Хэтчер Робин Ли. Приют сердец

   Заметив быстрый взгляд Рори, он сказал:
   – Некоторые люди имеют все. Посмотри на этих двоих. Им совершенно нечем занять свою жизнь, кроме как рассиживаться с парой глупых девиц и упражняться в красноречии. Меня тошнит от одного вида, как Стюарт Адамс ловит каждое слово Нетты. Они так обходятся мило друг с другом, что можно удавиться.
   Рори откинул старую подкову, выпрямился и еще раз пристально взглянул на веранду. На Бренетте было легкое льняное бледно-лиловое платье, постоянно обмахиваясь веером такого же цвета – она делала привлекательный жест, но дающий слишком мало прохлады в этот на удивление жаркий осенний день. Даже на расстоянии, Рори мог различить, как заботливо Стюарт склонялся к ней. Когда он заговорил, Бренетта приподняла подбородок с улыбкой на губах, пока ее глаза кокетничали с ним. Рори не мог видеть их, но он знал – что это так.
   – Уведи лошадь. Я закончу позже, – тихо сказал Рори Мартину и вошел в сарай.
   Через пару минут он выехал верхом на своем любимом жеребце. Скинув рубашку и ботинки, он поскакал без седла. Застывшее лицо казалось каменным, когда он рысью пронесся мимо Мартина по направлению к реке. Рори не смотрел ни вправо, ни влево, переходя на галоп как только выехал со двора. На мгновение восприятие мира исчезло, осталось только ощущение восточного ветра на теле и скачущей лошади под ним. Он неожиданно освободился от мыслей – о плантации, банке, даже семье Латтимеров. Будучи «Медвежьим Когтем», храбрым Чейенном, сыном «Белой Голубки», и внуком «Бегущего Медведя». Он был частью земли и воздуха, свободным, как ветер.
   Улыбка застыла на губах Меган, и она надеялась, что выглядит не так фальшиво, как она чувствовала. Ее юное сердце разбилось внутри, пока она наблюдала за Стюартом и Бренеттой. Застигнутая мучительной болью первой любви, она была уверена, что ничто не наладится вновь.
   Мысли вернулись назад к барбекю. Съезжались ближние гости, прибывая в самых разнообразных экипажах. Большинство из них принадлежали к поколению, которое помнило величественные балы и пикники, охоту на лис и лошадиные скачки, красивые одежды и полное благополучие. Сейчас для многих богатство и все, что оно приносит, безвозвратно исчезло, но воспоминания их остались живыми и яркими, и они уверяли, что этот прием был совсем таким, как в старые добрые времена. Их дети не могли помнить дней, о которых они говорили, но для них это стало грандиозным событием. Столы ломились от угощений, повсюду слышался веселый разговор, и погода стояла великолепной.
   Меган находилась рядом с мамой и Мартином, встречая гостей. Она с изумлением слушала и наблюдала, как ее мать молодела прямо на глазах.
   – Мариль, ты совершенно не изменилась. Такая же хорошенькая, как в тот день, когда Филипп умчал тебя в Чарльтон на медовый месяц.
   – Мариль Беллман, ты, должно быть, украла этих детей. Ты слишком молода, чтобы действительно быть их матерью.
   – Почему мы так редко видим тебя, Мариль Стоун? Ты просто должна начать принимать приглашения, которые, я уверена, ты получаешь. Времена, может, и тяжелые, но мы-то, южане, знаем, как веселиться.
   – Я открыто объявляю, что эти Беллманы всегда захватывали самых лучших и красивых девушек во всей Джорджии.
   – Мариль Беллман, ты все время была такой любезной хозяйкой. Преподобный Стоун – успокой Господь его душу – не смог бы достичь ничего, если бы рядом с ним не было его очаровательной дочери. Бог свидетель, то же самое можно сказать и о твоем покойном муже.
   Меган смотрела на мать новыми глазами. Бог мой, они ведь правы! Ее мама была когда-то молодой и привлекательной. Она была девушкой, совсем как Меган сейчас, и влюбилась в отца Меган, испытывая то же самое, что испытывает сейчас она.
   Много позже, или ей так показалось, она смогла отойти и присоединиться к гостям помоложе. Неожиданно она перестала ощущать себя бедной Меган Беллман в трижды залатанном платье. Она была хорошенькой дочкой когда-то известного плантатора и юриста. Ее дом – это величественная плантация «Спринг Хейвен», а дни – беззаботны, заполнены только мыслями о нарядах, безделушками и пустой болтовней с такими же, как она, девицами. Она заставляла себя верить в это.
   – Вы выглядите очаровательно мисс Меган.
   Она взглянула в его красивое лицо, улыбка на его губах была столь теплой, ее сердце растаяло:
   – Ах… но, спасибо, мистер Адамс.
   – День сегодня просто великолепный, а барбекю имеет грандиозный успех. Могу я принести что-нибудь вам, например, пунш?
   – Нет. Нет, спасибо.
   Он взмахнул рукой, показывая в сторону.
   – Не посидите ли вы со мной минутку?
   Присаживаясь на скамейку, стоявшую за деревьями, Меган бережно расправила платье. Ее сердце воспарило, взлетев на крыльях новых надежд. Может, она ошиблась, что он предпочитает Бренетту. В конце концов, они только прибыли, и Стюарт уже знал Бренетту. Возможно, между ними вообще ничего нет.
   Улыбаясь самой очаровательной улыбкой, весело смеясь его историям о жизни на рисовой плантации, она отвечала на все вопросы о «Спринт Хейвен», о том, что они выращивают здесь, богатый ли у них урожай, всегда ли у нее были такие красивые наряды, и многое, многое другое. Совершенно естественно, она перешла к женскому искусству кокетства. Ей не требовались ни подсказки, ни указания более взрослых девушек. Оно пришло к ней естественно, как надевание платья по утрам или расчесывание волос. Меган знала, что нравится ему. Она видела это в его глазах. Все шло как нельзя лучше.
   Вскоре в поле зрения появилась Бренетта в окружении нескольких молодых людей, старающихся поразить ее своими ухаживаниями. Стюарт встал, прося извинить его. И поспешил за Бренеттой, оставляя Меган обиженной и сердитой. Она увидела, как он взял Бренетту под руку и увел ее от остальных. День был загублен безвозвратно.
   – Меган, ты не слушала, что рассказывал кузен Джозеф, – с притворной строгостью пожурила ее Бренетта.
   Стюарт увидел, что она очнулась от своих грез – не слишком приятных, судя по опущенным уголкам рта. Он искренне жалел Меган в ее горе, но помочь ничем не мог. Он делал то, что должен был делать, и не мог позволить Меган разрушить свои мечты.
   Он так же хорошо помнил день барбекю. Разыскав Меган, он осторожно расспросив все детали, убедившись в том, что уже подозревал; «Спринг Хейвен» не имела тех денег, необходимых ему для его целей. Бренетта Латтимер оставалась его единственной надеждой. Он ушел от Меган, понимая, что никогда не должен снова позволять себе минутные слабости, ища союза с нежной душой, которую почувствовал в Меган. И если он хочет спасти свое имение от постоянно маячивших кредиторов, он должен сохранять хладнокровие и тщательно обдумывать все, что делает.
   Внешность Стюарта была безупречной, манеры совершенными, улыбка обвораживающей. Он осознавал каждый свой жест и делал все с чрезвычайной тщательностью. Стюарт обратил свой взгляд на Бренетту.
   – Мисс Бренетта, кажется, мне надо размять ноги. Не будете ли так любезны составить мне компанию и прогуляться по парку?
   – С удовольствием, мистер Адамс, – ответила Бренетта, опуская ладонь на услужливо согнутую руку Стюарта.
   Бренетте нравилось ощущать, как он прижимает ее руку к себе. Покровительство Стюарта заставляло чувствовать ее более спокойной и защищенной. Последние несколько недель так отличались от всего, что она знала и испытывала раньше, что Бренетте казалось, будто она стала совершенно другой. Хотя находясь на Юге уже больше четырех месяцев, Бренетта впервые ощутила вкус южного образа жизни и гостеприимство местной аристократии. До сих пор она работала так же, как и все остальные, даже старательнее чем на «Хартс Лэндинг». Но неожиданно, с помощью денег отца при заботливом хозяйствовании Рори произошло волшебное изменение, принесшее с собой новые наряды, вечеринки и красивых молодых людей.
   Сейчас она понимала особое отношение своей матери к «Спринг Хейвен». Оно действительно очаровывало. Застигнутая волшебством, Бренетта чувствовала, как ее беспомощно затягивает в паутину ухаживаний Стюарта. Далекое детство не оставило никаких воспоминаний о поклонниках, Стюарт был первым мужчиной, который обращался с ней не как с несмышленым ребенком или очередным ковбоем.
   – Мисс Бренетта, я говорил вам, что ваш смех – самый легкий и жизнерадостный звук, который я когда-либо слышал? Нет? Ну что ж, я говорю это сейчас и мне очень хотелось бы слышать его постоянно.
   – Мистер Адамс, правда…
   Он остановился.
   – Неужели не пришло время называть меня Стюартом? В конце концов, вы же зовете Джо по имени.
   Поднимая золотисто-карие глаза, обрамленные густыми черными ресницами, Бренетта застенчиво улыбнулась, вспыхнувший румянец окрасил скулы.
   – Но Джозеф – наш кузен, – нерешительно возразила она.
   – Я тоже! – воскликнул он с обиженным видом, хотя она знала, что это всего лишь шутка.
   – Ну, хорошо. С этого момента, вы – кузен Сью. Так лучше?
   Подметая землю в преувеличенном поклоне, он ответил:
   – Дама моего сердца, хотя мне не нравится, когда меня называют Сью, но если это имя слетит с ваших королевских уст, я полюблю его навечно.
   – Ах, прекратите! – вскрикнула Бренетта, хихикая над его нелепой фразой.
   Он минуту пристально смотрел на нее, засмеявшись вместе с ней. Потом в мгновение ока улыбка исчезла, и он придвинулся так близко, что Бренетте пришлось откинуть назад голову, чтобы встретится с ним взглядом.
   – Вы должны знать, что я никогда не прерву вашего смеха без причины, – хрипло прошептал Стюарт, – Бренетта, чтобы я ни сделал… каким бы я ни казался, я считаю вас замечательной девушкой. Я хочу… я… я надеюсь, я… Если я когда-нибудь причиню вам боль, я буду знать, что утратил собственное сердце, потому что только бессердечный дурак может поступить так.
   Легкая дрожь пробежала по спине Бренетты. На мгновение она решила, что Стюарт постарается поцеловать ее, и размышляла, позволять ли ему это. Но мгновение прошло. Он отступил в сторону, снова предложил ей руку, и они молча направились дальше.
   Он был так же неподвижен, как и скала, на которой сидел. Черные глаза вспыхивали, пока он размышлял о своих заботах. Почему он до сих пор ничего не замечал? Неужели он настолько глуп? Образы Бренетты проносились перед мысленным взором Рори – Бренетта на Огоньке скачет через поле; Бренетта, спотыкаясь, бредет из объятого огнем леса, лицо ее выпачкано сажей, одежда опалена; Бренетта, видение в желтом, на железнодорожной станции в Атланте; Бренетта со Стюартом, – глаза ее вспыхивают от его остроумия.
   Он, Рори О'Хара, влюбился. Как это случилось? Она была всего лишь ребенком. Она была ему как родная сестра, его «малышка». Как бы он вовремя разглядел ее…
   Рори вскочил на ноги и свирепо взглянул на реку. Итак, он влюблен. Что же ему теперь делать? Он снова представил Бренетту и Стюарта, представил, как Стюарт целует ее, обнимает, любит… Это было невыносимо.
   – Я должен оставить все и уехать домой, туда, к чему я принадлежу, – вслух произнес он.
   Домой. Домой в Айдахо. Он устал играть роль банкира, плантатора, компаньона. Он хотел чувствовать бодрящий утренний воздух, увидеть стада, разгуливающие по полям, купаться обнаженным в ручье. Он стремился почувствовать запах сосен и полыни.
   Но он не мог уехать. Чувство долга не отпускало его. Он обещал Бренту, что позаботится о его дочери и делах в «Спринг Хейвен», и поэтому он должен остаться. Возможно… просто допустил, подумал он, что я смогу заставить ее увидеть меня как мужчину, а не только как друга. Возможно, если повезет, она тоже полюбит меня.

Глава 16

    Ноябрь 1879 – Лондон.
   Брент медленно одевался. На нем был серый в полоску костюм, который он приобрел за время их длительного визита в Лондон, и который прекрасно подчеркивал его высокую, статную фигуру. Он выглядел лет на десять меньше своих сорока пяти, и его это радовало. Имея такую красивую и моложавую жену, как Тейлор, ему нужно держаться постоянно на высоте, чтобы отражать тех, кто пытается нарушить его семейное счастье. Это была нелепая мысль. Тейлор не смотрела ни на кого, кроме своего мужа. Но этим утром Брент не думал ни о костюме, ни о поклонниках жены. Его мысли находились в крошечной, мрачной комнате за несколько кварталов.
   Он вышел из гардеробной и взглянул на огромную кровать в центре спальни их номера. Тейлор все еще спала, черные длинные локоны разметались по простыням и подушке, создавая вид черного пятна на чистом листе бумаги. Она казалась такой безмятежной. Бренту страшно не хотелось беспокоить ее, но было уже поздно. Быстрыми шагами подойдя к кровати, Брент наклонился и поцеловал ее.
   – Тейлор, любимая, уже утро.
   Просыпайся. Розовые губки сложились в недовольную гримасу, когда она приоткрыла один глаз и взглянула на Брента.
   – Так быстро?
   Он еще раз поцеловал ее в губы.
   – Да, так быстро.
   Она схватила его за руку, когда он собрался отойти, и потянула на кровать возле себя. От движения простыня соскользнула с ее плеч. Под голубой атласной рубашкой вздымались и опускались от легкого дыхания белые округлые груди. Он почувствовал охватывающее желание, находясь так близко. Брент быстро натянул простынь назад.
   – Вставай, – приказал он, голос резко отозвался у него в ушах. – Мы должны отправляться в больницу.
   Тейлор тут же открыла глаза.
   – Этот день настал.
   – Да, родная, – ответил Брент, возвращаясь в гардеробную. – Сегодня – именно тот день.
   Через пару часов врачи снимут повязки с глаз Карлтона, и они узнают, сможет ли он видеть или нет. Сердце Брента изболелось за сына. Это был смелый малыш, смышленый и жизнерадостный, и Брент желал ему всего самого доброго. Он хотел, чтобы его сын стал полностью здоровым. Он мечтал видеть, как мальчик скачет в седле по просторам «Хартс Лэндинг», управляется со скотом, борется с молодыми волами и видит все, что его родители сделали для него.
   Тейлор села на край кровати, удерживая Брента за руку. Она не была уверена, чем вызвана ее дрожь – опасениями за сына или за себя. Возможно, и тем, и другим.
   Осознав, что сегодня за день она стремительно встала и оделась. Несмотря на волнения, выглядела она чудесно, – темные волосы закрывала белая шляпка, синие глаза потемнели от тревоги, щеки горели румянцем.
   Доктор Смайз аккуратно снимал повязку с головы Карлтона. Казалось, его руки двигаются ужасно медленно. Ее возбуждение росло с каждой секундой, и она взглянула на Брента в поисках уверенности и силы, опираться на которые научилась так много лет назад. Он улыбнулся ей, слегка кивая головой. Потом подошел ближе и обнял рукой за талию.
   – Как ты себя чувствуешь, сынок? – мягко спросил Брент.
   – Хорошо, папа.
   – Ну вот, – сказал доктор, – повязка вся. – Он уронил на пол конец длинной ленты. – Опустите шторы, – приказал он ассистенту, который быстро направился к окну.
   В комнате потемнело. Тейлор крепче сжала руку мальчика.
   – Сейчас я сниму марлю с глаз, – сказал им доктор Смайз. – Карлтон, я хочу, чтобы ты открывал их очень медленно, и тогда мы узнаем, можешь ли ты видеть.
   Брент так сильно сжал ее талию, что она чуть не вскрикнула от боли. Комнату заполнила напряженность, и Тейлор отчаянно захотелось хоть глотка свежего воздуха. Глаза Карлтона открылись и снова закрылись. Они так долго находились забинтованными, что не хотели повиноваться ему. Наконец, ему удалось удержать их открытыми.
   – Ты можешь видеть что-нибудь в темноте? – спросил доктор.
   – Н… нет, сэр. Кажется, нет.
   – Давайте приоткроем немного шторы, Карлтон, ты скажешь мне сразу же, как только сможешь увидеть что-нибудь. Даже, если это будет просто какой-то свет.
   Карлтон кивнул. Шторы бесшумно раздвинулись. Тейлор заметила, что задерживает дыхание, и обессиленно прислонилась к плечу Брента. Он должен видеть, думала она. Он должен видеть.
   Утренний свет хлынул в комнату.
   – А сейчас ты что-нибудь видишь, Карлтон?
   – Нет, доктор Смайз. Давайте, раздвигайте шторы. Я готов.
   Брент обнимал ее, пока она плакала. Рубашка промокла насквозь от ее слез. Тело судорожно сотрясалось, пока она изливала свое горе в отчаянии. Она обеими руками схватилась за его пиджак.
   Она была такой храброй. Все эти годы с тех пор, как они обнаружили, неполноценность Карлтона, она, казалось, спокойно восприняла это, не теряя оптимизма ни на день. Она старалась всегда обращаться с ним, как с нормальным ребенком, любя и воспитывая его точно так же, как и Бренетту. Когда они приехали в Лондон, именно она внешне казалась абсолютно спокойной, хотя он знал, как сильно она желала, чтобы их мальчик получил возможность видеть. Она, не теряя надежды, выдерживала одно испытание за другим. И, наконец, эту операцию.
   Даже утром, когда они поняли, что операция не удалась, Тейлор сохранила внешнее спокойствие. Брент поразился той силе, которой она обладала в минуты кризиса. Дрожь возбуждения, охватившая ее во время снятия бинтов, исчезла. Она поцеловала Карлтона, сказала ему, какой он чудесный мальчик, и что скоро они вернутся. Потом они долго находились в кабинете врача, выслушивая его объяснения о ходе операции и надежду, – на то, что зрение Карлтона может восстановиться не сразу. Такие вещи иногда случаются.
   Возле больницы Брент нанял кэб. Он чувствовал себя так, как будто получил сильный удар в живот. Он все время поторапливал возницу. Тейлор сидела рядом с ним со спокойным и ровным выражением на лице, полностью владея собой. Брент знал, что это внешнее спокойствие может вскоре разрушиться.
   Как только они оказались в номере, он обнял ее, и плотина рухнула, рассыпавшись на куски. Вся ее боль, накопившаяся за пять лет, вырвалась наружу, сотрясая ее тело и оставляя после себя слабость и беспомощность.
   Брент покачивал жену, пока приступ не утих. Так много боли. Она столько вынесла. Он удивился, что же он за мужчина, если не смог защитить ее от жестокости жизни. Разве не достаточно того, что ее заставили выйти замуж – дважды, – за людей, которых выбирала не она? Разве не достаточно, что их разъединяли обстоятельства, война, смерть? Разве не достаточно того, что она родила его дочь в одиночестве, согласившись на любой скандал, любую ложь, только чтобы иметь от него ребенка, хотя они еще не были даже женаты? Разве всего этого не достаточно? Неужели она должна выстрадать и это?
   – О, Тейлор, любимая моя, – прошептал он, уткнувшись в ее волосы. – Пожалуйста, не плачь больше. Мы так много прожили вместе. Мы принадлежим друг другу. Мы пройдем и через это. И наш Карлтон крепкий и смелый. Он победит недуг, и мы будем гордиться им. Не плачь, дорогая. Не плачь. Мы поедем домой. Пора ехать домой, Тейлор.

Глава 17

    Ноябрь 1879 – «Спринг Хейвен».
   Мартин с радостью покинул дом и пошел проверять скот. Он никогда не видел так много болтливых идиотов, собравшихся в одном месте в одно и то же время. Весь дом, казалось, с ума сошел от этого дурацкого костюмированного бала. Он был счастлив, если бы все уже кончилось.
   Его недовольство было вызвано собственной неуверенностью. Пятнадцать лет – неподходящий возраст для подростка – он сам не знает, девчонки или нет, но его неодолимо влечет к ним, как бабочку на огонь. И видя свое отражение в зеркале, Мартин убеждался, что ни одна девушка никогда не заинтересуется им. Он был слишком высоким и худым; и сам себе казался ужасно неуклюжим, напоминающим пугало.
   В сарае он встретил Рори. Он ухаживал за недавно ощенившейся собакой, застилая ей чистую солому в угол, который она выбрала для себя и детенышей. За те месяцы, что Рори О'Хара пробыл в «Спринг Хейвен», Мартин проникся к нему заслуженным восхищением, и бессознательно подражал многим его манерам. Хотя он все еще сохранил холодную злобу против Северян, Мартин оправдывал возрастающую дружбу с Рори, уговаривал себя, в том, что он – в действительности не янки. Он – метис, сын ирландца и индианки. Неохотно включая в свой список и Бренетту, он понимал, что ее отец был не только офицер-янки, но вступивши в брак с сестрой его отца, тем самым невольно он погубил его. Бренетта выросла на Западе, и Мартин обнаружил, что просто она нравится ему, не важно, как бы упорно он не старался отрицать это.
   – Привет, Мартин! В доме наконец-то угомонились? – спросил Рори.
   Мартин уселся на кипу сена, положив локти на колени, спрятав подбородок в ладони.
   – Нет. Меган желает быть кем-то еще, кроме красной шапочки. Она хочет быть очень «заманчивой и романтической»! – цитируя слова Меган, он понизил голос, приложив руку ко лбу и закатывая глаза.
   Рори усмехнулся.
   – Похоже, ты тоже не слишком рад этому балу.
   – Нет. А какой у тебя будет костюм?
   Рори присел на корточки.
   – Я исполню роль Робин Гуда. А ты?
   – Я выбрал то, что легко одевать и пошить. Я буду Франсисом Марионом, «Болотной Лисой».
   Мартин присоединился к Рори рядом с попискивающими щенками. Осторожно, он вытащил одного и положил себе на руки.
   – Похоже, что старик Генерал снова стал папашей.
   – Да, я тоже уловил сходство. Кстати, где он сам?
   – В моей комнате. Забился туда примерно с час назад.
   Рори встал на ноги, направившись к лошадиным стойлам, Мартин шел позади.
   – Рори? – нерешительно произнес Мартин, все еще в нерешительности полного доверия к нему.
   – Да.
   – Ты… ты влюблялся когда-нибудь?
   Рори какое-то мгновение внимательно смотрел на него, потом отвел взгляд. У Мартина вырвался легкий вздох облегчения.
   – Да. Я любил. А почему ты спрашиваешь?
   – Я… я просто… Знаешь, я просто не очень уверен в этом костюмированном бале и… и во всем остальном.
   Улыбка приподняла уголки губ Рори.
   – Значит, ты хочешь узнать о любви и о женщинах? Так?
   Мартин в смущении кивнул.
   – Садись, Мартин.
   Костюм Бренетты доставили от портного рано утром вместе с костюмом Мариль и Меган. Девушки бросились в свои комнаты примерять их, и в ту же секунду, когда Меган увидела Бренетту в греческом наряде Афродиты, богини любви, она сразу прониклась ненавистью к своему нелепому костюму героя из детской сказки и начала плакать. Мариль не выразила никакого сочувствия, сказав ей, что она еще слишком молода, и если будет продолжать вести себя как ребенок, то вообще все пропустит, проведя все время вместо бала в своей комнате.
   Хотя Бренетта немного жалела Меган, она не стала задерживать внимание на инциденте. Она была слишком довольна своим костюмом и уверена, что ни у кого не будет ничего подобного. Бренетта снова кружилась у зеркал, изогнувшись, стараясь увидеть себя со спины.
   Платье было сшито из простого белого хлопка. Спадая складками по ее высокой стройной фигуре, оно обнажало икру правой ноги. Золотистый шнур красиво подчеркивал грудь, опоясывая талию, и спускался до пола вдоль левого бедра. На ногах у нее будут золотистые сандалии с такой же тесьмой, оплетающей ноги чуть ли не до колен. Она подобрала еще один золотистый шнур, решив его замысловато повязать вокруг головы, спустив концы вдоль спины.
   Бренетта знала, что это довольно смелый костюм, и выход в нем привлечет к ней много поклонников. Но единственный, на кого ей действительно хотелось произвести впечатление, – так это Стюарт. Интересно, подумала она, все ли чувствуют то же самое, когда влюбляются в первый раз.
   В назначенный день бала Стюарт поднялся очень рано. Он спал мало, нервы его были напряжены, мысли тревожны. Быстро одевшись и проскользнув по черной лестнице вниз, он удалился по направлению к реке. Сцепив за спиной руки, и не отрывая глаз от земли, он размышлял над своим положением, в котором оказался.
   Он не мог понять всего. Ему присущ инстинкт выживания; он все время распознавал самый надежный путь к достижению своей цели и шел по нему, не обращая внимания на тех, кого приходилось отталкивать в сторону или через которых он перешагивал. Он признавал собственную жестокость в делах, имевших для него важность. Считая неизбежным злом то, что ему приходится чувствовать, он стремился выжить в этом безумном мире, в котором рожден.
   Кроме того, Стюарт знал, что он – безупречный актер. Он достиг такого мастерства в создании любого желаемого чувства, что иногда задумывался, а способен ли он вообще испытывать какие-то действительно настоящие чувства. Через неделю ему исполнится девятнадцать, но, тем не менее, многие годы он поступал как умудренный опытом человек. Он вспомнил, что мальчишкой всегда использовал хитрость и сообразительность. Так как же это случилось, что девушка, почти ребенок вскружила ему голову?
   Стюарт при мысли о ней, зло пнул землю ногой. Хорошенькой Меган никогда не стать тем, чем является красавица Бренетта и, возможно, она никогда не достигнет естественной легкости и шика своей старшей кузины. Она избалована, своенравна, порывиста. Сердцем он тянулся к Меган. Именно ей он желал обладать.
   – Черт! – сквозь зубы выругался Стюарт.
   Он не мог позволить себе думать о ней. Это разрушит все его планы. Он потеряет сосредоточенность, свою уверенность, а именно сейчас наступает решающий момент. Последнее время он ухаживал только за Бренеттой со всем старанием и пылом, на которые только способен. Он понимал, что довел ее до нужного состояния, и сегодня вечером намеревался сделать ей предложение. Если ему удастся добиться положительного ответа, он сможет полностью исправить свои финансовые дела. Как только он объявит о помолвке, кредиторы станут спокойнее. Они-то знают, что имение его тестя для них более прибыльное, чем вымученная и гибнущая плантация, в которую превратилась «Виндджэммер».