сети информаторов ББ и связях советской разведки в Германии.
В 1932 году Берлинское полицейское управление на Александер-плац отправило в моабитский уголовный суд пятисотстраничный отчет о подпольных организациях ГКП и даже не заметило, что по пути он на некоторое время исчез в советском торгпредставе, где был сфотографирован. Долгие годы полиция считала центром коммунистического шпионажа офис ГКП в Карл Либкнехт Хаус, в Берлине и не обращала никакого внимания на издательство "Фюрер" на Вильгельмштрассе 131-2, под крышей которого скрывались "дюжина отделов Коминтерна и целая армия стенографистов, курьеров, переводчиков и сотрудников охраны".
Редко когда контрразведывательная служба было столь беспомощна перед напором вражеских шпионов. Однако впоследствии на сцену выступило экстремистское политическое движение, которое обещало Германии радикальные перемены и, самое главное, свободу от того, что они называли "большевистской угрозой". Власть в рейхе захватила партия Адольфа Гитлера.
Многие полицейские, обычно склонные к авторитаризму, уступили сладким посулам новых правителей, а большинство военных соблазнились националистическими настроениями нового режима. Нацисты обещали то, в чем больше всего нуждались полицейские силы республики: престиж, деньги, современные методы борьбы с преступностью и шпионажем, централизацию работы полиции, свободу от критики со стороны общественности и дипломатического вмешательства.
Больше того, новые хозяева Германии показали, что у них слово не расходится с делом. Практически за несколько месяцев они создали полицейский механизм, не знавший аналогов в истории Германии. Политическая полиция с её контрразведывательными управлениями, столь неохотно признаваемая при Веймарской республике, была выведена из-под руководства полиции и собрана в специальное управление с централизованным руководством - государственную тайную полицию или гестапо. Теперь она служила одному человеку и одной цели - поддержке диктаторской тирании фюрера.
Штаб-квартира гестапо в доме N 8 по берлинской Принц-Альбрехт-штрассе стала центром охоты за политическими двурушниками и шпионами. С лета 1934 года гестапо образовало II отделение, а абверполицай - III-е. С тех пор эти стражи нового режима стали неотделимы друг от друга. Они раскинули над страной хитросплетенную сеть, их управления и филиалы в каждой провинции держали под надзором шпионов и врагов режима, контролировали границы рейха и следили за настроениями в обществе.
Никогда германская полиция не создавала такой тотальной системы контроля. Была создана изощренная система реестров и картотек для регистрации каждого возможного противника режима или потенциального шпиона. Тщательно рассчитанная система поиска должна была гарантировать, что ни один беглец не ускользнет от всевидящего ока гестапо. Главной задачей пограничной полиции, которая теперь вошла в состав гестапо, стал перехват беглых предателей и пытающихся перейти границу шпионов. Власть над концентрационными лагерями давала Принц-Альбрехт-штрассе дополнительное оружие: нежелательных иностранцев до депортации можно было помещать в концлагеря.
Если кому и удавалось проскользнуть сквозь сети гестапо, ему предстояло пройти через строй ещё одних нацистских охранников режима - СД (Sicherheitsdienst - служба охраны). Стороннему наблюдателю служба СД с центром в Берлине и отделами, подотделами и аванпостами, раскинувшимися по всей стране, напоминало гестапо, однако её армия безвестных информаторов в каждой области жизни нации оказалась более эффективной и опасной.
Выражаясь словами одного из её руководителей, она была "универсальным инструментом против всех оппозиционных кругов во всех областях жизни".
Со временем аппарат нацистских репрессивных органов разрастался. Шаг за шагом победоносная полиция расширяла границы своей империи: в 1933-34 годах политическая и контрразведывательная полиция объединились для создания гестапо, в 1936 году гестапо и уголовная полиция слились в полицию безопасности (Sicherheitpolizei - Зипо), в 1939 Зипо и СД объединились в РСХА (Reichssicherheitshauptamt - Главное управление имперской безопасности). Таким образом экспансия полиции достигла своего пика.
Однако тем временем многие профессиональные сотрудники полиции, воспитанные в традициях уважения правовых норм, осознали, что новые правители заинтересованы не только в привычной защите государства от агентов и диверсантов. С какой-то завистью полиция наблюдала, что военная разведка (абвер) на Тирпитцуфер, получившая от режима ресурсы для существенного расширения своих функций, тем не менее в основном держалась в стороне от идеологических причуд новых властителей. Между руководством абвера и абверполицай существовали острые разногласия по поводу методов борьбы с противниками. Военные придерживались определенного кодекса поведения в делах секретной службы, в то время как на Принц-Альбрехт-штрассе лозунгом дня стал преднамеренный отказ от всяких угрызений совести. На смену старым полицейским чиновникам шла фанатичная поросль диктатуры фюрера, натасканная в нацистских военных училищах и школах выполнять как роботы любой приказ, отданный командиром, даже если тот преступен. И главное - вновь прибывшие носили черную униформу СС, лидеры которого захватили власть над полицией и хотели превратить её в касту хозяев, независимую от партии и государства.
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, глава германской полиции с 1936 года, вместе со своим безжалостным помощником, группенфюрером СС (генерал-майором) Рейнхартом Гейдрихом, руководителем полиции безопасности и СД, отравили полицию ядом слепого тоталитарного мышления и развратили многих полицейских чиновников старой школы. Эсэсовское руководство полиции было одержимо безумными идеями неогерманского язычества и антисемитизма, постоянно проповедовало безжалостную ненависть защитников империи ко всем врагам государства и шпионам. И полиция нашла свое место в том мире жестокости, где любой политический оппонент считался извергом. Был он евреем или масоном, коммунистом или демократом - любой враг режима подлежал изгнанию из "народного общества".
Тем не менее, злейшими врагами оставались коммунисты, в нацистской терминологии получившие ярлык "большевиков" или "еврейских большевиков". Внутренняя инструкция гестапо 1937 года утверждала, что коммунисты - "враги народа" и "инструмент еврейства, которое таким образом нашло способ достижения своей цели - мирового господства".
В учебных курсах полиции коммунистов и их подпольные организации с каждым днем все больше представляли безличным "врагом", окарикатуренным до отвращения. Гиммлер без устали вбивал в головы своих полицейских, что в борьбе с коммунизмом "не может быть перемирия, только победители и побежденные, а поражение в этой борьбе означает гибель нации". Гейдрих провозглашал, что "годы ожесточенной борьбы в конце концов неизбежно должны отбросить врага на всех фронтах, уничтожить его и сохранить Германию от новых вражеских нашествий как с точки зрения расовой чистоты, так и духовно."
И вот, распаленный всеми страстями новых крестоносцев, нацистский режим вступил в битву с советскими шпионами в Германии. То, что когда-то попытались сделать дилетанты из террористического аппарата, теперь гетсапо и СД с тевтонской основательностью применили к своим коммунистическим врагам. Германия стала ареной сражения двух тоталитарных машин власти.
Первые нацистские выпады против коммунистической партии и её организаций оказались непродуктивными. Сразу же после захвата власти полиция и активисты нацистской партии вознамерились нанести коммунистам решительный удар. За поджогом рейхстага в ночь с 27 на 28 февраля 1933 года немедленно последовал чрезвычайный указ "О защите нации и государства", который стал сигналом для развязывания охоты на ведьм, направленной против коммунистов. Третьего марта 1933 года министр внутренних дел Пруссии Геринг сообщил своим полицейским, что "главная цель и направленность этого приказа состоит в том, чтобы данные им широкие полномочия в первую очередь следует использовать против коммунистов, а также против тех, кто работал с коммунистами, поддерживал и содействовал их преступным целям".
Теперь советский шпионский центр в Германии был готов к активной деятельности и обладал разнообразным техническим арсеналом. Не хватало только сети из местных агентов. Пришло время выпускников Военной школы. В 1927-28 годах ученики Берзина, возглавляемые Гансом Киппенбергером, вернулись в Германию с намерением создать советскую разведывательную систему, которая станет в некотором роде уникальной.
Киппенбергер сгреб остатки старых подпольных "аппаратов" образца 1923 года в новую организацию, которую он именовал "АМ" (антимилитаристский) аппарат. В задачи его членов входило проникновение в полицию, рейхсвер и оппозиционные партии, саботаж любых акций, направленных против коммунистической партии. Одновременно контрразведовательный отдел АМ должен был препятствовать внедрению полицейских информаторов в партию и очищать её ряды от ненадежных элементов.
Самой главной частью их работы были рапорты или "ББ" (Betriebsberichterstattung - производственные донесения), которые вскоре стали неотъемлемой частью советской разведки. В 1923 году Киппенбергер выделил эту работу из "АМ" и поднял до статуса отдельной службы. Ее руководителем он поставил старого приятеля по гамбургским событиям Фридриха Бурде (псевдоним "Эдгар" или "Доктор Шварц"), который был главой ББ с 1929 года. До своего краха ББ оставались основным инструментом Разведупра для получения информации даже о самых незаметных германских фирмах и предприятиях.
ББ не слишком отличался от организации рабкоров, широко распространенного коммунистического движения, возникшего в России ещё во времена Ленина. Поскольку первоначально советская пресса испытывала нехватку подготовленных журналистов, редакторы ухватились за идею освещения волновавших народ событий путем набора добровольцев с заводов, фабрик и других организаций. Эти малограмотные помощники были известны как "рабочие корреспонденты". Помещения русских редакций вскоре буквально затопил поток сообщений, который создал неожиданную картину неприкрашенной русской действительности.
Вскоре эти репортажи привлекли внимание ГПУ, поскольку они вскрывали факты злоупотреблений на заводах и фабриках, противостояния партии и режиму, коррупции среди чиновников. Соответственно редакторы получили от тайной полиции приказ передавать им любой репортаж, в котором был хоть намек на разоблачения. В результате рабочие корреспонденты (а их в 1930 году было около двух миллионов) вольно или невольно стали служить ГПУ.
Поскольку европейские коммунистические партии привычно копировали любое русское нововведение, движение рабкоров дошло до Запада. Из инструмента внутреннего политического контроля за настроениями в обществе оно переросло в новый способ шпионажа. Только место ГПУ заняла разведслужба, место политических разоблачений - сообщения о производстве танков, поставках вооружения и новых технологиях военной индустрии. Эта форма шпионажа была неуязвима, ведь никакая власть не в состоянии запретить рабочему сообщать в газету или своей партии о событиях на его фабрике.
С немецкой тщательностью Киппенбергер и Бурде превратили ББ, который представлял собой их версию рабкоровской системы, в истинное искусство. Агенты ББ могли беседовать со своими приятелями на фабриках и просить их об услуге; каждый агент постоянно искал нужную информацию. В одном случае это могло быть содержание портфеля заказов на каком-либо заводе, в другом интересовались, идут ли на изготовление оборудования для России новейшие материалы, собирали сведения о поставках вооружения потенциальным противникам Советского Союза или данные о производстве ядовитого газа и артиллерийских снарядов.
Не осталось практически ничего, чем бы не заинтересовались германские организаторы из Разведупра. Они охотились за проектом "Линейного крейсера типа А" и чертежами авиационных двигателей из Авиационного исследовательского института. Автор одного из отпечатанных ББ вопросников хотел знать: "Располагает ли твоя фирма охраной или спецслужбой? Какова их численность? Сколько раз она сменяется? Как тщательно охраняются входы (а) - днем, (б) - ночью? Вооружена ли охрана? Если да, то чем? Для огнестрельного оружия назвать марку и калибр".
Постепенно хозяева ББ все больше посвящали свои опросники и инструкции вопросам военной промышленности. Рукописная инструкция из партийного центра, возможно, относящаяся к 1932 году, включала среди первостепенных задач все стратегические вопросы: передвижения и оперативные планы рейхсвера, то же самое о полиции и оборонительных формированиях, численности, тактике, состоянию подготовки военной техники.
Хотя вопросы ББ касались сферы, представлявшей интерес для России, ни один русский в поле зрения не появлялся. Информаторы с предприятий имели дело только с немцами, которые их завербовали. Они и не подозревали, что вся информация стекалась в центр ББ, которым руководил Бурде, или же к Киппенбергеру, которого к тому времени выбрали депутатом Рейхстага, а затем эта парочка передавала её своим хозяевам в Москву. Поначалу ими были братья Мацкевичи, а с 1929 года - начальник резидентуры Борис Базаров.
Киппенбергер и Бурде считали разумным скрывать от трех-четырех тысяч членов ББ заинтересованность русских в их работе. Информаторам просто говорили, что их сообщения будут использованы в подготовке к борьбе за диктатуру пролетариата, а значит в интересах партии. Впоследствии появился ещё один дополнительный довод - что все это пригодится в борьбе с фашизмом. Для более беспокойных товарищей, которые могли усомниться, стоит ли становиться предателем, у аппаратчиков была наготове более тонкая история. Информатора заверяли, что его работа поможет Советскому Союзу догнать западные страны в промышленном развитии. Всякий, кто отказывает Советскому Союзу в передаче западных производственных секретов, саботирует усилия пролетарского отечества и наносит ущерб делу мира. Записка, предназначенная арестованному члену ББ, объясняла: "Мы называем это технической помощью, а не шпионажем".
Мало помалу многие товарищи переставали испытывать страх перед шпионской деятельностью, усердные агитаторы постарались убедить их, что понятие предательства давно вышло из употребления. На заводах и фабриках, в лабораториях, фирмах и управлениях, на судоверфях и в мастерских тысячи и тысячи германских коммунистов начали охоту за секретами. Случилось так, что вся партия оказалась на службе иностранной разведки. Депутаты Рейхстага, такие как Иоганн Шеер, собирали сообщения агентов и передавали пакеты советским курьерам, провинциальные депутаты, вроде баварца Иоганна Хербста, вербовали информаторов; тайные кадры партии превратились в армию советских агентов.
Германская коммунистическая партия объединяла четверть миллиона членов, имела 27 газет, 4000 ячеек и 87 вспомогательных организаций, но главное, располагала подпольным аппаратом и разведывательной службой. Все это было не более чем "зарубежным отделом советской разведки" и существовало "исключительно для обслуживания целей советского государства", если говорить словами бывшего коммуниста Волленберга.
Рут Фишер утверждала, что "партийные кадры все больше чувствуют себя не представителями международной рабочей партии, а лишь правящей советской партии, тайными агентами иностранной державы". Каждый германский коммунист вынужден был присоединиться к подпольной борьбе на стороне Советского Союза, чтобы заниматься "систематической антимилитаристкой работой" - так в 1928 году назвал шпионаж Шестой Всемирный
Конгресс Коминтерна. Арестованный в 1931 году сотрудник ББ Гельмут Шмид изложил эту мысль ещё более недвусмысленно. Партия, как он сознался на суде, признает две формы промышленного шпионажа: академический, которым должен заниматься на своем предприятии каждый коммунист, и фактический, в котором использовались только особо надежные и умные товарищи.
Германия стала ареной самой массовой шпионской сети, какой мир ещё не знал. Каждый год приносил новые процессы над шпионами, практически каждый месяц судам приходилось сталкиваться с коммунистическими агентами. В октябре 1930 года на заводе "Грузон", магдебургском филиале "Круппа", была разгромлена сеть коммунистических агентов. Ее руководителем был инженер по фамилии Калленбах. В декабре 1930 года русский инженер Володичев и два его немецких помощника были арестованы на предприятии "Сименс и Хальске" за шпионаж по заданию Советского торгпредства. В январе 1931 года инженер Вильгельм Рихтер был задержан полицией предприятия "Цементный завод Полисиуса", Дессау, за кражу секретных документов для Советского Союза. В апреле того же года организация из двадцати пяти информаторов под руководством агента ББ Карла Динстбаха была раскрыта в Людвигсхафене. Они передавали в Россию информацию о многочисленных химических предприятиях южной Германии.
Сеть немецких агентов Советов стягивалась все плотнее, и наглость шпионов все нарастала. Как сообщала в апреле 1931 года "Баварише Штаатцайтунг" в одной немецкой фирме с 1926 по 1930 годы было обнаружено 134 случая шпионажа. В 1927 году только в судахразбиралось три с половиной тысячи случаев промышленного шпионажа, большинство из них в пользу Советского Союза. Между июнем 1931 и декабрем 1932 года было зарегистрировано 111 дел по измене родине, и снова большинство из них было связано со шпионажем в пользу Советского Союза.
Несмотря на неудачи, у Берзина были все причины радоваться результатам деятельности его немецких агентов. Для советской разведки оставалось все меньше секретов в германской промышленности и оборонном потенциале. Дэвид Даллин пишет: "Германский вклад в советский шпионаж за первое десятилетие его существования был огромен и количественно превосходил вклад всех других нерусских подразделений аппарата за границей, а по качеству - даже само русское ядро".
Берлин стал центром номер два для мировой системы шпионажа Советской России. Отсюда исходили приказы разбросанным по всему свету агентам советской разведки. Этот город стал центром для советской разведки во Франции, Голландии и Бельгии, там располагалась мастерская по изготовлению фальшивых паспортов и "полевой штаб" всего Коммунистического Интернационала. Все маршруты кончались в Берлине, откуда с Москвой поддерживался только один канал связи - через связного Коминтерна Ричарда Кребса.
Конечно, такие успехи были возможны только в государстве, стоящем на грани распада, которое хотя и пыталось отчаянно защищаться от тоталитаризма, но больше не могло полагаться на лояльность своих граждан. Более того, либеральные законы республики не способствовали эффективной борьбе с советской разведкой.
Главной целью разведки русских была промышленность, а германский уголовный кодекс признавал только военный шпионаж, так что единственное положение, по которому могли нести ответственность красные похитители промышленных секретов - это весьма растяжимые статьи о нечестной конкуренции. Поэтому максимальное наказание, которого мог опасаться пойманный шпион, не превышало одного года лишения свободы. Только в марте 1932 года "Декрет о защите национальной экономики" предусмотрел усиление наказания за передачу промышленных секретов посторонним лицам, и срок заключения возрос до трех лет.
К тому же довольно часто против слишком сурового преследования советских шпионов предостерегало Министерство иностранных дел. После Версаля Советская Россия была одной из немногих стран Европы, на чьи симпатии могла рассчитывать веймарская Германия. Стоило только германской разведке попытаться проследить связи какого-то выявленного шпиона с советским торговым представительством, как тут же вмешивались дипломаты с Вильгельмштрассе. Больше того, на каждое разоблачение торгпредство неизменно реагировало категорическим отрицанием каких-бы то ни было связей с провалившимися агентами.
Сыщики берлинской полиции вряд ли смогут забыть, что самому жестокому поражению в борьбе с коммунистической агентурой они обязаны именно вмешательству Министерства иностранных дел.
Это случилось весной 1924 года. В Штутгарте был арестован коммунист Ганс Бозенхардт, член террористического аппарата и работник советского торгового представительства. Двум полицейским из Вюртемберга приказали переправить его в Штаргард, Померания. Ехать пришлось через Берлин, где они опоздали на пересадку. Заключенный предложил своим конвоирам перекусить и скоротать время в одном уютном местечке на Линденштрассе. Полицейские не знали Берлина и понятия не имели, что этим "уютным местечком" является советское торгпредстство. Едва они вошли в предложенное кафе, как Бозенхардт закричал:
- Меня зовут Бозенхардт, я здесь работаю. Эти двое - сотрудники полиции из Вюртемберга, они меня арестовали за измену и везут в Штаргард.
Он вырвался из рук опешивших конвойных и бежал. Тем временем сбежались русские, схватили полицейских и заперли в чулане.
Наконец-то у руководства берлинской полиции появилась возможность проникнуть в цитадель советского шпионажа. Под предлогом поисков сбежавшего Бозенхардта второго мая 1924 года полиция ворвалась в торговпредство и заняла все здание. Одну за другой обыскивали комнаты, вскрывали сейфы и конфисковывали документы. Глава торговой делегации Старков поспешил известиить советское посольство, посол Крестинский отправился прямо в Министерство иностранных дел, стал протестовать против нарушения экстерриториального статуса представительства и полицию тут же отозвали. Обыск прекратили, всех арестованные советских сотрудников освободили.
Сокрушительное поражение на Линденштрассе ещё раз продемонстрировало беспомощность германской полиции в вопросах контрразведки. Закон был несовершенным, поддержка правительства формальной, и полицию лишили практически любой возможности проникнуть в сеть советского шпионажа. Поэтому с точки зрения Москвы берлинскую контрразведку вряд ли можно было считать серьезным противником. К тому же отвечавшие за контрразведку подразделения полиции (авберполицай - контрразведывательная полиция) и армии (абвер - военная разведка) испытывали нехватку сотрудников и средств.
Из-за антипатий левых демократов к ореолу власти и загадочности, присущих политической полиции, абверполицай могла заниматься своим делом только скрытно. С роспуском существовавшей до 1918 года политической полиции авберполицай официально прекратила свое существование, хотя фактически продолжала действовать в каждом полицейском участке под видом отдела 1А. Именно там следовало искать отвечавших за контрразведку сотрудников полиции.
Однако им приходилось постоянно сталкиваться с проблемами, поскольку на руководящем уровне не существовало единой организации, которая бы координировала все контрразведывательные управления или комиссариаты в различных полицейских структурах. Не существовало единого центрального органа для оценки полученной информации и использования её в совместных действиях. Просто в свое время договорились, что отдел 1А Берлинского полицейского управления должен создать что-то вроде центра анализа информации, но на неофициальной основе.
Военные сыщики были в несколько лучшем положении. После долгих колебаний и в нарушение Версальского мирного договора, запрещавшего Германии иметь военную разведку, для борьбы с вражескими шпионами в 1920 году была образована небольшая разведывательная группа под руководством майора Фридриха Гемпа. Она являлась частью военного министерства, но даже в там ей не разрешалось фигурировать под своим настоящим названием, и её именовали "абвер" (контрразведка), чтобы подчеркнуть оборонительные намерения. А в её офисе на Тирпитцуфер работали только три офицера Генерального штаба и семеро сотрудников из числа отставных офицеров. Этот скудный персонал вряд ли мог испугать громадную иностранную разведслужбу масштаба Разведупра.
Поэтому ни абвер, ни абверполицай не могли остановить наплыв советских шпионов. Фактически они оказались настолько беспомощны, что вынуждены были оставить формирование заводских охранных служб в руках частного капитала. Главный офис абвера в Восточной Пруссии, в Кенигсберге, был укомплектован единственным отставным капитаном, но тот был так озабочен польским шпионажем, что на сеть русских агентов не обращал внимания.
С самого начала абвер смирился со своей неспособностью проникнуть в советскую разведку, а абверполицай никогда не мог прозондировать сеть коммунистических агентов. Даллин считает, что "германская полиция была удивительно несведущей в деятельности различных советских органов". Они не знали ни адресов, ни состава подпольных коммунистических организаций. У них не было ни малейшего представления о сети информаторов ББ и связях советской разведки в Германии.
В 1932 году Берлинское полицейское управление на Александер-плац отправило в моабитский уголовный суд пятисотстраничный отчет о подпольных организациях ГКП и даже не заметило, что по пути он на некоторое время исчез в советском торгпредставе, где был сфотографирован. Долгие годы полиция считала центром коммунистического шпионажа офис ГКП в Карл Либкнехт Хаус, в Берлине и не обращала никакого внимания на издательство "Фюрер" на Вильгельмштрассе 131-2, под крышей которого скрывались "дюжина отделов Коминтерна и целая армия стенографистов, курьеров, переводчиков и сотрудников охраны".
Редко когда контрразведывательная служба было столь беспомощна перед напором вражеских шпионов. Однако впоследствии на сцену выступило экстремистское политическое движение, которое обещало Германии радикальные перемены и, самое главное, свободу от того, что они называли "большевистской угрозой". Власть в рейхе захватила партия Адольфа Гитлера.
Многие полицейские, обычно склонные к авторитаризму, уступили сладким посулам новых правителей, а большинство военных соблазнились националистическими настроениями нового режима. Нацисты обещали то, в чем больше всего нуждались полицейские силы республики: престиж, деньги, современные методы борьбы с преступностью и шпионажем, централизацию работы полиции, свободу от критики со стороны общественности и дипломатического вмешательства.
Больше того, новые хозяева Германии показали, что у них слово не расходится с делом. Практически за несколько месяцев они создали полицейский механизм, не знавший аналогов в истории Германии. Политическая полиция с её контрразведывательными управлениями, столь неохотно признаваемая при Веймарской республике, была выведена из-под руководства полиции и собрана в специальное управление с централизованным руководством - государственную тайную полицию или гестапо. Теперь она служила одному человеку и одной цели - поддержке диктаторской тирании фюрера.
Штаб-квартира гестапо в доме N 8 по берлинской Принц-Альбрехт-штрассе стала центром охоты за политическими двурушниками и шпионами. С лета 1934 года гестапо образовало II отделение, а абверполицай - III-е. С тех пор эти стражи нового режима стали неотделимы друг от друга. Они раскинули над страной хитросплетенную сеть, их управления и филиалы в каждой провинции держали под надзором шпионов и врагов режима, контролировали границы рейха и следили за настроениями в обществе.
Никогда германская полиция не создавала такой тотальной системы контроля. Была создана изощренная система реестров и картотек для регистрации каждого возможного противника режима или потенциального шпиона. Тщательно рассчитанная система поиска должна была гарантировать, что ни один беглец не ускользнет от всевидящего ока гестапо. Главной задачей пограничной полиции, которая теперь вошла в состав гестапо, стал перехват беглых предателей и пытающихся перейти границу шпионов. Власть над концентрационными лагерями давала Принц-Альбрехт-штрассе дополнительное оружие: нежелательных иностранцев до депортации можно было помещать в концлагеря.
Если кому и удавалось проскользнуть сквозь сети гестапо, ему предстояло пройти через строй ещё одних нацистских охранников режима - СД (Sicherheitsdienst - служба охраны). Стороннему наблюдателю служба СД с центром в Берлине и отделами, подотделами и аванпостами, раскинувшимися по всей стране, напоминало гестапо, однако её армия безвестных информаторов в каждой области жизни нации оказалась более эффективной и опасной.
Выражаясь словами одного из её руководителей, она была "универсальным инструментом против всех оппозиционных кругов во всех областях жизни".
Со временем аппарат нацистских репрессивных органов разрастался. Шаг за шагом победоносная полиция расширяла границы своей империи: в 1933-34 годах политическая и контрразведывательная полиция объединились для создания гестапо, в 1936 году гестапо и уголовная полиция слились в полицию безопасности (Sicherheitpolizei - Зипо), в 1939 Зипо и СД объединились в РСХА (Reichssicherheitshauptamt - Главное управление имперской безопасности). Таким образом экспансия полиции достигла своего пика.
Однако тем временем многие профессиональные сотрудники полиции, воспитанные в традициях уважения правовых норм, осознали, что новые правители заинтересованы не только в привычной защите государства от агентов и диверсантов. С какой-то завистью полиция наблюдала, что военная разведка (абвер) на Тирпитцуфер, получившая от режима ресурсы для существенного расширения своих функций, тем не менее в основном держалась в стороне от идеологических причуд новых властителей. Между руководством абвера и абверполицай существовали острые разногласия по поводу методов борьбы с противниками. Военные придерживались определенного кодекса поведения в делах секретной службы, в то время как на Принц-Альбрехт-штрассе лозунгом дня стал преднамеренный отказ от всяких угрызений совести. На смену старым полицейским чиновникам шла фанатичная поросль диктатуры фюрера, натасканная в нацистских военных училищах и школах выполнять как роботы любой приказ, отданный командиром, даже если тот преступен. И главное - вновь прибывшие носили черную униформу СС, лидеры которого захватили власть над полицией и хотели превратить её в касту хозяев, независимую от партии и государства.
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, глава германской полиции с 1936 года, вместе со своим безжалостным помощником, группенфюрером СС (генерал-майором) Рейнхартом Гейдрихом, руководителем полиции безопасности и СД, отравили полицию ядом слепого тоталитарного мышления и развратили многих полицейских чиновников старой школы. Эсэсовское руководство полиции было одержимо безумными идеями неогерманского язычества и антисемитизма, постоянно проповедовало безжалостную ненависть защитников империи ко всем врагам государства и шпионам. И полиция нашла свое место в том мире жестокости, где любой политический оппонент считался извергом. Был он евреем или масоном, коммунистом или демократом - любой враг режима подлежал изгнанию из "народного общества".
Тем не менее, злейшими врагами оставались коммунисты, в нацистской терминологии получившие ярлык "большевиков" или "еврейских большевиков". Внутренняя инструкция гестапо 1937 года утверждала, что коммунисты - "враги народа" и "инструмент еврейства, которое таким образом нашло способ достижения своей цели - мирового господства".
В учебных курсах полиции коммунистов и их подпольные организации с каждым днем все больше представляли безличным "врагом", окарикатуренным до отвращения. Гиммлер без устали вбивал в головы своих полицейских, что в борьбе с коммунизмом "не может быть перемирия, только победители и побежденные, а поражение в этой борьбе означает гибель нации". Гейдрих провозглашал, что "годы ожесточенной борьбы в конце концов неизбежно должны отбросить врага на всех фронтах, уничтожить его и сохранить Германию от новых вражеских нашествий как с точки зрения расовой чистоты, так и духовно."
И вот, распаленный всеми страстями новых крестоносцев, нацистский режим вступил в битву с советскими шпионами в Германии. То, что когда-то попытались сделать дилетанты из террористического аппарата, теперь гетсапо и СД с тевтонской основательностью применили к своим коммунистическим врагам. Германия стала ареной сражения двух тоталитарных машин власти.
Первые нацистские выпады против коммунистической партии и её организаций оказались непродуктивными. Сразу же после захвата власти полиция и активисты нацистской партии вознамерились нанести коммунистам решительный удар. За поджогом рейхстага в ночь с 27 на 28 февраля 1933 года немедленно последовал чрезвычайный указ "О защите нации и государства", который стал сигналом для развязывания охоты на ведьм, направленной против коммунистов. Третьего марта 1933 года министр внутренних дел Пруссии Геринг сообщил своим полицейским, что "главная цель и направленность этого приказа состоит в том, чтобы данные им широкие полномочия в первую очередь следует использовать против коммунистов, а также против тех, кто работал с коммунистами, поддерживал и содействовал их преступным целям".