Хэррод-Иглз Синтия. Концерт для скрипки со смертью

   Она прижалась к нему губами, ожидая ответной реакции, но он обиженно сжался и не ответил на поцелуй. Она отодвинула его голову назад и вопросительно посмотрела ему в лицо.
   – На что это ты так разозлился?
   У него на кончике языка так и крутился вопрос, не был ли этот человек ее любовником, но он вовремя заметил в ее глазах насмешку и понял, что она только и ждет этого вопроса. Он прогнал эту мысль. Это не должно меня интересовать, яростно сказал он себе.
   Она следила за внутренней борьбой, непрерывно отражавшейся на его лице.
   – Ты совершенно прав, – проговорила она. – Невозможно ревновать к такому, как Мартин. Он ненастоящий. Он вроде сексуального Медведя Йоги, который всегда норовит стянуть корзинку для пикника и которого всегда ловит Мистер Рейнджер.
   Слайдер расхохотался, его обида улетучилась.
   – Ты знаешь, я не стою тебя, – признался он сквозь смех.
   – Конечно, не стоишь, – уверила она его. – Ведь я – замечательная женщина.

Глава 10
Сквозь темное стекло

   – Ты уверен, что Атертон не будет против? – спросила Джоанна, когда они ехали в северном направлении по восхитительно пустынным улицам. Это был еще один ясный солнечный день, хотя сегодня дул несильный, но противный ветер, который не задерживали голые деревья. Джоанна надела громадный и очень толстый вязаный белый шерстяной жакет и, со своими темными глазами и бледным лицом, походила на маленького и толстого полярного медвежонка. Слайдер с любовью во взгляде покосился на нее, думая при этом, насколько естественным ему кажется ее присутствие в машине рядом с ним.
   – Конечно же, нет. С чего бы это?
   – Я могу привести множество причин. Для начала – у него может не хватить еды на троих, если он рассчитывал кормить двоих. И еще – может, ему хотелось видеть только тебя.
   – Он мой сержант, а не моя жена. В любом случае, поскольку мы собираемся обсуждать это дело, ты нам понадобишься рядом. Ты была единственным человеком, близким с Анн-Мари.
   – По отношению ко мне это звучит довольно рискованно, и, кроме того, я ведь не детектив. По-моему, он все раскусит.
   – Он мой друг в такой же степени, как и партнер. А мне ты нужна.
   – Ну, на это нечего ответить, да? Мне тоже называть его Атертон? Или я могу попробовать звать его Джим?
   Когда Атертон открыл им дверь, его тренированное лицо не выразило никаких чувств, которые он мог испытывать в этот момент, ни неудовольствия, ни удивления. Он просто вежливо предложил им войти. Тем не менее, Джоанну это бесстрастие ни в чем не убедило, и она внимательно наблюдала за хозяином.
   – Надеюсь, вы не очень против моего присутствия здесь? Я понимаю, мы предупредили вас слишком поздно, все магазины уже были закрыты. Если еды недостаточно, то кормить меня не обязательно.
   – Еды хватит, – кратко ответил Атертон. – Входите и раздевайтесь.
   Слайдер оборонительно посмотрел на него и прошел вслед за Джоанной в дверь, которую Атертон придерживал рукой над их головами. Парадная дверь вела прямо в гостиную, заполненную глубокими креслами и книжными полками. В камине пылал настоящий огонь, веселыми бликами отражаясь от бронзового экрана.
   – О, какая великолепная комната! – сразу выпалила Джоанна. Она повернула к Атертону невинное лицо. – У меня когда-то была пожилая тетушка, которая жила в артезианском коттедже, но он ничуть не был похож на этот.
   – Вы хотели сказать – артизанский коттедж, – поправил ее Атертон, лишь легким движением бровей выдавший свое сожаление о ее невежестве.
   – О нет, – серьезно ответила Джоанна, – там было очень сыро.
   Возникло короткое молчание, во время которого Слайдер с беспокойством следил за выражением лица Атертона, зная, что тот был очень гордым человеком и больше привык использовать Слайдера в качестве объекта для насмешек, чем становиться таким объектом самому. Но тут губы Атертона начали расползаться в неуправляемой усмешке, и после некоторой борьбы он все же сдался и широко улыбнулся Джоанне.
   – Вы должны были предупредить меня, что она глупенькая, – заявил он удивленному Слайдеру. – Наливайте себе и наслаждайтесь огнем. Что будете пить?
   Эдипус, разлегшийся у камина брюхом к огню, вежливо встал и направился к Джоанне с намерением оставить немного своей лезущей шерсти на ее светлых вельветовых брюках. Она наклонилась, протянула к нему руку, и кот, выгнув спину, медленно и с удовольствием прошелся под ее рукой.
   – Джин с тоником, если они есть, пожалуйста. Как его зовут?
   – Эдипус. Билл, что вам?
   – То же самое, пожалуйста. Спасибо.
   – А почему Эдипус?
   – Потому Эдипус, что он живет здесь, разумеется. В самом деле, вы очень глупая.
   Слайдер был поражен такой грубостью, но Джоанна улыбнулась.
   – В мире есть два вида людей – те, кто цитирует «Алису»...
   – И те, кто этого не делает.
   – Алису? – тупо переспросил ничего не понимающий Слайдер.
   – «В стране чудес», – разъяснил Атертон и еще раз улыбнулся Джоанне, направляясь на кухню. Слайдер уселся, так и не понимая, почему простой факт цитирования одной и той же книги изменил отношение Атертона к Джоанне с плохо скрытой враждебности на полное дружелюбие. Нет никого с большими странностями, чем эти интеллектуалы, сказал он себе, разве что коровы.
   Джоанна пододвинула свое кресло к огню, а Эдипус вспрыгнул к ней на колени, деликатно обнюхал их, крутанулся разок и величественно улегся, уложив по массивной лапе на каждое колено. Атертон принес три стакана, держа их в своих больших длинных руках, раздал их и уселся сам.
   – Ну, с чего начнем? – спросил он. – Вы видели предварительный отчет по миссис Гостин?
   – Да, и он не вызывает никаких сомнений, за исключением того, что в нем все сомнительно. – Слайдер вздохнул. – Там был Биверс, верно?
   – Да. На ковре были складки, так что она могла поставить на них ногу и потерять опору. Он проверил это, и ковер скользил в достаточной степени, чтобы так могло получиться. Она могла упасть на спину и удариться головой об угол каминной решетки. Там был мазок крови, а рана, по словам Фредди Камерона, по форме, виду и возможной силе удара могла соответствовать такому падению. Для женщины ее возраста и состояния такое падение могло быть фатальным. Никаких признаков борьбы, никаких следов взлома...
   – Да их и не должно было быть, – перебил Слайдер, мрачно глядя на свой стакан. – Она ведь знала его в лицо, разве это не так? Этот распрекрасный «инспектор Петри» – почему бы ей было не впустить его? Мне надо было предупредить ее...
   – Да хватит вам, Билл, это не ваша ошибка или вина. Мы ведь даже не знаем, был ли это он. Почему он должен был вернуться? Он забрал все, что ему было нужно, еще в первый раз.
   – Может быть, он вернулся, чтобы заставить ее замолчать. Она была единственной, кто мог его опознать.
   – Мы же не можем знать наверняка, что это не был несчастный случай. Она могла занервничать и начать отступать от него, например, и просто поскользнуться.
   Слайдер улыбнулся.
   – А я так понял из твоих же слов, что его там не было.
   – С тем же успехом там мог быть кто-то другой. Биверс опросил соседей сверху, Барклей, и им показалось, что кто-то передвигался наверху, в квартире Анн-Мари, примерно в то время, когда, по нашим расчетам, все это случилось со старухой.
   – За чем-то он вернулся. За чем-то, что забыл в первый раз. Но что это было?
   – Скрипка?
   – Должно быть. А потом спустился, чтобы закрыть рот матушке Гостин. Решил довести до конца хоть одно дело из двух – все лучше, чем ничего.
   – Ну, это возможно, – уступил Атертон, криво улыбнувшись. – Семья Барклей выехала оттуда, собираются пожить у ее матери в Милтон Кайнз. Это знак паники, если я в этом что-нибудь понимаю.
   – Напуганы?
   Улыбка стала шире.
   – Они даже не хотели впускать Биверса. Даже после того, как он опустил свое удостоверение в прорезь для писем. Он убедил их позвонить в участок, и Николлс дал им его описание и назвал номер его машины. И даже тогда, когда они его впустили, миссис Барклей держалась на приличной дистанции позади него с младенцем на руках, пока мистер Барклей изо всех сил напускал на себя угрожающий вид, зажав в руке здоровенный гаечный ключ.
   – Все это очень смешно, но они, должно быть, были в ужасе, – возмущенно вмешалась Джоанна. – Двое из их соседей убиты...
   – Вы не видели Биверса, – перебил ее Атертон. – Он весь-то – пять на пять футов, почти как шар, с маленьким круглым личиком, как плюшевый медвежонок. На вид он так же опасен, как диванная подушка.
   Джоанна, по-прежнему не убежденная этим описанием, повернулась к Слайдеру.
   – Что там было насчет скрипки? Она, конечно, лежала в ее машине? Она ведь была с ней на записи.
   – Мы так и предполагали, но ее машина, конечно, еще не найдена. Но мы нашли скрипку в ее квартире, значит, кто-то принес ее туда, или у нее их было две.
   – Ничего такого я не знаю, – сказала Джоанна. – Я всегда видела только одну и ту же. Но, в любом случае, зачем кому-то понадобился такой риск – вернуться и забрать ее?
   – Потому, что она очень ценная, естественно! – ответил Атертон.
   – Но в ней нет ничего особенного, – удивленно заметила Джоанна.
   – Это вы о «Страдивариусе» говорите «ничего особенного»?
   – У нее был не «Страд»! – расхохоталась Джоанна. – У нее была совершенно ординарная немецкая скрипка, девятнадцатого века, достаточно неплохая, но не столь уж эффектная.
   – Ты уверена? – спросил Слайдер.
   – Конечно, я уверена! – Она перевела взгляд с одного на другого. – Я же сидела рядом с ней, вспомните, и видела эту скрипку сто раз. Она купила ее за девять тысяч. Ей даже пришлось брать ссуду в банке, чтобы купить ее.
   – И тем не менее, – произнес Слайдер, – мы нашли у нее в квартире скрипку работы Страдивари в старом дешевом футляре с двумя дешевыми смычками.
   – Я носил ее в «Сотби» для оценки, – подтвердил Атертон, – и они думают, что она может стоить порядка миллиона фунтов.
   Губы Джоанны беззвучно повторили цену, как будто она не смогла сразу понять значение цифр. Затем она покачала головой.
   – Я не понимаю. Где она могла взять такую скрипку? Как вообще она могла себе такое позволить при ее доходах? И почему она не пользовалась ею? Как может музыкант, владеющий «Страдивариусом», не играть на этом инструменте?
   – Возможно, она считала эту скрипку слишком ценной для этого, – заметил Слайдер.
   Джоанна вновь покачала головой.
   – Нет, это не так. Скрипка – это не бриллиантовое кольцо. Вы должны играть на ней, ею просто необходимо пользоваться, иначе ей придет конец. Даже страховые компании понимают это.
   – Тогда остается лишь одно объяснение: она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, что она владеет таким инструментом.
   – Краденая? – переспросила Джоанна, но по ее лицу Слайдер видел, что она не поверила и этому. – Послушайте, скрипка вроде такой, о какой вы говорите, они... они как знаменитые картины. Понимаете, как «Подсолнухи» или «Мона Лиза». Они не могут просто так исчезать и появляться. Люди знают их, и люди знают их владельцев. Если одну из них украдут, все тут же узнают об этом. У вас в первую очередь будет детальная информация из этого места.
   – А ты точно уверена, что она не играла на ней? Ты могла действительно определить, на какой скрипке она играет, если бы не прислушивалась или не смотрела специально?
   – Да это одна из первых вещей, о которой говоришь с новым партнером, – сказала она без нажима. – На какой скрипке вы играете? Сколько она вам стоила? Где покупали? Вот такого рода вопросы. А еще потом просто привыкаешь к звучанию. Есть масса мелких особенностей, к которым вынужденно привыкаешь. Если даже никогда не смотреть на скрипку соседа, немедленно узнаешь, что партнер сменил инструмент, да уж в особенности если это будет звучание «Страдивариуса». Она просто будет звучать совершенно по-иному.
   Атертон, наконец, понял: Слайдер принял объяснения безоговорочно, даже не пытаясь понять, лишь потому, что это сказала она. Выпивка в стаканах кончилась, и Атертон предложил:
   – Давайте есть, а? Зверей надо кормить. Не разложите ли вы этот стол, пока я буду возиться на кухне? Все необходимое найдете вон в том ящике.
   Через некоторое время все они сидели вокруг раздвижного стола, уплетая паштет из копченой макрели с горячими тостами и запивая еду «Шабли». Эдипус также восседал на придвинутом к столу кресле, выпрямив спину и полузакрыв глаза, как будто сам вид столь недостижимых лакомств был для него непереносим.
   – Он ведет себя гораздо лучше, если сидит там, откуда может видеть стол, – пояснил Атертон, в голосе которого не было извиняющихся нот. – Если же нет, то его любопытство иногда берет верх над хорошими манерами.
   – Это очень вкусно, – отметила Джоанна, – вы сами готовили паштет?
   Комплимент явно пришелся Атертону по вкусу.
   – «Маркс и Спенсер». Поставщики харчей для богатых и холостых. Одно и вправду величайших преимуществ не быть женатым и не иметь детей – это то, что вам никогда не придется есть скучной еды. Можно есть, что тебе хочется, и тогда, когда тебе хочется.
   – О, с этим я согласна, – подхватила Джоанна. – Я лучше вообще не буду есть, если не найду чего-нибудь интересного на кухне. Мне нравятся экзотические блюда в небольших количествах.
   – С вами все ясно, вы, молодежь, – сурово глянул на них Слайдер. – Погодите, вы еще подрастете. Вот тогда, под конец, вам и выйдут боком бутерброды с птичьими глазками да хрустящие оладьи с черепашьим мясом.
   – Я никогда не буду таким старым, – заявил Атертон, слегка вздрогнув. – Схожу-ка я и принесу следующее блюдо.
   – Могу я помочь? – заботливо спросила Джоанна, но он уже вышел. Вернулся он очень быстро, неся блюдо с подогретым порционным фазаном. – «Маркс и Спенсер»?
   – «Уэйнрайт и Дочь», – поправил ее Атертон. – Я почему-то всегда думаю, что Дочь – это имя другого парня, понимаете, мистер Дочь.
   Он подложил всем жареной молодой египетской картошки, испанской брокколи и гватемальского горошка.
   – «Хэрродс»? – попыталась угадать Джоанна.
   – «Маркс и Спенсер», – триумфально возразил Атертон. – Воздушные перевозки и развитие зеленных лавок очень эффективно уравняли времена года.
   – И морозильники, – добавила Джоанна.
   – Ничто не заменит морозильника, если только не переехать жить в район экватора. Налейте себе еще «Шабли».
   Пока они ели, Слайдер рассказал о своей беседе с Мартином Каттсом и о страхе Анн-Мари. Атертон слушал с большим вниманием, а потом сказал:
   – Я знаю, вы думаете, что она была замешана в чем-то действительно крупном, и что это организованное убийство, но ведь у нас нет ничего, с чем можно было бы двигаться дальше. Ребята из Ламбета прочесали ее квартиру как гребешком, но абсолютно ни за что не зацепились.
   – Что за «ребята из Ламбета»? – поинтересовалась Джоанна.
   – Служебно-медицинская научная лаборатория полиции центра, она находится в Ламбете, – пояснил Атертон.
   – Но они и не должны были ничего найти, – спокойно сказал Слайдер. – Именно это и убеждает меня, что все дело было тщательно организовано. Они не сделали ни единой ошибки, за исключением старушки.
   – Это зацикленное мышление – утверждать, что если нет улик, то только потому, что они были слишком умны, чтобы их оставить. Зачем нужно нахлестывать дохлую лошадь? Версия с Томпсоном гораздо лучше, и она будет выглядеть весьма прилично.
   – Ну хорошо, расскажи мне, как ты это себе представляешь, – вздохнул Слайдер.
   – Пункт первый: у Томпсона была основательная причина желать, чтобы с ней было покончено. Она ему до чертиков досаждала.
   – Не настолько большой мотив.
   – Лучше, чем отсутствие мотива вообще. Как бы то ни было, пункт второй: его любовница – медсестра в хирургическом отделении и имеет доступ к наркотику, использованному для убийства Анн-Мари.
   – За исключением того, что не было обнаружено недостачи наркотиков. Ты ведь знаешь, что мы в первую очередь проверили все больницы.
   – Если у нее хватило смекалки украсть, – пожал плечами Атертон, – то хватило бы и на то, чтобы подделать записи или прикрыть кражу каким-нибудь другим способом. Кто бы ни добыл это средство, он вынужден был бы как-то прикрыться.
   – Ладно, продолжай.
   – Пункт третий: Томпсон солгал насчет того, где он был в тот вечер. Он сказал, что поехал выпить в определенный паб, – где никто не мог припомнить, видел ли его там, – а потом поехал прямо домой. Но дежурный в холле больницы видел его там той ночью – он достаточно часто видел его, когда Томпсон заезжал за своей девушкой, и сразу опознал его.
   – Ну, может, он и в тот вечер заезжал за ней.
   – Но она ведь сказала, что не видела его. Для чего еще он мог приехать, как не повидаться с ней? Или, если он все же с ней виделся, почему тогда она лжет?
   – Всего этого маловато, – сказал Слайдер, покачивая головой.
   – Ох, да хватит вам, – вмешалась достаточно долго молчавшая Джоанна, – вы же не можете всерьез думать, что этот поганец Томпсон убил Анн-Мари? Он же совершенный кролик!
   – Ну, – посмотрел на нее Атертон, – в этом с вами согласен, но это не доказательство, не правда ли? А Билл может рассказать вам о множестве убийц – особенно убийц на бытовой почве, – о которых по их виду можно было смело сказать, что эти люди и мухи не обидят. Ну, а теперь у меня еще есть польский творожный пудинг на десерт, от которого заплачет и самый крепкий мужчина, да и кофе уже готов. Если вы пересядете к огню, я принесу все это на подносе, и нам будет там очень удобно.
   Слайдер уселся в кресло у камина, а Джоанна пристроилась на полу у его ног. Атертон убрал остатки фазана в холодильник, а Эдипус с мурлыканьем тоже перебрался поближе к огню, чтобы насладиться теплом и светло-серыми брюками Слайдера, которые, по его мнению, наиболее выгодно могли продемонстрировать обществу клочки налипшего на них белого и черного линяющего кошачьего меха. Когда каждый был вооружен тарелкой, вилкой, чашкой кофе и стаканом с выпивкой, Атертон уселся на софу.
   – Ну, теперь все в порядке, Билл. Давайте послушаем, что вы думаете обо всем этом.
   – В этом деле есть несколько моментов, которые не дают мне покоя, – медленно начал Слайдер. – Я еще не начинал складывать их вместе. Но давайте посмотрим: ее труп был раздет догола – явно для того, чтобы предотвратить опознание, верно? Но при этом нога была помечена разрезом уже после смерти, что смахивает на сигнал или предупреждение для кого-то другого. Она вела скромный образ жизни и жила в однокомнатной квартире, но при этом обладала скрипкой стоимостью в миллион фунтов стерлингов. Ее тетка говорит, что у нее не было других денег, но в Бирмингеме она жила в дорогой роскошной квартире. У нее было большое наследство, которое она не могла заполучить в свои руки, пока не выйдет замуж, и вдруг после поездки в Италию она делает отчаянную попытку заставить Томпсона жениться на ней. Когда попытка проваливается, она выглядит подавленной и говорит Мартину Каттсу, что чего-то боится. Как раз перед Рождеством пропадает ее ежедневник, и ее убивают как раз тогда, когда вероятность того, что ее не хватятся в течение довольно долгого времени наиболее велика. Вечером в день убийства она идет к своей машине, а потом бегом возвращается обратно и пытается уговорить Джоанну поехать с ней в другой паб.
   Он замолчал, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая только потрескиванием угля и неожиданно громким урчанием Эдипуса, перебравшегося уже на колени Атертона.
   – И что еще тут можно добавить, – произнес Атертон. Это был не вопрос.
   – Одно очевидно – надо проследить ее бирмингемские связи. Джон Браун сказал, что она продолжала регулярно ездить туда, чтобы играть в прежнем оркестре. – Он повернулся к Джоанне. – Какова вероятность этого?
   – Мы все работаем на стороне, когда это удается, – нахмурилась Джоанна, – а Рут Чизхолм, их кадровик, гораздо приятней, чем наш старый «Королева Джон», который не впишет женщину в телефонный справочник даже ради спасения своей жизни. Но ей здорово повезло, если они так нуждались в ней. Там должно быть множество других людей – местных музыкантов – ищущих работу.
   – Следовательно, очень возможно, что она на самом деле не играла в своем старом оркестре, а просто выставляла это как предлог для своих поездок в Бирмингем.
   – Ну почему ей надо было туда ездить?
   – Почему кому-то может захотеться ездить в Бирмингем? – поддержал ее Атертон. – Но, с другой стороны, для чего тогда вообще нужен предлог? Почему бы просто никому ничего не говорить?
   – Предположительно, – медленно произнес Слайдер, – потому, что у нее были такие инструкции.
   Атертон искоса взглянул на него.
   – Вы все еще считаете, что за этим стоит крупная организация?
   – Иначе, – пожал плечами Слайдер, – как ты сам сказал, для чего вообще тогда нужен предлог?
   – Вы еще не знаете, ездила она туда работать или нет, – напомнила Джоанна.
   – Это достаточно легко узнать, – сказал Атертон. – Полагаю, вам придется выписать еще одно «семьсот двадцать восьмое», Билл?
   – Что такое «семьсот двадцать восьмое»? – тут же поинтересовалась Джоанна.
   – Разрешение покинуть территорию центра, – объяснил Слайдер. – Мы обязаны иметь его, когда ездим в другие города по служебным делам.
   – Это также означает переработку, – улыбнулся Атертон, – дополнительные расходы, деньги на бензин, на ленч в пабах. Чего тут удивляться, что ребята в униформе воображают, будто у нас легкая жизнь? А кого вы с собой возьмете? – невинно осведомился он у Слайдера.
   – Норму, – коротко ответил тот.
   – Черта с два вы это сделаете!
   – Кто это – Норма? – спросила Джоанна.
   – КЖД ^[6] Суилли, – с чувством ответил Атертон, – мы зовем ее Норма по совершенно очевидным причинам. Она веселая, хороший товарищ, пьет как рыба и ругается как боцман – типичный нормальный сотрудник уголовки. Но я не думаю, что из этого выйдет что-то путное, Билл. Я просто так и вижу, как Супер ^[7] выдает вам лицензию отправить ее в спальном вагоне только для того, чтобы пошарить в бирмингемских отбросах. Заскочить перекусить на скорую руку в пабе с Биверсом или со мной – это одно дело, но с ней это может завести слишком далеко.
   В этот момент зазвонил телефон, и, как только Атертон вышел из комнаты, Джоанна повернулась и прильнула к коленям Слайдера.
   – Ты в самом деле думаешь, что Анн-Мари была замешана в какой-то большой преступной организации? Мне это кажется таким невероятным.
   – Ты предпочитаешь теорию Атертона?
   – Могут быть и другие объяснения. Ну если уж дошло до этого, то я бы предпочла твою версию.
   – Почему?
   – Потому что ты видишь дальше и лучше, чем он.
   Вернулся Атертон, и вид у него был торжествующий.
   – Нашлась машина Анн-Мари. Команда экспертов сейчас вовсю трудится над ней. И отчет о машине Томпсона тоже только что пришел. Ничего особенно интересного, за исключением нескольких длинных темных волос. Очень длинных темных волос.
   – Ты говорил, что его подружка брюнетка, – заметил Слайдер.
   – Коротко подстриженная, с вьющимися волосами, – вполголоса вставила Джоанна.
   – Где нашли машину?
   Торжествующая улыбка Атертона стала шире на миллиметр.
   – На задней улочке в Айслингтоне, примерно в полумиле от места, где живет Томпсон. На расстоянии пешей прогулки, как вы могли бы сказать.
   – Но, в самом деле, – запротестовала Джоанна, – никто не может быть настолько глуп, чтобы бросить машину человека, которого он только что убил, так близко от своего собственного дома.
   – Вы были бы поражены, узнав, насколько глупы большинство людей.
   – Кто на дежурстве, Хант? – спросил Слайдер. – Не возражаешь, если я позвоню?
   – Воспользуйтесь аппаратом на кухне, – посоветовал Атертон.
   Оставшись в комнате вдвоем, он и Джоанна поначалу осторожно рассматривали друг друга, потом Атертон прочистил горло. Джоанна весело прищурилась.
   – Предполагаю, что вы хотите сделать мне некое предупреждение. Вы его всегда защищаете, верно?
   – Вы знаете, что он женат, или нет?
   – Да. Да, я это знаю.
   – Давно женат. Он никогда раньше не заводил никаких связей – он человек не такого типа.
   – А в этом деле есть типы?
   – У него двое детей, закладная на дом в банке и еще его карьера. Он не собирается бросать все это из-за вас.
   – А разве я от него этого ожидаю?
   – Я просто предупреждаю вас для вашего же блага.
   – Нет, это не так, – ответила она ровным голосом.
   Он посмотрел прямо на нее.
   – Послушайте, каждого человека можно увлечь в сторону, но если он бросает дом под влиянием момента, это может стать для него катастрофой. Это разрушит его, и я не имею в виду материальное разрушение. Он – один из действительно честных людей, из тех, кого я знаю, у него есть совесть, и беспокойство, и чувство вины перед женой и семьей, если он их бросит, разрушит любое счастье, которое он мог бы обрести с вами.
   Джоанна подавила улыбку.
   – Вы заходите слишком далеко и слишком быстро. Не это ли называется «перейти к умозаключениям»?
   – Да тот факт, что он сделал это, уже означает, что все это очень серьезно. Вы не знаете его так, как знаю я. Он не такой, как мы, – он из другого поколения. Он не может легко относиться к любым вещам. И он очень... неискушен... в некоторых делах.
   – Ладно, – сказала она, оглянулась назад и опять посмотрела на Атертона. – Я думаю, он достаточно взрослый человек, чтобы самому решать за себя, вы так не считаете?