Раунды «спора о методах»

   Австрийская школа совершенствовала свой методологический подход с момента своего основания в 1871 г. – иными словами, очень долго, – и почти всегда это происходило в рамках многочисленных научных дискуссий, в которых принимали участие ее представители. Можно без преувеличения сказать, что Methodenstreit, или «спор о методах», начался с самого момента зарождения австрийской школы и с тех пор продолжает оказывать значительное влияние на развитие экономической науки. Рассмотрим наиболее важные этапы «спора о методах».
Первый раунд: Карл Менгер против немецкой исторической школы29
   Вне всякого сомнения, австрийская школа родилась в 1871 г., когда Менгер опубликовал «Основания политической экономии». Главной особенностью этой книги было то, что Менгер стремился построить такую экономическую теорию, где отправной точкой был бы человек, наделенный творческой энергией главное действующее лицо любого социального процесса (субъективизм). Отталкиваясь от этой отправной точки, он сформулировал две главные идеи. Во-первых, он построил свою теорию на базе процесса деятельности, представляющего собой последовательность промежуточных этапов («экономических благ более высокого порядка»), которые действующий субъект реализует до тех пор, пока результатом процесса не становится конечное потребительское благо («экономическое благо первого порядка»). Менгер приходит к следующему заключению: «Когда в нашем распоряжении имеются какие-либо конкретные комплементарные блага высшего порядка, нам следует преобразовать их сначала в блага следующего, более низкого порядка, а затем поэтапно преобразовывать их в блага все более и более низких порядков до тех пор, пока они не станут благами первого порядка, ибо только блага первого порядка можно использовать непосредственно для удовлетворения наших потребностей»30.
   Второе важнейшее открытие Менгера – экономическая теория возникновения общественных институтов. Менгер выяснил, что институты есть результат социального процесса, образуемого многочисленными действиями людей; направление этого процесса определяют те люди (предприниматели), которые в данных обстоятельствах места и времени способны первыми понять, что им будет проще достигнуть своих целей, если они станут поступать определенным целенаправленным образом. Так запускается децентрализованный процесс проб и ошибок, в ходе которого вырабатываются формы поведения, наилучшим образом обеспечивающие координацию и устранение рассогласованности; так бессознательный социальный процесс обучения и подражания приводит к тому, что общество начинает следовать примеру наиболее успешных и творческих своих членов. Вот так в области экономики (деньги), права (нормы нравственные правила) и лингвистики возникают паттерны (шаблоны) направляемого поведения (или институты), благодаря которым становится возможной жизнь в обществе31.
   То, что профессора немецкой исторической школы не только не оценили идей Менгера, но и посчитали их большой угрозой для своего историцизма, скорее всего, должно было вызвать у Менгера большое разочарование. Вместо того чтобы расценить идеи Менгера как теоретический фундамент, в котором давно нуждалась эволюционная концепция общественных процессов, они решили, что абстрактная и теоретическая природа его рассуждений несовместима с проповедуемым ими узким историзмом. Это стало началом первой, и вероятной, самой знаменитой научной дискуссии, в которой принимали участие австрийцы. Это и был так называемый спор о методах, Methodenstreit (Дискуссия I), который в течение нескольких десятилетий стимулировал интеллектуальную энергию Менгера32.
   В ходе этой дискуссии Менгер начал формулировать методологию экономической науки, что стало одним из важнейших побочных продуктов «спора о методах». С его точки зрения, экономическая наука представляет собой ряд теорий, которые образуют «форму» (в аристотелевом смысле), выражающую сущность экономических явлений, и открытие которых происходит в процессе внутренней рефлексии (интроспекции), осуществляемой в ходе логического процесса, основанного на дедуктивных рассуждениях. История сопутствует теории; она состоит из эмпирических факторов, образующих «материю» (в аристотелевом смысле). Теоретические объяснения нельзя вывести непосредственно из истории; напротив, для того, чтобы верно интерпретировать историю, необходимо предварительно иметь теорию. Так Менгер заложил основы методологии австрийской школы33.
   Благодаря современным исследователям мы узнали, что Менгер, через Сэя, возродил очень старую интеллектуальную традицию, которая практически пресеклась в результате негативного влияния Адама Смита и британской классической школы. Я имею в виду католическую традицию континентальной Европы, которая уже содержала все ключевые элементы подхода современной австрийской школы. Так, идея стихийного формирования институтов, как показал Бруно Леони, восходит к правовой традиции Древнего Рима34, к испанским схоластам35, таким как Хуан де Луго и Хуан де Салас36, а также к французским теоретикам: к Balesbat (1692), к маркизу д’Аржансону (1751) и прежде всего к Тюрго, задолго до Адама Смита писавшему о рассеянной природе знания, воплощенного в общественных институтах, которые представляют собой проявления стихийного порядка. В 1759 г. Тюрго пришел к следующему выводу: «Нет необходимости доказывать, что человек сам может лучше всего судить о том, как наилучшим образом использовать свою землю и свой труд. Только у него самого имеется то знание, в отсутствие которого любой другой, самый просвещенный человек будет вынужден судить наугад. Он учится на своих пробах и ошибках, удачах и неудачах, и в результате у него возникает своего рода чутье. И от собственного чутья ему куда больше пользы, чем от любых теоретических знаний бесстрастного наблюдателя, потому что его подгоняет потребность».
   Тюрго пишет также о «полной невозможности с помощью неизменных правил и постоянного контроля управлять множеством сделок, которые нельзя полностью познать уже в силу их количества, а также в силу того, что они всегда зависят от множества изменчивых обстоятельств, которые невозможно предугадать и которыми невозможно управлять»37. Субъективную теорию ценности также сформулировали испанские схоласты XVI в., в первую очередь Диего де Коваррубиас-и-Лейва38. Схоласт Луис Саравиа-де-ла-Калье был первым, кто показал, что издержки зависят от цен, а не наоборот. Испанские схоласты (Аспилькуэта Наварро и Луис де Молина) положили начало субъективистской теории денег, включив в нее фигуру предпринимателя, о которой до них писали св. Бернардино Сиенский и св. Антонино Флорентийский, а после них – Кантильон, Тюрго и Сэй.
   Эта традиция практически пресеклась в результате Реформации, чем в значительной степени объясняется связанный с именем Адама Смита регресс экономической науки. Лиланд Игер в рецензии на посмертно опубликованный труд Ротбарда по истории экономической мысли писал об этом так: «Смит отказался от традиционных представлений о субъективной ценности и предпринимательстве, а также от традиционного внимания к рынкам и образованию цен в реальном мире. Вместо этого он выдвинул трудовую теорию ценности и сконцентрировался на неизменном долгосрочном равновесии „естественных цен“, где предпринимательства как бы не существовало. Он смешал экономическую теорию с кальвинизмом, когда поддержал запрет на ростовщичество и провел различие между производительными и непроизводительными занятиями. Он исказил разработанную рядом французских и итальянских экономистов XVIII в. теорию laissez faire своими вздорными оговорками. Его работы не являются систематическими и изобилуют противоречиями»39.
Второй раунд: Бём-Баеерк против Джона Бейтса Кларка (а заодно и Маршалла с Марксом)
   Ведущим игроком команды австрийцев во втором раунде «спора о методах» был Бём-Баверк. Содержание второго тура составляла очень важная для нас полемика Бём-Баверка с Джоном Бейтсом Кларком (Дискуссия II), а также менее существенные для нас споры Бём-Баверка с Маршаллом (Дискуссия III) и Марксом (Дискуссия IV).
   Джон Бейтс Кларк выступал категорически против введенного Менгером динамического представления о деятельности, прежде всего – против менгеровского представления о том, что деятельность состоит из следующих друг за другом этапов. Кларк считал капитал однородным самовоспроизводящимся фондом, обеспечивающим мгновенное, не связанное с фактором времени производство (т. е. человеческую деятельность). Это было ему необходимо, чтобы обосновать вывод о том, что ставка процента зависит от предельной производительности капитала. Для этого недостаточно, чтобы капитал представлял собой фонд, способный к мгновенному самовоспроизводству; необходима также абсолютно сбалансированная статичная (равновесная) среда; кроме того, ценность капитальных благ должна определяться историческими издержками их производства. Сам Кларк признавал, что его тезис имеет смысл исключительно для абсолютно сбалансированной, находящейся в равновесии статичной среды, когда писал, что «в динамических условиях общества… требуется время, чтобы произвести готовые к потреблению блага, и в течение этого промежутка владельцы благ находятся в ожидании. После того как цепочки благ, пребывающих на разных фазах производства, установились, капитал начинает функционировать в нормальном режиме»40.
   Бём-Баверк подверг тезис Кларка критике41. Он назвал его мистическим и мифологическим и показал, что он представляет собой не только радикальную атаку на динамический подход Менгера, но и означает окончательное воцарение статической парадигмы равновесия в мире экономической науки. По мнению Бём-Баверка, которое позже было подтверждено фактами, это не могло не оказать серьезного влияния на развитие экономической науки. В дальнейшем неоклассики вслед за Кларком осознали, что для сохранения в целости их теоретической системы им нужно отказаться от сформулированного Менгером динамического представления о деятельности как о последовательности временных этапов. Это относится, например, к основателю чикагской школы Фрэнку Найту, в 1930-е годы вступившему с Хайеком и Махлупом в дискуссию, которая была практически точной копией полемики Кларка и Бём-Баверка в конце XIX в.42 Кларк оказал крайне негативное воздействие на последующее развитие экономической мысли, выступив против американских институционалистов, признававших правоту австрийцев в полемике с немецкой исторической школой. Однако в результате того, что Кларк выступил в защиту парадигмы равновесия и резко восстал против введенного Менгером динамического понятия деятельности, мейнстрим нашей науки стал развиваться в направлении, диаметрально противоположном пути австрийской школы.
   Бём-Баверк участвовал не только в полемике с Кларком (мы будем называть ее Дискуссия II, в отличие от Дискуссии I – полемики Менгера с исторической школой), но и в полемике с Маршаллом и Марксом по другим вопросам, имевшим отношение к австрийской школе. Маркс не учитывал субъективности временного предпочтения, что лишило научного фундамента марксистский анализ прибавочной ценности, или эксплуатации43. Маршалл же пытался реабилитировать Рикардо, по крайней мере – взгляды Рикардо на сторону предложения, защищая тезис о том, что предложение в первую очередь зависит от исторических издержек производства; соответственно он был неспособен оценить австрийскую идею субъективных альтернативных издержек и то, что из нее следовало44.
Третий раунд: Мизес, Хайек и Майер против социализма, Кейнса и неоклассиков
   В третьем туре методологической полемики участвовало третье поколение экономистов австрийской школы во главе с Мизесом. Инициатором этой полемики стал Мизес, когда выдвинул тезис о теоретической невозможности социализма (Дискуссия V). По мнению Мизеса, теорема о теоретической невозможности социализма непосредственно следовала из субъективистской и динамической концепции австрийской школы. Если источником всех потребностей, оценок и знаний является творческая способность людей к предпринимательству, то любая система, которая, подобно социализму, основана на использовании насилия против свободной человеческой деятельности, представляет собой препятствие для создания и передачи необходимой для обеспечения общественной координации информации. Мизес прекрасно отдавал себе отчет в том, что экономисты-неоклассики неспособны понять теорему невозможности социализма, потому что не согласны с субъективистским и динамическим подходом австрийцев. Он писал: «Иллюзия, что в обществе, основанном на общественной собственности на средства производства, возможен рациональный порядок экономического управления, обязана своим происхождением теории ценности классической школы и неспособности многих современных экономистов последовательно продумать до конечных выводов фундаментальные теоремы субъективистской теории… Воистину именно ошибки этих школ позволили расцвести социалистическим идеям»45.
   В качестве примера можно привести основателя чикагской школы Фрэнка Найта, который говорил, что «социализм – это политическая проблема, и ее следует обсуждать в терминах социальной и политической психологии, а экономическая теория мало что может о нем сказать»46. Даже в наши дни экономисты-неоклассики по-прежнему не понимают глубоких теоретических причин, по которым социализм невозможен, и в лучшем случае пытаются объяснить крах социализма a posteriori, либо ссылаясь на «ошибочную» интерпретацию поступавших из стран реального социализма статистических данных некритически относившимися к ним «специалистами», либо говорят о неудовлетворительной оценке роли «стимулов» в экономической жизни47. К счастью, экономисты из бывших социалистических стран смогли оценить факты более трезво, чем их западные коллеги из неоклассической школы, и поняли, что Оскару Ланге и другим социалистам-неоклассикам «нечем было ответить на вызов австрийской школы»48. Нам внушает определенные надежды то, что недавно столь выдающийся неоклассик, как Джозеф Стиглиц, наконец, признал, что «ответственность за то катастрофическое положение, в котором оказались страны Восточной Европы, отчасти несут стандартные неоклассические модели. Можно привести убедительные аргументы в пользу того, что половина человечества была обречена на чудовищные страдания по вине некоторых экономических идей»49.
   Полемика с макроэкономистами, прежде всего – с Кейнсом и кембриджскими теоретиками (полемика VI), которую с австрийской стороны вел в основном Хайек, тоже возникла естественным образом, в силу фундаментального различия между анализом, основанным исключительно на макроэкономических агрегатах, и выработанным австрийской школой динамическим подходом к рынку. Подробное описание этой полемики не укладывается в логику нашей статьи50, однако в табл. 2.2 можно ознакомиться с главными различиями в подходах к макроэкономике австрийской и неоклассической школ (под неоклассической школой мы имеем в виду монетаристов, кейнсианцев и их последователей)51.
   В результате теоретических дискуссий, происходивших между двумя мировыми войнами, австрийцы наконец убедились, что их победа над немецкой исторической школой в первом раунде спора о методах была пирровой и чисто внешней, как в свое время – «победа» теоретиков денежной школы, увенчавшаяся в 1844 г. принятием закона Пиля. Как отметил Кирцнер, одним из важнейших побочных продуктов полемики о невозможности социализма стало то, что она заставила австрийцев усовершенствовать свою методологию, осознать фундаментальные выводы из нее и увидеть, насколько велика методологическая пропасть, отделяющая их от неоклассиков52.
   Так, потихоньку, экономисты австрийской школы начали вторую методологическую полемику, на этот раз против неоклассиков. Они уточнили свои методологические позиции; это отразилось в работах Мизеса, Майера и Хайека, опубликованных в 1930—1950-е годы (Дискуссия VII). В различных работах, посвященных методологии, Мизес сформулировал методологические аргументы против позитивизма и использования в экономической науке математических методов; его позиция отражена в первой части «Человеческой деятельности». Ганс Майер в большой статье, которая остается без ответа до сих пор, разгромил использование математического и функционального анализа в неоклассической теории цен. Статья Майера лишь недавно переведена на английский язык благодаря усилиям Израиля Кирцнера; она называется «Когнитивная ценность функциональных теорий цены: критическое и позитивное исследование проблемы цены» («The Cognitive Value of Functional Theories of Price: Critical and Positive Investigations Concerning the Price Problem»)53. В опубликованной в 1952 г. книге Хайека «Контрреволюция науки» содержалась методологическая критика эмпиризма (у истоков которого стоял Сен-Симон) и узкого утилитаризма неоклассического анализа затраты – выгоды54. К сожалению, на следующий год была опубликована ставшая очень популярной работа Милтона Фридмена «Очерки позитивной экономической теории» («Essays in Positive Economics»)55, в которой активно пропагандировалось использование в нашей науке позитивистской методологии.
 
   Таблица 2.2
   Два представления о макроэкономике
 
 
   Хотя в упомянутой выше работе 1952 г. Хайек предвосхитил важнейшие идеи опубликованной чуть позже книги Фридмена и подверг их жесткой и обоснованной критике, позже он писал: «Я часто публично признавался в том, что одна из вещей, о которой я больше всего жалею, это то, что я не вернулся к критическому анализу трактата Кейнса [т. е. „Общей теории“], – но не меньше я жалею о том, что не дал критического разбора не менее опасной, чем трактат Кейнса, книги – „Очерков позитивной экономической теории“ Милтона Фридмана»56.
Четвертый раунд: неоавстрийцы против мейнстрима и методологического нигилизма
   Последний раунд методологической полемики разворачивается уже в течение двадцати пяти лет. В ходе этого раунда экономисты австрийской школы снова убедились в правильности своих взглядов: ведь неоклассические модели (общего равновесия) использовались для теоретического обоснования возможности социализма. Более того, многие неоклассические теоретики-позитивисты полагали, что в конечном счете выбор между капиталистической экономической системой и социализмом зависит исключительно от эмпирических обстоятельств57; целиком и полностью проигнорировав априорную теорию австрийской школы, доказавшую невозможность социализма, они обрекли значительную часть человечества на ужасные страдания в течение многих десятилетий XX в. С точки зрения австрийцев, многие представители неоклассической школы несут ответственность за эти ужасы не только потому, что неоклассики проигнорировали австрийское доказательство невозможности социализма, но и потому, что они до сих пор исповедуют позитивизм, иначе говоря, представление о том, что тезис о жизнеспособности того или иного общественного строя может быть подтвержден или опровергнут исключительно опытом, – и это несмотря на несомненную вину позитивизма в том, что пришлось пережить людям в XX в.
   Значительный рост популярности австрийской школы в последние двадцать пять лет объясняется именно этим, а также усилиями современных австрийских теоретиков, направленными на то, чтобы вписать наиболее важные достижения экономической науки в контекст субъективистской методологии и динамического подхода, которые начал разрабатывать Менгер, очистив их от ошибок, тайком проникших в корпус нашей науки благодаря позитивистской парадигме равновесия. Распространение утонченного методологического нигилизма, возникшего в результате полемики вокруг учения Карла Поппера (Дискуссия VIII) затронуло даже саму австрийскую школу. Триумф методологического плюрализма сначала, казалось, работал на австрийскую школу, так как ее метод, о самом существовании которого большинство экономических теоретиков забыли, встал (как и любой другой метод) в ряд «уважаемых». Однако потом многие австрийцы поняли, что вошедшая в моду методологическая неразборчивость противоречит традиционным австрийским критериям методологической строгости и стремлению австрийской школы к научной истине. Этим объясняется реакция многих современных австрийский теоретиков на нигилизм и постмодернистскую герменевтику тех, кто, подобно Дейрдре Макклоски и Дону Лавою, считает, что научная истина в значительной степени зависит от культурного контекста полемики между ведущими научными школами. Израэл Кирцнер58 и Ганс-Герман Хоппе59 отмечали, что экспансия герменевтики в сферу методологии экономической науки означает своего рода возрождение немецкой исторической школы, поскольку в результате научная истина ставится в зависимость от внешних исторических обстоятельств.

Ответ на некоторые критические возражения и замечания

   В этом разделе мы дадим ответ на некоторые наиболее частые и, на наш взгляд, необоснованные критические замечания в адрес австрийского подхода. Итак, начнем.
Два этих подхода (австрийский и неоклассический) не являются взаимоисключающими, а дополняют друг друга.
   Так утверждают многие неоклассики, желающие придерживаться эклектических взглядов и не вступать в открытый конфликт с австрийской школой. Однако австрийцы считают, что в общем и целом это утверждение является прискорбным следствием нигилизма, типичного для методологического плюрализма, согласно которому любой метод допустим, а единственная проблема экономической науки связана с выбором метода, наиболее подходящего для решения той или иной конкретной задачи. Мы полагаем, что это всего лишь попытка оградить неоклассическую парадигму от мощного критического напора австрийской методологии. Утверждение о совместимости двух подходов было бы обоснованным, если бы неоклассический метод (основанный на равновесии, неизменности предпочтений и узком понимании рациональности) соответствовал тому, как люди действуют в реальной жизни, и не обессмысливал в значительной степени, по мнению австрийцев, теоретический анализ как таковой. Именно поэтому так важно переработать на основании субъективистской и динамической методологии австрийцев теоретические выводы неоклассиков, чтобы увидеть, какие из них верны, а от каких следует отказаться в силу их теоретических дефектов. С точки зрения австрийцев неоклассический анализ ложен по сути: он таит в себе серьезные опасности и риски для аналитиков и часто уводит их в сторону от истины60.
   Наконец, мы должны помнить, что, согласно Хайеку, иерархия стихийных порядков зависит от их сложности и более сложный порядок может объяснять, учитывать и включать в свой состав сравнительно более простые порядки. Однако относительно простой порядок не может объяснять и содержать такие порядки, которые обладают более сложной категориальной системой, чем он сам; это исключено61.
   Если приложить это открытие Хайека к методологии, то можно сказать, что австрийский подход, относительно более сложный, глубокий и реалистический, может учитывать и включать в себя неоклассический подход, который имеет право на существование как минимум в тех относительно редких ситуациях, когда люди предпочитают вести себя реактивно, т. е. в соответствии с неоклассической концепцией, и стремиться к максимизации в узком смысле. Однако в неоклассическую парадигму в принципе невозможно включить такие реалии жизни людей, как творческое предпринимательство, которое выходит далеко за рамки категориальной структуры неоклассической модели. Попытка запихнуть предмет исследований австрийской школы, субъективные реалии жизни людей, в смирительную рубашку неоклассического подхода приводит либо к их обеднению, либо к иному, более здоровому решению, когда неоклассический подход склоняется перед более сложной, более глубокой и объяснительно более мощной концепцией австрийской школы.