Хэтчер Робин Ли. Гордая любовь

   Это был прекрасный сон, и Либби не давала ему закончиться.
   Она проснулась только тогда, когда уловила запах шипящего на огне бекона. Еще пара секунд ушла на то, чтобы Либби наконец осознала, что это уже не сон.
   Она села на постели и уставилась на дверь: кто-то готовил здесь завтрак.
   Девушка откинула одеяло и потянулась за халатом. Быстро сунув ноги в домашние туфли, она поспешила из спальни вниз, на кухню, и замерла в дверях, пораженная непривычной картиной.
   Сойер расставлял на столе тарелки из лучшего сервиза тетушки Аманды, а Ремингтон стоял у плиты, обваливая куски бекона в сухарях, укладывая их на сковороду и глядя за тем, чтобы брызги масла не разлетались во все стороны.
   Первым девушку заметил Сойер.
   – Привет, Либби.
   Ремингтон повернулся и подарил ей одну из своих улыбок, от которых у Либби замирало сердце.
   – Доброе утро, Либби. – Он кивнул головой в сторону стола. – Садись. Кофе уже готов. – Ремингтон перевел взгляд на мальчика. – Сойер, выдвини стул, поухаживай за дамой.
   – Слушаюсь, сэр, – с радостной улыбкой согласился паренек.
   Может, это все-таки сон, подумала Либби, входя в кухню.
   – Что у нас происходит? – шепнула она Сойеру, усевшись на выдвинутый для нее стул.
   Мальчуган пожал плечами.
   – Мистер Уокер не сказал мне, – прошептал он в ответ.
   Ремингтон поставил перед Либби на стол чашечку дымящегося кофе.
   – Ваш завтрак скоро будет готов.
   – Ремингтон, ради всего святого…
   Он шутливо погрозил Либби пальцем.
   – Могу поспорить, ты считала, что я ничего, кроме простейшего тушеного мяса, приготовить не сумею.
   – Ну, я…
   – В «Солнечной долине» мы всегда ели на завтрак овсянку, но я заметил, что в кладовой «Блю Спрингс» такой крупы не держат. – Он прищелкнул языком. – Существенное упущение, мисс Блю. Придется исправлять положение, хотя не думаю, что это есть в обычном магазине.
   Она никогда еще не видела его таким и не знала, как отвечать ему.
   – Надеюсь, тебе понравится яичница-болтунья.
   – Да, я… – Либби так и не закончила фразы, наблюдая, как он разбивает яйца над горячей сковородой и энергично взбивает их вилкой.
   Либби готова была ущипнуть себя, чтобы убедиться, что не спит. Если это сон, она предпочла бы не просыпаться. Происходящее доставляло ей такое удовольствие, что она не желала сама положить этому конец. Ей нравилось наблюдать за тем, как Ремингтон работает. Нравилось слушать, как он насвистывает. Нравились задорные искорки в его глазах. Она не знала, чем все это вызвано, но была готова радоваться происходящему до тех пор, пока имеет такую возможность.
   – Ваш завтрак, мадемуазель, – сказал он через несколько минут, широким жестом подавая тарелку на стол.
   Либби внимательно смотрела на пышную мешанину желтых яиц и тоненьких кусочков бекона, на теплый хлеб, густо намазанный черничным вареньем, и чувствовала, что у нее текут слюнки.
   – Восхитительно! – сказала девушка, снова подняв радостный взгляд на Ремингтона и ожидая хотя бы каких-то объяснений.
   Он хранил молчание и только кивнул головой, предлагая Сойеру сесть за стол. Потом сел сам и указал Либби вилкой на ее тарелку.
   – Давай ешь.
   С удивленным вздохом Либби приступила к еде, подхватив яичницу на вилку.
   – Ну и?.. – нетерпеливо поинтересовался Уокер.
   Либби проглотила кусочек.
   – Очень вкусно. – Она улыбнулась. – Правда-правда, так вкусно, мистер Уокер, что я готова предложить вам должность повара в «Блю Спрингс».
   Ремингтон заулыбался еще шире.
   – Очень любезно с вашей стороны, мисс Блю, но, думаю, здесь немало дел, с которыми я справлюсь гораздо лучше.
   Сердце Либби бешено забилось в груди. Неужели он собирается остаться? Неужели он действительно собирается остаться?
   Она снова хотела сказать, что любит его, но почувствовала внезапное смущение. Это были слишком интимные слова, чтобы произносить их при свете дня, особенно в присутствии Сойера.
   Однако скоро Либби позабыла о смущении и неуверенности, потому что Ремингтон принялся развлекать их с Сойером историями из своего детства. Она просто купалась в ощущении радости, наполнившем кухню. Либби хохотала над подробным описанием розыгрышей, которые Ремингтон устраивал старому слуге, вырастившему его, и осуждающе качала головой, услышав рассказ о школьных проделках.
   Либби не успела и глазом моргнуть, как кухня оказалась полностью залита солнечным светом. Вдруг она спохватилась, поняв, который теперь час.
   – О Боже! – громко воскликнула девушка. – Мелли, наверное, измучилась. Я совершенно о ней забыла.
   Она попыталась подняться со своего места.
   – Подожди, Либби. Пусть сегодня Сойер подоит Милли. Нам надо поговорить.
   Смех улетучился, словно его и не бывало, сердце Либби забилось тревожно и глухо, она откинулась на спинку стула. Что он собирается ей сказать? Неужели все это было своеобразным прощанием?
   Ремингтон кивнул головой в сторону задней двери.
   – Иди, Сойер.
   – Слушаюсь, сэр.
   Либби, глядя вслед Сойеру, чувствовала, как кровь стучит у нее в висках. Когда мальчик с ведром в руках закрыл за собой дверь, ей уже казалось, что этот звук разносится по всей кухне подобно грому.
   Она нервно поправила волосы, вспомнив с некоторым опозданием, что до сих пор не причесалась и по-прежнему одета в халат и домашние шлепанцы. Заметив, что Ремингтон внимательно на нее смотрит, Либби вспыхнула, и веселые искорки исчезли из ее глаз.
   – Я… Я, наверное, представляю собой странную картину, да? – смущенно пробормотала она.
   – Ах, – на губах Ремингтона на секунду появилась улыбка, – ты настоящая картинка, Либби.
   В душе у девушки все затрепетало.
   – Ты – картинка, на которую я хотел бы смотреть всю оставшуюся жизнь.
   Либби показалось, что она вот-вот задохнется и ничто не сможет ее спасти.
   Ремингтон печально усмехнулся.
   – Думаю, я мог бы получше все это обставить. – Он окинул взглядом стол, заваленный грязными тарелками. – Мне следовало хотя бы собрать букет полевых цветов.
   – Полевых цветов? – смущенно прошептала она.
   – Когда мужчина делает предложение, он должен преподнести своей избраннице букет цветов, разве нет?
   – Делает предложение? – эхом повторила Либби, не уверенная, что не ослышалась.
   Как же это так? Только вчера она мечтала о гораздо меньшем чуде, просила Бога дать ей веру в возможность чуда. Она была бы счастлива, даже если бы он просто задержался еще на некоторое время, сделал ее своей любовницей. На большее Либби надеяться не отваживалась.
   Неужели теперь он предлагал ей руку и сердце?
   Ремингтон поднялся со стула и подошел к девушке. Почти не обращая внимания на раненую ногу, он опустился на одно колено и взял ее за правую руку, глядя прямо в лицо.
   – Ты выйдешь за меня замуж, Либби Блю?
   Она посмотрела на их сплетенные пальцы. Неужели это не сон? Может ли происходящее быть правдой?
   – Я не; богат, Либби, но я и не нищий. Я смогу обеспечить тебя. Вместе мы сможем снова поставить на ноги «Блю Спрингс». У меня есть определенные… долги и… обязательства, с которыми я должен разобраться. Мне придется вернуться на Восток и уладить кое-какие дела, прежде чем мы поженимся. – Он крепче сжал ладонями ее руки. – Но, если скажешь «да», ты сделаешь меня счастливейшим человеком. Ты можешь на меня положиться.
   Это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Либби боялась, что вот-вот очнется от волшебного сна.
   Ремингтон притянул девушку к себе, и она наконец опустилась рядом с ним на колени. Он запустил пальцы в ее разлохмаченные волосы и прошептал:
   – Выходи за меня замуж, Либби.
   «Боже праведный, не давай мне проснуться никогда!» – молилась девушка.
   – Выходи за меня, – повторил он.
   – И мы будем жить здесь? В «Блю Спрингс»?
   – Если только ты не хочешь уехать. Она отрицательно покачала головой.
   – Нет-нет, я хочу остаться. – Она проглотила стоящий в горле комок и попыталась глотнуть хотя бы немного воздуха – А как же Сойер?
   – Мы будем одной семьей, Либби. Все мы трое. Если ты хочешь этого.
   – Да. Конечно да, Ремингтон! Я очень этого хочу. Да, я выйду за тебя замуж.
   Их губы слились в поцелуе, и Либби поняла, что никогда в жизни не была столь счастлива. Она никогда не мечтала найти любовь. Она никогда даже не решалась надеяться, что познает такую радость, которую ей подарил Ремингтон.
   Конечно, никто на свете не сможет разорвать нить доверия, связавшую их навеки.
 
   Анна опустилась на колени на пышный ковер газона и принялась старательно рыхлить землю садовой лопаточкой, выпалывая сорняки. Ей приятно было ощущать лучи ласкового солнца, чувствовать запах свежевскопанной земли, слушать жужжание пчел, собирающих нектар с распустившихся цветов.
   В следующем месяце станет гораздо жарче и из-за высокой влажности будет почти невозможно находиться на улице. Больше всего Анна любила работать в саду в июне. Именно в это время она могла наблюдать, как все постепенно возвращается к жизни. Сияющие краски. Обещание новой жизни. Обновление надежды.
   В полдень привезли желтое шелковое платье. Анна, не вынимая обнову из коробки, спрятала ее под кроватью. «Ну что теперь с ним делать?» – недоумевала она, сидя на корточках и рассматривая синеву над головой.
   По небу плыли пышные облака.
   «Словно гигантская цветная капуста», – подумала Анна.
   Улыбнувшись своим мыслям, она вернулась к работе. Они с Оливией часто играли, пытаясь придумать, на что похоже каждое облако. Обе обычно лежали на лужайке, не боясь, что на платьях останутся пятна от зеленой травы, смотрели в небо, и головка Оливии удобно покоилась на руке матери. Оливия показывала ей облако и выкрикивала название животного, птицы или страны, а Анна всегда с ней соглашалась, даже если не могла рассмотреть ничего похожего.
   Конечно, они никогда не играли в эту игру, если рядом оказывался Нортроп. Он не считал нужным забивать детские головки подобной чепухой.
   Оливии понравилось бы новое желтое платье матери.
   «Оно очень подходит к цвету твоих волос», – сказала бы ее дочь.
   – О Оливия, как же я по тебе соскучилась!
   Анна с неожиданной злостью швырнула лопатку на взрыхленную землю. Ну как она могла так глупо себя вести все эти годы? Почему позволяла Нортропу быть таким жестоким по отношению к их дочери? Она могла оставить мужа, когда Оливия была еще ребенком. Ей следовало забрать дочь и вернуться к родителям. Они приняли бы ее.
   Но, конечно, гордость мешала ей признаться, как отвратительно сложились ее отношения с мужем. Она даже себе в этом не признавалась, по крайней мере до тех пор, пока не сбежала Оливия. Только тогда Анна позволила себе обратить внимание на то, во что превратилась сама.
   – Такой я осталась до сих пор, – пробормотала женщина, снова приостанавливая работу.
   Правда, когда Оливия исчезла, уходить было поздно. Она уже потеряла дочь. Родители ее давно умерли и покоились в земле. У нее не было собственных денег, не было никого, к кому можно было бы поехать. Да и привычки, сложившиеся в течение целой жизни, было нелегко переломить. Она по-прежнему оставалась супругой, которую Нортроп вылепил по своему усмотрению.
   Анна резко швырнула садовые инструменты и испачканные землей перчатки в корзинку, потом растянулась на травке, вытянув вверх руки, и уставилась в небо.
   – Вон лошадка! – закричала она. – А вон огромная клубника! – Она рассмеялась, но это был смех с печалью в сердце.
   У Анны мелькнула мысль, что, если ее сейчас увидит Нортроп, он, пожалуй, попытается упечь ее в психушку. Может, именно этого он и добивается после стольких лет брака? Превратить ее в сумасшедшую. Может, он мечтает отделаться от нее и именно таким образом собирается это сделать?
   Однако Анна понимала, что это не так. Нортроп гордится своей супругой. У нее хорошая родословная, прекрасное воспитание – все, что мужчина стремится найти в женщине. Она умеет поддержать светскую беседу и развлечь приглашенных важных особ.
   Нет, если бы он хотел от нее отделаться, то давно сделал бы это. Нортроп неутомим в достижении поставленных перед собой целей. Он всегда был таким.
   Анна подумала о телеграмме, полученной от детектива, нанятого Нортропом. Сыщик сообщал, что ему ничего не удалось обнаружить. Он не нашел Оливию и советовал Нортропу отказаться от поисков.
   Однако Анна знала, что Нортроп не остановится. Он не относится к числу мужчин, которые могут смириться с поражением. Он будет продолжать искать Оливию, пока не найдет, до самой своей смерти. Цена его при этом не смущала. Он беспокоился только о том, чтобы одержать победу. Ему нужны победа и слепое подчинение жены и дочери.
   – Молодец, Оливия! – сказала Анна, поднимаясь с земли. – Ты его победила. Продолжай прятаться. Не позволяй ему даже отыскать тебя.
   «Лучше я никогда не увижу тебя вновь, чем соглашусь, чтобы он сделал тебе больно», – мысленно закончила она.
   Потом Анна подняла с земли корзинку с инструментами и перчатками и медленно направилась к дому.

18

   – Но это же глупо! – возразила Либби, наблюдая за тем, как Ремингтон забрасывает сумки на плечо. – С какой стати ты решил перебраться в летний домик?
   – Потому что многое изменилось. Я уже не инвалид, нуждающийся в уходе.
   – Ну и что же?
   Ремингтон невесело усмехнулся.
   – Для меня есть кое-какая разница. На расстоянии мне легче бороться с искушением.
   Взгляды их встретились, и Либби заметила, что в темной синеве его глаз отражается целая буря эмоций.
   – Я хочу, чтобы все было как полагается, Либби. За последние годы я совершил немало такого, чем, может, не имею права гордиться. Но это я хочу сделать как следует. Я не желаю давать миссис Джонас повод болтать о тебе.
   Либби едва не задохнулась от возмущения. Она любила его еще больше за то, что он заботится о ее репутации, и все-таки намеревалась сказать: ей безразлично, что говорит миссис Джонас! Либби хотела бы увидеть Ремингтона в своей постели. Она жаждала его прикосновений, мечтала дать выход огненной страсти, переполнявшей все ее существо, когда Ремингтон оказывался рядом. Ей не терпелось познать все восхитительные тайны близости с любимым, которые, без сомнения, должны ей открыться.
   – И все-таки это глупо, – проворчала девушка, мечтая прикоснуться к Ремингтону, поцеловать его, ступить на тропу познания.
   Ремингтон выронил вещи, которые собирался унести, и, прежде чем Либби успела понять, что происходит, сжал ее в своих крепких объятиях. Он опустил голову так, что взгляды их встретились, а лбы почти соприкоснулись.
   – Полегче, Либби. Я всего-навсего мужчина из плоти и крови.
   Либби почувствовала странную сухость во рту, комната, казалось, закружилась.
   Ремингтон тихо, беззлобно выругался.
   – Не смотри на меня так.
   – Как? – прошептала она.
   Он поцеловал Либби, резко притянув ее к себе так, что девушка прижалась к нему всем телом. Она обвила его шею руками, запустив пальцы в сбившуюся на затылке шевелюру, и приоткрыла губы навстречу его рту, полная страсти и желания.
   Ремингтон оторвался от нее так же быстро, как бросился целовать, и отстранил Либби от себя неясным, но решительным движением.
   – Мисс Блю, сначала мы должны пожениться, – сказал он хрипло.
   Внезапно Либби почувствовала головокружение от наполняющей ее решимости. Уголки ее губ поползли вверх в появившейся вдруг улыбке.
   – Тогда давай поедем в Вейзер и поженимся. Сегодня!
   Взгляд Ремингтона помрачнел, а голос стал более громким и решительным:
   – Мы не можем этого сделать. Я уже сказал, что сначала поеду на Восток уладить кое-какие дела до того, как мы поженимся.
   – Но…
   – Либби, так должно быть.
   Что-то в его голосе и взгляде удержало Либби от дальнейшего спора.
   – Хорошо, – согласилась она. – Если это так важно для тебя.
   – Да, важно.
   Она хотела спросить почему. Хотела узнать, какие дела он должен уладить на Востоке. Но внезапно почувствовала приступ необъяснимого страха и осознала, что в душе зарождается сомнение. Она слишком многого не знала о нем, он о многом ей не рассказывал, а она почему-то боялась спросить. Что, если он не вернется в «Блю Спрингс»? Что, если дела на Востоке задержат его или, может, ему придется остаться там навсегда? Что, если он любит ее не настолько сильно, чтобы вернуться?
   Глубоко вздохнув и улыбнувшись, чтобы скрыть свои страхи, она сказала:
   – Возьму швабру и ведро. Никто там не останавливался уже месяца два; там, должно быть, ужасно грязно.
   Мысленно Либби умоляла Бога внушить Ремингтону такую любовь к ней, чтобы он не смог не вернуться. Что бы ни заставляло его сейчас уехать, он не должен отсутствовать долго. Ей хотелось верить в это.
   Несколько часов они мыли, чистили и вытирали пыль в маленьком доме. Либби сомневалась, чтобы эта постройка из одной комнатки когда-нибудь прежде сверкала такой чистотой, во всяком случае не тогда, когда здесь останавливались поденщики и пастухи.
   Когда они завершили уборку и новая постель Ремингтона оказалась застелена чистыми простынями и одеялом, Уокер предложил всем троим отправиться на прогулку верхом, чтобы Либби и Сойер показали ему остальную территорию ранчо.
   – Это пойдет мне на пользу, – предупредил Ремингтон возражения Либби по поводу раненой ноги. – Я и так слишком долго бездельничал.
   Солнце стояло высоко на головами, когда они оседлали лошадей и все вместе отправились в поездку.
   Склон горы оказался весьма крутым, и лошади с трудом поднимались вверх по тропе на плато. Ремингтон ощутил несильную боль в ноге, когда привстал Вт, стременах и пригнулся к шее Сандауна. Однако когда, преодолев тяжелый подъем, они достигли вершины, Уокер решил, что вид, раскинувшийся перед ним, стоил того, чтобы вытерпеть некоторые неудобства.
   С плато, края которого резко обрывались вниз, открывалась чудесная панорама окрестностей. Внизу простирались ровные поя, поросшие зеленой травой, прорезанные изгибающейся змейкой реки. Горные склоны были покрыты густыми зарослями деревьев. Отсюда сверху хорошо просматривались крыши дома и дворовых построек «Блю Спрингс».
   – Посмотрите на птичек на дереве! – закричал Сойер. – Их, наверное, штук сто!
   Либби и Ремингтон следили за мальчуганом, побежавшим к просвету над высокой сосной. Лохматые лапы дерева раскачивали голубые сойки, порхающие с ветки на ветку.
   Ремингтон посмотрел на Либби. Сейчас ее лицо выражало столько нежности и любви, было таким мягким, что напоминало лицо матери. У Анны Вандерхоф было точно такое же выражение, когда она рассказывала Ремингтону о своей сбежавшей дочери.
   Ему вдруг очень захотелось передать Либби то, что сказала ее мать, поведать ей о любви, которой светились глаза Анны, рассказать, как она мечтает снова увидеться с дочерью.
   Либби оглянулась и заметила, что Ремингтон наблюдает за ней. Улыбаясь, она слегка пожала плечами.
   – Думаю, мы поднялись сюда не ради этого, но мне всегда нравилось наблюдать за тем, как играет Сойер.
   Она повернулась лицом к обрыву и протянула руку.
   – Вот там владения Бэвенса. Отсюда дом не кажется слишком большим, но если подъехать к нему поближе!.. По-моему, Бэвенс воображал себя представителем местной знати, когда строил его. Никогда не подумаешь, что это построено для холостяка, живущего без жены и детей.
   Ремингтон увидел вдалеке большой белый дом, прижавшийся одним боком к обрывистому горному склону.
   Повернувшись и указывая в другую сторону, Либби продолжила рассказ:
   – Там, внизу, рядом с ручьем, ферма Фишеров, а за хребтом – Пайн Стейшн.
   – А что из этих земель принадлежит «Блю Спрингс»?
   – Оттуда, – снова указала она рукой, – и вверх, до ущелья между вон теми горами, все официально считается нашей землей. Но отары здесь бывают только несколько месяцев в году. В основном во время стрижки и ягнения. На лето мы отгоняем их на вершины равнины, ближе к озерам. Добрую часть зимы они проводят еще дальше на юге. Хотя сейчас, когда поголовье так уменьшилось, нам не приходится беспокоиться о нехватке кормов.
   – Мы купим новых овец.
   – Для этого нет денег. Особенно теперь, после того как мы потеряли настриженную шерсть. Нам просто придется приостановить продажу овец на мясо и таким образом попытаться восстановить поголовье.
   Ремингтон услышал нотки беспокойства в ее голосе, нежно обнял за плечи и прижал к себе.
   – Мы с этим справимся.
   Она посмотрела на него снизу вверх, и Ремингтон заметил, что ее глаза светятся пониманием.
   – Мне не придется делать это одной, правда?
   Он покачал головой.
   Либби была явно озадачена.
   – Я никогда не мечтала получить помощь от кого-то, думала, что всю жизнь буду одна управляться с этим ранчо, планировала, что сама буду принимать все решения.
   – Я не собираюсь лишать тебя этого, – заметил Ремингтон, поняв то, что осталось недосказанным. – Это по-прежнему твое ранчо. И мы будем все здесь делать вместе.
   Либби положила голову ему на плечо.
   – Мне не хочется, чтобы ты уезжал. Я не хочу оставаться здесь без тебя. Даже на несколько недель.
   Он услышал неуверенные нотки в голосе девушки и догадался: она не понимает, что за важные дела заставляют его вернуться. Но разве он мог ей рассказать? По крайней мере не сейчас. Пока еще не пришло время. Может, оно никогда так и не придет…
   Крепко прижав Либби к груди, Ремингтон сказал:
   – Ты не останешься одна. Я собираюсь нанять нескольких работников, чтобы они помогали тебе в мое отсутствие.
   – Мы не можем позволить себе нанять новых людей.
   – Позволь теперь мне заботиться об этом. У меня хватит денег, чтобы заплатить за несколько месяцев им, Мак-Грегору и второму пастуху.
   – Рональду Абердину, – подсказала Либби. – Но, Ремингтон, я не могу позволить…
   На сей раз он развернул ее к себе лицом, заставив слегка откинуть голову так, чтобы заглянуть девушке в глаза.
   – Ты не можешь, согласен, но мы – можем. Речь идет о нашем будущем. Твоем, моем и Сойера. Мы – одно целое, и мы поставим это ранчо на ноги.
   В глазах Либби заблестели слезы, ей показалось, что он заглянул прямо в ее прошлое, увидел, какой испуганной и одинокой она себя чувствовала время от времени. Ремингтон хотел, чтобы она забыла об этом. Он хотел, чтобы отныне все в ее жизни складывалось замечательно.
   Либби неуверенно улыбнулась.
   Уокер чмокнул ее в кончик веснушчатого носа, выпрямился и сказал:
   – Итак, мисс Блю, нам необходимо распланировать кое-что на будущее. Когда мы должны подвезти продукты Мак-Грегору?
   – Скоро, но, Ремингтон, твоя нога… Ты уверен, что тебе следует…
   Он усмехнулся.
   – Ты всегда будешь так трястись надо мной, Либби?
   Ответ Либби заглушил неожиданный крик зовущего на помощь Сойера. Ремингтон и Либби резко повернулись в ту сторону, откуда доносился звук, и увидели только облако пыли, поднимающееся над обрывом.
   – Сойер! – Либби бросилась к краю. Ремингтон отстал от нее всего на один шаг.
   Схватив Либби за руку, Уокер посмотрел вниз и быстро обнаружил мальчугана: тот словно прилип к отвесной стене, стоя на огромном корне дерева, выступающем наружу из каменистого склона горы. Казалось, Сойер едва держится на узенькой полоске дерева.
   – Сойер, ты ушибся? – окликнул Ремингтон паренька.
   Мальчик медленно поднял голову кверху и посмотрел на Уокера.
   – Не-нет. Я… К-кажется, не-нет…
   – Держись. Сейчас мы тебя оттуда вытащим. – Ремингтон взглянул на Либби, побледневшую словно полотно. – Сядь, – сказал он девушке, испугавшись, что она упадет и последует за своим малышом. Когда Либби послушно исполнила приказ, Ремингтон поспешил к Сандауну. Сняв с седла веревку, Уокер подвел коня к обрыву.
   – Сойер, я сейчас сделаю из веревки петлю и спущу ее тебе. Ты должен ухватиться за нее и натянуть на себя так, чтобы она прошла у тебя под мышками, ладно? Ты меня понял?
   – Угу.
   – Ремингтон! – прошептала Либби со страхом.
   Он не позволил себе даже оглянуться на девушку, завязал веревку, затянул узлы, несколько раз их проверил. Обмотав один конец веревки за луку седла Сандауна, он снова подошел к краю обрыва и посмотрел вниз.
   – Вот веревка, Сойер. Не пытайся до нее дотянуться, дай я подведу петлю к тебе… О’кей. Она у тебя прямо над правым плечом. Протяни одну руку и постарайся схватить ее… Сойер? Ты меня слышишь?
   – Я… Я не могу… отцепить руку.
   Словно для того, чтобы усугубить опасность, нога Сойера вдруг чуть не сорвалась с корня, вниз полетели мелки камушки.
   Либби потянулась вперед и вцепилась Ремингтону в руку.
   – Он слишком напуган. Он не может пошевелиться. – Девушка встала на ноги. – Подними веревку, Ремингтон. Тебе придется спустить меня вниз за ним.
   – Тебя! – Уокер повернулся к Либби.
   – Да, меня. – Ни в голосе, ни во взоре Либби не осталось и следа страха. – Хочешь ты или нет, но тебе пока следует поберечь ногу. К тому же я гораздо меньше и легче тебя. Тебе и Сандауну будет намного проще вытащить наверх меня и Сойера.
   Ремингтон хотел возразить, сказать, что запрещает ей спускаться вниз, болтаясь над пропастью, и рисковать жизнью, но не смог, потому что понимал: Либби права.
   Девушка наклонилась вперед.
   – Держись, Сойер. Сейчас я спущусь за тобой. Просто держись пока покрепче.
   Когда Либби начала опускаться вниз, веревочная петля врезалась в ее тело сквозь рубашку. Едва дыша, она слышала, как в ушах отдается стук ее собственного сердца. Если уж ей было так страшно, хотя Ремингтон надежно обвязал ее веревкой, легко было представить себе, как же испуган мальчик, удерживающийся над обрывом только благодаря слабеньким, готовым вот-вот обломиться корешкам.