Страница:
Образование в трущобах Нью-Йорка, так же, как и в районах угольных шахт Уэльса, было, главным образом, роскошью богачей. А Рису отчаянно хотелось разбогатеть. Умная монашка предложила ему такую возможность, и он ухватился за нее, как утопающий за соломинку.
Он зачитывался до глубокой ночи, открывая для себя совершенно новый мир необыкновенных людей, от Юлия Цезаря до Святого Франциска Ассизского, от Христофбра Колумба до Джорджа Вашингтона. Но больше всего ему нравились рассказы о Западе, о золотых россыпях. Сестра Фрэнсис Роуз подогревала его пыл, и он мечтал окунуться в чистые просторы Скалистых гор. Она рассказывала ему истории и читала письма своего усопшего брата Рори, который разбогател во время золотой лихорадки в Колорадо в 1859 году и свое состояние завещал приюту Святого Винсента.
Однажды юный валлиец сидел, глядя на мрачные очертания Нью-Йорка, на шпили отдаленных церквей и ветхие жилые дома, а Фрэнсис Роуз наблюдала за ним из дверей своего кабинета — Опять мечтаешь о золотой кубышке, не так ли? — спросила она Рис повернулся и некоторое время задумчиво смотрел на нее.
— Нет, я думаю только о том, насколько грязен город здесь и как он чист в зажиточных районах. Сегодня утром я доставлял вещи мистеру Кавардишу, в дом Астор на углу Пятой авеню и 34-й улицы. Меня попросили внести коробки в дом. В коробках были стеклянные безделушки. Я отнес их в буфетную с хрусталем. Вот это буфетная! Да она больше нашей кухни! И там одни только горки для посуды… от пола до потолка… А в них столько прелестных вещей… даже сосуд резного стекла таких размеров, что в нем можно утонуть! Потом вошла одна из дочерей миссис Астор. Она была одета в бледно-голубое шелковое платье, сестра! Представляете, с утра — в шелках!
— А тебе пришлось везти тележку по авеню сюда, — мягко добавила монахиня. — Рис, она такая же красивая, как Тара?
На его лице отразилось замешательство, потом он усмехнулся.
— Пожалуй, даже красивее. Боже, я так давно не видел Тару!.. — он пожал плечами. — Она, наверное, давно вышла замуж. Тара на целый год старше меня, она единственная наследница.
— Похоже, ты отказался от своей мечты вернуться в Уэльс. А как обстоит дело с другими мечтами, Рис?
В последние месяцы он брался за работу за пределами сиротского приюта, и сестра Фрэнсис Роуз почувствовала в нем какую-то неусидчивость и неугомонность. Наступило время отпустить юношу, но ей было грустно расставаться с ним.
Он улыбнулся и пролил бальзам на ее душу.
— Я мечтаю о многом, и большинство моих грез рождено вами.
— В Уэльсе должен появиться еще один Бларни Стоун, это ты, юный мошенник.
Монахиня села за небольшой столик, накрытый потертой полотняной скатертью цвета слоновой кости. Она ловко перебирала и тасовала колоду карт.
— Расскажи мне о своих планах, пока я раскладываю карты, — попросила она.
— Вы всегда у меня выигрываете, — сказал он, словно удивившись, что его компаньонка по игре стареет.
Она причмокнула, когда сдавала по второй карте в игре в «петушка»: двойку ему, королеву — себе.
— Разве есть лучший способ научить математике невежественного юношу вроде тебя? Посмотри, сколь многому ты научился. А теперь внимание — мой ход. Если я выиграю, то завтра ты пойдешь на мессу, а сегодня исповедуешься у отца Райяна.
— Заметано, — согласился он, сделав широкий жест рукой.
— Насколько я понимаю, тебе есть в чем покаяться перед хорошим исповедником, особенно в отношении этой потаскушки Макгрегор из таверны, что на склоне холма, не так ли?
— Просто по-дружески попили пива, — уклончиво ответил он.
Она недоверчиво фыркнула. За последний год Рис очень изменился, он уже не боготворил прекрасных дам издалека. Городские барышни, симпатичные, молодые и не очень строгие, нашли красивого валлийца удивительно привлекательным. Но никто из них не завлек его в капкан женитьбы!
Монахиня посмотрела на него проницательными серыми глазами и сказала:
— Надеюсь, ты исповедуешься отцу Райяну о «дружеском питье пива».
— Только если у вас окажется еще одна дама, — ответил он с ухмылкой, глядя на брошенную на стол карту.
— В этой колоде больше настоящих дам, чем среди особ, за которыми ты приударял в последнее время. Сестра Фрэнсис Роуз раздала по третьей карте: пока что у них была ничья. Ей пришла шестерка. При таком раскладе дама не поможет… Рис был прирожденным игроком, как и ее любимый родитель: тот же изворотливый ум, то же невозмутимое выражение лица во время игры. Если бы только он, как и ее отец, проникся любовью к церкви! Но со дня крещения религиозность Риса сводилась сначала к тому, чтобы выполнять нужные обряды, а позже — чтобы доставлять ей удовольствие. Она благосклонно примирилась с этим, моля Святого Иуду, который делает возможным невозможное, о том, чтобы в душе юноши пробудилась религиозность. Теперь, когда она почувствовала, что подходит время их расставания, монахиня поняла, что не властна над его духовной жизнью.
Пожав плечами, она сняла четвертую карту. Рис вытянул валета, к двойке присоединил тройку. Она вытянула еще одну шестерку и увеличила ставку. Он спокойно дожидался последней карты. Сдерживая чувство торжества, она смотрела на свою последнюю карту — пиковая дама! Две дамы. Она подняла ставку.
Сестра Фрэнсис Роуз решила, что если Святой Иуда окажется слишком занят во время поездки Риса на Запад, то ему на смену придет Святой Христофор, покровитель путников.
А если помощь не придет и от этого святого, — кисло усмехнувшись, подумала монахиня, — тогда дьявол не упустит своего случая!
Глава 2
Старлайт, Колорадо, 1879 год
Виктория Лафтон радовалась приезду домой. Ее глаза мягкого бирюзового цвета отдыхали, глядя на знакомую обстановку спальни. После года обучения в Сент-Луисе, в академии мисс Джефферсон, где она спала в одной комнате с тремя другими девушками, такое уединение было сущим наслаждением. Она провела рукой по накрахмаленным кружевным краям салфетки на ночном столике, потом взбила шелковую голубую подушку, лежавшую на кровати. Вся обстановка комнаты была чрезвычайно женственной и изящной, под стать самой девушке, светловолосой, с точеной фигуркой и неярким румянцем на щеках. Черты ее были удивительно определенными для столь юного возраста, на лице лежал отпечаток аристократизма, но в то же время в нем чувствовалась внутренняя сила. Когда что-то делалось не так, как хотелось ей, у рта залегали капризные складки.
Но старшему ребенку и единственной дочери Стоддарда Лафтона, ведущего банкира города Старлайт, редко в чем-либо отказывали. Даже академию мисс Джефферсон выбрала она сама. Ее матери больше нравились известные училища Бостона, но Викторию Элизабет Лафтон потянуло в романтическое заведение вдовы южанина-конфедерата в Сент-Луисе. Она уговорила отца, которому хотелось, чтобы она училась поближе к дому. Вместе они взяли верх над матерью.
— Здесь я проведу все лето, — громко воскликнула она в пустой комнате и сделала грациозный пируэт, от которого юбка с оборками взметнулась над худенькими коленками. Будут гости, танцы, пикники и много, много кавалеров! После строгостей общежития она с нетерпением ждала возможности броситься в водоворот летней светской жизни.
Юное сердце Виктории ликовало при мысли об удовольствиях, которые су ля г ей ближайшие годы. Она будет внимательно присматриваться к своим кавалерам и сравнивать их достоинства и недостатки.
Папу следует убедить в том, что ей нужно приобрести новую одежду, но в этом деле мама, конечно же, окажется на ее стороне. Из Сент-Луиса она привезла с собой целый чемодан выкроек. Ее родной городок, расположившийся в великолепной местности юго-западной части штата Колорадо, среди Скалистых гор, был изолирован от мира и отстал от жизни.
— Я стану здесь законодательницей мод, — воскликнула она с молодым задором и решила переговорить с Хеддой Лафтон.
Сандерса Лафтона отправили, как и его старшую сестру, заканчивать образование в хорошем учебном заведении Чикаго. Но в отличие от смышленой и живой от природы Тори, которая, похоже, очаровывала буквально всех и, словно губка, впитывала книжную премудрость, его отчислили после первого же семестра. Во второй раз Сандерса пристроили в школу в Денвере. Лентяй и там бил баклуши. В День любителей пива, 21 мая, его задержали за хулиганство в подвыпившем состоянии в питейном заведении немецкого района города и опять исключили. Он был не рад приезду Тори, которую учителя превозносили до небес. Конечно, всем известно, что в школах для девчонок учиться гораздо легче: им же не преподают настоящие науки, как будущим бизнесменам! Но родители делали обидные для него сравнения с сестрой. И все же Тори была его союзницей в борьбе против Стоддарда и Хедды. Разница в возрасте у них составляла всего один год, и они очень дружили. Сандерс всегда мог уговорить Тори взять на себя вину за его проделки. Настоящие неприятности у него начались только тогда, когда их отправили учиться в разные места.
Спрятавшись в кладовке, Сандерс обшарил полки со спиртным, боязливо оглядываясь по сторонам. Он схватил бутылку сладкого темного портвейна и сунул ее под пиджак. Это вино ему нравилось гораздо больше, чем противное кислое пиво, которым его потчевали одноклассники в Денвере.
«Неплохо иметь богатых родителей», — самодовольно подумал он, пробираясь к себе в комнату.
Пройдя по столовой, он на лестнице столкнулся с Тори. Его безмерно раздражало то, что изящно сложенная сестра была с ним одного роста; пять футов два дюйма. Когда же, наконец, он вырастет?
— Сандерс, что ты тут делаешь?
— Я ищу маму.
Тори заметила его бледность и то, как он нервно поправлял свои младенчески курчавые волосы. За последний год ему здорово досталось, бедняжке.
— Как ты себя чувствуешь? У тебя нездоровый вид, — сочувственно заметила она.
— Все в порядке. Не беспокойся. Тори, — отозвался Сандерс.
— Если ты ищешь маму, то найдешь ее в кабинете папы, она пошла туда несколько минут назад, — подсказала Тори.
Он с ухмылкой посмотрел вслед сестре, которая повернулась и пошла по длинному коридору. Мать и отец страшно злились, когда кто-нибудь заходил в этот кабинет. Пусть для разнообразия Тори хоть разок побудет козлом отпущения.
Виктория чуть не ворвалась в кабинет, но в последний момент все же вспомнила уроки хорошего тона, которые преподавались в училище миссис Джефферсон. Дамы никогда не торопятся и никогда не задыхаются. Дамы всегда стучат в дверь и просят разрешения войти. Она замедлила шаг, распрямила плечи, провела рукой по волосам, убедившись, что они ниспадают ей на спину ровными прядями, потом подняла руку, чтобы постучаться.
Дверь была закрыта неплотно, так что, несмотря на трехдюймовые ореховые доски, были слышны голоса. Рука девушки замерла в воздухе, когда она услышала ледяной, резкий и злобный голос матери. Виктория никогда не слышала, чтобы ее благовоспитанная мама, родившаяся в Бостоне, разговаривала таким тоном.
— Ты удалишь эту проститутку из города в течение недели, Стоддард. Я не прошу этого, а требую. Либо ты сделаешь это, либо я забираю детей и возвращаюсь вместе с ними в Бостон. Я не потерплю публичного унижения из-за твоего непристойного увлечения этой дешевой артисткой!
— Ты не посмеешь уехать! Только представь, какой скандал вызовет развод, — пренебрежительно возразил он.
— Гораздо больший скандал — когда в таком крохотном городишке обитает твоя любовница, — заявила с холодным достоинством Хедда.
Стоддард невесело усмехнулся.
— Чего же ты хочешь, моя дорогая? Чтобы я вернулся к тебе в кровать? Вряд ли.
— Одно дело удовлетворять похоть, не привлекая внимания людей, как это делают другие джентльмены в городе. Но ты перешел всякие границы. Ты появляешься с этой актрисулей повсюду, даже обедаешь с ней на виду у всех! Я не позволю унижать себя, я не желаю, чтобы обо мне сплетничали! — в голосе Хедды слышались истерические нотки. Стоддард злобно огрызнулся:
— Но это менее унизительно, чем прикасаться к ледяному замку, который ты называешь своим телом. Тебе это не понравится еще больше, Хедда.
— Не грози мне, Стоддард. Я подарила тебе сына и дочь — великолепных, красивых детей — твоих наследников. Я выполнила супружеский долг. И либо ты будешь относиться ко мне с уважением, либо… — она заколебалась, но потом ее голос зазвучал зловеще, — я напишу отцу. Как сенатор Соединенных Штатов от штата Массачусетс он пользуется полной поддержкой президента Хейеса. Если у тебя есть политические амбиции, ты не станешь мне перечить. Или скрывай свои греховные связи, или тебе придется поплатиться!
Услышав, что голос ее матери переходит на крик, Виктория не выдержала. Она завернула за угол и помчалась к лестнице для слуг. Ее глаза затуманили слезы, она споткнулась, ударилась коленом о жесткую деревянную ступеньку, но даже не почувствовала боли. Ее мир вдруг рухнул. По-книжному идеальные родители, самая элегантная и подходящая друг к другу пара во всем Старлайте, на поверку оказались совсем не такими. Отцу вскружила голову проститутка, а мать грозилась увезти Викторию и Сандерса в унылый, старый Бостон! Задрожав от страха, девушка бросилась на кровать и дала волю слезам.
Когда Виктория передала, что она устала и не спустится к обеду, Стоддард и Хедда не возражали. Но когда и на следующее утро она не вышла из своей комнаты и не взяла ничего из еды с подноса, который ей прислали, Хедда забеспокоилась.
— Что случилось с нашей девочкой? Сегодня после обеда к нам на чай приходят миссис Соме и миссис Эверетт, — бормотала она в волнении, когда служанка Бесси понесла обратно на кухню нетронутый завтрак.
— Наверное, она дуется, потому что услышала, как вы с отцом ссорились, — объяснил Сандерс, сидя на другом конце стола, накрытого кружевной скатертью. Вилка Хедды упала на фарфоровую тарелку, она пронзительно посмотрела холодными водянистыми глазами на сына.
— О чем ты говоришь? Когда? Парень сделал невинную мину.
— Я видел, как вы с отцом отправились в кабинет, вы же обычно так поступаете, когда хотите что-то обсудить. Она долго стояла у двери и слушала. Я пытался увести ее от гуда, но она меня прогнала. А потом убежала, ревя в три ручья, — Сандерс пожал плечами и, извинившись, встал из-за стола, глядя, как бледные, бескровные руки матери сжимают и разжимают полотняную салфетку.
Мать так погрузилась в свои мысли, что напрочь забыла о его присутствии.
Хедда медленно поднималась по лестнице, собираясь с духом для разговора с Викторией. Сначала надо взять себя в руки. Поднявшись по лестнице, она остановилась, потерла виски, стараясь не растрепать серебристые волосы, уложенные волосок к волоску на французский манер. В свое время Хедда Лодж Лафтон была настоящей красавицей. Да и теперь, в тридцать семь лет, она все еще производила впечатление, в ней было холодное очарование. Думая о Стоддарде и о том, к чему, возможно, привела его явная аморальность, она почувствовала новый прилив гнева.
Виктория была так расстроена, что даже не услышала стука в дверь. Когда Хедда вошла в комнату и негромко позвала дочь, Виктория, стоявшая у окна, вздрогнула и повернулась. Она Смотрела невидящими глазами на сад за домом. Как бездарно рассыпались ее планы и мечты на лето! Всхлипнув, она бросилась на шею матери, Взяв заплаканное лицо своей дочери в руки с наманикюренными ноготками, Хедда холодно и аккуратно поцеловала Викторию в лоб, а затем подвела ее и усадила на край неубранной кровати. С неудовольствием взглянув на постельное белье, она сказала:
— Виктория, ты знаешь, что дама не станет валяться в кровати, придавая своей спальне неряшливый вид. Тебе давно пора было встать и одеться, чтобы Бесси могла сменить постельное белье и убрать в комнате.
— Мне просто не хотелось… никого видеть, — печально произнесла девушка.
. Хедда поняла, что ее самые неприятные опасения подтвердились.
— Значит, вчера ты подслушивала возле двери в кабинет, как обычная служанка?
Виктория попыталась протестовать, но мать подняла руку, не давая ей произнести ни слова. Пройдя с повелительным видом к окну, Хедда собралась с мыслями и решила объясниться с дочерью начистоту, хотя эта задача была не из легких. Девушке уже исполнилось пятнадцать лет. Может быть, как раз и неплохо объяснить ей все именно в таком возрасте.
Хедда повернулась и посмотрела на полудевочку-полуженщину, съежившуюся на краю кровати.
— Весьма прискорбно, что ты вчера узнала обо всем, — начала она спокойным голосом, — но что было, то было. Тебе нечего опасаться скандала и не придется уезжать из дому. Отец исправил свою ошибку.
— Значит… значит вы с отцом помирились? И опять полюбили друг друга? — в голосе и взгляде Виктории сквозило явное замешательство.
Лицо Хедды стало ледяным.
— Любовь… Фи! Мне нужно обращать больше внимания на книжонки, которые вам позволяют читать в училище… и на твоих подружек. Любовь — это такая же мифология, как постыдные греческие истории, которые ты читала в прошлом году.
— Мама, это классические повести. Мифы — да, но отнюдь не постыдные, — защищалась Виктория. Мисс Вартон дала девушке небольшой томик греческой Мифологии, и Виктория сочла нужным стать на защиту любимой учительницы. — Да и вообще настоящая любовь не имеет отношения к мифологии.
Хедда нетерпеливо отмахнулась от этих слов.
— Слушай меня! Я расскажу тебе, что можно считать настоящим, барышня. Романтическая любовь к возлюбленному, о которой грезят девушки, на деле является мифом. Мужчины, даже из высших слоев населения, не дарят цветов и не декламируют стихи просто для того, чтобы подержать тебя за ручку. — Хедда немного помолчала, потом собрала свою волю и спросила:
— Как ты думаешь, что должна делать молодая дама в первую брачную ночь?
Виктория зарделась от смущения. Она действительно толком не представляла себе, что такое секс, если не считать нескольких целомудренных поцелуев украдкой с мальчиками в истекшем году. Но она слышала неясный шепот старших подруг в училище, который тут же умолкал, когда в комнату входили девочки помладше. Но повторить это в присутствии матери было невозможно!
— Я так и думала, что ты абсолютно невежественна в этих делах, ну да ладно. Я не намерена вдаваться в отвратительные физиологические подробности. Сама хлебнешь всего этого, когда подойдет время. Но выбирай благоразумного человека. Если будешь умницей и тебе повезет, он перестанет приставать к тебе, как только у тебя появится ребенок. Обязанность женщины заключается в том, чтобы дать своему мужу наследника, но если она и потом терпит его домогательства, то она просто дурочка.
Виктория смотрела на совершенный профиль Хедды, ставший от напряжения слишком суровым и резким. Девушка отчаянно смутилась, но взгляд матери не допускал возможности что-нибудь возразить.
Сдерживая волнение, она собралась с духом и спросила:
— Поэтому вы с папой спите в разных спальнях? Родители некоторых моих подруг спят в общей…
— Не смей больше обсуждать, как кто спит в нашей семье или у других… никогда, ни с кем! — властно прервала ее Хедда. Господи, о чем говорит ее дочь?! — Обретя снова внешнее спокойствие, Хедда произнесла размеренным, убеждающим тоном:
— Мужчины и женщины, если они джентльмены и леди, никогда не спят в одной спальне. Это делают только люди из низших слоев. Дамы выполняют свой супружеский долг и удовлетворяют потребности мужей лишь до рождения детей. Потом джентльмен ищет возможности удовлетворять свои низменные потребности на стороне и оставляет жену в покое.
Виктория начала кое-что понимать. Во всяком случае, ей так казалось. — Вы хотите сказать, что бывают женщины, которым приятно, что мужчины… — она не договорила: ей стало стыдно.
— Да, такие женщины не принадлежат к нашему кругу. Это необразованные, простые люди из низших слоев, или, хуже того — проститутки. Дама никогда не получает удовольствия от интимной связи с мужчиной. Она просто выполняет обязанность в рамках законных супружеских пределов.
— Значит, после этого мужья… — Виктория замолкла в нерешительности, будучи не в состоянии представить своего отца в роли ухажера какой-нибудь ужасной ирландской прачки или проститутки… — мужья находят себе любовниц?
— Они потихоньку посещают такие места в городе, где женщины доставляют им удовольствие. Твой отец допустил ошибку, Виктория. Ему вскружила голову артистка: вульгарная, бесстыжая девка. Он допустил, чтобы жители Старлайта видели их, вместе в общественных местах, — Хедда задрожала от гнева и добавила ледяным тоном:
— Этого больше не повторится, можешь мне поверить. Он отошлет ее и впредь станет более осмотрительным. Понятны ли тебе мои объяснения? Ты дама, и от тебя ждут соответствующего поведения. А ты взамен имеешь право ожидать, что твой будущий муж не нарушит правил приличия, — мать подождала, пока Виктория не кивнула с огорченным видом. — Прекрасно! На эту тему мы больше говорить не будем. Я знаю, что могу положиться на твой здравый смысл и на достойное дамы поведение.
А теперь умойся, а то у тебя опухло от слез лицо, оденься и спускайся вниз. После обеда нам предстоит встретиться с несколькими дамами из церкви.
Виктория просто онемела, провожая глазами мать, которая грациозно выплыла из комнаты. В голове девушки пронеслась беспорядочная череда образов: отец, обычно ласковый, снисходительный и лишь иногда надменный, и строгий, милый папочка позволял себе похотливые, ужасные поступки с этими отвратительными женщинами с улицы Мэйн! Она кое-что слышала от Сандерса об улице с красными фонарями. Потом ей на ум пришла еще одна ужасная мысль. Сандерс вырастет и станет таким же, как отец! Мать сказала, что все мужчины испытывают низменные желания. Дрожа, Тори поднялась, глубоко вздохнула и принялась умывать распухшее лицо холодной водой.
Вечером того же дня, за ужином, Виктория пристально разглядывала отца и мать. Просто поразительно, она не заметила ни намека на враждебность, с которой они разговаривали тогда, за закрытой дверью. Родители улыбались, любезничали, поддерживали вежливую беседу за столом.
Ночью Виктория ворочалась с боку на бок, лежа без сна. Когда она поднялась на следующее утро, то почувствовала волчий голод, потому что накануне вечером ничего не ела. Она быстро оделась, сбежала вниз по боковой лесенке и попросила у кухарки горячую булочку и стакан свежего молока. Завтрак должны были подать не раньше, чем через час.
Поставив ногу на первую ступеньку, Виктория услышала приглушенные голоса: они долетели до нее сверху.
Служанка Бесси прошептала:
— Я слышала, что уже сегодня она не появится на сцене. Мне просто не верится, что старина Лафтон так легко согласился расстаться с ней.
— Ха, — усмехнулась кухарка. — Еще бы, ведь ее королевское величество, миссис Царица из Бостона пригрозила обратиться за помощью к своей семье. А Флавия Голдшток всего-навсего артистка. Такие, как она, приходят и уходят. Она для него — тьфу! А положение здесь, в Старлайте, и позиция в республиканской партии в Денвере значат для министра очень много.
Станция дорожных дилижансов представляла собой большое кирпичное здание в два этажа высотой, над которым была сделала пристройка для сотрудников. Это строение находилось на улице Уитон, рядом с улицей Мэйн, в таком районе, по которому проезжали на работу бизнесмены в сюртуках. Сюда же приходили получать разные грузы суровые скотоводы и шахтеры Улица Уитон не могла служить подходящим место для прогулки пятнадцатилетней девушки, особенно если та гуляла одна. Но какой-то инстинкт самобичевания заставил Викторию выскользнуть из боковой двери ателье модистки на улице Вандерментер и прийти сюда, чтобы посмотреть, как пассажиры покупают билеты на послеобеденный дилижанс, отправляющийся в Денвер.
Она нервничала. Если бы кто-либо из друзей отца увидел, как она стоит в темном проулке, и сообщил бы ему, у нее возникли бы немыслимые неприятности. Но я должна увидеть ее — должна убедиться в том, что она действительно уезжает. Кроме того. Тори хотелось посмотреть, как выглядят «такие женщины».
Виктория почти потеряла надежду увидеть ее, когда приземистый, заросший кучер с повисшими усами и восьмифутовым кнутом подошел неторопливо к дилижансу и бросил под козлы мешки с почтой. Неужели он уедет без пассажиров? Но как раз в этот момент раздался женский голос, в котором явно чувствовался южный акцент:
— Извозчик, будьте любезны…
Приземистый мужчина обернулся, дотронулся до засаленной, поношенной шляпы и взял из рук дородного мужчины, который сопровождал женщину, две тяжелые сумки. Пока невысокий возница с удивительной легкостью ставил сумки в дилижанс, Виктория рассматривала «артистку» Флавию Голдшток. Это была высокая, фигуристая женщина. Ее пышную, хорошо сложенную фигуру венчала копна черных, как смоль, блестящих волос, искусно завитых и выглядывающих из-под кокетливой шляпки. Платье из красного бархата было слишком теплым для летнего дня, но, казалось, что безукоризненно одетая женщина была невосприимчива к жаре.
Виктория Лафтон радовалась приезду домой. Ее глаза мягкого бирюзового цвета отдыхали, глядя на знакомую обстановку спальни. После года обучения в Сент-Луисе, в академии мисс Джефферсон, где она спала в одной комнате с тремя другими девушками, такое уединение было сущим наслаждением. Она провела рукой по накрахмаленным кружевным краям салфетки на ночном столике, потом взбила шелковую голубую подушку, лежавшую на кровати. Вся обстановка комнаты была чрезвычайно женственной и изящной, под стать самой девушке, светловолосой, с точеной фигуркой и неярким румянцем на щеках. Черты ее были удивительно определенными для столь юного возраста, на лице лежал отпечаток аристократизма, но в то же время в нем чувствовалась внутренняя сила. Когда что-то делалось не так, как хотелось ей, у рта залегали капризные складки.
Но старшему ребенку и единственной дочери Стоддарда Лафтона, ведущего банкира города Старлайт, редко в чем-либо отказывали. Даже академию мисс Джефферсон выбрала она сама. Ее матери больше нравились известные училища Бостона, но Викторию Элизабет Лафтон потянуло в романтическое заведение вдовы южанина-конфедерата в Сент-Луисе. Она уговорила отца, которому хотелось, чтобы она училась поближе к дому. Вместе они взяли верх над матерью.
— Здесь я проведу все лето, — громко воскликнула она в пустой комнате и сделала грациозный пируэт, от которого юбка с оборками взметнулась над худенькими коленками. Будут гости, танцы, пикники и много, много кавалеров! После строгостей общежития она с нетерпением ждала возможности броситься в водоворот летней светской жизни.
Юное сердце Виктории ликовало при мысли об удовольствиях, которые су ля г ей ближайшие годы. Она будет внимательно присматриваться к своим кавалерам и сравнивать их достоинства и недостатки.
Папу следует убедить в том, что ей нужно приобрести новую одежду, но в этом деле мама, конечно же, окажется на ее стороне. Из Сент-Луиса она привезла с собой целый чемодан выкроек. Ее родной городок, расположившийся в великолепной местности юго-западной части штата Колорадо, среди Скалистых гор, был изолирован от мира и отстал от жизни.
— Я стану здесь законодательницей мод, — воскликнула она с молодым задором и решила переговорить с Хеддой Лафтон.
Сандерса Лафтона отправили, как и его старшую сестру, заканчивать образование в хорошем учебном заведении Чикаго. Но в отличие от смышленой и живой от природы Тори, которая, похоже, очаровывала буквально всех и, словно губка, впитывала книжную премудрость, его отчислили после первого же семестра. Во второй раз Сандерса пристроили в школу в Денвере. Лентяй и там бил баклуши. В День любителей пива, 21 мая, его задержали за хулиганство в подвыпившем состоянии в питейном заведении немецкого района города и опять исключили. Он был не рад приезду Тори, которую учителя превозносили до небес. Конечно, всем известно, что в школах для девчонок учиться гораздо легче: им же не преподают настоящие науки, как будущим бизнесменам! Но родители делали обидные для него сравнения с сестрой. И все же Тори была его союзницей в борьбе против Стоддарда и Хедды. Разница в возрасте у них составляла всего один год, и они очень дружили. Сандерс всегда мог уговорить Тори взять на себя вину за его проделки. Настоящие неприятности у него начались только тогда, когда их отправили учиться в разные места.
Спрятавшись в кладовке, Сандерс обшарил полки со спиртным, боязливо оглядываясь по сторонам. Он схватил бутылку сладкого темного портвейна и сунул ее под пиджак. Это вино ему нравилось гораздо больше, чем противное кислое пиво, которым его потчевали одноклассники в Денвере.
«Неплохо иметь богатых родителей», — самодовольно подумал он, пробираясь к себе в комнату.
Пройдя по столовой, он на лестнице столкнулся с Тори. Его безмерно раздражало то, что изящно сложенная сестра была с ним одного роста; пять футов два дюйма. Когда же, наконец, он вырастет?
— Сандерс, что ты тут делаешь?
— Я ищу маму.
Тори заметила его бледность и то, как он нервно поправлял свои младенчески курчавые волосы. За последний год ему здорово досталось, бедняжке.
— Как ты себя чувствуешь? У тебя нездоровый вид, — сочувственно заметила она.
— Все в порядке. Не беспокойся. Тори, — отозвался Сандерс.
— Если ты ищешь маму, то найдешь ее в кабинете папы, она пошла туда несколько минут назад, — подсказала Тори.
Он с ухмылкой посмотрел вслед сестре, которая повернулась и пошла по длинному коридору. Мать и отец страшно злились, когда кто-нибудь заходил в этот кабинет. Пусть для разнообразия Тори хоть разок побудет козлом отпущения.
Виктория чуть не ворвалась в кабинет, но в последний момент все же вспомнила уроки хорошего тона, которые преподавались в училище миссис Джефферсон. Дамы никогда не торопятся и никогда не задыхаются. Дамы всегда стучат в дверь и просят разрешения войти. Она замедлила шаг, распрямила плечи, провела рукой по волосам, убедившись, что они ниспадают ей на спину ровными прядями, потом подняла руку, чтобы постучаться.
Дверь была закрыта неплотно, так что, несмотря на трехдюймовые ореховые доски, были слышны голоса. Рука девушки замерла в воздухе, когда она услышала ледяной, резкий и злобный голос матери. Виктория никогда не слышала, чтобы ее благовоспитанная мама, родившаяся в Бостоне, разговаривала таким тоном.
— Ты удалишь эту проститутку из города в течение недели, Стоддард. Я не прошу этого, а требую. Либо ты сделаешь это, либо я забираю детей и возвращаюсь вместе с ними в Бостон. Я не потерплю публичного унижения из-за твоего непристойного увлечения этой дешевой артисткой!
— Ты не посмеешь уехать! Только представь, какой скандал вызовет развод, — пренебрежительно возразил он.
— Гораздо больший скандал — когда в таком крохотном городишке обитает твоя любовница, — заявила с холодным достоинством Хедда.
Стоддард невесело усмехнулся.
— Чего же ты хочешь, моя дорогая? Чтобы я вернулся к тебе в кровать? Вряд ли.
— Одно дело удовлетворять похоть, не привлекая внимания людей, как это делают другие джентльмены в городе. Но ты перешел всякие границы. Ты появляешься с этой актрисулей повсюду, даже обедаешь с ней на виду у всех! Я не позволю унижать себя, я не желаю, чтобы обо мне сплетничали! — в голосе Хедды слышались истерические нотки. Стоддард злобно огрызнулся:
— Но это менее унизительно, чем прикасаться к ледяному замку, который ты называешь своим телом. Тебе это не понравится еще больше, Хедда.
— Не грози мне, Стоддард. Я подарила тебе сына и дочь — великолепных, красивых детей — твоих наследников. Я выполнила супружеский долг. И либо ты будешь относиться ко мне с уважением, либо… — она заколебалась, но потом ее голос зазвучал зловеще, — я напишу отцу. Как сенатор Соединенных Штатов от штата Массачусетс он пользуется полной поддержкой президента Хейеса. Если у тебя есть политические амбиции, ты не станешь мне перечить. Или скрывай свои греховные связи, или тебе придется поплатиться!
Услышав, что голос ее матери переходит на крик, Виктория не выдержала. Она завернула за угол и помчалась к лестнице для слуг. Ее глаза затуманили слезы, она споткнулась, ударилась коленом о жесткую деревянную ступеньку, но даже не почувствовала боли. Ее мир вдруг рухнул. По-книжному идеальные родители, самая элегантная и подходящая друг к другу пара во всем Старлайте, на поверку оказались совсем не такими. Отцу вскружила голову проститутка, а мать грозилась увезти Викторию и Сандерса в унылый, старый Бостон! Задрожав от страха, девушка бросилась на кровать и дала волю слезам.
Когда Виктория передала, что она устала и не спустится к обеду, Стоддард и Хедда не возражали. Но когда и на следующее утро она не вышла из своей комнаты и не взяла ничего из еды с подноса, который ей прислали, Хедда забеспокоилась.
— Что случилось с нашей девочкой? Сегодня после обеда к нам на чай приходят миссис Соме и миссис Эверетт, — бормотала она в волнении, когда служанка Бесси понесла обратно на кухню нетронутый завтрак.
— Наверное, она дуется, потому что услышала, как вы с отцом ссорились, — объяснил Сандерс, сидя на другом конце стола, накрытого кружевной скатертью. Вилка Хедды упала на фарфоровую тарелку, она пронзительно посмотрела холодными водянистыми глазами на сына.
— О чем ты говоришь? Когда? Парень сделал невинную мину.
— Я видел, как вы с отцом отправились в кабинет, вы же обычно так поступаете, когда хотите что-то обсудить. Она долго стояла у двери и слушала. Я пытался увести ее от гуда, но она меня прогнала. А потом убежала, ревя в три ручья, — Сандерс пожал плечами и, извинившись, встал из-за стола, глядя, как бледные, бескровные руки матери сжимают и разжимают полотняную салфетку.
Мать так погрузилась в свои мысли, что напрочь забыла о его присутствии.
Хедда медленно поднималась по лестнице, собираясь с духом для разговора с Викторией. Сначала надо взять себя в руки. Поднявшись по лестнице, она остановилась, потерла виски, стараясь не растрепать серебристые волосы, уложенные волосок к волоску на французский манер. В свое время Хедда Лодж Лафтон была настоящей красавицей. Да и теперь, в тридцать семь лет, она все еще производила впечатление, в ней было холодное очарование. Думая о Стоддарде и о том, к чему, возможно, привела его явная аморальность, она почувствовала новый прилив гнева.
Виктория была так расстроена, что даже не услышала стука в дверь. Когда Хедда вошла в комнату и негромко позвала дочь, Виктория, стоявшая у окна, вздрогнула и повернулась. Она Смотрела невидящими глазами на сад за домом. Как бездарно рассыпались ее планы и мечты на лето! Всхлипнув, она бросилась на шею матери, Взяв заплаканное лицо своей дочери в руки с наманикюренными ноготками, Хедда холодно и аккуратно поцеловала Викторию в лоб, а затем подвела ее и усадила на край неубранной кровати. С неудовольствием взглянув на постельное белье, она сказала:
— Виктория, ты знаешь, что дама не станет валяться в кровати, придавая своей спальне неряшливый вид. Тебе давно пора было встать и одеться, чтобы Бесси могла сменить постельное белье и убрать в комнате.
— Мне просто не хотелось… никого видеть, — печально произнесла девушка.
. Хедда поняла, что ее самые неприятные опасения подтвердились.
— Значит, вчера ты подслушивала возле двери в кабинет, как обычная служанка?
Виктория попыталась протестовать, но мать подняла руку, не давая ей произнести ни слова. Пройдя с повелительным видом к окну, Хедда собралась с мыслями и решила объясниться с дочерью начистоту, хотя эта задача была не из легких. Девушке уже исполнилось пятнадцать лет. Может быть, как раз и неплохо объяснить ей все именно в таком возрасте.
Хедда повернулась и посмотрела на полудевочку-полуженщину, съежившуюся на краю кровати.
— Весьма прискорбно, что ты вчера узнала обо всем, — начала она спокойным голосом, — но что было, то было. Тебе нечего опасаться скандала и не придется уезжать из дому. Отец исправил свою ошибку.
— Значит… значит вы с отцом помирились? И опять полюбили друг друга? — в голосе и взгляде Виктории сквозило явное замешательство.
Лицо Хедды стало ледяным.
— Любовь… Фи! Мне нужно обращать больше внимания на книжонки, которые вам позволяют читать в училище… и на твоих подружек. Любовь — это такая же мифология, как постыдные греческие истории, которые ты читала в прошлом году.
— Мама, это классические повести. Мифы — да, но отнюдь не постыдные, — защищалась Виктория. Мисс Вартон дала девушке небольшой томик греческой Мифологии, и Виктория сочла нужным стать на защиту любимой учительницы. — Да и вообще настоящая любовь не имеет отношения к мифологии.
Хедда нетерпеливо отмахнулась от этих слов.
— Слушай меня! Я расскажу тебе, что можно считать настоящим, барышня. Романтическая любовь к возлюбленному, о которой грезят девушки, на деле является мифом. Мужчины, даже из высших слоев населения, не дарят цветов и не декламируют стихи просто для того, чтобы подержать тебя за ручку. — Хедда немного помолчала, потом собрала свою волю и спросила:
— Как ты думаешь, что должна делать молодая дама в первую брачную ночь?
Виктория зарделась от смущения. Она действительно толком не представляла себе, что такое секс, если не считать нескольких целомудренных поцелуев украдкой с мальчиками в истекшем году. Но она слышала неясный шепот старших подруг в училище, который тут же умолкал, когда в комнату входили девочки помладше. Но повторить это в присутствии матери было невозможно!
— Я так и думала, что ты абсолютно невежественна в этих делах, ну да ладно. Я не намерена вдаваться в отвратительные физиологические подробности. Сама хлебнешь всего этого, когда подойдет время. Но выбирай благоразумного человека. Если будешь умницей и тебе повезет, он перестанет приставать к тебе, как только у тебя появится ребенок. Обязанность женщины заключается в том, чтобы дать своему мужу наследника, но если она и потом терпит его домогательства, то она просто дурочка.
Виктория смотрела на совершенный профиль Хедды, ставший от напряжения слишком суровым и резким. Девушка отчаянно смутилась, но взгляд матери не допускал возможности что-нибудь возразить.
Сдерживая волнение, она собралась с духом и спросила:
— Поэтому вы с папой спите в разных спальнях? Родители некоторых моих подруг спят в общей…
— Не смей больше обсуждать, как кто спит в нашей семье или у других… никогда, ни с кем! — властно прервала ее Хедда. Господи, о чем говорит ее дочь?! — Обретя снова внешнее спокойствие, Хедда произнесла размеренным, убеждающим тоном:
— Мужчины и женщины, если они джентльмены и леди, никогда не спят в одной спальне. Это делают только люди из низших слоев. Дамы выполняют свой супружеский долг и удовлетворяют потребности мужей лишь до рождения детей. Потом джентльмен ищет возможности удовлетворять свои низменные потребности на стороне и оставляет жену в покое.
Виктория начала кое-что понимать. Во всяком случае, ей так казалось. — Вы хотите сказать, что бывают женщины, которым приятно, что мужчины… — она не договорила: ей стало стыдно.
— Да, такие женщины не принадлежат к нашему кругу. Это необразованные, простые люди из низших слоев, или, хуже того — проститутки. Дама никогда не получает удовольствия от интимной связи с мужчиной. Она просто выполняет обязанность в рамках законных супружеских пределов.
— Значит, после этого мужья… — Виктория замолкла в нерешительности, будучи не в состоянии представить своего отца в роли ухажера какой-нибудь ужасной ирландской прачки или проститутки… — мужья находят себе любовниц?
— Они потихоньку посещают такие места в городе, где женщины доставляют им удовольствие. Твой отец допустил ошибку, Виктория. Ему вскружила голову артистка: вульгарная, бесстыжая девка. Он допустил, чтобы жители Старлайта видели их, вместе в общественных местах, — Хедда задрожала от гнева и добавила ледяным тоном:
— Этого больше не повторится, можешь мне поверить. Он отошлет ее и впредь станет более осмотрительным. Понятны ли тебе мои объяснения? Ты дама, и от тебя ждут соответствующего поведения. А ты взамен имеешь право ожидать, что твой будущий муж не нарушит правил приличия, — мать подождала, пока Виктория не кивнула с огорченным видом. — Прекрасно! На эту тему мы больше говорить не будем. Я знаю, что могу положиться на твой здравый смысл и на достойное дамы поведение.
А теперь умойся, а то у тебя опухло от слез лицо, оденься и спускайся вниз. После обеда нам предстоит встретиться с несколькими дамами из церкви.
Виктория просто онемела, провожая глазами мать, которая грациозно выплыла из комнаты. В голове девушки пронеслась беспорядочная череда образов: отец, обычно ласковый, снисходительный и лишь иногда надменный, и строгий, милый папочка позволял себе похотливые, ужасные поступки с этими отвратительными женщинами с улицы Мэйн! Она кое-что слышала от Сандерса об улице с красными фонарями. Потом ей на ум пришла еще одна ужасная мысль. Сандерс вырастет и станет таким же, как отец! Мать сказала, что все мужчины испытывают низменные желания. Дрожа, Тори поднялась, глубоко вздохнула и принялась умывать распухшее лицо холодной водой.
Вечером того же дня, за ужином, Виктория пристально разглядывала отца и мать. Просто поразительно, она не заметила ни намека на враждебность, с которой они разговаривали тогда, за закрытой дверью. Родители улыбались, любезничали, поддерживали вежливую беседу за столом.
Ночью Виктория ворочалась с боку на бок, лежа без сна. Когда она поднялась на следующее утро, то почувствовала волчий голод, потому что накануне вечером ничего не ела. Она быстро оделась, сбежала вниз по боковой лесенке и попросила у кухарки горячую булочку и стакан свежего молока. Завтрак должны были подать не раньше, чем через час.
Поставив ногу на первую ступеньку, Виктория услышала приглушенные голоса: они долетели до нее сверху.
Служанка Бесси прошептала:
— Я слышала, что уже сегодня она не появится на сцене. Мне просто не верится, что старина Лафтон так легко согласился расстаться с ней.
— Ха, — усмехнулась кухарка. — Еще бы, ведь ее королевское величество, миссис Царица из Бостона пригрозила обратиться за помощью к своей семье. А Флавия Голдшток всего-навсего артистка. Такие, как она, приходят и уходят. Она для него — тьфу! А положение здесь, в Старлайте, и позиция в республиканской партии в Денвере значат для министра очень много.
Станция дорожных дилижансов представляла собой большое кирпичное здание в два этажа высотой, над которым была сделала пристройка для сотрудников. Это строение находилось на улице Уитон, рядом с улицей Мэйн, в таком районе, по которому проезжали на работу бизнесмены в сюртуках. Сюда же приходили получать разные грузы суровые скотоводы и шахтеры Улица Уитон не могла служить подходящим место для прогулки пятнадцатилетней девушки, особенно если та гуляла одна. Но какой-то инстинкт самобичевания заставил Викторию выскользнуть из боковой двери ателье модистки на улице Вандерментер и прийти сюда, чтобы посмотреть, как пассажиры покупают билеты на послеобеденный дилижанс, отправляющийся в Денвер.
Она нервничала. Если бы кто-либо из друзей отца увидел, как она стоит в темном проулке, и сообщил бы ему, у нее возникли бы немыслимые неприятности. Но я должна увидеть ее — должна убедиться в том, что она действительно уезжает. Кроме того. Тори хотелось посмотреть, как выглядят «такие женщины».
Виктория почти потеряла надежду увидеть ее, когда приземистый, заросший кучер с повисшими усами и восьмифутовым кнутом подошел неторопливо к дилижансу и бросил под козлы мешки с почтой. Неужели он уедет без пассажиров? Но как раз в этот момент раздался женский голос, в котором явно чувствовался южный акцент:
— Извозчик, будьте любезны…
Приземистый мужчина обернулся, дотронулся до засаленной, поношенной шляпы и взял из рук дородного мужчины, который сопровождал женщину, две тяжелые сумки. Пока невысокий возница с удивительной легкостью ставил сумки в дилижанс, Виктория рассматривала «артистку» Флавию Голдшток. Это была высокая, фигуристая женщина. Ее пышную, хорошо сложенную фигуру венчала копна черных, как смоль, блестящих волос, искусно завитых и выглядывающих из-под кокетливой шляпки. Платье из красного бархата было слишком теплым для летнего дня, но, казалось, что безукоризненно одетая женщина была невосприимчива к жаре.