Хэррод-Иглз Синтия. Концерт для скрипки со смертью

   – И это тоже может. Кому-то это подходит, кого-то это даже может устраивать, ты знаешь. А кто-то выполняет долг сперва по отношению к себе самому.
   – Хорошо тебе говорить. У тебя-то нет жены и детей.
   – Ох, уж эти жены и дети! – Видя его раздражение, она все же решила продолжать. – Ладно, подумай сам, если ты не можешь сделать самого себя счастливым, то, вероятнее всего, ты не преуспеешь в этом и по отношению к кому-нибудь другому, разве не так? И какая тебе от меня польза, если бы я была несчастна?
   – Если б каждый рассуждал так, как ты...
   – Каждый так не рассуждает. Все дело в том, что философия безответственности безопасна только в устах морально устойчивого человека. Так что пей свою распрекрасную выпивку и не беспокойся ни о чем. Нужно порядком попрактиковаться, чтобы стать заправским гедонистом.
   – Другими словами, ты не хочешь обсуждать эту тему?
   – Ага. – Она наклонилась к нему для поцелуя, держа стакан на отлете. Он поразился быстроте своей эрекции, когда она просунула ему язык между его губами. Чтоб мне провалиться, подумал он, адресуясь к своему восставшему органу, ты что-то слишком оживлен для своего возраста. Гордишься собой, не так ли? Он пошарил позади себя, ища, куда бы поставить стакан и освободить руки, и в этот момент зазвонил телефон.
   Джоанна прервала поцелуй.
   – Время подглядывает из тени. И покашливает как раз тогда, когда можно было бы поцеловаться.
   – Можно мне снять трубку? Это, наверное, меня.
   Но она уже была на ногах.
   – Надо было мне включить автоответчик.
   Это звонил О'Флаэрти, начавший свою неделю ночных дежурств освеженным после выходного дня.
   – Однако найти твои следы становится чертовски трудным занятием, мой драгоценный Билли, – бодро начал он, умышленно говоря с подчеркнутым ирландским акцентом. – Я даже звонил в «Собаку и Чертову Мошонку», пока Голубоглазый Малыш не подсказал, что я могу тебя отыскать в Чужой Постели, и я сказал ему тогда, я сказал, что это паб, о котором я и не слыхивал никогда...
   – Послушай, мне очень не хочется прерывать твое представление в стиле «Деревенщина в Сортире», но что тебе, собственно, нужно? Здесь холодно, знаешь ли, вдали от камина.
   – Кажется, у меня для тебя кое-что есть. – О'Флаэрти мгновенно вышел из роли. – Тут какой-то молодой парень тебя спрашивал. Он говорит, что должен рассказать тебе что-то важное, но только тебе, потому что он готов испачкать штаны перед Атертоном. Говорит, что Атертон уделал его, и хочет поговорить с тобой наедине.
   – Как ты его оценил?
   – Думаю, у него действительно что-то есть. Его зовут Томпсон.
   – Иисусе!
   – Ты что, глухой? Я сказал – Томпсон, – насмешливым тоном ответил О'Флаэрти.
   – Он сейчас у тебя?
   – Нет, он не захотел приехать в участок, боялся, что мы его тут же задержим. Знаешь, все это похоже на собаку и косточку. Он вроде должен ждать в «Короне и Скептике», но один Бог знает, как долго он там пробудет. Если ты сразу не двинешь туда, он смоется, потому что смертельно напуган. Ты где сейчас?
   – Тернхэм-Грин. Я буду там через десять минут. Слушай, Пат, можешь сделать мне одолжение? Можешь ты позвонить определенному лицу и объяснить, что произошло, и сказать, что не знаю, насколько задержусь?
   – Ох, Господи, Билли...
   – Кончай, Пат. Не начинай все сначала.
   – Ладио, ладно, не буду. А теперь, ради Господа, давай быстрее в тот паб, пока твой парень не изменил своих намерений.
   – Хорошо, я перезвоню тебе позже.
   Он положил трубку и, обернувшись, увидел, что Джоанна отвернулась от него.
   – Определенное лицо, подумать только! – сказала она, правда, довольно спокойно.
   – Саймон Томпсон хочет со мной встретиться один на один. Мне надо ехать, пока он не передумал.
   Она неохотно кивнула, по-прежнему отвернувшись от него, глядя на огонь и отпивая джин из стакана. Все частицы его тела жадно стремились к ней, желая слиться в единое целое, но он автоматически, хотя и неохотно, потянулся за одеждой.
   – Прости меня. – Она молча пожала плечами в ответ. – Я позвоню тебе потом, если будет еще не очень поздно. – Голос его звучал смиренно и просительно.
   Она повернулась к нему, и на лице ее было написано раскаяние.
   – Позвони в любом случае, даже в поздний час. Я не буду спать.
   Он оделся и нежно поцеловал ее перед уходом. Но его мысли уже были не здесь.

* * *

   Паб оказался забит посетителями. Едва войдя, Слайдер остановился у двери и стал оглядываться вокруг, давая Томпсону возможность увидеть его первым. Ни один из них не знал, разумеется, как выглядит другой, но он очень скоро определил Томпсона по описанию, данному Атертоном – «Мисс Мира в штанах», – и по тому виду, с каким Томпсон сгорбился над своей нетронутой пинтой пива: ушедший в себя взгляд и скрюченная поза больного животного. Глаза Томпсона переместились на дверь, задержались, ушли в сторону и вновь вернулись к Слайдеру с загоревшейся в них надеждой. Слайдер слегка кивнул и пошел к Томпсону, который суетливо подвинулся, освобождая место на скамейке. Подойдя к нему поближе, Слайдер почти ощутил исходящий от Томпсона запах страха. Тут явно было не до шуток.
   – Мистер Томпсон?
   Томпсон утвердительно кивнул, по-прежнему сидя скрючившись.
   – Вы – инспектор Слайдер?
   – Каким образом вы узнали обо мне?
   – Сью Бернстайн сказала мне, что это вы ведете следствие. Она сказала, что вы похожи па порядочного человека. И еще сказала, что вы крутите с Джоанной Маршалл, это правда?
   Слайдер слегка кашлянул, прямота вопроса показалась ему отталкивающей.
   – Ну, ладно, – продолжил Томпсон, – я подумал, что с вами можно будет поговорить. Во всяком случае, это лучше, чем иметь дело с сержантом Атертоном. Он меня вконец достал. – В голосе Томпсона зазвучали панические нотки. – Он думает, это я убил Анн-Мари. Он хочет доказать это во что бы то ни стало. – Похоже, его испугало еще больше звучание его же собственных слов, и он согнулся еще сильнее, оглядываясь по сторонам, как будто ожидал, что сию же секунду из-под какого-нибудь соседнего стола вылезет торжествующий Атертон с магнитофоном в руках.
   – Уверен, что он не думает ничего подобного, – успокаивающе сказал Слайдер. – Мы просто обязаны задавать вопросы, чтобы установить факты, вот и все.
   Томпсон уставился на него с ожившей надеждой. На его верхней губе блестели капельки пота.
   – Вы кажетесь мне рассудительным человеком. Вы ведь не думаете, что это я убил ее, правда?
   – Нет, фактически я так не думаю. Но ведь что-то с вами не так, верно?
   – Почему вы так считаете?
   – Ну, если бы вы действительно ничего не сделали, вам просто было бы не о чем беспокоиться, не так ли?
   – Хорошо вам так говорить, – горько ответил Томпсон, – а если бы вы оказались в моем положении, вы бы так не усмехались. Я ничего не сделал. Вы должны мне поверить. Я так же ужаснулся этому, как и все другие, когда узнал.
   – Но, может быть, ужаснулись чуточку сильнее других? – предположил Слайдер. – Ну, в конце концов, у вас же были с ней какие-то отношения. Вы должны были быть ближе к ней, чем другие...
   – Никто не был близок с этой девчонкой! – с силой перебил его Томпсон. – Она была со странностями и... Послушайте, мне жаль, что она мертва, но тут я ничего не могу поделать. Она была замешана в чем-то, что и подловило ее в конце концов. Это была ее собственная ошибка, вот как я это понимаю.
   – В чем же она была замешана? – спокойно спросил Слайдер, хотя сердце его подпрыгнуло.
   Томпсон наконец решился.
   – Я не знаю подробностей, но совершенно уверен, что она была замешана в какой-то контрабанде. Я пришел к мысли, что она под конец захотела выйти из этого дела, но уже успела увязнуть слишком глубоко. В самолете по пути домой из Италии она выглядела здорово испуганной, но не сказала мне, в чем причина.
   – Ах да, Италия. Расскажите мне об этом. Вы и она везде были вместе, не так ли?
   – Это только на время гастролей. – Томпсон явно испытывал неудобство. – Это должно было быть ей понятно. Мы уже делали так раньше. Мы менялись комнатами с другими, чтобы можно было спать вместе, и все было в порядке до того дня, во Флоренции. Утром мы вышли в город, заглядывали в маленькие магазинчики с барахлом на одной из тех аллей позади главной площади – ну, вы знаете. – Слайдер, который никогда не бывал во Флоренции, только молча кивнул. – Потом я спросил, как насчет пойти поесть, а она вдруг сказала нет, она, оказывается, должна пойти с кем-то повидаться. Просто взяла и выпалила это – никогда раньше не упоминала ни о чем подобном. Ну, когда вы проводите время вместе, вы вроде могли бы и рассчитывать на то, чтобы знать, что собирается делать ваша подружка, вы так не считаете?
   Слайдер вновь кивнул.
   – Потому я и спросил ее, кого это ей понадобилось повидать так внезапно, а она мне не ответила. Понесла вдруг какую-то дурь. Заявила, что если я действительно хочу знать, то она собирается пойти к своему кузену Марио, но это вовсе не мое дело, что я никогда не даю ей ни минутки на ее личную жизнь и все такое. Вдруг получилось так, что мы вовсю ругаемся, и я никак не мог понять, как я в этот скандал ввязался.
   – Вы считаете, что она преднамеренно устроила этот скандал, чтобы иметь возможность уйти без вас?
   – Да, – яростно закивал головой Томпсон, – именно так! И она была не такая, как обычно – слишком нервозная, и все время оглядывалась, будто думала, что кто-то следит за ней. В общем, мы немного поспорили, и она унеслась, а я... ну, я вроде как бы решил проследить за ней. Ну, я не имел этого в виду на самом деле. Я просто сперва пошел в том же направлении, потому что хотел идти в ту сторону с самого начала, а потом, потому что я был зол, у меня и появилась мысль, что я могу пойти за ней и поглядеть, куда она зайдет, ткнуть ее физиономией в эту чушь про кузена Марио... – тут его голос угас.
   – Возможно, вы просто ревновали? – предположил Слайдер. Томпсон пожал плечами. – А она не заметила, что вы за ней следите?
   – Не думаю. Мне пришлось потрудиться, чтобы не потерять ее из виду и самому не попасться на глаза, понимаете, потому что она ушла чертовски далеко от обычных туристских улиц, и я даже забеспокоился, что если упущу ее, то не найду обратной дороги. Я и понятия не имел, где нахожусь.
   – А как вам показалось, она шла уверенно? Она знала дорогу?
   – О, да. Она нисколько не колебалась. И шла по этим узеньким улочкам и задним аллеям. Я бы ни за что не вспомнил дорогу, слишком сложный был маршрут.
   Осторожная, подумал Слайдер. Как же, черт побери, она могла не заметить такую неопытную ищейку, как Томпсон?
   – Куда же вы пришли, в конце концов?
   – На самую обычную улочку, с домами и несколькими магазинами на каждой стороне. Не для туристов. Не шикарная. А потом она вошла в подъезд одного из домов.
   – В магазин?
   – Я не мог рассмотреть. Я был чуть-чуть позади нее, и, когда она вошла, я не рискнул подойти поближе на тот случай, если она вдруг выйдет и засечет меня. Так что я стоял в подъезде немножко ниже по улице и выжидал. Я еще подумал – а что, если это проходной подъезд, куда она вошла. Предположим, она вошла туда и вышла через черный ход, тогда я буду в затруднительном положении.
   – Вы, я полагаю, не заметили название улицы?
   – Нет, я посмотрел. Подъезд, где я стоял, был как раз напротив таблички с названием, так что я как бы глазел на него чуть ли не целый день. И запомнил потому, что название было уж очень неподходящее – «Райская аллея», только по-итальянски, понимаете?
   Вот это да, подумал Слайдер, наконец-то хоть один факт! Кто-то что-то и в самом деле запомнил.
   – Продолжайте.
   – Ну, она пробыла там, я не знаю сколько, но мне показалось, что долго, может, десять минут, а когда она вышла, у нее в руках была сумка.
   – Какого рода сумка? Большая?
   – Кажется, это называется ковровая сумка. Знаете, похожа на большую спортивную сумку, но мягкая – холщовая, я думаю – и с ручками сверху. Примерно вот такого размера. – Он развел ладони примерно на тридцать дюймов.
   – Она была тяжелая? – Томпсон удивился вопросу. – Как она ее несла? Шла тяжелой походкой, как будто несла большой груз?
   – Ах, это, – просветлел Томпсон. – Нет, нет. Просто нормально шла. Как обычно. Ну вот, когда она проходила мимо моего подъезда, я присел, а потом вышел и опять пошел за ней, пока мы не подошли к центральной площади и я не понял наконец, где нахожусь, и тогда свернул в сторону. Но она, наверное, тоже свернула на следующем углу, потому что через минуту, когда я вышел на площадь, я с ней столкнулся. Она не показалась такой уж довольной, что увидела меня, но я отнес это за счет того, что мы только недавно поругались. Ну, я и спросил ее, что у нее в сумке. Ведь это естественный вопрос, верно?
   – Абсолютно. Что она сказала?
   – С минуту я думал, что она и не собирается отвечать. Думал, сейчас она мне скажет, чтобы я занимался своими делами. А потом она вроде как засмеялась и сказала, что там оливковое масло.
   – Оливковое масло? – Слайдер был поражен. Маленькие колесики в мозгу жужжали и пощелкивали, но результаты по-прежнему выглядели бессмысленными.
   – Оливковое масло, две жестянки, вот что она сказала. Ну, она была немножко чокнутая насчет готовки, я это знал. Она сказала, что это особый сорт, который нельзя достать в Англии. – Он опять пожал плечами, как бы отделяя себя от всей этой грязи.
   – Вы сказали, она засмеялась, – уточнил Слайдер. – Какой у нее был вид при этом? Довольный? Возбужденный?
   – Да это был не такой смех, – ответил Томпсон с сомнением. – Больше похож на... Как будто у нее был какой-то секрет и она смеялась надо мной. Она опять хотела избавиться от меня, это точно, потому что, когда я предложил пойти вместе пообедать, она сказала, что пойдет в отель и рванула от меня, как ошпаренная кошка.
   – Когда вы увидели ее после этого?
   – В отеле, в комнате, когда я вернулся взять свою скрипку, чтобы пойти на репетицию. Она уже была там, когда я пришел.
   – И вы опять видели эту сумку?
   – Да, она стояла на ее кровати. Я спросил ее, действительно ли ее кузен отдал ей эту сумку насовсем, потому что это была красивая вещь, не такая, чтобы просто так отдавать ее. Она не сразу ответила, как будто подыскивала, что сказать, а потом сказала, что он одолжил ей эту сумку и заберет обратно сегодня вечером в концертном зале. Я хотел продолжить эту тему, но она вдруг вскочила и заявила, что не будет дожидаться автобуса, что хочет подышать свежим воздухом, и поэтому пойдет к залу пешком. И сразу ушла. Я подумал, что она хочет побыть подальше от меня на тот случай, если я буду еще что-нибудь спрашивать.
   – Она взяла сумку с собой?
   – Да, и футляр со скрипкой тоже.
   – Значит, вам так и не удалось заглянуть в сумку?
   – Нет, она держала ее при себе на репетиции, под стулом, но, должно быть, вернула ее Марио между репетицией и концертом, потому что потом сумки уже не было. Но у меня есть верная мысль, что же на самом деле было в сумке, и это не было оливковое масло. – Он выжидательно взглянул на Слайдера.
   – Не оливковое масло? – послушно переспросил Слайдер.
   – Нет. Я совершенно уверен, что там была другая скрипка, и притом весьма ценная.
   Слайдер даже подскочил на скамейке, хотя до этого выказывал лишь умеренный сторонний интерес.
   – Почему вы так думаете?
   – Потому что я сидел рядом с ней на репетиции и на концерте, и скрипка, на которой она играла на концерте, была не та, которой она пользовалась на репетиции.
   – Вы уверены?
   – Совершенно. Я знал ее обычную скрипку, у нее был очень темный лак, а на кромке была маленькая выбоина, как раз у подбородка, которая на фойе темного лака выглядела очень бледной. А та, которую я увидел на концерте, была гораздо светлее, и еще, когда она положила ее на колени, я заметил необычную древесину деки. Но самое главное – она звучала совершенно по-другому, гораздо, гораздо лучше! Я бы сказал, что это был очень дорогой инструмент. Может быть, даже работы Страдивари или Амати, или кого-то подобного, а в таком случае она должна была стоить целого состояния.
   – Полагаю, у вас не было возможности рассмотреть ее поближе?
   – Нет, но скажу вам вот что – она все время держала ее при себе во время антракта. Не оставляла нигде ни на мгновение – уложила ее в футляр и держала футляр в руке, даже когда пила кофе. Я никогда не видел, чтобы она поступала так раньше. Да что там, я никогда не видел вообще никого, кто бы так делал.
   – Значит, вы думаете, что она получила ценную скрипку от этого кузена Марио для того, чтобы контрабандой провезти ее в Англию, поменяв ее со своей собственной скрипкой, которую она передала ему в ковровой сумке в какой-то момент между репетицией и концертом?
   – Да, так я подумал. Тем же вечером в отеле, когда она была в ванной комнате, я попытался посмотреть на скрипку, но футляр оказался заперт, и я, естественно, не мог взломать его. Это была вторая деталь, которая убедила меня, потому что раньше она никогда не закрывала футляр.
   – Но, конечно, – медленно произнес Слайдер, – кто-то еще мог заметить, что она играет не на своем обычном инструменте.
   Томпсон удивленно задумался.
   – Ну, – сказал он наконец, – если они и не заметили, то и черт с ними – но я-то заметил.
   – А что ее «сосед по парте»? Конечно же, она должна была сразу обратить на это внимание.
   Томпсон пришел в замешательство и нахмурился. Его теория со всей очевидностью проваливалась. Потом лицо его вдруг разгладилось, и он возбужденно заговорил, на момент показавшись Слайдеру мальчишкой.
   – Сейчас я вспомнил – Джоанны не было на концерте! Точно! Она и Анн-Мари ходили куда-то поесть после репетиции, и Джоанна вернулась с «местью Монтесумы» – ну, с расстройством желудка, и не могла играть на концерте. Жуткая диарея, с криком. Обычно в таких случаях мы все попросту сдвигаемся на одного человека вперед, но тут как раз была нечетная «парта», потому что Пит Норрис сломал палец в Неаполе, так что они просто пересадили Хилари Тонкс рядом с Анн-Мари, а она, естественно, не знала, на какой скрипке Ани-Мари играла раньше.
   Так-так. Но Анн-Мари не могла рассчитывать на внезапное заболевание Джоанны и ее выход из строя. Если только она сама не подсыпала ей что-нибудь во время еды. Но насколько это могло быть вероятным? Слайдер услышал в голове голос Атертона: Это глубокие воды, Ватсон.
   – А насколько легко можно было бы провезти контрабандой скрипку? Как их перевозят в самолете?
   – Другие инструменты перевозят в корзинах, которые грузят в багажное отделение, но обычно скрипачи берут инструменты с собой в кабину для сохранности. Инструменты отмечены в таможенной декларации, но никто и никогда их не проверяет, только смотрят, чтобы сходилось количество. Я хочу сказать, если вы въезжаете с одной, а выезжаете с двумя, то кто-то может это заметить, но не в обратном случае.
   – Анн-Мари брала с собой в кабину скрипку на обратном пути?
   – Я не помню. Думаю, что да, но я не уверен.
   – Не уверены?
   – Вы понимаете, это как лишняя рука, – извиняющимся тоном объяснил Томпсон. – Вы подсознательно ждете, что скрипач должен везти с собой скрипку, поэтому фактически даже не отмечаете этого. Я не могу быть полностью уверенным, но думаю, что скрипка была при ней.
   Слайдер задумчиво кивнул.
   – Вы когда-нибудь говорили Анн-Мари о своих подозрениях?
   – Нет. Я подумал, что это не мое дело. В любом случае, если она задумала провезти контрабандой «Страд», дай Бог ей удачи. Любой из нас влюбился бы в такую скрипку. – Он вновь нахмурился. – Но в действительности я ни разу не видел, чтобы она играла на ней в Англии. Если она все же ввезла ее, то я предполагаю, что она должна была ее продать.
   – Значит, ваши склоки были не на эту тему?
   – Склоки?.. Ох, – он неожиданно вспыхнул. – Нет... Это... Но это была не моя вина. Никогда не имелось в виду, что после гастролей между нами что-то будет продолжаться, и она знала это. Множество людей поступали именно таким образом. И сначала все было в порядке. Она вела себя как обычно. А потом вдруг изменилась, начала просить меня сходить с ней выпить и все в таком роде. Она даже попыталась сменить свое место в оркестре и сесть рядом со мной. Я говорил ей, что счастлив со своей девушкой, и просил прекратить эту возню вокруг меня. Тогда она показала свою худшую сторону, стала угрожать, что расскажет моей подружке, и еще выдумала, будто это я уговорил ее спать со мной и обещал на ней жениться, и несла всякий другой вздор вроде этого.
   – А вы действительно уговорили и обещали?
   – Нет! – Его негодование было велико и неподдельно. – Я не знаю, почему она так говорила. Она, наверное, совсем сошла тогда с рельсов. Никогда я не обещал, что женюсь на ней. Вы должны мне поверить! – Лицо Слайдера оставалось нейтральным. – Вот Элен мне верит! – закончил он патетически.
   – Вы говорили людям, что это она – та женщина, которая анонимно звонит женам музыкантов, как я понимаю?
   Он густо покраснел.
   – Ну... да... думаю, да, я. Я был разозлен – и я хотел тоже что-то иметь против нее, чтобы создать и ей трудности. Я думал, что это может остановить ее.
   – И что, помогло?
   – Ну, что-то это дало. Она отстала от меня, как бы то ни было.
   – Это создало ей трудности в оркестре?
   Томпсон пожал плечами.
   – Если вы имеете в виду эти дела с Джоном Брауном, то она ему и так никогда не нравилась. Он вообще не любит женщин в оркестрах.
   – Расскажите о том дне, когда она погибла. Вы видели ее на телецентре?
   – Конечно. Но с Рождества она уже не создавала мне проблем. Хотя я по-прежнему старался избегать ее, просто на всякий случай.
   – Какой она вам показалась?
   – ... Показалась мне?
   – Была ли довольной, печальной, испуганной или обеспокоенной?
   – Ничего такого. Она была тихая. Ни с кем особо не разговаривала. Но она обычно всегда была такой. Я не отметил никакой разницы.
   – Вы договаривались с кем-то съездить выпить после записи?
   – С Филом Редклиффом, да, но во время второго отделения он сказал мне, что Джоанна и Анн-Мари тоже поедут. Я думаю, он жалел Анн-Мари. Я не стал с ним спорить, но когда мы закончили, я подошел к Джоанне и сказал, что если поедет и Анн-Мари, то я не поеду с ними, а она вроде как пожала плечами и сказала, как хочешь – вы же знаете, какая она. У нее никогда нет времени на человеческие чувства. Вот так я и не поехал с ними.
   – Куда вы направились вместо этого?
   – Я поехал домой. Ну, сначала я заехал выпить... – Он замедлил речь и явно занервничал. – Я выпил в пабе около дома...
   – С тем же успехом вы можете рассказать мне правду, – любезно посоветовал ему Слайдер. – Мы знаем, что вы не были в пабе «Стептоус» в тот вечер. Мы знаем, что вы были в больнице Святого Фомы. Нам известно, что с вами кто-то был в машине, и что этот кто-то не был мисс Моррис. – Томпсон бледнел все больше и больше с каждой произнесенной Слайдером фразой и последнюю Слайдер проговорил почти нежным голосом. – Это была женщина с длинными темными волосами – примерно такой же длины и цвета, что и у Анн-Мари Остин. Мы нашли несколько ее волос на чехлах сиденья вашей машины, понимаете?
   – О, Боже, – прошептал Томпсон. Какой-то момент Слайдер боялся, что Томпсона вот-вот либо стошнит, либо он грохнется в обморок. – Я понял, что вы думаете. Я знаю, что думает сержант Атертон, и я клянусь...
   – Расскажите мне, что вы делали после того, как выехали с территории телецентра.
   Прежде чем открыть рот, Томпсон несколько раз громко сглотнул слюну.
   – Я в самом деле поехал в больницу.
   – Да, это я знаю. Зачем?
   – Я поехал кое с кем встретиться. С одной из медсестер. Не с Элен. Она... это она была у меня в машине. Элен ничего не знает о ней. Она этого не поймет.
   Готов побиться об заклад, что не поймет, подумал Слайдер.
   – Очень хорошо, дайте мне ее имя и адрес, и мы все это проверим. Надеюсь, она будет готова подтвердить, что была с вами до... до которого часа?
   – Где-то после полуночи, – быстро ответил Томпсон. Слайдер удивился, почему он назвал именно это время. – Мы поехали ко мне домой, выпили, и... и... ну, потом я отвез ее домой среди ночи. Не помню точно, в каком часу это было, но знаю, что определенно после полуночи.
   – Ее имя и адрес?
   Томпсон облизнул пересохшие губы.
   – Я не могу. Не могу сказать вам. Она замужем, понимаете? Ее муж... она сказала ему, что работает сверхурочно по ночам, потому что у них нехватка персонала. Если он узнает...
   – Мистер Томпсон, вы что, не осознаете, что эта молодая леди, кто бы она ни была, является вашим алиби? Я обещаю вам, мы постараемся держать все в секрете, когда опросим ее, но вы должны назвать мне ее имя. – Томпсон с несчастным видом замотал головой. – Вы понимаете, что если вы откажетесь, то мы усомнимся в вашей истории. Есть некоторые определенные обстоятельства, которые...
   – Ох, Иисусе, вы все еще думаете, что я убил ее! Я клянусь, что нет! Зачем мне это? Она была для меня ничто! – Слайдер молчал, и Томпсон опустил глаза, сосредоточившись на своей кружке с пивом, которую он беспрерывно бессознательно крутил по столу, удерживая за ручку указательным пальцем.
   – Послушайте, – выговорил он наконец, – я поговорю с ней. Спрошу, что она думает об этом. Если она скажет, что все в порядке, я вам позвоню. Или она сама вам позвонит. – Он с отчаянием поднял глаза на Слайдера. – Это самое большее и лучшее, что я могу сделать. Я не могу выдать ее, просто чтобы спасти себя.
   Ну, вот это поворот, подумал Слайдер. Экое рыцарство в таком мелком дерьме. Да, конечно, вполне возможно, что ему нужно время, чтобы поговорить с той сестрой и согласовать детали этой истории, но в глубине души Слайдер так не думал. Что бы там ни напридумывал Атертон, Слайдер не верил в то, что Томпсон – убийца.