Хэтчер Робин Ли. Гордая любовь

   Как только Ремингтон вошел в кабинет, из-за стола ему навстречу сразу же поднялся Нортроп.
   – Мистер Уокер, я не знал, что вы вернулись в Манхэттен!
   «Черта с два ты этого не знал». Ремингтон решительно направился навстречу хозяину кабинета.
   – Я приехал больше месяца назад.
   Нортроп попытался изобразить удивление.
   – Правда? Тогда почему же вы не прислали счет, чтобы получить оставшуюся часть причитающихся вам денег? Я ждал этого.
   – Я его не прислал, потому что не хочу получать от вас ни пенни, мистер Вандерхоф.
   Ремингтон замолчал, наблюдая, как Нортроп нахмурился, и ни минуты не сомневаясь, что этот человек не оставил незамеченным его тон.
   – Я пришел повидать Либби.
   – Мою дочь зовут Оливия. – Нортроп сел, указывая на стоящий напротив стул. – Но она сейчас никого не принимает.
   Ремингтон не стал садиться.
   – Меня она примет.
   – Почему это, мистер Уокер? – вскидывая бровь, поинтересовался Нортроп.
   – Потому что Либби знает, что вы обманули ее. Вы не можете заставить ее выйти замуж за виконта. Она – взрослая женщина и сама способна сделать свой выбор.
   – Она уже сделала свой выбор. Они с виконтом собираются пожениться на следующей неделе.
   – На следующей неделе? Но газеты сообщали…
   – Газеты ошибались.
   Ремингтон уперся костяшками пальцев в столешницу.
   – Тогда пусть Либби сама мне об этом скажет.
   Нортроп откинулся на спинку стула с презрением окидывая взглядом Ремингтона, словно таракана, ползущего перед ним по ковру.
   – Если вы, конечно, этого не боитесь, – тихо добавил Ремингтон.
   Маятник старинных часов отсчитывал секунду за секундой.
   Прошло немало времени, прежде чем Нортроп поднялся со стула.
   – Прекрасно, мистер Уокер. Я приведу сюда дочь, чтобы вы повидались. А когда она сообщит вам о своих планах, надеюсь, вы соизволите навсегда покинуть этот дом и больше никогда нас не беспокоить. Это понятно?
   – Если это ее собственное решение, я уйду.
 
   На сей раз, услышав, как в замочной скважине поворачивается ключ, Либби даже не повернула головы. Она, по-прежнему затаив дыхание, разглядывала из окна экипаж Ремингтона, надеясь увидеть молодого человека, когда тот будет уезжать.
   – Оливия!
   Девушка почувствовала, как холодок беспокойства пробежал у нее по спине.
   – Оливия, мистер Уокер явился, чтобы встретиться с вами.
   Она медленно повернулась, недоверчиво глядя на отца.
   – Вы позволите мне встретиться с ним?
   – Да. Он желает, чтобы вы лично сказали ему, что решили выйти замуж за лорда Ламберта. Он желает услышать от вас, что я не принуждаю вас к этому браку и что это ваш собственный выбор. – Нортроп прошел через всю комнату, встал прямо перед дочерью и приподнял ее подбородок указательным пальцем. – Прежде чем я провожу вас вниз, хочу напомнить, что может случиться с мистером Уокером, если вы сейчас же не отошлете его прочь.
   «Вам не удастся меня испугать», – хотела сказать Оливия, но это была неправда. Отец приводил ее в ужас. Он казался куда опаснее Тимоти Бэвенса. Тот был просто сумасшедшим, больным человеком. Но ее отец – нет! Он точно знает, что делает. Он не был ненормальным, он был само воплощение зла. И он представлял куда большую опасность, чем Бэвенс, потому что обладал властью, которая позволяла ему добиваться того, чего он хочет.
   – Я разорил Джефферсона Уокера, но не ограничусь этим с его сыном. Если он встанет у меня на пути, его обнаружат плавающим лицом вниз в Гудзоне.
   – Так вы знали? – На мгновение удивление даже победило страх. – Вы знали, кто он такой?
   Отрывистый смех Нортропа напомнил собачий лай.
   – Конечно, знал! Вы что, принимаете меня за идиота?
   Нет, она не считала его идиотом. Она считала его бессердечным человеком. Воплощением зла.
   – Неужели вы совершенно лишены человеческих чувств? – Она сделала шаг назад, прижимаясь к подоконнику. – Неужели вас не заботит никто, кроме собственной персоны?
   – Крайне редко, дорогая моя. Итак, хотите, я подскажу, что сказать вашему преданному другу?
   – Я не выйду замуж за Спенсера. Вы не можете меня заставить это сделать.
   – О нет! Вы выйдете за Спенсера, и я могу вас заставить это сделать. Вы станете женой виконта ради самого же мистера Уокера… и ради вашей матушки. Если вы не хотите, чтобы кто-нибудь из них пострадал, вы поступите так, как я говорю.
   – Мама? – Она покачала головой. – Только не мама!
   – Вы спуститесь вниз и скажете мистеру Уокеру, что приняли решение. Вы собираетесь замуж за виконта. А если вы этого не сделаете, Оливия, ваш обожаемый мистер Уокер окажется под водой еще до наступления сумерек. А ваша матушка… – Угроза повисла в воздухе.
   Разве у нее оставался какой-то выбор? Ремингтон… матушка… Ну каким другим способом она может защитить их от стоящего перед ней злодея?
   Она не отрываясь смотрела прямо в глаза отцу, надеясь, что он увидит, какая ненависть зародилась в ее сердце.
   – Когда я была маленькой, я так хотела заслужить вашу любовь. И никак не могла понять, что же было со мной не так, почему вы не обращали на меня внимания. – Она вздернула подбородок. – Но теперь я вижу: со мной все стало бы «не так», если бы вы вдруг тогда заметили меня. – Она обошла отца и направилась к дверям. – Однажды вам придется за все заплатить и вы обнаружите, что вам не хватит для этого никаких денег.
   Либби быстро пошла вперед, высоко подняв голову. Она даже не оглянулась, чтобы убедиться, что отец идет за ней следом. Она знала – он здесь.
   На площадке второго этажа она замедлила шаг и взглянула через холл в сторону комнаты матери. Неужели Анну тоже держат взаперти? Все ли с ней в порядке? Ей очень хотелось зайти к матери, но отец, конечно, не позволит сделать это. Либби быстро пошла дальше, спускаясь на первый этаж. Она лихорадочно пыталась что-нибудь придумать, найти какой-то план или способ, чтобы предупредить Ремингтона о том, что ему грозит опасность.
   «Боже, помоги мне! – взмолилась она, пересекая холл. – Сохрани его!»
   Ремингтон услышал ее шаги как раз в тот момент, когда Либби входила в кабинет. Отец не отставал от нее ни на шаг.
   Она только на секунду замерла в нерешительности в дверях.
   «Что-то в ней изменилось», – понял Уокер, наблюдая, как она двигается по комнате.
   Она остановилась так, чтобы он не мог до нее дотянуться.
   – Отец сказал, что вы хотели меня видеть.
   Он посмотрел за спину Либби – Нортроп вошел в кабинет, остановился у дверей и скрестил руки на груди. Снова повернувшись к Либби, Ремингтон сказал:
   – Я пришел, чтобы забрать тебя отсюда.
   – Я не могу уйти с собой, Ремингтон. Я собираюсь замуж за Спенсера.
   Он быстро шагнул вперед, схватил ее за плечи и притянул к себе, внимательно глядя в ее огромные зеленые глаза.
   – Ты этого хочешь?
   Она ответила совсем тихо:
   – Я должна это сделать, Ремингтон. А ты лучше возьми деньги, которые тебе заплатил отец, и возвращайся в «Блю Спрингс». Уезжай из Манхэттена. Ты здесь чужой… – Она тяжело вздохнула и уже более уверенно продолжила: – Скажи Сойеру, что я его люблю. И пусть не забывает Либби Блю.
   «Либби Блю. Вот в чем дело! В этом вся разница! Ее волосы заплетены в косу, как у Либби, и взгляд совершенно не такой холодный и далекий, как должен быть при таких словах. Ее ярко-зеленые глаза светятся чувством. В глубине этих глаз жива любовь… и страх».
   Чувства не обманули его: что-то было не так и она старалась предупредить его об этом.
   – Либби? – ласково позвал он, с удовольствием произнося это имя.
   – Да.
   В этом единственном слове он услышал признание в любви.
   – Пойдем со мной, – настойчиво предложил он.
   – Я не могу.
   Его пальцы нежно сжали ее плечи.
   – Я понимаю, Либби. Я уйду, раз ты хочешь, чтобы я это сделал.
   «Но я вернусь за тобой, – говорили его глаза. – Не бойся. Я вернусь».
   Ему оставалось только надеяться, что она поняла. Он разжал пальцы и медленно вышел из кабинета, оставив ее позади.

32

   Огромный темный особняк Вандерхофов возвышался над 72-й улицей. Ветер гнал по освещенному почти полной луной небу прозрачные облака. Свет и тени словно загадочные привидения плясали на каменных стенах дома.
   Ремингтон стоял на противоположной стороне улицы и смотрел на четвертое слева окно на третьем этаже. Сойер сказал, что именно в нем он видел однажды Либби, и молодой человек надеялся, что это окно ее спальни.
   Уокер осторожно пересек улицу и вошел в ворота, обошел здание и подошел к входу для слуг. В два часа ночи все в доме наверняка спят. Если ему немного повезет, он сможет добраться до третьего этажа, разбудить Либби и увести ее. Никто и не заметит отсутствия молодой хозяйки, пока не придут звать ее на завтрак.
   Если немного повезет…
   Дверь для слуг оказалась заперта, но Ремингтон открыл ее за пару минут, К счастью, петли двери оказались хорошо смазаны.
   Войдя внутрь, Уокер ненадолго остановился, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, и осторожно двинулся вперед, на кухню, через кладовую и прачечную, разыскивая выход на заднюю лестницу, которая оказалась как раз за огромной дверью с открывающимися в обе стороны створками. Притушенная газовая лампа освещала узкие ступеньки тусклым желтым светом.
   Посмотрев наверх, Ремингтон глубоко вздохнул и начал медленно подниматься, осторожно ступая и молясь, чтобы деревянные половицы не заскрипели под его шагами. Пока удача не изменяла ему.
   Когда Уокер добрался до третьего этажа, он снова остановился, перевел дыхание и медленно пошел по коридору по направлению к комнатам, окна которых выходили на улицу. Ремингтон натолкнулся на оставленный кем-то в проходе стул, но успел подхватить его, прежде чем тот упал.
   С облегчением вздохнув, он осторожно отставил стул и наконец подошел к двери, которая, как он надеялся, вела в спальню Либби. Из замочной скважины, к счастью, торчал ключ.
   Ремингтон внимательно посмотрел по сторонам. Все было тихо. С едва слышным щелчком он повернул ключ, открыл дверь, проскользнул внутрь и закрыл дверь за собой.
   Слева стояла огромная кровать с балдахином на четырех столбцах – огромный паук, отбрасывающий тень на комнату, наполненную другими тенями. В ушах Ремингтона отдавался стук собственного сердца. Он медленно продвигался вперед, и его шаги заглушал толстый ковер на полу.

* * *

   Либби проснулась от неожиданности, почувствовав, что чья-то ладонь зажимает ей рот. Охваченная ужасом, она попыталась освободиться, отмахиваясь руками и отбиваясь ногами.
   – Либби, это я.
   Она мгновенно успокоилась, и Ремингтон опустил руку.
   – Поднимайся. Мы должны выбраться отсюда.
   Либби села в кровати.
   – Ремингтон!
   Его имя сорвалось с ее губ словно ласка. В голосе звучала надежда. И вот он уже обнимал и целовал ее, отводя с лица волосы, а она прижалась к нему, наслаждаясь моментом, радуясь, что у нее, пусть даже ненадолго, появилась такая возможность. Она вдыхала запах его тела и испытывала странную радость оттого, что ей так знаком этот запах.
   Он оторвался от девушки и прошептал:
   – Лучше нам заняться этим у меня дома. Здесь небезопасно.
   – Ремингтон, я не могу уйти. – Не видя его, она почувствовала, как он удивился. – Отец угрожает, что, если я его ослушаюсь, он причинит неприятности матушке и убьет тебя.
   – Не беспокойся обо мне. Я могу за себя постоять. – Он поднял Либби с постели. – Мы заберем с собой твою маму. Покажи мне только, где ее комната.
   – Но…
   – Не спорь со мной, Либби.
   Она не удержалась и улыбнулась, несмотря на всю серьезность момента.
   – Не буду. Я никогда больше не буду с тобой спорить.
   Ремингтон едва слышно усмехнулся.
   – Что-то я в этом сомневаюсь! – Он снова поцеловал ее и сказал: – А теперь поторапливайся.
   Она схватила со стула халат, сунула руки в рукава и туго завязала на талии пояс, потом нащупала в темноте домашние туфли и обулась.
   – Я готова, – тихо сообщила она Ремингтону.
   Он взял ее за руку и повел к двери.
   – Где найти твою матушку?
   – На втором этаже, направо по коридору.
   – А где спальня отца?
   – Дальше через одну дверь.
   Он нажал на ручку.
   – Когда выйдем в коридор, ни слова, поняла?
   Она кивнула, забыв, что в темноте он ее не видит.
   Ремингтон открыл дверь, и сердце Либби бешено забилось. Она покрепче ухватилась за руку Ремингтона, и он повел ее по коридору к лестнице для слуг. Они спустились на один этаж, и Либби порадовалась тому, что в коридоре всегда оставляют зажженной одну из газовых ламп на случай, если кому-то из Вандерхофов что-нибудь понадобится среди ночи. Девушка была довольна, потому что могла видеть Ремингтона, и это придавало ей мужества.
   На площадке второго этажа они остановились; и Ремингтон прошептал ей на ухо:
   – Подожди здесь.
   Она испуганно затрясла головой, но Ремингтон не обратил на это внимание.
   – Если что-нибудь случится, беги. Доберись до моего дома и пошли за Дэвидом Пирсом. Он – здешний судья и старый друг моей семьи. Миссис Блейк знает, как с ним связаться. Дэвид тебе поможет. Ты можешь ему полностью доверять.
   Она снова затрясла головой, отказываясь отпустить его.
   Ремингтон чмокнул Либби в щеку.
   – Все будет в порядке, Либби, – прошептал он. – Я скоро вернусь.
   Внезапно послышался странный звук столкнувшихся человеческих тел. Ремингтон словно выскользнул из рук Либби и с грохотом упал на пол. И в этот момент девушка увидела нападавшего.
   Громила двигался с ужасающей быстротой, обрушивая град ударов, норовя сапогом попасть Ремингтону по почкам.
   – Ремингтон! Прекратите! – Она попыталась встать между дерущимися, но ее остановила чья-то рука.
   – Боюсь, ваш молодой человек ошибается, Оливия, – проговорил ее отец. – Он не скоро вернется. – Нортроп посмотрел вперед через плечо дочери. – Кэсуелл, избавь меня от мистера Уокера.
   – Нет, отец! Не надо! – Она повернулась, чтобы увидеть Ремингтона, который без сознания валялся у ног Кэсуелла. Слезы застилали ей глаза, когда она снова посмотрела на отца. – Пожалуйста, умоляю вас, отец! Не надо его больше бить. Я сделаю все, что вы пожелаете. Но, пожалуйста, не причиняйте ему больше вреда.
   – Очень трогательно. И впрямь очень трогательно! – Он покачал головой. – Ты знаешь, что делать, Кэсуелл.
   – А как же, сэр!
   Оливия разрыдалась, видя, как Кэсуелл перебросил бездыханное тело Ремингтона через плечо и, спустившись по лестнице, исчез в темноте.
   – Пожалуйста, отец, не надо!
   Нортроп крепче сжал пальцы, сомкнутые на ее руке.
   – Вам следовало побеспокоиться о его безопасности, прежде чем бежать, Оливия. Теперь слишком поздно пытаться ему помочь.
 
   Ремингтон пришел в себя и обнаружил, что валяется в сыром, вонючем пароходном трюме.
   Он с трудом поднялся на ноги, нащупывая в темноте дорогу наверх. И хотя под ногами чувствовалась легкая качка, Ремингтон был уверен, что судно пришвартовано у пристани: слышно было, как якорные цепи то и дело ударяются о ее стену.
   Ремингтон не мог понять, сколько же времени пролежал без сознания, но, дотронувшись до затылка, нащупал шишку и запекшуюся кровь. Потом коснулся синяков на теле.
   Если ему когда-нибудь удастся найти этого парня…
   Но сейчас для этого нет времени. Ему необходимо выбраться с этого парохода, потому что, как только судно выйдет в море, его наверняка отправят на корм рыбам.
   Ремингтон не собирается допустить такое, пока Либби нуждается в нем.

33

   Ремингтон мертв.
   Каждый день в «Роузгейт» в комнату Либби приезжала портниха, чтобы примерить свадебное платье. Миссис Дэйвенпорт старалась держаться совершенно естественно, несмотря на странное поведение невесты. Она просто без умолку болтала о последних парижских моделях платьев из атласа цвета слоновой кости, расшитых брюссельскими кружевами и украшенных оранжевыми цветами, и восхищалась тем, что Либби выходит замуж за английского лорда. Она надеялась, что Либби все-таки иногда будет заказывать у нее новые наряды.
   – Манхэттен никогда не видел такой прекрасной невесты, какой будете вы, мисс Вандерхоф, – повторяла она изо дня в день. – Вы завоюете Англию, помяните мое слово!
   Но Либби не было никакого дела ни до Англии, ни до собственной свадьбы. Ей все было безразлично. Она чувствовала пустоту в душе, и эта пустота будет с ней всю оставшуюся жизнь, постоянно напоминая единственную важную вещь: Ремингтона больше нет.
   Он мертв, а без него все потеряло смысл.
   В какой-то момент она попыталась сказать себе, что должна бросить вызов отцу, отказаться выполнять его волю, сбежать и рассказать властям о том, что сделал Нортроп Вандерхоф. Ремингтон хотел, чтобы она боролась, он не одобрил бы ее стремления уйти в себя так же, как она поступила когда-то, когда считала, что он ее предал.
   Но Оливия понимала, насколько бессмысленно обращаться в полицию, даже если она сбежит. У нее не было никаких доказательств. Никто, кроме Кэсуелла и отца, не видел Ремингтона в «Роузгейт» той ночью. У нее не было даже доказательств того, что она хорошо знала Ремингтона. Окружающим известно было только об их мимолетной встрече! Ей не осталось ничего… Ничего, кроме жизни без него.
   Ей очень хотелось увидеть матушку, но и Анне не позволяли к ней приближаться. Если бы она могла уткнуться матери в колени и выплакаться! Может, тогда боль в груди стала бы не такой нестерпимой. Может, тогда ей удалось бы отыскать в душе хотя бы искорку жизни.
   По ночам в темной комнате она лежала, уставившись в потолок, и вспоминала «Блю Спрингс». Тетушку Аманду, Сойера, Мак-Грегора, Мисти, Лайтнинга. И Ремингтона… Она вспоминала свою жизнь в Айдахо. В короткие мгновения сонного забытья Либби казалось, что ей снова удастся обрести былое счастье, вернуться к той жизни…
   Но она не сможет. Только не теперь, когда Ремингтон мертв.
   Спенсер Ламберт ежедневно заезжал в особняк Вандерхофов, привозил невесте подарки. И изо дня в день Нортроп являлся в комнату Либби и сопровождал ее вниз для встречи с нареченным. Она терпела визиты виконта так же, как все остальное, – молча. А он, казалось, совершенно не обращал внимания на ее отчуждение. Может, он получал все, что искал в будущей жене, – молчание и деньги.
   Либби думала, что она с радостью покинет этот дом, покинет Америку. После свадьбы она никогда и ни за что не станет снова встречаться с отцом. Она могла бы по-прежнему его ненавидеть, но для ненависти нужны силы, а у нее их почти не осталось.
   Наконец наступил день свадьбы Оливии Вандерхоф. Серые тучи и холодный октябрьский ветер вполне соответствовали этому событию. Рассвело, и Либби смотрела из окна своей спальни, как небо цвета оникса становится похожим на сплав олова со свинцом. Листья срывались с веток деревьев и неслись по улице, попадая под колеса почтовых экипажей и превращаясь под ними в пыль. Пряча лицо от ветра и придерживая руками шляпы, к задней двери особняка Вандерхофов спешили слуги, дополнительно нанятые для проведения свадебных торжеств.
   За спиной Либби открылась дверь, но она даже не подумала повернуться на этот звук. Ее совершенно не интересовало, кто вошел. Все было лишено смысла.
   – Ах, вы уже поднялись, мисс Оливия, – удивилась Софи. – А я думала, мне придется вас будить.
   – Нет, я уже встала. – Она прижалась лбом к холодному стеклу, мечтая, чтобы окно открылось и осенний ветер унес ее на своих крыльях подобно желтому листочку.
   – Я сейчас приготовлю для вас ванну. Вас ждет сегодня великий день.
   – Ремингтон хотел, чтобы я вышла за него замуж.
   – Что, мисс?
   Она повернулась к служанке.
   – Ремингтон просил моей руки. Мне никогда не следовало покидать Айдахо. Я должна была остаться там и выйти за него замуж.
   – Но, мисс Оливия, вы станете графиней! И будете счастливы, что не вышли за какого-то фермера.
   Либби закрыла глаза.
   – Он не был фермером, – прошептала она. – Он был всем.
   Прошло несколько минут, и служанка заговорила снова:
   – Мисс Оливия, простите, если я причинила вам боль. Но я только выполняю распоряжения хозяина. Что мне остается делать? Нелегко найти место, где столько платят, к тому же ваш отец обещал отправить меня в Англию.
   Либби покачала головой.
   – Теперь это неважно. – Она отвернулась к окну.
   В комнате снова воцарилась тишина, наконец Софи прошептала:
   – Я приготовлю для вас ванну, мисс.
 
   Ремингтон пониже натянул на лоб шляпу и склонил голову, переставляя стулья в бальном зале особняка Вандерхофов, выискивая возможность ускользнуть и подняться наверх. На случай, если ему понадобится подмога, Гил О’Рейли получил временное место помощника на кухне.
   Как ни странно, Ремингтон был обязан жизнью ирландцу, который когда-то привез Нортропа в «Блю Спрингс», Именно О’Рейли, хотя и совершенно случайно, вызволил Ремингтона, прежде чем Кэсуелл отправил судно в водную могилу.
   О’Рейли оказался на борту «Королевы Вандерхоф», расследуя случай исчезновения моряка с пришвартованного рядом парохода. По воле случая или судьбы, но О’Рейли открыл дверь трюма, где был заперт Ремингтон, и освободил его. Кэсуелл же благодаря приятелю О’Рейли, полицейскому, «скучал» в собственной одиночной камере и не мог сообщить своему хозяину об освобождении Ремингтона.
   Ирландец же удержал Ремингтона, когда тот хотел броситься назад в «Роузгейт», как только освободился.
   – Сначала все спланируй, – убеждал он Ремингтона. – Вандерхоф – могущественная персона. Он ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Ты уже видел доказательства. Нам необходимо хорошенько все продумать.
   – А ты зачем ввязываешься в эту драку? – спросил Ремингтон у О’Рейли.
   – Я раскаиваюсь в том, что невольно оказался виновен в несчастьях мисс Вандерхоф. Я во всем разобрался, пока мы возвращались из Айдахо. И всем сердцем сочувствовал ей. Считай, что таким образом я хочу попросить у вас прощения.
   Ремингтон решил не отказываться от предложения О’Рейли о помощи. Им с Либби понадобятся и помощь, и удача.
 
   Анна решительно вошла в кабинет Нортропа и закрыла за собой дверь. Муж оторвался от бумаг, разложенных на столе, и посмотрел на нее. По выражению его лица Анна поняла, что он удивлен.
   – Я хочу поговорить с вами, – сказала она, надеясь, что он не заметит, что у нее слегка дрожит голое.
   Нортроп отодвинул бумаги, которые только что читал.
   – В чем дело, Анна?
   – Вы должны остановить этот фарс.
   – Остановить – что? – Он откинулся на спинку стула, и усмешка сменила удивление на его лице.
   Анна решительно приблизилась к мужу.
   – Вы не должны принуждать Оливию выходить замуж.
   – Я ни к чему ее не принуждаю, дорогая. Оливия сама хочет этого.
   – Я вам не верю.
   Нортроп вскочил со стула, темные брови сошлись у переносицы, даже усмешка исчезла с лица.
   – Вы… что?
   – Я вам не верю, – повторила она, усилием воли заставляя себя не дрожать. – Иначе почему вы не позволяете мне с ней видеться?
   Он помолчал минуту, потом пожал плечами.
   – Ладно, Анна. Вы можете ее увидеть. – Он снова сел, придвинул бумаги и, не говоря ни слова, махнул рукой, приказывая ей удалиться.
   Анна колебалась, подозревая, что в его разрешении таится какой-то подвох. Всю последнюю неделю Нортроп держал у дверей Оливии охрану и запрещал Анне даже приближаться к комнате дочери. Она не знала причин ни запрета, ни теперешнего разрешения. Анна ждала, думая, что вот сейчас он посмотрит на нее и рассмеется собственной жестокой шутке. Но он не сделал этого. Он уже не обращал на Анну внимания.
   Наконец она повернулась, торопливо покинула кабинет мужа и быстро поднялась на третий этаж. Никто не попытался ее остановить, когда она прошла по коридору к комнате дочери.
   Анна постучалась и, не дожидаясь разрешения, вошла.
   – Оливия!
   Дочь стояла у окна, глядя вниз, на улицу.
   – Оливия! – Анна закрыла за собой дверь.
   Девушка не пошевелилась, словно вовсе ее не слышала. Анна прошла через спальню, встала рядом с дочерью и положила руку ей на плечо.
   Оливия повернулась и встретилась с Анной взглядом.
   – Мама, – едва слышно прошептала она, – ты пришла.
   – Да, дорогая.
   Оливия снова отвернулась к окну.
   – Сегодня день моей свадьбы. – Ее голос звучал монотонно и совершенно безразлично.
   – Да, я знаю. Оливия, дорогая моя, твой отец сказал, что ты хочешь выйти замуж за виконта. Это правда? Ты этого хочешь?
   – Неважно.
   Анна сжала плечо дочери.
   – А как же мистер Уокер? Ты ведь любишь его, правда?
   – Он умер.
   Анна вскрикнула и прижала свободную руку к сердцу.
   Оливия снова посмотрела на мать.
   – Я думаю, мне лучше уехать в Англию, мама.
   – О, дорогая моя доченька, – прошептала Анна со слезами на глазах.
   Она обняла Оливию и прижалась лицом к ее плечу, поглаживая по волосам. Ей хотелось утешить дочь, но она не знала, как это сделать. Она хотела сказать, что из-за случившегося не следует выходить замуж за виконта, но слова не шли с губ. Она понимала желание Оливии уехать. Она и сама хотела бы поскорее уехать.
 
   В «Роузгейт» уже начали прибывать приглашенные на свадьбу гости, когда Ремингтону наконец представилась возможность пробраться к Оливии. В то мгновение, когда никого не оказалось рядом, он бросился наверх с быстротой, которую вряд ли кто мог себе представить.