Хэрриот Джеймс. Среди Йоркширских холмов

   Это я уже слышал. Легендарный Лен Хаттон, позднее сэр Леонард, в то время был капитаном английской сборной, держателем рекордов, кумиром всюду, где любят крикет, а в помешанном на крикете Йоркшире - так и вовсе верховным божеством.
   - А вот и эти бутсы! - Он поднял пару отлично выбеленных крикетных бутс. - Их Лен тоже заимствует. То и дело берет. Говорит, они ему удачу приносят.
   - Да, Арни, я помню, как вы про это рассказывали.
   - Уж в крикете я себя показал, было дело. - В его глазах появилось мечтательное выражение, и я понял, что сейчас услышу о том или ином его спортивном подвиге на фронтах первой мировой войны. Собственно, я заглянул к нему подстричь когти Забияке, но было по опыту известно, что с этим придется подождать.
   - Мы тогда с артиллеристами играли, во Франции то есть. Ну никак у нас броски не шли, и счет рос да рос. Тут полковник кидает мяч мне. "Должен вас поставить, Брейтуэйт, - говорит. - Положение у нас скверное". Ну, я его немножко подправил.
   -Да?
   - Ага. Три очка в один момент. Тут полковник подходит ко мне и говорит: "Лучше я вас сниму Брейтуэйт. Счет сравнялся, но пережимать тоже не годится". Ну и опять то же самое: их игроки начали выбивать одного за другим, так что полковник опять подходит и говорит: "Извините, Брейтуэйт. Должен снова вас поставить".
   Арни помолчал и посмотрел на меня с торжеством.
   - Ну и я опять сделал то же.
   - Вы... вы опять сравняли счет?
   - Ага.
   - Потрясающе. Просто чудо. - Я выразительно пощелкал щипчиками, но Арни словно не заметил.
   - Ну а теперь покажи Тома Финни! - воскликнул он и покатил по траве футбольный мяч. Это был один из коронных номеров Забияки, и я его уже видел, но все равно разделял восторг, с каким Арни следил, как пес вел мяч по лужайке между передними лапами, обходя невидимых защитников.
   - Ну-ка, забей гол! - скомандовал Арни, и Забияка повернул прямо к двум миниатюрным штангам у края лужайки, а затем носом вкатил мяч между ними.
   Мы с Арни смеялись и хлопали в ладоши, а Забияка прыгал на нас, отчаянно виляя хвостом. Меня радовала его энергия - ведь он был уже стар. Ему шел десятый год.
   - Он ведь любит эти штуки, верно? - сказал я.
   - А как же! Спорт для него первое дело. Ему только бы поиграть. - Арни задумчиво надул щеки. - Что-то я Тома давненько не видел.
   Том Финни был тогда в зените славы. Игрок сборной, универсал на поле и, возможно, величайший футболист, какого только знала Англия.
   - Вы с ним знакомы? - спросил я.
   - Конечно, конечно. Мы с ним закадычные дружки. Надо будет навестить его. Эй, Забияка! - Он снова махнул своему псу. - А как насчет гольфа? Покажи нам своего Тони Лока.
   Я поднял ладонь.
   - Как-нибудь в другой раз, Арни. А сейчас пора заняться его когтями.
   - Ладно, Джим, не буду вас задерживать. - Он задумчиво улыбнулся. - Вот подумал про гольф и вспомнил времечко, когда мы с Тони были не разлей вода.
   - Еще один друг, э?
   - Да уж, можно сказать.
   Обрезая когти Забияке, я прикидывал, найдется ли хоть один знаменитый спортсмен, которого Арни не числил бы среди своих друзей. В то время Лок был в гольфе светилом - и добрым приятелем Арни, несмотря на это.
   Подобно большинству собак, Забияка не жаждал приводить когти в порядок, и едва я брал его лапу, как он начинал пыхтеть, широко- разинув пасть и вывалив язык, но характер у него был добродушный, и он покорялся судьбе, не рыча и не огрызаясь.
   - С черными когтями ухо надо держать востро, - сказал я. - На них кожица совсем не видна, не то что на светлых, и приходится быть очень осторожным. Ты ведь никогда меня не простишь, Забияка, если я тебя ненароком пораню.
   Услышав свою кличку, большой пес, несмотря на свой страх, слабо вильнул хвостом, а едва простенькая операция завершилась и я погладил его по голове, он с облегчением убежал на лужайку.
   - Выпейте чайку на дорожку, Джим, - сказал Арни.
   Я заколебался, времени у меня было мало, но я знал, как он любит поговорить, а я любил его слушать.
   - Спасибо, Арни. Но только быстро.
   Кухня была типично холостяцкой, функциональной и неуютной. И наблюдая, как Забияка ходит за хозяином от плиты к посудному шкафчику и столу, я понял, какую радость должна приносить его преданность. Без него кухня выглядела бы еще более холодной и неуютной - недаром Арни, хлопоча с чайником и чашками, все время заговаривал с ним. Но никаких признаков бедности заметно не было - Арни, казалось, в деньгах не нуждался.
   Он со вкусом помешал в своей дымящейся чашке.
   - Лучше горячего чайку ничего нет, а, Джим?
   - Да, он очень освежает, Арни. Ну да вы всегда любили чай по-особенному и, наверное, очень мучились во время войны, когда его нельзя было достать.
   Он энергично мотнул головой.
   - Да нет. У меня всегда имелся запасец. Парочка индийских раджей снабжала меня с начала и до конца.
   - Парочка раджей?
   - Ага. Во время первой мировой я одно время служил там. Ну и сдружился с ними, с раджами этими. Отличные были ребята, скажу я вам. И, черт, как началась вторая, они про меня вспомнили, и в чем-чем, а в чае я не нуждался.
   - Замечательно! - Служба в армии познакомила Арни с поразительным числом стран. Я уже слышал от него про Францию, Бельгию, Италию, Месопотамию, Африку, Египет - и вот теперь Индия!
   Я допил чашку и отправился дальше по вызовам. Когда я уходил, Арни уже играл в гольф со своим псом.
 
   Я часто видел Арни и помимо моих профессиональных визитов к Забияке, так как каждый вечер он восседал на обычном своем месте в "Гуртовщиках" у конца стойки. Как-то вечером, возвращаясь с отела, стоившего мне порядочной толики пота, я завернул в "Гуртовщики" утолить жажду. Арни уже был там, а под его стулом по обыкновению свернулся Забияка.
   - Отличный денек я провел в Хедингли, - заметил Арни. - Игра хороша была, это уж так.
   - Счастливчик! Завидую вам. - Объезжая фермы, я слушал по радио репортаж о крикетном матче и лелеял надежду выбраться с Хелен в Лидс на субботний матч.
   - Да, было дело. И знаете, сидел я в первом ряду, ну и подходит ко мне Денис Комптон и говорит: "Здорово, Арни, рад тебя видеть. Я тебя искал. Ребята сказали, что ты будешь тут сегодня, ну так хочу тебя позвать пообедать с нами. Я все глаза проглядел".
   - Чудесно! - пробормотал я. - Так вы обедали с командой?
   - Ага. И лучше быть не могло. Они там все собрались: Билл Эдрич, и Сирил Уошбрук, и знаменитые австралийцы. Кит Миллер, Нил Харви, Рей Линдоулл - ну да все до единого. И очень мне обрадовались. Я же, понятно, с ними давно знаком.
   - Понятно.
   Тут с другого бока к моему другу подсел Кении Дитчберн, мясистый краснолицый парень.
   - А, Арни! - сказал он ухмыляясь. - О крикете, значит, беседуете? А вы свои бутсы давно Лену Хаттону одалживали?
   Арни обратил на него суровый взгляд.
   - А, Кении! - буркнул он и снова обернулся ко мне.
   Его воспоминания принесли ему в городке немалую известность, и молодое поколение все время тщилось подковырнуть его, но у Арни выработалась защитная реакция - он сразу замыкался в себе. Я же во время наших частых встреч никогда не начинал разговор о его спортивных интересах, никогда не проявлял особенного любопытства, и тогда он расслаблялся, утрачивал настороженность, и одна увлекательная история сменяла другую.
   Бедняга становился жертвой не только насмешливого поддразнивания, но и превращался в героя бесчисленных апокрифических легенд, которыми обменивались местные остряки. По словам одних, Арни якобы рассказывал, что, служа во Франции во время первой мировой войны, он настолько прославился как непробиваемый вратарь, что в конце против его ворот встали в очередь все самые результативные нападающие и принялись бить пенальти. Как они ни старались, он брал все мячи. В конце концов, потеряв всякую надежду, они зарядили пушку футбольным мячом и выпалили по воротам. Арни якобы завершал повествование лаконичной фразой: "Взять-то его я взял, но обошлось мне это в два сломанных ребра".
   По другой легенде, он рассказывал, что на зимних маневрах в России солдаты организовали соревнование, кто дальше пошлет мяч. Победил Арни: он сделал такую свечку, что мяч упал из тучи весь в снегу. Эти и тому подобные россказни приписывались Арни местными ребятами, но сам я от него их не слышал, а потому во внимание не принимал, как и красочный анекдот, согласно которому в решающий момент Египетской кампании Арни переплыл Нил с генералом Алленби на спине.
   Тем не менее эти легенды вошли в местный фольклор и, думается, останутся в нем навсегда. Мне вспоминается, как на благотворительном концерте в Дарроуби раздался всеобщий смех, когда скрипач-эксцентрик торжественно объявил, что сыграет вторую часть одной из фантазий Арни Брейтуэйта.
   Но я питал к старику теплейшую симпатию. Я тоже был завзятым болельщиком. Арни же, когда не предавался воспоминаниям, обсуждал спортивные новости как истинный знаток. Мне всегда было интересно с ним разговаривать. К тому же он любил животных, обожал своего пса, и это еще более укрепляло нашу дружбу.
 
   Несколько недель спустя после подстригания когтей я в чудесный солнечный день прогуливался с моей Диной по лугу у реки и вдруг увидел Арни с Забиякой. Как обычно, они во что-то играли, и пес прыгал, догоняя мяч под нависшими над водой ветвями старых ив.
   - Он что-то похудел, Арни, - сказал я, глядя на впалые бока Забияки, на выступающие ребра. - Он здоров?
   - Ага. Весел и ест, что твоя лошадь. В форму вошел, только и всего. К футбольному сезону готовится. Давай, малый, покажи-ка Стэнли Мэтьюса.
   Забияка повел мяч и сделал финт, действительно напоминавший прием великого футболиста.
   - Давненько я Стэна не видел, - задумчиво произнес Арни. - Небось думает, куда это я запропал.
   Прошел месяц, прежде чем я вновь увидел старика. Его голос в телефонной трубке звучал испуганно:
   - Может, заглянете, Джим, посмотрите моего пса? Плохо ему.
   - А что с ним, Арни?
   - Так-то ничего. Да только он как неживой стал.
   Я застал неразлучную пару в саду. Забияка выглядел удручающе. От него остались кожа да кости, и он даже не повернул голову в мою сторону.
   - Господи, Арни! - воскликнул я. - Как вы довели его до подобного состояния? На него страшно смотреть.
   - Ну он, конечно, худел, но ел вовсю, что твоя лошадь. Я думал, может, он бегает много. А тут вдруг за пару дней ему так скверно сделалось! Да разве ж я из тех, кто о своих собаках думать не думает?
   - Ну, конечно, нет, Арни. А ест он по-прежнему хорошо, вы говорите?
   - Ага. Лучше некуда. Это-то меня и сбило.
   - И пьет много?
   - Да уж. То и дело к миске прикладывается.
   Я начал осмотр, но никаких сомнений уже не было. Потеря веса, волчий аппетит, ненормальная жажда, крайняя вялость. Ответ мог быть только один.
   - Арни, - сказал я, - по-моему, у него диабет.
   - А черт! А это плохо?
   - Боюсь, что да, раз дошло до такой степени. Не исключено, что он не вытянет.
   Арни уставился на меня в полном ошеломлении.
   - Что вы такое говорите? Он умрет?
   - Надеюсь, что нет. Можно еще многое сделать.
   - А прямо сейчас не начнете, а, Джим? - Он с отчаянием запустил пятерню в волосы. - Как же я без него буду?
   - Обязательно, Арни, но сперва необходимо удостовериться, исключить две-три другие возможности. Например, заболевание почек. Завтра прямо с утра принесите мне на анализ его мочу. Когда он задерет ногу, подставьте чистую тарелку, слейте мочу в пузырек и вместе с Забиякой сразу идите в приемную.
   Он кивнул.
   - Понятно... приду... Но, может, он все-таки не так уж плох... - Подобрав с травы футбольный мяч, он подкатил его к носу Забияки. - А ну-ка, малый, - произнес он с надеждой, - покажи нам Тома Финни.
   Забияка даже не привстал. Он апатично тронул мяч носом, а потом поднял на нас тусклые глаза. Его хозяин нагнулся и погладил его.
   - Забияка... - прошептал он. - Забияка...
   Утром я сделал анализ мочи. Положительная реакция на глюкозу.
   - Вот теперь мы знаем точно, Арни. Это диабет. Теперь мы будем делать вот что: я сейчас же введу ему небольшую дозу инсулина, и вы должны будете каждое утро приводить Забияку и приносить мочу для анализа. Если реакция останется положительной, я немного увеличу дозу и буду продолжать так, пока не произойдет стабилизация, то есть реакция станет отрицательной.
   - Да, конечно, я буду приходить каждый день, сколько потребуется... то есть... ну... если он жив будет. - Лицо старика сморщилось от горя.
   Иногда при диабете первая же инъекция инсулина творит чудеса, но у Забияки заметного улучшения не наступило - он был в слишком плохом состоянии. Утро за утром Арии приводил его в приемную, и я тщетно искал хоть какие-то обнадеживающие признаки. Бойкий пес превратился в немощное полумертвое создание - в полную противоположность универсальному игроку, каким он был прежде. Арни с угрюмой решимостью приводил его ровно в девять, и после первых десяти дней я посочувствовал старику:
   - Арни, вам, должно быть, очень тяжело водить его сюда каждый день.
   Он негодующе выставил подбородок.
   - Да я сюда на четвереньках буду приползать хоть до второго пришествия, лишь бы моя собака жива осталась.
   Примерно тогда же я почувствовал, что с Забиякой что-то происходит. Он был все таким же тощим и вялым, но в глазах появился блеск, они уже не казались мертвыми. Надежда во мне воскресла и укреплялась по мере того, как большой пес мало-помалу начал обретать былую жизнерадостность, и через три недели лечения утренний анализ показал отрицательную реакцию, а на меня, виляя хвостом, смотрел бодрый пес, казалось готовый броситься за мячом.
   - Арни, - сказал я, - наконец-то состояние стабилизировалось. Дальше его судьба зависит от вас. Вам придется каждое утро колоть ему инсулин до конца его дней.
   - Э? Чтоб я ему уколы делал? - Лицо старика стало несчастным.
   - Да. Вы ведь сможете? После утренней кормежки. Это скоро превратится у вас в привычку.
   Он с сомнением посмотрел на меня, но промолчал, и я снабдил его всем необходимым.
   С этого дня выздоровление Забияки пошло стремительно, и несколько дней спустя я уверился в способности Арни делать уколы. Затем вообще выяснилось, что на Балканах он некоторое время состоял при полковом враче и шприцы были ему не в новинку.
   Я поставил последнюю счастливую точку на этом эпизоде с диабетом, когда как-то, заглянув через ограду в сад Арни, увидел, что старик повалил Забияку на траву.
   - Арни, чем вы занимаетесь? - окликнул я его.
   - Показываю Забияке приемчик: обучаю его регби.
 
   Осень незаметно сменилась зимой, и однажды Дарроуби охватило волнение - на местном стадионе должен был состояться важный хоккейный матч между командами соперничающих графств - Йоркшира и Ланкашира. Команды были ведущие, в их составе числилось несколько международных звезд. Всем хотелось посмотреть этих знаменитостей в игре, и днем в субботу я пришел на стадион заблаговременно - как мне казалось. Однако он был уже полон зрителей. Люди стояли у боковых линий в несколько рядов. Никогда еще я не видел тут такой толпы и уже решил, что ничего толком посмотреть не сумею, как вдруг меня окликнули:
   - Эй, Джим, тут для вас есть местечко!
   Я оглянулся и увидел Арни, удобно устроившегося на скамье у прохода в раздевалку.
   - Да как же, Арни...
   - Я ведь его для вас и занял. Садитесь-ка.
   Чудесно. Игра должна была вот-вот начаться, мне хорошо было видно все поле. Внезапно я почувствовал, что мою ногу толкают, посмотрел вниз и узрел нос Забияки, уткнувшийся в мое колено. Как всегда, он примостился под сиденьем хозяина и словно хотел сообщить мне, что находится в наилучшей форме.
   Следя за игрой, я почесывал его уши. Как и следовало ожидать, игра шла на высшем уровне, и особенно блистали игроки сборной.
   Арни не скупился на объяснения.
   - Это Пип Чапман, капитан йоркширцев и центр сборной, старый мой приятель. И Грег Холройд, капитан ланкаширцев и левый нападающий сборной. Тим Моубрей и Джонни Харт. Я их всех хорошо знаю. Уже много лет.
   В перерыве, когда игроки собрались в середине поля, Арни окончательно развернулся.
   - Приятно, конечно, что зимний сезон начался, только я все вспоминаю заключительный крикетный матч в Скарборо. Сижу себе, греюсь на солнышке, а тут Фред Труман и угляди меня. "Арни, - говорит, - я же тебя всюду искал!"
   Последняя фраза, приписанная еще одному из сонма бессмертных крикетистов, развеселила компанию парней, сидевших позади нас. Давясь смехом, один из них спросил:
   - Фред Труман, Арни? Тот самый Фред Труман? И всюду тебя искал? Арни помрачнел, слегка кивнул с достоинством, отработанным долгой практикой, что вызвало новые смешки и шепот: "Всюду тебя искал!". Видимо, эта фраза особенно их позабавила.
   Мой друг пропускал насмешки мимо ушей и сидел неподвижно, устремив взгляд прямо перед собой, пока в атаку не ринулся еще один:
   - Я слышал, и здесь на поле твои старые приятели, Арни? Четверо из сборной - ты с ними много лет знаком, э?
   Арни снова коротко кивнул, а меня укололо дурное предчувствие. На этот раз положение оказалось критическим - вон он", живые доказательства в его пользу или против. Арни сидел с краю прямо у прохода. Направляясь в раздевалку, игроки пройдут на расстоянии вытянутой руки от него. Они не могут его не увидеть.
   Когда раздался финальный свисток, у меня перехватило дыхание. Игроки приближались, и должно было произойти что-то ужасное. От всей души я хотел провалиться сквозь землю.
   Первым шел Холройд, могучий черноусый ланкаширец, лицо его лоснилось от пота, колени были вымазаны в земле. Он скользнул по Арни равнодушным взглядом и пошел дальше. Внутри у меня все сжалось, как вдруг он остановился и сделал шаг назад. Несколько секунд он молча смотрел на скамью с высоты своего роста, а потом загремел:
   - Да это же Арни Брейтуэйт! Здорово! Как делишки, старина? - Он тряс руку моего друга и кричал через плечо: - Эй, Пип, Джонни, Тим, вы только поглядите, кто здесь! Это же наш старый приятель!
   В проходе возникла толчея: четверо сгрудились возле Арни, хлопали его по спине, смеялись, перебивали друг друга. Забияка выбрался из-под скамьи и на обычный собачий манер поддержал веселым лаем общее веселье.
   Пип Чапман поглядел на Арни с нежностью.
   - А знаешь, Арни, мы ведь думали, что ты можешь быть тут, и все время, пока играли, высматривали тебя. Можно сказать, повсюду искали!

27

   Мои клиенты в своем мнении обо мне сильно расходились: двое-трое как будто считали меня блестящим специалистом, подавляющее большинство видело во мне добросовестного надежного ветеринара, а кое-кто был убежден, что мои способности весьма ограниченны. Но, кажется, одна семья лелеяла тайное убеждение, что у меня в голове не все дома.
   Так думали Хардуики - и к большому моему сожалению, потому что мне они очень нравились.
   На этот вывод их натолкнула серия мелких, но неприятных происшествий, хотя в то морозное и солнечное январское утро я понятия не имел, что незамедлительно посею в их души сомнения, губительные для доброго мнения обо мне. Ночью выпал снег - ровно столько, сколько требовалось, чтобы выбелить мир, - и передо мной дорога на ферму Хардуиков вилась среди хрустального блеска под безоблачно синим небом.
   Дорога эта была к тому же очень длинной - проселок, уводящий вверх почти на милю, порой исчезал в лощине или за нагромождениями камней, пока не достигал фермы, старые красные крыши которой я увидел, когда подъехал к первым воротам.
   Если вызовов было много, я страшно боялся таких ферм с полдюжиной ворот, отнимавших без толку драгоценные минуты. Но в это утро, когда я вылез из машины, лицо мне гладили теплые солнечные лучи, ноздри щекотал бодрящий воздух, и, открывая первые ворота, я оглядел широкий белый простор, безмолвный и мирный. Мной овладела безмятежная радость, и я с удовольствием останавливался перед следующими пятью воротами, а снег приятно похрустывал под ногами, пока я шел открывать их.
   Во дворе фермы Себ и Джош Хардуики атаковали гору турнепса, накладывая его вилами на тележку. Несмотря на холод, их лица блестели от пота, когда они с улыбкой обернулись ко мне.
   - А, мистер Хэрриот! Утро-то какое!
   Типичные фермеры йоркширских холмов - тихие, вежливые, уравновешенные; я всегда отлично с ними ладил.
   - Ну как сегодня телята? - спросил я.
   - Им получше, - ответил Себ. - И слава Богу, а то мы уж беспокоиться начали.
   Я тоже ощутил облегчение. Сальмонеллез - скверная штука, часто смертельная для молодняка и опасная для людей, а когда я два дня назад осматривал телят, картина была достаточно зловещей.
   Вместе с братьями я вошел в телятник и направился к его отгороженному концу, где стояли мои пациенты, числом двадцать, и радостно вздохнул. Все выглядело иначе. Два дня назад этот загон окутывала безнадежность - телята стояли неподвижно, уныло поникнув, и по их хвостам стекали струйки жидкого кала, а теперь они ожили, повеселели и с интересом посматривали на меня.
   Я же мысленно хлопнул себя по спине, потому что не ударил лицом в грязь. Как легко было спутать это с простым поносом! Но высокая температура и характерное покашливание насторожили меня. Ректальные мазки подтвердили диагноз, и обычное сочетание инъекций левомицетина с оральными дозами фуразолидона явно дало желанные результаты.
   - Что же, отлично, - сказал я, перелезая в загон. - Пока все идет хорошо. Я повторю инъекцию, а вы продолжайте давать им порошки еще пять дней, и, думаю, все будет в порядке. Только не забывайте каждый раз как следует мыть руки.
   Джош снял кепку и утер мокрое лицо.
   - Приятно слышать, мистер Хэрриот. Не зря мы вас сразу вызвали. Не то пришлось бы уже выносить отсюда сдохших.
   Когда я кончил делать инъекции, Себ позвал меня в дом.
   - Умыться нам всем требуется, а в десять мы всегда перекусываем.
   Потом я сидел на кухне, запивал домашнюю булочку чаем и поддерживал разговор с двумя привлекательными молодыми хозяйками - брюнеткой и огненно-рыжей. От очага веяло теплом, у моих ног копошился малыш, двое других, чуть постарше, весело боролись на каменных плитах пола, и я наслаждался жизнью. Я мог бы просидеть так весь день, но ждали другие вызовы, а Себ с Джошем, составившие мне компанию, нетерпеливо ерзали, несомненно вспоминая эту гору турнепса снаружи. Что поделаешь! Пора было отправляться восвояси.
   Во дворе мы попрощались, братья взялись за вилы, а я нажал на ручку дверцы... Но безрезультатно. Я обошел машину, дергая другие дверцы - они тоже оказались запертыми. Влезть в машину я не мог.
   Виновата была моя маленькая Дина. Пока я занимался телятами, до меня доносился ее лай. Она обожала облаивать хозяйских собак и, прыгая на стекла дверей, очевидно, опустила кнопки, запиравшие их. Я окликнул братьев:
   - Извините! Я очень сожалею, но я не могу сесть в машину.
   - А? Что случилось?
   Они подошли и заглянули внутрь, откуда, вывалив язык и упоенно виляя хвостом, на них смотрела Дина. У нее за спиной из замка зажигания свешивались ключи - такие близкие и такие недоступные!
   Я объяснил, и Джош посмотрел на меня с удивлением.
   - Вы ведь всегда ездите с этой собакой, верно?
   - Да.
   - А ключи так в машине и оставляете?
   - Да... боюсь, что да...
   - Тогда странно, почему такого раньше не случалось.
   - Да, пожалуй... если взглянуть на дело так. И очень жаль, что случилось это именно здесь, так далеко от города.
   - А почему?
   - Боюсь, я должен буду попросить, чтобы вы свезли меня домой за запасными ключами.
   У Себа отвалилась нижняя челюсть.
   - В Дарроуби?
   - К сожалению. Больше ничего придумать не могу.
   Братья Хардуики переглянулись, посмотрели на гору турнепса, потом на меня. Я понимал, о чем они думают. Кроме турнепса их ждали десятки других дел, как всегда на ферме, а из-за меня часть утра пропадет зазря.
   Но по доброте душевной они не сказали мне, какой я дурак и растяпа. Себ надул щеки.
   - Тогда поехали. - Он обернулся к брату. - Ты уж один управляйся, Джош. Кончишь с турнепсом, почисть хлев, а овец на нижнее пастбище мы днем перегоним.
   Джош кивнул и молча взялся за вилы, а его брат вывел из сарая семейный автомобиль - очень большой и очень старый, как обычно в холмах. Мы загромыхали вниз по проселку, и всякий раз, закрывая ворота, я погружался в облако выхлопных газов.
   Путь до Дарроуби казался очень долгим, а обратный - и того дольше. Я пытался скоротать его разговорами о спорте, погоде, скотине, но последние полчаса прошли в молчании. Во дворе фермы Себ торопливо вылез, помахал мне и побежал искать брата.
   Дина в несказанном восторге из-за моего возвращения прыгала на меня, облизывала мне физиономию, но, выехав за ворота фермы, я подумал, что там сейчас не питают ко мне особенно теплых чувств.
   Однако, когда я неделю спустя в последний раз посмотрел телят, все было прощено. Бесспорно, я причинил много лишних хлопот, но братья Хардуики встретили меня широкими улыбками. Впрочем, был один неприятный момент: когда я вылезал из машины, они хором закричали:
   - Э-эй! Ключи-то, ключи заберите!
   Я смущенно забрал ключи, чувствуя себя тем более глупо, что после того случая больше их в замке зажигания не оставлял.
   Но мне сразу полегчало, едва я убедился, что телята совсем здоровы, а когда, вымыв руки, я принялся на кухне за ритуальный чай, стало ясно, что про злополучный эпизод можно забыть.
   Несколько дней спустя не успел я войти в дом после вызова, как Хелен сказала с некоторым недоумением: