Хэррод-Иглз Синтия. Шевалье

   Диана, со своей стороны, не ожидала, что графиня так красива и так человечна. Семидесятилетняя женщина находилась для Дианы за пределами понимания, а потому должна быть для нее чужой и трудной в общении. Но она увидела женщину, подобную себе, гордую и с чувством собственного достоинства. Они разглядывали друг друга с искренним интересом, с которым одна признанная красавица рассматривает другую.
   – Вы пришли, я полагаю, по поручению, касающемуся моего сына Чарльза, – начала Аннунсиата. – Простите за то, что не соблюдаю весь необходимый этикет, но если речь идет о жизни моего сына, нельзя терять ни минуты. У вас есть новости или какой-нибудь план?
   – Благодарю вас за искренность, мадам. Я, в свою очередь, тоже буду откровенна. Я люблю вашего сына и хочу ему помочь бежать из Тауэра. Он не должен умереть, мадам, в этом я убеждена.
   – Однако вы отвергли его, – заметила Аннунсиата.
   Она хотела знать, можно ли верить этой молодой женщине. Диана выпрямилась во весь рост.
   – Я певица, мадам. Лучшая певица в Венеции, а значит и во всей Италии. Меня знают как Божественную Диану. От этой чести я не откажусь даже ради Карелли, которого люблю. Я больше никогда никого не полюблю. Но я могу любить, оставаясь свободной. Вы можете это понять?
   Аннунсиата поняла ее. Это была женщина, которой она могла доверять.
   – Вы говорите о побеге, я тоже об этом думала. Сейчас нет никакой надежды на отмену смертного приговора. До сих пор у меня был только один план. Я собиралась пронести напильник в его камеру и веревку. Ночью он должен был выбраться.
   – Я прошу простить меня, мадам, но мне кажется, что мой план лучше. Но он потребует вашей помощи, – прервала ее Диана.
   Ее глаза горели воодушевлением. Аннунсиата указала на стул.
   – Пожалуйста, сядьте и расскажите мне о нем.

* * *

   Аннунсиата, Диана, Алессандра и две служанки, Хлорис и Катерина, явились в Тауэр для встречи с Карелли вечером двадцать первого. Аннунсиата сомневалась, нужно ли вовлекать в заговор Алессандру, но Диана сказала, что на нее можно положиться, так как, выполняя всю жизнь поручения Дианы, она стала быстрой и послушной, и ей нет надобности объяснять детали заговора, что даже к лучшему. Аннунсиата оделась официально и сообразно своему возрасту. Она была хорошо укутана и вдобавок одела толстый плащ, который, как она упомянула, необходим ей, чтобы держать в тепле ее «старые кости». Хорошо, что она и раньше жаловалась охране на холод и сырость Тауэра, потому что плащ много скрывал. Очень хорошо, что графиня была изящной, так как она умудрилась одеть два комплекта одежды и при этом не выглядела громоздкой.
   Алессандра и две служанки болтали с охраной, пока Аннунсиата и Диана оставались в камере с Карелли. По указанию Дианы все три женщины приходили и уходили в камеру несколько раз, чтобы охрана перестала обращать на них внимание. Тем временем Аннунсиата с трудом уговаривала Карелли бежать.
   – Будет нечестно вовлекать в такое дело Диану. Это может оказаться опасным для нее, – возражал он.
   Аннунсиата начала раздражаться.
   – Ради Бога, Карелли, разве тебе не дорога жизнь? Неужели ты хочешь умереть ради удовольствия курфюрста? Зачем позволять ему казнить тебя за то, в чем ты невиновен? Диана согласилась сама, и ей не грозит опасность – иммунитет венецианского посла защитит ее, даже если кто-нибудь и заподозрит ее, в чем я очень сомневаюсь. Ты не должен умереть. Неужели ты хочешь разбить ее сердце и мое?
   Потребовались уговоры Дианы, чтобы убедить его, а потом им надо было действовать быстро. Улучив момент, Диана выглянула в проход и велела Катерине бежать вниз к карете с сообщением для кучера. Девушка скрылась, а моментом позже, по кивку Дианы Алессандра выскользнула незаметно для стражи, которая болтала с Хлорис. Стража у дверей внизу пропустила ее без вопросов. Тем временем Аннунсиата сняла с себя верхний комплект одежды и дала его Карелли вместе с темным париком, который пронесла в обычной корзине для еды. Диана загримировала его, утемнив брови, побелив лицо, накрасив красной помадой губы и положив румяна на щеки. Затем на него надели плащ, натянув капюшон на парик.
   Диана осмотрела его еще раз и позвала Хлорис.
   – Подойди сюда немедленно. Твоей хозяйке плохо.
   – Что случилось, госпожа? – спросил один из стражников.
   Диана холодно взглянула на него.
   – В чем дело? Это же ясно. Мать прощается с сыном, которого скоро казнят – чего же вы хотите? Она в полуобмороке от горя. Хлорис, проведи свою несчастную госпожу в экипаж. Ей лучше не мучить себя долгим визитом. Она ведь уже пожилая женщина.
   – Хорошо, мадам, – сказала Хлорис с озабоченным видом.
   Стражник, добрый человек, дернул за рукав своего товарища и оттащил его, дав женщинам возможность побыть одним. Через минуту из камеры вышла Хлорис, поддерживая одетую в плащ сгорбленную фигуру, рыдающую в платок, который она держала у лица. Стража с сочувствием отступила и дала им возможность пройти.
   Диана распорядилась:
   – Отвези ее прямо домой, Хлорис и пошли экипаж назад за мной и Алессандрой. Я навещу вас позже вечером, ваша светлость, чтобы узнать, как вы себя чувствуете.
   Более получаса за запертой дверью камеры Диана вела разговор с Карелии, из которого стража могла подслушать только пару слов, чего было недостаточно, чтобы определить, сколько людей говорило. Затем она вышла в сопровождении Аннунсиаты, одетой в такое же платье, как и Алессандра. Ее лицо также скрывал капюшон. Ее стройность опять помогла, так как делала ее внешне довольно молодой, а поскольку лица не было видно, то можно было легко ошибиться.
   Стража отступила назад, и Аннунсиата прошла вниз по лестнице. Диана задержалась.
   – Его светлость сейчас молится. Он в большом отчаянии. Я была бы благодарна, если бы вы не тревожили его как можно дольше.
   – Конечно, госпожа. Мы понимаем. Бедный господин. Это ужасно, не правда ли? – ответили стражники.
   Они любили Карелли, который относился к ним ласково и любезно, и Диана спустилась по лестнице, весьма сочувствуя страже, но надеясь, что их не накажут очень строго за ротозейство.

* * *

   В доме Челмсфордов за закрытыми ставнями проходила радостная встреча. Карелли и Морис молча крепко обнялись со слезами на глазах. Карелли расцеловал мать и так сжал руку Дианы, что почти причинил ей боль. Но времени на задержку не было.
   – Сюда явятся сразу же, как только обнаружат твое исчезновение, – сказала Аннунсиата. – Ты должен уехать сегодня ночью.
   – А что будет с вами? – спросил Карелли, переводя взгляд с матери на Диану. – Они узнают, что это вы организовали побег.
   – Я скажу, что ничего об этом не знаю, – сказала Аннунсиата. – Стражники видели, как я уходила на руках у Хлорис в глубоком отчаянии. А ты бежал после, переодетый Алессандрой. В подготовке побега участвовали Диана и Алессандра.
   – Что же будет с ними? – спросил Карелли в еще большей тревоге.
   Диана взяла его за руку.
   – Мы будем в безопасности за границей, где они не смогут нас достать. Мы уезжаем сегодня ночью, мы трое – ты, я и Алессандра. Мой отец нанял судно, которое ждет нас в Дувре. Он отбыл туда вчера, под предлогом подготовки прибытия брата венецианского посла, который действительно прибывает через несколько дней.
   – Вы все это так хорошо разработали, – сказал Карелли с восхищением и болью. – Я никогда не смогу вас достойно отблагодарить. А согласна ли Алессандра покинуть Англию и своего отца?
   – Она будет рада быть со мной, – пообещала ему Диана. – Между прочим, Морис, вы навестите ее в Венеции, правда? Я уверена, что душа музыки вновь призовет вас к нам.
   – Я скучаю по Италии, это правда, – подтвердил Морис.
   Он погладил Алессандру по волосам и улыбнулся ей.
   – Венеция твой дом, не правда ли cara^[48]? Ты никогда ведь сильно не любила Лондон.
   – Это правда, папа, – произнесла Алессандра, – но...
   Она посмотрела на Джулию и снова на Мориса.
   – Мы скоро приедем к вам. Когда вся эта суета утихнет, Джулия тоже сможет вернуться в Венецию и жить с тобой и Дианой.
   Аннунсиата нетерпеливо топнула ногой.
   – Хватит. Время ехать. Вы должны опять переодеться.
   – Снова наряжаться? – спросил Карелли с испугом.
   Это показалось Аннунсиате смешным, учитывая, что он спасал свою жизнь. На слова Карелли ответила Диана с наполовину скрытым весельем.
   – Мы не можем бежать под нашими собственными именами, милорд. Мы должны стать сеньором и сеньорой Ринальди, возвращающимися назад в Италию со своей служанкой Катериной. Мы приехали, чтобы услышать, как Божественная Диана поет перед королем Англии. И ради Бога, не спорь ни с кем, кто называет этого Георга-Луиса королем, до тех пор пока мы не выедем благополучно за пределы страны.
   Немного погодя настало время прощаться. Аннунсиата пережила в прошлом так много разлук, что у нее не было слов для Карелли, только молчаливое объятие, которое высказало ему все – всю ее любовь и боль. У нее было мало шансов увидеть его снова. Диану графиня поцеловала с уважением и любовью.
   – Я была бы счастлива иметь такую сноху, как вы, – сказала она, – и я горда знакомством с вами. Да хранит вас Бог в пути и благословит вас за все, что вы сделали для Карелли.
   Она подарила ей крест с жемчугом и аметистами, принадлежавший Анне Болейн.
   – Я всегда хотела подарить его невесте Карелии, когда он, наконец, женится. Сейчас я не думаю, что он женится. В любом случае, именно о вас я буду думать как о невесте Карелли. Возьмите и носите его с моего благословения.
   Диана поцеловала ее в ответ, и через несколько минут все трое уже находились в седле. Им предстояло до утра преодолеть более пятидесяти миль.

Глава 20

   Минуло шесть часов вечера, когда они выехали из Лондона, и уже совсем рассвело, когда они въехали в Дувр мимо мрачного здания – большого серого замка.
   – Нам следует поторопиться, – тихо сказала Диана Карелли. – Папа предупредил, что в восемь начнется отлив, и у нас мало времени. Если мы упустим прилив, нам придется пробыть здесь весь день, а они, наверняка, вскоре станут искать высокого мужчину, путешествующего с двумя молодыми женщинами.
   – Где судно? – спросил Карелли, погоняя уставшую лошадь.
   – Я не знаю. Надо спросить. Папа сообщил, что это «Певчий дрозд». Но спрашивать буду я. Твое произношение слишком английское. Запомните оба, что вы не говорите по-английски. Чтобы вам ни говорили, бессмысленно смотрите в ответ. Я буду вести все переговоры.
   Они проехали вниз по главной улице в сторону гавани. Диана остановила первого понравившегося ей человека и спросила с приятно неправильным акцентом о местонахождении «Певчего дрозда». Человек направил их в контору гавани. Они остановились рядом с конторой. Диана спешилась и вошла внутрь, оставив Карелли и Алессандру снаружи. Служащий знал «Певчего дрозда».
   – Судно наняли, чтобы доставить группу венецианцев в Кале. Это вы? – спросил он.
   Диана вначале не поняла вопроса, так как он произнес название французского города как «Каллус». Недоразумение только усилило впечатление, которое она хотела произвести.
   – Это верно, Я с мужем и дочерью.
   Она бросила взгляд через окно на своих спутников, и служащий тоже посмотрел на них и заметил:
   – Эта молодая леди, пожалуй, слишком велика для вашей дочери.
   Диана похолодела, и ее пальцы до боли сжались в кулаки. Служащий продолжил, широко улыбаясь:
   – Вы очень молоды и хороши, чтобы иметь дочь такого возраста.
   Диана перевела дух. Она посмотрела на него надменно и произнесла:
   – Ну конечно. Она моя приемная дочь. А вы что подумали?
   Служащий отвел ее в сторону и показал направление к «Певчему дрозду».
   – А как быть с вашими лошадьми? – спросил он.
   – Их надо отвести в гостиницу «Солнце и звезды», – ответила Диана. – Может быть, вы знаете, где она?
   – О, не волнуйтесь об этом, мисс. Здесь полно мальчишек, вьющихся вокруг гавани. Я скажу кому-нибудь из них, чтобы он отвел лошадей туда. Вам лучше поспешить, если вы не хотите пропустить отплытие.
   Они сняли свои небольшие узлы, оставили лошадей на месте и быстро пошли в сторону гавани.
   – До сих пор нам везло, – пробормотал Карелли. – Мне трудно в это поверить.
   – Тише, – предупредила его Диана. – Помни, где мы.
   Капитан «Певчего дрозда» ожидал их и провел на борт без церемоний.
   – Пройдите в каюту, если желаете, пока мы не ляжем на курс. Я скажу вам, когда можно выйти на палубу.
   Все трое с благодарностью укрылись в каюте, пока матросы отдавали швартовы и поднимали паруса. Они почувствовали, как корабль превратился из инертной массы в живое существо, почувствовали его упругость от огромного усилия большой бизань-мачты, подобно тому, как сильный конь прыгает, послушный руке всадника. Они ощущали разницу в движении волн, когда они покидали гавань и выходили в открытое море. А потом они вздохнули с облегчением.
   – Если только за нами не послали более быстрое судно, то мы, очевидно, уже в безопасности, – произнесла Диана.
   Карелли кивнул:
   – Я все время думал, как все это подозрительно должно выглядеть. Мы трое, достаточно богатые, чтобы нанять судно, и не имеем с собой слуг и багажа. И приехали на лошадях, а не в наемном экипаже. Любой мог остановить нас. Когда служащий в гавани говорил с тобой...
   Диана посмотрела задумчиво.
   – Интересно, действительно ли все они так глупы, как кажется. Папа сказал, что у него не было проблем достать судно для переправы трех человек в Кале на определенную дату. Возможно, все они знали, кто мы, и хотели помочь нам бежать.
   – Но объявления о поимке преступников не могли еще достичь этих мест, – обронил Карелли.
   Диана покачала головой.
   – Я не это имела в виду. Я хочу сказать, что каждый, пытающийся добраться до Кале при подозрительных обстоятельствах, весьма вероятно, является якобитом. Возможно, они думали, что мы якобиты, и не чинили нам препятствий.
   Мгновением позже капитан просунул голову в дверь:
   – Вы можете выйти на палубу, если хотите, но я предупреждаю вас, что ветер свежий. Очень благоприятный для вас. Это будет самый быстрый переход за все мои годы.
   Он улыбнулся им с легким выражением вопроса и добавил:
   – Ветер не мог бы служить вам лучше, даже если бы вы спасали свои жизни.
   Затем он удалился, оставив их в смущении.

* * *

   Расследование в Англии проходило точно так, как ожидала Аннунсиата. Вскоре после того как беглецы покинули Лондон, пришли полдюжины стражников во главе с офицером и постучались в дома Челмсфордов. Они искали графа Челмсфорда и требовали впустить их и разрешить провести обыск, чтобы найти и вновь арестовать графа. Каждый сыграл свою роль хорошо. Дверь не открывали как можно дольше и разрешили войти только офицеру. В конце концов привели Мориса, который был должным образом разгневан тем, что его побеспокоили, когда он сочинял музыку. Он выбранил слугу перед офицером за то, что его позвали вопреки ясным указаниям, и был сам очень краток с офицером. Он отрицал, что ему что-либо известно о местонахождении его брата.
   – Вы совсем ни разу не навестили своего брата в Тауэре, сэр? – подозрительно спросил офицер.
   – Нет, – ответил коротко Морис. – Я слуга короля Георга. Он мой покровитель. Я не одобрял всю затею.
   – Значит, вы были довольны, что вашего брата ждала казнь?
   – Конечно, нет. Но мятежников надо казнить. Он действовал против закона и должен был понести наказание. Здесь я ничего не могу сделать. Если он скрылся, я рад, но я никоим образом не помогал ему. А теперь, надеюсь, вы уйдете и дадите мне возможность продолжить мою работу.
   Он повернулся, но офицер окликнул его:
   – Сожалею, сэр, но все не так просто. Я прошу прощения за такое предположение, но, возможно, вы обманываете нас и укрываете вашего брата в доме.
   – Уверяю вас, что нет, – ответил Морис.
   – Я бы желал, сэр, увидеть вашу мать, графиню, на несколько минут.
   – Моя мать удалилась в спальню. Она очень подавлена нынешним визитом в Тауэр и приехала оттуда в полном изнеможении. Ее служанка тут же уложила ее в постель.
   Он увидел, что в глазах капитана тут же вспыхнуло подозрение, и поддержал его:
   – Я ни при каких обстоятельствах не могу разрешить ее побеспокоить.
   Они ухитрились протянуть еще полчаса в споре о том, можно или нет побеспокоить графиню. А после того, как все же решились вызвать графиню, произошла еще одна долгая задержка, пока Аннунсиата одевалась и готовилась принять посетителя. Когда она, наконец, появилась, и стража убедилась, что это действительно графиня, и даже больное воображение не могло представить ее переодевшимся графом, капитан выразил желание осмотреть ее апартаменты на случай, если граф укрывается там. Аннунсиата выразила благородное негодование.
   – Я рада, что мой сын скрылся от этого несправедливого наказания, но я в этом деле совершенно не замешана и не могу позволить вам находиться дальше в моем доме. Если вы желаете осмотреть дом, вы должны вернуться с большими полномочиями, чем те, которыми обладаете сейчас. Оставьте меня, капитан, немедленно.
   Перед лицом возраста и авторитета Аннунсиаты капитану ничего не оставалось, как удалиться. Первый раунд игры на затяжку времени был выигран. В последующие несколько дней расследование продолжилось. Лорд комендант Тауэра лично вызвал графиню. Ее пригласили во дворец Сент-Джеймс. Члены Тайного совета допросили ее и потребовали описать, что произошло в ее последнее посещение Тауэра.
   – Мое горе вконец сломило меня. Я почувствовала слабость, и моя служанка вывела меня и посадила в карету, которая доставила меня домой. И это, милорды, все, что я знаю.
   – Итак, вы оставили сына в камере. С кем?
   – С леди Дианой. Она и мой сын собирались пожениться, и она хотела с ним попрощаться.
   – А где сейчас леди Диана?
   – Я не могу сказать вам, милорды. Я с ней едва знакома.
   – Едва знакомы с женщиной, которая собиралась выйти замуж за вашего сына?
   В таком духе допрос продолжался дальше, но безо всякой пользы. Наконец, Аннунсиату оставили в покое, хотя она не могла сказать, действительно ли она убедила их в своей невиновности. В течение нескольких недель ее дом осаждали незнакомые люди – слуги, оставшиеся без работы и ищущие нового места, коробейники, мало заинтересованные в продаже своего товара, праздные зеваки, лениво прохаживающиеся по другой стороне улицы. Ее слуги тоже оказались в центре внимания. Дружелюбно настроенные и с внимательными глазами люди задавали им на улице, казалось бы, случайные вопросы, когда они выходили по своим делам. Она подозревала, что ее почта перехватывается, но это не имело значения, поскольку ее корреспонденция была невинной, не содержащей мало-мальски значимого намека на ее причастность к побегу.
   Сеть связей, которую она унаследовала от Кловиса, действовала бесперебойно и скрытно, как и всегда, и она могла посылать как письма, так и деньги в различные места по пути беглецов, чтобы ее послания поступали туда к моменту их прибытия. Путешествие по Европе в разгар зимы было долгим и неприятным, и Аннунсиата знала, что им нужна любая помощь.

* * *

   Одно следствие их путешествия под видом мужа и жены, которого Карелли не предвидел, открылось ему в их первую ночь, когда они остановились в гостинице по дороге в Лилль. Представившись как муж, жена и дочь, они получили две крошечные комнатушки, и служащие гостиницы проводили Карелли с Дианой в одну, а Алессандру в другую, причем у них не было никакой возможности что-либо изменить. Карелли повернулся в крайней озабоченности к Диане, когда они остались вдвоем.
   – Я не мог предвидеть это, герцогиня. Что мы можем сделать? По правде говоря, я полагал, что ты и Алессандра будете спать вместе. Я не думал...
   Диана рассмеялась.
   – Мой дорогой Карелли, наверное, самое привлекательное в тебе то, что ты не предвидел такой ситуации. Но нам, безусловно, должны были дать комнату на двоих! В глазах всего мира мы – муж и жена. Мы сами выбрали это.
   Карелли оглядел комнатушку в отчаянии.
   – Ты ляжешь на кровать, а я буду сидеть на стуле и укутаюсь в плащ. А завтра...
   – А завтра ты не сможешь ехать верхом, если ты всю ночь просидишь на жестком стуле, – насмешливо проговорила Диана.
   – Завтра, – продолжил он твердо, – нам надо сменить наш вид. Я буду твоим лакеем, или дядей, или кем-нибудь в этом роде.
   Диана подошла ближе, и, несмотря на холод и сырость гостиничной комнаты, Карелли бросило в жар.
   – Милорд граф, неужели ты меня боишься? Ты, который привык к грохоту канонады, воинственным крикам варваров? Ты, тысячу раз ходивший в атаку на вражеские ряды, боишься простой девушки?
   Карелли молчал, наблюдая за ней с недоверием. Она положила руки ему на грудь и улыбнулась.
   – Нынче ночью, милорд, ты будешь спать в этой постели, как и я. И я обещаю, что не причиню тебе вреда.
   За дразнящей улыбкой он видел, что она имела определенную цель, и его тело непроизвольно напряглось от ее близости.
   – Мы будем спать на одной кровати, – сделал он последнюю попытку, – но я буду лежать на краю, отдельно.
   – Отдельно? В этой гостинице? – проговорила Диана. – Сомневаюсь, найдется ли здесь пара грубых одеял.
   Она начала расстегивать пуговицы своего платья, и его охватила дрожь. Диана посмотрела на него, прищурившись по-кошачьи. Ее веки отяжелели, а губы были мягкие и пухлые. Она казалась почти сонной от желания.
   – Диана, – произнес Карелли.
   Его руки обхватили ее плечи, и, не в силах больше сдерживать себя, он решительно привлек ее к себе и поцеловал долгим и страстным поцелуем, чувствуя ее ответное желание. «Она хотела этого», – подсказал ему его разум с запоздалым удивлением. Когда, наконец, Карелли освободил ее, задыхаясь от волнения, Диана улыбнулась ему доверчиво, от чего кровь забурлила в его жилах.
   – Сегодня ночью, – сказала она, – и все ночи до Венеции. Это мой отдых. Я люблю тебя, Карелли. Я никогда никого не любила, кроме тебя. Но я не могу выйти за тебя замуж. Только таким способом, с маскарадом. Давай наслаждаться тем, что есть, пока оно есть. Пойдем, муж, пойдем в постель.

* * *

   В начале апреля Аннунсиата оставила Лондон и вернулась в Шоуз. И там, неделю спустя, она получила известие, что Карелли, Диана и Алессандра благополучно добрались до Венеции. К этому времени попытка восстановить короля Джеймса на троне провалилась. Сам король, прибыв слишком поздно в конце декабря, отплыл назад во Францию в феврале, но он оказался нежелательной персоной на французской территории. После смерти старого короля Людовика герцог Орлеанский стал регентом инфанта Людовика XV и не испытывал никакого сочувствия к положению короля Джеймса. Любая страна, зависимая либо от Франции, либо от Георга-Луиса, отказывалась принять Джеймса или даже разрешить ему проехать по ее территории. В конце концов, только одно место согласилось принять его – папский город Авиньон.
   Перед тем, как осесть в Авиньоне, король послал пять кораблей в Шотландию, чтобы спасти как можно больше своих сторонников. Тем временем Дервентвотер и Кенмюир были казнены, четыре десятка простых солдат повешены и несколько сотен сосланы на каторгу. Нитсдейл и Уинтоун бежали. Позже еще несколько пленников бежало, включая Томаса Форстера, который возглавлял Нортумберлендское восстание, и генерала Макинтоша, Старого Борлама, который вырвался из тюрьмы Ньюгейта с тринадцатью сообщниками. Последние просто воспользовались удобным моментом и, бросившись к воротам и смяв стражу, скрылись.
   Долгое время никто не знал, какие репрессии ждут участников восстания или тех, кто подозревался в этом. Но потом стало ясно, что всех тех, кого не захватили в плен во время битвы, оставят в покое. Некоторое время Аннунсиата решала, есть ли необходимость или смысл ей уехать за границу, но перспектива эмиграции ее не прельщала. Мысль об изгнанном дворе в Авиньоне, переполненном нищими якобитами, и о жизни гораздо более ненадежной, чем в Сен-Жермен, вовсе не привлекала ее. Она была слишком стара для путешествий, слишком стара для жизни без удобств. Между тем сейчас, когда ее великая страсть прошла, она была счастлива в Англии, даже несмотря на присутствие на троне Узурпатора. У нее был Шоуз, который она никогда не перестанет улучшать, у нее был Матт в Морлэнде, за которым надо было присматривать, у нее был юный Джемми, радовавший ее в ее года льстящим ей интересом к ее рассказам и очевидным восторгом от ее общества.
   Аннунсиата прожила в Шоузе два месяца, когда пришло печальное письмо от Мориса, в котором он сообщал, что его младшая дочь Джулия заразилась и умерла. Невзирая на жару, Аннунсиата сразу же отправилась в Лондон, потому что тон письма Мориса вызвал у нее крайнее беспокойство. Она нашла сына в полном упадке духа и не смогла вытащить его из этого состояния, несмотря на все свои усилия.
   – Чего я достиг в жизни? – спрашивал он потерянно. – Мне сорок четыре и я вдовец и бездетен. Моя жизнь прошла зря.
   Тщетно Аннунсиата напоминала ему, что у него есть другая дочь. То, что он не видел, для него, в его мрачном настроении, не существовало. Также тщетно она перечисляла ему музыкальные произведения, которые он написал, оперы, которые он поставил. Для художника важна только будущая работа, а в настоящий момент у него не было никаких идей. В конце концов графиня с раздражением спросила: