Херберт Джеймс. Волшебный дом

   Звучит очень в духе Майкрофта, подумал я и понюхал вино в откупоренной бутылке, чтобы скрыть циничное выражение лица. И все-таки, похоже, он угрохал на секту свое богатство.
   — А чем пожертвовала ты, Джилли?
   — О, всего несколькими фунтами, почти ничем. И меня приняли так же, как и всех остальных.
   — Нет, я имею в виду: чем ты пожертвовала? Домом, семьей?
   — Внешние влияния должны быть отвергнуты если Усыновленный хочет полностью охватить учение.
   Миленький лексикон.
   — "Усыновленный"?
   — Так мы называем наших посвященных.
   Она провела пальцем по верхней кромке фужера на столе. Я услышал над головой шаги и приглушенные голоса — очевидно, остальные входили в Грэмери через дверь на верхнем этаже.
   — И ты больше не видишься со своей семьей? — настаивал я.
   — В этом нет надобности. Я бросила колледж, чтобы присоединиться к синерджистам, и не верю, что родители простят мне это. Они старались мне помешать, Майк, и все, чего добились, — это полного разрыва семейных связей.
   — Как ты можешь говорить так о своих родителях? Боже, они, наверное, до сих пор с ума сходят от тревоги.
   Ей стало неловко, будто разговор принял не тот оборот, какой она планировала. Но это не остановило меня.
   — А как с такими, как Кинселла? — спросил я, меняя курс. — Как он стал синерджистом, и от чего отказался он?
   — Это совсем не так. Мы ни от чего не отказываемся — мы отдаем, чтобы получить.
   Еще более милое выражение.
   — Так что он отдал?
   — Мы не знаем, что приносят в Храм другие. Это знают только Майкрофт и его советники.
   — Финансовые советники? Значит, он содержит бухгалтеров.
   — Да, так же как и церкви. Так же как приходится делать всем более или менее крупным организациям.
   Если упоминание бухгалтера и было воспринято как упрек, то упрек не вызвал раздражения.
   Джилли придвинулась ко мне, ее пальцы коснулись моего запястья.
   — Вас заинтересовал наш Храм, Майк? Поэтому вы задаете вопросы?
   В ее голосе слышалась надежда, а в пальцах чувствовалась теплота.
   — Не настолько, чтобы присоединиться, — ответил я.
   Ее рука соскользнула, но глаза напряженно смотрели в мои.
   — Вы бы нашли с нами много счастья. Вы бы постепенно узнали многое, что другим не дано узнать.
   — Многое какого рода?
   Теперь она отвела глаза.
   — Я всего лишь из питомцев. Полномочия и право обучать имеют только Избранные.
   — Кинселла?
   — И другие. Впрочем, и я могу вам помочь, Майк. Каждому Усыновленному позволяется иметь духовного товарища. — Ее пальцы снова нашли мое запястье, но на этот раз в ее пожатии чувствовалась твердость. — Мы в любое время можем поговорить о вещах, которые не требуют обращения к сущности учения. Мы могли бы встретиться...
   Не подумайте, что я не испытал соблазна Джилли была симпатичная девушка, а в последнее время я чувствовал себя вроде как отверженным со стороны Мидж. А ровная и мягкая твердость ее пожатия подразумевала нечто большее, чем просто разговор подразумевала, что «духовный товарищ» означает и другие аспекты особых отношений. Или это были только мои фантазии?
   — Ты хорошенькая, Джилли, — сказал я, помолчав, — но я могу в данный момент иметь лишь одного духовного товарища, и этот товарищ сейчас наверху. Возьми пару фужеров, а?
   Я взял бутылку и зажал между пальцами ножки трех фужеров.
   Если Джилли и почувствовала, что ее отшили, то не подала виду, и снова я задумался, не померещилось ли мне ее приглашение.
   — Я понимаю, о чем вы говорите, — сказала Джилли, держа в каждой руке по фужеру, — но если когда-нибудь почувствуете потребность...
   Она намеренно оставила предложение недосказанным, и, естественно, мое воображение продолжало давать себе волю. Девушка отвернулась, но перед этим улыбнулась мне одними глазами, не дразня, даже не соблазнительно, а как будто понимая гораздо больше меня. И возможно, так оно и было.
   — А скажи мне еще кое-что, — сказал я, останавливая ее. — Почему именно здесь?
   Она изумленно взглянула на меня.
   — Почему Майкрофт расположил свой синерджистский Храм здесь? Он американец, и, как я понял, когда был в Храме, среди последователей тоже немало американцев — так зачем же было всей организации переезжать в Англию?
   — Потому что это...
   — Джилли!
   Голос был довольно спокойным, но девушка вздрогнула, словно ее хлестнули плетью, и обернулась.
   У подножия лестницы, как обычно засунув руки в карманы, стоял Кинселла. Он дружелюбно улыбался, но я как будто бы заметил в выражении его лица тень раздражения.
   — А мы уж подумали, куда это вы оба пропали, — проговорил он мягким тоном.
   — Мы идем, — ответил я, держа перед собой вино и фужеры. — Джилли только что просветила меня в общих чертах насчет синерджистов, хотя должен признаться, я не много понял.
   — Ну, сам основатель под вашей крышей, Майк. Майкрофт может объяснить все лучше любого из нас. Знаете, раньше мы не хотели пичкать вас подобным, это не наш стиль.
   — Да я и не настолько любопытен. Это я так, просто чтобы разговор поддержать.
   — Разумеется. Позвольте помочь с этими фужерами.
   — Я справлюсь. Ведите всех.
   Прежде чем снова подняться по лестнице, Кинселла оглядел помещение, словно ища что-то.
   И снова я спросил себя, что же в Грэмери заставляет его так нервничать.

* * *

   — Пределы человеческого ума устанавливаются самими людьми.
   Майкрофт переводил взгляд с лица на лицо, оценивая эффект, произведенный этим утверждением как на посвященных, так и на непосвященных — к последним относились Мидж и я. Он сидел в единственном кресле в круглой комнате, Мидж и Джилли расположились на диване, а я — на подлокотнике дивана. Кинселла и Джоби развалились на полу, потягивая вино и почтительно внимая своему лидеру. Комнату освещала единственная лампа, за окнами, казалось, не было ничего, кроме черноты.
   — Сама цивилизация послужила тому, чтобы притушить врожденные возможности нашего ума, — продолжал Майкрофт. — Новые практические навыки и научные исследования все больше уменьшают наше знание самих себя. Не случайно, что у ребенка без так называемой зрелой мудрости психические способности больше, чем у взрослого.
   — Я понял, что вы имеете в виду, — сказал я, — и вряд ли эта теория оригинальна. — Я не намеревался быть грубым, но мы уже минут двадцать слушали проповеди Майкрофта, и мне это начало надоедать. — Вот послушайте: знание говорит, что мы не можем летать. Можно в это верить, можно не верить, но факт остается фактом.
   — Нет, Майк, — терпеливо ответил он. — Знание самого себя сообщает, что ты не можешь летать. Но даже в этом ты научился думать просто в терминах своего физического тела, а не сознания. Прежде всего, нет ничего, что может ограничить нашу психику. Сила, заключенная во всех нас — если хотите, психическая энергия, — не может быть ограничена психическими аспектами нашей жизни. Если только мы, мы сами, не утверждаем обратного.
   Он как-то утратил свою мягкость. Возможно, тени от лампы выявили в его чертах глубину, которой раньше не было видно, а может быть, дело заключалось в напряженности его взгляда.
   Мидж заговорила, и я заметил, что она поеживается, как от холода.
   — Если эта энергия заключена внутри нас, почему мы не можем ее высвободить? Почему не можем ею воспользоваться?
   — Сначала нужно открыть в себе эту способность. Мы должны полностью представлять себе источник этой энергии, понять и принять его присутствие. И нужно научиться управлять всем знанием и обуздывать то, что не относится к нашей истинной сущности. А для этого нужно, чтобы кто-то руководил нами. — Он снисходительно улыбнулся Мидж, но мне эта улыбка показалась ухмылкой, какую паук припасает для мухи.
   Почему-то чем больше я смотрел на этих людей, тем меньше они мне нравились. Может быть, подумал я, это естественная враждебность ко всему смахивающему на фанатизм. А при всех своих спокойных, дружелюбных манерах синерджисты распространяли вокруг себя дух фанатизма.
   — Синерджистский Храм, — продолжал Майкрофт, и его тон стал не таким деловым ввиду высокопарности момента, — это не более чем фундамент, на котором мы ищем нашу истину, где наше сознание и подсознание учатся сливаться с Всеобщим Духом, правящим всеми нами, который существует внутри нас и тем не менее отдельно от нас, индивидуальный и в то же время более чем всеохватывающий.
   Мои глаза начали закрываться. Это было хуже, чем воскресная проповедь (насколько я помнил).
   — И как его достичь? — спросила Мидж, и я неловко заерзал на подлокотнике дивана: она словно с ложечки кормила его наводящими вопросами, — Как человеку научиться сливаться с этим духом?
   Майкрофт с улыбкой посмотрел на своих последователей, и те улыбнулись в ответ, словно знали эту тайну.
   — Это требует времени, — проговорил он, снова переведя взгляд на Мидж, — и великого смирения. Усыновленные должны отказаться от своих мыслей, от своей воли. Они должны переложить ответственность за свои поступки на Основателя.
   Даже Мидж в своем состоянии слепой зачарованности побледнела при этих словах.
   — Немалое требование, не правда ли? — заметил я.
   — Но и вознаграждение грандиозно, — без колебаний парировал Майкрофт.
   — И каково же оно?
   — Единение в духе.
   — Звучит устрашающе.
   Он еле заметно раздраженно вздрогнул:
   — Возрождение душевной силы.
   Я кивнул, словно сверяясь со списком.
   — Обуздание земной тавматургической потенции.
   Это звучало в самом деле внушительно, хотя черт его знает, что означало. Я почувствовал, что хорошо бы спросить.
   — Если не пройти через все ступени синерджистского развития, — сказал Майкрофт, отвечая на мой вопрос, — то нет надежды понять это. Например, вы допускаете, что огромные источники энергии валяются прямо у нас под ногами?
   Я уловил беспокойство на лицах остальных присутствующих, но Майкрофт сохранял невозмутимость.
   — Конечно, — ответил я. — Все признают, что в земле заключены колоссальные энергетические ресурсы. В этом предположении нет ничего удивительного.
   — Я говорю о гораздо более тонкой, неосязаемой энергии, Майк, но такой же реальной. Нематериальной, но безграничной по своим запасам. И мы, человечество, почти — почти — забыли, как пользоваться этой силой.
   Познание себя, единение, возрождение, потенция, тавматургическое (тавматургическое?), неосязаемое, невещественное (всегда хорошее), а теперь, конечно, человечество — все эти глубокомысленные (и типичные) слова вы найдете в книгах по религии или оккультизму, они звучат прекрасно, но заставляют почесать в затылке, потому что не понимаешь, о чем же, собственно, идет речь.
   — Вы окончательно меня запутали, — прямо сказал я.
   Майкрофт снова улыбнулся бесящей меня улыбкой, и я подумал, что мое тупое непонимание явилось для него облегчением, как будто из-за моих провокаций он слишком о многом проговорился, а теперь может снова отступить. Очевидно, его философию полагалось принимать гораздо меньшими дозами.
   Но Мидж оказалась более настойчивой.
   — И подобным образом вы сумели так быстро вылечить Майка — слив свою волю с этой особой силой? Силой духа, Божественного Духа, о котором вы упоминали?
   Я отхлебнул вина.
   — Ах, такая молодая и такая догадливая! — по-отечески похвалил ее Майкрофт. — Но это не совсем так. Человеческая воля может быть и сама по себе очень могучей.
   Мидж как будто растерялась, и мне захотелось быть к ней поближе. Я подумывал, как она отнесется, если я предложу гостям пройтись.
   Что-то ударилось снаружи об окно — возможно, птица, а возможно, потерявшая ориентацию летучая мышь, — и Кинселла расплескал свое вино. Он и его друзья повернулись к окну, но Мидж по-прежнему не спускала глаз с синерджистского лидера.
   — Когда мы... когда мы разговаривали раньше, на прошлой неделе в Храме, вы сказали мне, что наш индивидуальный дух не теряет своего потенциала, даже если тело умирает и даже если духом пренебрегали во время жизни тела.
   Он медленно кивнул.
   — И вы говорили, что мы, мы сами можем добраться до душ этих умерших.
   — Под руководством, — сказал Майкрофт. — Но к чему такая боязливость? Почему вы так боитесь сказать вслух о своих надеждах? Мы говорили о ваших родителях, и я заверил вас тогда, что душ их можно коснуться. Эта часть человека никогда не умирает.
   — Так вы поможете мне?..
   — Мидж! — Я не хотел, чтобы она продолжала.
   — Нет, Майк. Если это возможно, то я этого хочу. Больше всего! — Она снова повернулась к Майкрофту.
   — И что это даст? — спросил я. — У тебя только еще больше будет разрываться сердце, разве ты сама не понимаешь?
   — Я понимаю вашу заботу о Мидж, — прервал меня Майкрофт. — И именно из-за вашей любви к ней вы должны поддержать ее в этом. Я вижу, вам известно, что она ощущает глубокую потребность помириться со своими родителями.
   — Помириться? — Я посмотрел на Мидж, и она потупилась.
   Майкрофт тоже наблюдал за ней. Он приоткрыл рот в беззвучном вздохе понимания, потом снова откинулся в своем кресле.
   — О чем это вы?.. — Я наклонился и взял Мидж за подбородок, заставив посмотреть мне в лицо.
   — Майк, я...
   Она отвернулась.
   — Вам будет легче, если отвечу я? — проговорил Майкрофт. — Я не знал, что вы не доверили свои переживания Майку, но теперь понимаю. Иногда легче открыться сочувственному незнакомцу, чем любимому человеку.
   — Мидж, если есть что-то, что я должен знать, я бы предпочел узнать это от тебя, — настаивал я. — И лучше бы мы были при этом наедине.
   Джилли прижала руку Мидж своей, и тут заговорил Кинселла:
   — Все это звучит гораздо драматичнее, чем есть на самом деле, Майк. По нашему мнению, чувство вины у Мидж не имеет под собой основания, но его нужно раскопать и выбросить, пока оно не нанесло действительного вреда Мы можем помочь ей в этом.
   — Вины? Что вы болтаете? — Я оглядел их в замешательстве, в раздражении и довольно злобно.
   Мидж резко повернулась ко мне и руками вцепилась мне в ноги.
   — В тот день, когда хоронили отца, когда я оставила маму одну дома — я знала, Майк, я знала, что она наложит на себя руки! Она много раз говорила об этом, еще до его смерти, ей была ненавистна мысль, что она обуза для нас обоих. Когда он умер, мысль о самоубийстве все больше и больше поглощала ее, она думала об этом день и ночь! Но спокойно, без истерики, без эмоций. Она была такой грустной, Майк, но никогда не позволяла себе жалеть себя. И беспокоило ее только одно: что своей немощью она губит мою жизнь! И когда в то утро я оставила ее одну — одну в холодном, пустом доме! — я чувствовала это так сильно, так мощно, но не вернулась. И не попыталась остановить ее!
   Я неистово замотал головой.
   — Ты не могла знать, что она покончит с собой, Мидж. Да, ты могла что-то заметить, поскольку она была так отчаянно несчастна и страдала от физической боли, но ты не протянула ей те таблетки, ты не завязала ей на голове тот пластиковый мешок! Не могу поверить, что все эти годы ты обвиняла себя.
   — Я понимала, что, возможно, удобный случай мог подтолкнуть ма...
   — Возможно! Это не то же самое, что знать наверняка. Это был ее выбор, как ты не понимаешь!
   Да и ради Бога, что было в этом плохого? Тебе не кажется, что твоя мать достаточно настрадалась? Все, что она сделала, — лишь проявила к себе немного милосердия.
   — Это не так просто.
   — Ничто не бывает просто. Но даже если ты так чувствовала свою вину, почему ты пошла к этим людям и рассказала им? Господи, Мидж, что было плохого в том, чтобы рассказать мне?
   — Я крепилась... Я слишком долго крепилась. — Она еще крепче сжала мои ноги. — Это знание никогда так тяжело не давило на меня до последнего времени, Майк. Только поговорив с Майкрофтом, я поняла, что эта вина таилась во мне так долго.
   Друг Майкрофт. Я холодно посмотрел на него.
   И получил некоторое удовлетворение, заметив, что он действительно заволновался. Я тогда ошибочно заключил, что он начинает опасаться моего гнева.
   И тем не менее у него хватало слов.
   — Я просто хотел понять природу глубоко укоренившейся в Мидж печали и, возможно, разрешить ее внутренние сомнения. Разве вы не видите, что ей нужно наше руководство?
   — Я вижу, что вы заставили ее поверить в это. Все, что ей нужно, она получит от меня.
   — Это не та помощь, какую можем оказать мы.
   Он отвлекся, оглядев комнату.
   — Что вы можете? — отрезал я. — Спиритический сеанс — этим вы поможете ей?
   — У нее уникальный дар...
   Его голос затух, когда раздался чей-то стон. Нейл Джоби на полу разодрал воротник рубашки, словно ему не хватало воздуха. В комнате было душновато но не до такой степени.
   — Майк, ты неправильно его понял, — сказала Мидж, искренними глазами смотря на меня. — Синерджизм — это ответ, если правильно применить его. Если...
   — Боже, ты действительно влипла в это дерьмо!
   Она отпрянула, словно я ударил ее.
   Я поскорее изменил тон:
   — Выслушай меня: если бы в тебе и было чувство вины за смерть матери, то вина-то минимальна. Боже, я знаю тебя лучше всех, и ты никогда не скрывала от меня эту историю. А этот тип... — я ткнул пальцем в Майкрофта, — заставил тебя преувеличить в душе твою вину. Разве ты не видишь, как он действует? Тут нет ничего нового — большинство религиозных безумцев давят на чувство греховности у людей, которое сами же и вызывают.
   Но Мидж мотала головой, отказываясь слушать.
   — Ты ошибаешься, — повторяла она — Ты ошибаешься...
   Что-то заставило меня взглянуть на Майкрофта, и я уловил в его улыбке торжество. Но тут же он привычно изобразил дружелюбие, словно прощая меня за глупость.
   — Сукин сын, — спокойно проговорил я.
   Фужер опрокинулся, и по ковру разлилось вино.
   Кинселла посмотрел на пятно, а потом на своего лидера и ментора.
   Но и Майкрофт уже не выглядел таким уверенным.
   Окна дребезжали, и теперь внимание всех обратилось к ним. Я заметил, что Джоби смертельно побледнел и по-прежнему задыхается.
   Наверху заскрипели стропила.
   Резкий звук так напугал Джилли, что она вскочила и посмотрела на потолок.
   — Снаружи сильный ветер, — сказал я, не чувствуя к ней особой враждебности.
   Но Джилли словно не была в этом уверенна.
   Я указал Майкрофту на Джоби:
   — Надеюсь, он не заблюет ковер.
   Теперь и входная дверь за прихожей затряслась в раме.
   Майкрофт встал, подошел к младшему товарищу и положил ладонь ему на лоб. Он что-то тихо пробормотал, но как я ни силился, не смог разобрать ни слова.
   Джоби шумно прокашлялся и нашел в себе силы подняться на колени. Кинселла, сам трясясь, подхватил своего друга сзади и помог встать.
   Даже Джилли покачивалась.
   Майкрофт расположился перед Мидж и рассматривал ее, теперь чуть прикрыв глаза. Неужели действительно это лицо когда-то показалось мне кротким? Гадким его сделали не только тени, но и само выражение. Проявился мистер Хайд.
   Его медленные слова, произнесенные тихим голосом, пронизывали:
   — Помни, мы помогли вам. Поверь в возрождение духа, пойми, что для человеческой воли существует мало барьеров.
   Я бы не удивился, если бы он протянул ей свою визитную карточку.
   Майкрофт оторвал глаза от Мидж и осмотрел комнату еще раз, задержавшись на окнах, а затем возобновил осмотр, его глаза не пропускали ничего.
   До нас донесся другой звук, он шел откуда-то сверху — приглушенный стук, почти что легкая вибрация, то учащающаяся, то замедляющаяся, то более громкая, то затихающая.
   Бешеное хлопанье крылышек.
   Поняв, откуда исходит шум и кто его производит, я занервничал вместе с гостями.
   — Майкрофт, — сказал Кинселла, и в его тоне слышалась мольба, — пора уходить.
   Джоби, заметно обмякший, явно был согласен с этим. Казалось, у троих синерджистов иссякали силы, все трое очень побледнели.
   Оконные рамы так сотрясались, что я подумал, они сейчас разлетятся. Теперь и я вскочил на ноги, и только Мидж продолжала сидеть.
   — Я провожу вас, — сказал я.
   Майкрофт обернулся ко мне, в его взгляде не было никакой враждебности, он просто оценивал.
   — Вы не должны мешать ей, — сказал он.
   — Чего я не пойму — почему вы так заинтересовались Мидж? — ответил я, невольно ощущая какую-то дрожь. — Вы всегда устраиваете такие происшествия, чтобы обратить нового члена?
   Внешне его манеры были непринужденны, даже небрежны, но выдавали его глаза, которые все время бегали, стреляя туда и сюда, как у исследователя джунглей, ожидающего из зарослей отравленной стрелы.
   Мидж, сгорбившись на диване и обхватив руками колени, проговорила:
   — Может, вы прекратите говорить обо мне, будто меня здесь нет? Майк, существуют вещи, которые тебе неинтересны и в которых ты ничего не понимаешь, так что, пожалуйста, не вмешивайся. Эти люди — мои друзья, наши друзья, и они заботятся о моем душевном спокойствии.
   — А я, думаешь, не забочусь?
   — Так покажи это! Помоги мне!
   — Мы поговорим об этом, когда они уйдут, — проговорил я с большим спокойствием, чем ощущал.
   — Да, поговорите, — сказал Майкрофт, снисходительный ублюдок. — Майк имеет право на собственное мнение. Нетрудно понять его скептицизм, учитывая плохую рекламу и предубежденность, которые навлекают на себя секты, подобные нашей. Как они ни искажают истину, многие наши члены мирятся с этими предрассудками и терпимы к ним. Мы научились терпению.
   Но мое терпение иссякло. Я подошел к двери и встал там с недвусмысленным предложением.
   Майкрофт улыбался, но я видел в его улыбке жестокость. Он нагнулся к Мидж и коснулся ее лба, как раньше проделал это с Джоби.
   Бешеное, хотя и приглушенное хлопанье сверху было трудно не замечать, и в комнате стало вдруг очень жарко и душно, несмотря на ветер на улице, который чуть не высаживал окна.
   Я резко обернулся, когда входная дверь за прихожей вдруг затряслась на петлях и запорах.
   Встревоженный, я попятился, но синерджистов это вывело из оцепенения. Трое младших членов сбились вместе, и Майкрофт жестом скомандовал им следовать за ним. Они прошли мимо меня, как отряд скаутов, спешащих домой, Кинселла и Джилли поддерживали Джоби. Я не без удовольствия заметил, что даже их вожак слегка увял в душной атмосфере.
   Летучие мыши в мансарде к этому времени совершенно обезумели, и я подумал, что причиной их беспокойства мог быть странный шторм, пронесшийся под навесами крыши и создавший на чердаке вихрь. Мне казалось, что я слышу слабый писк, но отнес это на счет разыгравшегося воображения.
   Майкрофт задержался у двери в прихожей, и на мгновение я подумал, что он собирается выйти через нижнюю дверь, но он обернулся к Мидж и проговорил:
   — Я готов быть твоим союзником в любое время, когда понадоблюсь, когда ты найдешь в себе мужество. А чтобы найти, нужно искать.
   Она смотрела на него, маленькая, растерянная, ее руки по-прежнему обхватывали колени, но в ответ не сказала ничего.
   Потом Майкрофт прошел в прихожую и без колебания дернул входную дверь. Дверь открылась.
   Я ожидал, что сейчас внутрь ворвется шквал, и приготовился. Но ничего не было. Даже легкий ветерок не пошевелил мои волосы.
   Майкрофт шагнул в ночь, остальные столпились у него за спиной, словно боясь отстать, а я поспешил к двери, чтобы запереть ее. Но прежде, чем сделать это, я посмотрел, как гости преодолевают каменные ступени; темнота замедляла спуск. Не предвидь я вызванных этим для меня же самого неудобств, я бы пожелал, чтобы хоть один из них упал и сломал ногу.
   Синерджисты скрылись за поворотом, и я немного расслабился, более чем довольный, что не вижу их больше. Но удивленно моргал в темноте, не понимая, как все так быстро успокоилось. Насколько я мог видеть, не шевелилась ни травинка, не колыхался ни листочек. Воздух был мягок и свеж, было приятно дышать.
   А когда я снова вошел в дом, заперев за собой дверь, то даже летучие мыши утихомирились — сверху не доносилось ни звука.
   И только тяжелый, затхлый запах тревожил меня.

Призраки

   Но это было еще не все в ту ночь.
   Когда позже я проснулся, в спальне было очень темно, тени смешались между собой, и некоторые части мебели стали больше, чем были на самом деле, превратились в зловещие силуэты, которые не просто замерли, а словно затаились.
   Мидж сидела на кровати рядом, и меня разбудило то ли ее движение, то ли созданное ею поле напряжения, потому что она не прикасалась ко мне и не звала.
   Меня охватила тревога, и, не таясь, я приподнялся на локте. Когда я прикоснулся к Мидж, ее рука была одеревеневшей и неподатливой, а кожа покрыта пупырышками.
   — Что случилось? — прошептал я настойчиво, сам не понимая, почему шепчу.
   Мидж ответила не сразу.
   Я потянулся к выключателю на лампе, но Мидж меня остановила.
   — Они были здесь, — прошептала она. — Ах, Майк, они были здесь.
   Я повернулся к ней и в темноте схватил за плечи.
   — Кто был? О чем ты?
   Она задрожала в моих руках.
   — Я чувствовала их обоих. — В ее шепоте слышался какой-то неуверенный трепет. — Я чувствовала, что могу протянуть руку и потрогать их. Они были здесь, в этой комнате.
   — Мидж, о ком ты, черт побери?
   Я услышал, что она плачет, но когда заговорила снова, в ее голосе не было печали.