Страница:
Секунд, вероятно, десять она так и стояла со шлангом в руке, не обращая внимания на сердитые крики молодого человека на «эскорте» в очереди за ней.
Она едет. Она должна ехать. Она не может просто прийти завтра в свой офис и продолжать жить, словно ничего не случилось. Она должна извиниться, независимо от того, примет Лиз ее извинения или нет.
Не осмотрев себя на этот раз в зеркало, Бритт направилась к кассе. Больше собственной внешности ее интересовала галерея подарков, выставленных возле кассира: пушистые кролики с наклейкой «Полюби меня», разнообразные ярко-зеленые чудища, карты с названиями вроде «Я – шпион», которые продаются для развлечения в дороге, покупаются и потом ни разу не используются, кассеты рок-ансамблей, которые никогда не были в первой десятке и никогда в нее не попадут, увядшие цветы.
Ей надо было бы заехать в «Харродс» или в „Хэмли» и купить приличный подарок, но если она собирается ехать вообще, то это нужно делать сейчас, пока у нее окончательно не сдали нервы.
Купив последнего отвратительного мишку, диснеевскую майку и букет хризантем в нарядной упаковке, дата на которой, правда, каким-то загадочным образом оказалась затертой, она расплатилась с помощью кредитной карточки и побежала к машине.
Лиз на цыпочках вышла из комнаты Джейми и осторожно притворила за собой дверь, когда раздался звонок. Лиз раздраженно вздохнула. Она рассчитывала спокойно провести полчаса у телевизора, перед тем как сварить себе макароны. Кто бы это мог быть? Опять у соседки Руби кончились сигареты, и она хочет знать, не сбегает ли Лиз за ними в паб, пока Руби со своим артритом посидит у телевизора и послушает, не проснулись ли дети? У нее это, кажется, стало входить в привычку.
Лиз удивляло, почему Руби, которой стукнуло восемьдесят три, все еще выкуривает по двадцать сигарет в день и не признает ничего, кроме масла, когда кругом некурящие соседки, давно отказавшиеся от еды с холестерином, мёрли как мухи. Кроме того, Лиз нравилось болтать с Руби и слушать ее рассказы о том, каким был поселок полвека назад. Она была неиссякаемым кладезем фольклора и сплетен, и это создавало у Лиз ощущение принадлежности к настоящей деревне, а не к безликому скоплению спальных помещений для тех, кто работает в городе.
Лиз отдернула штору и со своего второго этажа с улыбкой посмотрела в окно. Но улыбка застыла на ее лице, когда она увидела, кто стоит перед ее входной дверью.
Это была не Руби. Это была Бритт.
Или, по крайней мере, то, во что могла превратиться Бритт после ночи в ночлежке. От ее элегантной внешности не осталось и следа. По лицу было размазано машинное масло, и длинная черная полоса тянулась по левой стороне пальто, пояс которого выглядел так, словно всю дорогу от Лондона он болтался по земле. Ее грязные светлые волосы были разметаны по лицу, и, к своему удивлению, Лиз разглядела на ее макушке более темные корни волос. Предметом гордости Бритт всегда была природная белокурость, унаследованная от светловолосых скандинавских предков.
Лиз заметила вымокшего медвежонка и букет увядших цветов и сразу поняла, зачем здесь Бритт. Просить прощения. Объяснить, что это не ее вина. Что она никогда не хотела разбивать семью Лиз. Никогда.
И Лиз ощутила такой прилив гнева, что повернулась и прислонилась к стене, чтобы успокоиться и дать пройти резкому спазму в голове. Она снова вспомнила ресторан, где впервые увидела их вместе, и снова пережила чувство унижения при мысли, что ее обманули два человека, которых она любила и которым доверяла. Это простить нельзя.
Через несколько секунд Бритт снова постучала, и, взяв себя в руки, Лиз решилась взглянуть еще раз. Теперь Бритт смотрела вверх, на окно, соседнее с тем, за которым притаилась Лиз. В этом искаженном болью лице был такой отчаянный призыв о помощи, что она не выдержала и отвернулась.
И в этот момент поняла, что не она потеряла все. Все потеряла Бритт. Пусть Лиз потеряла Дэвида, но у нее были Джейми и Дейзи, и здесь она обрела покой и новую жизнь. А теперь у нее есть и работа в «Женской силе». А у Бритт не осталось ничего. Она полюбила и заплатила за любовь своей шикарной внешностью, своей гордостью и своей способностью отгораживаться от боли других.
Лиз смотрела в темноту, и ее дыхание было частым, словно от долгого бега. Она чувствовала: ее присутствие здесь очевидно для Бритт, как если бы та обладала способностью видеть сквозь стены.
Но если Бритт и знала, что Лиз дома, то никак этого не показала. Она просто повернулась и поковыляла и своей машине, точно все тело у нее болело и каждый шаг давался с трудом.
На долю секунды Лиз ощутила необъяснимое желание побежать за ней. Но вместо этого осталась стоять неподвижно, разрываемая жалостью и гневом, пока не зазвонил телефон.
– Конрад Маркс? – переспросила она его секретаршу, изо всех сил стараясь не выдать своего изумления. – Конрад Маркс хочет говорить со мной?
Потом в трубке появился Конрад со своим таким знакомым, одновременно бархатным и угрожающим голосом, – ни дать ни взять страховой агент:
– Лиз, дорогая, как деревенская жизнь? Я с таким огорчением узнал про тебя и Дэвида.
Черта лысого, подумала Лиз. Она прямо слышала, как Клаудия говорит ему: «Бедная Лиззи, она уволилась, чтобы устроить домашнее гнездышко, именно тогда, когда ее муженек дал деру!»
– Чем могу быть полезна тебе, Конрад? – Вероятность его звонка по личному делу была примерно равна вероятности того, что королева заглянет к вам на чашку чая. – Я довольно занята сейчас.
– Ну да, я понимаю. Женская работа не знает конца. Замочить пеленки. Искупать детей. Сварить варенье. Тебе, должно быть, некогда присесть.
– Никто больше не стирает пеленки, Конрад, они одно разовые, – огрызнулась Лиз. Какого черта ему надо, этому Конраду? – Ты не пропустишь свой деловой обед?
И тут она догадалась. Он звонит, наверное, насчет Бритт, хочет сказать ей, что у Бритт нервный срыв или что она вышла за рамки бюджета «Метро ТВ». Не в этом ли причина ее неожиданного появления здесь?
– Почему ты звонишь, Конрад? По поводу Бритт?
В голосе Конрада прозвучала досада. Он любил быть хозяином положения.
– Фактически да.
– Что с ней? – осторожно спросила Лиз. Она не собиралась признаваться, что только что Бритт с видом леди Макбет стояла перед ее входной дверью.
– Похоже, ты надавила на нее, Лиззи.
– С какой стати мне это делать, Конрад?
– Потому что ты не хочешь, чтобы она стала руководителем программ «Метро ТВ».
– Я не знала, что ты предложил ей это.
Так вот, значит, что. Клаудия подлежит замене на более беспощадную модель.
– Ну да, предложил. Я предложил ей это накануне Рождества, и мы почти ударили по рукам.
– А потом она передумала?
– Ты же знаешь, что передумала.
– И ты полагаешь, что это из-за меня?
– Конечно, из-за тебя, – тон Конрада становился все более сердитым. Через пятнадцать минут он должен быть на премьере, и ему непременно надо до ухода уговорить Лиз, чтобы она убедила Бритт образумиться. Тогда Совет соберется в намеченное время, а он сможет посвятить себя уговорам Клаудии.
– Я не знаю, что ты наговорила ей по поводу порядочности, чести и остальной муры, но на этой неделе она позвонила мне и неожиданно отказалась от должности. Я решил, что она выторговывает себе лучшие условия, и предложил их ей, – Лиз почти увидела, как он смотрит на часы. – Предложил такие условия, от которых она не могла отказаться, но она отказалась. И ты будешь говорить мне, что это не из-за тебя?
– А что ты предложил ей?
Конрад оценил ситуацию. Если он скажет правду, Лиз может расстроиться из-за того, что Бритт были предложены лучшие условия, чем ей. Он решил уклониться от ответа:
– Чуть выше оклад, чуть больше акций.
Это значит, подумала Лиз, гораздо выше оклад и гораздо больше акций. Но почему же все-таки Бритт отвергла такое заманчивое предложение? Конрад прав. От таких предложений не отказываются. Тут Лиз вспомнила звонок матери Бритт, и все встало на свои места.
– Ты ошибаешься, Конрад. Бритт отказалась от этой работы не из-за меня.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что поступить так значило бы поступить неэгоистично, а Бритт не сделала ни одного неэгоистичного поступка в своей жизни.
– Так почему теона все-таки отказалась? Это было самое заманчивое предложение из всех, какие у нее когда-либо были.
– Думаю, у меня есть на этот счет хорошая догадка.
– Говори, Лиз, не ходи вокруг да около. Что это?
– Сегодня мне звонила мать Бритт.
– Ну и?
Секунду Лиз колебалась, стоит ли говорить это Конраду, но потом решила, что у нее нет причин быть особенно щепетильной по отношению к Бритт. С какой стати?
– На прошлой неделе у Бритт был выкидыш.
– Выкидыш? – в голосе Конрада был почти комический ужас. – Ты хочешь сказать, что эта гребаная Бритт была беременна,когда я предложил ей должность?
– Тебе крупно повезло, Конрад. Запросто могло случиться так, что ты должен был бы предоставлять ей отпуск по беременности и родам.
Из гробового молчания Конрада Лиз могла заключить, что он твердо решил впредь брать на работу только мужчин.
– До свидания, Конрад. Удачной охоты.
Она уже протянула трубку к аппарату, но Конрад, оказывается, еще не все сказал.
– Лиз, Лиз, прежде чем ты повесишь трубку, ответь мне еще на один вопрос.
Лиз услышала насмешку в его голосе. Из опыта она знала, что сейчас Конрад выдаст все, на что способен.
– Какой, Конрад?
– Если Бритт отказалась от работы из-за выкидыша, то почему она сказала, что с нее хватит того, что принадлежало тебе?
Лиз сидела перед камином, все еще держа трубку в левой руке. Так, значит, Бритт отказалась от работы, о которой, вне всякого сомнения, она мечтала, потому что хотела загладить свою вину? Вспомнив поднятое к ней бледное потрясенное лицо, Лиз сразу и безоговорочно поняла, что это правда.
Сорвавшись с кресла, она бросилась но входной двери, зажгла свет снаружи и, даже не набросив на себя пальто, выбежала на садовую дорожку. Поток яркого света пронизывал ночной туман от крыльца вдоль подъездной дорожки до дороги. Нигде не было ни души.
Все, что могла видеть Лиз, был огромный зеленый пластмассовый контейнер для мусора с эмблемой муниципалитета графства Восточный Суссекс и надписью «Горячую золу не бросать», который Руби выкатила к завтрашнему приезду мусорщиков.
Вспомнив, что свой контейнер она еще не выставила, Лиз открыла крышку. Поверх рождественского мусора лежали мягкий медвежонок и букет увядших хризантем.
Глава 26
Она едет. Она должна ехать. Она не может просто прийти завтра в свой офис и продолжать жить, словно ничего не случилось. Она должна извиниться, независимо от того, примет Лиз ее извинения или нет.
Не осмотрев себя на этот раз в зеркало, Бритт направилась к кассе. Больше собственной внешности ее интересовала галерея подарков, выставленных возле кассира: пушистые кролики с наклейкой «Полюби меня», разнообразные ярко-зеленые чудища, карты с названиями вроде «Я – шпион», которые продаются для развлечения в дороге, покупаются и потом ни разу не используются, кассеты рок-ансамблей, которые никогда не были в первой десятке и никогда в нее не попадут, увядшие цветы.
Ей надо было бы заехать в «Харродс» или в „Хэмли» и купить приличный подарок, но если она собирается ехать вообще, то это нужно делать сейчас, пока у нее окончательно не сдали нервы.
Купив последнего отвратительного мишку, диснеевскую майку и букет хризантем в нарядной упаковке, дата на которой, правда, каким-то загадочным образом оказалась затертой, она расплатилась с помощью кредитной карточки и побежала к машине.
Лиз на цыпочках вышла из комнаты Джейми и осторожно притворила за собой дверь, когда раздался звонок. Лиз раздраженно вздохнула. Она рассчитывала спокойно провести полчаса у телевизора, перед тем как сварить себе макароны. Кто бы это мог быть? Опять у соседки Руби кончились сигареты, и она хочет знать, не сбегает ли Лиз за ними в паб, пока Руби со своим артритом посидит у телевизора и послушает, не проснулись ли дети? У нее это, кажется, стало входить в привычку.
Лиз удивляло, почему Руби, которой стукнуло восемьдесят три, все еще выкуривает по двадцать сигарет в день и не признает ничего, кроме масла, когда кругом некурящие соседки, давно отказавшиеся от еды с холестерином, мёрли как мухи. Кроме того, Лиз нравилось болтать с Руби и слушать ее рассказы о том, каким был поселок полвека назад. Она была неиссякаемым кладезем фольклора и сплетен, и это создавало у Лиз ощущение принадлежности к настоящей деревне, а не к безликому скоплению спальных помещений для тех, кто работает в городе.
Лиз отдернула штору и со своего второго этажа с улыбкой посмотрела в окно. Но улыбка застыла на ее лице, когда она увидела, кто стоит перед ее входной дверью.
Это была не Руби. Это была Бритт.
Или, по крайней мере, то, во что могла превратиться Бритт после ночи в ночлежке. От ее элегантной внешности не осталось и следа. По лицу было размазано машинное масло, и длинная черная полоса тянулась по левой стороне пальто, пояс которого выглядел так, словно всю дорогу от Лондона он болтался по земле. Ее грязные светлые волосы были разметаны по лицу, и, к своему удивлению, Лиз разглядела на ее макушке более темные корни волос. Предметом гордости Бритт всегда была природная белокурость, унаследованная от светловолосых скандинавских предков.
Лиз заметила вымокшего медвежонка и букет увядших цветов и сразу поняла, зачем здесь Бритт. Просить прощения. Объяснить, что это не ее вина. Что она никогда не хотела разбивать семью Лиз. Никогда.
И Лиз ощутила такой прилив гнева, что повернулась и прислонилась к стене, чтобы успокоиться и дать пройти резкому спазму в голове. Она снова вспомнила ресторан, где впервые увидела их вместе, и снова пережила чувство унижения при мысли, что ее обманули два человека, которых она любила и которым доверяла. Это простить нельзя.
Через несколько секунд Бритт снова постучала, и, взяв себя в руки, Лиз решилась взглянуть еще раз. Теперь Бритт смотрела вверх, на окно, соседнее с тем, за которым притаилась Лиз. В этом искаженном болью лице был такой отчаянный призыв о помощи, что она не выдержала и отвернулась.
И в этот момент поняла, что не она потеряла все. Все потеряла Бритт. Пусть Лиз потеряла Дэвида, но у нее были Джейми и Дейзи, и здесь она обрела покой и новую жизнь. А теперь у нее есть и работа в «Женской силе». А у Бритт не осталось ничего. Она полюбила и заплатила за любовь своей шикарной внешностью, своей гордостью и своей способностью отгораживаться от боли других.
Лиз смотрела в темноту, и ее дыхание было частым, словно от долгого бега. Она чувствовала: ее присутствие здесь очевидно для Бритт, как если бы та обладала способностью видеть сквозь стены.
Но если Бритт и знала, что Лиз дома, то никак этого не показала. Она просто повернулась и поковыляла и своей машине, точно все тело у нее болело и каждый шаг давался с трудом.
На долю секунды Лиз ощутила необъяснимое желание побежать за ней. Но вместо этого осталась стоять неподвижно, разрываемая жалостью и гневом, пока не зазвонил телефон.
– Конрад Маркс? – переспросила она его секретаршу, изо всех сил стараясь не выдать своего изумления. – Конрад Маркс хочет говорить со мной?
Потом в трубке появился Конрад со своим таким знакомым, одновременно бархатным и угрожающим голосом, – ни дать ни взять страховой агент:
– Лиз, дорогая, как деревенская жизнь? Я с таким огорчением узнал про тебя и Дэвида.
Черта лысого, подумала Лиз. Она прямо слышала, как Клаудия говорит ему: «Бедная Лиззи, она уволилась, чтобы устроить домашнее гнездышко, именно тогда, когда ее муженек дал деру!»
– Чем могу быть полезна тебе, Конрад? – Вероятность его звонка по личному делу была примерно равна вероятности того, что королева заглянет к вам на чашку чая. – Я довольно занята сейчас.
– Ну да, я понимаю. Женская работа не знает конца. Замочить пеленки. Искупать детей. Сварить варенье. Тебе, должно быть, некогда присесть.
– Никто больше не стирает пеленки, Конрад, они одно разовые, – огрызнулась Лиз. Какого черта ему надо, этому Конраду? – Ты не пропустишь свой деловой обед?
И тут она догадалась. Он звонит, наверное, насчет Бритт, хочет сказать ей, что у Бритт нервный срыв или что она вышла за рамки бюджета «Метро ТВ». Не в этом ли причина ее неожиданного появления здесь?
– Почему ты звонишь, Конрад? По поводу Бритт?
В голосе Конрада прозвучала досада. Он любил быть хозяином положения.
– Фактически да.
– Что с ней? – осторожно спросила Лиз. Она не собиралась признаваться, что только что Бритт с видом леди Макбет стояла перед ее входной дверью.
– Похоже, ты надавила на нее, Лиззи.
– С какой стати мне это делать, Конрад?
– Потому что ты не хочешь, чтобы она стала руководителем программ «Метро ТВ».
– Я не знала, что ты предложил ей это.
Так вот, значит, что. Клаудия подлежит замене на более беспощадную модель.
– Ну да, предложил. Я предложил ей это накануне Рождества, и мы почти ударили по рукам.
– А потом она передумала?
– Ты же знаешь, что передумала.
– И ты полагаешь, что это из-за меня?
– Конечно, из-за тебя, – тон Конрада становился все более сердитым. Через пятнадцать минут он должен быть на премьере, и ему непременно надо до ухода уговорить Лиз, чтобы она убедила Бритт образумиться. Тогда Совет соберется в намеченное время, а он сможет посвятить себя уговорам Клаудии.
– Я не знаю, что ты наговорила ей по поводу порядочности, чести и остальной муры, но на этой неделе она позвонила мне и неожиданно отказалась от должности. Я решил, что она выторговывает себе лучшие условия, и предложил их ей, – Лиз почти увидела, как он смотрит на часы. – Предложил такие условия, от которых она не могла отказаться, но она отказалась. И ты будешь говорить мне, что это не из-за тебя?
– А что ты предложил ей?
Конрад оценил ситуацию. Если он скажет правду, Лиз может расстроиться из-за того, что Бритт были предложены лучшие условия, чем ей. Он решил уклониться от ответа:
– Чуть выше оклад, чуть больше акций.
Это значит, подумала Лиз, гораздо выше оклад и гораздо больше акций. Но почему же все-таки Бритт отвергла такое заманчивое предложение? Конрад прав. От таких предложений не отказываются. Тут Лиз вспомнила звонок матери Бритт, и все встало на свои места.
– Ты ошибаешься, Конрад. Бритт отказалась от этой работы не из-за меня.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что поступить так значило бы поступить неэгоистично, а Бритт не сделала ни одного неэгоистичного поступка в своей жизни.
– Так почему теона все-таки отказалась? Это было самое заманчивое предложение из всех, какие у нее когда-либо были.
– Думаю, у меня есть на этот счет хорошая догадка.
– Говори, Лиз, не ходи вокруг да около. Что это?
– Сегодня мне звонила мать Бритт.
– Ну и?
Секунду Лиз колебалась, стоит ли говорить это Конраду, но потом решила, что у нее нет причин быть особенно щепетильной по отношению к Бритт. С какой стати?
– На прошлой неделе у Бритт был выкидыш.
– Выкидыш? – в голосе Конрада был почти комический ужас. – Ты хочешь сказать, что эта гребаная Бритт была беременна,когда я предложил ей должность?
– Тебе крупно повезло, Конрад. Запросто могло случиться так, что ты должен был бы предоставлять ей отпуск по беременности и родам.
Из гробового молчания Конрада Лиз могла заключить, что он твердо решил впредь брать на работу только мужчин.
– До свидания, Конрад. Удачной охоты.
Она уже протянула трубку к аппарату, но Конрад, оказывается, еще не все сказал.
– Лиз, Лиз, прежде чем ты повесишь трубку, ответь мне еще на один вопрос.
Лиз услышала насмешку в его голосе. Из опыта она знала, что сейчас Конрад выдаст все, на что способен.
– Какой, Конрад?
– Если Бритт отказалась от работы из-за выкидыша, то почему она сказала, что с нее хватит того, что принадлежало тебе?
Лиз сидела перед камином, все еще держа трубку в левой руке. Так, значит, Бритт отказалась от работы, о которой, вне всякого сомнения, она мечтала, потому что хотела загладить свою вину? Вспомнив поднятое к ней бледное потрясенное лицо, Лиз сразу и безоговорочно поняла, что это правда.
Сорвавшись с кресла, она бросилась но входной двери, зажгла свет снаружи и, даже не набросив на себя пальто, выбежала на садовую дорожку. Поток яркого света пронизывал ночной туман от крыльца вдоль подъездной дорожки до дороги. Нигде не было ни души.
Все, что могла видеть Лиз, был огромный зеленый пластмассовый контейнер для мусора с эмблемой муниципалитета графства Восточный Суссекс и надписью «Горячую золу не бросать», который Руби выкатила к завтрашнему приезду мусорщиков.
Вспомнив, что свой контейнер она еще не выставила, Лиз открыла крышку. Поверх рождественского мусора лежали мягкий медвежонок и букет увядших хризантем.
Глава 26
Лиз стояла посреди дороги, вычищая крошки капусты из красной курточки медвежонка. Он был сделан под Винни-Пуха, но изготовителю из Гонконга или с Тайваня не удалось передать очаровательное самодовольство оригинала. И все-таки, каким-то непонятным для Лиз образом, оригинал не был и вполовину таким же трогательным, как эта подделка. Словно Бритт наконец догадалась, что не надо всегда стремиться к самому лучшему.
Сказал ли Конрад правду? Глядя на пришитую улыбку медвежонка, Лиз поняла, что да. На этот раз мотивы поступка Конрада были искренними. Он просто хотел сделать ей больно.
Прижимая к себе медвежонка, Лиз уже медленно направилась по дорожке к дому, когда ее осветили фары машины. С изумлением она узнала красный «порше». Бритт, наверное, свернула не туда с Палмерс-лейн и уперлась в чью-нибудь ферму.
На этот раз Лиз не колебалась. Все еще прижимая медвежонка к груди, она бросилась к машине, крича: «Бритт, Бритт!» А потом вдруг почувствовала, что не знает, что сказать еще. Лицо Бритт по-прежнему было застывшей маской боли. Лиз протянула к ней нелепого мишку.
– Спасибо за медвежонка. Дейзи он очень понравится. – Она поколебалась. – Хочешь зайти выпить?
Бритт заглушила мотор и вылезла из машины. Ее мокрые волосы прилипли но лбу, а глаза были красными и заплаканными.
– Прости меня, Лиз, я не могу выразить тебе, как мне стыдно.
И тут Лиз открыла для себя истину, которой не знала раньше. Что легко простить того, кто потерял все.
– О, Бритт. Мне очень жаль ребенка. Ты, может быть, не поверишь, но мне действительно жаль.
Бритт посмотрела на подругу и, к своему изумлению, поняла, что Лиз говорит правду. Но одновременно с беспощадной ясностью увидела и другое: накую боль этот ребенок причинял Лиз, как бы она ни старалась великодушно скрыть это.
– Я вижу, – она протянула Лиз руку. – Но, знаешь, может быть, это и, правда, к лучшему.
Некоторое время они держались за руки, и впервые за долгое время Бритт почувствовала себя спокойно.
Январским утром Дэвид стоял, прислонясь к перилам, у почтового отделения в крошечной деревушке Блэкшоу Хэд, похлопывал ладонью о ладонь и дул на них, спасаясь от холода. Но, хотя рождественский утренний морозец и пощипывал, именно такую погоду Дэвид больше всего любил. Небо было огромным и пустым, по-зимнему темно-голубым, ясным и безоблачным, и поднимающееся солнце даже в это время дня отбрасывало длинные тени. Утро для разговора с Богом, сказал он себе и набрал полную грудь свежего деревенского воздуха.
С удивлением глядя вокруг, он видел, что деревенька пустынна. Что случилось с фермерами, которые должны были бы, казалось, встать с петухами и поспешить подоить коров и отнести охапки сена голодным овцам, в поисках тепла сбившимся в кучу на пригорке?
Наверняка нежатся в своих постелях, зная, что их фургоны «вольво» стоят на дворе, а субсидии от Европейского экономического сообщества перечислены на их счета в банке.
Улыбнувшись про себя, Дэвид подумал: а что же он ожидал увидеть? Розовощекую жену фермера с корзинной яиц в руках, приглашающую его в уютную кухню, полную запаха свежеиспеченного хлеба, и угощающую парным молоком и свежей ветчиной, из корочки которой еще торчат остатки щетины?
Да, пожалуй, его знание фермерской жизни ограничивалось тем, что он увидел в видеофильмах Джейми про почтальона Пэта. Деревенской была Лиз, а не он, выросший в шахтерском городе. Дэвид велел себе перестать размышлять о том, что случилось с фермерами, и вернуться к изучению нарты.
От Селден Бридж и завтрака его отделяло только пять миль. Сложив карту и уложив ее в висевший на шее пластиковый планшет, он застегнул капюшон и зашагал по дороге.
Виляя между огромными серыми скалами, дорога круто поднималась по лесистому склону мимо Иствуд Олд Холл к Грейт Рок с его протянувшимися вдоль холма фермерскими хозяйствами, где земля была тверже железа, и потом к Хептонстолл Вилледж. Оттуда, уже начиная чувствовать усталость, голод и словно удвоившуюся с начала пути тяжесть рюкзака, он с радостью увидел раскинувшийся внизу городок Селден Бридж, к которому вела крутая мощеная тропинка. Она была бела от инея, но с обеих сторон ее имелись, к счастью, перила. Хотя иней делал спуск небезопасным, Дэвид прибавил шагу, предвкушая яичницу с беконом, поджаренный хлеб и черный пудинг в кафе внизу. Сбегая вниз по тропинке, он запел скаутскую костровую песню времен своего детства. Он даже не подозревал, что помнит ее. Теперь он мог назвать чувства, теснившиеся в его груди: счастье, облегчение, бодрость. После пятнадцати лет в окопах на передовой Флит-стрит он чувствовал себя наконец свободным. Потом, конечно, может прийти депрессия и естественный страх человека, сделавшего такой отчаянный, сумасшедший шаг. Но в этот момент он точно знал, что чувствует. Радость дембеля.
Однако все-таки в одноместной палатке на вершине холма он сегодня спать не будет. Найдет себе уютный ночлег с пансионом. Он явно уже вышел из бойскаутского возраста.
Не обращая внимания на утренний холод, Лиз открыла люк в крыше и впустила в машину неяркий солнечный свет. Потом включила радио. Но после полуминуты девятичасовых новостей Би-би-си об осадах, угонах и нападениях террористов на невинных людей почему-то почувствовала себя немного виноватой и выключила его. У нее было слишком хорошее настроение, чтобы портить его мыслями о смерти и разрушениях. Вместо этого она вставила в магнитофон кассету Пола Саймона и стала подпевать ему.
Сегодня – первый день ее работы в «Женской силе» и, странное дело, она волнуется. Волнение заставило ее сделать музыку погромче и сильнее давить на газ, хотя обычно она была осторожным водителем. Лиз вспомнила, как лет пять назад Бритт спросила ее, смотрит ли она на свое отражение в витринах магазинов, когда останавливается у светофора. К удивлению Бритт, она ответила: «Конечно, нет». Но сегодня она смотрела. В ответ ей улыбалась элегантная женщина в дорогом пальто с поднятым воротником, в черных очках и с аккуратной челкой. Ты похожа на этих молоденьких цыпочек с прической, темными очками и надрывающимся приемником, сказала она себе. Выставляешь себя на посмешище. Но вместо того, чтобы устыдиться и прекратить, откинула назад голову и рассмеялась, что заставило угрюмых по случаю понедельника водителей соседних машин оглянуться на нее с таким видом, словно у нее поехала крыша.
А у нее крыша вовсе и не поехала. Она – тридцати с чем-то-летняя женщина, которая любит своих детей, но которая поняла, что в жизни ей нужно что-то еще, и теперь она едет на свою новую работу в самый первый раз. Лиз ехала по городу, и ее переполняло ощущение, что сегодня действительно, избитое это слово или нет, самый первый день нового этапа ее жизни. И на этот раз ей не нужна была гадалка, чтобы сказать, что у нее все получится.
Впервые, кажется, за несколько дней Дэвид сидел, наслаждаясь благословенным теплом и полнотой жизни, за столиком кафе. У него в руке была кружка крепкого чая объемом с пинту – в Йоркшире такую зовут «большой», – а перед ним лежала стопа газет. Было десять утра, и кафе было свободно: ранние работяги давно позавтракали, а до их второго легкого завтрака в одиннадцать еще было время. Для покупки газет у Дэвида было две причины. Во-первых, он не мог без новостей – если бы без гроша в кармане он вдруг оказался в пустыне Гоби, то непременно отыскал бы там газетный киоск и в долг взял местную газету, – а во-вторых, он понимал, что ему предстоит решить, хочет ли он работать в одной из них.
Скромность не принадлежит к числу добродетелей, распространенных среди редакторов общенациональных газет, и Дэвид знал себе цену. В газетной империи Грина работы ему не получить, но Логан – не единственный владелец газет, в том числе и в этом городе. Даже ложь, что он не ушел сам, а его выставили, которую Грин наверняка уже распустил, не слишком повредит ему.
Редакторы газет всегда имели свойство вставать из гроба, но, в отличие от Лазаря, они редко проводят там больше четырех дней. Одного ветерана Флит-стрит увольняли – и с весьма приличным выходным пособием – так часто, что про него стали поговаривать, что он родился не с серебряной ложкой во рту, а с серебряным ножом в спине.
Бросив взгляд на очередной толстенный кусище поджаренного белого хлеба с толстенным же слоем масла, Дэвид с аппетитом вонзил в него зубы. Это было замечательно – вернуться домой, где словом «масло» называют нечто желтое, восхитительное на вкус и реальное, а не безвкусный маргарин на подсолнечном масле и не обожаемый хилыми южанами тонюсенький слой неизвестно чего, делающий тост мокрым и маслянистым и уж, конечно, совсем не похожим на то, что называется «горячим тостом с маслом».
Но вот хочет ли он вернуться, чтобы работать на другого владельца, которому, как и Логану Грину, на самом деле нужен не редактор, а послушный фаворит, ставленник?
Дэвид с отвращением отбросил от себя номер «Дейли ньюс» и полез в карман, чтобы заплатить за завтрак, но с досадой вспомнил, что последнюю пару фунтов отдал за газеты.
Усмехнувшись, Дэвид на секунду представил себе, что случилось бы, если на важный завтрак в «Ритц» или в «Савое» он пришел бы без своих кредитных карточек. Но здесь жизнь достаточно простая.
Он пересек улицу и на банковском автомате возле «Национального западного банка» набрал свой личный номер. Сотенная бумажка услужливо слетела ему в ладонь. Здесь этого хватит на пару недель. В Лондоне хватило бы на десять минут.
На обратной дороге в кафе его внимание привлекла реклама местной газеты, и он зашел в магазинчик, чтобы купить ее. Вот она, «Селден Бридж стар», между «Биг уанс» и «Авто кар уикли». Протягивая руну, чтобы вытащить ее со стенда, Дэвид услышал обрывок разговора, который заставил его на минуту застыть неподвижно. В его возбужденном мозгу пустила первый росток безумная, сумасшедшая идея.
– Добро пожаловать в «Женскую силу»!
Джинни смахнула пыль с ветхого стола своей меховой рукавицей и широким жестом обвела крохотный, невзрачный офис.
Лиз улыбнулась ей в ответ, стараясь не думать о том, поладили ли Джейми и Дейзи с Минти, и не обращать внимания на облупившуюся краску, видавшую виды картотеку с незадвигающимися ящичками и столы, которые, похоже, сменили не одного, а двух или трех хозяев. Вместо этого она попыталась представить себе, как все будет выглядеть после покраски и покупки нескольких дешевых черных столов в магазине некондиционных товаров.
У Лиз были твердые убеждения относительно того, каким должен быть офис. Она свято верила, что, если вы хотите, чтобы люди работали усердно и хорошо, вы должны создать для них соответствующие условия. Для этого вовсе не обязательно тратить много денег. Одноцветные стены, палас, пусть даже подержанный, несколько афиш. Им не по карману свежие цветы, но искусственные лилии и тюльпаны из яркого разноцветного пластика, продающиеся в магазинах подарков, даже занятнее настоящих.
Лиз окинула взглядом комнату, мысленно прикидывая, во сколько обойдется превратить ее из нынешнего неприглядного грязного помещения в место, которое располагает клиента к доверию. Если Гэвин возьмется помочь, то можно будет, пожалуй, уложиться в 500 фунтов. И это будут с умом потраченные деньги.
– Как ты можешь приводить состоятельных клиентов на эту свалку, Джинни? После первого взгляда на нее они, наверное, сразу бегут в бюро на Брук-стрит?
Джинни смутилась и перевела разговор на другую тему.
– Ты не знакома с Ким, нашей Пятницей?
Лиз оглядела Ким с ног до головы. Это была полная, некрасивая девушка в мини-юбке, надевать которую ее лучшая подруга обязана была ей отсоветовать. Ее манеры представляли собой удачную комбинацию апатии и – когда ее удавалось расшевелить, – беспомощности.
Лиз решила, что в случае Ким имя Пятница должно было означать, что она делала множество разных дел и все – плохо.
– Итак, – Лиз еще раз смахнула пыль со своего стола, чтобы поставить на него портфель, – займемся делом! Ким, вы не могли бы дать мне список клиентов «Женской силы» и сводку доходов и расходов?
С озабоченным видом Ким потрусила к ящикам ветхой картотеки и склонилась над ними, демонстрируя примерно такое же количество голой ляжки, какое демонстрируют претендентки на звание Мисс Вселенная, а также грязноватые белые трусики. Лиз отвернулась.
– Боюсь, что я не могу найти их, – объявила девушка без намека на удивление.
Лиз повернулась к Джинни и спросила, пытаясь скрыть раздражение:
– Джинни, у тебя в столе есть список клиентов? – Покраснев, Джинни посмотрела на нее:
– Список клиентов? А что ты конкретно имеешь в виду? – Лиз постаралась сдержать досаду. В конце концов у Джинни нет опыта в делах.
– Список всех компаний, для которых ты искала или ищешь рабочую силу, – терпеливо объяснила она.
– А, понимаю.
– Ну так где он?
Джинни подошла и села на краешек стола.
– У нас, сказать по правде, его нет.
– А если его нет, то как же ты можешь найти данные своего клиента и сведения о его требованиях? – Лиз огляделась кругом. – Тебе следовало бы завести компьютер, он идеально подходит для такого бизнеса. Но, по меньшей мере, тебе надо обзавестись картотекой.
– Понимаешь, до сих пор я держала все это в голове, – смущенно ответила Джинни.
– Но это же безумие! И ты не забыла ни одного из своих клиентов? У тебя голова, должно быть, как процессор!
– Знаешь, пока это было не слишком сложно.
– Почему же не сложно? – Джинни глубоко вздохнула:
– Потому что до сих пор мы устроили на работу лишь несколько десятков женщин, да и то большинство – на временную работу.
Лиз смотрела на нее в изумлении. Может быть, она ослышалась?
– Но ты работаешь уже больше двух месяцев!
– Да, конечно, мы раскачивались довольно долго, – Джинни виновато улыбнулась, – но с тобой у нас дела пойдут на лад.
Лиз закрыла глаза и попыталась заставить себя не думать о пухлых ляжках Ким и о дурацком оптимизме Джинни. На что она обрекла себя, когда согласилась работать в «Женской силе»?
– А ты слышал про «Стар»? – голова хозяина высунулась из-за Эвереста непроданных газет, а его тело перегнулось через прилавок, заваленный фотографиями кинозвезд, лотерейными билетами и банками леденцов. Он собирался сообщить своему клиенту особо интересную сплетню.
Сказал ли Конрад правду? Глядя на пришитую улыбку медвежонка, Лиз поняла, что да. На этот раз мотивы поступка Конрада были искренними. Он просто хотел сделать ей больно.
Прижимая к себе медвежонка, Лиз уже медленно направилась по дорожке к дому, когда ее осветили фары машины. С изумлением она узнала красный «порше». Бритт, наверное, свернула не туда с Палмерс-лейн и уперлась в чью-нибудь ферму.
На этот раз Лиз не колебалась. Все еще прижимая медвежонка к груди, она бросилась к машине, крича: «Бритт, Бритт!» А потом вдруг почувствовала, что не знает, что сказать еще. Лицо Бритт по-прежнему было застывшей маской боли. Лиз протянула к ней нелепого мишку.
– Спасибо за медвежонка. Дейзи он очень понравится. – Она поколебалась. – Хочешь зайти выпить?
Бритт заглушила мотор и вылезла из машины. Ее мокрые волосы прилипли но лбу, а глаза были красными и заплаканными.
– Прости меня, Лиз, я не могу выразить тебе, как мне стыдно.
И тут Лиз открыла для себя истину, которой не знала раньше. Что легко простить того, кто потерял все.
– О, Бритт. Мне очень жаль ребенка. Ты, может быть, не поверишь, но мне действительно жаль.
Бритт посмотрела на подругу и, к своему изумлению, поняла, что Лиз говорит правду. Но одновременно с беспощадной ясностью увидела и другое: накую боль этот ребенок причинял Лиз, как бы она ни старалась великодушно скрыть это.
– Я вижу, – она протянула Лиз руку. – Но, знаешь, может быть, это и, правда, к лучшему.
Некоторое время они держались за руки, и впервые за долгое время Бритт почувствовала себя спокойно.
Январским утром Дэвид стоял, прислонясь к перилам, у почтового отделения в крошечной деревушке Блэкшоу Хэд, похлопывал ладонью о ладонь и дул на них, спасаясь от холода. Но, хотя рождественский утренний морозец и пощипывал, именно такую погоду Дэвид больше всего любил. Небо было огромным и пустым, по-зимнему темно-голубым, ясным и безоблачным, и поднимающееся солнце даже в это время дня отбрасывало длинные тени. Утро для разговора с Богом, сказал он себе и набрал полную грудь свежего деревенского воздуха.
С удивлением глядя вокруг, он видел, что деревенька пустынна. Что случилось с фермерами, которые должны были бы, казалось, встать с петухами и поспешить подоить коров и отнести охапки сена голодным овцам, в поисках тепла сбившимся в кучу на пригорке?
Наверняка нежатся в своих постелях, зная, что их фургоны «вольво» стоят на дворе, а субсидии от Европейского экономического сообщества перечислены на их счета в банке.
Улыбнувшись про себя, Дэвид подумал: а что же он ожидал увидеть? Розовощекую жену фермера с корзинной яиц в руках, приглашающую его в уютную кухню, полную запаха свежеиспеченного хлеба, и угощающую парным молоком и свежей ветчиной, из корочки которой еще торчат остатки щетины?
Да, пожалуй, его знание фермерской жизни ограничивалось тем, что он увидел в видеофильмах Джейми про почтальона Пэта. Деревенской была Лиз, а не он, выросший в шахтерском городе. Дэвид велел себе перестать размышлять о том, что случилось с фермерами, и вернуться к изучению нарты.
От Селден Бридж и завтрака его отделяло только пять миль. Сложив карту и уложив ее в висевший на шее пластиковый планшет, он застегнул капюшон и зашагал по дороге.
Виляя между огромными серыми скалами, дорога круто поднималась по лесистому склону мимо Иствуд Олд Холл к Грейт Рок с его протянувшимися вдоль холма фермерскими хозяйствами, где земля была тверже железа, и потом к Хептонстолл Вилледж. Оттуда, уже начиная чувствовать усталость, голод и словно удвоившуюся с начала пути тяжесть рюкзака, он с радостью увидел раскинувшийся внизу городок Селден Бридж, к которому вела крутая мощеная тропинка. Она была бела от инея, но с обеих сторон ее имелись, к счастью, перила. Хотя иней делал спуск небезопасным, Дэвид прибавил шагу, предвкушая яичницу с беконом, поджаренный хлеб и черный пудинг в кафе внизу. Сбегая вниз по тропинке, он запел скаутскую костровую песню времен своего детства. Он даже не подозревал, что помнит ее. Теперь он мог назвать чувства, теснившиеся в его груди: счастье, облегчение, бодрость. После пятнадцати лет в окопах на передовой Флит-стрит он чувствовал себя наконец свободным. Потом, конечно, может прийти депрессия и естественный страх человека, сделавшего такой отчаянный, сумасшедший шаг. Но в этот момент он точно знал, что чувствует. Радость дембеля.
Однако все-таки в одноместной палатке на вершине холма он сегодня спать не будет. Найдет себе уютный ночлег с пансионом. Он явно уже вышел из бойскаутского возраста.
Не обращая внимания на утренний холод, Лиз открыла люк в крыше и впустила в машину неяркий солнечный свет. Потом включила радио. Но после полуминуты девятичасовых новостей Би-би-си об осадах, угонах и нападениях террористов на невинных людей почему-то почувствовала себя немного виноватой и выключила его. У нее было слишком хорошее настроение, чтобы портить его мыслями о смерти и разрушениях. Вместо этого она вставила в магнитофон кассету Пола Саймона и стала подпевать ему.
Сегодня – первый день ее работы в «Женской силе» и, странное дело, она волнуется. Волнение заставило ее сделать музыку погромче и сильнее давить на газ, хотя обычно она была осторожным водителем. Лиз вспомнила, как лет пять назад Бритт спросила ее, смотрит ли она на свое отражение в витринах магазинов, когда останавливается у светофора. К удивлению Бритт, она ответила: «Конечно, нет». Но сегодня она смотрела. В ответ ей улыбалась элегантная женщина в дорогом пальто с поднятым воротником, в черных очках и с аккуратной челкой. Ты похожа на этих молоденьких цыпочек с прической, темными очками и надрывающимся приемником, сказала она себе. Выставляешь себя на посмешище. Но вместо того, чтобы устыдиться и прекратить, откинула назад голову и рассмеялась, что заставило угрюмых по случаю понедельника водителей соседних машин оглянуться на нее с таким видом, словно у нее поехала крыша.
А у нее крыша вовсе и не поехала. Она – тридцати с чем-то-летняя женщина, которая любит своих детей, но которая поняла, что в жизни ей нужно что-то еще, и теперь она едет на свою новую работу в самый первый раз. Лиз ехала по городу, и ее переполняло ощущение, что сегодня действительно, избитое это слово или нет, самый первый день нового этапа ее жизни. И на этот раз ей не нужна была гадалка, чтобы сказать, что у нее все получится.
Впервые, кажется, за несколько дней Дэвид сидел, наслаждаясь благословенным теплом и полнотой жизни, за столиком кафе. У него в руке была кружка крепкого чая объемом с пинту – в Йоркшире такую зовут «большой», – а перед ним лежала стопа газет. Было десять утра, и кафе было свободно: ранние работяги давно позавтракали, а до их второго легкого завтрака в одиннадцать еще было время. Для покупки газет у Дэвида было две причины. Во-первых, он не мог без новостей – если бы без гроша в кармане он вдруг оказался в пустыне Гоби, то непременно отыскал бы там газетный киоск и в долг взял местную газету, – а во-вторых, он понимал, что ему предстоит решить, хочет ли он работать в одной из них.
Скромность не принадлежит к числу добродетелей, распространенных среди редакторов общенациональных газет, и Дэвид знал себе цену. В газетной империи Грина работы ему не получить, но Логан – не единственный владелец газет, в том числе и в этом городе. Даже ложь, что он не ушел сам, а его выставили, которую Грин наверняка уже распустил, не слишком повредит ему.
Редакторы газет всегда имели свойство вставать из гроба, но, в отличие от Лазаря, они редко проводят там больше четырех дней. Одного ветерана Флит-стрит увольняли – и с весьма приличным выходным пособием – так часто, что про него стали поговаривать, что он родился не с серебряной ложкой во рту, а с серебряным ножом в спине.
Бросив взгляд на очередной толстенный кусище поджаренного белого хлеба с толстенным же слоем масла, Дэвид с аппетитом вонзил в него зубы. Это было замечательно – вернуться домой, где словом «масло» называют нечто желтое, восхитительное на вкус и реальное, а не безвкусный маргарин на подсолнечном масле и не обожаемый хилыми южанами тонюсенький слой неизвестно чего, делающий тост мокрым и маслянистым и уж, конечно, совсем не похожим на то, что называется «горячим тостом с маслом».
Но вот хочет ли он вернуться, чтобы работать на другого владельца, которому, как и Логану Грину, на самом деле нужен не редактор, а послушный фаворит, ставленник?
Дэвид с отвращением отбросил от себя номер «Дейли ньюс» и полез в карман, чтобы заплатить за завтрак, но с досадой вспомнил, что последнюю пару фунтов отдал за газеты.
Усмехнувшись, Дэвид на секунду представил себе, что случилось бы, если на важный завтрак в «Ритц» или в «Савое» он пришел бы без своих кредитных карточек. Но здесь жизнь достаточно простая.
Он пересек улицу и на банковском автомате возле «Национального западного банка» набрал свой личный номер. Сотенная бумажка услужливо слетела ему в ладонь. Здесь этого хватит на пару недель. В Лондоне хватило бы на десять минут.
На обратной дороге в кафе его внимание привлекла реклама местной газеты, и он зашел в магазинчик, чтобы купить ее. Вот она, «Селден Бридж стар», между «Биг уанс» и «Авто кар уикли». Протягивая руну, чтобы вытащить ее со стенда, Дэвид услышал обрывок разговора, который заставил его на минуту застыть неподвижно. В его возбужденном мозгу пустила первый росток безумная, сумасшедшая идея.
– Добро пожаловать в «Женскую силу»!
Джинни смахнула пыль с ветхого стола своей меховой рукавицей и широким жестом обвела крохотный, невзрачный офис.
Лиз улыбнулась ей в ответ, стараясь не думать о том, поладили ли Джейми и Дейзи с Минти, и не обращать внимания на облупившуюся краску, видавшую виды картотеку с незадвигающимися ящичками и столы, которые, похоже, сменили не одного, а двух или трех хозяев. Вместо этого она попыталась представить себе, как все будет выглядеть после покраски и покупки нескольких дешевых черных столов в магазине некондиционных товаров.
У Лиз были твердые убеждения относительно того, каким должен быть офис. Она свято верила, что, если вы хотите, чтобы люди работали усердно и хорошо, вы должны создать для них соответствующие условия. Для этого вовсе не обязательно тратить много денег. Одноцветные стены, палас, пусть даже подержанный, несколько афиш. Им не по карману свежие цветы, но искусственные лилии и тюльпаны из яркого разноцветного пластика, продающиеся в магазинах подарков, даже занятнее настоящих.
Лиз окинула взглядом комнату, мысленно прикидывая, во сколько обойдется превратить ее из нынешнего неприглядного грязного помещения в место, которое располагает клиента к доверию. Если Гэвин возьмется помочь, то можно будет, пожалуй, уложиться в 500 фунтов. И это будут с умом потраченные деньги.
– Как ты можешь приводить состоятельных клиентов на эту свалку, Джинни? После первого взгляда на нее они, наверное, сразу бегут в бюро на Брук-стрит?
Джинни смутилась и перевела разговор на другую тему.
– Ты не знакома с Ким, нашей Пятницей?
Лиз оглядела Ким с ног до головы. Это была полная, некрасивая девушка в мини-юбке, надевать которую ее лучшая подруга обязана была ей отсоветовать. Ее манеры представляли собой удачную комбинацию апатии и – когда ее удавалось расшевелить, – беспомощности.
Лиз решила, что в случае Ким имя Пятница должно было означать, что она делала множество разных дел и все – плохо.
– Итак, – Лиз еще раз смахнула пыль со своего стола, чтобы поставить на него портфель, – займемся делом! Ким, вы не могли бы дать мне список клиентов «Женской силы» и сводку доходов и расходов?
С озабоченным видом Ким потрусила к ящикам ветхой картотеки и склонилась над ними, демонстрируя примерно такое же количество голой ляжки, какое демонстрируют претендентки на звание Мисс Вселенная, а также грязноватые белые трусики. Лиз отвернулась.
– Боюсь, что я не могу найти их, – объявила девушка без намека на удивление.
Лиз повернулась к Джинни и спросила, пытаясь скрыть раздражение:
– Джинни, у тебя в столе есть список клиентов? – Покраснев, Джинни посмотрела на нее:
– Список клиентов? А что ты конкретно имеешь в виду? – Лиз постаралась сдержать досаду. В конце концов у Джинни нет опыта в делах.
– Список всех компаний, для которых ты искала или ищешь рабочую силу, – терпеливо объяснила она.
– А, понимаю.
– Ну так где он?
Джинни подошла и села на краешек стола.
– У нас, сказать по правде, его нет.
– А если его нет, то как же ты можешь найти данные своего клиента и сведения о его требованиях? – Лиз огляделась кругом. – Тебе следовало бы завести компьютер, он идеально подходит для такого бизнеса. Но, по меньшей мере, тебе надо обзавестись картотекой.
– Понимаешь, до сих пор я держала все это в голове, – смущенно ответила Джинни.
– Но это же безумие! И ты не забыла ни одного из своих клиентов? У тебя голова, должно быть, как процессор!
– Знаешь, пока это было не слишком сложно.
– Почему же не сложно? – Джинни глубоко вздохнула:
– Потому что до сих пор мы устроили на работу лишь несколько десятков женщин, да и то большинство – на временную работу.
Лиз смотрела на нее в изумлении. Может быть, она ослышалась?
– Но ты работаешь уже больше двух месяцев!
– Да, конечно, мы раскачивались довольно долго, – Джинни виновато улыбнулась, – но с тобой у нас дела пойдут на лад.
Лиз закрыла глаза и попыталась заставить себя не думать о пухлых ляжках Ким и о дурацком оптимизме Джинни. На что она обрекла себя, когда согласилась работать в «Женской силе»?
– А ты слышал про «Стар»? – голова хозяина высунулась из-за Эвереста непроданных газет, а его тело перегнулось через прилавок, заваленный фотографиями кинозвезд, лотерейными билетами и банками леденцов. Он собирался сообщить своему клиенту особо интересную сплетню.