Хэрриот Джеймс. Среди Йоркширских холмов

   Хелен распахнула заднюю дверь.
   - Олли, Жулька, - позвала она ласково, - что с вами случилось? И тут произошло невероятное. При звуке ее голоса кошки неуклюже спрыгнули со стенки и без колебаний вошли в дверь. Впервые они переступили наш порог.
   - Ты только посмотри! - вскрикнула Хелен. - Даже не верится. Значит, они действительно очень больны. Но чем, Джим? Они отравились?
   - Нет. - Я отрицательно покачал головой. - Кошачий грипп.
   - Ты так сразу определил?
   - Ну да. Классическая картина.
   - И они умрут?
   Я потер подбородок.
   - Не думаю. - Хотелось успокоить ее, но меня грызло сомнение. Вирусный ринотрахеит у кошек к летальному исходу приводит не очень часто, но тяжелые случаи могут завершиться гибелью животного, а этот случай, вне всяких сомнений, был очень тяжёлым. - Как бы то ни было, Хелен, закрой дверь, и поглядим, позволят ли они мне произвести осмотр.
   Но заметив, что дверь закрывается, Олли с Жулькой стремглав выскочили наружу.
   - Открой ее! - воскликнул я, и после некоторого колебания кошки вернулись в кухню.
   Я уставился на них в изумлении.
   - Только подумать! Они пришли не для того, чтобы укрыться от непогоды, а чтобы получить помощь!
   Именно так. Они сидели бок о бок и ждали, чтобы мы им помогли.
   - Вопрос в том, - сказал я, - подпустят ли они к себе своего заклятого врага? Лучше оставить дверь открытой, чтобы они не почувствовали, что им что-то угрожает.
   Медленно и осторожно я приблизился к ним почти вплотную, но они не шелохнулись. Словно во сне, я взял и осмотрел одно обмякшее покорное существо, потом другое.
   Хелен нежно их гладила, пока я бегал к машине за нужными лекарствами. Я измерил им температуру, у обоих она была 40 градусов, то есть вполне типичной. Затем я сделал инъекцию окситетрациклина - антибиотика, который всегда применял при вторичной бактериальной инфекции, следующей за первоначальной - вирусной. Еще я сделал инъекцию витаминов, очистил глаза от гноя, а ноздри - от слизи ватными тампончиками и обработал их мазью с антибиотиком. И все это время поражался тому, что беспрепятственно подвергаю всем этим манипуляциям покорные создания, которых прежде коснуться не мог, если не считать той операции, проведенной под анестезией.
   Закончив, я решил, что их никак нельзя выставлять наружу под этот свирепый ветер. И, взяв на руки, сунул себе под мышки.
   - Хелен, - сказал я, - попробуем еще раз. Закрой дверь, но поосторожнее.
   Она взялась за ручку и очень медленно начала закрывать дверь, но тут же обе кошки рванулись, как две развернувшиеся пружины, оттолкнулись от меня и вылетели наружу. Мы беспомощно смотрели вслед.
   - Поразительно! - пробормотал я. - Совсем больны и все-таки не терпят замкнутого пространства.
   - Но как они выдержат там? - Хелен чуть не плакала. - Им же необходимо тепло. Они хотя бы останутся здесь? Или снова уйдут?
   - Не знаю. - Я посмотрел в пустой сад. - Но нам следует понять, что они находятся в привычных условиях и закалены. Думаю, они не уйдут.
   Я оказался прав. Утром они опять сидели под окном, зажмурив глаза от ветра, а мордочки - все в потеках слизи и гноя.
   Снова Хелен отворила дверь, и снова они спокойно вошли и без сопротивления терпели, пока я делал им инъекции, прочищал глаза и ноздри, проверял, нет ли язв в ротовой полости, и обращался с ними, как с потомственными домашними кошками.
   Так повторялось всю неделю. Из глаз и ноздрей у них текло даже сильнее, мучительный кашель словно не ослабевал, и я уже почти утратил надежду, как вдруг они начали понемножку есть и - ободряющий признак! - уже не так охотно входили в дом.
   А когда все-таки входили, то опасливо напрягались, едва я брал их в руки, и под конец вообще перестали подпускать меня. До выздоровления было еще далеко, так что пришлось подмешивать им в корм окситетрациклиновые растворимые порошки.
   Погода стала даже еще хуже, ветер нес мелкие колючие снежинки, и все-таки настал день, когда они не пожелали войти в дом, и мы смотрели в окно, как они едят, - во всяком случае, я знал, что с каждым глотком они получают целительную дозу антибиотика.
   Продолжая это дистанционное лечение, я со своего наблюдательного поста с удовлетворением замечал, что кашляют они все реже, из глаз и ноздрей течет все меньше и выглядят они уже не такими тощими.
 
   Мартовское утро выдалось солнечным и бодрящим. Я следил, как Хелен вышла с миской и поставила ее на стенку. Олли с Жулькой - шерсть глянцевитая, точно у тюленей, мордочки сухие, глаза ясные, - грациозно изгибаясь и мурлыча, будто подвесные лодочные моторы, направились к ней, но на корм не набросились: было видно, что они просто рады ей.
   Они прогуливались перед ней, а она легонько поглаживала их по голове и спине, как им нравилось - нежные прикосновения, пока они движутся. Я почувствовал непреодолимое желание принять участие в этом и вышел за дверь.
   - Жулька, - сказал я, - иди-ка сюда, Жулька.
   Кошечка замерла на месте, посмотрела на меня с почтительного расстояния - не враждебно, но со всей былой опаской - и, чуть только я шагнул к ней, ускользнула в сторону.
   - Ладно! - вздохнул я. - Думается, и с тобой, Олли, ничего не выйдет. Черно-белый кот попятился, едва я протянул руку, и посмотрел без всякого выражения. Но, по-моему, он со мной согласился.
   - Э-эй! - обиженно буркнул я. - Вы что - забыли меня? Однако по их виду было ясно, что помнят они меня отлично - но не так, как хотелось бы. Меня обожгло разочарование. Все осталось по-прежнему!
   Хелен засмеялась.
   - Странная они парочка! Но выглядят чудесно, правда? Просто пышут здоровьем, словно и не болели никогда. Нет, что ни говори, а это показывает, как целебен свежий воздух.
   - Еще бы! - согласился я с кривой улыбкой. - Особенно, если под рукой есть личный ветеринар.

45

   - Отправляйтесь-ка домой спать, Джеймс! - распорядился Зигфрид в самой властной своей манере, выставив подбородок и вытянув руку с перстом, указующим на дверь.
   - Да нет же, я прекрасно себя чувствую. Честное слово.
   - Только вид у вас не слишком прекрасный, черт побери! Вы уже совсем готовы для Мэллока, если хотите знать мое мнение. Вам нельзя было выходить из дома.
   Упоминание про местного живодера было, пожалуй, к месту. Я приплелся в приемную на следующий день после того, как мой бруцеллез опять дал о себе знать. Я надеялся, что станет легче, если я немножко поработаю и разомнусь, но понимал; что от жалкого трясущегося субъекта, которого я увидел в зеркале, особого толку ждать нельзя.
   Я засунул руки в карманы и попытался совладать с ознобом.
   - Зигфрид, эти мои приступы проходят быстро, температура у меня нормальная, а валяться в постели мне противно. Право же, я способен работать, я совсем здоров.
   - Джеймс, возможно, вы будете здоровы завтра, но если вы отправитесь на фермы и вздумаете раздеваться там на таком холодище, то отдадите душу Богу, того и гляди. Я опаздываю, и времени на дискуссии у меня нет, но я за-пре-щаю вам работать. Вы поняли? Но вот что: если вас не тянет домой, поезжайте с Колемом. Но просто сидите с ним в машине и ни к чему не прикасайтесь! - Он схватил чемоданчик и умчался.
   Мне его идея понравилась. Во всяком случае, лучше, чем лежать в постели, слушать домашние звуки, доносящиеся сквозь притворенную дверь, и тоскливо ощущать, что все в мире заняты делом, кроме тебя. Это мне всегда претило.
   Я обернулся к нашему помощнику.
   - Вы согласны, Колем?
   - Естественно, Джим. В компании всегда веселее.
   Ну компанией я оказался не слишком веселой, так как сидел и молчал, глядя на проносящиеся мимо каменные стенки и заснеженные склоны. Когда мы подъехали к воротам первой фермы, выяснилось, что дорога туда занесена.
   - Придется пройти пешком через пару лугов, Джим, - осторожно сказал Колем. - Может быть, вам лучше подождать в машине?
   - Нет, я пойду с вами.
   Я с трудом выбрался наружу, и мы зашагали по нетронутой снежной белизне.
   Но даже такая короткая прогулка позволила Колему сесть на своего конька.
   - Джим, вон след лисицы. Видите отпечатки ее лап и борозду, оставленную хвостом? А вон те вороночки означают, что там прячутся мыши. От тепла их тела снег подтаивает и оседает.
   Определил он, и какие птицы опускались на снег. Для меня это были просто вмятины, но для него - страницы увлекательной книги.
   Фермер Эдгар Стотт ждал нас во дворе. Колем еще не бывал у него, и я их познакомил.
   - Я сегодня немножко не в форме, так что вашей коровой займется мистер Бьюканан.
   Среди соседей мистер Стотт слыл умником.. Нет, они вовсе не отдавали дань его умственному превосходству, а просто считали, настырным всезнайкой. Он же мнил себя выдающимся интеллектуальным светочем и не снискал особой популярности привычкой осаживать всех и каждого.
   Он был внушительного сложения, и блестящие глазки на мясистом лице злокозненно уставились на Колема.
   - А, так нынче поработает запасной. Ветеринар с барсуком! Как же, как же, наслышаны о вас. Вот и посмотрим, много ли вы знаете.
   В коровнике я опустился на тючок соломы, наслаждаясь сладким коровьим теплом. Мистер Стотт повел Колема по проходу и кивнул на светло-шоколадную обитательницу стойла.
   - Вот она. Что скажете?
   Колем почесал основание ее хвоста и посмотрел на косматый бок.
   - Так что с ней такое, мистер Стотт?
   - Ветеринар-то вы. Так вы и объясните мне, что с ней такое. Мой молодой коллега вежливо улыбнулся сверхбородатой шутке.
   - Скажем по-другому: каковы ее симптомы? Плохо ест?
   - Ага.
   - Вообще ничего в рот не берет?
   - Берет понемножку.
   - Отелилась она давно?
   - С месяц будет.
   Колем измерил температуру. Прослушал желудок и легкие. Повернул к себе ее морду и понюхал дыхание. Сдоил на ладонь каплю молока и тоже понюхал. Он явно растерялся. На его вопросы фермер отвечал бурчанием, и несколько раз, когда Колем пятился и с недоумением оглядывал корову, губы мистера Стотта презрительно кривились.
   - Пожалуйста, ведро горячей воды, мыло и полотенце, - попросил мой коллега. Он снял рубашку и ввел руку сначала во влагалище, а затем в прямую кишку почти по плечо, ощупывая, как я знал, внутренние органы. Потом повернулся к фермеру, который, небрежно сунув руки в карманы, наблюдал за ним с сардонической усмешкой.
   - Знаете, очень странно. Все как будто в абсолютной норме. Может быть, вы забыли о чем-то упомянуть, мистер Стотт?
   Фермер сгорбил могучие плечи и засмеялся.
   - Верно. Я забыл вам сказать, что она здоровехонька.
   - А?
   - Что слышали. Она поздоровее нас с вами будет. Я просто хотел посмотреть, как вы в своем деле разбираетесь. - Тут он шлепнул себя по колену и зычно захохотал.
   Колем, голый по пояс, с рукой, до плеча вымазанной экскрементами, ответил ему непроницаемым взглядом, и фермер хлопнул его по спине.
   - Вот теперь я вижу, вы на шутку не обижаетесь, молодой человек, ха-ха-ха! Лучше нет, чем посмеяться от души. Хо-хо-хо!
   Несколько долгих секунд Колем все так же сосредоточенно смотрел на него, потом его губы медленно раздвинулись в улыбке, а пока он намыливал руку, полоскал ее в ведре и натягивал рубашку, у него вырвался негромкий смех. Наконец он откинул голову и разразился хохотом.
   - Да, вы правы, мистер Стотт! Ха-ха-ха! Лучше нет, чем посмеяться от души. Ах, как вы правы! - Фермер повел его к другому стойлу.
   - Вызвал я вас вот к ней.
   Как и следовало ожидать, мистер Стотт уже поставил диагноз. Он ведь знал все.
   - У нее медленная лихорадка, только и делов.
   Медленной лихорадкой фермеры называли ацетонемию, вызываемую нарушением обмена веществ и легко вылечиваемую.
   - Запах от нее идет такой сладковатый, и в весе теряет.
   - Да, мистер Стотт, похоже на то. Но я ее все-таки осмотрю. - Все еще посмеиваясь, Колем выдоил несколько струек из вымени, понюхал дыхание, измерил температуру, все время бормоча: "Как смешно! Какая отличная шутка!". Затем принялся весело насвистывать, но, когда прижал стетоскоп к желудку, свист затих и оборвался. Он напряженно слушал, все больше хмурясь. Обошел корову, прослушал правый бок, затем вернулся к левому. Но вот он выпрямился.
   - Будьте добры, принесите мне из дома столовую ложку.
   Усмешка сползла, с лица фермера.
   - Ложку? А для чего? Не так что-нибудь?
   - Возможно, пустяки. Я не хочу зря вас волновать. Пожалуйста, принесите мне ложку.
   Когда фермер вернулся, Колем принялся снова выслушивать левый бок коровы, только теперь он постукивал ложкой по нижним ребрам.
   - О Господи! Вот оно! - вскрикнул он вдруг.
   - Какое еще оно? - охнул фермер. - О чем это вы?
   - Звон.
   - Звон?
   - Да, мистер Стотт, звенящий звук, характерный при смещении абомасума.
   - Смещение... чего-чего?
   - Это такое состояние, когда сычуг, четвертый отдел желудка, иначе абомасум, перемещается с правого бока на левый. Очень сожалею, но это чрезвычайно опасное заболевание.
   - Ну а сладкий-то запах как же?
   - Ах да! При смещении ощущается тот же запах, что и при ацетонемии. Что затрудняет диагноз.
   - А дальше-то что? Колем вздохнул.
   - Ей предстоит тяжелая операция, требующая двух ветеринаров. Один взрезает правый бок, другой - левый. Боюсь, работа большая.
   - И в большие деньги обойдется, а?
   - Боюсь, что да.
   Фермер сдернул кепку и запустил пятерню в волосы. Потом обернулся и рухнул на тюк соломы рядом со мной.
   - Это все так и есть? Ну, звон и прочее?
   - Мне очень жаль, мистер Стотт, но да. Звенящий звук - классический симптом. Последнее время такие случаи встречаются часто.
   - Черт дери! - Он опять обратился к Колему. - Но операция-то ее на ноги поставит?
   - Не гарантировано. - Молодой человек пожал плечами. - Крайне сожалею. Но большинство выкарабкиваются.
   - Большинство... А без операции?
   - Будет хиреть, пока не сдохнет. Вы же видите, она уже худеет. Нет, мне, правда, очень жаль.
   Фермер, онемев, смотрел на Колема с открытым ртом.
   - Я вас понимаю, мистер Стотт, - сказал мой коллега. - Фермеры обычно предпочитают обходиться без больших операций. Хлопотное, кровавое дело. Но, если хотите, ее можно отправить на бойню.
   - Отправить ее... Да это же корова, каких мало!
   - Ну хорошо. Приступим к делу. Мистер Хэрриот болен и не может... Но я позвоню мистеру Фарнону, и он привезет все необходимое.
   Фермер в полном расстройстве чувств вновь плюхнулся на соломенный тюк. Голова его поникла, он тупо уставился в пол. И тут Колем ухмыльнулся до ушей.
   - Все в порядке, мистер Стотт. Я просто пошутил.
   - Что? - Фермер поднял на него ничего не понимающие глаза.
   - Я только шутил. Так, для смеха. Ха-ха-ха. А у нее просто ацетонемия. Сейчас принесу из машины стероидный препарат. Пара инъекций, и полный порядок. - Мистер Стотт медленно поднялся с тючка, и Колем погрозил ему пальцем. - Я же знаю, вы любите шутки. Ха-ха-ха-ха! Вы верно говорите: лучше нет, чем посмеяться от души.

46

   Как поклонника кошек меня больно уязвляло, что собственные кошки шарахаются от одного моего вида. Жулька и Олли были теперь членами нашей семьи. Мы их преданно любили, и, когда уезжали на день, Хелен, едва вернувшись, бежала к задней двери, чтобы покормить их. Они прекрасно это знали и либо уже сидели на стенке, либо сразу являлись на ее зов из дровяного сарая, где прочно обосновались.
   Вот и на этот раз, когда мы приехали из Бротона и Хелен вынесла миски с кормом и молоком, они встретили ее на стенке.
   - Олли, Жулька, - приговаривала она, поглаживая пушистые спины. Давно прошли те дни, когда они не позволяли дотронуться до себя. Теперь они радостно терлись о ее ладонь, выгибали спины и мурлыкали, а когда принялись за еду, она продолжала их ласкать. В сущности это были очень кроткие создания, и их дикость выражалась только в пугливости, а Хелен они больше не боялись. Мои дети и кое-кто в деревне тоже сумели завоевать их доверие, и они позволяли погладить себя. Но Хэрриоту - ни за что!
   Вот как теперь, когда я тихонько вышел следом за Хелен и направился к стенке, они тут же отпрянули от мисок и отступили на безопасное расстояние, все еще выгибая спины, но недостижимые. На меня они вроде бы смотрели вполне мирно, но стоило шевельнуть рукой, как они снова попятились.
   - Ты только посмотри! Эти дурашки не желают иметь со мной ничего общего! - сказал я.
   Было тем более обидно, что все годы ветеринарной практики кошки меня всегда особенно интересовали и, казалось, чувствовали это, а потому моя задача упрощалась. Я считал, что мне легче справляться с ними, чем большинству людей, оттого, что они мне нравятся и откликаются на мою симпатию. Я немножко гордился своим умением находить к ним подход и не сомневался, что между мной и всем кошачьим племенем существует особое взаимопонимание, что все они платят мне такой же симпатией. Короче говоря, я, если быть откровенным, воображал себя эдаким кошачьим фаворитом. А эти двое меня чурались - по иронии судьбы именно те, к кому я особенно привязался.
   Довольно-таки бессердечно с их стороны, думал я, раз они лечились у меня и, возможно, обязаны мне жизнью. Как-никак кошачий грипп - штука опасная. Наверное, позабыли. А если и помнят, то не считают, что это дает мне право прикоснуться к ним хоть пальцем. Нет, конечно, в первую очередь они помнят, как я накрыл их сачком и засунул в клетку перед операцией. У меня возникло ощущение, что, глядя на меня, они видят именно сачок и клетку.
   Оставалось лишь надеяться, что время все загладит, но, как выяснилось, судьба продолжала подстраивать каверзы. Ну, например, шерсть Олли. В отличие от сестры шерсть у него была очень длинной и постоянно спутывалась, образуя колтуны. Будь он нормальным домашним котом, я бы регулярно его расчесывал, но при таком отношении ко мне об этом и речи быть не могло. Года через два Хелен однажды позвала меня, на кухню.
   - Ты только взгляни на него! - воскликнула она. - Смотреть жутко. Я осторожно подошел к окну. Да, Олли, бесспорно, выглядел весьма не элегантно - взлохмаченный, весь в колтунах, он являл разительный и жалкий контраст со своей гладенькой красивой сестрицей.
   - Знаю, знаю, но что я могу поделать? - Я уже хотел отвернуться от окна и вдруг застыл на месте. - У него на шее болтаются просто чудовищные комки шерсти. Возьми-ка ножницы. Чик-чик, и все в порядке.
   Хелен страдальчески вздохнула.
   - Но ведь мы это уже пробовали! Я же не ветеринар, да и он мне этого не позволит. Гладить - пожалуйста, а тут вдруг ножницы!
   - Знаю, и все-таки попытайся. Это же сущий пустяк. - Я вложил ей в руку кривые ножницы и принялся давать инструкции из окна. - Сначала заведи пальцы за самый большой .колтун. Вот так, отлично! А теперь раскрой ножницы и...
   Но едва сверкнула сталь, как Олли умчался вверх по склону. Хелен в отчаянии обернулась ко мне.
   - Безнадежно, Джим! Он даже один колтун выстричь не дает, а их десятки!
   Я посмотрел на всклокоченного беглеца, отделенного от нас недостижимым расстоянием, и сказал:
   - Да, ты права. Надо придумать что-нибудь еще.
   Но все другое требовало усыпить Олли, чтобы я мог поработать над ним, и, естественно, на ум пришли мои верные капсулы нембутала. Они выручали меня в неисчислимых случаях, когда к пациенту по той или иной причине нельзя было приблизиться, но при иных обстоятельствах. Те мои пациенты находились в четырех стенах за закрытой дверью, а Олли, перед тем как заснуть, мог забрести куда угодно. Что, если к нему тогда подберется лисица или другой хищник? Нет, он должен все время находиться под наблюдением. Однако надо было на что-то решиться, и я расправил плечи.
   - Займусь им в воскресенье, - объявил я Хелен. - День обычно спокойный, а на случай чего-нибудь непредвиденного попрошу, чтобы меня подменил Зигфрид.
   В воскресенье Хелен поставила на стенке две миски с рыбным фаршем. Одна была обильно сдобрена содержимым нембуталовой капсулы. Я скорчился над подоконником и, затаив дыхание, следил, как Хелен подтолкнула Олли к нужной миске, а он вдруг начал подозрительно обнюхивать фарш. Впрочем, голод взял верх над опаской, и вскоре он уже вылизывал пустую миску с очень довольным видом.
   Теперь начиналось самое сложное. Если он отправится бродить по лугам, как бывало часто, надо будет следовать за ним по пятам. Когда он неторопливо поднялся к сараю, я, крадучись, вышел из дому, но, к моему великому облегчению, он расположился в своем личном углублении среди соломы и начал умываться.
   Притаившись за кустами, я с радостью заметил, что с мордочкой у него никак не задается: оближет заднюю лапу, потянется к щеке и перекувыркивается.
   Я про себя хихикнул. Чудесно! Еще две-три минуты - и он готов!
   Так оно и вышло. Олли как будто надоело валиться через голову, и он решил, что не худо бы вздремнуть. Пьяно посмотрел вокруг и свернулся на соломе.
   Немного выждав, я подобрался к сараю с бесшумностью индейского воина на тропе войны. Олли вырубился не до конца: дать полную дозу снотворного я все же не рискнул - а вдруг бы он успел от меня улизнуть? Однако он был достаточно обездвижен, и я мог делать с ним, что хотел.
   Когда я опустился на колени и принялся орудовать ножницами, кот приоткрыл глаза и начал слабо вырываться. Но у него ничего не вышло, и я продолжил свои парикмахерские подвиги. Стрижка получалась не очень фасонной, так как он все время чуть-чуть изворачивался, но я состриг все безобразные колтуны, которые зацеплялись за ветки, вероятно причиняя ему сильную боль. И вскоре у меня под рукой уже выросла порядочная горка черной шерсти.
   Я заметил, что Олли не только дергается, но и следит за мной. Даже в сонной одури он меня узнал, и его взгляд сказал все: "Опять ты! Я мог бы и догадаться!".
   Закончив, я положил его в кошачью клетку, а клетку поставил на солому.
   - Ты уж извини, старина, - сказал я, - но пока ты окончательно не очнулся, выпускать тебя на свободу никак нельзя.
   Олли посмотрел на меня сонно, но выразительно: "Еще раз засадил меня сюда? Другого от тебя и не жди!".
   Часам к пяти снотворное перестало действовать, и я освободил Олли. Без колтунов он выглядел много лучше, но это оставило его равнодушным.
   Когда я открыл клетку, он бросил на меня полный отвращения взгляд и молнией скрылся в траве.
   Хелен пришла в восторг от моей работы. На следующее утро она не спускала глаз с кошек и восклицала:
   - Каким красавчиком он стал, правда? Я так рада, что ты сумел его подстричь! Меня это очень мучило. И он, конечно, чувствует себя гораздо лучше!
   Я не без самодовольства разглядывал Олли через окно. Вчерашнее лохматое пугало действительно неузнаваемо преобразилось, и, бесспорно, я заметно облегчил ему жизнь, избавив от больших неудобств. Однако мыльный пузырь восхищения собой разлетелся едкими брызгами, едва я высунул голову из задней двери. Олли только что с аппетитом приступил к завтраку, но при виде меня унесся прочь даже стремительнее, чем когда-либо прежде, и скрылся вдали. Я грустно поплелся назад на кухню. Во мнении Олли я упал еще ниже, если это было возможно. Печально я налил себе чаю. Жизнь полна разочарований!

47

   Песик смотрел прямо перед собой в полной неподвижности, словно приклеенный к столу. Он дрожал и, видимо, опасался пошевелить хотя бы головой, а в глазах у него застыл ужас.
   В первый раз я увидел его несколько месяцев назад, когда Молли Мини-кан, моя соседка в Ханнерли, вернулась с ним из собачьего приюта сестры Розы, и веселая дружелюбность этой мохнатой дворняжки совершенно меня покорила. И вот теперь - такое!
   - Когда у Робби это началось, Молли? - спросил я. Старушка протянула руку к песику и тут же ее отдернула.
   - С утра это с ним сделалось. А вечером прыгал, что твой мячик. - Она посмотрела на меня с тревогой. - Так и кажется, он боится, что до него дотронутся.
   - Так оно и есть, - ответил я. - Он весь словно окостенел. Похоже на острый приступ ревматизма. Он не взвизгивал от боли?
   Старушка покачала головой.
   - Ни разу.
   - Странно! - Я провел ладонью по напряженным мышцам и легонько нажал на шею. - Будь это ревматизм, он бы как-нибудь показал, что ему больно. Посмотрим, что покажет термометр.
   У меня возникло ощущение, что я измеряю температуру чучелу, но, взглянув на термометр, я даже присвистнул: 40,5 градуса.
   - Ну, про ревматизм можно забыть, - сказал я. - В подобных случаях ( температура почти не повышается.
   Я осмотрел песика со всем тщанием - пальпировал брюшную полость, прослушал сердце и легкие. Сердце билось учащенно - но причиной почти несомненно был страх. Практически никаких отклонений от нормы мне обнаружить не удалось.
   - Наверное, подхватил какую-нибудь инфекцию, Молли, - сказал я, - а такая высокая температура указывает на поражение почек. Но, слава Богу, у нас теперь есть антибиотики. Они в таких случаях незаменимы.
   Делая Робби инъекцию, я далеко не в первый раз подумал, что высокая температура по-своему стала ободряющим признаком. Показание для применения наших новых медикаментов. Непонятное заболевание при нормальной температуре вызывало у меня ощущение беспомощности, но в эту минуту я чувствовал себя уверенно, хотя и не знал, насколько точен мой диагноз.
   - Вот таблетки. Одну дайте ему днем, вторую - перед сном, а третью - прямо с утра. Я загляну завтра пораньше.
   Ну конечно же, антибиотик снимет температуру, и через сутки Робби будет много лучше!