Хэран Мейв. Иметь все

   – А ну-ка иди к тете Бритти! – Она протянула руки к Дейзи, прекрасно отдавая себе отчет в том, как выигрышно будут смотреться вместе две белокурые головки. Но Дейзи прижалась к отцу, как испуганный медвежонок коала, словно ее хотели отнять навсегда, и заревела.
   Бритт опустила руки, нервно улыбнулась и переключила свое внимание на Джейми:
   – Так что ты хочешь попросить у Деда Мороза, Джейми?
   Нимало не задумываясь, Джейми отбарабанил:
   – Космический корабль «Мантафорс» со стартовой площадкой и двадцать космических десантников. Лучше всего «Красные гадюки». Но подойдут и «Черные барракуды», если «Красных гадюк» у него не окажется.
   – Так ты, значит, увлекаешься космосом? – Бритт понимающе улыбнулась.
   – Не-а, – Джейми закатил глаза к небу, – игрушечными железными дорогами.
   Бритт пыталась прикинуть, на сколько же потянут желания пятилетнего прожигателя жизни, когда вдруг заметила, что из подгузничка Дейзи на куртку Дэвида что-то сочится.
   – Дэвид, – закричала она, – маленькая тебя всего обосрала!
   В ответ на это нарушение материнской этики в их сторону повернулись сразу три головы. Каждой матери известно, что маленькие не срут. Они какают.
   – На, подержи ее, – Дэвид протянул девочку Бритт и стал искать свежий подгузник. – А где пакет на смену?
   – Какой пакет на смену?
   Дэвид с изумлением посмотрел на нее.
   – Пакет, в котором все подгузники. Ты же не хочешь сказать, что оставила его в машине?
   Напуганная количеством вещей, которыми снабдила детей Лиз, и уверенная, что та просто перестраховалась, Бритт решила ограничиться одной легкой коляской. Дейзи, оказавшись в ее рунах, сменила тональность с огорченной на истерическую. Проклиная неумелость Бритт, Дэвид взял малышку обратно.
   Бритт посмотрела на пятна, оставленные на ее бежевом костюме от Бетти Джексон.
   – Сейчас же иди и купиподгузников, – рявкнул Дэвид.
   Бритт с изумлением обнаружила, что в «Харродс» действительно продавали подгузники. Товар этого рода был деликатно убран в самый конец детской секции. Однако, к ее огорчению, его продавали только комплектами по сорок штук.
   Продираясь сквозь толпу с огромным пакетом, Бритт спрашивала себя, не был ли ошибкой ее так тщательно разработанный план. Может ли что-нибудь оправдать всю эту пачкотню с маленькими детьми? Даже обладание Дэвидом?
   К ее возвращению Дэвид продвинулся почти к самому началу очереди. Он помахал ей рукой, другой прижимая к себе улыбающуюся Дейзи. А Дэвид улыбался стоящей рядом с ним матери троих детей.
   – Эта любезная леди сжалилась надо мной и одолжила нам подгузник. – Женщина одарила его ответной улыбкой и холодно взглянула на некомпетентную Бритт. – Она даже взяла у меня Дейзи и переодела ее.
   Последние несколько футов очереди Бритт преодолела, вся кипя от сдерживаемой ярости. В рунах у нее был гигантский пакет «памперсов», пятна на костюме еще не высохли, а челка прилипла ко лбу, потному от усилий последних пятнадцати минут.
   – Господи, Бритт, – поддразнил Дэвид, не обратив внимания на выражение ее лица, – ты выглядишь, как затюканная мамаша!
   И вот наконец они у дверей. После полутора часов стояния в очереди Дед Мороз посадил Джейми к себе на колени и спросил, какой подарок он хочет к Рождеству. Джейми молчал.
   – Ну же, сынок, чего бы ты хотел? – повторил Дед Мороз, слегка раздосадованный этой непредвиденной задержкой производственного конвейера. Его усы прилипли к лицу, а дыхание слегка благоухало водкой.
   На них смотрели ряды измученных родителей, которым не терпелось усадить своего отпрыска на колени к Деду Морозу, а потом поскорее добраться до кафетерия. Бритт промокала платком лоб, думая только об одном: не появились ли уже, спаси Христос, пятна пота у нее под мышками.
   Джейми посмотрел на нее и сказал ясно и четко:
   – Я хочу, чтобы эта леди отпустила моего папу жить с мамочкой и со мной.
 
   Когда Бритт поймала такси, ее щеки все еще пылали от унижения, которому она подверглась на глазах у такого множества людей. Это все Лиз. Ясно, что она подучила мальчишку выкинуть какую-нибудь штучку вроде этой, наговорив ему, какая ужасная женщина украла их папочку, в расчете на то, что папочкино сердце растает и он побежит домой. Только, к счастью, скорее всего, уже поздно.
   Проезжая мимо дежурной аптеки на Найтсбридж, она попросила шофера остановиться и подождать ее, забежала в аптеку и купила набор для тестирования на беременность «Си-Блю» с достоверностью девяносто пять процентов (так было написано на коробке) при условии, что вы выждали, по крайней мере, сутки. У нее, как подсчитала Бритт, прошло уже трое.
 
   Когда Дэвид высадил Джейми и Дейзи из машины, он не поверил своим глазам – такая перемена произошла с коттеджем. С момента, когда Лиз открыла дверь и он увидел пылающий камин, самодельные украшения и маленький сосновый сервировочный столик с симпатичным фарфором, услышал струящийся из кухни аромат корицы, он почувствовал себя по-настоящему дома. Он едва мог поверить, что это тот же сырой, холодный домик, куда по пятницам они приезжали поздно вечером, усталые и злые. И, как правило, обнаруживали, что уголь кончился, что молоко они забыли и что простыни так и лежат в стиральной машине.
   Он осмотрелся кругом: приятный беспорядок, стопа старых газет для разжигания камина, лоскутное покрывало на софе, ничего особенно нового или изысканного, но весь дом наполнился уютом.
   Просто смешно, как он запаниковал, когда Лиз сказала, что хочет бросить работу и создать для них настоящий дом. Это все вина его матери. Именно из-за нее слово «дом» для него значило не безопасность и уют, как для других, а угнетение и жертвы. И это напугало его на всю жизнь.
   На минуту он представил себе ее, свою мать. Постоянно занятая уборкой страдалица в фартуке, она всегда где-то рядом с совком в руке, чтобы немедленно подмести любую крошку, которую ты осмелился уронить на идеально вычищенный ковер, а тарелку выхватывает у тебя, чтобы вымыть, еще до того, как ты закончил есть. Однако, принимая от Лиз чашку чая, он вдруг понял, что не дом, созданный Лиз,напоминал ему материнский дом его унылого детства. Материнский дом напоминала похожая на музей квартира Бритт.
   Дэвид поставил на стол пустую чашку. Он знал, что пора ехать, но ему не хотелось уходить.
   – Ты позволишь мне помочь искупать детей?
   Лиз машинально посмотрела на часы. Было уже семь вечера. Она рассчитывала, что Дэвида к этому времени здесь давно уже не будет, но он, похоже, и не собирался уезжать. Сказать по правде, ее слегка раздражало, как легко он проскользнул в ее здешнюю жизнь, как спокойно и непринужденно взял и уселся на полу играть с Джейми в подкидного дурака, словно жил здесь все время.
   Но разве не именно этого она хотела от него? Ради чего еще она употребила столько стараний, чтобы дом выглядел уютным, даже положила корицу в духовку, – старый трюк агентов по продаже домов, – словно собиралась продать ему свой новый образ жизни, как продают дома. Ведь на самом деле люди хотят купить не кирпичи с известкой и не шесть комнат с ванной, а атмосферу дома. И Лиз чувствовала, как часть ее души – сильная, разумная часть – хочет сказать: «Нет, ты не можешь присутствовать на купании детей. Позволить тебе купать детей значило бы притвориться, что последних трех месяцев не было, что они не лежат между нами подобно рваной ране, которая слегка затянулась, но к которой еще больно притронуться».
   А другая часть – слабая и одинокая – знала, что, когда дверь закроется за ним, свет померкнет не только для нее, но и для Джейми и Дейзи. Поэтому Лиз сказала: «Да, ты можешь остаться на купание». Но не жди, что мы будем делать это вместе, потому что это было бы слишком.
   И когда он ушел с детьми наверх, она услышала радостные вопли и визг, которых не слышала уже несколько месяцев. И включила приемник, чтобы заглушить тщательно захороненные воспоминания, воскрешенные этими счастливыми звуками.
   Когда Дэвид спустился вниз и внес вымытых Джейми и Дейзи в чистых хрустящих пижамах в теплую душистую комнату, он почувствовал непреодолимое желание попросить у Лиз прощения, убедить ее позволить ему вернуться.
   – Лиз, мне надо поговорить с тобой. Не при детях…
   – Ты мог, кажется, говорить с Бритт при детях, почему же со мной не можешь?
   Он понимал, что эти больно хлещущие слова диктует ее гнев, и знал, что заслужил его.
   – Мне жаль, Лиз, Бритт не должна была быть сегодня там.
   – Вот именно! – Лиз чувствовала, как подавляемая ею горечь закипает при воспоминании о самоуверенной улыбке Бритт.
   – Послушай, мы можем поговорить, когда дети лягут спать…
   – Нет, Дэвид.
   – Пожалуйста, Лиз.
   Секунду она колебалась, терзаемая искушением. Но ей не верилось, что он действительно изменился. Если бы ему в самом деле было жаль, он на пушечный выстрел не подпустил бы Бритт к детям! Уже одно только это проявление черствости не позволяет простить его.
   – Извини, Дэвид. Нам не о чем с тобой говорить. – Она подошла, взяла Дейзи из его рук и понесла ее в кровать.
   В полной темноте деревенской ночи Дэвид из окна своей машины смотрел, как в окнах спальни на втором этаже коттеджа загорается свет. Господи, зачем он сегодня поддался на уговоры и взял Бритт с собой? Он был готов на убийство, когда увидел ее прислонившейся к машине. Но в конце концов это только его вина. Он должен был настоять на своем.
   На мгновение ему пришла мысль вернуться в коттедж, хочет Лиз этого или нет, и заставитьее выслушать его. Но она слишком сердита и слишком огорчена, чтобы слушать. И все из-за Бритт.
   Словно при внезапной вспышке света, Дэвид вдруг увидел решение. Он должен уйти от Бритт. Может быть, тогда Лиз станет слушать его. И в тот же самый миг он понял еще одно. Понял, что уже давно хочет это сделать. Независимо от того, намерена Лиз вернуть его или нет. И ему сразу стало легче.
 
   Бритт сидела в безукоризненно чистой черно-белой ванной своей квартиры и смотрела на маленькую чашечку на пластмассовой подставке. К раствору в этой чашке она только что добавила две капли своей мочи. Не самые первые и не самые последние.
   Через полчаса она узнает с почти полной достоверностью, будет у нее ребенок от Дэвида или нет.

Глава 19

   К тому моменту, когда Дэвид вставил свою карточку в охранное устройство стоянки на Канари Уорф и припарковал свой заваленный хрустящими пакетами и пустыми коробочками из-под соков «мерседес»-фургон рядом с красным сверкающим «порше» Бритт, он уже убедил себя, что она должна его понять. Последние два часа, мчась через темную красоту зимней ночи, он не мог думать ни о чем другом, кроме того, как сильно ему хочется оказаться в стареньком кресле возле камина Лиз и дуться в подкидного дурака до тех пор, пока замертво не свалится в кровать рядом с ней. Не обнаружив ничего угрожающего в созданной ею картине уюта и домовитости, Дэвид поразился действию, которое картина эта произвела на него. Ему захотелось стать ее частью.
   Бритт должна понять, что дальнейшее развитие их отношений, выбранных ими не совсем по доброй воле, не назовешь удачным романом. В конце концов они никогда не имели в виду что-то постоянное. Если бы Лиз зашла тогда в любой другой лондонский ресторан, он и Бритт сегодня уже не были бы вместе.
   Они считали себя родственными душами, но на самом деле приняли связывающее их общее происхождение за что-то более глубокое. Сначала ему казалось, что Бритт понимает его так, как Лиз никогда не сможет понять, что между ним и Лиз всегда будут классовая пропасть, годы обедов в теннисном клубе, лыжных курортов с мамочкой и папочкой и социальное самосознание, унаследованное вместе с фамильным серебром. Но вчера, сидя с ней у камина, он понял, что чувствует себя дома гораздо больше, чем когда-либо с Бритт.
   Потому что в последние несколько месяцев он сделал для себя открытие, касающееся Бритт. Возможно, что корни у них были одинаковые, но их ценности, увы, не совпадали. Конечно, он желал успеха, власти и положения, всех тех вещей, которых в Кеттли ни у кого не было, но желал не так, как хотела их Бритт, и не был готов пожертвовать всем ради них. Сидя в мирном и спокойном коттедже, Дэвид наконец понял, почему Лиз соглашалась рисковать столь многим. В отличие от него, она понимала, что иногда успех может быть врагом счастья. Однако у Бритт на такую философию времени нет.
   Приходится признать, что подлинным стержнем их романа был секс, голый и простой. И Бритт должна понять, что это не может быть основой для брака на всю жизнь. В конце концов, она всегда избегала надолго связывать свою судьбу с кем-либо, говорила, что она, скорее, охотница, чем домоседка, и что предмет ее гордости – это число мужчин, которых она затащила в свою постель. Ей и самой, наверное, этот роман уже надоел, и она спрашивает себя, когда же Дэвид наконец выкатится, чтобы можно было поставить свой очередной стальной капкан.
   Почувствовав себя увереннее, он припомнил пару недавних случаев, когда ловил на себе ее взгляд, который словно проверял его пригодность для чего-то, как будто она решала, достоин ли он чести продолжать совместную жизнь с ней, и в этом взгляде была не любовь, а, скорее, холодная оценка. Вероятно, она спрашивала себя, когда будет приличным попросить его уйти.
   Входя в лифт, Дэвид питал уже некоторую надежду. А когда поворачивал ключ в замке, почти убедил себя: Бритт должна будет согласиться, что им пора расстаться.
   Сначала Дэвид решил, что в квартире никого нет, хотя замок и не был заперт на два оборота, а сигнальная система не включена. Бритт чрезвычайно заботилась о безопасности, и он не мог вообразить себе, что она уйдет из дома, оставив квартиру незапертой. Рассчитывать забраться к ней в дом и спереть ее компакт-диски мог только ненормальный.
   Гостиная была пуста. Пуста была и кухня, хотя Дэвид обратил внимание, что кофейник на ощупь еще теплый. Он быстро заглянул в студию. Вполне похоже на Бритт – попробовать воткнуть в ее двадцатипятичасовой рабочий день еще несколько минут работы. Но на этот раз компьютер не подмигнул ему своими зелеными глазками.
   Наконец он обнаружил ее в спальне, хотя была только половина десятого. В непривычно целомудренной белой ночной рубашке она лежала на горе белоснежных подушек и вместо обычного вина демонстративно потягивала минеральную воду.
   Дэвида пронизало дурное предчувствие. Что за номер она решила выкинуть? Бритт обожала хорошо поставленные сцены обольщения, и если Дэвид, придя домой, нашел бы ее в кожаной одежде и привязанной ремнями к кровати, он и бровью не повел бы. Однако сегодня в воздухе было что-то такое, отчего его ладони покрылись потом, а в шее началось покалывание. И вдруг он понял. На сей раз Бритт изображала из себя не блудницу, а мадонну.
   Она медленно подняла на него глаза. Протянув руку к маленькой прозрачной чашечке, стоявшей на столике рядом с кроватью, взяла крохотную пробирочку и протянула ему.
   – Привет, папочка, – улыбнулась она, – добро пожаловать домой.
   В темноте огромной гостиной Дэвид сел и включил телевизор. Кадры смерти и разрушения где-то на другом конце света мелькали перед глазами, но он не видел их.
   Бритт беременна. В потаенной глубине ее стройного, тренированного тела крохотный зародыш, снабженный генетическими кодами его и Бритт, уже начал медленный, уверенный и обещающий полное изменение их жизни путь к моменту своего рождения. И он – его отец. Он знал, что никаких сомнений в этом не было.
   Дэвид в первый раз задал себе вопрос, почему он никогда не задумывался над тем, что Бритт может забеременеть, почему с самой первой их исступленной ночи ни разу не спросил ее, приняла ли она меры предосторожности. Он просто был уверен, что это немыслимо, чтобы такая, умело распоряжающаяся своей жизнью женщина, как Бритт, пала жертвой случайной беременности, словно молоденькая продавщица, фабричная работница или незадачливая школьница.
   И он понял, что спрашивает себя, была лиэта беременность случайной. Быть может, подстегиваемый своей жаждой секса и ободрения, он не заметил, когда шептал в постели нежные слова, что Бритт просто слушала тиканье биологических часов?
   И вот теперь будет ребенок. Его ребенок. Несвоевременный ребенок. На долю секунды он почувствовал неизмеримую жалость к этому маленькому созданию, чье время появления на свет было таким неудачным, хотя его вины в этом нет.
   И неумолимая реальность беременности Бритт напомнила Дэвиду о суровой правде, в глаза которой он ни разу еще не смотрел: он предал Лиз и своих детей, а теперь собирается предать Бритт. И еще он предаст и это крошечное создание, не выбиравшее себе ни матери, ни отца и ничего не знающее о той буре страстей, которая разразится в течение девяти месяцев, что предшествуют его появлению на свет. Его, брыкающегося и кричащего, требующего любви мамы и папы, которая автоматически полагается каждому младенцу. Окажется ли рядом с ним одна Бритт, испытывающая только горечь при виде этого маленького напоминания об уже умерших отношениях и, может быть, вообще неспособная любить его из-за его отца?
   Пока беззвучные сцены насилия и убийств мелькали перед ним на экране, Дэвид понял еще одну истину, которая и успокаивала, и ранила его. Лиз не хочет его возвращения. За те часы, которые они провели сегодня вместе, она ни разу не подала ему малейшего знака, что ей не все равно, что с ним происходит.
   В каком-то смысле это упрощает дело. Он не может оставить Бритт и маленького. Он должен остаться с ней и попытаться сделать все, чтобы из этого вышло что-нибудь путное.
   Он ожидал облегчения после того, как принял это решение, ожидал удовлетворения от чувства выполненного долга. Но вместо этого почему-то думал только о том чудесном дне, когда они узнали, что Лиз беременна Джейми. Из месяца в месяц они отчаянно желали ребенка, но ничего не происходило, как бы часто они ни занимались любовью. Он улыбнулся при воспоминании о том, как доктор сказал, что они делают это слишком часто, что следует только черездень.
   Но ничего все равно не случалось. И каждый месяц он переживал за Лиз, когда ока тихонько бежала в ванную проверить, начались ли у нее месячные, и опять возвращалась в слезах. И его всегда поражало, насколько даже сейчас женщины зависят от своих менструаций – недаром они зовут их «проклятием»! – подростками холодеют от ужаса, если они не наступают, а в зрелом возрасте, страстно желая ребенка, плачут каждый раз, когда они приходят.
   А потом начались анализы. Начали с этого кошмарного анализа спермы. В девять часов холодного февральского утра он пришел в больницу, его отвели в малюсенькую комнатку и попросили «произвести образец». В жизни у него никогда не возникало желания помастурбировать. Иллюстрация из «Пентхауса» могла бы помочь делу, но суровая медсестра не предложила ему даже «Ридерс дайджест». Он был предоставлен самому себе.
   А потом, когда сообщили результат анализа, гласивший, что количество активных сперматозоидов в его сперме отменно велико, что его сперма вне подозрений и что ее можно даже экспортировать за океан, он так гордился этим, словно выиграл какой-нибудь приз.
   Тогда врач велел им начать измерять температуру Лиз и ставить точечки на графике, чтобы узнать, когда для любви подходящий момент. Друзья потешались над ними, интересуясь, как может быть любовь по заказу, и было трудно объяснить им, что это совсем другое. Трахаться ради ребенка. Это все равно что «лопатой добывать победу». ^[14]Это создает у тебя ощущение, что ты участвуешь в великом деле.
   Но все равно ничего не происходило. И когда они уже были готовы отчаяться, у Лиз вдруг не наступили месячные. Не смея поверить тесту из купленного ими набора, они вместе пошли в больницу и, в лихорадке от ожидания и надежды, сделали анализ крови. Общительный больничный врач, которому чаще приходилось приносить плохие новости бесплодным или сообщать дрожащим девочкам, что они снова забеременели, посоветовал им пойти в ресторан и отпраздновать событие. У них будет ребенок.
   Сначала они просто смотрели друг на друга, не в силах сказать ни слова. Потом Дэвид расцеловал Лиз, подхватил на руки и вынес из больницы, словно невесту. С радостными воплями он выскочил на улицу, распугав приезжих, жевавших свои бутерброды на ступеньках больницы. Люди оборачивались и улыбались им. Их радость была приятна всем.
   Ну и отпраздновали они это событие! Лиз говорила, что ребенок с утробы станет алкоголиком, любителем шампанского.
   Тут Дэвиду пришло в голову, что он еще не поздравил Бритт. Он полез в холодильник и с удивлением обнаружил, что от целой батареи бутылок, которые Бритт с непонятной целью приобрела несколько недель назад, осталась только одна. Он взял ее и, прихватив пару стаканов, понес в спальню:
   – За малыша! – улыбнулся он, наклоняясь к Бритт и целуя ее животик под французской вышивкой.
   – Нет, милый, спасибо, – Бритт отстранила рукой стакан с таким видом, словно он только что был налит Лукрецией Борджиа. ^[15]– Для него это плохо.
 
   Лиз еще раз проверила расписание поездов и начала гасить огонь в намине. В Лондоне сейчас наверняка рождественская толчея, но она пообещала Джейми купить ему новый велосипед, а он был твердо убежден в том, что без компетентного контроля со стороны человека не старше восьми лет она может купить не то и вернуться либо с развлекательной книжкой, либо с воспитательным видеофильмом. Поэтому он непременно хотел поехать с ней. Спасибо Джинни, что взяла Дейзи на весь день.
   По привычке она стала думать, что купить для Дэвида, и с содроганием вдруг вспомнила, что в этом году подарок ему будет дарить Бритт. Интересно, что это будет за подарок? Уж конечно, не пошлые носки или трусы, которые обычно просил Дэвид у Лиз. Она не могла себе представить Бритт в отделе мужского нижнего белья магазина «Маркс энд Спаркс».
   Невольно улыбнувшись, Лиз вспомнила подарки, которые делал ей Дэвид: один раз это была шелковая баска на два размера меньше нужной, которую ей очень лестно было получить, но в которую не удалось влезть, а на другой год гарнитур из красных атласных трусиков, лифчика, завязывающегося под грудью, и пояса с подвязками, вульгарности которого устыдилась бы любая проститутка и который Лиз сразу удалось обменять на вполне приличную ночную рубашку.
   Снимая с вешалки в прихожей свою русскую шубу, Лиз вздохнула. Кто знает, если бы в их браке было больше атласных лифчиков и меньше ночных рубашек, они, может быть, были бы сейчас вместе? Но тут же одернула себя. Что это еще за мысли?
   Джейми копался где-то наверху, и Лиз крикнула ему снизу, чтобы он поторапливался. Ее взгляд упал на кресло, в котором Дэвид сидел всего несколько дней назад, и она отвела глаза. В этот приезд он был так не похож на себя, так мягок, так счастлив, общаясь с детьми, так старался доставить им удовольствие и развеселить их, что ей стоило большого труда не думать о нем постоянно.
   После долгих понуканий появился наконец Джейми, и она застегнула молнию его куртки и заперла дверь на два замка. Когда они шли по заиндевелой, поскрипывающей земле к машине, Лиз не смогла удержаться от того, чтобы уже в десятый раз не спросить себя, о чем же Дэвид хотел поговорить с ней, что было для него так важно, если он даже не мог сказать этого при детях.
   Она аккуратно припарковалась на стоянке у станции в Льюисе за пятнадцать минут до прихода поезда, и этого времени было как раз достаточно, чтобы купить в дорогу себе журнал, а Джейми комикс.
   На стойке киоска лежало новое издание «Кантри ливин». Она неловко потянулась к нему и уронила на пол старый номер «Ти-Ви уик». Нагибаясь, чтобы поднять его, Лиз увидела смотрящее на нее лицо Клаудии под большим заголовком: «НОВАЯ ЖЕЛЕЗНАЯ ЛЕДИ «МЕТРО ТВ».
   Секунду или две она колебалась, не купить ли этот номер, чтобы узнать соображения Клаудии о том, какими преступными были действия руководства «Метро ТВ» до сих пор. Но это только испортило бы ей день. И она купила взамен батончик «Марс» и номер «Вог». В конце концов Рождество – это праздник хорошего настроения.
   Пробиваясь через толпу к отделу игрушек, Лиз поняла, какой ошибкой было приехать в «Харродс» в обед за два дня до Рождества. Магазин был забит покупателями-самоубийцами, до зубов вооруженными кредитными карточками и явно опасными: каждый из них решил либо купить все свои рождественские подарки за один день, либо умереть.
   В отделе велосипедов у Лиз разбежались глаза. Множество моделей, и у каждой название вроде «роудрейсер», или «спидример», или «спайдербайк». Но Джейми точно знал, чего он хочет. Черный «трэкзеппер» с красными полосами и регулируемым гидравлическим седлом. С нарастающим ужасом Лиз увидела, что «трэкзеппер» остался только один. Тот, который опробовал семилетний мальчик; его папаша выглядел так, будто может купить весь магазин, и после этого у него еще останется кое-какая мелочишка.
   Лиз добиралась сюда ровно два с половиной часа, а до магазинов «Хэмлис» или «Селфридж» нужно было добираться, наверное, еще часа полтора. Необходимы были решительные действия.
   – Папочка, купи его, пожалуйста, – попросил семилетний испытатель.
   – Посмотри, Джейми, а это не «трэкзеппер»? – громким шепотом спросила Лиз. – О нем что-то говорили в передаче для покупателей.
   Лиз сделала вид, что вспоминает.
   – Ах, да: выглядит броско, но на поворотах в подметни не годится «роудрейсеру».