Хенриксен Вера. Знамение

   Немного пива они раздобыли в других хозяйствах, принадлежащих Эгга, и теперь во время еды могли пить не только воду.
   В кухне от пара было душно и влажно. Сигрид была рада, когда вышла оттуда во двор на поиски священника Йона. Он должен был благословить пиво до того, как его поставят бродить.
   Она нашла его за домами, недалеко от старого храма. Сейчас здесь должна быть построена церковь.
   «Храм разрушать не нужно, — сказал Йон. — Его изнутри следует лишь окропить святой водой, и все боги и нечистая сила будут изгнаны. Сам же храм послужит хорами в новой церкви».
   Сейчас здесь работали топоры и стучали молотки. Неф церкви будет возведен, как и в других деревянных церквях. Строители были заняты подъемом больших угловых столбов для хоров.
   Йон-священник стоял и разговаривал с мастером, когда Сигрид подошла к нему. Он кивал головой и улыбался тому, что говорил ему мастер, но было ясно, что он мало что понимал в строительстве церквей.
   — В Англии мы строим церкви из камня, — сказал он Сигрид, когда они шли к дому.
   — Зачем здесь новая церковь? — спросила она. — Разве старая в Стейнкьере мала?
   — Кальв пожелал, чтобы в Эгга была церковь, — ответил Йон. — А храм в Стейнкьере тоже приведем в порядок.
   — Я рада этому, — воскликнула Сигрид. — Там похоронены двое из моих детей.
   Внезапно вид у священника стал таким, словно ему в голову пришла серьезная мысль.
   — Люди рассказывали мне, что священник, служивший в Стейнкьере во времена ярла Свейна, был святым человеком.
   — Сам он так не думал, — сказала Сигрид. — И он ушел от нас, когда народ пожелал сделать его святым.
   Йон вздохнул и сказал:
   — Не легко, видимо, было ему уйти.
   — Нет, — подтвердила Сигрид. Она подумала о жертвенной воле и жгучей вере Энунда во Христа и уголком глаз посмотрела на стоявшего рядом добродушного, невысокого мужчину с непрерывно моргающими глазами.
   Однако Йон был не единственным священником в округе. Был и другой по имени Освальд. Один из тех, которых конунг оставил здесь при отъезде из Мэрина. Сигрид была довольна; он не служил в Эгга. Освальд был тощим, мрачным человеком, который приезжая в усадьбу, почти все время говорил только об аде. В стейнкьерской церкви он служил еще до приезда Кальва и Сигрид, а сейчас переехал еще севернее в Сносаванн, где он лучше мог обращать людей в истинную веру.
   Сигрид тяжело вздохнула, войдя вместе с Йоном в кухню. Она стала чувствовать неприязнь людей.
   К середине лета в Эгга все шло как обычно.
   Кальв привез серебро, завоеванное им в походах, послал людей за покупками в Каупанг. И сейчас дом был снова полностью обставлен.
   Дни проходили обыкновенно. Единственным отличием стало то, что мессы служили каждый день. Пока церковь не была достроена, моления совершались во дворе, если позволяла погода, или в большом зале.
   По воскресеньям и праздничным дням люди, жившие в округе, обязаны были встречаться здесь, хотели они того или нет. И они приходили с непроницаемыми и недружелюбными лицами. Сухо кланялись Сигрид. Было видно, что здороваются они по обязанности. Если она пыталась заговорить с ними, они вежливо, но коротко отвечали ей.
   На воскресных богослужениях Сигрид встречала Гюду и Блотульфа из Гьёврана. Блотульф шел медленно и палкой ощупывал перед собой дорогу, уставив вперед свои слепые изуродованные глаза. Гюда шла сбоку и помогала ему как могла. Сигрид захотелось узнать, как себя чувствуют остальные близкие, потерявшие свое добро в Мэрине, и однажды спросила об этом у Гутторма. Он был одним из тех немногих, с которыми она могла разговаривать, но даже он охладел к ней после ее приезда.
   — А как ты думаешь? — ответил он.
   Когда же она попросила его рассказать подробнее, то узнала, что от былого величия гордых родов, живших на берегах фьорда, почти ничего не осталось. В Саурсхауге и в Олвесхауге сидят орманы короля. А Иннерей король отдал лендману, человеку безродному, Торгейру из Квистада, одарив его большими усадьбами.
   Некоторым из вдов удалось сохранить за собой усадьбы, а другие стали совсем нищие. Гуннхильд из Хустада и ее дети ходят по дворам, прося милостыню.
   Сигрид пришла в ужас; она и не представляла, что дела обстоят столь скверно. И она поняла, почему люди отворачиваются от нее: она вернулась в усадьбу и продолжала оставаться хозяйкой Эгга.
   «Может быть, — подумала она, — я могу как-нибудь помочь пострадавшим». И она решила сходить в Гьевран.
   Во дворе было тихо, когда она пришла в Гьевран. Все отправились в луга на сенокос. Гюду она нашла в кухне, там же перед очагом сидел и Блотульф, повернув лицо к пламени, словно он мог видеть его. Гюда подняла глаза от теста, которое месила.
   — Что вам нужно в Гьевране, фру Сигрид? — спросила она высоким, резким голосом.
   Блотульф дернулся и выпрямился на скамье.
   — Раньше мы обращались друг к другу на ты, — промолвила Сигрид.
   — Простые люди, такие, как мы, должны обращаться к жене королевского лендмана из Эгга почтительно.
   — Гюда! — Сигрид подошла к ней и протянула руку.
   — У меня пальцы в тесте, руки подать не могу, — сказала Гюда и снова принялась месить тесто.
   Сигрид повернулась к Блотульфу.
   — Я пришла спросить, не могу ли я чем-нибудь помочь.
   — Спасибо, сами справимся, — произнес Блотульф. — Мы спасли хозяйство, а это удалось не многим.
   Сигрид огляделась. Кругом была пустота, навевающая тоску. Исчезли многие предметы кухонной утвари и обстановки, которыми так гордилась Гюда.
   Гюда проследила за ее взглядом.
   — Для того, кто привык к поварне в Эгга, здесь довольно пусто, — сказала она. — Мы вынуждены были многое продать, чтобы заплатить королю дань.
   — Убирайся домой в Эгга, Сигрид! — тут же воскликнул Блотульф. — Мы не нуждаемся в жалости и тем более в людях, руны которых отданы лендману короля.
   Сигрид задохнулась:
   — Значит, люди считают, что я все о них докладываю Кальву!
   — Стал бы король возвращать тебя сюда еще более богатой и могущественной, если бы ты не обещала ему ничего в замен? Люди не настолько глупы, как ты представляешь, Сигрид!
   — Блотульф, я…
   — Хочешь знать, что думают о тебе? — прервал он ее. — Мы не боимся, что ты пожалуешься на меня Кальву Арнисону.
   — Да.
   — Тьфу! — Он плюнул по направлению звука ее голоса, но в нее не попал.
   Она была слишком потрясена, почувствовала, что вот-вот заплачет. Поэтому быстро повернулась и ушла.
   На обратном пути она остановилась в том месте, откуда открывался самый прекрасный вид на фьорд.
   Вот уже почти тринадцать лет эти несокрушимые низкие горы служат ей защитой. И сейчас, как и прежде, они стоят надежно, словно говоря ей: «Что тебе люди? Взгляни на нас, мы остались прежними, такими же, как ты увидела нас, приехав сюда. И на следующий год, через десятки лет, через сотню, когда ты уже будешь покоиться в земле, мы не изменимся».
   И ей захотелось заключить в объятия фьорд и небо, и горы, ибо они были открыты ей и принимали ее, ибо они, в противоположность людям, не меняли своего отношения.
 
   В это время Сигрид сблизилась с Кальвом. А он после разговора в первый вечер в Эгга, просил ее рассказывать о законах и обычаях.
   Она отвечала на его вопросы, как умела, удивляясь тому, сколь много она знала.
   Эльвир часто рассказывал ей о вещах, интересовавших его большую часть жизни. А она, сама того не сознавая, многому научилась у него за прошедшие годы.
   Сигрид оценила любовь и заботу, которую Кальв проявлял по отношению к ней. И это, на фоне холодного отношения других, доставляло ей радость, которая заставляла ее притворяться, что любит она его больше, чем чувствовала на самом деле.
   Однако она иногда не могла отказаться от попыток воспользоваться властью, которую обрела над ним. Она прибегала к ней в тех случаях, когда могла заставить его поступить по-иному, чем хотел король, правда, лишь в довольно мелких делах.
   Искала она и встреч с Йоном-священником, беседовала с ним. Мессы она посещала чаще, пытаясь обрести то счастье веры во Христа, о котором ей говорил Энунд. Но оно к ней не приходило. Даже вечерняя трапеза не приносила ей спокойствия.
   Она спросила об этом Йона.
   — Важно, что ты приходишь к Богу, — ответил он. — Тебе лишь нужно следовать правилам, которые предписывает церковь, и на тебя снизойдет милость Божия. При этом тебе не придется испытать чего-либо особенного.
   Правил, которым нужно следовать, было огромное множество, среди них были и посты, и религиозные праздники. Сигрид почти не понимала, как можно выполнять работы по хозяйству, поскольку люди обязаны были отдыхать каждый седьмой день, да и по всем святым праздникам. Она злилась и на то, что по выходным дням ей запрещали ткать — это работой она не считала.
   Кроме того, она была обязана исповедоваться и каяться, и все это она должна исполнять, как предусмотрено правилами, во время богослужения. Йон говорил, что ей исключительно важно вовремя преклонить колени и в нужное время встать, ибо владельцы Эгга должны служить примером для людей, живущих в округе.
   Кальв часто ходил к мессе, постился и строго соблюдал правила выходного дня, предписанные церковью.
   Сигрид пыталась поговорить и с ним о нетерпеливом ожидании знамения от Бога, о том, что Он принял ее в свое лоно, или свидетельства, что Он находится рядом.
   — Бог рядом с тобой во время вечерней трапезы, — говорил Кальв.
   — В куске хлеба? — Она знала, что Эльвир чувствовал близость Бога в причастии, а она этого не испытывала.
   — Да. И когда приняла тебя церковь, принял и Бог.
   Она рассказала, о чем говорил ей Йон.
   — Но для того, кто нарушит обеты и правила христианской веры, должно быть нечто большее, а не один лишь страх перед гневом Божьим. Если это все, то христианство не лучше богов, в которых мы верили раньше, когда нас преследовал страх наказания, если мы не станем приносить им жертвы.
   — Бог добр, а те боги злы, — отвечал Кальв. — В этом огромная разница.
   — Но почему и новый Бог, и те старые добры, когда живешь по их заветам, но становятся злыми, если нарушить хотя бы один…
   Кальв рассмеялся.
   — Ты спрашиваешь о необъяснимом, — сказал он. — Все, что я знаю, — это обет следовать заветам христианства, и я по возможности это делаю. А Белый Христос обладает огромной силой, я сам видел, как Он помогает королю.
   Большего ни Кальв, ни Йон не могли рассказать Сигрид. Казалось, что она уперлась в стену, когда попыталась поделиться мыслями Эльвира. Оба заявили: конечно, это хорошо. Но самым важным для нее будет следование церковным заповедям.
 
   Постепенно стало заметно, что Сигрид ждет ребенка.
   Она надеялась, что женщины в усадьбе, заметив это, изменят отношение к ней в лучшую сторону. Но единственное, что происходило при ее появлении на кухне: они прекращали разговоры и молча смотрели на нее.
   Однажды Сигрид не выдержала.
   День был пасмурный, по крыше, покрытой дерном, бил дождь, со стрехи капало. Над землей нависли тяжелые тучи, мрачные и холодные. Сигрид казалось, что они слились воедино с неприязнью, проявляемой людьми по отношению к ней. Клочки облаков, застрявшие меж ветвей елей, опускающиеся на крыши домов, соединялись с вызывающей тошноту, отталкивающей манерой поведения окружающих ее людей, которая заставляла ее постоянно вздрагивать.
   Однажды она вошла в кухню. Большинство служанок были там и готовили еду. Здесь же в обществе Гутторма Харальдссона и одного из его сыновей находились ее мальчики. Гутторм и Грьетгард играли в шахматы, остальные следили за игрой. Служанки тихо разговаривали между собой, стоя у дальнего очага. Сигрид услышала, что они упомянули ее имя. И в этот момент одна из них увидела ее и сделала знак остальным. Все тут же замолчали.
   Сигрид направилась прямо к ним и спросила, о чем они разговаривали.
   — Да так, ни о чем особом, — ответила одна из них.
   — Я слышала, вы упомянули мое имя и хочу знать, что же это за «не особое».
   — Говорили, что ты ждешь ребенка, — сказала другая служанка.
   — Ну и что же? — не сдавалась Сигрид.
   Ответа она не получила и почувствовала, что щеки ее покраснели.
   — Я желаю получить ответ, честный ответ. В противном случае вы пожалеете! — Она сама испугалась резкости своего голоса.
   Служанки что-то промямлили; никто не осмеливался говорить.
   — Ты, Ингеборг? — Сигрид ткнула пальцем на одну из служанок, которая приехала вместе с ней из Бьяркея. Она близко принимала к сердцу, что даже ее девушки из Бьяркея отвернулись от нее.
   Остальные вытолкнули Ингеборг вперед.
   — Нам… нам интересно, кто отец твоего ребенка, — сказала та робко.
   — Так кто же он? Меня ведь вы спросить не соизволили. — Глаза Сигрид сузились, а голос стал ледяным.
   — Люди говорят… — Ингеборг замолчала.
   — Что говорят люди? — Все повернулись, ибо прозвучал глубокий голос Гутторма. Он и мальчики поднялись и подошли к ним.
   Ингеборг повернулась к нему:
   — Говорят, что это может быть сам король после того, как Сигрид побывала в Мэрине.
   Сигрид почувствовала, что теряет силы, и почти упала на скамью. То, что произошло в следующий момент, случилось так быстро, что она по-настоящему даже не успела увидеть. Послышался удар и крик. Ингеборг поднесла руку ко рту. Из губы текла кровь. Грьетгард стоял перед ней, побелевший от злости.
   — Может, еще раз позволишь себе сказать такое о матери?
   Гутторм вынужден был держать его, чтобы он не набросился снова на девушку.
   — Я собственными ушами слышала, как она сказала, что с удовольствием примет короля, — промолвила Ингеборг.
   — Я оставался в Мэрине, когда тебя и других отослали оттуда, и Турир был там. — Грьетгард пытался вырваться из крепких объятий Гутторма. — Мы все время были с мамой и в Каупанге. У малыша, которого она ждет, тот же отец, что и у нас. За это мы можем поручиться.
   — Ступайте работать, — сказал Гутторм служанкам, — и перестаньте нести чепуху и распространять ложь!
   Служанки загремели котлами и сковородками.
   Сигрид осталась сидеть на скамье.
   И рядом с ней оказались ее сыновья, один с одной, другой с другой стороны, чего не случалось с момента ее свадьбы с Кальвом Арнисоном.
 

 
   В Гьёвран вернулся Финн Харальдссон.
   Сигрид узнала об этом как-то утром от Гутторма, и вечером того же дня Финн пришел в Эгга.
   Он передал привет от Турира.
   Кальв пригласил его в новый зал и предложил выпить меду; в последнее время гости редко приезжали в Эгга. Сигрид облегченно вздохнула, увидев, что Финн остался прежним. Он был не очень обеспокоен тем, что болтали в округе.
   — Что нового в Халогаланде? — спросила она, когда стол был накрыт и рог наполнен медом.
   — Хорошего мало, — ответил он. — Зимой умер твой брат, Сигрид.
   Сигрид сидела, уставившись на столешницу со множеством пометок и зарубок.
   Она почти не знала этого брата и теперь, по прошествии нескольких месяцев со дня его кончины, не испытала сильного чувства потери близкого человека. И все же известие было не из приятных. Знание того, что он находится на севере в Тронденесе, внушало ей некую уверенность.
   — Как он умер? — наконец спросила она.
   — Он долго болел.
   — А Сигрид дочь Скьялга? Она тяжело переживала его смерть?
   — Думаю, на нее это мало подействовало, — сухо произнес Финн. — В последние годы они не разговаривали. Люди говорили, она радовалась тому, что его похоронили по христианскому обычаю, ей не нужно было класть с ним в могилу никаких вещей.
   — Когда я с королем прошлым летом был в Тронденесе, то обратил внимание, что они не разговаривали друг с другом, — сказал Кальв. — А услышав, как она бранила служанку, понял, что язык у нее нехороший. Я помню, что Сигурд разговаривать с ней не хотел. Впрочем, из этого рода она не одна с таким злым языком. Жена моего брата Рагнхильд Эрлингсдаттер может быть столь же строптивой.
   — Общее у них одно: они никогда не ползли из Гьёврана в Эгга, — сказал Финн, подмигнув Сигрид.
   — Ингерид тоже приехала с тобой? — тут же спросила та.
   — Ингерид и вся молодежь, — ответил он. — Все пятеро, — добавил он, когда Сигрид вопросительно посмотрела на него. — И мы останемся в Трондхейме. Блотульф, как я не просил его остаться, отказался от своих прав в мою пользу в день нашего приезда. Он говорит, что не может из-за своей слепоты вести хозяйство.
   — Ты многое обещал? — спросила Сигрид. — Или научился быть осторожным?
   — Спасибо, — сказал Финн. — Я лишь сказал, что буду хозяйствовать так, как смогу, и попытаюсь вести себя таким образом, чтобы другим не было за меня стыдно.
   — Тронденес сейчас принял на себя Асбьёрн Сигурдссон, — задумчиво произнесла Сигрид. — Я думаю, что же он обещал, занимая хозяйское место.
   — Этот мужик о себе неплохого мнения. Он откроет новый Винланд.
   — Трудновато, — заметила Сигрид. — Я слышала, что Турир стал королевским лендманом, — усмехнулась она, в ее голосе прозвучал слабый оттенок горечи.
   Осмотрев зал, Финн посмотрел на нее.
   — Да, — сказал он, — король не сделал тебя беднее.
   Сигрид ничего не ответила, ей показалось, что он сказал это самому себе.
   — Турир просил меня передать, что он приедет на юг, как только позволят обстоятельства. Ему хочется поближе познакомиться со своим новым шурином.
   Сигрид не знала, радоваться ей этому или нет. Встретиться с Туриром по прошествии всех этих лет, после всего, что произошло, было и хорошо, и плохо. Она не была уверена в том, хотела она или нет знаться с ним дальше.
   — Каков он сейчас? — спросила она осторожно.
   — Быстр в своих действиях, — ответил Финн, потирая руки.
   — Да, ты, во всяком случае, не изменился, Финн! — вырвалось у Сигрид. — Остался таким же честным, как и всегда!
   Кальв сидел и смотрел на Финна, пока шел этот разговор. На лбу у него пролегла морщина.
   — Мне кажется, я встречал тебя в Бьяркее в прошлом году, когда присягал на верность королю, — задумчиво произнес он. — Но, думаю, эта встреча была не первой. Не могу только вспомнить, где я тебя раньше видел.
   Финн внимательно посмотрел на лицо Кальва.
   — Думаю, ты прав, — сказал он. — Раньше ты бывал в Трондхейме?
   — Нет. И вообще на севере. Видимо, мы встречались где-то в другом месте.
   Они посмотрели друг на друга.
   — Теперь начинаю вспоминать! — воскликнул Финн, спустя мгновение. — Ты не был в Англии, когда Свейн Вилобородый выгнал короля Этельреда и Олава Харальдссона в Валланд?
   Кальв рассмеялся.
   — В тот раз мы оба ошиблись и бились не за ту сторону.
   Финн также рассмеялся.
   — Свейн Вилобородый был щедр, раздавая добычу, — заметил он. — Битвы тогда были великолепны. Я не раскаиваюсь, что принимал в них участие.
   — Вот теперь я тебя вспомнил, — воскликнул Кальв. — Ты здорово ругался по-ирландски.
   — Я научился этому в Дублине за год до той битвы, — ответил Финн. — Купил себе невольницу-ирландку на зиму. Сначала она меня проклинала за то, что купил ее, а потом сыпала проклятия за то, что пожелал продать. От продажи я ничего не заработал, но научился от нее многому.
   Финн с Кальвом засиделись допоздна, вспоминая поход в Англию со Свейном Вилобородым. Сигрид слушала их.
   Когда Финн наконец поднялся из-за стола и решил отправиться домой, на ногах он держался неуверенно. Да и Кальва пошатывало. Но он не сдался, пока Финн не принял его предложения взять лошадь.
   Расстались они, как лучшие друзья. Кальв и Сигрид вынуждены были дать обещание в скором времени посетить Гьёвран.
   — Раньше у тебя был хороший муж, — шепнул Финн Сигрид, садясь в седло. — Но этот ничуть не хуже!
 
   На полях Эгга колосились хлеба и при каждом порыве ветра колосья волновались. На опушке леса начала краснеть рябина. Приближалось время уборки урожая. А народ занимался вторым покосом травы, несмотря на то, что основная масса сена была уже дома или в стогах, готовая для перевозки домой на санях, когда выпадет снег.
   Если людям посчастливится спрятать зерно под крышу, год в Трондхейме будет хорошим.
   После того как Финн Харальдссон приехал с севера, мрачное настроение, царившее в Эгга, несколько смягчилось.
   Кальв и Сигрид вскоре после того, как Финн побывал у них в гостях, съездили в Гьёвран. И, если Блотульф и Гюда вели себя сдержанно, то Финн и Ингерид встретили их сердечно.
   Сигрид поначалу почти не узнала Ингерид; та стала кругленькой и добродушной. Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. Вокруг нее толпой крутились дети, от Раннвейг-старшей, которая уже пережила десять зим и была рослой девочкой, до грудного Хакона, которого Ингерид держала, прижав к груди. Но это нисколько на нее не повлияло. Она без умолку болтала, лишь изредка останавливая поток слов:
   — Харальд, не таскай кошку за хвост! Ничего не слышно, когда она так кричит.
   Или:
   — Хельга, отойди от очага! Ты вся в саже!
   Из Грютея уезжать было тяжело, рассказывала она. Но Блотульф прислал сообщение, что не может один вести хозяйство, и поэтому Финн передал все дела на севере надежному орману.
   Но он ежегодно будет ездить туда, чтобы проверить, как идут дела.
   — Я не поверю тебе, — сказала Сигрид, — что было столь уж тяжело уезжать из Грютея!
   И обе они засмеялись.
   Сигрид узнала от Ингерид, что у Турира в Бьяркее сейчас живет наложница, финка. Но детей у них нет, и жениться он больше не намерен.
   На этот раз Сигрид чувствовала себя в Гьёвране превосходно. Раньше она часто бывала здесь с Эльвиром, и, когда, Финн и Ингерид приезжали сюда, она чувствовала себя значительно старше их. Другом Эльвира был Блотульф, и ей казалось, что она ближе по возрасту к Блотульфу. А сейчас Кальв и Финн были одногодками и подружились, и Сигрид внезапно почувствовала себя ближе к Ингерид, чем к Гюде.
   Грьетгард и Турир тоже приехали в Гьёвран. Оба после стычки Грьетгарда с Ингеборг изменились. Больше находились дома и перестали быть чрезмерно упрямыми.
   Однажды, когда они вместе с другими мальчиками метали копье, Кальв проходил мимо. Он взглянул на копье Грьетгарда и взвесил его на руке.
   — Ты уже достаточно вырос, и тебе впору метать более тяжелое копье, — промолвил он.
   Он ушел, но быстро возвратился с одним из своих лучших копий и отдал его мальчику.
   — Я сейчас редко им пользуюсь. Держи! Оно твое.
   Сначала Грьетгард протянул руку, чтобы принять подарок. А затем отдернул ее. Но продолжал смотреть на копье. Это было красивое оружие, украшенное орнаментом и инкрустированное серебром. Он принял подарок, но, беря его в руки, смотрел в землю.
   Туриру Кальв сказал, что и для него подберет подарок, у него есть набор упряжи, и он думает, что мальчику он должен понравиться.
 
   Спустя некоторое время после их поездки в Гьёвран, в месяц уборки урожая, из Хеггина домой пришел Турир. Он был задумчив.
   Дело было в воскресенье. Сигрид прилегла отдохнуть. Она до сих пор не могла привыкнуть к дням отдыха и не знала, куда девать время.
   Турир постучал, вошел, подвинул табурет к кровати и сел.
   — Ты что-нибудь хочешь? — спустя мгновение спросила Сигрид.
   Мальчик несколько смутился, а затем промолвил:
   — Я хочу только сказать, что при мне больше никогда никто не скажет о тебе плохого.
   — Это будет большой помощью мне, Турир. Что-нибудь случилось, раз ты пришел к такой мысли?
   — Я пришел к этому постепенно, — ответил он. — Сначала это были слова Ингеборг в тот раз. Я знаю, что это неправда. А потом я подумал, что ложь и то, что ты пытаешься докладывать королю о людях, поносивших его. Об этом тоже шепчутся. Разве это так?
   — Нет, — сказала Сигрид. — Это ложь.
   — И Кальв относится к нам хорошо, несмотря на наше недовольство им. Даже если его нельзя сравнить с отцом, — добавил он.
   Сигрид промолчала.
   — Ты думаешь, можно? — Сын серьезно посмотрел на нее.
   — Я не хотела выходить снова замуж, но меня никто не спросил, — произнесла она.
   — Я рад, что ты так поступила.
   Ответ поразил Сигрид.
   — Сегодня в Хеггине я встретил Эйольва Ормссона из Хустада, — продолжал он. — Он пришел туда за милостыней. Такое могло случиться и с нами, если бы ты отказалась выйти замуж за Кальва. А этого не пожелал бы и отец.
   — Ну, такого бы не произошло; у меня есть своя усадьба.
   — Король мог бы и ее отнять у тебя, если бы ты воспротивилась его воле.
   — Однако того, чтобы мы ходили по дворам, не допустил бы мой брат, Турир Собака. У тех из Хустада положение куда хуже. Ты же знаешь, что их родня со стороны матери также потеряла все. И никто не может им помочь.
   — А мы не можем?
   — Думаю, они не захотят ничего от нас принять.
   Приятно было снова сказать «от нас» о себе и сыновьях. Мальчик сидел, выдвинув нижнюю челюсть вперед.
   — Когда-нибудь я отомщу за тот ущерб, который нанес король, — произнес он. — Отец больше не будет лежать неотмщенным в могиле, когда я вырасту!
   — Думаю, ты поступишь разумно, если будешь держать эти мысли при себе, — сказала Сигрид. — Нигде и никогда не говори об этом даже своим лучшим друзьям. У короля везде уши…
   — Мы с Грьетгардом недавно побывали в Мэрине, — промолвил мальчик спустя мгновение.
   Сигрид не знала об этом. Сама она после возвращения домой ни разу не ездила туда.
   — Нашли могилу отца?
   Он кивнул головой.
   — Мы разговаривали со священником. Его перезахоронили на кладбище возле церкви. Конунг сдержал слово.
   Когда мальчик ушел, Сигрид продолжала думать о том, что Эльвир похоронен на церковном кладбище в Мэрине. У нее возникла мысль, что если бы он сам выбрал место для захоронения, то это было бы именно там.