Херберт Фрэнк. Еретики Дюны

   — Расскажи мне о Бене Джессерит, Хедли.
   Туек кинул резкий взгляд на взрослых вокруг Шиэны, не улыбнулся ли кто? Он не знал, как относиться к тому, что Шиэна называет его просто по имени. С одной стороны, это было унизительно, с другой — она оказывала ему почет таким личным обращением.
   «Бог тяжко меня испытывает», — подумал он.
   — Преподобные Матери — хорошие люди? — спросила Шиэна.
   Туек вздохнул. Все отчеты подтверждали, что Бог сохранял осторожность насчет Ордена. Слова Бога внимательно изучались, и были, в конце концов, вверены истолкованию Верховного Жреца. Бог не позволял Ордену угрожать его Золотой Тропе.
   — Многие из них — хорошие, — сказал Туек.
   — А где ближайшая Преподобная Мать? — спросила Шиэна.
   — В посольстве Ордена, здесь, в Кине, — ответил Туек.
   — Ты ее знаешь?
   — Много Преподобных Матерей в Оплоте Бене Джессерит, — сказал он.
   — Что такое Оплот?
   — Это то, как они называют свой дом здесь.
   — Какая-то одна Преподобная Мать должна быть старшей. Ты знаешь, какая?
   — Я знал ее предшественницу, Тамалан, но эта — новенькая. Она только что прибыла. Ее зовут Одраде.
   — Какое смешное имя.
   Туек и сам так думал, но вслух сказал:
   — Один из историков говорил мне, что это видоизменение имени Атридес.
   Шиэна задумалась над этим. Атридесы. Это была семья, из которой произошел на свет Шайтан. До Атридесов здесь были только Свободные и Шаи-Хулуд. Устная История, которую народ сохранял, несмотря на все запреты жречества, содержала перечень родословных самых значительных семей Ракиса. В своей деревне Шиэна не раз слышала эти имена по вечерам.
   «Муад Диб родил Тирана».
   «А Тиран родил Шайтана».
   Шиэне не хотелось спорить и доказывать правду Туеку. Да и вид у него сегодня усталый. Она просто сказала:
   — Приведи мне эту Преподобную Мать Одраде.
   Кипуна подняла руку ко рту — скрыть торжество злорадной улыбки.
   Туек в полном ужасе отпрянул. Как мог он повиноваться такому требованию? Даже ракианское жречество не может повелевать Вене Джессерит! И что, если Орден ему откажет? Может ли он предложить дар меланжа? Это могло бы стать признаком слабости! Преподобные Матери могли начать торговаться! На свете тяжело сыскать более прижимистых торгашей, чем холодноглазые Преподобные Матери Ордена. Эта новенькая, Одраде, выглядит, как раз одной из худших.
   Все эти мысли промелькнули в уме Туека в одно мгновение.
   Вмешалась Каниа, предоставив Туеку нужную подсказку.
   — Может быть, приглашение Шиэны могла бы передать Кипуна, — сказала Каниа.
   Туек метнул взгляд на юную жрицу-послушницу. Да! Многие подозревали (и Каниа явно среди них), что Кипуна — шпионка Бене Джессерит. Разумеется, каждый на Ракисе шпионил за каждым. Туек изобразил самую любезную улыбку и кивнул Кипуне.
   — Ты знаешь кого-нибудь из Преподобных Матерей, Кипуна?
   — Некоторые из них мне известны, мой Владыка Верховный Жрец, — ответила Кипуна.
   «По крайней мере она все еще проявляет надлежащее почтение!»
   — Превосходно, — сказал Туек. — Не была бы ты столь добра, передать это небесное приглашение Шиэны в посольство Ордена?
   — Я постараюсь из всех моих ничтожных сил, мой Владыка Верховный Жрец.
   — Я уверен, что ты постараешься!
   Кипуна начала горделиво поворачиваться к Шиэне, осознание успеха нарастало в ней. До смешного легко было, используя технику Ордена, спровоцировать это желание Шиэны. Кипуна улыбнулась и открыла рот, чтобы заговорить. Движение на парапете, приблизительно в сорока метрах позади Шиэны, привлекло внимание Кипуны. Что-то там блеснуло в солнечном свете. Что-то маленькое и…
   Со сдавленным криком Кипуна схватила Шиэну, откинула ее потрясенному Туеку и крикнула:
   — Бегите!
   Пбсле этого Кипуна метнулась по направлению к быстрому яркому пятнышку — крохотному самонаводчику, за которым тянулась длинная шигавировая нить.
   В свои молодые годы Туек играл в лапту. Он инстинктивно поймал Шиэну, а потом осознал опасность. Повернувшись с извивающейся и протестующей девочкой в руках, Туек кинулся к открытой двери башенной лестницы. Он услышал, как дверь захлопнулась за ним, и быстрые шаги Кании у него за спиной.
   — Что это? Что это? — крича, Шиэна молотила кулачками по груди Туека.
   — То, Шиэна, то! — Туек задержался на первой лестничной площадке. Отсюда в сердцевину здания вели и спусковой желоб, и суспензорный спуск. Каниа остановилась рядом с Туеком. Она запыхалась, в тесном пространстве ее дыхание звучало тяжело и громко.
   — Это убило Кипуну и двух твоих охранников, — выдохнула Каниа. — Разрезало их! Я видела. Боже, сохрани нас!
   Ум Туека был в смятении. И спусковой желоб, и система суспензорного прыжкового спуска — закрытые трубчатые пространства, ведущие сквозь башни, их легко перекрыть. Нападение на крыше могло быть только частью обширного замысла.
   — Отпусти меня! — настаивала Шиэна. — Что происходит?
   Туек поставил ее на пол, но продолжал крепко держать за руку. Он наклонился к ней:
   — Шиэна, дорогая, кто-то пытался поранить вас.
   Рот Шиэны изобразил безмолвное «О», затем:
   — Они убили Кипуну?
   Туек поглядел на дверь крыши. Не орнитоптер ли ему слышится? Стирос! Заговорщики так легко могут увести трех уязвимых людей в пустыню!
   Каниа обрела дыхание.
   — Я слышу топот, — сказала она. — Не следует ли нам бежать отсюда?
   — Мы спустимся вниз по лестнице! — сказал Туек.
   — Но…
   — Делай, как я говорю!
   Крепко держа Шиэну за руку, Туек повел ее вниз, на следующую лестничную площадку. В добавление к спусковому желобу и суспензорному устройству, эта лестничная площадка имела еще и дверь в широкий извивающийся холл. Всего лишь несколько коротких шагов — и там вход в апартаменты Шиэны. Прежде — собственные апартаменты Туека. И опять он заколебался.
   — Что-то происходит на крыше, — прошептала Каниа.
   Туек поглядел на испуганно примолкшую девочку. Ее ручка вспотела.
   Да, на крыше происходило какое-то смятение — крики, шипение огнеметов, топот беготни. Дверь крыши, скрытая теперь от их глаз, громко распахнулась, и это все решило для Туека. Он быстро отворил двери в холл и кинулся туда, попав прямо в плотно сформированный клин облаченных в черное женщин. С каким же пустым чувством поражения Туек узнал женщину, стоявшую в острие этого клина: Одраде!
   Кто-то выхватил у него Шиэну и запихнул ее внутрь плотно стоявших черных фигур. Ни Туек, ни Каниа не успели запротестовать, как им крепко зажали рты. Другие руки притиснули их к двери холла. Несколько черных фигур вышли через дверь и направились вверх по лестнице.
   — Девочка в безопасности, вот все, что важно в данный момент, — прошептала Одраде. Она заглянула в глаза Туека. — Не поднимай шума, — он убрал руку ото рта. Используя Голос, она сказала: — Расскажи мне, что там на крыше!
   Туек безоговорочно подчинился:
   — Самонаводчик, тянущий длинный шиговир. Он летел через парапет. Кипуна увидела его…
   — Где Кипуна?
   — Мертва. Это видела Каниа, — Туек описал храбрый бросок Кипуны навстречу опасности.
   «Кипуна мертва!» — подумала Одраде. Она скрыла ярость гневных чувств утраты. Какая же потеря. Конечно, нужно только восхищаться такой храброй смертью, но какая утрата! Орден всегда нуждался в отваге и преданности, но еще он нуждался в генетическом здоровье, имевшимся в Кипуне. «Погибла, убита этими безмозглыми олухами!»
   По знаку Одраде рука со рта Кании была убрана.
   — Расскажи мне, что ты видела, — сказала Одраде.
   — Самонаводчик захлестнул шиговир вокруг шеи Кипуны и… — Канию передернуло.
   Глухой хлопок взрыва эхом отдался над ними. Затем тишина. Одраде взмахнула рукой. Женщины в черном облачении рассыпались по холлу, двигаясь молча, скрываясь из видимости за поворотом. Только Одраде и еще двое — обе помоложе Одраде, с ледяными глазами и напряженными лицами — остались вместе с Туеком и Канией. Шиэны нигде не было видно.
   — В этом каким-то образом замешаны икшианцы, — сказала Одраде.
   Туек мысленно согласился. «Такое количество шиговира…»
   — Куда вы увели девочку? — спросил он.
   — Она под нашей защитой, — сказала Одраде. — Будьте спокойны, — она вскинула голову, прислушиваясь.
   Из-за угла торопливо подошла фигура в черном и зашептала на ухо Одраде. На лице Одраде появилась натянутая улыбка.
   — Все кончено, — сказала Одраде. — Мы пойдем к Шиэне.
   Шиэна сидела в мягком голубом кресле с подушками в главной комнате своих апартаментов. Облаченные в черное женщины стояли позади нее защищающей дугой. Девочка совершенно оправилась от шока нападения и бегства, но ее глаза поблескивали от возбуждения и незаданных вопросов. Взгляд Шиэны был устремлен на что-то справа от Туека. Он остановился и взглянул туда — дыхание у него перехватило.
   В странном скрюченном положении у стены лежало обнаженное мужское тело, голова вывернута так, что подбородок сместился за левое плечо. Открытые глаза пялились с пустотой смерти.
   Стирос!
   Изодранные в клочья одеяния Стироса, явно насильственно с него содранные, неряшливой грудой лежали у ног трупа.
   Туек поглядел на Одраде.
   — Он был в этом замешан, — сказала она. — С икшианцами были Лицевые Танцоры.
   Туек постарался сглотнуть сухим горлом.
   Каниа прошаркала мимо него к телу. Туеку не было видно ее лица. Присутствие Кании напомнило ему, что было что-то между Канией и Стиросом в дни их молодости. Туек двинулся, инстинктивно вставая между Канией и сидевшей девочкой.
   Каниа становилась перед телом и пнула его ногой. Затем она повернулась к Туеку с выражением злорадного торжества на лице.
   — Я должна была увериться, что он действительно мертв, — сказала она.
   Одраде взглянула на одну из своих спутниц.
   — Уберите тело.
   Она поглядела на Шиэну. Для Одраде это была первая возможность повнимательней приглядеться к девочке с того момента, как она возглавила боевые силы, двинув их для отражения нападения на храмовый комплекс.
   Туек проговорил позади Одраде:
   — Преподобная Мать, не могла бы ты объяснить…
   Не оборачиваясь, Одраде его перебила:
   — Позже.
   Лицо Шиэны оживилось при словах Туека.
   — Я так и думала, что ты — Преподобная Мать!
   Одраде просто кивнула. До чего же восхитительная девочка. Одраде испытывала те же чувства, что и перед живописным полотном в апартаментах Таразы. Что-то от того огня, перешедшего в произведение искусства, вдохновляло сейчас Одраде. Дикое вдохновение! Вот о чем говорит ей сумасшедший Ван Гог. Хаос, приведенный в изумительный порядок. Разве это не входит в кодекс Ордена?
   «Эта девочка — мой холст», — подумала Одраде. Она почувствовала, как у нее покалывает в руке от ощущения древней кисти. Ее ноздри расширились от запаха масла и красок.
   — Оставьте меня наедине с Шиэной, — приказала Одраде. — Все выйдите.
   Туек начал было возражать, но был остановлен, когда одна из спутниц Одраде крепко схватила его за руки. Одраде обдала его жгучим взглядом.
   — Бене Джессерит и раньше тебе служил, — сказала она. — На этот раз мы спасли тебе жизнь.
   Женщина, державшая Туека за руку, потянула его прочь.
   — Ответь на его вопросы, — сказала Одраде. — Но сделай это где-нибудь еще.
   Каниа сделала шаг по направлению к Одраде.
   — Эта девочка на моем…
   — Удались! — рявкнула Одраде, задействовав все силы Голоса.
   Каниа застыла.
   — Вы чуть не потеряли ее, уступив нелепому сборищу заговорщиков! — сказала Одраде, сурово глядя на Канию. — Мы подумаем, предоставить ли вам дальнейшую возможность заниматься с Шиэной.
   Слезы показались в глазах Кании, но приговор Одраде обсуждению не подлежал. Повернувшись, Каниа выскочила вслед за остальными.
   Одраде перенесла свой взгляд на глядевшую во все глаза девочку.
   — Мы уже очень давно тебя ждем, — проговорила Одраде. — Мы не предоставим этим дуракам еще одной возможности тебя потерять.

~ ~ ~

   Закон всегда принимает ту, либо иную сторону на основе принудительной силы. Мораль и юридические точности мало что значат, когда вопрос ставится ребром: у кого рычаги влияния?

Заседание Совета Бене Джессерит: Архивы ХОХ232

 
   Сразу после того, как Одраде и сопровождавшие ее покинули Гамму, Тег энергично взялся за работу. Необходимо перестроить внутренний режим Оплота так, чтобы держать Шванги подальше от гхолы — распоряжение Таразы.
   — Она может наблюдать за всем, чем угодно. Ей нельзя дотрагиваться.
   Несмотря на множество неотложной работы, у Тега часто случались странные моменты, когда он в забытьи глядел в никуда, становясь жертвой возникающего из ничего беспокойства. История с вызволением отряда Таразы с корабля, приписанного к Союзу и странные высказывания Одраде не укладывались ни в одну из намечаемых им схем.
   «Зависимости… Ключевые бревна…»
   Тег приходил в себя в своем рабочем кабинете; график назначений проецировался перед ним, показывая перестановки, которые он собирался сделать, но на какой-то миг он и там выпадал из времени и действительности. Ему приходилось мгновение подумать, чтобы заново себя сориентировать.
   Позднее утро. Тараза и ее сопровождавшие уехали два дня назад. Он в одиночестве. Да, Патрин взял на себя сегодняшние уроки с Данканом, освободив Тега для принятия командных решений.
   Тег почувствовал себя чужаком в этой комнате. Да, когда он глядел на все по отдельности, то каждая вещь знакома и привычна. Вот его персональный стационарный дисплей с банком данных. Его форменный китель, аккуратно повешенный на спинку стула рядом с ним. Он попытался войти в модуль ментата, но обнаружил, что его ум этому сопротивляется. Он не сталкивался с таким феноменом со дня своего ученичества.
   Дни ученичества. Таразе и Одраде удалось каким-то образом отбросить его назад, в некую форму ученичества.
   Самообразование.
   Как-то безотчетно память подсунула ему их давний-давний разговор с Таразой. Как же это знакомо. И вот уже, пойманный сетями своей памяти, он унесся вдаль.
   Они с Таразой тоща очень устали после принятия тяжелых решений и проведения различных мероприятий по предотвращению кровавого столкновения — инцидента Гарандика. Сейчас все это стало лишь легкой отрыжкой истории, но в то время потребовало объединения всех их усилий.
   После подписания соглашения, Тараза пригласила его в небольшую приемную своих личных покоев на не-корабле. Она говорила небрежно, восхищаясь его мудростью, тем, как он разглядел те слабости, которые смогли привести к компромиссу.
   Они были на ногах и активны почти тридцать часов, и Тег был рад возможности посидеть, пока Тараза набирала код на аппарате питания. Из него, как и требовалось, появились два стакана с кремово-коричневой жидкостью.
   Тег узнал запах, когда она подала ему стакан. Это был быстрый восстановитель энергии, взбадриватель, который Бене Джессерит редко делил с посторонними. Но Тараза больше не считала его посторонним. Запрокинув голову, Тег сделал долгий глоток этого питья, взгляд его устремлен на потолок небольшой приемной Таразы. Этот не-корабль был старой модели, построенный в те времена, когда больше внимания уделялось отделке — тяжелые карнизы, барочные фигуры, вырезанные на каждой поверхности.
   Вкус питья откинул его память назад, в детство, тяжелое воздействие меланжа…
   — Моя мать готовила это для меня, когда я был слишком измотан, — сказал он, глядя на стакан в своей руке. Он уже почувствовал, как возвращающаяся сила растекается по его телу.
   Тараза уселась со своим стаканом в песье кресло напротив него — пушистый предмет живой мебели, давно привыкший к ней и сразу же принявший ее форму.
   Для Тега она приготовила обычное кресло с зеленой обивкой, но видела, как его взгляд быстро скользнул по песьему креслу, и улыбнулась Тегу. — У всякого свой вкус, Майлз, — она пригубила питье и продолжила. — О, Господи, до чего же изматывающая, но славная работа. Были моменты, когда дело доходило до самой грани очень скверного оборота.
   Тег обнаружил, что его трогает ее расслабленность. Никакой позы, никакой готовой маски, чтобы разделить их и четко обозначить различие положений в иерархии Бене Джессерит. Она была явно дружелюбной, без всякого намека на соблазнительность. Во всяком случае, выглядело это так — вот и все, что можно сказать при общении с любой Преподобной Матерью.
   С быстрым приливом восторга Тег понял, что он здорово наловчился читать Альму Мавис Таразу, даже когда она прикрывалась одной из своих масок.
   — Твоя мать научила тебя большему, чем ей было ведено, — сказала Тараза. — Мудрая женщина, но еще одна еретичка. Хотя, все мы, кажется, склоняемся к этому в эти дни.
   — Еретичка? — он испытал мгновенное возмущение.
   — Есть в Ордене такая приватная штучка, — сказала Тараза. — Нам предписано следовать приказаниям Верховной Матери с полной преданностью. Мы так и делаем, кроме тех случаев, когда не согласны.
   Тег улыбнулся и сделал большой глоток своего питья.
   — Странно, но во время этого небольшого противостояния я обнаружила, что реагирую на тебя так, как реагировала бы на одну из наших Сестер, — сказала Тараза.
   Тег ощутил, как питье согревает его желудок. От него оставалось покалывание в ноздрях. Он поставил стакан на боковой столик и проговорил, глядя на него:
   — Моя старшая дочь…
   — То есть Димела, да? Тебе бы следовало позволить нам получить ее, Майлз.
   — Тут решал не я.
   — Но одно словечко от тебя… — Тараза пожала плечами. — Ладно, все это в прошлом. Так что насчет Димелы?
   — Она думает, что я часто слишком похож на одну из вас.
   — Слишком похож?
   — Она яростно предана мне, Верховная Мать. Она на самом деле не понимает наших отношений…
   — Каковы наши отношения?
   — Ты командуешь, я подчиняюсь.
   Тараза поглядела на него поверх края своего стакана. Поставив стакан, она произнесла:
   — Да, ты никогда по-настоящему не был еретиком, Майлз. Может быть… Однажды…
   Он быстро заговорил, чтобы отвлечь Таразу от таких мыслей.
   — Димела считает, что долгое употребление меланжа делает многих людей похожими на вас.
   — Вот как? Разве не странно, Майлз, что у нашего гериатрического зелья так много побочных эффектов?
   — Я не нахожу это странным.
   — Нет, разумеется, ты не счел бы это странным, — она допила свой стакан и отставила его в сторону. — Я сейчас говорю о том, что очень длинная жизнь приводила некоторых людей, тебя особенно, к доскональному знанию человеческой природы.
   — Мы живем дольше и наблюдаем больше, — заметил он.
   — Я не думаю, что это настолько просто. Некоторые люди никогда ничего не наблюдают. Жизнь для них просто происходит. Они живут, цепляясь за косность своего существования, отвергая с гневом и возмущением все, что может возвысить их над этой ложной безмятежностью.
   — Я никогда не был в состоянии вывести приемлемый баланс всех «за» и «против» спайса, — сказал он, имея в виду обычный для ментата процесс сортировки данных.
   Тараза кивнула. Явно, она сталкивалась с той же трудностью.
   — Мы, Сестры, более склонны двигаться в одной колее, чем ментаты, — сказала она. — У нас есть способы выводить из нее свой ум, но воспитание очень сказывается.
   — Наши предки долго разбирались с этой проблемой, — сказал он.
   — До спайса это было совсем по-другому, — сказала она.
   — Но жизни были так коротки.
   — Пятьдесят, сто лет — это не кажется нам слишком долгим, но, все же…
   — Наверное, они до предела уплотняли отведенное им время?
   — О, по временам они были просто неистовы.
   Он понял, что она делится с ним наблюдениями из своих Иных Памятей. Не впервые он причащался к этой древней науке. Его мать, порой, тоже делилась такими знаниями, но всегда как уроком. Что же делает сейчас Тараза? Учит его чему-то?
   — Меланж — это многорукое чудовище, — сказала она.
   — Не желаешь ли ты — порок, чтобы мы никогда его не открывали?
   — Без него не существовал бы Бене Джессерит.
   — И Космический Союз.
   — Но не было бы и Тирана, не было бы Муад Диба. Спайс дает одной рукой и забирает всеми другими.
   — В какой руке находится то, чего мы жаждем? — спросил он. — Разве не всегда стоял этот вопрос?
   — Ты чудо, ты знаешь это, Майлз? Ментаты редко погружаются в философию. Я думаю, это одна из твоих сильных сторон. Ты потрясающе способен на сомнение.
   Он пожал плечами. Этот поворот разговора растревожил его.
   — Ты невесел, — сказала она. — Но в любом случае — цепляйся за свои сомнения. Сомнения необходимы для философа.
   — Так заверяют нас дзенсунниты.
   — На этом сходятся все мистики, Майлз. Никогда не недооценивай силу сомнений. Очень убедительно. Стори держит сомнения и уверенность в одной руке.
   Действительно весьма удивленный, он спросил:
   — Так что. Преподобные Матери практикуют ритуалы дзенсунни?
   Он раньше этого даже и не подозревал.
   — Всего лишь однажды, — ответила она, — мы достигаем экзальтированной и тотальной формы сгори. Она включает каждую клетку.
   — Спайсовая Агония, — сказал он.
   — Я была уверена, что твоя мать тебе рассказывала. Очевидно, она никогда не объясняла тебе родства с дзенсунни.
   Тег сглотнул комок в горле. Восхитительно! Она открывает ему новый взгляд на Бене Джессерит. Это изменит всю его концепцию, включая образ собственной матери. Они отстранены от него на недостижимое место, куда он никогда не сможет последовать. Порой, они могут думать о нем, как о сотоварище, но он никогда не сможет войти в их интимный круг. Он может притворяться, но не более. Он никогда не будет схож с Муад Дибом или Тираном.
   — Предвидение, — сказала Та раза.
   Это слово привлекло его внимание. Она и меняет тему и не меняет ее.
   — Я как раз думал о Муад Дибе, — сказал он.
   — Ты считаешь, что он предсказывал будущее, — сказала она.
   — Таково учение ментата.
   — Я слышу сомнение в твоем голосе, Майлз. Предсказывал он его или творил? Предвидение может быть смертоносно. Люди, требующие предсказаний от оракула, на самом деле хотят знать цену китового меха на следующий год или нечто, столь же приземленное. Никто из них не хочет, чтобы ему мгновение за мгновением предсказали всю его личную жизнь.
   — Никаких неожиданностей.
   — Именно. Если обладаешь таким знанием заранее, то твоя жизнь становится невыразимой скукой.
   — Ты думаешь, жизнь Муад Диба была скукой?
   — И жизнь Тирана тоже. Мы считаем, все их жизни были посвящены тому, чтобы вырваться из цепей, которые они сами для себя сотворили.
   — Не они верили…
   — Помни о своих философских сомнениях, Майлз. Остерегайся! Ум верующего застаивается. Он оказывается неспособным расти вовне, в неограниченный и бесконечный космос.
   Тег мгновение сидел неподвижно. Он вдруг ощутил усталость, которая завладевала им поверх мгновенной встряски от питья, ощутил также тот путь, по которому направлены его мысли вторжением этих новых концепций. Были вещи, которые, как его учили, ослабляют ментата, и все-таки он чувствовал, как они его усиливают.
   «Она учит меня, — подумал он. — Она дает мне урок».
   Словно спроецированное в его мозг и очерченное там огнем, увещевание дзенсуннитов, которое учат начинающие студенты в школе ментатов, сфокусировало на себе все его внимание: «По твоей вере в объединенные единичности ты отрицаешь все движение — эволюционное или обращенное вспять. Вера фиксирует гранулированные мироздания и приводит к тому, что это мироздание упорствует. Ничему не позволено переменяться, потому что при любой перемене исчезнет недвижимое мироздание. Но оно движется само по себе, пока ты не движешься. Оно развивается свыше тебя и становится для тебя более недостижимым».
   — Самое странное из всего, — в тон заданному ей самой настроению сказала Та раза, — то, что ученые Икса не могут видеть, насколько их собственная вера главенствует в их мироздании.
   Тег внимательно поглядел на нее, молчаливо и восприимчиво.
   — Верования икшианцев полностью подчинены выбору, который они делают, как именно они будут глядеть на свое мироздание, — сказала Тараза. — Их космос не действует сам по себе, но представляется согласно тем видам опыта, который они выбирают.
   Вздрогнув, Тег пришел в себя от этих воспоминаний, и очнувшись, обнаружил, что он в Оплоте Гамму. Он так и сидел в привычном кресле своего кабинета. Окидывая взглядом комнату, он заметил, что ничего не сдвинуто с того места, куда он все прежде положил. Прошло всего лишь несколько минут, но комната и то, что в ней находилось, больше не представлялись чуждыми ему. Он нырнул и вынырнул по модулю ментата.
   ВОССТАНОВЛЕН.
   Вкус и запах того питья, которым так давно угостила его Тараза, до сих пор пощипывал язык и ноздри. Он понял, что переключась на миг в модуль ментата будет способен вызвать в памяти всю сцену еще раз — приглушенный свет затененных глоуглобов, ощущение кресла под собой, звуки голосов. Все это проиграется снова, замороженное во времени-капсуле изолированного воспоминания.