Страница:
– Наденьте его на меня, милорд граф, – сказала Диана, вставая и поворачиваясь к нему спиной.
Ему пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить ее просьбу, и когда он надел ожерелье, он поцеловал ее нежную шею около затылка. Девочка повернулась со смущенным видом, который она быстро сменила на насмешливую ярость.
– Вы позволяете вольности, сэр, – крикнула она.
Карелли умудрился сохранить спокойное лицо, хотя его удивило и тронуло, как этот семилетний ребенок копирует знатных дам.
– Прошу вашего прощения, герцогиня. Вы должны простить меня, ибо именно ваша красота покорила меня.
Она сразу же улыбнулась улыбкой ребенка и протянула ему руку.
– Я вас прощаю.
– В таком случае я осмелюсь просить о милости. Не откажетесь ли вы спеть для меня?
Герцог, наблюдавший за ними в кресле у камина, рассмеялся и захлопал в ладоши.
– Вы нашли путь к ее сердцу, милорд! Она готовила для вас песню с тех пор, как только мы узнали, что вы собираетесь приехать. Да, да, спой для нас, cara[22].
– Морис, вы должны аккомпанировать мне, – властно объявила Диана, занимая свою позицию рядом с клавесином, и Морис услужливо скользнул на место и стал ждать ее кивка. Песня была восхитительной, в голос Дианы – чистый и звонкий. Но больше всего Карелли поразил ее вид. Он знал, что никогда этого не забудет. Она стояла прямо и гордо, руки сжаты как раз у талии, голова откинулась немного назад, а пламя свечей превращало ее рыжеватые волосы в чистое золото.
Закончив петь, она повернулась к Карелли с нетерпением, опять по-детски, и спросила:
– Ну как, сэр, что вы думаете о моем исполнении?
– Оно более чем замечательно. Оно божественно, – ответил он, – я назвал бы вас, если можно, Божественной Дианой.
Девочка была польщена и засмеялась, потом дотронулась рукой до ожерелья.
– Мне нравится ваш подарок. Вы должны приехать на следующее Рождество.
Ее отец рассмеялся:
– Как, такая молодая и такая корыстная? Пригласи милорда ради него самого, малютка, а не ради его подарков.
Карелли, наблюдавший за ней, увидел, что ее задели слова отца и понял, что она вовсе не имела в виду нечто подобное, и быстро вставил:
– Если вы прикажете, герцогиня, я приеду. Я буду приезжать каждый год, если смогу.
Она кивнула и улыбнулась, посмотрев на него сияющими глазами. Герцог заметил простосердечно:
– Может быть, ты еще выйдешь за него замуж, малютка, когда вырастешь.
На этот раз она была уязвлена слишком сильно. Она повернулась к отцу разгневанная и оскорбленная.
– Я никогда не выйду замуж! – крикнула она яростно. – Я стану великой певицей!
Это была Двенадцатая ночь – ночь пророчеств. Карелли вспомнил об этом и вздрогнул от мгновенного и неожиданного предчувствия.
– Спойте снова для нас, герцогиня, – попросил он. – Спойте нам что-нибудь из сочинений Мориса.
Смягченная, она опять взялась за стансы, высокая для своего возраста, в прямом белом кружевном платье. «Если бы я женился, когда и Бервик, – подумал Карелли, – у меня сейчас могла быть дочь ее возраста». Теперь он уже чувствовал себя менее одиноким.
– Я слышала, что королева Анна следует на охоту в двухколесной коляске. Она слишком толста, чтобы ездить верхом, – громыхала Сабина, и ее голос раздавался по всему двору. – Да, я почти на десять лет старше ее, но все еще могу сама сидеть в седле. Что скажешь, муженек? Мы покажем этим молокососам, где раки зимуют!
Индия, великолепная в темно-зеленом охотничьем костюме, в шляпе шириной в два фута и почти скрытая перьями, сжала губки, услышав речь своей вульгарной тетушки, но Франкомб, еще не севший на лошадь, подошел к своей жене, положил руку на ее ногу и улыбнулся ей.
– Ну что ж, голубка, мы им покажем. Разве у них охота по сравнению с Блайндберном. Это ловля бабочек на лужайке, почти что наша игра в охоту дома.
Сабина посмотрела на него с благодарной привязанностью и выпрямилась на лошади, чувствуя силу его большой руки на своей лодыжке долго после его ухода.
Индия скакала во главе процессии рядом с Мат-том. Их лошади почти не отличались друг от друга, за исключением того, что у лошади Матта была белая звезда, а у лошади Индии – белые бабки. Обе лошади шли в ногу и выгибали шеи так, словно танцевали. Их морды почти соприкасались, украшения уздечек звенели в унисон и рассыпали искры от раннего солнца. Матт глаз не спускал со своей жены, восхищаясь грацией ее осанки, длинной, красиво изогнутой шеей, ярким румянцем ее щек, которых то там, то здесь касались свисающие перья ее нелепой шляпы. Прошлой ночью – воспоминание о прошлой ночи согревало его с головы до ног – прошлой ночью они возобновили брачные отношения. Матт пребывал в нерешительности, хотя жаждал ее. Он сказал:
– Моя дорогая, ты не боишься забеременеть? Так мало времени прошло после Роберта. Я могу подождать, если надо.
Но она положила свои пальцы на его губы и прильнула к нему, шепча:
– О, мой дорогой муж, я во власти Бога. Если он пожелает, так тому и быть. Но я больше не могу вынести разлуку с тобой.
Ночь была прекрасна, а в это утро – вы только посмотрите на нее! Он думал, что любовь, которую она дает ему, делает ее прекрасной. Яркая, как павлин, стремительная, как ласточка, центр внимания. У нее зрелый ум. Ее смех, красота – все в ней притягивало взгляд каждого. И она принадлежала ему! В душе у него было смятение. Полночь и Звезда продолжали танцевать, высоко поднимая передние ноги и неся свои хвосты, как знамена.
Индия повернулась, чтобы поймать его взгляд.
– Муж, я в раздумье. Сейчас Кловер уже пятнадцать. Самое время выдать ее замуж. Что ты думаешь?
Матт улыбнулся в душе и спросил:
– Что заставило тебя вдруг подумать об этом?
– Это не вдруг. Я наблюдала за ней все Рождество. Я вышла замуж в пятнадцать, любовь моя, и ни минуты не пожалела об этом. И я придумала замечательный план. Она должна выйти замуж за твоего кузена Артура!
Довольная, она ждала его реакции. Он проворачивал сказанное в голове, и она подтолкнула его соображения:
– У нее есть состояние, но она не из знатной семьи.
– Эйлсбери очень уважаемый и старый род в стране, – поправил ее Матт.
Индия продолжала, будто не замечая его слов:
– А Артур обладает титулом и военным мундиром, но у него нет имения, и, настолько, насколько я могу судить, никакого дохода, кроме того, что он зарабатывает сам. Не к лицу лорду Баллинкри зарабатывать себе на жизнь. Если он женится на Кловер, ему не надо будет искать заработок, а она станет виконтессой Баллинкри.
Индия остановилась с видом человека, только что открывшего сокровища для публичного осмотра.
Матт усмехнулся.
– Ей бы это понравилось, – заметил он. – Полагаю, любой женщине это понравилось бы. Пожалуй, это хорошая мысль. Я согласен. Весьма любезно с твоей стороны заботиться о моей семье...
– О моей семье тоже. Твои заботы – мои, дражайший супруг.
– ...Ты знаешь, не я опекун Кловер, а Кловис. Но я сообщу ему, не бойся. Я поговорю с ним сегодня попозже.
Индия наклонилась ближе.
– Не говори, что это моя идея, муж. Представь все как свои собственные мысли. Я бы не хотела, чтобы он думал обо мне как о нахалке. Я ужасно боюсь наглости.
– Моя дорогая скромница, – улыбнулся Матт. – Очень хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.
Они потеряли самца оленя где-то в чаще, а когда выехали с другой стороны, остановились, чтобы дать перевести дух лошадям.
Матт водил Звезду кругами, потому что конь был взмылен, и Матт не хотел, чтобы он простыл, одновременно он следил за остальными. Дочь Кэти, Сабина, выскочила из-за деревьев на гнедой кобыле, которую он дал ей для охоты, и легким галопом направилась к нему. Она была в плотном черном костюме, маленькой шляпке с изогнутыми краями. Единственное цветное пятно – малиновое перо, облегающее край шляпки и ее ухо. Она повзрослела, он должен был это признать, и превратилась в привлекательную молодую женщину.
Сабина подошла, и он оставил Звезду. Две лошади соприкоснулись носами, и Звезда опустила голову, чтобы пощипать траву.
– Хорошая езда? – спросил ее Матт весело. Она кивнула, заставив перо колыхнуться.
– Я рад, что ты с нами. Мы, кажется, потеряли мою жену. Надеюсь, с ней все в порядке. Думаю, не послать ли мне одного из слуг на ее поиски. Она могла забыть, где мы собирались завершить охоту.
Сабина посмотрела на него довольно странно, как он подумал. Не относится ли эта странность к безопасности его жены?
– Я уверена, с ней совершенно все в порядке, – сказала Сабина. – Я видела ее некоторое время назад. С ней был господин Франкомб.
– О, хорошо. Он позаботится о ней. Он замечательный охотник.
– Да, – проговорила Сабина, все еще со странным выражением.
Она наклонилась вперед к нему через седло.
– Матт, – начала она нерешительно. Он удивленно поднял брови.
– Матт, я...
– Да, Сабина, что?
Она закусила губу, но потом потрясла головой.
– Нет, ничего. Не бери в голову.
Матт посмотрел на нее с беспокойством на какое-то мгновение, а затем дотянулся и похлопал ее по руке. Что бы ни волновало ее, он полагал, что она расскажет ему в свое время.
– Я думаю, что лошади передохнули. Не пора ли нам тронуться к рощице на верх холма? Держись сбоку от меня, маленькая кузина, не отставай. Я чувствую себя не совсем в порядке, когда это место пустует.
– Ты пошлешь слугу? – поинтересовалась Сабина слабым голосом.
– О, нет. Если ты сказала, что Франкомб с ней, мне не стоит волноваться. Он позаботится о ней.
Глава 9
Ему пришлось опуститься на колени, чтобы выполнить ее просьбу, и когда он надел ожерелье, он поцеловал ее нежную шею около затылка. Девочка повернулась со смущенным видом, который она быстро сменила на насмешливую ярость.
– Вы позволяете вольности, сэр, – крикнула она.
Карелли умудрился сохранить спокойное лицо, хотя его удивило и тронуло, как этот семилетний ребенок копирует знатных дам.
– Прошу вашего прощения, герцогиня. Вы должны простить меня, ибо именно ваша красота покорила меня.
Она сразу же улыбнулась улыбкой ребенка и протянула ему руку.
– Я вас прощаю.
– В таком случае я осмелюсь просить о милости. Не откажетесь ли вы спеть для меня?
Герцог, наблюдавший за ними в кресле у камина, рассмеялся и захлопал в ладоши.
– Вы нашли путь к ее сердцу, милорд! Она готовила для вас песню с тех пор, как только мы узнали, что вы собираетесь приехать. Да, да, спой для нас, cara[22].
– Морис, вы должны аккомпанировать мне, – властно объявила Диана, занимая свою позицию рядом с клавесином, и Морис услужливо скользнул на место и стал ждать ее кивка. Песня была восхитительной, в голос Дианы – чистый и звонкий. Но больше всего Карелли поразил ее вид. Он знал, что никогда этого не забудет. Она стояла прямо и гордо, руки сжаты как раз у талии, голова откинулась немного назад, а пламя свечей превращало ее рыжеватые волосы в чистое золото.
Закончив петь, она повернулась к Карелли с нетерпением, опять по-детски, и спросила:
– Ну как, сэр, что вы думаете о моем исполнении?
– Оно более чем замечательно. Оно божественно, – ответил он, – я назвал бы вас, если можно, Божественной Дианой.
Девочка была польщена и засмеялась, потом дотронулась рукой до ожерелья.
– Мне нравится ваш подарок. Вы должны приехать на следующее Рождество.
Ее отец рассмеялся:
– Как, такая молодая и такая корыстная? Пригласи милорда ради него самого, малютка, а не ради его подарков.
Карелли, наблюдавший за ней, увидел, что ее задели слова отца и понял, что она вовсе не имела в виду нечто подобное, и быстро вставил:
– Если вы прикажете, герцогиня, я приеду. Я буду приезжать каждый год, если смогу.
Она кивнула и улыбнулась, посмотрев на него сияющими глазами. Герцог заметил простосердечно:
– Может быть, ты еще выйдешь за него замуж, малютка, когда вырастешь.
На этот раз она была уязвлена слишком сильно. Она повернулась к отцу разгневанная и оскорбленная.
– Я никогда не выйду замуж! – крикнула она яростно. – Я стану великой певицей!
Это была Двенадцатая ночь – ночь пророчеств. Карелли вспомнил об этом и вздрогнул от мгновенного и неожиданного предчувствия.
– Спойте снова для нас, герцогиня, – попросил он. – Спойте нам что-нибудь из сочинений Мориса.
Смягченная, она опять взялась за стансы, высокая для своего возраста, в прямом белом кружевном платье. «Если бы я женился, когда и Бервик, – подумал Карелли, – у меня сейчас могла быть дочь ее возраста». Теперь он уже чувствовал себя менее одиноким.
* * *
Первый новогодний день был таким замечательным и мягким, таким подходящим для преследования зверя, что все в семье встали пораньше, даже Сабина, которую общими усилиями подняли на спину крепкой кобылы-тяжеловоза, чем она безмерно гордилась.– Я слышала, что королева Анна следует на охоту в двухколесной коляске. Она слишком толста, чтобы ездить верхом, – громыхала Сабина, и ее голос раздавался по всему двору. – Да, я почти на десять лет старше ее, но все еще могу сама сидеть в седле. Что скажешь, муженек? Мы покажем этим молокососам, где раки зимуют!
Индия, великолепная в темно-зеленом охотничьем костюме, в шляпе шириной в два фута и почти скрытая перьями, сжала губки, услышав речь своей вульгарной тетушки, но Франкомб, еще не севший на лошадь, подошел к своей жене, положил руку на ее ногу и улыбнулся ей.
– Ну что ж, голубка, мы им покажем. Разве у них охота по сравнению с Блайндберном. Это ловля бабочек на лужайке, почти что наша игра в охоту дома.
Сабина посмотрела на него с благодарной привязанностью и выпрямилась на лошади, чувствуя силу его большой руки на своей лодыжке долго после его ухода.
Индия скакала во главе процессии рядом с Мат-том. Их лошади почти не отличались друг от друга, за исключением того, что у лошади Матта была белая звезда, а у лошади Индии – белые бабки. Обе лошади шли в ногу и выгибали шеи так, словно танцевали. Их морды почти соприкасались, украшения уздечек звенели в унисон и рассыпали искры от раннего солнца. Матт глаз не спускал со своей жены, восхищаясь грацией ее осанки, длинной, красиво изогнутой шеей, ярким румянцем ее щек, которых то там, то здесь касались свисающие перья ее нелепой шляпы. Прошлой ночью – воспоминание о прошлой ночи согревало его с головы до ног – прошлой ночью они возобновили брачные отношения. Матт пребывал в нерешительности, хотя жаждал ее. Он сказал:
– Моя дорогая, ты не боишься забеременеть? Так мало времени прошло после Роберта. Я могу подождать, если надо.
Но она положила свои пальцы на его губы и прильнула к нему, шепча:
– О, мой дорогой муж, я во власти Бога. Если он пожелает, так тому и быть. Но я больше не могу вынести разлуку с тобой.
Ночь была прекрасна, а в это утро – вы только посмотрите на нее! Он думал, что любовь, которую она дает ему, делает ее прекрасной. Яркая, как павлин, стремительная, как ласточка, центр внимания. У нее зрелый ум. Ее смех, красота – все в ней притягивало взгляд каждого. И она принадлежала ему! В душе у него было смятение. Полночь и Звезда продолжали танцевать, высоко поднимая передние ноги и неся свои хвосты, как знамена.
Индия повернулась, чтобы поймать его взгляд.
– Муж, я в раздумье. Сейчас Кловер уже пятнадцать. Самое время выдать ее замуж. Что ты думаешь?
Матт улыбнулся в душе и спросил:
– Что заставило тебя вдруг подумать об этом?
– Это не вдруг. Я наблюдала за ней все Рождество. Я вышла замуж в пятнадцать, любовь моя, и ни минуты не пожалела об этом. И я придумала замечательный план. Она должна выйти замуж за твоего кузена Артура!
Довольная, она ждала его реакции. Он проворачивал сказанное в голове, и она подтолкнула его соображения:
– У нее есть состояние, но она не из знатной семьи.
– Эйлсбери очень уважаемый и старый род в стране, – поправил ее Матт.
Индия продолжала, будто не замечая его слов:
– А Артур обладает титулом и военным мундиром, но у него нет имения, и, настолько, насколько я могу судить, никакого дохода, кроме того, что он зарабатывает сам. Не к лицу лорду Баллинкри зарабатывать себе на жизнь. Если он женится на Кловер, ему не надо будет искать заработок, а она станет виконтессой Баллинкри.
Индия остановилась с видом человека, только что открывшего сокровища для публичного осмотра.
Матт усмехнулся.
– Ей бы это понравилось, – заметил он. – Полагаю, любой женщине это понравилось бы. Пожалуй, это хорошая мысль. Я согласен. Весьма любезно с твоей стороны заботиться о моей семье...
– О моей семье тоже. Твои заботы – мои, дражайший супруг.
– ...Ты знаешь, не я опекун Кловер, а Кловис. Но я сообщу ему, не бойся. Я поговорю с ним сегодня попозже.
Индия наклонилась ближе.
– Не говори, что это моя идея, муж. Представь все как свои собственные мысли. Я бы не хотела, чтобы он думал обо мне как о нахалке. Я ужасно боюсь наглости.
– Моя дорогая скромница, – улыбнулся Матт. – Очень хорошо. Я сделаю все, как ты хочешь.
* * *
Охота была быстрой и неистовой, так как след был хороший, а земля твердой. Семья вскоре рассеялась. Матт каким-то образом разделился с Индией и сам не знал, как это могло случиться, поскольку он почти все время не сводил с нее глаз. «Должно быть, это произошло, когда мы пересекали ручей и надо было прыгать через заросли дрока, – решил он. – Вероятно, она пробиралась через деревья своим путем и отделилась от нас».Они потеряли самца оленя где-то в чаще, а когда выехали с другой стороны, остановились, чтобы дать перевести дух лошадям.
Матт водил Звезду кругами, потому что конь был взмылен, и Матт не хотел, чтобы он простыл, одновременно он следил за остальными. Дочь Кэти, Сабина, выскочила из-за деревьев на гнедой кобыле, которую он дал ей для охоты, и легким галопом направилась к нему. Она была в плотном черном костюме, маленькой шляпке с изогнутыми краями. Единственное цветное пятно – малиновое перо, облегающее край шляпки и ее ухо. Она повзрослела, он должен был это признать, и превратилась в привлекательную молодую женщину.
Сабина подошла, и он оставил Звезду. Две лошади соприкоснулись носами, и Звезда опустила голову, чтобы пощипать траву.
– Хорошая езда? – спросил ее Матт весело. Она кивнула, заставив перо колыхнуться.
– Я рад, что ты с нами. Мы, кажется, потеряли мою жену. Надеюсь, с ней все в порядке. Думаю, не послать ли мне одного из слуг на ее поиски. Она могла забыть, где мы собирались завершить охоту.
Сабина посмотрела на него довольно странно, как он подумал. Не относится ли эта странность к безопасности его жены?
– Я уверена, с ней совершенно все в порядке, – сказала Сабина. – Я видела ее некоторое время назад. С ней был господин Франкомб.
– О, хорошо. Он позаботится о ней. Он замечательный охотник.
– Да, – проговорила Сабина, все еще со странным выражением.
Она наклонилась вперед к нему через седло.
– Матт, – начала она нерешительно. Он удивленно поднял брови.
– Матт, я...
– Да, Сабина, что?
Она закусила губу, но потом потрясла головой.
– Нет, ничего. Не бери в голову.
Матт посмотрел на нее с беспокойством на какое-то мгновение, а затем дотянулся и похлопал ее по руке. Что бы ни волновало ее, он полагал, что она расскажет ему в свое время.
– Я думаю, что лошади передохнули. Не пора ли нам тронуться к рощице на верх холма? Держись сбоку от меня, маленькая кузина, не отставай. Я чувствую себя не совсем в порядке, когда это место пустует.
– Ты пошлешь слугу? – поинтересовалась Сабина слабым голосом.
– О, нет. Если ты сказала, что Франкомб с ней, мне не стоит волноваться. Он позаботится о ней.
Глава 9
В феврале 1703 года Аннунсиата давала обед в доме Челмсфордов. Он немного напомнил ей дни в Сен-Жермен, так как все гости были мужчины и всех объединял один общий интерес. Однако на этот раз интерес заключался не в военных действиях, а в архитектуре, поскольку графиня Челмсфорд приняла, наконец, твердое решение перестроить ее дом в Шоузе. Она пригласила своего старого друга Кристофера Рена, ныне возглавлявшего Королевский департамент работ, на обед для обсуждения вопроса, и от этого скромного начала пошло все дело. Так случилось, что правая рука Рена в департаменте, сэр Джон Ванбро, находился в это время в Лондоне, и Рен предложил, чтобы он также пришел на обед. Потом Аннунсиата подумала о приглашении на обсуждение Генри Вайса, королевского садовника. Ванбро, получив приглашение, сказал, что он возьмет с собой Николаса Хауксмура, который также был в Лондоне.
В то же время Аннунсиата получила письмо от Кловиса, в котором он сообщал, что хотел бы приехать и обсудить возможность брака между Артуром и Кловер, и что он возьмет Артура в Лондон, так как Аннунсиата еще не видела его со времени возвращения из изгнания. Они стали еще двумя гостями на обеде, определенно начавшем принимать вид значительного события. Последним из приглашенных оказался Генри Элдрич, настоятель церкви Святого Христа Спасителя, которого Аннунсиата встретила в парке. Она немного знала его, и при его вежливом вопросе об Артуре Аннунсиата вспомнила, что именно под его покровительством поведение Артура изменилось в лучшую сторону, и что он был известным любителем архитектуры. Она начала рассказывать ему о своих планах, а закончила приглашением на обед.
Вначале, однако, она приняла Кловиса и Артура, чтобы покончить с его делом. Они прибыли вскоре после полудня за день до обеда. Ей сразу показалось, что Кловис выглядит натянутым и утомленным. Он был неестественно бледен, даже для зимы, а у губ пролегла складка усталости. Она сразу же усадила его у огня, сама сняла с него сапоги, несмотря на его протесты, и послала за крепким вином. Кловис устало улыбнулся ей и сказал:
– Я приду в себя, графиня. Дай мне только немного отдохнуть.
– Тебя изнурило Рождество, – заметила Аннунсиата, отходя от него и усаживаясь на свой стул. – Ты должен пожить здесь у меня и успокоиться. Ты забыл, что ты уже не молод.
Кловис широко улыбнулся.
– Как я могу не считать себя молодым, если я моложе тебя, а ты самая неувядающая молодая женщина?
– О, тише! – воскликнула Аннунсиата. – Позови сюда этого молодого человека, который прячется у двери, и представь его. Я думаю, он уже нагляделся.
Кловис поманил Артура, который неподвижно стоял у двери и в самом деле во все глаза глядел на графиню, ибо она, его бабушка, была для него легендой, и он едва мог поверить, что она – живой человек. Она поднялась, пока он проходил через комнату. Он увидел высокую женщину, чье лицо удивительной красоты невозможно было связать с ее возрастом, хотя он знал, что она должна быть стара. Ее волосы уложенные без кружев и цветов, черные, как у молодой женщины, были собраны на макушке и спадали сзади локонами. Большие, темные и очень ясные глаза придавали ее лицу молодость и живость. Черты ее прекрасного лица выражали гордость и суровость. Губы, полные и нежные, могли бы указать ему, если бы он был физиономистом, на ее страстную натуру. Артур увидел бриллианты вокруг шеи и тут же невольно прикинул с уважением их стоимость. Они сверкали всеми цветами радуги и резко выделялись на белой коже. На ней было бархатное платье глубокого малинового тона, простого, но изысканного покроя. Артур привык, что богатые женщины выставляют свое богатство напоказ во множестве браслетов и колец, и обнаженность ее рук странным образом повлияла на него – одновременно невинно и чувственно. Она волновала его, но он недостаточно знал людей, чтобы понять, почему она волновала его. То же самое чувство смирило его обычное высокомерие, и он приблизился к ней с полной покорностью. Артур собирался приветствовать ее сердечным поцелуем и назвать бабушкой, но это было перед тем, как он увидел Аннунсиату. Встретившись с ней, он невольно отдал ей дань уважения, о котором прежде не помышлял.
– Моя госпожа, могу ли я представить Артура, виконта Баллинкри, твоего внука, – добродушно произнес Кловис.
Артур шаркнул ногой с глубоким размахом, но потом нашел, что этого недостаточно, и опустившись на одно колено, оставался в таком положении, пока Аннунсиата не предложила ему подняться. Она внимательно изучала его, когда он пересекал комнату – высокий молодой человек, правда не такой высокий, как Карелли, одетый хорошо, по моде, но не блестяще, в белом парике, нависающем над плечами, но не достающем до спины.
Лицо... Она не узнала его лицо. Аннунсиата готовилась увидеть собственные черты или черты ее сына Хьюго, но оно было совершенно чужим. Она предположила, что Артур, должно быть, похож на кого-нибудь из членов семьи по линии Каролины. Он был полный и белокожий, со светлыми глазами и ресницами. Аннунсиата предположила, заметив веснушки на его бледном лице, что волосы у Артура, должно быть, светлые с рыжеватым оттенком. Он был совсем чужой, и она почувствовала волну облегчения, омывшую ее.
Ее первый муж Хьюго причинил ей большое горе, когда она была совсем юной, и Аннунсиата никогда не забывала это и не простила его. Она стала ненавидеть Хьюго. Она ненавидела двух детей, родившихся от него – Арабеллу и Хьюго. Она думала, что должна ненавидеть сына Хьюго, но в Артуре не было ничего ни от Хьюго, ни от нее самой, будто привидение, причиняющее беспокойство, утихомирилось. Она готова была проникнуться симпатией, даже благоволить этому тяжеловесному юноше в явном облегчении от того, что освободилась от бремени ненависти.
– Садись и не волнуйся, сэр. Я рада тебя видеть, – сказала она.
Артур сел на стул между ней и Кловисом. Аннунсиата продолжала:
– Что ж, перейдем к делу. Кловис намерен женить тебя, лорд Баллинкри, и Мари Селию Эйлсбери, свою подопечную. Что ты на это скажешь?
Артур сильно удивился резкому переходу к делу и смог только, запинаясь, выговорить:
– Я... я... у меня нет больших возражений, моя госпожа... но...
Аннунсиата взглядом остановила его и обратилась к Кловису:
– Ты с обоими из них говорил? Ты подумал о брачном соглашении?
Кловис улыбнулся.
– Ты слишком спешишь, графиня! Я с трудом привыкаю к мысли о том, что моя малютка достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, а ты их упаковала и отправила в две минуты.
Аннунсиата рассмеялась, и Артур увидел, как прекрасна она была когда-то.
– Очень хорошо. Я принимаю твой укор. Но, мой дорогой Кловис, если это должно быть сделано, пусть оно будет сделано быстро. У меня нет пристрастия мужчины затягивать дело. Если ты даешь девушке разрешение, и ни у кого из них нет больших возражений, то я даю свое благословение. А поскольку у девушки приличное состояние, а у Артура ничего, кроме имени, я составлю дарственную запись на него, чтобы он мог не стыдиться. Артур, у меня есть дом и маленькое имение в Кендале и мне кажется, что тебе будет удобно иметь собственность в том же краю, что и у твоей жены. Если ты женишься на Кловер, я подарю тебе это имение, и ты сможешь делать с ним, что хочешь.
– Ваша милость великодушны, – сказал Артур. Он на миг вспомнил об Индии, но ее образ трудно было удержать в голове в присутствии графини. Он совсем не думал о Кловер, но мужчине надо жениться и всю свою жизнь он мечтал об имении. Если он понравится графине, возможно она сделает его своим наследником. Он осторожно улыбнулся ей.
– Я вам слуга, ваша милость. Со всем, что вы решите, я смирюсь.
Графиня взглянула на него внимательным проникающим взглядом, затем обратилась к Кловису:
– Что ж, кузен, теперь дело за тобой. Мы будем заключать сделку? Когда-нибудь ты должен отдать ее. Знаешь, лучше побыстрее составим соглашение и покончим с этим.
Аннунсиата протянула свою длинную белую руку и она порозовела от света из камина. Кловис, пожалуй, смотрел на нее слишком долго, потом встал со стула и протянул свою руку для рукопожатия. Казалось, две руки парили, освобожденные от тела в послеполуденном мраке комнаты, белые над темным турецким ковром в отсветах красно-золотого пламени.
Еду подали простую и вкусную. Обслуживание было сдержанным и великолепным. Стол освещался тремя большими серебряными канделябрами, в каждом по восемь свечей. Они стояли в круге света, окруженном темнотой, которая сгущалась по мере перехода вечера в ночь. После обеда все перешли в гостиную, пока убирали со стола, а потом вернулись, чтобы разложить планы, высказывать свое мнение, показывать, обсуждать. Артур чувствовал себя как во сне, в центре которого восседала черно-белая, сверкающая фигура Снежной королевы. На фоне темного красного дерева стола ее обнаженные по локоть руки светились, когда она показывала на какие-нибудь детали плана. Мужчины все больше горячились и спорили, не раздраженно, но страстно. Аннунсиата называла Рена «Кит», а Ванбро – «Ван». Они пререкались. Рен придерживался своего стиля строгого изящества, Ван – роскошного палладианского[23] великолепия. Последний призвал Хауксмура и Артура поддержать его.
– Замок Говард будет главным образом дворец женщины, – кричал он, – разве я не прав, Баллинкри? Поддержи меня, дружище! Не желает ли ваша милость быть убаюканной в сладостном белом храме, соответствующем вашей красоте?
– Моя милость? – переспросила Аннунсиата. – Я не знаю, чего она хочет. Запомни, Ван, я уроженка Йоркшира и его воспитанница. Серые камни и резкие линии у меня в крови.
Рен поддержал ее с горячностью:
– Но это как раз то, что я пытался втолковать этим любителям, – воскликнул он. – Здание должно выглядеть так, будто естественно выросло на том месте, где стоит Йоркшир...
– Равнина Йорка, запомни, – прервал Ванбро, – очень суровая страна, Кит. Зеленая и плодородная.
– Женский дворец не для леди Челмсфорд, – вмешался в спор Элдрич. – Красота, великая красота, нуждается в оправе, в окружении, а не в соперничающей красоте. Ее дворец должен стоять защитой над ней, крепкий, спокойный, не расползаясь, как куртизанка.
Аннунсиата бросила на Элдрича взгляд, одновременно удивленный и выражающий интерес и симпатию, на что он ответил легким поклоном и взглядом темных глаз, в которых читался вопрос.
Ванбро опять привел свои доводы, и разговор продолжался то утихая, то вспыхивая, подобно отсветам пламени свечей. Бдительные слуги тем временем приходили с вином и печеньем, поддерживали огонь, следили за свечами. Наконец, гости и хозяйка снова ушли в гостиную с решением, что будут разработаны различные проекты для одобрения графиней: один – от Элдрича и Рена, – другой от Ванбро, Хауксмура и Баллинкри. В любом случае Генри Вайс разобьет для нее сад. Разговор повернул в другое русло: война, придворные сплетни – как это бывает, политика, скачки. Наконец Рен вызвал свой экипаж и уехал, предложив подвезти Ванбро и Хауксмура. Вайс в сопровождении факельщика пошел через парк. Кловис, заявивший, что он смертельно устал и действительно выглядел утомленным, удалился ко сну, и Артур, чувствующий себя de trop[24], откланялся тоже. Уходя, он оглянулся и увидел, что Графиня и Элдрич стоят у камина, оба наклонились К стене с дымоходом, поставив одну ногу на каминную решетку, как зеркальное отражение один другого. Он закрыл дверь и пошел спать. Его голова кружилась от новых мыслей. Он чувствовал, что что-то необыкновенно важное произошло с ним в эту ночь, но не мог еще выразить, что именно.
Затем Кловис предложил вернуться в Морлэнд, чтобы ознакомить Кловер с ее судьбой и приготовиться к свадьбе, которая, по его словам, могла бы вполне состояться в марте, так как ничего больше ее не задерживало. Артур уехал в это же время в Озерный край[25] осмотреть свою новую собственность и определить, годен ли дом для его невесты. Аннунсиата продолжала сосредоточенно обдумывать планы постройки нового дома. Она намеревалась впервые после возвращения в Англию посетить Морлэнд и остаться в Йоркшире до начала осени для наблюдения за началом работ, если архитекторы смогут прийти к окончательному решению.
Кловис писал из Морлэнда неделей или около того позже и сообщал, что возникла небольшая заминка. Индия страдала от переутомления и волнений, связанных с ведением большого хозяйства, и Матт ей посоветовал уехать на месяц. Она собиралась пожить в Эмблхоупе, пока не отдохнет, и свадьба откладывалась до ее возвращения в апреле. Аннунсиата написала в ответ, что Рен и Ван очень медленно вырабатывают общий план ее дома, что Генри Элдрич пригласил ее в Оксфорд на пару недель и что она рада изменениям в сроках и прибудет в Морлэнд позже.
– Нет сомнений в том, что у Элдрича имелись невысказанные причины пригласить меня, – добавила она, – он, должно быть, увидел мое имя в списке пожертвователей настоятеля Фелла, а так как он скоро сам будет собирать пожертвования для предполагаемых улучшении, он, конечно, хочет быть уверенным в моем расположении.
Но Хлорис, пакуя коробку Аннунсиаты, с недоверием покачала головок. Настоятель Элдрич – обаятельный и приятный человек, как думала Хлорис, но надеялась, что с годами, прошедшими после смерти Мартина, графиня познала другие чувства и не будет увлекаться обаятельными и приятными мужчинами. Без сомнения, графиня выглядела моложе и счастливей со времени памятного обеда. Она даже пела в ванной, чего не делала вот уже пятнадцать лет.
В то же время Аннунсиата получила письмо от Кловиса, в котором он сообщал, что хотел бы приехать и обсудить возможность брака между Артуром и Кловер, и что он возьмет Артура в Лондон, так как Аннунсиата еще не видела его со времени возвращения из изгнания. Они стали еще двумя гостями на обеде, определенно начавшем принимать вид значительного события. Последним из приглашенных оказался Генри Элдрич, настоятель церкви Святого Христа Спасителя, которого Аннунсиата встретила в парке. Она немного знала его, и при его вежливом вопросе об Артуре Аннунсиата вспомнила, что именно под его покровительством поведение Артура изменилось в лучшую сторону, и что он был известным любителем архитектуры. Она начала рассказывать ему о своих планах, а закончила приглашением на обед.
Вначале, однако, она приняла Кловиса и Артура, чтобы покончить с его делом. Они прибыли вскоре после полудня за день до обеда. Ей сразу показалось, что Кловис выглядит натянутым и утомленным. Он был неестественно бледен, даже для зимы, а у губ пролегла складка усталости. Она сразу же усадила его у огня, сама сняла с него сапоги, несмотря на его протесты, и послала за крепким вином. Кловис устало улыбнулся ей и сказал:
– Я приду в себя, графиня. Дай мне только немного отдохнуть.
– Тебя изнурило Рождество, – заметила Аннунсиата, отходя от него и усаживаясь на свой стул. – Ты должен пожить здесь у меня и успокоиться. Ты забыл, что ты уже не молод.
Кловис широко улыбнулся.
– Как я могу не считать себя молодым, если я моложе тебя, а ты самая неувядающая молодая женщина?
– О, тише! – воскликнула Аннунсиата. – Позови сюда этого молодого человека, который прячется у двери, и представь его. Я думаю, он уже нагляделся.
Кловис поманил Артура, который неподвижно стоял у двери и в самом деле во все глаза глядел на графиню, ибо она, его бабушка, была для него легендой, и он едва мог поверить, что она – живой человек. Она поднялась, пока он проходил через комнату. Он увидел высокую женщину, чье лицо удивительной красоты невозможно было связать с ее возрастом, хотя он знал, что она должна быть стара. Ее волосы уложенные без кружев и цветов, черные, как у молодой женщины, были собраны на макушке и спадали сзади локонами. Большие, темные и очень ясные глаза придавали ее лицу молодость и живость. Черты ее прекрасного лица выражали гордость и суровость. Губы, полные и нежные, могли бы указать ему, если бы он был физиономистом, на ее страстную натуру. Артур увидел бриллианты вокруг шеи и тут же невольно прикинул с уважением их стоимость. Они сверкали всеми цветами радуги и резко выделялись на белой коже. На ней было бархатное платье глубокого малинового тона, простого, но изысканного покроя. Артур привык, что богатые женщины выставляют свое богатство напоказ во множестве браслетов и колец, и обнаженность ее рук странным образом повлияла на него – одновременно невинно и чувственно. Она волновала его, но он недостаточно знал людей, чтобы понять, почему она волновала его. То же самое чувство смирило его обычное высокомерие, и он приблизился к ней с полной покорностью. Артур собирался приветствовать ее сердечным поцелуем и назвать бабушкой, но это было перед тем, как он увидел Аннунсиату. Встретившись с ней, он невольно отдал ей дань уважения, о котором прежде не помышлял.
– Моя госпожа, могу ли я представить Артура, виконта Баллинкри, твоего внука, – добродушно произнес Кловис.
Артур шаркнул ногой с глубоким размахом, но потом нашел, что этого недостаточно, и опустившись на одно колено, оставался в таком положении, пока Аннунсиата не предложила ему подняться. Она внимательно изучала его, когда он пересекал комнату – высокий молодой человек, правда не такой высокий, как Карелли, одетый хорошо, по моде, но не блестяще, в белом парике, нависающем над плечами, но не достающем до спины.
Лицо... Она не узнала его лицо. Аннунсиата готовилась увидеть собственные черты или черты ее сына Хьюго, но оно было совершенно чужим. Она предположила, что Артур, должно быть, похож на кого-нибудь из членов семьи по линии Каролины. Он был полный и белокожий, со светлыми глазами и ресницами. Аннунсиата предположила, заметив веснушки на его бледном лице, что волосы у Артура, должно быть, светлые с рыжеватым оттенком. Он был совсем чужой, и она почувствовала волну облегчения, омывшую ее.
Ее первый муж Хьюго причинил ей большое горе, когда она была совсем юной, и Аннунсиата никогда не забывала это и не простила его. Она стала ненавидеть Хьюго. Она ненавидела двух детей, родившихся от него – Арабеллу и Хьюго. Она думала, что должна ненавидеть сына Хьюго, но в Артуре не было ничего ни от Хьюго, ни от нее самой, будто привидение, причиняющее беспокойство, утихомирилось. Она готова была проникнуться симпатией, даже благоволить этому тяжеловесному юноше в явном облегчении от того, что освободилась от бремени ненависти.
– Садись и не волнуйся, сэр. Я рада тебя видеть, – сказала она.
Артур сел на стул между ней и Кловисом. Аннунсиата продолжала:
– Что ж, перейдем к делу. Кловис намерен женить тебя, лорд Баллинкри, и Мари Селию Эйлсбери, свою подопечную. Что ты на это скажешь?
Артур сильно удивился резкому переходу к делу и смог только, запинаясь, выговорить:
– Я... я... у меня нет больших возражений, моя госпожа... но...
Аннунсиата взглядом остановила его и обратилась к Кловису:
– Ты с обоими из них говорил? Ты подумал о брачном соглашении?
Кловис улыбнулся.
– Ты слишком спешишь, графиня! Я с трудом привыкаю к мысли о том, что моя малютка достаточно взрослая, чтобы выйти замуж, а ты их упаковала и отправила в две минуты.
Аннунсиата рассмеялась, и Артур увидел, как прекрасна она была когда-то.
– Очень хорошо. Я принимаю твой укор. Но, мой дорогой Кловис, если это должно быть сделано, пусть оно будет сделано быстро. У меня нет пристрастия мужчины затягивать дело. Если ты даешь девушке разрешение, и ни у кого из них нет больших возражений, то я даю свое благословение. А поскольку у девушки приличное состояние, а у Артура ничего, кроме имени, я составлю дарственную запись на него, чтобы он мог не стыдиться. Артур, у меня есть дом и маленькое имение в Кендале и мне кажется, что тебе будет удобно иметь собственность в том же краю, что и у твоей жены. Если ты женишься на Кловер, я подарю тебе это имение, и ты сможешь делать с ним, что хочешь.
– Ваша милость великодушны, – сказал Артур. Он на миг вспомнил об Индии, но ее образ трудно было удержать в голове в присутствии графини. Он совсем не думал о Кловер, но мужчине надо жениться и всю свою жизнь он мечтал об имении. Если он понравится графине, возможно она сделает его своим наследником. Он осторожно улыбнулся ей.
– Я вам слуга, ваша милость. Со всем, что вы решите, я смирюсь.
Графиня взглянула на него внимательным проникающим взглядом, затем обратилась к Кловису:
– Что ж, кузен, теперь дело за тобой. Мы будем заключать сделку? Когда-нибудь ты должен отдать ее. Знаешь, лучше побыстрее составим соглашение и покончим с этим.
Аннунсиата протянула свою длинную белую руку и она порозовела от света из камина. Кловис, пожалуй, смотрел на нее слишком долго, потом встал со стула и протянул свою руку для рукопожатия. Казалось, две руки парили, освобожденные от тела в послеполуденном мраке комнаты, белые над темным турецким ковром в отсветах красно-золотого пламени.
* * *
Обед на редкость удался. Артур увидел, какими изящными могут быть вещи тех, чей вкус равен богатству. Одной женщине, должно быть, очень тяжело развлекать семерых мужчин. Он представил Индию в этой роли и понял, что это было бы совсем не то. Аннунсиата разговаривала с мужчинами как равная, без стеснения, без кокетства, без скрытности. Ее ум был такой же острый, а ее образование лучше, чем у некоторых из них, однако в ее манерах не было никакого вызова. Она была доброжелательна и непринужденна и при всем том необыкновенно женственна. Аннунсиата надела все белое: белый атлас с белым кружевом поверх платья, юбки закреплялись сзади большими розовыми искусственными розами, лиф платья вышит жемчугом и прозрачным флюоритом. Бриллианты украшали шею. Темные волосы уложены в высокую прическу с жемчугом. Она сидела в конце стола, похожая на Снежную королеву. Элдрич был справа, Кит Рен – слева. Когда она смеялась или говорила с ними, они склонялись вперед как деревья, волнующиеся под невидимым ветром.Еду подали простую и вкусную. Обслуживание было сдержанным и великолепным. Стол освещался тремя большими серебряными канделябрами, в каждом по восемь свечей. Они стояли в круге света, окруженном темнотой, которая сгущалась по мере перехода вечера в ночь. После обеда все перешли в гостиную, пока убирали со стола, а потом вернулись, чтобы разложить планы, высказывать свое мнение, показывать, обсуждать. Артур чувствовал себя как во сне, в центре которого восседала черно-белая, сверкающая фигура Снежной королевы. На фоне темного красного дерева стола ее обнаженные по локоть руки светились, когда она показывала на какие-нибудь детали плана. Мужчины все больше горячились и спорили, не раздраженно, но страстно. Аннунсиата называла Рена «Кит», а Ванбро – «Ван». Они пререкались. Рен придерживался своего стиля строгого изящества, Ван – роскошного палладианского[23] великолепия. Последний призвал Хауксмура и Артура поддержать его.
– Замок Говард будет главным образом дворец женщины, – кричал он, – разве я не прав, Баллинкри? Поддержи меня, дружище! Не желает ли ваша милость быть убаюканной в сладостном белом храме, соответствующем вашей красоте?
– Моя милость? – переспросила Аннунсиата. – Я не знаю, чего она хочет. Запомни, Ван, я уроженка Йоркшира и его воспитанница. Серые камни и резкие линии у меня в крови.
Рен поддержал ее с горячностью:
– Но это как раз то, что я пытался втолковать этим любителям, – воскликнул он. – Здание должно выглядеть так, будто естественно выросло на том месте, где стоит Йоркшир...
– Равнина Йорка, запомни, – прервал Ванбро, – очень суровая страна, Кит. Зеленая и плодородная.
– Женский дворец не для леди Челмсфорд, – вмешался в спор Элдрич. – Красота, великая красота, нуждается в оправе, в окружении, а не в соперничающей красоте. Ее дворец должен стоять защитой над ней, крепкий, спокойный, не расползаясь, как куртизанка.
Аннунсиата бросила на Элдрича взгляд, одновременно удивленный и выражающий интерес и симпатию, на что он ответил легким поклоном и взглядом темных глаз, в которых читался вопрос.
Ванбро опять привел свои доводы, и разговор продолжался то утихая, то вспыхивая, подобно отсветам пламени свечей. Бдительные слуги тем временем приходили с вином и печеньем, поддерживали огонь, следили за свечами. Наконец, гости и хозяйка снова ушли в гостиную с решением, что будут разработаны различные проекты для одобрения графиней: один – от Элдрича и Рена, – другой от Ванбро, Хауксмура и Баллинкри. В любом случае Генри Вайс разобьет для нее сад. Разговор повернул в другое русло: война, придворные сплетни – как это бывает, политика, скачки. Наконец Рен вызвал свой экипаж и уехал, предложив подвезти Ванбро и Хауксмура. Вайс в сопровождении факельщика пошел через парк. Кловис, заявивший, что он смертельно устал и действительно выглядел утомленным, удалился ко сну, и Артур, чувствующий себя de trop[24], откланялся тоже. Уходя, он оглянулся и увидел, что Графиня и Элдрич стоят у камина, оба наклонились К стене с дымоходом, поставив одну ногу на каминную решетку, как зеркальное отражение один другого. Он закрыл дверь и пошел спать. Его голова кружилась от новых мыслей. Он чувствовал, что что-то необыкновенно важное произошло с ним в эту ночь, но не мог еще выразить, что именно.
* * *
Дела продвигались гладко. Кловис поднялся с постели с твердой решимостью завершить процедуру отказа от опеки и вызвал юристов для подготовки брачного соглашения. Аннунсиата, как и обещала, подарила свою недвижимость в Кендале Артуру и его будущим законным наследникам от Мари Селии Эйлсбери. Контракт был составлен. Вся собственность Кловер переходила Артуру как ее приданое. В свою очередь годовой доход от вновь приобретенной собственности Артура поступал Кловер. Контракт подписали Артур и Кловис от имени Кловер. Дело было сделано.Затем Кловис предложил вернуться в Морлэнд, чтобы ознакомить Кловер с ее судьбой и приготовиться к свадьбе, которая, по его словам, могла бы вполне состояться в марте, так как ничего больше ее не задерживало. Артур уехал в это же время в Озерный край[25] осмотреть свою новую собственность и определить, годен ли дом для его невесты. Аннунсиата продолжала сосредоточенно обдумывать планы постройки нового дома. Она намеревалась впервые после возвращения в Англию посетить Морлэнд и остаться в Йоркшире до начала осени для наблюдения за началом работ, если архитекторы смогут прийти к окончательному решению.
Кловис писал из Морлэнда неделей или около того позже и сообщал, что возникла небольшая заминка. Индия страдала от переутомления и волнений, связанных с ведением большого хозяйства, и Матт ей посоветовал уехать на месяц. Она собиралась пожить в Эмблхоупе, пока не отдохнет, и свадьба откладывалась до ее возвращения в апреле. Аннунсиата написала в ответ, что Рен и Ван очень медленно вырабатывают общий план ее дома, что Генри Элдрич пригласил ее в Оксфорд на пару недель и что она рада изменениям в сроках и прибудет в Морлэнд позже.
– Нет сомнений в том, что у Элдрича имелись невысказанные причины пригласить меня, – добавила она, – он, должно быть, увидел мое имя в списке пожертвователей настоятеля Фелла, а так как он скоро сам будет собирать пожертвования для предполагаемых улучшении, он, конечно, хочет быть уверенным в моем расположении.
Но Хлорис, пакуя коробку Аннунсиаты, с недоверием покачала головок. Настоятель Элдрич – обаятельный и приятный человек, как думала Хлорис, но надеялась, что с годами, прошедшими после смерти Мартина, графиня познала другие чувства и не будет увлекаться обаятельными и приятными мужчинами. Без сомнения, графиня выглядела моложе и счастливей со времени памятного обеда. Она даже пела в ванной, чего не делала вот уже пятнадцать лет.