Хэрриот Джеймс. Среди Йоркширских холмов

   Виной всему, разумеется, был пояс брюк, сжимавший мою грудную клетку, точно рука великана. У меня возникло нелепое ощущение, что костюм сам несет меня к двойной двери конференц-зала в конце коридора. В зале было даже еще жарче, и меня охватила паника: мне почудилось, что я перестаю дышать. Но члены комиссии поздоровались со мной приветливо, как всегда, а председатель проводил меня к моему месту у длинного стола, и мне стало легче.
   В Молочную комиссию входили человек двадцать: богатые фермеры, чиновники министерства, два крупнейших землевладельца в наших краях - лорд Дарбраф и сэр Генри Брукли, - а также врач и практикующий ветеринар. Практикующим ветеринаром был я. Приглашение работать в комиссии мне очень польстило, и я старался выполнять свои обязанности наилучшим образом, однако это утро выдалось особенным.
   Председательствовал сэр Генри. Он открыл заседание, а я мысленно вознес молитву, чтобы оно продолжалось недолго. Ведь в моей твидовой броне я долго не выдержу. Но вопросы рассматривались нестерпимо медленно, и повестка казалась неисчерпаемой. Подробно обсуждались стерилизация, типы хозяйственных построек, болезни рогатого скота, какие-то юридические тонкости - одно за другим, одно за другим, а мне становилось все жарче и жарче. У меня часто спрашивали мое мнение, и я отвечал осипшим от духоты голосом, надеясь, что это останется незамеченным. Но, увы, мое важнейшее сообщение было припасено на закуску. А мне становилось все хуже, и час спустя я уже не сомневался, что вот-вот задохнусь, хлопнусь в обморок и меня унесут отсюда на носилках. Я едва переводил дух, пот ручьями стекал за воротник, и я еле справлялся с искушением расстегнуть пиджак и хоть чуть-чуть охладиться. Но мою руку удерживала мысль о хохоте, каким разразится почтенная комиссия при виде доходящих до подбородка брюк.
   Миновало почти два часа, прежде чем сэр Генри оглядел сидящих за столом и перешел к моему вопросу.
   - Итак, господа, - сказал он, - в заключение заседания мы должны вынести решение по заявлению фермера Эдварда Ньюкомба о выдаче ему лицензии на основании туберкулинизации его скота. Поскольку были высказаны определенные сомнения, наш юный друг мистер Хэрриот провел дополнительную проверку. Итак, мистер Хэрриот?..
   Кто-то заговорил о Теде Ньюкомбе, и лишь через несколько секунд меня осенило, что этот кто-то - я Сам. Слова все были знакомые, но произносились как будто помимо меня с хрипом и пыхтением. Глаза туманил пот, но сквозь него я видел, что остальные смотрят на меня вроде бы одобрительно. Они всегда были со мной очень милы, возможно потому, что в комиссии я был моложе всех, но на этот раз мне улыбались как-то по особенному одобряюще и ласково кивали, пока я бубнил "на редкость заботливый хозяин"... "коровы идеально ухожены"... "трудолюбив, добросовестен"... "строжайшее соблюдение санитарии и гигиены"... "человек безупречной порядочности"... А когда прозвучала заключительная фраза: "Хозяйственные постройки Эдварда Ньюкомба в мелочах, возможно, не вполне соответствуют стандарту, но он вкладывает в свою ферму колоссальный труд, и я убежден, что, получив лицензию, он ни в чем не обманет нашего доверия!", лица вокруг меня стали совсем уж благостными. Сэр Генри одарил меня дружеской улыбкой.
   - Благодарю вас, мистер Хэрриот. Ваши выводы весьма убедительны, и мы все вам весьма обязаны. Полагаю, господа, возражений против выдачи лицензии не будет?
   Вокруг стола дружно! поднялись руки.
   Практически не помню, как я вышел из зала, но помню, как, стремглав сбежав по лестнице, ринулся в мужскую уборную, заперся в кабинке, сбросил пиджак и, раскрыв рот, рухнул на унитаз. Потом расстегнул рубашку, расстегнул широченный пояс брюк и прислонился к стенке, продолжая разевать рот, точно рыба. От меня во все стороны шли волны жара, смешанного с облегчением и торжеством. Победа осталась за мной! Тед получил заветную лицензию, а я еще жив, пусть и нахожусь при последнем издыхании.
   Мало-помалу я приходил в себя, и тут за стенкой кабинки раздались голоса двух мужчин. Под дверцей мелькнули их ноги и исчезли: сэр Генри и лорд Дарбраф, чьи голоса я узнал, отошли к дальней стене.
   Наступила длительная пауза, затем милорд загремел:
   - Знаете, Генри, просто приятно было смотреть, как этот молодой человек добивался лицензии для фермера в холмах.
   - Совершенно с вами согласен, Джордж. Держался он, по-моему, чертовски хорошо.
   - Всю душу вкладывал, черт побери. Не жалел себя. В жизни не видел подобного! У него же пот по лицу ручьями стекал.
   - М-м. Да, я заметил. Преданность делу, вот что я скажу.
   - Вот-вот! Преданность делу. Приятно найти ее у такого молодого человека. (Небольшая пауза.) А знаете, Генри, у этого малого есть и другие достоинства.
   - Какие, Джордж?
   - Умение одеваться. Прекрасный костюм. Завидую, что у него такой портной!

7

   - Нет, вы только посмотрите на паренька!
   Фермер Дагдейл посмеивался, наблюдая, как Джимми старательно направляет луч фонарика, облегчая работу с телящейся коровой. К своим обязанностям мой десятилетний сын относился с величайшей серьезностью. В тесноватом стойле он усердно следил за каждым моим движением, то освещая зад коровы, то переводя луч на ведро с горячей водой всякий раз, когда я намыливал руки или окунал веревки в дезинфицирующий раствор.
   - Да, - отозвался я. - Он любит ночную работу. Собственно говоря, Джимми любил всякую ветеринарную работу, но если меня вызывали вечером, прежде чем ему приходило время спать, он, отправляясь со мной, впадал в настоящий экстаз и блаженно созерцал, как лучи фар освещают каждый зигзаг, каждый поворот проселка.
   А сегодня, когда мы добрались до места, он забрался в багажник раньше меня, извлек разноцветные веревки для головы и ног теленка, а затем деловито отмерил в ведро нужную дозу дезинфицирующего средства.
   - Пап, ты завел за голову красную веревку? - спросил он теперь.
   - Да.
   - Далеко за уши?
   - Вот именно.
   Джимми одобрительно кивнул. Все это интересовало его само по себе, но главное - он бдительно следил, чтобы я ничего не напутал, ревниво оберегая меня от глупых промахов.
   Я постоянно дивился тому, как моя работа увлекала и моего сына, и мою дочь. Казалось бы, постоянно наблюдая, как их отец и днем и ночью мечется по вызовам, не успевая толком поесть, как он трудится по субботам и воскресеньям, когда все наши знакомые (кроме ветеринаров) безмятежно играют в гольф, они должны были бы на всю жизнь проникнуться отвращением к подобной профессии, а выходило наоборот - для них не было удовольствия больше, чем сопровождать меня и во все глаза наблюдать, как я ставлю диагнозы и лечу.
   Объяснение, полагаю, было самое простое: подобно мне, подобно Хелен, они любили животных, и возможность работать с бессловесными друзьями искупала любые трудности. И потому оба твердо решили стать ветеринарами, когда вырастут.
   И тут я подумал, что в десять лет Джимми уже наполовину достиг заветной цели. Едва теленок соскользнул на пол, сын тотчас очистил ноздри и рот малыша от слизи, схватил клок сена и принялся энергично растирать новорожденного.
   - Телочка, пап! - возвестил он, бросив опытный взгляд между задними ногами. - Это очень хорошо, мистер Дагдейл, правда?
   Фермер засмеялся.
   - Лучше некуда. Нам бы побольше телочек. Глядишь, из этой вот, которую ты растер, вырастет отличная дойная коровка.
 
   Это было в пятницу. А в субботу мои дети, ликуя, что им не нужно идти в школу, были после завтрака готовы приступить к делу. А вернее, уже приступили - открыли багажник и принялись извлекать пустые бутылки и картонки, заодно проверяя, лежит ли там все, что может понадобиться.
   - Пап, у тебя кальция мало, - предупредила Рози. Ей исполнилось шесть, но сопровождала она меня с двух лет, а потому хорошо знала, что и в каких количествах должно помещаться в большом ящике с разными отделениями, который сотворил один мой друг, чтобы было удобнее размещать медикаменты и инструменты.
   - Правильно, милуша, - ответил я. - Сбегай принеси еще. Без надежного запаса нам никак не обойтись.
   Раскрасневшись от важности, она побежала в нашу аптеку, и я в который раз задался вопросом, почему Рози и дома, и на фермах бросается выполнять поручения бегом, а Джимми никогда даже шага не ускорит.
   Нередко в трудные минуты я говорил: "Джимми, принеси мне побыстрее еще один шприц!", а мой первенец неторопливо шествовал к машине, иногда насвистывая, и всегда вальяжно. Пусть происходящее живо его интересовало, он все равно не торопился. И до сего дня, хотя он давно уже опытный ветеринар, я ни разу не видел, чтобы он когда-нибудь спешил. Возможно, это и к лучшему. В нашей профессии всякое случается, и хладнокровие - качество для нее незаменимое.
   Покончив со сборами, мы отправились в холмы. День выдался погожий, и солнечный свет смягчал угрюмость вершин и вересковых пустошей. Ночью шел дождь, и теперь в открытые окна машины лилось благоухание цветов и трав.
   Дорогу на первую ферму преграждало несколько ворот, и Рози сияла счастьем, потому что открывать и закрывать их было ее обязанностью. Едва я затормозил перед первыми, как1 она молнией выскочила наружу и с величайшей сосредоточенностью отворила ворота, дав мне проехать.
   - Хорошо, что я с тобой, пап, - сказала Рози. - Впереди еще не меньше двух ворот. Вон они!
   Я кивнул.
   - Правда, радость моя. Для меня нет ничего хуже ворот. Дочурка удовлетворенно откинулась на сиденье. Когда Рози подошло время поступить в школу, она страшно переживала. "Что ты будешь делать без меня? - постоянно повторяла она. - Я скоро начну ходить в школу, а Джимми давно учится. Ты же будешь совсем один!"
   Джимми вроде бы не сомневался, что я и сам справлюсь, а вот Рози терзалась. И выходные дни были для нее не просто днями отдыха, но временем, когда она могла поухаживать за отцом. А я извлекал из этого чистейшую радость и только дивился своему счастью. Стольких мужчин работа отрывает от семьи, я же видел своих детей не только дома, но и работая.
   А возможностью перепоручить возню с воротами Рози я наслаждался с полной искренностью. Когда я проезжал сквозь последние, она стояла очень прямо, положив ручонку на щеколду, а ее лицо сияло от сознания, что она отлично справилась с порученным делом.
   Несколько минут спустя я уже стоял в коровнике, недоуменно почесывая в затылке. У моей пациентки была температура 41,1 ^o, но от уже готового диагноза "мастит" пришлось отказаться - белое чистое молоко его исключало.
   - Странно, - сказал я фермеру. - Легкие в порядке, желудок работает нормально, тем не менее у нее жар, и по вашим словам она не ест.
   - Ага. Утром ни до сена, ни до брикетов не дотронулась. И поглядите, как ее дрожь бьет.
   Я нагнул корове голову, выглядывая возможные симптомы, и тут у меня за спиной раздался фальцет моего сына:
   - Пап, по-моему, это все-таки мастит.
   Он сидел на корточках у вымени и сдаивал на ладонь струйки молока.
   - В этой четверти молоко чуть не кипит.
   Я снова взялся за соски и тут же убедился, что Джимми прав. Молоко из одной четверти выглядело отличным, но было заметно теплее, чем из остальных трех. А когда я выдоил на ладонь еще несколько струек, то ощутил пока невидимые хлопья.
   Я виновато посмотрел на фермера, и он закатился хохотом.
   - Похоже, ученик-то разбирается получше учителя! Кто тебя этому научил, сынок?
   - Папа. Он всегда говорит, что в таких случаях легко допустить промах.
   - Вот он и допустил, верно? - Фермер хлопнул себя по бедру.
   - Ну ладно, ладно, - отозвался я и пошел к машине за пенициллиновой мазью, размышляя, сколько еще таких накладок сын подмечал, разъезжая со мной по вызовам.
   Потом, когда мы возвращались по перегороженной дороге, я его поздравил.
   - Отлично сработано, старина. А ты знаешь куда больше, чем мне казалось.
   Джимми расплылся до ушей.
   - Ага! А помнишь, как я даже коровы подоить не умел?
   Я кивнул. Большие фермы давно были оснащены доильными аппаратами, но мелкие фермеры нередко все еще доили вручную, и сын всегда следил за ними как завороженный. Мне вспомнилось, как он стоял рядом с Тимом Саггеттом, доившим одну из своих шести коров. Скорчившись в три погибели на табурете, упираясь лбом в коровий бок, старик посылал пенящиеся струйки молока в зажатое между коленями ведро.
   Он поднял глаза и перехватил жадный взгляд мальчика.
   - Хочешь подоить, парень?
   - Ага! Пожалуйста.
   - Ладно. Вон еще ведерко. Поглядим, сумеешь ли ты надоить доверху.
   Джимми присел на корточки, ухватил по соску в каждую руку и принялся увлеченно их тянуть. Ничего не произошло. Он взялся за два других. С тем же результатом.
   - Так ничего же не доится! - воскликнул он жалобно. - Ну ни капельки!
   Тим Саггетт усмехнулся.
   - Выходит, не так-то это просто, а? Сдается мне, долгонько бы ты выдаивал всех шестерых коров.
   Мой сын повесил голову, и старик провел заскорузлой ладонью по его волосам.
   - Забеги-ка как-нибудь, и я тебя обучу. Заправским дояром станешь. Недели две спустя, подъехав домой под вечер, я увидел, что в дверях Скелдейл-Хауса стоит Хелен, и лицо у нее очень встревоженное.
   - Джимми не вернулся из школы, - торопливо сказала она. - Он не говорил тебе, что пойдет к товарищу?
   Я напряг память.
   - Как будто нет. Но, может, он просто заигрался где-нибудь? Хелен прищурилась в сгущающиеся сумерки.
   - Непонятно... Он всегда забегает домой предупредить нас.
   Мы безрезультатно обзвонили его школьных друзей, и я отправился рыскать по Дарроуби. Заглядывал в узкие извилистые дворы, заходил ко всем знакомым, слышал один и тот же ответ: "Нет, к сожалению, мы его не видели" и извинялся с принужденной бодростью: "Большое спасибо. Простите, что побеспокоил вас", чувствуя, как сердце все сильнее сдавливает ледяная рука.
   Когда я вернулся в Скелдейл-Хаус, Хелен еле сдерживала слезы.
   - Его все нет, Джим. Где он запропастился? Темно, хоть глаз выколи. Какие игры в такой час?
   - Явится с минуты на минуту. Не волнуйся так. Объяснение, конечно, окажется самым простым.
   Я надеялся, что голос у меня совсем спокойный. И на всякий случай не упомянул о том, что проверил прудик в конце сада.
   Мной все больше овладевала паника, и вдруг меня осенило.
   - Погоди-ка! Он же говорил, что собирается как-нибудь после уроков забежать к Тиму Саггетту поучиться доить коров.
   Маленькая ферма Тима вплотную примыкала к Дарроуби, и через несколько минут я уже был там. Верхняя половина двери коровника была открыта, и оттуда струился смутный свет. Я заглянул над нижней створкой и увидел Джимми. Скорчившись на табурете, он зажимал в коленях ведро и упирался лбом в бок терпеливой коровы.
   - Привет, пап! - весело сказал сын. - Вот посмотри! - Он продемонстрировал свое ведро, в котором плескалось несколько пинт молока. - Теперь я умею доить. Мистер Саггетт показал, что за сосок вовсе не тянут, а перебирают его пальцами вот так.
   Меня охватило невыразимое облегчение. Мне нестерпимо хотелось схватить Джимми и расцеловать его. Расцеловать мистера Саггетта, расцеловать корову, и я еле совладал с собой. А переведя дух, сказал:
   - Тим, я вам страшно благодарен. Надеюсь только, что он вам не слишком надоел.
   Старик засмеялся.
   - Да нет, молодой человек. Мы время с толком провели. Паренек он смекалистый. Я ему так и сказал: коли хочешь в ветеринары пойти, значит, должон понимать, как от коровы молоко получают.
   В памяти живо запечатлелся тот вечер, когда Джимми понял, как получают молоко от коровы, и использовал свои познания, чтобы в дальнейшем определить мастит и поставить на место родителя.
   По сей день я так и не решил, верно ли поступил, убедив Рози отказаться от ее мечты. Возможно, я ошибся. Однако в сороковых и пятидесятых годах жизнь ветеринара была совсем иной, чем теперь. Работали мы главным образом с крупными животными, и, хотя я любил свою профессию, меня постоянно лягали, опрокидывали, пачкали всякой вонючей мерзостью. При всем своем очаровании это была тяжелая, грязная, а часто и опасная работа. Не раз мне приходилось подменять коллег со сломанной рукой или ногой. Да и сам я не один месяц прохромал после того, как ломовая лошадь врезала мне по бедру могучим копытом с железной подковой.
   Нередко от меня дурно пахло, потому что никакие антисептики и дезодоранты не избавляют до конца от ароматов, которыми пропитываешься, извлекая разлагающийся плод или послед. Я давно не обижаюсь, когда люди при моем появлении морщат носы.
   Порой после возни с телящейся коровой или жеребящейся кобылой - возни, которая затягивалась на долгие часы, - все мышцы моего тела мучительно ныли, и несколько дней я чувствовал себя так, словно по моему телу прогулялись увесистой дубинкой.
   Теперь все по-другому. Длинные пластиковые перчатки предохраняют кожу, когда занимаешься зловонной работой, металлические станки обездвиживают крупных животных, и уже не надо лавировать между ними в каком-нибудь тесном проходе. А кесарево сечение избавило нас от тяжких подвигов при родовспоможении. К тому же резко увеличился объем работы с мелкими животными - у нас он теперь составляет половину практики.
   Когда я поступил в ветеринарный колледж, на нашем курсе училась всего одна девушка - неслыханное новшество! Теперь девушки составляют пятьдесят процентов учащихся ветеринарных школ. У нас, например, проходила хирургическую практику просто замечательная студентка.
   Сорок лет назад ничего этого я предвидеть не мог, и хотя мысль о том, что Джимми будет вести жизнь, подобную моей, меня не смущала, но чтобы тот же жребий выпал на долю Рози? Нет и нет! И я пускался во все тяжкие, лишь бы отпугнуть ее от ветеринарии и убедить заняться лечением людей.
   Она врач и счастлива, но не знаю, не знаю...

8

   - Говоря без обиняков, Хэрриот, я не считаю вас честным человеком.
   - Что?! - Мне доводилось выслушивать нелестные вещи по моему адресу, но такое обвинение я. слышал впервые, и оно задело тем сильнее, что его мне бросил высокий, аристократической внешности ветеринар, презрительно меряя меня взглядом. - Какого черта? Как вы можете говорить подобное?
   Надменные голубые глаза Хьюго Моттрама вперились в меня с отвращением.
   - Я говорю это потому, что вынужден прийти к такому выводу. Неэтичное поведение я считаю разновидностью нечестности, а вы ведете себя неэтично. Ваши попытки оправдаться я рассматриваю как недостойные уловки.
   Очень приятно! И тем более здесь, в Бротоне, куда я выбрался в свой бесценный свободный день, чтобы немножко отдохнуть от всех передряг. Я блаженствовал в книжной лавке Смита, перелистывая новинки, и заметил, что между полками ко мне приближается Моттрам. Признаться, я ему немножко позавидовал - вот бы и мне выглядеть так же! Он был воплощением моего представления об идеальном облике сельского ветеринара: клетчатая кепка, щегольской приталенный пиджак с разрезом позади, бриджи, гетры и кожаные башмаки в сочетании с внушительной фигурой и красивыми орлиными чертами лица. Ему было за пятьдесят, но, расхаживая между стеллажами, откинув голову и выпятив подбородок, он выглядел совсем молодым.
   Я глубоко вздохнул и попытался сохранить спокойный тон.
   - Мистер Моттрам, ваши слова оскорбительны, и я думаю, что вам следует извиниться. Вы не можете не понимать, что ни я, ни мой партнер не посягаем на ваших клиентов... Просто несчастливое стечение обстоятельств. У нас не оставалось выбора, и если вы немного подумаете...
   Подбородок выпятился еще больше.
   - Я подумал. И сказал то, что думаю. У меня нет желания тратить время на дальнейшее обсуждение, и надеюсь только, что в будущем мне больше не придется с вами соприкасаться.
   Он повернулся на каблуках и вышел из лавки, оставив меня в бессильном бешенстве. Я стоял, разглядывая свои сапоги. Сейчас должна была подойти Хелен (из парикмахерской), и мы с ней приступим к выполнению намеченной программы: поход по магазинам, чай в кафе-кондитерской, а потом кино и ужин с моим приятелем Гордоном Реем, ветеринаром из Боробриджа, и его женой Джин. Веселая застольная беседа... Такие простые удовольствия, но райская передышка в тяжелом труде, которую мы предвкушали всю неделю. И вдруг - полный крах...
   История с Моттрамом началась несколько недель назад. Я осматривал в приемной спаниеля с высыпанием на коже, как вдруг его хозяйка сказала:
   - Его некоторое время лечил мистер Моттрам - он живет в Скантоне. Говорит, что это экзема, но улучшений нет, и я подумала, может, это что-то другое. Ну и обратилась к вам.
   Я обернулся к ней:
   - Жаль, что вы этого сразу не сказали. Я бы попросил у мистера Моттрама согласия, прежде чем смотреть вашу собаку.
   - Я не знала. Извините.
   - Ну что поделать. Боюсь, я должен сейчас же поговорить с ним. И я пошел в кабинет позвонить.
   - Моттрам слушает.
   Голос я узнал сразу - уверенный, спокойный бас. Как и со всеми ветеринарами, практикующими по соседству, я несколько раз встречался с Моттрамом и понял, что сойтись с ним вряд ли удастся. Меня отпугивала его аристократическая надменность. Но теперь требовался дружеский тон.
   - Добрый день. Это Хэрриот из Дарроуби. Как поживаете?
   - Хорошо, Хэрриот, надеюсь, и вы тоже.
   Черт! Все та же патрицианская снисходительность!
   - Так вот. Ко мне пришла с собакой ваша клиентка, миссис Хиксон. Что-то кожное, насколько я могу судить. Она хочет проконсультироваться.
   - Так вы уже смотрели собаку? - Голос стал ледяным. - Мне кажется, вы могли бы сначала поговорить со мной.
   - Прошу прощения, но я не мог. Миссис Хиксон упомянула об этом, когда я уже начал осмотр. Еще раз прошу извинения и хочу спросить, даете ли вы мне разрешение продолжать?
   Наступила долгая пауза. Льда в голосе прибавилось.
   -Ну раз вы начали, то продолжайте.
   В трубке резко щелкнуло - видимо, он швырнул трубку на рычаг.
   Мое лицо запылало от смущения. Что с ним такое? Такие вещи случаются постоянно. Мне уже приходилось звонить по такому поводу к соседним ветеринарам, а им ко мне. Их ли, мой ли ответ всегда был один: "Ну конечно, конечно. Буду раз узнать ваше мнение". После чего следовал рассказ об уже принятых мерах.
   Моттрам о них ничего не сказал, а звонить ему еще раз я не собирался. Придется узнать от хозяйки, каким было лечение.
   Позднее я рассказал о случившемся Зигфриду.
   - Заносчивый субъект, - буркнул он. - Помните, я как-то пригласил его пообедать вместе? А он ответил, что, по его мнению, ветеринарам следует поддерживать безупречные отношения с коллегами в округе, но что панибратства он не одобряет.
   - Ну как же, помню, хоть это и давно было.
   - Что же, я уважаю его принципы, но подобная мелочная придирчивость попросту глупа.
   Недели через две я ощупывал заднюю ногу охромевшей собаки, как вдруг передо мной разверзлась бездна - владелец, очень милый старичок, бодро прочирикал:
   - Да, кстати, я же вам не сказал. Мистер Моттрам в Скантоне его лечил, но, по-моему, ему не лучше, так мне бы хотелось узнать ваше мнение.
   У меня по коже пробежали мурашки, но выбора не было. Я снова позвонил нашему соседу.
   - Моттрам слушает. - Все тот же расхолаживающий голос.
   Я объяснил, что произошло, и попросил разрешения продолжать. Снова долгая пауза, а затем презрительное:
   - Так вы опять!
   - Опять? О чем вы? Я ничего не сделал и только прошу у вас разрешения исполнить желание вашего клиента.
   - Да делайте что вам угодно, черт побери! - И я услышал в трубке знакомый резкий щелчок.
   Когда несколько дней спустя Зигфрид вошел в приемную с задумчивым видом, я уверовал, что судьба ополчилась на нас.
   - Вы не поверите, Джеймс. Сегодня утром меня вызвали к моттрамовскому клиенту по фамилии Боуллендз, он просто с ума сходил. У него лошадь сломала ногу, найти Моттрама он не сумел и в отчаянии позвонил мне. Я позвонил Моттраму в приемную, но он был на выездах, и мне пришлось мчаться к Боуллендзу. Ужасно! Жуткий сложный перелом, лошадь стонет от боли, и ничего сделать нельзя. Оставалось только тут же пристрелить ее, чтобы не мучилась... Что скажет на это Моттрам! Я попытался еще раз связаться с ним, но он не вернулся.
   Я помогал Зигфриду очистить уши собаки, и мы мыли руки, когда в дверях операционной, к великому нашему изумлению, возник Моттрам.
   Он был, как всегда, элегантен, явно в бешенстве, но сохранял холодное самообладание.
   - А, вы оба тут! - Снова этот надменный тон. - Тем лучше, поскольку то, что я скажу, относится к вам обоим. Последняя ваша эскапада у Боуллендза, Фарнон, право, переходит все границы. Мне остается только прийти к выводу, что вы систематически стараетесь красть моих клиентов.
   Зигфрид побагровел.
   - Послушайте, Моттрам, это чушь! У нас нет ни малейшего желания отбивать у вас клиентов. Ну а лошадь Боуллендза... я старался связаться с вами, но...
   - Я больше ничего не желаю слушать. Можете говорить что вам угодно, но я верю в безупречные отношения. Теперь, после случившегося, я рад, что не отступил от своих принципов из-за этого вздора с "пообедаем где-нибудь вместе". - Он кивнул нам обоим с высоты своего роста и удалился.
   Зигфрид повернулся ко мне с кривой улыбкой.
   - Полное фиаско. Я хочу поддерживать дружбу со всеми нашими соседями, но тут можно поставить крест.