Хэйдон Элизабет. Судьба: Дитя Неба

   — Анборн? Анборн ап Гвиллиам? — Она не узнала собственный голос, скрипучий и дрожащий, как у старухи.
   — Да, — ответил он и аккуратно завернул ее замерзшие ноги в теплый плащ. — Так это ты послала свой зов по ветру? Боги, если бы я знал, что ты в таком состоянии, я бы взял с собой целителей.
   — Нет, — простонала она. Голос с трудом повиновался ей. — Не могу. Никто… не должен знать. Пожалуйста.
   — А это что значит? — спросил Анборн, кивая в сторону лошади.
   Зубы Рапсодии так сильно стучали, что ей с трудом удалось произнести одно слово:
   — Гладиатор.
   Анборн поплотнее запахнул край плаща вокруг ее ног и прижал ее к груди, стараясь согреть теплом собственного тела.
   — Ты украла гладиатора? Из Сорболда?
   Она кивнула.
   — Надеюсь, у тебя были на то серьезные причины. Ты не собираешься его использовать для собственного развлечения?
   Тело Рапсодии стало понемногу согреваться, и она начала дрожать так сильно, что не могла произнести ни слова.
   — Ты, полураздетая, отправилась в Сорболд, намереваясь в одиночку украсть гладиатора?
   Анборн свистнул, и тут же рядом оказался его конь.
   Рапсодия засунула руки себе под мышки, рассчитывая побыстрее их согреть, и, хотя ее продолжала бить крупная дрожь, умудрилась произнести одно слово:
   — Ллаурон.
   Анборн стащил со своего скакуна маленькое одеяло, потом посадил Рапсодию в седло и накрыл ее ноги одеялом.
   — Когда в результате своей авантюры ты потеряешь обе ноги, напомни мне, чтобы я ему врезал. Что произошло? Почему ты оказалась здесь?
   Она снова стала чувствовать мочки ушей — острая боль напомнила об их существовании.
   — Помощь так и не пришла.
   Анборн, нахмурившись, посмотрел на Рапсодию, затем достал из седельной сумки металлическую флягу и передал ей.
   — Выпей.
   Она протянула руки, но они так дрожали, что Анборн покачал головой и поднес флягу к ее губам. Рапсодия поперхнулась обжигающей жидкостью, раскашлялась, капельки остались на губах, и Анборн вытер их краем плаща.
   — Ты не спишь? — резко спросил он, взяв ее за подбородок сильной рукой. — Не вздумай спать, иначе умрешь. Ты меня слышишь? Ты очень близко подошла к последней черте. Сколько дней ты провела под открытым небом?
   Рапсодия мучительно старалась вспомнить, борясь с волнами мрака, накатывающими на ее сознание.
   — Семь или восемь. Может быть, больше, — прошептала она, с трудом выдавливая из себя слова.
   Анборн ничего не ответил, но выражение его лица стало еще более мрачным. Он вытащил из седельной сумки веревку и привязал Рапсодию к седлу, понимая, что у нее не хватит сил держаться на лошади, а затем подвел своего скакуна к ее кобыле. Рапсодия съежилась под теплым плащом, а Анборн осмотрел неподвижное тело гладиатора.
   Она молча наблюдала за тем, как он влил в его горло жидкость из фляги, а когда гладиатор начал приходить в себя, коротким ударом вновь погрузил его в сон. Затем Анборн вскочил на своего коня за спиной Рапсодии, привязав уздечку ее кобылы к поводьям.
   — Ты настоящая дура, — буркнул он, хмуро глядя на нее. — Эта скотина даже не замерзла, ты поддерживала в нем жизнь, а сама едва не умерла. Тебе повезло, что ты не состоишь под моим началом, я бы приказал тебя выпороть за то, что ты рисковала своей жизнью ради какого-то ничтожества.
   Он заглянул ей в глаза и понял, что она его не слышит. Тогда Анборн повернул ее лицо к себе.
   Он коснулся губами ее губ и принялся вдувать ей в рот теплый воздух. Некоторое время он продолжал бесстрастно вдыхать в нее жизнь, внимательно наблюдая за ее реакцией.
   Наконец веки Рапсодии дрогнули, и Анборн весело хмыкнул, увидев, как она удивилась, обнаружив его губы рядом со своими.
   — Рапсодия, не вздумай спать, иначе мне придется продолжить, — заявил он, накинув ей на голову капюшон и еще крепче прижав ее к груди.
   Потом Анборн направил лошадей в сторону ближайшего жилья.

32

   Прошло много трудных часов, прежде чем лошади наконец остановились. Уже давно наступила ночь, но всякий раз, когда Рапсодия начинала засыпать, пальцы Анборна больно тыкали ее под ребра и он принимался витиевато ругаться. Большую часть времени Рапсодия находилась в полудреме, с трудом отвечая на вопросы Анборна.
   И вот они подъехали к темному домику. Рапсодия едва могла разглядеть его очертания среди деревьев за пеленой непрекращавшегося снегопада. Дом был расположен на лесной прогалине — такие строения ей не раз приходилось видеть в приграничных лиринских областях.
   Двери и ставни были сделаны из толстого дерева, на поверхности остались глубокие царапины. Анборн спешился, легко снял Рапсодию с седла и закинул себе на плечо, как мешок с мукой, умудрившись одновременно распаковать седельные сумки. Затем он отнес ее в дом, усадил в большое ветхое кресло, открыл дымоход камина и быстро развел огонь.
   Рапсодия сидела неподвижно, не желая расставаться даже с крупицами тепла, которое помогал сохранить плащ. Она оглядела комнату затуманенным взором: стены были голыми, в холодном воздухе чувствовался слабый привкус плесени. В сумраке угадывались одинокая кровать и стол. Сбоку она разглядело нечто напоминающее шкаф.
   Вскоре в комнате стало светлее: Анборн зажег лампу, а в камине разгорелся огонь. Затем ее спаситель вышел наружу и некоторое время отсутствовал. Рапсодия тут же задремала. Ее разбудил грохот закрываемой двери. Анборн ввалился в комнату, держа в руках большую лохань, которую, как показалось Рапсодии, раньше использовали в качестве кормушки.
   Он поставил лохань перед камином, предварительно расчистив место от мусора, после чего вновь вышел из комнаты, но тут же вернулся с большим черным котелком и подвесил его на крюк над огнем. Анборн опять оставил Рапсодию одну, и по мере того как пламя камина нагревало воздух в комнате, она начала ощущать боль в руках и ногах. Рапсодия попыталась их растереть, но обнаружила, что руки перестали ее слушаться. К тому моменту, когда вновь вернулся Анборн, ее охватила паника.
   На сей раз он принес два здоровенных ведра, воду из которых вылил в стоящую перед камином лохань. Потом Анборн подошел к камину, обернул раскалившиеся ручки котелка куском кожи и вылил в лохань горячую воду. Повалил пар, и Анборн, не теряя времени, подошел к Рапсодии, снял с нее плащ, поднял с кресла и бесцеремонно засунул в воду.
   Она вскрикнула и принялась плакать без слез, когда горячая вода обожгла заледеневшее тело, возвращая ему чувствительность. Рапсодия вновь задрожала, увидев, как от пальцев рук и ног стала отслаиваться кожа и всплывать на поверхность, где уже покачивались остатки прозрачной ткани ее наряда.
   Не сказав ни единого слова, Анборн в очередной раз вышел на мороз. Вскоре он вернулся с полными ведрами и вновь наполнил котел, висящий над огнем. Затем он подошел к лохани и молча стоял, глядя, как она плачет. Опустившись на колени, он спокойно оглядел ее и осторожно стянул шарф, прикрывавший ее грудь.
   — Сними, — велел он, указывая на нижнюю часть костюма, плававшую на поверхности воды вместе с сучками и листьями.
   Рапсодия попыталась выскользнуть из юбочки, но не смогла поднять бедра. Анборн нетерпеливо засунул в воду руки, стащил с нее юбочку и бросил на пол, а затем внимательно, словно покупатель на рынке, оценивающий животное, которое собирается приобрести, принялся рассматривать ее тело. Потом он вернулся к огню и проверил воду в котле.
   — Ты чувствуешь свое тело? — спросил он, не оборачиваясь.
   — Да, — сквозь всхлипывания ответила Рапсодия, пытаясь взять себя в руки. Она смотрела, как трескается почерневшая кожа на коленях и клочьями падает в воду, а под ней остаются розовые участки, к которым она боялась прикоснуться. — Где гладиатор?
   Анборн повернулся и сердито посмотрел на нее.
   — Нет, у тебя явно смещены приоритеты, — раздраженно проворчал он. — Тебе бы следовало тревожиться о руках и ногах, а не о судьбе своей игрушки.
   Он снял котелок с огня и долил горячей воды в лохань, с удовлетворением наблюдая за тем, как Рапсодия взвыла от боли.
   — Ну, выглядит многообещающе, — сказал он, возвращая котел на огонь. — Так что ты хотела у меня спросить?
   Рапсодия прерывисто дышала, стараясь справиться с болью в руках и ногах.
   — Пожалуйста, Анборн, — запинаясь, прошептала она, — где он?
   Анборн бросил на нее пронзительный взгляд.
   — Гладиатор в подвале, — резко бросил он, скрестив руки на груди. — Он твой любовник?
   Перед глазами Рапсодии возникла безобразная сцена в комнате Константина, и ирония вопроса застала ее врасплох. Отвращение, которое она так долго скрывала, нахлынуло мутной волной, и она не сумела справиться с судорогой боли.
   Она пыталась сдержаться, рассчитывая, что вытерпит до тех пор, пока не окажется в сильных руках Элендры, но слова Анборна оказались последней каплей, переполнившей чашу ее терпения. Она плакала навзрыд, ужас, пережитый ею в объятиях гладиатора, смешался с нахлынувшей болью. Анборн быстро отвернулся к огню. Вскоре он вновь поднес котелок к лохани, но теперь выливал горячую воду медленно, чтобы остывшая и горячая вода смешивались постепенно.
   Закончив, он положил руку на плечо Рапсодии.
   — Ладно, — пробурчал он, и хотя его голос звучал грубовато, но в нем угадывалась доброта. — Хватит плакать. Оставь это на потом, а то мои уши не выдерживают такой нагрузки. Будем считать, что ты ответила на мой вопрос «нет». Но зачем ты решилась на столь дурацкое похищение? — Он опустил руки в лохань и начал пригоршнями поливать торчавшие из воды плечи Рапсодии.
   Перед глазами у Рапсодии немного прояснилось, и она смогла рассмотреть купавшего ее мужчину. В некотором смысле Анборн показался ей похожим на эту скромную хижину, лишенную украшений. Продолжая всхлипывать, она молча наблюдала, как он вычерпывает куски ее отслоившейся мертвой кожи и швыряет их на грязный пол. Затем Анборн взял ее за плечи и приподнял — так поступает мать, когда купает маленького ребенка, и сама Рапсодия именно так обходилась с детьми ф’дора у ревущего камина Элендры.
   Некоторое время Рапсодия еще продолжала дрожать, а потом, немного успокоившись, попыталась рассказать ему о своем плане и о том, как все произошло. Постепенно ее голос становился спокойнее, она почти перестала всхлипывать. Когда к пальцам вернулась чувствительность, она провела ладонями по рукам и ногам, и на лице у нее вновь появилось отчаяние: новые куски кожи отслаивались, оставляя кровоточащие раны.
   Наконец, когда кожа перестала слезать, Анборн стряхнул воду с рук и серьезно посмотрел на Рапсодию.
   — Ты поклялась в верности Ллаурону? — спросил он.
   — Нет, — покачала головой Рапсодия. — Но он многому меня научил. И я старалась следовать по пути, который он для меня наметил.
   Анборн презрительно фыркнул.
   — Послушай меня. Вот первое правило: когда ты кому-то поклялась в верности, следуй его указаниям до самого конца, пока тебя не остановит смерть. Ты меня понимаешь?
   — Да, — раздраженно кивнула Рапсодия. — Но к чему вы клоните?
   — Второе правило, — продолжал Анборн, — состоит в следующем: если ты не приносишь клятвы верности, то никому ничего не должна и тебе следует избегать ситуаций, опасных для твоей жизни, разве что ты рассчитываешь получить что-то для себя лично. Ты смотрела в лицо насилию, могла получить серьезные ранения, потерять руки или ноги, могла погибнуть ради того, кому даже не принесла клятву верности. Это глупо, мисс. Ты ничего не должна Ллаурону.
   — Вы не понимаете, — ответила она, дрожа под его взглядом — то ли из-за презрения, которое появилось в его глазах, то ли из-за того, что вода быстро остывала. — Ллаурон не отдавал мне приказа увести гладиатора. Я сама решила собрать детей ф’дора.
   — Хорошее дело, если бы я знал об их существовании, то сам прикончил бы их без малейших колебаний. Более того, именно так я и намерен поступить.
   Он встал, направился в угол, где сложил свои вещи, и вытащил из ножен огромный блестящий меч. Рапсодия с ужасом смотрела, как он идет к двери с искаженным от ненависти лицом.
   Она попыталась вылезти из лохани, чтобы остановить его, но ноги отказались ей повиноваться. Охваченная отчаянием, она позвала его, воспользовавшись своим искусством Дающей Имя.
   — Анборн ап Гвиллиам, остановись, — приказала она. Воздух в комнате застыл, стало теплее, а Анборн замер на месте, спиной к Рапсодии. Она видела, как напряжены его плечи, слышала его тяжелое дыхание. — Вы не причините ему вреда, Анборн. Он под моей защитой.
   — В самом деле? — презрительно усмехнулся генерал, однако же не решился взглянуть ей в глаза. — А кто защитит тебя, Рапсодия? Ты не в силах постоять за себя, не слишком удобное положение, когда имеешь дело с такими людьми, как я. — В его голосе слышалась угроза.
   — Меня защитите вы, Анборн, — ответила Рапсодия, в голосе которой слышалось смирение и уважение. — Вы станете моим защитником, поскольку вы благородный человек. У вас не было никаких оснований уходить в холодную ночь, когда вы услышали Призыв Кузенов, но вы спасли меня.
   Его плечи слегка расслабились, но он сохранял неподвижность.
   — На то есть свои причины, — коротко ответил он. — Я дал клятву, но у меня нет никаких обязательств по отношению к этому ублюдку. Или к тебе.
   — Кузены могут быть самыми разными, Анборн, — мягко возразила Рапсодия. — Их можно встретить в самом неожиданном месте, а некоторые из них даже бывают Певицами. Среди них попадаются не слишком высокие, даже слабые. — Она отпустила Анборна. — Вы чтите Маквита и древних воинов, как и тех, кто встал в строй сейчас. Иногда величайший подвиг солдата состоит в том, чтобы помочь слабому, и вы это сделали, вы заслуживаете уважения, и я благодарю вас.
   «Но сначала, генерал, тебе нужно залечить разрыв в своей душе. Со смертью Гвиллиама ты стал королем солдат, но ты должен найти самого слабого из своих сородичей и защитить его, самого беззащитного из всех, иначе ты недостоин прощенья. И так будет, пока ты не получишь отпущения или умрешь, не удостоившись его».
   Анборн медленно повернулся и по-новому посмотрел на Рапсодию. Потом он опустил глаза, словно только сейчас заметил, что она обнажена, вернулся в угол и убрал меч в ножны.
   — Ты одна из Трех, — медленно проговорил он, и, хотя его голос прозвучал утвердительно, Рапсодия понимала, что Анборн не уверен.
   — Да, — ответила она, — и вы исполнили пророчество. И да будет вам даровано прощенье.
   «Если ты хочешь залечить разрыв, генерал, охраняй Небо, дабы оно не упало».
   Анборн еще раз взглянул на нее, в его глазах уже не было гнева, который слышался в голосе несколько мгновений назад. Он подошел к шкафу и вернулся с грубым одеялом в одной руке и какой-то одеждой в другой, молча протянул ей одеяло и помог встать. Рапсодия завернулась в одеяло, Анборн вытащил ее из остывшей воды и тщательно растер. Потом он отдал Рапсодии шерстяное женское платье зеленого цвета, слишком для нее большое. Все так же молча Анборн вышел из дома.
   Когда он вернулся, Рапсодия уже оделась и сушила волосы перед камином. Анборн принес увесистый мешок, откуда вынул зимнее яблоко и вручил его Рапсодии. Она улыбнулась и взяла его, хотя руки у нее все еще слегка дрожали.
   — Я хочу принести свои извинения, — заявил Анборн, серьезно глядя на нее. — Надеюсь, ты простишь меня.
   — Ну, единственное оскорбление состоит в том, что вы спасли мне жизнь. Конечно, кое-кого из моих знакомых ваш поступок может и возмутить. — Рапсодия улыбнулась. — Анборн, из того, что мое появление здесь предсказано в пророчестве, вовсе не следует, что я мистическое существо. На самом деле я самый обычный человек с весьма разнообразным прошлым. И мне бы хотелось, чтобы вы обращались со мной как с обычной женщиной, а не как с существом из легенды. Если вы помните, во время нашей первой встречи вы назвали меня «чудом природы», и я на вас не обиделась. Так что можете говорить мне все, что угодно, я отнесусь к вашим словам совершенно спокойно.
   Анборн улыбнулся, в первый раз за все время в его улыбке не было иронии, и ей понравилось, как изменилось его лицо.
   — Тебя никак нельзя назвать обычной женщиной, Рапсодия. Для меня честь быть рядом с тобой и помогать тебе. Полагаю, ты согрелась. Давай поспи немного. — И он показал на кровать.
   — Только обещайте не тыкать меня под ребра, — улыбнулась Рапсодия. Огонь давно разгорелся, и в комнате стало тепло. Она подошла к кровати, на которой лежал набитый соломой матрас и грубое шерстяное покрывало, и с облегчением присела на нее. — И разбудить меня, когда придет мое время стоять на страже. Вам тоже нужно поспать.
   — Посмотрим, — невозмутимо ответил Анборн, вынимая из седельной сумки флягу.
   Он протянул ее Рапсодии, и она сделала большой глоток. Крепкий напиток обжег ей горло, она закашлялась и вернула ему флягу.
   — Проклятье, что это за хрекин? — простонала она, вытирая выступивший на лбу пот рукавом зеленого платья.
   Анборн рассмеялся.
   — Тебе лучше этого не знать.
   Рапсодия с интересом посмотрела на зеленый рукав.
   — Мне кажется, вам это платье не слишком к лицу, Анборн. Чье оно?
   — Оно принадлежало моей жене, — ответил Анборн, усаживаясь в старое кресло. — Она не станет возражать, если ты его поносишь, — после ее смерти прошло одиннадцать лет. — В голосе Анборна Рапсодия не услышала боли. Кстати, тебе оно идет гораздо больше.
   Рапсодия удивленно посмотрела на Анборна.
   — Мне очень жаль, — пробормотала она, пытаясь увидеть скорбь в его глазах.
   — Тут не о чем жалеть, — откровенно признался он. — Мы не слишком любили друг друга. К тому же мы практически не жили вместе, я крайне редко с ней встречался.
   Рапсодия откусила кусок высохшего яблока, оно оказалось сладким — напоминание о теплой осени. Ей стало грустно.
   — Но когда-то ведь вы ее любили, — не сдалась Рапсодия, чувствуя, что вступает на опасную тропу.
   Анборн улыбнулся и покачал головой.
   — Нет, — просто ответил он. — Для столь умной и одаренной женщины, Рапсодия, ты иногда бываешь удивительно наивна.
   Рапсодия почти перестала дрожать и почувствовала, как постепенно к ней возвращаются силы.
   — Тогда почему вы на ней женились?
   Анборн отхлебнул из фляги.
   — Она была достаточно привлекательной женщиной из уважаемой семьи. Насколько мне известно, жена никогда мне не изменяла. Да и я сохранял ей верность, пока она не умерла.
   Рапсодия ждала продолжения, но Анборн молчал.
   — И все? — удивленно спросила она. — Но зачем?
   — Хороший вопрос, — проворчал Анборн, стягивая сапоги. — Боюсь, у меня нет на него ответа.
   — У вас есть дети?
   — Нет. — Выражение его лица и голос не изменились. — Мне бы не хотелось лишать тебя иллюзий, Рапсодия. Ты неплохо знаешь нашу семью, и тебе хорошо известно, что мы не страдаем склонностью к романтическим увлечениям. Да и фантастические выдумки относительно моих деда и бабки — настоящий вздор. Элинсинос соблазнила Меритина, представ перед ним в облике девушки, которую он рисовал в своих мечтах, — в этом ей помогло драконье чутье. К тому же Меритин на тот момент много лет провел в море. Она могла бы принять вид овцы, и он бы не совладал с собой.
   Анборн посмотрел на Рапсодию, не выдержал и рассмеялся.
   — Извини, дорогая, если я развеял твои иллюзии. И если я тебя не убедил, то добавлю, что Элинсинос его не любила. Он был первым серенном, которого она увидела, и ей захотелось, чтобы он стал ее собственностью. С самого начала секс и брак в нашей семье определялись властью и возможностью доминировать, и с тех пор ничего не изменилось. Да и вряд ли когда-нибудь изменится: кровь дракона очень сильна.
   Рапсодия тяжело вздохнула, по собственному опыту зная, что Анборн говорит правду.
   — Сожалею, что разочаровал тебя. Надеюсь, тебя не оскорбило то, что я сказал относительно Меритина.
   Она улеглась в постель, на нее неожиданно навалилась страшная усталость.
   — У меня нет никаких причин чувствовать себя оскорбленной. Речь ведь идет о вашем деде. Кроме того, будь на вашем месте Акмед, аналогия была бы куда неприятнее. Но поскольку сейчас я вряд ли в состоянии переносить рассуждения о сексуальных привычках мистического персонажа, который отдает предпочтение дуплам деревьев, расположенным на определенной высоте, то мне лучше всего поспать, если вы не возражаете.
   Анборн оглушительно расхохотался.
   — Весьма разумная мысль. Мне бы не хотелось окончательно тебя разочаровывать. К тому же последние несколько дней были не самыми легкими в твоей жизни, верно? Отдыхай, утром перевяжем твои раны. Я присмотрю за гладиатором, пока ты спишь, а завтра мы отправимся к Элендре.
   Рапсодия уже спала. Огонь ровно горел всю ночь, согревая маленький домик на лесной прогалине.

33

   Хагфорт
 
   Лорд Стивен засунул руку в самый дальний угол буфета и из последнего ряда вытащил заветную бутылку бренди.
   — Вот, — сказал он, протягивая ее Эши. — Раньше ты его любил.
   Эши улыбнулся.
   — Мне остается верить тебе на слово, поскольку я ничего не вижу. — Впрочем, дракон уже успел оценить качество бренди, как и всего остального, что находилось в винном погребе, и с одобрением отнесся к выбору Стивена.
   — Из Кандерра, естественно. — Стивен забрал бутылку обратно. — У него чудесный цвет и замечательный букет. Возле огня ты сможешь оценить его по достоинству.
   — Нет, — быстро возразил Эши. Отказ получился чересчур резким, и он почувствовал, как вздрогнул Стивен. — Извини. Давай поговорим здесь.
   Стивен пожал плечами:
   — Сегодня твой день рождения. И если ты хочешь провести его среди крыс в моем винном погребе, что же, я не против.
   — Я прекрасно себя здесь чувствую, — усмехнулся Эши. — Ты же знаешь мою семейку.
   Стивен рассмеялся и уселся на большую бочку, стоящую у стены. Взяв бутылку бренди попроще, он вытащил пробку и сделал большой глоток из горлышка.
   — К сожалению, здесь у меня нет бокалов. Так что придется делать праздничные возлияния прямо из бутылки, как и положено варварам вроде тебя.
   — Мне бокалы ни к чему.
   Эши осторожно вытащил пробку, удивляясь, как быстро вернулись к нему прежние навыки, а ведь он целых двадцать лет утолял жажду в лесных ручьях и уличных канавах. Он вдохнул тонкий аромат.
   — О, Стивен, ты сделал мне роскошный подарок.
   — Вот истинные слова. А теперь выпей и расскажи мне о том, что с тобой произошло.
   Эши уселся на бочку рядом со Стивеном, закрыл глаза и оперся спиной о стену, неохотно погружаясь в мрачные воспоминания, от которых ему помогла избавиться Рапсодия. Он спросил у своей интуиции, можно ли доверять Стивену, и дракон тут же принялся нашептывать ему об осторожности. Лишь с большим трудом Эши удалось заставить его замолчать.
   — Все началось в первый день лета. — Голос Эши неожиданно дрогнул — на него обрушились воспоминания.
   Стивен молча ждал, пока его друг справится с волнением. Наконец герцог не выдержал долгого молчания и заговорил шутливым тоном:
   — Я помню. Как и все истинно верующие, я в первую летнюю ночь участвовал во всенощных бдениях, предписанных нашей верой. Возможно, теперь ты поймешь свои ошибки и пересмотришь убеждения.
   Шутка помогла Эши отвлечься от мрачных воспоминаний, и он рассмеялся.
   — Ладно. Я отправился в Дом Памяти, потому что слышал, как отец разговаривал с Элендрой про ф’дора. Они каким-то образом узнали, что он там появится, причем будет особенно уязвим. Элендра собиралась уничтожить его. Когда она покинула дворец на дереве, я потребовал у Ллаурона разрешения помочь ей. Сначала он не хотел даже слушать меня, но потом понял, что мой план совсем неплох. Он решил больше никого в него не посвящать. Он — мы — преследовали демона с тех самых пор, как я себя помню. В этом состояла цель его жизни, и он передал ее мне.
   — Я помню, — негромко проговорил Стивен, глядя в потолок винного погреба. — Когда я отправился на обучение к Элендре, Ллаурон предупредил, чтобы я не соглашался стать в строй ее воинов, поскольку он имел какие-то свои планы относительно меня.
   — Мой отец считает, что все на Земле существуют только для того, чтобы служить его целям, — пробормотал Эши. — И хотя его цели благородны, безумно тяжело постоянно ощущать себя всего лишь инструментом в его руках. Но возвращаясь к той ночи, правда состоит в том, что я бы отправился туда, даже если бы он мне не разрешил. Ты же меня знал: я был безрассуден и упрям, и никакой цели в жизни.
   Стивен внимательно посмотрел на Эши.
   — А теперь она появилась?
   Эши вздохнул.
   — Не знаю. Мне казалось, что у меня есть цель.
   И его мысли обратились к Рапсодии, он вспомнил пустоту в ее глазах, когда они расставались, которую она всячески пыталась скрыть.
   «Я сберегу твои воспоминания, Ариа. Когда-нибудь мы сможем их разделить».
   «Нет. Возможно, они и станут моими, но тебе пора подумать об общих воспоминаниях с другой женщиной».
   «Завтра. А сегодня я останусь с тобой».
   Он закрыл глаза и выбросил эти мысли из головы.
   — Дальше я мало что помню. Я последовал за Элендрой в Дом Памяти. — Стивен кивнул. — Мне так и не удалось ее найти. Когда я подошел к внешним воротам Дома, там никого не оказалось, вокруг царила тишина смерти. Полночь, а значит, солнцестояние уже прошло. Тогда я не понимал, но демон больше не был уязвимым. Я не помню встречу с ф’дором и не могу сказать, кто он. Все скрывает темнота. Осталась лишь вспышка темного огня, а потом страшная, чудовищная боль, от которой может избавить лишь смерть. Он забрал часть моей души. Проник внутрь моего существа, распространяясь, словно лиана, вдоль позвоночника, вошел в грудь и попытался похитить мою сущность.