Страница:
— Боже правый, что задумала эта женщина? От этого дома не останется камня на камне до наступления ночи! — Исаак неодобрительно смотрел на Оливию.
— Кажется, произошло небольшое чудо, — растерянно пробормотал Бенджамин.
— Интересно, она оставила волка дома на время банкета или пригласила с собой закусить музыкантом или слугой, как ты думаешь?
— Я сейчас спрошу ее о Веро, дядя. Извини меня, пожалуйста.
Исаак схватил Бенджамина за рукав, и племянник заметил тревожный блеск в его голубых глазах.
— Не увлекись еще сильнее этой девкой, Бенджамин. Несмотря на красоту, она просто воровка.
— Я лучше других знаю, что скрывается за ее внешностью, дядя, — сказал Бенджамин холодно. Он медленно пошел в сторону толпы, окружавшей Рани, чувствуя, что ему хочется разогнать всех этих чопорных щеголей.
Прежде чем он успел добраться до нее, какой-то молодой нахал уже пригласил ее на танец. Оливия с усмешкой посмотрела на Бенджамина.
— Как тебе нравится моя работа?
— Я уже сказал дяде Исааку, что ты сотворила чудо. Она хитро рассмеялась, наблюдая, как Бенджамин все время следует за Рани.
— Думаю, сегодня она разобьет не одно сердце!
— Да! Если она будет охотиться за сердцами, а не за кошельками, я буду очень рад.
— Даже если она преуспеет в этом, Бенджамин?
— Что заставило тебя пойти на это? Это безумие. Ведь она ждет, что ее примет высшее общество, чтобы… чтобы…
— Чтобы выйти замуж за богатого человека? Да, я думаю, что она еще сможет выбирать. Ной, ради меня, согласился стать ее опекуном.
Оливия смотрела на лицо своего брата, как скульптор смотрит на кусок камня, только что отколотый от скалы.
— Так он согласился составить ей протекцию? Но, Боже мой, она же цыганка! Ни один человек здесь не согласится стать ее мужем!
— Потише, Бенджамин. Отец Рани был цыганом, но ее матерью была венгерская дворянка. Конечно, она незаконнорожденная, но для такой влиятельной семьи, как наша, это не проблема, а мы собираемся оказать ей поддержку, — Оливия улыбнулась и, взяв у слуги бокал с вином, отвернулась от кузена.
— Я однажды спросил, кто была ее мать. Но она сказала, что та была цыганка.
— Я могу представить, какой допрос ты ей устроил; и менее гордая девушка, чем Рани, не стала бы отвечать. Она больше гордится своей цыганской кровью, чем венгерской. Твоя собственная сестра замужем за метисом. И твой брат тоже смешанной крови.
— Но это Эспаньола. Рудольфе и Риго — наполовину тайно. А здесь — Марсель. И Рани — наполовину цыганка. Это большая разница, ты сама понимаешь это не хуже меня. Кроме того, она неграмотна и не знает светских манер…
— Рани уже читает и пишет лучше многих знатных женщин, присутствующих здесь. Что до хороших манер, разве ты не видишь, каким она пользуется успехом?
— И ты думаешь, я стану благодарить тебя за происшедшие в ней перемены?
— Ты и сам знаешь, что во многих отношениях ее обучение весьма продвинулось.
— Рани — моя проблема, а не твоя, кузина. — С этими словами Бенджамин откланялся.
Рани наблюдала за Бенджамином с того момента, как вошла в зал. Он был взбешен, как и его дядя. Сейчас он шел в сторону с весьма грозным выражением лица. «Я должна помнить, чему учила меня Оливия. Я буду вести себя как леди… даже если это будет стоить мне жизни!»
Он взял ее руку и поцеловал, оттирая плечом молодого человека, который сопровождал ее, и предложил попробовать чудесного вина.
— Кажется, павану ты станцевала весьма недурно. Но все же это ни в какое сравнение не идет с тем танцем, который я видел у пылающего костра. — Когда снова заиграла музыка, он склонился в поклоне, приглашая ее.
— Вряд ли у меня когда-нибудь еще будет возможность станцевать босиком у костра, Бенджамин, — ответила она с бьющимся сердцем.
— Почему ты не рассказала мне, чем вы занимаетесь с Оливией? — проворчал он.
— Ты выглядишь не лучше своего дяди. Посмотри, вон он, в углу, мрачнее тучи. — Встретив разъяренный взгляд Исаака, она вежливо кивнула ему.
— Что за игру ты затеяла, Рани? Оливия говорит, что ты не только тренируешься носить платья, но еще учишься читать и писать.
— Не беспокойся. Мне никогда не превзойти по части образованности Мириам Талон, но книги в библиотеке Ноя весьма занятные. Мир, оказывается, так велик, и в нем так много удивительных вещей!
Он заметил искренний интерес в ее глазах, отчего у него странно защемило в груди. Когда танец кончился, он провел ее через центр зала к широким дверям, ведущим к портику.
— Рани, я не хочу, чтобы ты страдала, — очень осторожно начал он.
Она подняла на него глаза, в которых плясали золотые огоньки.
— Ты не хочешь видеть меня несчастной, но хочешь спрятать в комнате для слуг, чтобы я одевалась, как воровка, и служила тебе только в постели.
Как она ненавидела это слово «воровка»! В нем было все презрение нецыган к цыганам — и это же испытывал к ней Бенджамин, когда они впервые встретились.
— Ты сама пришла ко мне. Рани. Я не тащил тебя в свою постель! — Он произнес это, и тут же пожалел о своих словах.
Рани боролась с искушением ударить его, ударить своего возлюбленного, своего Золотого Мужчину. О, Агата, на этот раз ты ошиблась!
— Я не собираюсь выслушивать от тебя оскорбления, так же как и не собираюсь навязывать тебе свое общество! Ты можешь сегодня спать один, или не один, — как захочешь. Я больше не приду в твою постель — никогда! — И прежде чем он успел схватить ее за руку, она развернулась и исчезла в толпе.
Бенджамин смотрел, как целая стая юнцов кружит вокруг нее, предлагая напитки или приглашая танцевать. Его злило то, что она флиртует со всеми — или это была просто ревность? Никогда, с тех самых пор, как Мириам разорвала их помолвку, он не чувствовал себя таким расстроенным. Взяв высокий серебряный кувшин у проходившего мимо слуги, он налил полный бокал и сделал большой глоток, позволив юноше наполнить его вновь. Он ни на секунду не отрывал глаз от блистательной молодой дамы, смеявшейся и болтавшей столь непринужденно с окружавшими ее кавалерами.
Рани старалась делать все так, как научила ее Оливия, — быть милой с обращавшими на нее внимание мужчинами и игнорировать Бенджамина. «Она думала, что это разбудит в нем ревность, но, по-моему, все, что я делаю, только злит его».
Однако она все же изо всех сил старалась получить удовольствие от вечера — хотя бы ради Оливии. Потом она увидела, как в зал вошел капитан, который вел «Привидение». Вспомнив странный разговор об Эспаньоле, Рани почувствовала страх. Что он делает в доме Исаака Торреса? Что привело его сюда?
Он может принести несчастье семье Бенджамина. Она не знала, каким образом, но почему-то была уверена в этом. Агата говорила, что у нее есть некие способности, чтобы стать фури дай. Сейчас Рани впервые поверила в это.
Она извинилась перед молодым человеком, с которым только что танцевала, и через другую дверь проскользнула к портику. Отсюда были слышны приглушенные голоса за углом огромной колонны на краю сада. В таком громоздком платье она не могла подойти ближе и не быть замеченной. Рани замерла, прислушиваясь. Голос Бриенна она узнала сразу.
— Риго Торрес живуч, как кошка. Наша попытка убить его снова провалилась. Меня едва не поймали дикари, служащие его отцу. Здесь все описано подробно. Сегодня ночью я отплываю в Эспаньолу с вашим письмом к Рейнарду.
Рани не разобрала, что пробормотал его собеседник, в этот момент Бриенн поклонился и направился к тому месту, где она пряталась! Рани поспешила обратно в зал, где нашла капитана глазами. Он, кажется, не заметил ее, но она не успела рассмотреть человека, с которым он говорил. Они собираются убить брата Бенджамина! Рани оглядела зал в поисках своего возлюбленного, но его нигде не было. В любом случае он не поверит ей.
Бриенн сказал, что отплывает этой ночью. Если она наденет свои цыганские лохмотья, то сможет проникнуть на корабль и стащить письмо с инструкциями того человека, который мечтает о том, чтобы Риго Торрес был мертв. Невольно она улыбнулась.
— Я начинаю думать, как гадьо, — пробормотала она, поспешно направляясь к дверям. Она может добраться до гавани, взяв носилки Фонтене, и переодеться в них. Будет несложно, за плату, одолжить у какого-нибудь его слуги одежду для небольшой прогулки. Приняв величественный вид, Рани подплыла к воротам дворца Торресов и приказала привратнику дать указания слугам, носившим носилки Фонтене.
Спустя несколько минут она уже устроилась в роскошных носилках, и слуги понесли ее в сторону порта. Рани принялась отрывать драгоценные камни от шлейфа, моля Бога, чтобы Оливия простила ее за это варварство. Внезапно носилки остановились. И прежде чем она успела просунуть голову между бархатными занавесками, слуги опустили ее на землю. Послышались и стихли звуки борьбы, занавески раздвинулись, и в окне показался ястребиный нос Люка Бриенна.
— Ну, мадемуазель в алом, наконец-то мы встретились. Я помню тебя с того самого дня, когда поймал на берегу. Какой ты была смешной маленькой кошечкой. Но воровка — всегда воровка. Теперь представь мое удивление, когда я увидел тебя в этом роскошном платье во дворце Торресов, где ты опять подслушивала, да еще и решила проследить за мной. — Он почесал подбородок и наклонил голову, разглядывая ее.
— Я не преследую вас и даже не думала подслушивать, — ответила Рани с напускным равнодушием.
— Тебе следовало выбрать платье потемнее, если ты собиралась прятаться в тени, — он рассмеялся, потом нахмурился. — Что бы ты ни задумала, я не могу позволить тебе это. Ты можешь помешать моим собственным планам.
Он щелкнул пальцами, к нему подошли два дюжих моряка; и полезли в носилки, чтобы вытащить Рани.
— Не трогайте меня! Исаак Торрес снимет с вас голову за это!
Бриенн снова расхохотался, когда моряки сцепились с упирающейся Рани.
— Думаю, Исаак Торрес будет только рад, если я избавлю его от воровки, которую его племянничек привез с испанской войны. — Он повернулся к одному из моряков и скомандовал:
— Вытаскивай ее — только осторожно.
Рани закричала, и матрос попытался закрыть ей рот. Она тут же укусила его за палец и, почувствовав противный запах, исходивший от его кожи, сплюнула. Его товарищ не мешкая сгреб ее в охапку и, вытянув из носилок, взвалил на плечо.
— Накрой ее этим, — сказал Бриенн, снимая с плеч тяжелый плащ. — Ее одежда и украшения привлекают внимание.
Он потыкал носком башмака слуг, несших носилки, решив, что те мертвы. По дороге к заливу он раздумывал, что делать с девчонкой.
А в большом зале дворца Торресов Бенджамин разыскивал Рани. Наконец он решил поискать Оливию и спросить ее где может прятаться ее подружка.
Он встревожился еще больше, когда кузина в ответ на его вопрос тоже принялась удивленно оглядывать зал.
— Я не видела ее уже на протяжении часа, но поскольку тебя тоже не было, я решила…
— Ты решила неверно. Я был один в саду. В последний раз я видел ее в окружении целой толпы мужчин, и все они смотрели на нее как на лакомый кусочек за столом.
Оливия улыбнулась.
— Ты просто ревнуешь. Признайся.
— Она моя женщина, Оливия. И я не хочу, чтобы какой-нибудь другой мужчина забавлялся с ней и заигрывал, словно она обычная светская дама, жаждущая выйти замуж.
Глаза Оливии смеялись.
— А почему бы и нет? Если ты не хочешь жениться на ней, захочет кто-нибудь другой.
— Только если ты подсластишь сделку изрядной суммой. Никто из этих людей не возьмет в жены цыганку, да еще и не девицу. Я не хочу, чтобы она сделалась несчастной на всю жизнь.
— Но ведь ты сам делаешь ее несчастной, Бенджамин. И в твоей воле сделать ее счастливой, потому что она любит тебя, и никого больше.
Он холодно взглянул на Оливию.
— Ты вмешиваешься не в свое дело. Я несу ответственность за Рани и смогу позаботиться о ней без посторонней помощи.
Бенджамин обошел зал и внутренний двор, приказав слугам обыскать дом. Наконец к нему привели привратника. Старик доложил:
— Она уехала в носилках Фонтене, ваша честь, больше часа назад.
— Куда она поехала?
— Не знаю, но слуги пошли в сторону базилики.
— Сомневаюсь, что ей вздумалось помолиться, скорее всего она отправилась в порт. — Бенджамин отпустил старика, потом отправил послание Ною Фонтене с сообщением, что он ищет Рани и их носилки.
Улицы были пусты. Прямо за базиликой Святого Виктора он обнаружил носилки. Бенджамин со своими людьми поднял и осмотрел четверых слуг, несших носилки, — казалось, на них напали грабители. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он обнаружил, что носилки пусты. Рани похитили! Потом один из слуг слабо застонал. Опустившись на колени, он приподнял голову несчастного, с огорчением вспомнив, что не взял свою медицинскую сумку.
— Кто это сделал? Где леди? — он перевязал куском бархатной занавески кровоточащий бок слуги, но это почти не помогло остановить кровь.
— Она… приказала нам отнести ее к заливу… «Привидение»… пиратское судно… он поджидал нас… — Он попытался вздохнуть, и его голос сорвался от кашля.
Бенджамин увидел бегущего к ним человека, которого он послал к Ною. Слуга был уже мертв. Что же с Рани? Почему она решила покинуть праздник и преследовать пирата? Бывал ли тот раньше в доме Торресов? Вскочив на Аверроеса, он скомандовал своим людям:
— К Лакидону!
Прибыв в гавань, они нашли причал, где стояло «Привидение», пустым — корабль, как призрак, в честь которого он был назван, растаял в тумане, тянущемся с моря. Бенджамин растерянно смотрел в море. Рани была на борту пиратского корабля, неизвестно где, во власти людей, поставивших себя вне закона. Он чувствовал себя беспомощным как младенец, но главное, он вдруг осознал, что любит ее. «Но уже поздно. Она никогда не узнает об этом».
Ной положил руку на плечо Бенджамина.
— Мы найдем этого Бриенна. Я слышал о нем и о его корабле. Говорят, он незаконно продает черных рабов плантаторам в Эспаньоле.
Очнувшись, Бенджамин повернулся к Фонтене.
— Эспаньола! Если бы я сказал Рани, что она будет жить там с моей семьей, может быть, ничего этого не случилось бы. Пошли вдогонку своих лучших людей, Ной. Я хочу знать, где мне искать этого пирата!
— Ты найдешь ее, Бенджамин. Оливия убьет нас обоих, если мы позволим какому-то бандиту нарушить ее столь тщательно разработанный план.
Рани очнулась в постели. И первое, что она почувствовала, — это страшную боль в спине. Потом она ощутила качку. Бледный свет сочился через маленькие окошки с одной стороны комнаты. Уже почти рассвело. «Что за странное место». — подумала она.
В комнате был низкий потолок и странная, хоть и шикарная, мебель. Ничего не стояло само по себе, а было прибито к полу, даже небольшая круглая ванна в дальнем углу комнаты.
Корабль — она была на корабле. «Привидение», пиратская каравелла Бриенна! Рани упала обратно на мягкое и толстое бархатное одеяло, обводя взглядом комнату в поисках оружия.
Ничего подобного не найдя, она встала и добралась до края узкого окна. Но все, что она смогла увидеть, были серые океанские волны до самого горизонта. Бриенн везет ее с собой в Эспаньолу или: собирается скормить акулам! Рани подавила тошноту — в ней проснулась ее старая цыганская боязнь воды. Как быстро все манеры гадьо слетели с нее, когда она подумала об ужасной смерти в океане!
— Возьми себя в руки, идиотка, — пробормотала она сама себе сквозь стиснутые зубы, отворачиваясь от окна. Она принялась открывать странные сундуки, которые тоже были прикреплены к полу. Они были забиты одеждой — дорогие льняные туники, бархатные камзолы, чудесные шерстяные панталоны, все небольшого размера, сшитое для капитана. Она была в каюте самого Бриенна. Глядя на мебель красного дерева и бархатные драпировки, она уверилась в этом еще раз. — Но если он собирается скормить меня рыбам, зачем оставил в таком роскошном месте?
Она принялась разглядывать длинный стол, заставленный аккуратными стопками бумаг. Если бы ее уроки с Оливией не закончились так скоро! Рани продиралась сквозь неразборчивые строчки, пока не нашла на одной из страниц знакомое слово — Торрес! Это было письмо с инструкцией, посланное хозяином Бриенна, и было адресовано кому-то по имени Рейнард. Она перевернула листок в поисках подписи, и как раз в этот момент дверь каюты распахнулась.
Люк Бриенн смотрел на прекрасную женщину, окутанную рассеянным утренним светом, прижимающую бумаги Рейнарда к груди. Большие глаза изучающе смотрели на него, пытаясь понять, что он собирается делать. Он улыбнулся.
— Я вижу, ты чувствуешь себя как дома и уже оправилась от снадобья, которое дал тебе Эмиль.
Рани положила бумаги обратно на стол, но дрожь в руках выдавала ее волнение.
— Ты намереваешься убить Риго Торреса и строишь какие-то козни против его отца. Почему?
— Сообразительная малышка, неужели ты не понимаешь? — он сделал шаг и остановился, скрестив, руки и широко расставив ноги в позе бывалого моряка. — Как случилось, что ловкая маленькая воровка, чуть было не ограбившая бедного моряка, оказалась в доме Торреса, одетая как леди?
— Если ты так много знаешь обо мне, сам и отвечай, — насмешливо ответила она, заставляя свое сердце биться ровнее.
— Ты девка Бенджамина Торреса.
— Я невеста Бенджамина Торреса! — внезапно Рани поняла, что так ее ценность в глазах Бриенна возрастет, и это будет лучше для нее.
Он разглядывал рубиновые и золотые гребни в ее волосах, потом остальные украшения и дорогое парчовое платье.
— Кто-то неплохо поработал с тобой, это очевидно.
— Семья Бенджамина приняла меня. Его кузина Оливия Фонтене поддерживает меня. Ты наживешь опасных врагов, если причинишь мне вред, капитан.
Он удивился.
— Разве хоть кто-нибудь узнает, что я хоть пальцем дотронулся до тебя?
— Я представляю для тебя гораздо большую ценность живой и здоровой, чем мертвой… Бенджамин хорошо заплатит тебе — если ты, конечно, не тронешь меня… — она увидела, как он помрачнел, и испугалась, не зашла ли она слишком далеко. — Ты или твои ублюдки. Позаботься о моей безопасности, и тебя ждет большая награда.
— Предположим, что я так и поступлю. Ты можешь оказаться очень полезным средством. Ничто другое не приведет так легко проклятого испанца в руки Рейнарда. А невеста его брата вполне сгодится для приманки. Все, что мне нужно, — это убить Риго Торреса.
У Рани похолодело внутри.
— Ты снова говоришь об этом. Почему ты хочешь убить брата Бенджамина? Твоим врагом станет один из самых влиятельных домов в Марселе. Иудеи ставят семью превыше всего.
Он ехидно рассмеялся.
— Я не боюсь иудеев. Я работаю на одного из них.
Глава 26
— Кажется, произошло небольшое чудо, — растерянно пробормотал Бенджамин.
— Интересно, она оставила волка дома на время банкета или пригласила с собой закусить музыкантом или слугой, как ты думаешь?
— Я сейчас спрошу ее о Веро, дядя. Извини меня, пожалуйста.
Исаак схватил Бенджамина за рукав, и племянник заметил тревожный блеск в его голубых глазах.
— Не увлекись еще сильнее этой девкой, Бенджамин. Несмотря на красоту, она просто воровка.
— Я лучше других знаю, что скрывается за ее внешностью, дядя, — сказал Бенджамин холодно. Он медленно пошел в сторону толпы, окружавшей Рани, чувствуя, что ему хочется разогнать всех этих чопорных щеголей.
Прежде чем он успел добраться до нее, какой-то молодой нахал уже пригласил ее на танец. Оливия с усмешкой посмотрела на Бенджамина.
— Как тебе нравится моя работа?
— Я уже сказал дяде Исааку, что ты сотворила чудо. Она хитро рассмеялась, наблюдая, как Бенджамин все время следует за Рани.
— Думаю, сегодня она разобьет не одно сердце!
— Да! Если она будет охотиться за сердцами, а не за кошельками, я буду очень рад.
— Даже если она преуспеет в этом, Бенджамин?
— Что заставило тебя пойти на это? Это безумие. Ведь она ждет, что ее примет высшее общество, чтобы… чтобы…
— Чтобы выйти замуж за богатого человека? Да, я думаю, что она еще сможет выбирать. Ной, ради меня, согласился стать ее опекуном.
Оливия смотрела на лицо своего брата, как скульптор смотрит на кусок камня, только что отколотый от скалы.
— Так он согласился составить ей протекцию? Но, Боже мой, она же цыганка! Ни один человек здесь не согласится стать ее мужем!
— Потише, Бенджамин. Отец Рани был цыганом, но ее матерью была венгерская дворянка. Конечно, она незаконнорожденная, но для такой влиятельной семьи, как наша, это не проблема, а мы собираемся оказать ей поддержку, — Оливия улыбнулась и, взяв у слуги бокал с вином, отвернулась от кузена.
— Я однажды спросил, кто была ее мать. Но она сказала, что та была цыганка.
— Я могу представить, какой допрос ты ей устроил; и менее гордая девушка, чем Рани, не стала бы отвечать. Она больше гордится своей цыганской кровью, чем венгерской. Твоя собственная сестра замужем за метисом. И твой брат тоже смешанной крови.
— Но это Эспаньола. Рудольфе и Риго — наполовину тайно. А здесь — Марсель. И Рани — наполовину цыганка. Это большая разница, ты сама понимаешь это не хуже меня. Кроме того, она неграмотна и не знает светских манер…
— Рани уже читает и пишет лучше многих знатных женщин, присутствующих здесь. Что до хороших манер, разве ты не видишь, каким она пользуется успехом?
— И ты думаешь, я стану благодарить тебя за происшедшие в ней перемены?
— Ты и сам знаешь, что во многих отношениях ее обучение весьма продвинулось.
— Рани — моя проблема, а не твоя, кузина. — С этими словами Бенджамин откланялся.
Рани наблюдала за Бенджамином с того момента, как вошла в зал. Он был взбешен, как и его дядя. Сейчас он шел в сторону с весьма грозным выражением лица. «Я должна помнить, чему учила меня Оливия. Я буду вести себя как леди… даже если это будет стоить мне жизни!»
Он взял ее руку и поцеловал, оттирая плечом молодого человека, который сопровождал ее, и предложил попробовать чудесного вина.
— Кажется, павану ты станцевала весьма недурно. Но все же это ни в какое сравнение не идет с тем танцем, который я видел у пылающего костра. — Когда снова заиграла музыка, он склонился в поклоне, приглашая ее.
— Вряд ли у меня когда-нибудь еще будет возможность станцевать босиком у костра, Бенджамин, — ответила она с бьющимся сердцем.
— Почему ты не рассказала мне, чем вы занимаетесь с Оливией? — проворчал он.
— Ты выглядишь не лучше своего дяди. Посмотри, вон он, в углу, мрачнее тучи. — Встретив разъяренный взгляд Исаака, она вежливо кивнула ему.
— Что за игру ты затеяла, Рани? Оливия говорит, что ты не только тренируешься носить платья, но еще учишься читать и писать.
— Не беспокойся. Мне никогда не превзойти по части образованности Мириам Талон, но книги в библиотеке Ноя весьма занятные. Мир, оказывается, так велик, и в нем так много удивительных вещей!
Он заметил искренний интерес в ее глазах, отчего у него странно защемило в груди. Когда танец кончился, он провел ее через центр зала к широким дверям, ведущим к портику.
— Рани, я не хочу, чтобы ты страдала, — очень осторожно начал он.
Она подняла на него глаза, в которых плясали золотые огоньки.
— Ты не хочешь видеть меня несчастной, но хочешь спрятать в комнате для слуг, чтобы я одевалась, как воровка, и служила тебе только в постели.
Как она ненавидела это слово «воровка»! В нем было все презрение нецыган к цыганам — и это же испытывал к ней Бенджамин, когда они впервые встретились.
— Ты сама пришла ко мне. Рани. Я не тащил тебя в свою постель! — Он произнес это, и тут же пожалел о своих словах.
Рани боролась с искушением ударить его, ударить своего возлюбленного, своего Золотого Мужчину. О, Агата, на этот раз ты ошиблась!
— Я не собираюсь выслушивать от тебя оскорбления, так же как и не собираюсь навязывать тебе свое общество! Ты можешь сегодня спать один, или не один, — как захочешь. Я больше не приду в твою постель — никогда! — И прежде чем он успел схватить ее за руку, она развернулась и исчезла в толпе.
Бенджамин смотрел, как целая стая юнцов кружит вокруг нее, предлагая напитки или приглашая танцевать. Его злило то, что она флиртует со всеми — или это была просто ревность? Никогда, с тех самых пор, как Мириам разорвала их помолвку, он не чувствовал себя таким расстроенным. Взяв высокий серебряный кувшин у проходившего мимо слуги, он налил полный бокал и сделал большой глоток, позволив юноше наполнить его вновь. Он ни на секунду не отрывал глаз от блистательной молодой дамы, смеявшейся и болтавшей столь непринужденно с окружавшими ее кавалерами.
Рани старалась делать все так, как научила ее Оливия, — быть милой с обращавшими на нее внимание мужчинами и игнорировать Бенджамина. «Она думала, что это разбудит в нем ревность, но, по-моему, все, что я делаю, только злит его».
Однако она все же изо всех сил старалась получить удовольствие от вечера — хотя бы ради Оливии. Потом она увидела, как в зал вошел капитан, который вел «Привидение». Вспомнив странный разговор об Эспаньоле, Рани почувствовала страх. Что он делает в доме Исаака Торреса? Что привело его сюда?
Он может принести несчастье семье Бенджамина. Она не знала, каким образом, но почему-то была уверена в этом. Агата говорила, что у нее есть некие способности, чтобы стать фури дай. Сейчас Рани впервые поверила в это.
Она извинилась перед молодым человеком, с которым только что танцевала, и через другую дверь проскользнула к портику. Отсюда были слышны приглушенные голоса за углом огромной колонны на краю сада. В таком громоздком платье она не могла подойти ближе и не быть замеченной. Рани замерла, прислушиваясь. Голос Бриенна она узнала сразу.
— Риго Торрес живуч, как кошка. Наша попытка убить его снова провалилась. Меня едва не поймали дикари, служащие его отцу. Здесь все описано подробно. Сегодня ночью я отплываю в Эспаньолу с вашим письмом к Рейнарду.
Рани не разобрала, что пробормотал его собеседник, в этот момент Бриенн поклонился и направился к тому месту, где она пряталась! Рани поспешила обратно в зал, где нашла капитана глазами. Он, кажется, не заметил ее, но она не успела рассмотреть человека, с которым он говорил. Они собираются убить брата Бенджамина! Рани оглядела зал в поисках своего возлюбленного, но его нигде не было. В любом случае он не поверит ей.
Бриенн сказал, что отплывает этой ночью. Если она наденет свои цыганские лохмотья, то сможет проникнуть на корабль и стащить письмо с инструкциями того человека, который мечтает о том, чтобы Риго Торрес был мертв. Невольно она улыбнулась.
— Я начинаю думать, как гадьо, — пробормотала она, поспешно направляясь к дверям. Она может добраться до гавани, взяв носилки Фонтене, и переодеться в них. Будет несложно, за плату, одолжить у какого-нибудь его слуги одежду для небольшой прогулки. Приняв величественный вид, Рани подплыла к воротам дворца Торресов и приказала привратнику дать указания слугам, носившим носилки Фонтене.
Спустя несколько минут она уже устроилась в роскошных носилках, и слуги понесли ее в сторону порта. Рани принялась отрывать драгоценные камни от шлейфа, моля Бога, чтобы Оливия простила ее за это варварство. Внезапно носилки остановились. И прежде чем она успела просунуть голову между бархатными занавесками, слуги опустили ее на землю. Послышались и стихли звуки борьбы, занавески раздвинулись, и в окне показался ястребиный нос Люка Бриенна.
— Ну, мадемуазель в алом, наконец-то мы встретились. Я помню тебя с того самого дня, когда поймал на берегу. Какой ты была смешной маленькой кошечкой. Но воровка — всегда воровка. Теперь представь мое удивление, когда я увидел тебя в этом роскошном платье во дворце Торресов, где ты опять подслушивала, да еще и решила проследить за мной. — Он почесал подбородок и наклонил голову, разглядывая ее.
— Я не преследую вас и даже не думала подслушивать, — ответила Рани с напускным равнодушием.
— Тебе следовало выбрать платье потемнее, если ты собиралась прятаться в тени, — он рассмеялся, потом нахмурился. — Что бы ты ни задумала, я не могу позволить тебе это. Ты можешь помешать моим собственным планам.
Он щелкнул пальцами, к нему подошли два дюжих моряка; и полезли в носилки, чтобы вытащить Рани.
— Не трогайте меня! Исаак Торрес снимет с вас голову за это!
Бриенн снова расхохотался, когда моряки сцепились с упирающейся Рани.
— Думаю, Исаак Торрес будет только рад, если я избавлю его от воровки, которую его племянничек привез с испанской войны. — Он повернулся к одному из моряков и скомандовал:
— Вытаскивай ее — только осторожно.
Рани закричала, и матрос попытался закрыть ей рот. Она тут же укусила его за палец и, почувствовав противный запах, исходивший от его кожи, сплюнула. Его товарищ не мешкая сгреб ее в охапку и, вытянув из носилок, взвалил на плечо.
— Накрой ее этим, — сказал Бриенн, снимая с плеч тяжелый плащ. — Ее одежда и украшения привлекают внимание.
Он потыкал носком башмака слуг, несших носилки, решив, что те мертвы. По дороге к заливу он раздумывал, что делать с девчонкой.
А в большом зале дворца Торресов Бенджамин разыскивал Рани. Наконец он решил поискать Оливию и спросить ее где может прятаться ее подружка.
Он встревожился еще больше, когда кузина в ответ на его вопрос тоже принялась удивленно оглядывать зал.
— Я не видела ее уже на протяжении часа, но поскольку тебя тоже не было, я решила…
— Ты решила неверно. Я был один в саду. В последний раз я видел ее в окружении целой толпы мужчин, и все они смотрели на нее как на лакомый кусочек за столом.
Оливия улыбнулась.
— Ты просто ревнуешь. Признайся.
— Она моя женщина, Оливия. И я не хочу, чтобы какой-нибудь другой мужчина забавлялся с ней и заигрывал, словно она обычная светская дама, жаждущая выйти замуж.
Глаза Оливии смеялись.
— А почему бы и нет? Если ты не хочешь жениться на ней, захочет кто-нибудь другой.
— Только если ты подсластишь сделку изрядной суммой. Никто из этих людей не возьмет в жены цыганку, да еще и не девицу. Я не хочу, чтобы она сделалась несчастной на всю жизнь.
— Но ведь ты сам делаешь ее несчастной, Бенджамин. И в твоей воле сделать ее счастливой, потому что она любит тебя, и никого больше.
Он холодно взглянул на Оливию.
— Ты вмешиваешься не в свое дело. Я несу ответственность за Рани и смогу позаботиться о ней без посторонней помощи.
Бенджамин обошел зал и внутренний двор, приказав слугам обыскать дом. Наконец к нему привели привратника. Старик доложил:
— Она уехала в носилках Фонтене, ваша честь, больше часа назад.
— Куда она поехала?
— Не знаю, но слуги пошли в сторону базилики.
— Сомневаюсь, что ей вздумалось помолиться, скорее всего она отправилась в порт. — Бенджамин отпустил старика, потом отправил послание Ною Фонтене с сообщением, что он ищет Рани и их носилки.
Улицы были пусты. Прямо за базиликой Святого Виктора он обнаружил носилки. Бенджамин со своими людьми поднял и осмотрел четверых слуг, несших носилки, — казалось, на них напали грабители. Его сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он обнаружил, что носилки пусты. Рани похитили! Потом один из слуг слабо застонал. Опустившись на колени, он приподнял голову несчастного, с огорчением вспомнив, что не взял свою медицинскую сумку.
— Кто это сделал? Где леди? — он перевязал куском бархатной занавески кровоточащий бок слуги, но это почти не помогло остановить кровь.
— Она… приказала нам отнести ее к заливу… «Привидение»… пиратское судно… он поджидал нас… — Он попытался вздохнуть, и его голос сорвался от кашля.
Бенджамин увидел бегущего к ним человека, которого он послал к Ною. Слуга был уже мертв. Что же с Рани? Почему она решила покинуть праздник и преследовать пирата? Бывал ли тот раньше в доме Торресов? Вскочив на Аверроеса, он скомандовал своим людям:
— К Лакидону!
Прибыв в гавань, они нашли причал, где стояло «Привидение», пустым — корабль, как призрак, в честь которого он был назван, растаял в тумане, тянущемся с моря. Бенджамин растерянно смотрел в море. Рани была на борту пиратского корабля, неизвестно где, во власти людей, поставивших себя вне закона. Он чувствовал себя беспомощным как младенец, но главное, он вдруг осознал, что любит ее. «Но уже поздно. Она никогда не узнает об этом».
Ной положил руку на плечо Бенджамина.
— Мы найдем этого Бриенна. Я слышал о нем и о его корабле. Говорят, он незаконно продает черных рабов плантаторам в Эспаньоле.
Очнувшись, Бенджамин повернулся к Фонтене.
— Эспаньола! Если бы я сказал Рани, что она будет жить там с моей семьей, может быть, ничего этого не случилось бы. Пошли вдогонку своих лучших людей, Ной. Я хочу знать, где мне искать этого пирата!
— Ты найдешь ее, Бенджамин. Оливия убьет нас обоих, если мы позволим какому-то бандиту нарушить ее столь тщательно разработанный план.
Рани очнулась в постели. И первое, что она почувствовала, — это страшную боль в спине. Потом она ощутила качку. Бледный свет сочился через маленькие окошки с одной стороны комнаты. Уже почти рассвело. «Что за странное место». — подумала она.
В комнате был низкий потолок и странная, хоть и шикарная, мебель. Ничего не стояло само по себе, а было прибито к полу, даже небольшая круглая ванна в дальнем углу комнаты.
Корабль — она была на корабле. «Привидение», пиратская каравелла Бриенна! Рани упала обратно на мягкое и толстое бархатное одеяло, обводя взглядом комнату в поисках оружия.
Ничего подобного не найдя, она встала и добралась до края узкого окна. Но все, что она смогла увидеть, были серые океанские волны до самого горизонта. Бриенн везет ее с собой в Эспаньолу или: собирается скормить акулам! Рани подавила тошноту — в ней проснулась ее старая цыганская боязнь воды. Как быстро все манеры гадьо слетели с нее, когда она подумала об ужасной смерти в океане!
— Возьми себя в руки, идиотка, — пробормотала она сама себе сквозь стиснутые зубы, отворачиваясь от окна. Она принялась открывать странные сундуки, которые тоже были прикреплены к полу. Они были забиты одеждой — дорогие льняные туники, бархатные камзолы, чудесные шерстяные панталоны, все небольшого размера, сшитое для капитана. Она была в каюте самого Бриенна. Глядя на мебель красного дерева и бархатные драпировки, она уверилась в этом еще раз. — Но если он собирается скормить меня рыбам, зачем оставил в таком роскошном месте?
Она принялась разглядывать длинный стол, заставленный аккуратными стопками бумаг. Если бы ее уроки с Оливией не закончились так скоро! Рани продиралась сквозь неразборчивые строчки, пока не нашла на одной из страниц знакомое слово — Торрес! Это было письмо с инструкцией, посланное хозяином Бриенна, и было адресовано кому-то по имени Рейнард. Она перевернула листок в поисках подписи, и как раз в этот момент дверь каюты распахнулась.
Люк Бриенн смотрел на прекрасную женщину, окутанную рассеянным утренним светом, прижимающую бумаги Рейнарда к груди. Большие глаза изучающе смотрели на него, пытаясь понять, что он собирается делать. Он улыбнулся.
— Я вижу, ты чувствуешь себя как дома и уже оправилась от снадобья, которое дал тебе Эмиль.
Рани положила бумаги обратно на стол, но дрожь в руках выдавала ее волнение.
— Ты намереваешься убить Риго Торреса и строишь какие-то козни против его отца. Почему?
— Сообразительная малышка, неужели ты не понимаешь? — он сделал шаг и остановился, скрестив, руки и широко расставив ноги в позе бывалого моряка. — Как случилось, что ловкая маленькая воровка, чуть было не ограбившая бедного моряка, оказалась в доме Торреса, одетая как леди?
— Если ты так много знаешь обо мне, сам и отвечай, — насмешливо ответила она, заставляя свое сердце биться ровнее.
— Ты девка Бенджамина Торреса.
— Я невеста Бенджамина Торреса! — внезапно Рани поняла, что так ее ценность в глазах Бриенна возрастет, и это будет лучше для нее.
Он разглядывал рубиновые и золотые гребни в ее волосах, потом остальные украшения и дорогое парчовое платье.
— Кто-то неплохо поработал с тобой, это очевидно.
— Семья Бенджамина приняла меня. Его кузина Оливия Фонтене поддерживает меня. Ты наживешь опасных врагов, если причинишь мне вред, капитан.
Он удивился.
— Разве хоть кто-нибудь узнает, что я хоть пальцем дотронулся до тебя?
— Я представляю для тебя гораздо большую ценность живой и здоровой, чем мертвой… Бенджамин хорошо заплатит тебе — если ты, конечно, не тронешь меня… — она увидела, как он помрачнел, и испугалась, не зашла ли она слишком далеко. — Ты или твои ублюдки. Позаботься о моей безопасности, и тебя ждет большая награда.
— Предположим, что я так и поступлю. Ты можешь оказаться очень полезным средством. Ничто другое не приведет так легко проклятого испанца в руки Рейнарда. А невеста его брата вполне сгодится для приманки. Все, что мне нужно, — это убить Риго Торреса.
У Рани похолодело внутри.
— Ты снова говоришь об этом. Почему ты хочешь убить брата Бенджамина? Твоим врагом станет один из самых влиятельных домов в Марселе. Иудеи ставят семью превыше всего.
Он ехидно рассмеялся.
— Я не боюсь иудеев. Я работаю на одного из них.
Глава 26
Эспаньола. Июнь 1525 года
Отец Бартоломео де Лас Кассас произнес последнюю молитву над пищащим младенцем и вернул молодого Диего Гуаканагари Торреса матери. Ласково улыбаясь, он шепнул ей на ухо:
— Теперь он новокрещенный христианин, а не только иудей.
Мириам с теплотой посмотрела на священника, который знал, что она, последовав примеру семьи Торресов, сделала сыну обрезание спустя неделю после рождения. Теперь он был еще и крещен. Из-за обрезания между ней и Риго снова вышла ссора. Только вмешательство Магдалены и Аарона, убедивших Риго, что это делается из медицинских соображений, заставило ее упрямого мужа согласиться.
На ранчо не было ни церкви, ни священника. Во время редких визитов святых отцов мессу служили в большой доме Торресов. После службы все разошлись, и Риго остался с Бартоломео.
— В первый раз за многие годы мы можем поговорить спокойно, — сказал доминиканец, опустившись в низкое кресло, искусно сплетенное из пальмовых листьев, натянутых на бамбуковую основу.
— Поговорить или прочесть наставления? Отец Бартоломео засмеялся.
— Может быть, тебе решать. Я был твоим старшим братом и наставником до того, как принял сан. — Он ждал, глядя на Риго внимательными добрыми глазами.
Риго взъерошил волосы, развязав кожаный ремешок, не дававший им развеваться по ветру. Он выглядел печальным.
— Ты знаешь, что у нас с Мириам не все благополучно? — Вряд ли его вопрос требовал ответа.
— Я прибыл только вчера вечером и заметил, что твоя жена печальна, а ты встревожен. Больше я ничего не знаю. Почему бы тебе не рассказать, что произошло с тех пор как вы покинули Санто-Доминго.
Бартоломео терпеливо выслушал историю их женитьбы.
Потом Риго рассказал о том, как его пытались убить, как Мириам оказалась в плену и как из-за этого немного раньше срока родился Диего. Он горько закончил:
— После рождения ребенка я наговорил ей много лишнего и наверняка обидел. Потом, когда мы вернулись сюда, она заболела и чуть не умерла. Только последние пару недель Мириам начала приходить в себя. Но мы все еще не помирились. Она настояла, чтобы мы совершили с Диего этот ужасный обряд, — Риго содрогнулся при воспоминании. — Я никогда не допустил бы этого, если бы не настояли отец и Магдалена.
Бартоломео тихонько засмеялся.
— Многие ученые люди, доктора, считают, что обрезание очень полезно для здоровья, что это больше, чем религиозный символ. Хоть в моем возрасте мне уже трудно согласиться с этим.
Риго молча посмотрел на брата.
— Ты не считаешь, что этот иудейский обычай опасен? Бартоломео покачал головой.
— Ты только скрываешь за этим предлогом истинную причину размолвки. Даже твой брат Бенджамин уже не стоит между вами. У Мириам нет другого мужа, но ты почему-то не хочешь вернуться к своим супружеским обязанностям. То, как ты рассказываешь мне о ней, говорит о твоей любви к ней. А твой гнев после рождения Диего вызван страхом за нее и чувством вины за то, что она была больна.
— Ты знаешь меня, Бартоломео, может быть, лучше, чем кто бы то ни было. Меня нелегко любить. И для женщины — леди, такой образованной и умной, как Мириам — грубый испанский наемник не лучший выбор. — Вот, снова ты боишься, что она отвергнет тебя. Я верю, что леди выбрала тебя, потому что любит, но никто, кроме тебя самого, не может узнать правды. Ты должен поговорить с ней с открытым сердцем, если хочешь, чтобы и она была искренней с тобой.
Весь день Риго обдумывал слова Бартоломео. То же самое говорил ему Аарон перед рождением Диего. Он осматривал новые укрепления вокруг форта. Уже пора возвращаться домой и готовиться к празднику. Его отец пригласил людей со всей округи, чтобы отпраздновать рождение и крещение первенца старшего сына.
Готовилось угощение, будут музыка и танцы. Все будут веселиться — все, кроме родителей малыша.
— Неужели я просто должен сказать Мириам, что люблю, — спросил он Пелигро.
Конь заржал в ответ.
Риго был очень раздражен, боясь, что его жена может умереть от лихорадки. Грубые слова, которые вырвались у него во время родов, все это время мучили его. А когда она пришла в себя, он боялся приблизиться к ней. Она казалась такой несчастной! Он был свидетелем мучений, которые она претерпела во время родов — мучений в которых виноват он.
— Это плод моего семени заставил ее страдать. Он подумал, что весьма понятно, почему большинство мужчин предпочитают не видеть, как рождаются их дети. Но после всего, что произошло, он не стал меньше желать ее. «Если я пойду к ней сейчас, она должна снова пустить меня в свою постель». Конечно, он мог поступить так, как делают большинство мужчин в Испании, — не трогать больше свою жену и относиться к ней только как к матери своего наследника. Но он не хотел никакой другой женщины, хотя многие служанки в доме и многие девушки тайно не сводили с него восхищенных глаз.
Он любил свою жену. Может быть, Бартоломео был прав, и Мириам тоже любит его.
— Есть только один способ узнать это, — пробормотал он, поворачивая Пелигро к дому.
«Дом». Большое каменное здание, окруженное портиком, в тени хлопковых деревьев было теперь его домом, где жили его отец и мачеха, его братья и сестры, его жена и новорожденный сын. Он пустил Пелигро рысью.
Мириам услышала, что приближается одинокий всадник, и, как всегда, почувствовала, что это Риго. Она стояла на пороге своей спальни, глядя в окно, как ловкими точными движениями он спешился и передал поводья слуге. Ветер растрепал длинные темные волосы. Белая льняная туника была влажной от пота и прилипла к груди. Толстый слой пыли покрывал его штаны и башмаки. Она посмотрела на его худощавое стройное тело и облизнула губы кончиком языка.
«Это происходит каждый раз, когда я смотрю на него… Однако Риго никогда не простит меня за то, что я подвергла опасности Диего. Он чувствует себя в долгу перед сыном и зол на меня. — Она смахнула слезу. За последние недели она столько плакала, что слез хватило бы на небольшое озеро, — плакала одна в широкой постели, в которой до рождения Диего они спали вместе. — Прежде меня обижало, что он приходит ко мне, только чтобы удовлетворить желание. Теперь я была бы рада и этому».
Она провела руками по телу, снова худому и плоскому, потом подошла к большому зеркалу и посмотрела на свое лицо. Все еще слишком бледное и измученное после лихорадки. И снова она увидела свою непривлекательность… особенно теперь, когда Риго покинул ее постель.
Отец Бартоломео де Лас Кассас произнес последнюю молитву над пищащим младенцем и вернул молодого Диего Гуаканагари Торреса матери. Ласково улыбаясь, он шепнул ей на ухо:
— Теперь он новокрещенный христианин, а не только иудей.
Мириам с теплотой посмотрела на священника, который знал, что она, последовав примеру семьи Торресов, сделала сыну обрезание спустя неделю после рождения. Теперь он был еще и крещен. Из-за обрезания между ней и Риго снова вышла ссора. Только вмешательство Магдалены и Аарона, убедивших Риго, что это делается из медицинских соображений, заставило ее упрямого мужа согласиться.
На ранчо не было ни церкви, ни священника. Во время редких визитов святых отцов мессу служили в большой доме Торресов. После службы все разошлись, и Риго остался с Бартоломео.
— В первый раз за многие годы мы можем поговорить спокойно, — сказал доминиканец, опустившись в низкое кресло, искусно сплетенное из пальмовых листьев, натянутых на бамбуковую основу.
— Поговорить или прочесть наставления? Отец Бартоломео засмеялся.
— Может быть, тебе решать. Я был твоим старшим братом и наставником до того, как принял сан. — Он ждал, глядя на Риго внимательными добрыми глазами.
Риго взъерошил волосы, развязав кожаный ремешок, не дававший им развеваться по ветру. Он выглядел печальным.
— Ты знаешь, что у нас с Мириам не все благополучно? — Вряд ли его вопрос требовал ответа.
— Я прибыл только вчера вечером и заметил, что твоя жена печальна, а ты встревожен. Больше я ничего не знаю. Почему бы тебе не рассказать, что произошло с тех пор как вы покинули Санто-Доминго.
Бартоломео терпеливо выслушал историю их женитьбы.
Потом Риго рассказал о том, как его пытались убить, как Мириам оказалась в плену и как из-за этого немного раньше срока родился Диего. Он горько закончил:
— После рождения ребенка я наговорил ей много лишнего и наверняка обидел. Потом, когда мы вернулись сюда, она заболела и чуть не умерла. Только последние пару недель Мириам начала приходить в себя. Но мы все еще не помирились. Она настояла, чтобы мы совершили с Диего этот ужасный обряд, — Риго содрогнулся при воспоминании. — Я никогда не допустил бы этого, если бы не настояли отец и Магдалена.
Бартоломео тихонько засмеялся.
— Многие ученые люди, доктора, считают, что обрезание очень полезно для здоровья, что это больше, чем религиозный символ. Хоть в моем возрасте мне уже трудно согласиться с этим.
Риго молча посмотрел на брата.
— Ты не считаешь, что этот иудейский обычай опасен? Бартоломео покачал головой.
— Ты только скрываешь за этим предлогом истинную причину размолвки. Даже твой брат Бенджамин уже не стоит между вами. У Мириам нет другого мужа, но ты почему-то не хочешь вернуться к своим супружеским обязанностям. То, как ты рассказываешь мне о ней, говорит о твоей любви к ней. А твой гнев после рождения Диего вызван страхом за нее и чувством вины за то, что она была больна.
— Ты знаешь меня, Бартоломео, может быть, лучше, чем кто бы то ни было. Меня нелегко любить. И для женщины — леди, такой образованной и умной, как Мириам — грубый испанский наемник не лучший выбор. — Вот, снова ты боишься, что она отвергнет тебя. Я верю, что леди выбрала тебя, потому что любит, но никто, кроме тебя самого, не может узнать правды. Ты должен поговорить с ней с открытым сердцем, если хочешь, чтобы и она была искренней с тобой.
Весь день Риго обдумывал слова Бартоломео. То же самое говорил ему Аарон перед рождением Диего. Он осматривал новые укрепления вокруг форта. Уже пора возвращаться домой и готовиться к празднику. Его отец пригласил людей со всей округи, чтобы отпраздновать рождение и крещение первенца старшего сына.
Готовилось угощение, будут музыка и танцы. Все будут веселиться — все, кроме родителей малыша.
— Неужели я просто должен сказать Мириам, что люблю, — спросил он Пелигро.
Конь заржал в ответ.
Риго был очень раздражен, боясь, что его жена может умереть от лихорадки. Грубые слова, которые вырвались у него во время родов, все это время мучили его. А когда она пришла в себя, он боялся приблизиться к ней. Она казалась такой несчастной! Он был свидетелем мучений, которые она претерпела во время родов — мучений в которых виноват он.
— Это плод моего семени заставил ее страдать. Он подумал, что весьма понятно, почему большинство мужчин предпочитают не видеть, как рождаются их дети. Но после всего, что произошло, он не стал меньше желать ее. «Если я пойду к ней сейчас, она должна снова пустить меня в свою постель». Конечно, он мог поступить так, как делают большинство мужчин в Испании, — не трогать больше свою жену и относиться к ней только как к матери своего наследника. Но он не хотел никакой другой женщины, хотя многие служанки в доме и многие девушки тайно не сводили с него восхищенных глаз.
Он любил свою жену. Может быть, Бартоломео был прав, и Мириам тоже любит его.
— Есть только один способ узнать это, — пробормотал он, поворачивая Пелигро к дому.
«Дом». Большое каменное здание, окруженное портиком, в тени хлопковых деревьев было теперь его домом, где жили его отец и мачеха, его братья и сестры, его жена и новорожденный сын. Он пустил Пелигро рысью.
Мириам услышала, что приближается одинокий всадник, и, как всегда, почувствовала, что это Риго. Она стояла на пороге своей спальни, глядя в окно, как ловкими точными движениями он спешился и передал поводья слуге. Ветер растрепал длинные темные волосы. Белая льняная туника была влажной от пота и прилипла к груди. Толстый слой пыли покрывал его штаны и башмаки. Она посмотрела на его худощавое стройное тело и облизнула губы кончиком языка.
«Это происходит каждый раз, когда я смотрю на него… Однако Риго никогда не простит меня за то, что я подвергла опасности Диего. Он чувствует себя в долгу перед сыном и зол на меня. — Она смахнула слезу. За последние недели она столько плакала, что слез хватило бы на небольшое озеро, — плакала одна в широкой постели, в которой до рождения Диего они спали вместе. — Прежде меня обижало, что он приходит ко мне, только чтобы удовлетворить желание. Теперь я была бы рада и этому».
Она провела руками по телу, снова худому и плоскому, потом подошла к большому зеркалу и посмотрела на свое лицо. Все еще слишком бледное и измученное после лихорадки. И снова она увидела свою непривлекательность… особенно теперь, когда Риго покинул ее постель.