Она упала на что-то, и ее руки под тонким покрывалом скатерти нащупали нос и открытый рот на чьем-то обращенном кверху лице... Она заползла на штабель тел и, распихивая во все стороны трупы, стала закапываться в них. Она то и дело вздрагивала, уклоняясь от ледяных губ, касающихся ее щеки, от гостеприимных объятий, сведенных смертной судорогой рук... Казалось, трупы прижимались к ее телу, пытаясь похитить тепло живого человека. А женщина, подобно трупам, старалась не дышать, опасаясь, что даже слабый звук дыхания выдаст ее. Даже сердце ее, казалось, билось слишком громко для этой компании. Закопавшись поглубже под эти удушливые свертки, женщина беззвучно молилась. Сами собой пришли молитвы, которые она не вспоминала с детства. Трупы плотно лежали вокруг, будто замыслив во что бы то ни стало охранять ее норку. Женщина вполне могла бы не привлечь внимания крыс, если бы в дверь не ворвались другие беженцы. Следом за ними ринулись крысы. Они мгновенно подавили людей своей численностью и в считанные минуты повалили всех на пол. От пронзительного визга и крика несчастных женщина потеряла сознание. Большинство людей, ворвавшихся в бар-мертвецкую, были убиты. Тех, кто пока еще остался жив, дожирали крысы. Время от времени раздавались вскрикивания и стоны съедаемых заживо людей.
   Потом наступила тишина... Женщина подумала, что теперь она в безопасности. В это время ей показалось, что кто-то рыщет среди трупов, кто-то скребется, издавая странные, как бы младенческие звуки. Тяжесть трупов сдвинулась с ее тела. Кто-то, принюхиваясь, тыкался в обвисший жир ее бедра. Что-то начало покусывать сбоку за шею.



Глава 21


   Она поскребла чесавшуюся щеку. Глаза ее все еще были закрыты, чувства по-прежнему сковывал сон. Насекомое между тем двинулось дальше в поисках более легкой добычи. Пробуждение Кэт было внезапным. Она моргала, как внезапно прозревший слепец, захваченная врасплох вернувшимся страхом. Но сколько она ни таращила глаза, густой белый туман не желал исчезать.
   Спустя несколько минут она сообразила, что дождь кончился и теперь под лучами солнца от мокрой земли поднимаются испарения. Испарился и ее страх. Они все-таки спаслись из этого подземного убежища и от его чудовищных тварей. Бегство через руины города стало для них продолжением мук. Страх идущего по пятам преследования гнал людей через дождь, и каждая зигзагом пронизывающая небо вспышка молнии заставляла их вздрагивать, а грохочущий следом гром сгибал до земли. Останавливались они только, натыкаясь на относительно чистое место. Тогда все валились на землю, насквозь промокшие, обессилевшие, на глазах утрачивающие желание продолжать путь. Кэт едва ползла. Калвер поддерживал ее. Иногда по ночам дождь и сам, казалось, изнемогал от усталости. Наконец, после стольких бесконечных недель кошмара, стихия смилостивилась над ними. Дневной зной был влажным, в раскаленном воздухе монотонно жужжали насекомые, а небо было подернуто яркой белой дымкой. И только едва различимое пятно света позволило определить, где находится солнце. Кэт посмотрела на часы. Было почти 11.20. Стало быть, они проспали все утро. Рядом с ней неподвижный, как мертвец, лежал Калвер. Его рука прикрывала лицо Кэт, как будто во сне он защищал ее глаза от едва пробивающихся сквозь туман лучей солнца. А может быть, он защищал их от грядущих ужасов. Стараясь не потревожить Калвера, Кэт приподнялась на локте и осмотрелась.
   На расстоянии ярдов примерно тридцати туман был почти непроглядным. Правда, время от времени теплые потоки воздуха разрывали эти движущиеся непроницаемые покровы, мимолетно обнажая скрытый ими изуродованный пейзаж. Кэт дрожала, хотя ее тело буквально истекало потом.
   Приютившая их местность когда-то была парком, зеленым оазисом, изборожденным дорожками и окруженным высокими, некогда изящными зданиями. С одной стороны располагались старинные юридические конторы адвокатской корпорации Линкольна. Этот комплекс целиком состоял из зданий, построенных еще в XVI и XVII веках. Некогда здания эти отделяла от парка высокая стена. Самой стены теперь уже не существовало, не было и юридического городка. Кэт знала, что его жители еще прошлой ночью сумели выкарабкаться из руин. Она была уверена, что остальные здания, окружавшие парк, тоже рухнули, хотя и не видела этого. Вне всякого сомнения, невысокие каменные здания суда, и среди них – огромный готический Королевский суд, стоявшие по соседству, тоже превращены в груду искореженных камней. До катастрофы этот парк, с его теннисными кортами и прочими спортивными площадками, кафетерием и лужайками, окруженными уютными скамейками, кипел суматошной жизнью. Особенно оживленно здесь было во время ленча, да еще весною и летом, когда его наводняли служащие местных контор, выбиравшиеся сюда, чтобы хотя бы немного отдохнуть от городской суеты. Теперь же и трава и деревья – там, где они остались, – были обожжены дочерна, и единственное, что осталось от этой бурной жизни, были суетящиеся насекомые. Их несмолкаемое жужжанье заменило смех и веселые голоса.
   И тут Кэт заметила, что необычность заключалась не только в слишком большом скоплении насекомых, но и в непривычно крупных размерах многих из них. Быть может, они олицетворяли то смирение, которому было суждено унаследовать нашу Землю?
   Проснулся Калвер. Он пошевелился и слегка застонал. Кэт повернулась к нему. Его глаза мерцали, и она заметила в них настороженность и энергичность. Но было в них и нечто другое: призрак страха на мгновение промелькнул во взгляде Калвера, когда он всматривался в медленно движущиеся волны тумана. Кэт быстро дотронулась до его лица.
   – Все хорошо, – сказала она ласково. – Мы спаслись. Калвер слегка расслабился и удивленно посмотрел на светлое небо.
   – Жарко.
   – И влажно. Почти как в тропиках. Должно быть, солнце там, за туманами, совсем рехнулось.
   – Как ты думаешь, где мы?
   – Совершенно уверена, что это луга адвокатской корпорации Линкольна.
   – Угу, я знаю это место, – сказал Калвер, приподнявшись на локтях.
   – Да, когда-то здесь было славненько. Он повернулся к Кэт, и она прочла во взгляде его немой вопрос.
   – Я в порядке, – успокоила она его. – Чуть-чуть потрепана, чуть-чуть побита, но жива.
   – Всем удалось выбраться?
   – Не знаю точно, но думаю, да. Хотя подожди. Стрэчен не выбрался.
   От нахлынувших воспоминаний его глаза сузились, как от боли.
   – Значит, инженер погиб. Двое других утонули еще до того, как мы попали в шахту. И еще Фарадей. И те другие – Брайс...
   – Думаю, у них не было ни шанса. Там все взорвалось еще до того, как мы добрались до вентиляционной установки. К тому же пожар...
   Плечи Кэт передернула дрожь. Калвер оценивающе смотрел на девушку. Кэт всем своим существом ощутила, какой неприглядной, какой замарашкой она выглядит сейчас – в изодранной одежде, со спутанными волосами, грязной, вымазанной разной дрянью кожей. Но Калвер видел иное. Необыкновенную нежность ее лица, печаль в карих глазах. Разорванная мужская рубашка, в которую была одета Кэт, была слишком велика ей, и от этого девушка казалась маленькой, беззащитной и значительно моложе своих лет. Суровые испытания не испортили ее кожу, а грязное лицо и изодранная одежда придавали Кэт трогательный облик девочки-беспризорницы. Калвер привлек ее к себе, и они немного отдохнули в объятиях друг друга.
   – Ну и что же дальше? – наконец спросила она. – Куда же мы теперь пойдем?
   – Думаю, что об этом лучше спросить у Дили, – ответил Калвер. Вокруг, несмотря на продолжительный дождь, чувствовался едкий запах гари. Неподалеку на земле лежало длинное почерневшее дерево, похожее на гигантскую дубинку из древесного угля. Испарения, поднимавшиеся из земли, дополняли эту мистическую картину опустошения.
   – Кажется, Дили любит секреты, – сказал Калвер, вновь повернувшись к девушке. – Это буквально написано на его лице.
   – А ты не думаешь, что он забыл в этих передрягах все свои тренировки по гражданской обороне?
   – Но ведь как раз для таких передряг его и тренировали! Синдром “свои и враги” действует независимо ни от чего. Я вот только боюсь, что теперь осталось больше “врагов”, чем “своих”. Но, в общем-то, это всегда так и планировалось.
   – У нас есть хотя бы один шанс?
   – Пока с нами Дили, шанс есть. Помнишь, я ведь только из-за него пошел на биржу Кингсвея?
   – Тогда ты был ему нужен.
   – При всем его коварстве, думаю, он не бросит нас. Кроме того, вряд ли ему захочется путешествовать в одиночестве по развалинам города: слишком уж велика опасность.
   – Опасность?
   – Крысы, например.
   – Ты считаешь, что они могут выбраться наружу?
   Калвер кивнул.
   – Им здесь есть чем поживиться. Взгляни на этих насекомых: они стали такими от радиации, и хотя, возможно, здесь осталось для них не так уж много растительности, кругом хватает и другой пищи.
   Кэт не стала спрашивать, что он имел в виду под “другой пищей”.
   – Те, кому надо, ко всему приспосабливаются ловко и быстро. Что же касается крыс, то они, возможно, инстинктивно стремятся к господству. Вспомни, как они атаковали нас там, в убежище. Да, конечно они чувствуют себя неуютно при ярком дневном свете, но ведь им ничего не стоит подождать до сумерек. И тогда, как мы хорошо знаем, это уже будут взбесившиеся звери. Так что прокладывать путь через руины – занятие небезопасное: стоит только сломать ногу, и серьезной беды не миновать. Дили хорошо понимает это. Да и мне не стоит забывать о своей лодыжке.
   Кэт наклонилась осмотреть раненую ногу Калвера и вздрогнула, заметив дыры, прогрызенные в его пропитанном кровью носке. Даже в верхней части высокого ботинка видны были следы укусов и кровь. Расшнуровав ботинок, она сняла его и стала осторожно скручивать с ноги Калвера искусанный носок. К счастью, опухоли на ноге не было.
   – Когда же это крыса схватила тебя? Можешь вспомнить?
   – Еще бы! – ответил Калвер. – Это было как раз перед тем, как мы закрыли отверстие в вентиляционной шахте. Фэрбенк помог мне отбиться.
   – Надо прочистить рану.
   Она вытащила из кармана измятый, но еще не использованный носовой платок.
   – Я пока просто оберну его вокруг ноги, а сверху снова натяну носок, чтобы держалась повязка. Надо бы найти что-нибудь такое, чтобы промыть рану. И еще нам нужен антисептик.
   – Слава Богу, что Клер постоянно давала нам лекарства от болезней, которые они разносят.
   При этих словах по лицу Кэт пробежала тень: она вспомнила о страшной смерти доктора Клер.
   – И ухо у тебя прокушено, Стив, – сказала она Калверу, складывая платок, чтобы сделать некоторое подобие бинта. – И еще на виске ужасная рана. Это все надо осмотреть.
   Калвер потрогал раны, закрыл глаза, но тут же быстро открыл их: его мысли вдруг приобрели необыкновенную ясность. Он изумленно смотрел на окружавший их густой туман, и Кэт почувствовала, что ему страшно. Решив, что это реакция на события минувшей ночи, она быстро положила ему руку на плечо.
   – Ты сделал все, что мог, для каждого из них, Стив. Пусть это тебя не мучит. В конце концов, ты не в состоянии отвечать за жизни каждого из нас.
   – Знаю! – резко ответил он и отодвинулся.
   Но Кэт не обиделась, а просто передвинулась вместе с ним.
   – В чем дело, Стив? По-моему, ты что-то утаиваешь от меня. Клер мне говорила о чем-то таком... Там, в убежище, когда ты болел. Ты тогда все время бредил, болтал, звал кого-то... Клер считала, что ты зовешь какую-то женщину или девушку, словом, кого-то, кто значил для тебя очень много. Она, кажется, утонула? Ты никогда не говорил мне об этом, Стив, никогда, за все время, что мы находились в убежище. Может, расскажешь сейчас?
   Кэт с удивлением увидела на лице Калвера улыбку, правда, горькую.
   – Клер просто не поняла. Я звал не кого-то, близкого мне, и не девушку. Я звал машину.
   Кэт в замешательстве уставилась на Калвера.
   – Да, я звал этот проклятый вертолет. Не человека, не жену и не любовницу, а С-61, вертолет модели Сикорского. – Короткий смешок Калвера подчеркнул всю его горечь. – Я разбил эту проклятую штуку из-за своей собственной идиотской безалаберности.
   Кэт успокоилась. Хотя никак не могла понять, почему это воспоминание до сих пор преследует его. Будто читая ее мысли, Калвер добавил:
   – Я грохнулся с ним прямо в море, и восемнадцать человек пошли на дно вместе с машиной.
   Теперь ей все стало понятно: его замкнутость, равнодушие к окружающему, решения, которые ему приходилось принимать... И вместе с тем – безрассудная отвага при спасении других, рискованные поступки. По каким-то причинам он винил себя в гибели этих восемнадцати человек и, сумев уцелеть, теперь с пренебрежением и безразличием относился к собственной жизни. Нет, он не хотел умереть – уж в этом-то она была уверена. Но и жить-то хотел не больше. Так что, похоже, гнала его вперед одна цель – помочь выжить другим, начиная с первых же минут, с Алекса Дили. На мгновение Кэт заколебалась. Нет, она должна отважиться и спросить его, она должна узнать, насколько оправданно его чувство вины.
   – Может быть, все-таки расскажешь мне, что же тогда случилось? – попросила она.
   По его серо-голубым глазам пробежал холод, и Кэт подумала, что Калвер откажется. Он скользнул по Кэт невидящим взглядом и снова изумленно и внимательно вгляделся в туман. Казалось, что Калвер пытается проникнуть взглядом сквозь белесую дымку и вглядеться в скрытые за ней разрушения. Какая-то внутренняя борьба происходила в нем. Наконец он решился. Возможно, его собственная вина бледнела перед этой скрытой туманом безбрежной и ужасающей панорамой, являвшей собой обвинительный акт виновности всего человечества. А может быть, он просто не выдержал этого добровольно наложенного на себя наказания и чувствовал, что признание – и исповедь? – наконец изгонят прочь его демонов. Как бы там ни было, он откинулся на выжженную траву и начал рассказывать:
   – Много лет назад, когда угас этот нефтяной бум вокруг Северного моря, крупные фрахтовые компании стали испытывать отчаянную нехватку вертолетчиков для переброски артелей буровиков туда и обратно. Компания “Бристоу” могла взять опытного пилота и сделать из него не менее опытного вертолетчика за три месяца, правда, не неся при этом никакой ответственности за его подготовку. Договор о работе заключался в этих случаях минимум на два года, и это было единственным условием. Я нанялся к ним, прошел у них подготовку, но, к сожалению, мне не удалось полностью выполнить этот контракт.
   Избегая взгляда Кэт, Калвер ладонью отбросил в сторону муху, жужжавшую у его головы.
   – И оплата и условия были прекрасными, – продолжал он, – сама компания тоже. Никакого особого риска не было, поскольку при плохих погодных условиях полеты запрещались. Правда, порой мы все же попадали в аварийные ситуации: плохая погода время от времени застигала нас врасплох. В то самое утро я летел над открытым морем, и все поначалу было прекрасно: сияющее солнце, спокойная гладь воды, легкий ветерок. Думаю, если бы было иначе, никто бы из нас не уцелел.
   Он снова надолго замолчал, и Кэт подумала, что Калвер передумал, решив не бередить рану. Он взглянул на девушку, словно прося ее о доверии, и Кэт дала его, придвинувшись вплотную и опустив голову на плечо Калвера.
   – Загрузка в тот раз была полной, – продолжил наконец Калвер. – Двадцать шесть пассажиров – инженеры, монтажники, сменная медицинская “команда и все прочие были веселы, радуясь отличной погоде. Помню, солнце так ярко и весело освещало воду, будто под нами было всего-навсего огромное безмятежное озеро. Мы шли на высоте полутора тысяч футов по направлению к нужной нам нефтяной вышке. Вскоре мы были уже над ней. Я пролетел мимо и начал снижаться до необходимого уровня.
   Кэт подняла голову и недоумевающе посмотрела на него.
   – Извини, – сказал он. – Дело в том, что обычная процедура приземления к буровой вышке такова: сначала надо пролететь миль пять за нее, потом спуститься до двухсот футов и взять обратный курс. Предпочтительно, чтобы при этом ветер дул сзади. Вышка в это время подает сигналы локаторам. На расстоянии в одну милю изображение с экрана локатора исчезает. После этого можно уже полагаться на прямую видимость.
   Все было нормально, никаких проблем – ни единой! Я все еще шел обратным курсом, уже выравнивая вертолет для посадки, как вдруг мы с ходу врезались в густой морской туман.
   Калвер затрепетал, тело его напряглось. Кэт крепко обняла его.
   – Это случилось неожиданно, но причин для тревоги не было. Я развернул машину и направился назад, спустившись еще ниже, чтобы держать в поле зрения море. Мне следовало бы подняться над кромкой тумана, но я был уверен, что мы находимся где-то рядом с вышкой и вот-вот выйдем из тумана. Но, видишь ли, направление тумана переменилось, и он двигался в ту же сторону, что и мы, – вот почему он возник перед нами так внезапно. И в результате я безо всякого предупреждения остался вообще без всего, на что можно было бы положиться. Короче – я промахнулся.
   Конечно, я должен был включить пилотажные приборы, но я был твердо уверен, что интуиция меня не подведет и мы выберемся из тумана. Все, что я мог предпринять, – это поддерживать постоянную высоту. Управление Гражданской авиации на подобные случаи имеет даже специальный термин – “дезориентация пилота”, то есть когда летчик испытывает непреодолимую тягу больше верить своим ощущениям, чем показаниям приборов. Говорят, это явление распространено даже среди самых опытных экипажей. В общем, выходит, что моя глупость стоила этим людям жизни.
   – Стив, ты не должен винить себя. – Она дернула его за воротничок, словно пытаясь вбить в него здравый смысл.
   – Нет, должен, и я виню, – ответил он спокойно. – Каждый летчик, потерявший свою машину и убивший своих пассажиров, а сам уцелевший, испытывает то же самое. Даже если никто не тычет в него пальцем. Это нечто такое, от чего никуда не спрячешься.
   Кэт поняла, что спорить с ним сейчас бессмысленно.
   – Расскажи мне, что же случилось дальше, – сказала она, и на этот раз Калвер продолжил свой рассказ без колебаний.
   – Мы врезались в море и отскочили от него. Ударились еще раз, и пол распоролся. Видимо, при этом был поврежден также и один из плавучих резервуаров, потому что, когда мы ударились в следующий раз, вертолет сделал что-то вроде сальто-мортале и пошел ко дну. Я оказался за бортом, легкие были полны ледяной воды. Не спрашивай меня, как я выбрался из вертолета, – я просто не помню. Может быть, через спасательный люк, а может быть, выплыл через пропоротый пол. Я был в полубессознательном состоянии, но все же смог разглядеть под собой вертолет. Он стремительно уходил на дно, исчезая в этой бездонной тьме. Я вынырнул на поверхность, отхаркивая воду и почти ничего не видя от слез: это мрачное видение уже стало проделывать надо мной свою особую пытку. Я попробовал освободиться от спасательного жилета, чтобы вернуться туда, вниз, помочь тем, кто все еще томился в ловушке, внутри вертолета. В общем, сделать что-то такое, чтобы освободиться от своей вины немедленно, сию минуту, даже если это будет стоить мне жизни! Но тут чьи-то руки подхватили меня и удержали на месте. Оказывается, мой младший пилот тоже спасся, и теперь он цепко держал меня. Ему помогал один из уцелевших монтажников. Они не дали мне нырнуть, и порой я до сих пор проклинаю их за это.
   Только восьмерым из нас удалось выбраться. Тела некоторых остальных были извлечены из воды позже, но большинство ушло на дно вместе с моим “Сикорским”. Нам здорово повезло, что как раз в это время другой вертолет готовился к полету на вышку, находившуюся неподалеку от той, куда направлялись мы. Когда нас потеряли в эфире, а на экране локатора исчез наш сигнал, тот вертолет послали разыскивать нас. К тому времени, когда он долетел до места последнего контакта с нами, кромка тумана уже сместилась и нас стало видно. Они подняли нас на борт лебедкой, и как раз вовремя: еще немного – и мороз расправился бы с нами, даже несмотря на то, что сама погода была не слишком холодной.
   Калвер глубоко и протяжно вздохнул, как будто вместе с рассказом часть его боли ушла. Голос его стал вялым, лишенным эмоций.
   – Обломки вертолета так и не удалось поднять, поэтому у следователей не было уверенности, повреждение ли приборов привело к катастрофе или нет. Но, по моему собственному отчету и отчету второго пилота, была принята формулировка “дезориентация пилота”. Управление Гражданской авиации редко классифицирует это как признак некомпетентности или халатности, так что никаких мер против меня принято не было. Конечно, это была моя вина, но не официально, и никто не настаивал на каких-либо обвинениях.
   – И тем не менее ты до сих пор винишь себя, – сказала Кэт.
   – Если бы я точно следовал инструкции, эти люди и сегодня были бы живы.
   – Я ничего не могу сказать на это, Стив. Было бы банально говорить, что аварии случаются всегда, и даже с самыми осторожными. А вот то, что тебя не обвинили, даже с глазу на глаз, безусловно, освобождает тебя от всякой ответственности за это.
   – Дело в том, что компания не предложила мне доработать до окончания контракта.
   – И тебя в самом деле это тревожит? Господи, да они же просто не могли быть такими бессердечными, чтобы настаивать на этом!
   – Но для меня, быть может, это было бы самым лучшим выходом – летать тем же самым маршрутом и постараться делать все так же, как обычно.
   – Но твои-то наниматели откуда могли знать это? Может быть, это оказалось бы самым ужасным, что только можно было сделать! Я просто не могу поверить, что ты настолько глуп, чтобы позволять вине так долго отравлять тебе жизнь!
   – Это не так, Кэт. Ох, как это было тяжело и как долго тянулось. Очень долго. Но понемногу все эти мысли как-то сами собой попрятались по закоулкам сознания. В других компаниях после этой аварии меня принимали не очень-то хорошо, несмотря на выводы расследования. А мне отчаянно хотелось вернуться назад, в воздух. Мне надо было найти успокоение в самом себе.
   Пот, выступивший на его лбу, был вызван не только влажным воздухом, но чем-то большим.
   – Слава Богу, вовремя подоспел один старый приятель. Мы с Гарри Маккеем вместе учились летать и в течение многих лет более или менее поддерживали контакт. И вот он предложил мне создать вместе с ним собственную фрахтовую компанию: он бы занимался деловой стороной вопроса, ну а я бы летал. У Гарри уже было немного своих денег, и он знал, где их достать еще. Конечно, несколько лет нам бы пришлось сидеть по уши в долгах, но, понимаешь, это была бы наша собственная компания, и в конце концов все доходы стали бы нашими. Я ухватился за этот шанс, – долги не долги, прибыли не прибыли – черт с ними! С этой минуты мы были так заняты, что мне было несложно держать эти страшные воспоминания в загоне. Но и тогда я все время сознавал, что они притаились на той отмели, с которой в любой миг могли соскользнуть...
   – Или рассыпаться в прах. И ты до сих пор думаешь об этом? Он повернул голову, чтобы видеть ее лицо.
   – Ты, оказывается, безжалостнее, чем кажешься.
   – Нет, просто я ненавижу, когда кому-то доставляет удовольствие заниматься самоистязанием. Ты был оправдан и расследованием, и твоей компанией, хотя, между прочим, все любят отыскивать козлов отпущения! Мне кажется, ты наказываешь себя сам, потому что этого не сделали власти. Может быть, ты захочешь взвалить на свою совесть еще и это всемирное разрушение? Хорошо, дорогой, можешь прихватить и мою часть этого бремени. Мне она не нужна.
   – Ты бываешь чертовски...
   – ...глупой? В самом деле? А разве не комплекс вины считается главным признаком психопатии? Калвер улыбнулся.
   – Так ты, значит, говоришь это, чтобы вытряхнуть меня из ступора жалости к себе самому?
   Кэт в гневе попыталась было отодвинуться от него, но Калвер удержал ее.
   – Прости, – сказал он. – Я понимаю, что ты пытаешься сделать, и вовсе не смеюсь над тобой. Более того, могу даже признаться, что благодарен тебе. Но, видишь ли, даже просто рассказ об этом уже помог мне. Это было словно я выпустил что-то из себя, высвободил эти воспоминания. Возможно, все это время я был чем-то вроде тюремщика своих воспоминаний, а они только и хотели вырваться на волю! И то, что ты сказала об этом всемирном разрушении, тоже отчасти правда. Оно, конечно, не преуменьшает значения той аварии, но в каком-то смысле затмевает его.
   – А ты никому раньше не рассказывал об этой аварии? Только мне? – смягчившимся голосом спросила Кэт.
   – Ну, только паре человек, в частности, Гарри. Обычно во время пьянок.
   – А вторым человеком была женщина?
   – Нет. Честно говоря, это был доктор. Не какой-нибудь особенный профессионал, а самый обычный врач. Хочешь, чтобы я рассказал об этом?
   Она кивнула и снова уткнулась в его плечо.
   – Примерно через год после той аварии у меня вдруг началось воспаление мошонки. Во всяком случае, я так это ощущал. Можешь, конечно, смеяться, но когда с мужчинами случаются подобные штуки, они боятся самого худшего. Какое-то время я пустил это на самотек, но лучше не становилось. В конце концов, я отправился к своему доктору, и он определил это как воспаление простаты, сказав, что это результат стресса. Я предположил, что мои полеты в принципе были занятием, вызывающим стресс, но доктор выдвинул более грустную версию. Он объяснил, что после того, как мой вертолет утонул и все эти люди погибли, я стал сдерживать свои эмоции, никогда не позволял себе нервных срывов, которые, естественно, возникают у людей. Понимаешь, совсем не обязательны серьезные, истерические срывы, а просто небольшой нервный коллапс. Но я и этого не позволял себе, а организм не обманешь. Вот воспаление простаты и стало физической реакцией, как бы заместившей психическую. Но болезнь, по счастью, не стала хронической – так, небольшое неудобство в течение некоторого времени. И в конце концов все прошло.