Страница:
Рапсодия улыбнулась столь драматическому окончанию речи Ллаурона и ответила:
— Нет, конечно.
— Замечательно. А теперь, дорогая, обещай мне, что по возвращении в мои владения в Гвинвуде ты сделаешь все, чтобы защитить Великое Белое Дерево. В качестве дара человеку, который всегда тобой восхищался.
Рапсодия с трудом сглотнула, но ничего не сказала. Огонь, уничтоживший Дом Памяти, был до определенной степени делом ее рук. Он помог уничтожить демонический корень, который вырос из корней юного дуба. Он вполне мог сжечь и это деревце, и Рапсодия сама не знала, что его спасло. Но она видела, что Ллаурону по каким-то причинам совершенно необходимо получить ее согласие защищать священный дуб, и она не смогла ему отказать.
— Хорошо, я попробую, — ответила она, улыбнувшись и поправляя плащ Главного жреца, соскользнувший с его плеча. — А вы в ответ должны мне пообещать, что будете больше думать о своем здоровье, Ллаурон. Ходить с голой шеей в такой холод нельзя, вы можете простудиться.
— Давай заключим сделку, — весело предложил Ллаурон. — Я надену шляпу, перчатки и замотаю шею шарфом, а ты пообещаешь мне сделать все, что в твоих силах, чтобы защитить Великое Белое Дерево от огня. По-моему, так чаши весов придут в равновесие. Согласна? — Он протянул Рапсодии руку.
Рапсодия удивленно на него посмотрела. О весах в равновесии она впервые услышала в Сорболде; возможно, это выражение используется гораздо шире, чем она себе представляла. В голове у нее зазвучало наводящее ужас повторяющееся слово: Товврик, Товврик, Товврик. Она невольно содрогнулась и заглянула в лицо Ллаурона, на котором застыло ожидание ответа. В его глазах, сияющих в ярком свете, было нечто такое, что вселяло в нее беспокойство, хотя его просьба показалась ей вполне разумной. Она задумалась на мгновение, затем пожала протянутую руку.
— Договорились. Однако я не собиралась возвращаться с вами в Круг, Ллаурон, — призналась она. — Мне действительно нужно в Илорк. Но я могу попробовать сделать все здесь, через корни этого дерева. Они связаны с корнями Великого Белого Дерева — так, по крайней мере, говорит Грунтор.
— Чудесно, — обрадованно заявил Ллаурон и, подойдя к своему коню, раскрыл седельную сумку, откуда вытащил перчатки, шляпу и шарф из мягкой некрашеной шерсти.
Рапсодия оглядела руины Дома Памяти, пытаясь избавиться от холода, сковывавшего тело и мысли, словно крепкий лед. Она подождала, пока Ллаурон оденется, затем подошла к юному деревцу.
— Вы знаете истинное имя Великого Белого Дерева? — спросила она.
Ллаурон несколько мгновений смотрел на нее, а потом покачал головой.
— Боюсь, что нет, — печально ответил он. — Это помешает тебе сотворить заклинание, которое защитит дерево?
Рапсодия тяжело вздохнула.
— Не знаю. Думаю, нет, — мне известно несколько имен, которыми его называют филиды и лирины, но истинное имя значительно облегчило бы мне задачу.
— Ничего не поделаешь, — только и проговорил Ллаурон, — придется воспользоваться тем, что у нас есть. Давай, дорогая. Я постараюсь тебе не мешать.
Рапсодия посмотрела на гладкие белые ветви, прислушалась к шепоту благоуханных цветов и закрыла глаза, чтобы настроиться на песнь ветра, сливающуюся с голосом самого дерева. Ту самую, что она слышала, когда они путешествовали с двумя болгами под землей по корням Сагии, давшего жизнь юному чуду. Мудрость и могущество наполняли мелодию, значительно более яркую и полную жизни, чем под землей; она раскрывалась медленно, ее тональность едва заметно менялась, воссоединяясь с торжественным гимном синего неба; ей не было нужды спешить, пытаясь угнаться за безумным миром, давшим приют сыну Сагии.
Рапсодия осторожно положила руку на ствол дерева, настроилась на его мелодию и запела, обращаясь к каждой из исходных стихий, кроме той единственной, от которой хотела его защитить. Она знала, что они обладают могущественной магией, и просила у них помощи:
— Боюсь, больше я ничего сделать не могу. И не знаю, получилось ли у меня что-нибудь.
Ллаурон ласково улыбнулся ей в ответ:
— Я уверен, что получилось. И благодарен тебе, дорогая.
Рапсодия кивнула и надела на голову капюшон.
— Не стоит меня благодарить. А теперь пора в путь. Нам предстоит дальняя дорога, и у нас еще много дел.
Они шли по тропе, ведя лошадей в поводу и останавливаясь время от времени, чтобы рассмотреть дорожные вехи, заросшие сорняками, погребенные под снегом, забытые людьми. Рапсодия прихватила с собой кинжал из драконьего когтя, но пользовалась им лишь затем, чтобы вскопать землю. Воспоминания о том, какую роль он сыграл в последние минуты жизни Джо, мешали ей относиться к нему как к оружию.
Она осторожно срезала замерзшие сорняки и колючий кустарник, которые закрывали мемориальные камни и доски. Ллаурон с теплой улыбкой наблюдал за ней. В каждом таком месте она пропела песнь исцеления, обращенную к полевым цветам, еще спавшим под снегом, с просьбой подарить им весной красоту. Сама тропа ее не трогала, она не встречалась с древними намерьенами и считала их диковинными и беспокойными людьми, но понимала, что для Ллаурона имеет большое значение ее желание почтить их память, и потому не стала предлагать ему повернуть назад, хотя ей очень этого хотелось.
Они пересекли ничем не отмеченную границу и вернулись в Наварн. По пути им все чаще стали попадаться заросшие колючими кустами, заброшенные памятники древней истории.
— Знаете, меня удивляет, что лорд Стивен ничего не делает, чтобы сохранить для будущих поколений напоминание о своих предках, — сказала Рапсодия, закончив очищать третью веху и убирая кинжал. — В конце концов, он же намерьенский историк.
— Быть правителем Орландана, да еще намерьеном, в наше время очень трудно. — Ллаурон наклонился, чтобы получше рассмотреть веху. — Королевскую линию еще признают, но война и преступления Энвин и Гвиллиама оставили очень глубокий след. Поведение Стивена отражает отношение многих намерьенов нового поколения: устроить в собственном замке небольшой музей можно, а все остальное, напоминающее о намерьенах, лучше предать забвению. Впрочем, скоро все изменится, верно, дорогая? Гвидион вернет нам право снова гордиться нашими предками.
— Не сомневаюсь, — очень серьезно ответила Рапсодия и вскочила в седло.
Укрывшись в зарослях деревьев к югу от тропы, Ларк жестом приказала всем сохранять тишину и прислушалась к затихающему топоту копыт.
Когда все стихло, она повернулась к своему отряду, состоящему из предателей-филидов, и кивнула.
— Ты готова, Мать?
Ларк снова кивнула.
— Хорошо, — проговорил Каддир, нервно теребивший край рясы. — Старайтесь держаться от него подальше. Нам нужно, чтобы он устал. Все понятно? — Молчаливые кивки были ему ответом. — Отлично. В путь.
50
— Нет, конечно.
— Замечательно. А теперь, дорогая, обещай мне, что по возвращении в мои владения в Гвинвуде ты сделаешь все, чтобы защитить Великое Белое Дерево. В качестве дара человеку, который всегда тобой восхищался.
Рапсодия с трудом сглотнула, но ничего не сказала. Огонь, уничтоживший Дом Памяти, был до определенной степени делом ее рук. Он помог уничтожить демонический корень, который вырос из корней юного дуба. Он вполне мог сжечь и это деревце, и Рапсодия сама не знала, что его спасло. Но она видела, что Ллаурону по каким-то причинам совершенно необходимо получить ее согласие защищать священный дуб, и она не смогла ему отказать.
— Хорошо, я попробую, — ответила она, улыбнувшись и поправляя плащ Главного жреца, соскользнувший с его плеча. — А вы в ответ должны мне пообещать, что будете больше думать о своем здоровье, Ллаурон. Ходить с голой шеей в такой холод нельзя, вы можете простудиться.
— Давай заключим сделку, — весело предложил Ллаурон. — Я надену шляпу, перчатки и замотаю шею шарфом, а ты пообещаешь мне сделать все, что в твоих силах, чтобы защитить Великое Белое Дерево от огня. По-моему, так чаши весов придут в равновесие. Согласна? — Он протянул Рапсодии руку.
Рапсодия удивленно на него посмотрела. О весах в равновесии она впервые услышала в Сорболде; возможно, это выражение используется гораздо шире, чем она себе представляла. В голове у нее зазвучало наводящее ужас повторяющееся слово: Товврик, Товврик, Товврик. Она невольно содрогнулась и заглянула в лицо Ллаурона, на котором застыло ожидание ответа. В его глазах, сияющих в ярком свете, было нечто такое, что вселяло в нее беспокойство, хотя его просьба показалась ей вполне разумной. Она задумалась на мгновение, затем пожала протянутую руку.
— Договорились. Однако я не собиралась возвращаться с вами в Круг, Ллаурон, — призналась она. — Мне действительно нужно в Илорк. Но я могу попробовать сделать все здесь, через корни этого дерева. Они связаны с корнями Великого Белого Дерева — так, по крайней мере, говорит Грунтор.
— Чудесно, — обрадованно заявил Ллаурон и, подойдя к своему коню, раскрыл седельную сумку, откуда вытащил перчатки, шляпу и шарф из мягкой некрашеной шерсти.
Рапсодия оглядела руины Дома Памяти, пытаясь избавиться от холода, сковывавшего тело и мысли, словно крепкий лед. Она подождала, пока Ллаурон оденется, затем подошла к юному деревцу.
— Вы знаете истинное имя Великого Белого Дерева? — спросила она.
Ллаурон несколько мгновений смотрел на нее, а потом покачал головой.
— Боюсь, что нет, — печально ответил он. — Это помешает тебе сотворить заклинание, которое защитит дерево?
Рапсодия тяжело вздохнула.
— Не знаю. Думаю, нет, — мне известно несколько имен, которыми его называют филиды и лирины, но истинное имя значительно облегчило бы мне задачу.
— Ничего не поделаешь, — только и проговорил Ллаурон, — придется воспользоваться тем, что у нас есть. Давай, дорогая. Я постараюсь тебе не мешать.
Рапсодия посмотрела на гладкие белые ветви, прислушалась к шепоту благоуханных цветов и закрыла глаза, чтобы настроиться на песнь ветра, сливающуюся с голосом самого дерева. Ту самую, что она слышала, когда они путешествовали с двумя болгами под землей по корням Сагии, давшего жизнь юному чуду. Мудрость и могущество наполняли мелодию, значительно более яркую и полную жизни, чем под землей; она раскрывалась медленно, ее тональность едва заметно менялась, воссоединяясь с торжественным гимном синего неба; ей не было нужды спешить, пытаясь угнаться за безумным миром, давшим приют сыну Сагии.
Рапсодия осторожно положила руку на ствол дерева, настроилась на его мелодию и запела, обращаясь к каждой из исходных стихий, кроме той единственной, от которой хотела его защитить. Она знала, что они обладают могущественной магией, и просила у них помощи:
Через несколько мгновений Рапсодия почувствовала, как ее песнь проникла внутрь ствола, наполнила его ветви и каждый ослепительно яркий цветок, стала постепенно уходить в землю, к корням. Она начала произносить имена, которыми филиды называли Великое Белое Дерево, в надежде направить свое заклинание на него:
Зеленая Земля у тебя под ногами, храни тебя,
Огромное Небо над твоими ветвями, укрой тебя,
Холодный ветер, укутай плащом,
Дождь, омой твое тело.
Огонь тебя не тронет.
Юное деревце ответило на ее призыв, а в следующее мгновение к нему присоединился глубокий, исполненный могучей силы голос, который мог принадлежать только Великому Белому Дереву. Его серебристые модуляции наполнили душу Рапсодии восторгом, вернули в прошлое, в давно ушедшее время, когда она впервые услышала пение Сагии, укрывшего ее, Акмеда и Грунтора от опасности и приведшего сюда, чтобы они начали новую жизнь в новом мире. Она вплела свою мелодию в музыку дерева и начала перечислять времена года, чтобы само Время встало на защиту Великого Белого Дерева:
Знак Начала, живи,
Мать Леса, цвети,
Храм Птиц, стой крепко на своих ногах.
Огонь тебя не тронет.
Гармония набрала силу, смешалась с песней исцеления, которую играла лютня, оставленная здесь год назад. Рапсодия довольно улыбнулась и повернулась к Ллаурону, с интересом за ней наблюдавшему.
Пусть прольется на тебя свет ранней весны
И согреет тепло летнего солнца,
Пусть украсят тебя алые листья.
Огонь тебя не тронет.
— Боюсь, больше я ничего сделать не могу. И не знаю, получилось ли у меня что-нибудь.
Ллаурон ласково улыбнулся ей в ответ:
— Я уверен, что получилось. И благодарен тебе, дорогая.
Рапсодия кивнула и надела на голову капюшон.
— Не стоит меня благодарить. А теперь пора в путь. Нам предстоит дальняя дорога, и у нас еще много дел.
Они шли по тропе, ведя лошадей в поводу и останавливаясь время от времени, чтобы рассмотреть дорожные вехи, заросшие сорняками, погребенные под снегом, забытые людьми. Рапсодия прихватила с собой кинжал из драконьего когтя, но пользовалась им лишь затем, чтобы вскопать землю. Воспоминания о том, какую роль он сыграл в последние минуты жизни Джо, мешали ей относиться к нему как к оружию.
Она осторожно срезала замерзшие сорняки и колючий кустарник, которые закрывали мемориальные камни и доски. Ллаурон с теплой улыбкой наблюдал за ней. В каждом таком месте она пропела песнь исцеления, обращенную к полевым цветам, еще спавшим под снегом, с просьбой подарить им весной красоту. Сама тропа ее не трогала, она не встречалась с древними намерьенами и считала их диковинными и беспокойными людьми, но понимала, что для Ллаурона имеет большое значение ее желание почтить их память, и потому не стала предлагать ему повернуть назад, хотя ей очень этого хотелось.
Они пересекли ничем не отмеченную границу и вернулись в Наварн. По пути им все чаще стали попадаться заросшие колючими кустами, заброшенные памятники древней истории.
— Знаете, меня удивляет, что лорд Стивен ничего не делает, чтобы сохранить для будущих поколений напоминание о своих предках, — сказала Рапсодия, закончив очищать третью веху и убирая кинжал. — В конце концов, он же намерьенский историк.
— Быть правителем Орландана, да еще намерьеном, в наше время очень трудно. — Ллаурон наклонился, чтобы получше рассмотреть веху. — Королевскую линию еще признают, но война и преступления Энвин и Гвиллиама оставили очень глубокий след. Поведение Стивена отражает отношение многих намерьенов нового поколения: устроить в собственном замке небольшой музей можно, а все остальное, напоминающее о намерьенах, лучше предать забвению. Впрочем, скоро все изменится, верно, дорогая? Гвидион вернет нам право снова гордиться нашими предками.
— Не сомневаюсь, — очень серьезно ответила Рапсодия и вскочила в седло.
Укрывшись в зарослях деревьев к югу от тропы, Ларк жестом приказала всем сохранять тишину и прислушалась к затихающему топоту копыт.
Когда все стихло, она повернулась к своему отряду, состоящему из предателей-филидов, и кивнула.
— Ты готова, Мать?
Ларк снова кивнула.
— Хорошо, — проговорил Каддир, нервно теребивший край рясы. — Старайтесь держаться от него подальше. Нам нужно, чтобы он устал. Все понятно? — Молчаливые кивки были ему ответом. — Отлично. В путь.
50
Дорога до Гвинвуда, пролегавшая по северо-западному Наварну, заняла три дня, причем в основном они ехали по холмам. Рапсодия видела, что Ллаурон устал, он почти не спал ночами и, казалось, плохо переносил холод. Он начал кашлять, а настойки из трав, которые она прихватила с собой, не помогали. Вечерами она пела ему песнь исцеления, и ему становилось немного лучше, но, когда вставало солнце, его снова сотрясали приступы жестокого кашля. Наконец Рапсодия приняла решение.
— Ллаурон, это безумие. Вы больны, и вам становится все хуже. Мы должны вернуться. Я приеду сюда весной и приведу в порядок все вехи и памятники на тропе.
— В этой части Наварна осталось всего три штуки, до них совсем близко. Давай займемся ими сегодня, а потом заедем к Стивену. Его замок недалеко отсюда, и я не сомневаюсь, что он успел по тебе соскучиться.
Рапсодия согласилась, что так будет разумнее всего. Ллаурон находился в ужасающем состоянии и не смог бы добраться до Гвинвуда, по крайней мере быстро, а Стивен обязательно позаботится о его здоровье и будет рад принять своих друзей в Хагфорте.
— Ладно. — Она поцеловала Ллаурона в щеку. — Но не надейтесь, что вам удастся уговорить меня продолжить наше занятие. Три вехи — и все. Я не хочу попасть в сильную бурю вроде той, что помешала отряду, который вы послали мне на выручку в Сорболд. Я предпочитаю иметь чистую совесть.
— Ты права, — не стал спорить Ллаурон, но в его глазах заплясали смешинки.
Они приводили в порядок каменную веху, на которой были выбиты имена первых поселенцев в Западном Наварне, когда Рапсодия вдруг почувствовала порыв ледяного ветра, налетевшего на маленькую поляну. Ллаурон стоял у нее за спиной, наблюдая за тем, как она расчищает основание памятника от упавших веток. Повернувшись, она увидела Каддира и выпрямилась как раз в тот момент, когда на поляну выехал отряд — четыре мужчины и одна женщина. Рапсодия быстро взглянула на Ллаурона. Женщину звали Ларк, и она была одной из жриц и травницей Ллаурона, у которой Рапсодия в свое время брала уроки.
Ллаурон нахмурился:
— Каддир, я думал, ты занимаешься подготовкой к дню весеннего равноденствия.
Каддир кивнул, и остальные филиды окружили Ллаурона с Рапсодией плотным кольцом.
— Я и занимаюсь. И намерен проследить за тем, чтобы церемония прошла под руководством нового Главного жреца.
Внутри у Рапсодии все похолодело.
— Это в каком смысле?
— А в таком, что он решил использовать древний ритуал передачи полномочий, дорогая, — ответил Ллаурон спокойно. — Он бросает мне вызов — по закону Буда-Кай.
Рука Рапсодии невольно скользнула к рукояти Звездного Горна. Буда-Кай — так филиды называли смертельный поединок за обладание верховной властью, ритуал, к которому не возвращались со времен Намерьенской войны. Ей рассказал о нем сам Ллаурон, когда давал уроки истории. Победитель признается Главным жрецом.
— Какие глупости! — повернулась она к Каддиру. — Вы же сами говорили, что этот обычай кажется вам варварским и ушедшим в прошлое, что никто ему сейчас не следует.
Каддир улыбнулся, и Рапсодия невольно содрогнулась. В его глазах появилось жестокое выражение, когда он произнес своим хорошо поставленным голосом:
— Мы оба занимаемся одним и тем же делом. Вы восстанавливаете древние памятники, повествующие о давно прошедших днях славы людей, лишенных чести, а я решил возродить ритуал, чтобы вернуть уважение религиозному ордену, который возглавляет недостойный человек из их числа. Какая ирония: Ларк будет моим секундантом. Похоже, у Ллаурона нет выбора, кроме как предложить эту роль вам. Мне жаль, что вам придется стать свидетельницей нашего поединка. Я бы с радостью избавил вас от столь неприятного зрелища, но тут уж ничего не поделаешь.
— О нет, Каддир, ничего у вас не выйдет, — заявила Рапсодия, и в ее голосе прозвучала едва сдерживаемая ярость. — Я на стороне Ллаурона. И прежде вам придется сразиться со мной.
— Извините, нам нужно поговорить, — обратился Ллаурон к Каддиру, и тот молча кивнул.
Главный жрец взял Рапсодию за руку и отвел ее в сторону зарослей берез.
— Рапсодия, мне жаль, что это случилось сейчас, мы с тобой так замечательно путешествовали и собирались провести вместе еще немного времени. Но боюсь, я должен ответить на вызов.
— Чушь! — вскричала Рапсодия и сердито посмотрела через плечо на Каддира и его небольшой отряд. — Какие глупцы! Назовите меня своей защитницей, и я сотру эту наглую улыбочку с его лица. А заодно у меня появится возможность расплатиться с ним за то, как отвратительно он со мной обращался, когда впервые привел к вам.
Ллаурон взял ее за плечи и улыбнулся, глядя в глаза.
— Нет, дорогая, я не стану делать ничего подобного. Разумеется, я благодарен тебе за твое стремление защитить мою жизнь.
— В каком смысле? — не поняла Рапсодия. — Вы ждете еще кого-нибудь? Эши или Анборна?
— Нет, я никого не жду. Я должен сам сразиться с Каддиром. Понимаешь, это одно из обязательств, которые накладывает на меня мой сан.
Голос Рапсодии звучал мягко, но в нем слышалось беспокойство:
— Ллаурон, это же смешно. Ваша сила в мудрости. Физически вы ему не соперник. А в мои обязанности как раз и входит выступать защитницей тех, кто нуждается в помощи. Вы не забыли про мой меч? Прошу вас, скажите Каддиру, что я буду сражаться с ним или с Ларк. Надеюсь, ублюдок не испугается в последний момент, я мечтаю отдать ему должок.
— Рапсодия, послушай меня. — Голос Ллаурона стал более строгим. — Я не буду называть тебя своей защитницей. Ты не понимаешь всех сложностей моего положения как Главного жреца ордена филидов. Я должен сам, в одиночку, сразиться с Каддиром. Однако я хочу тебя кое о чем попросить.
— Я слушаю.
— Будь моим секундантом и расскажи всем о том, что здесь произошло. Постарайся ничего не упустить, ни одной, даже мельчайшей подробности. От этого зависит судьба ордена филидов. Ты ведь Дающая Имя и не можешь солгать.
— Разумеется, но…
— А еще я хочу, чтобы ты поклялась на своем мече, что не будешь вмешиваться ни в коем случае. Ты должна остаться в стороне.
— Вы сошли с ума? — не выдержала Рапсодия. — Ллаурон, я прошла специальную подготовку, вы сами этого хотели. Происходящее лишено смысла. Вы устали и больны. Прошу вас, откажитесь от поединка или позвольте мне разобраться с ними.
— Рапсодия, у нас мало времени. Выслушай меня: либо ты дашь слово не вмешиваться, либо мне придется заставить тебя уйти. Моя магия сильнее твоей, дорогая. Я отправлю тебя на границу леса, и тогда мне придется сражаться с ними в одиночку, без друга, и никто не сможет рассказать о том, что здесь произойдет. Неужели ты готова так со мной поступить, Рапсодия? Неужели ты, Дающая Имя, лиринская Певица, лишишь меня друга в последние мгновения моей жизни?
Рапсодия поняла, что дрожит.
— Нет.
— Так я и думал. — Лицо Ллаурона снова смягчилось. — Я очень ценю твое желание помочь, но то, что сейчас должно произойти, предопределено, и ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты осквернишь мои святыни, если нарушишь клятву и попытаешься вмешаться. Ты меня поняла?
Рапсодия опустила глаза, в которых стояли слезы.
— Да.
— Хорошо. В таком случае мы принимаем вызов. Рапсодия предприняла последнюю попытку.
— По крайней мере, отложите поединок, — задыхаясь, прошептала она. — Пожалуйста, Ллаурон, попросите отсрочить его ненадолго. Отдохните, восстановите силы.
Ллаурон рассмеялся и погладил ее по щеке морщинистой рукой.
— Ты такая красавица, дорогая, — сказал он, не обращая внимания на ее слезы.
— Пожалуйста, прошу вас, Ллаурон.
Глядя в ее зеленые глаза, наполненные слезами, Ллаурон представил себе лес, омытый дождем, и снова улыбнулся.
— Мой сын счастливчик, — ласково проговорил он, и в его голосе Рапсодия услышала искреннее восхищение.
— Я больше не встречаюсь с вашим сыном, Ллаурон. Я выполнила вашу просьбу. Мы расстались.
— Какое безобразие, — удивленно заявил Ллаурон, словно обращаясь к самому себе. — И это после того, как я лично благословил его. Позор! Мне очень жаль, милая.
Рапсодия почувствовала, как у нее сжимается сердце. Слова Ллаурона, произнесенные с самыми благими намерениями, причинили ей боль. Если он не против ее отношений со своим сыном, значит, сам Эши посчитал ее недостойной. Она заставила себя успокоиться и вытащила меч.
— Я еще раз прошу вас: измените свое решение, — проговорила она. — Боюсь, мне придется стать свидетельницей вашей смерти, а я поклялась защищать вас ценой собственной жизни. Я буду виновна в вашей гибели.
— Я освобождаю тебя от твоего обещания, — торжественно произнес Ллаурон. — И прошу только одного.
Она кивнула.
— Если я умру, предай мое тело звездам и огню. Сложи погребальный костер прямо здесь, не стоит возвращать меня к Дереву. Воспользуйся Звездным Горном, чтобы освободить мою душу и зажечь огонь от звезд. Да, и еще: я буду тебе очень признателен, если ты споешь для меня Песнь Ухода. — Он провел рукой по золотому локону, выбившемуся из-под черной ленты.
Рапсодия не выдержала и разрыдалась.
— Пожалуйста, не делайте этого.
— Все, Рапсодия, хватит. Ну, улыбнись, милая. — Ллаурон стоял, опираясь на белый посох, на конце которого сверкал в лучах зимнего солнца зеленый листок. — Преклони колени и протяни меч.
Рапсодия проглотила слезы и, охваченная ужасом, опустилась на колени, держа меч перед собой острием в землю.
— Я хочу, чтобы ты поклялась всем, что для тебя свято, своей жизнью и своим мечом, что подчинишься моему приказу и не будешь вмешиваться в мой поединок с Каддиром, — проговорил Ллаурон.
Его глаза блестели в ярком свете прозрачного зимнего дня. Он ждал ответа.
Спустя короткое мгновение Рапсодия сказала:
— Я клянусь.
На лице Ллаурона появилась победоносная улыбка, но Рапсодия, чей взгляд был устремлен в землю, ее не заметила.
— Прекрасно, очень хорошо. И ты зажжешь для меня погребальный костер своим мечом?
— Вы не надеетесь победить? — подняв глаза, спросила Рапсодия, и в ее словах прозвучала такая грусть, что на глаза Ллаурону навернулись слезы.
— Как раз наоборот, дорогая, — уверенно заявил он. — Я рассчитываю только на победу.
Эши, у которого от ярости дрожали руки, наблюдал за происходящим, спрятавшись между деревьями неподалеку от поляны. Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься вперед и, выхватив свой меч, не прикончить их всех на месте. Даже на расстоянии он чувствовал боль Рапсодии, и внутри у него все сжималось. Он распахнул самые глубины своей души, ту ее часть, что была связана с ней, стремясь поддержать ее и успокоить, хотя и знал, что сейчас ему до нее не дотянуться.
Дракон, живущий в его крови, возмущенно ворчал; впрочем, он сердился с тех самых пор, как они сюда пришли. В мозгу Эши метались его слова, от которых ему становилось еще тяжелее.
«Ей больно, — шептал дракон. — Наше сокровище страдает, она плачет».
Если позволить гневу выйти из-под контроля, он уже не сможет больше сдерживать ярость дракона.
Он заставлял себя не думать об этом, но у него ничего не получалось. Однако в тот момент, когда его начала захлестывать страшная дикая ярость, его обострившиеся чувства уловили какое-то движение. Он бросился к границе лесной поляны и чуть не задохнулся от ужаса.
Над вершинами деревьев стлался белый дым, устремлявшийся в небо, почерневшее от негодования.
Дерево в беде.
Гнев, который Эши с таким трудом подавлял, превратился в полыхающий костер. Он знал, что это сделано для того, чтобы отвлечь его, помешать прийти на помощь Ллаурону. Какая бессмысленная глупость!
Понимая, что, если он выпустит на волю свой гнев, люди на поляне мгновенно узнают о его присутствии, Эши погасил рвущееся наружу рычание, но земля все равно услышала его и содрогнулась, и лес ей ответил. Эши знал, что Рапсодия почувствовала боль земли, и пожалел ее, но ничего не мог с собой поделать.
Точно ураган, он промчался сквозь низкорослые кусты, притягивая к себе силу стихий, вбирая волшебство воздуха и земли; становясь сильнее, он летел вперед, как могучая приливная волна, которая не отступит ни перед чем. Эши знал, что те, кто предпринял отвлекающий маневр, дорого заплатят за свое участие в заговоре Каддира: им не видать обещанной награды.
Ллаурон дал Рапсодии несколько секунд, чтобы она собралась с силами, а затем они вернулись на поляну, где их ждал Каддир. Она посмотрела на предателя с нескрываемым презрением, но дала себе слово, что, как бы ни разворачивались события, она будет держать себя в руках и перенесет это испытание мужественно.
— Итак, Каддир, Рапсодия согласилась не вмешиваться.
— Рад слышать. Мне с вами нечего делить, Рапсодия.
— Сегодня, — ответила Рапсодия, и, хотя ее голос звучал совершенно спокойно, только дурак не понял бы, что она имела в виду. — Но наш день еще придет.
— Вы желаете сотворить молитву? — обратился Каддир к Ллаурону. — Я свои произнес, пока вы разговаривали.
— Да. — В тоне Ллаурона не было и намека на враждебность. — Извините, я скоро вернусь.
Когда пожилой священник удалился, Каддир окинул Рапсодию взглядом и, убедившись, что она полностью владеет собой, направился к ней. Он сразу заметил, как она отвела глаза, и остался доволен, посчитав это знаком почтения. Каддир надеялся, что после сегодняшнего дня она будет демонстрировать ему уважение значительно чаще, чем прежде.
На клинке заиграли солнечные блики, и Каддир встал как вкопанный: острие Звездного Горна вонзилось в землю на волосок от носков его сапог. Каддир испуганно замер, ему вдруг показалось, будто его с ног до головы окатила волна наводящего ужас холода. Пытаясь прийти в себя, он вдруг сообразил, что не заметил, когда Рапсодия успела вытащить свой меч.
Рапсодия по-прежнему смотрела себе под ноги.
— Мне не о чем с вами разговаривать.
Каддир с трудом сглотнул и постарался произнести свою речь как можно спокойнее: будущая служанка не должна видеть, что хозяин задыхается от страха.
— Какая враждебность! — Его голос звучал ласково и одновременно укоризненно. — С чего вы так разозлились, дорогая? Наш спор не имеет к вам никакого отношения, это всего лишь древний обычай, ритуал передачи права возглавить орден. Я уверен, Ллаурон вам о нем рассказывал. Происходящее вовсе не означает, что мы с ним враги. Так наш орден выбирает нового Главного жреца. Во главе филидов должен стоять более молодой и сильный человек.
— Какая ирония! — Рапсодия продолжала смотреть себе под ноги. — А какой ритуал вы бы совершили, чтобы доказать ему свою верность, Каддир? Торжественно сожгли бы его дом, пока он спит?
В глазах Главного целителя появилось холодное выражение.
— Вы меня оскорбляете.
Когда Рапсодия встретилась с ним взглядом, Каддир невольно отшатнулся: ее глаза полыхали огнем, зеленым, словно юные побеги весной, грозившим сжечь все вокруг дотла.
— По сравнению с тем, что я на самом деле хотела бы вам сказать, это почти похвала, но я не намерена — в отличие от вас — позорить Ллаурона. И вы еще заявляете, будто вас оскорбили. Знаете что, Каддир, вы, видно, не слишком высокого мнения о моем уме, если рассчитываете, будто я поверю в ваши россказни про ритуалы и обычаи. Неужели вы думаете, что я не знаю, как сейчас принято передавать власть в ордене филидов? Ллаурона выбрали Главным жрецом по закону Наследования, а вас назвали его Наследником. Никто из уважающих себя членов ордена не будет считать вызов, брошенный пожилому человеку, возвращающемуся домой после долгого и тяжелого путешествия, правомочным, а результат поединка — законным. Мне казалось, что филиды в первую очередь ценят мудрость и честь, а физическое превосходство ставят лишь на второе место. Какая мерзость!
Каддир сумел справиться со своим гневом.
— Мне жаль, что вы так относитесь к происходящему, Рапсодия. Как мне кажется, за то короткое время, что мы с вами знакомы, я не дал вам повода испытывать ко мне враждебность. Я подобрал вас, когда вы находились в весьма сложном положении, я давал вам уроки целительства. Разве я совершил хоть что-нибудь, заслуживающее столь агрессивного отношения с вашей стороны?
— А как насчет того, что вы бросили меня в Сорболде? — прищурившись, поинтересовалась Рапсодия. — Вы оставили меня умирать в зимнем лесу. Об этом вы забыли? А ведь прошло совсем мало времени.
На лице Каддира появилось недоумение.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
Вслушиваясь в ясные, прозрачные интонации его голоса, Рапсодия поняла, что он говорит правду или думает, что говорит правду. Но в этот момент она увидела Ллаурона, возвращающегося на поляну, и ярость в ее взгляде сменилась беспокойством. Она снова посмотрела на Каддира.
— Не делайте этого, — быстро проговорила она. — Прошу вас.
Каддир не сводил с нее взгляда, и она почувствовала, что его охватывает желание. А вдруг он предложит ей пойти на компромисс? Рапсодия очень на это рассчитывала, поскольку в таком случае у нее появится повод прикончить его прямо сейчас. Впрочем, в следующее мгновение словно разорвалась волшебная цепь, глаза Каддира прояснились и стали жесткими. Он повернулся к Главному жрецу:
— Ллаурон, это безумие. Вы больны, и вам становится все хуже. Мы должны вернуться. Я приеду сюда весной и приведу в порядок все вехи и памятники на тропе.
— В этой части Наварна осталось всего три штуки, до них совсем близко. Давай займемся ими сегодня, а потом заедем к Стивену. Его замок недалеко отсюда, и я не сомневаюсь, что он успел по тебе соскучиться.
Рапсодия согласилась, что так будет разумнее всего. Ллаурон находился в ужасающем состоянии и не смог бы добраться до Гвинвуда, по крайней мере быстро, а Стивен обязательно позаботится о его здоровье и будет рад принять своих друзей в Хагфорте.
— Ладно. — Она поцеловала Ллаурона в щеку. — Но не надейтесь, что вам удастся уговорить меня продолжить наше занятие. Три вехи — и все. Я не хочу попасть в сильную бурю вроде той, что помешала отряду, который вы послали мне на выручку в Сорболд. Я предпочитаю иметь чистую совесть.
— Ты права, — не стал спорить Ллаурон, но в его глазах заплясали смешинки.
Они приводили в порядок каменную веху, на которой были выбиты имена первых поселенцев в Западном Наварне, когда Рапсодия вдруг почувствовала порыв ледяного ветра, налетевшего на маленькую поляну. Ллаурон стоял у нее за спиной, наблюдая за тем, как она расчищает основание памятника от упавших веток. Повернувшись, она увидела Каддира и выпрямилась как раз в тот момент, когда на поляну выехал отряд — четыре мужчины и одна женщина. Рапсодия быстро взглянула на Ллаурона. Женщину звали Ларк, и она была одной из жриц и травницей Ллаурона, у которой Рапсодия в свое время брала уроки.
Ллаурон нахмурился:
— Каддир, я думал, ты занимаешься подготовкой к дню весеннего равноденствия.
Каддир кивнул, и остальные филиды окружили Ллаурона с Рапсодией плотным кольцом.
— Я и занимаюсь. И намерен проследить за тем, чтобы церемония прошла под руководством нового Главного жреца.
Внутри у Рапсодии все похолодело.
— Это в каком смысле?
— А в таком, что он решил использовать древний ритуал передачи полномочий, дорогая, — ответил Ллаурон спокойно. — Он бросает мне вызов — по закону Буда-Кай.
Рука Рапсодии невольно скользнула к рукояти Звездного Горна. Буда-Кай — так филиды называли смертельный поединок за обладание верховной властью, ритуал, к которому не возвращались со времен Намерьенской войны. Ей рассказал о нем сам Ллаурон, когда давал уроки истории. Победитель признается Главным жрецом.
— Какие глупости! — повернулась она к Каддиру. — Вы же сами говорили, что этот обычай кажется вам варварским и ушедшим в прошлое, что никто ему сейчас не следует.
Каддир улыбнулся, и Рапсодия невольно содрогнулась. В его глазах появилось жестокое выражение, когда он произнес своим хорошо поставленным голосом:
— Мы оба занимаемся одним и тем же делом. Вы восстанавливаете древние памятники, повествующие о давно прошедших днях славы людей, лишенных чести, а я решил возродить ритуал, чтобы вернуть уважение религиозному ордену, который возглавляет недостойный человек из их числа. Какая ирония: Ларк будет моим секундантом. Похоже, у Ллаурона нет выбора, кроме как предложить эту роль вам. Мне жаль, что вам придется стать свидетельницей нашего поединка. Я бы с радостью избавил вас от столь неприятного зрелища, но тут уж ничего не поделаешь.
— О нет, Каддир, ничего у вас не выйдет, — заявила Рапсодия, и в ее голосе прозвучала едва сдерживаемая ярость. — Я на стороне Ллаурона. И прежде вам придется сразиться со мной.
— Извините, нам нужно поговорить, — обратился Ллаурон к Каддиру, и тот молча кивнул.
Главный жрец взял Рапсодию за руку и отвел ее в сторону зарослей берез.
— Рапсодия, мне жаль, что это случилось сейчас, мы с тобой так замечательно путешествовали и собирались провести вместе еще немного времени. Но боюсь, я должен ответить на вызов.
— Чушь! — вскричала Рапсодия и сердито посмотрела через плечо на Каддира и его небольшой отряд. — Какие глупцы! Назовите меня своей защитницей, и я сотру эту наглую улыбочку с его лица. А заодно у меня появится возможность расплатиться с ним за то, как отвратительно он со мной обращался, когда впервые привел к вам.
Ллаурон взял ее за плечи и улыбнулся, глядя в глаза.
— Нет, дорогая, я не стану делать ничего подобного. Разумеется, я благодарен тебе за твое стремление защитить мою жизнь.
— В каком смысле? — не поняла Рапсодия. — Вы ждете еще кого-нибудь? Эши или Анборна?
— Нет, я никого не жду. Я должен сам сразиться с Каддиром. Понимаешь, это одно из обязательств, которые накладывает на меня мой сан.
Голос Рапсодии звучал мягко, но в нем слышалось беспокойство:
— Ллаурон, это же смешно. Ваша сила в мудрости. Физически вы ему не соперник. А в мои обязанности как раз и входит выступать защитницей тех, кто нуждается в помощи. Вы не забыли про мой меч? Прошу вас, скажите Каддиру, что я буду сражаться с ним или с Ларк. Надеюсь, ублюдок не испугается в последний момент, я мечтаю отдать ему должок.
— Рапсодия, послушай меня. — Голос Ллаурона стал более строгим. — Я не буду называть тебя своей защитницей. Ты не понимаешь всех сложностей моего положения как Главного жреца ордена филидов. Я должен сам, в одиночку, сразиться с Каддиром. Однако я хочу тебя кое о чем попросить.
— Я слушаю.
— Будь моим секундантом и расскажи всем о том, что здесь произошло. Постарайся ничего не упустить, ни одной, даже мельчайшей подробности. От этого зависит судьба ордена филидов. Ты ведь Дающая Имя и не можешь солгать.
— Разумеется, но…
— А еще я хочу, чтобы ты поклялась на своем мече, что не будешь вмешиваться ни в коем случае. Ты должна остаться в стороне.
— Вы сошли с ума? — не выдержала Рапсодия. — Ллаурон, я прошла специальную подготовку, вы сами этого хотели. Происходящее лишено смысла. Вы устали и больны. Прошу вас, откажитесь от поединка или позвольте мне разобраться с ними.
— Рапсодия, у нас мало времени. Выслушай меня: либо ты дашь слово не вмешиваться, либо мне придется заставить тебя уйти. Моя магия сильнее твоей, дорогая. Я отправлю тебя на границу леса, и тогда мне придется сражаться с ними в одиночку, без друга, и никто не сможет рассказать о том, что здесь произойдет. Неужели ты готова так со мной поступить, Рапсодия? Неужели ты, Дающая Имя, лиринская Певица, лишишь меня друга в последние мгновения моей жизни?
Рапсодия поняла, что дрожит.
— Нет.
— Так я и думал. — Лицо Ллаурона снова смягчилось. — Я очень ценю твое желание помочь, но то, что сейчас должно произойти, предопределено, и ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты осквернишь мои святыни, если нарушишь клятву и попытаешься вмешаться. Ты меня поняла?
Рапсодия опустила глаза, в которых стояли слезы.
— Да.
— Хорошо. В таком случае мы принимаем вызов. Рапсодия предприняла последнюю попытку.
— По крайней мере, отложите поединок, — задыхаясь, прошептала она. — Пожалуйста, Ллаурон, попросите отсрочить его ненадолго. Отдохните, восстановите силы.
Ллаурон рассмеялся и погладил ее по щеке морщинистой рукой.
— Ты такая красавица, дорогая, — сказал он, не обращая внимания на ее слезы.
— Пожалуйста, прошу вас, Ллаурон.
Глядя в ее зеленые глаза, наполненные слезами, Ллаурон представил себе лес, омытый дождем, и снова улыбнулся.
— Мой сын счастливчик, — ласково проговорил он, и в его голосе Рапсодия услышала искреннее восхищение.
— Я больше не встречаюсь с вашим сыном, Ллаурон. Я выполнила вашу просьбу. Мы расстались.
— Какое безобразие, — удивленно заявил Ллаурон, словно обращаясь к самому себе. — И это после того, как я лично благословил его. Позор! Мне очень жаль, милая.
Рапсодия почувствовала, как у нее сжимается сердце. Слова Ллаурона, произнесенные с самыми благими намерениями, причинили ей боль. Если он не против ее отношений со своим сыном, значит, сам Эши посчитал ее недостойной. Она заставила себя успокоиться и вытащила меч.
— Я еще раз прошу вас: измените свое решение, — проговорила она. — Боюсь, мне придется стать свидетельницей вашей смерти, а я поклялась защищать вас ценой собственной жизни. Я буду виновна в вашей гибели.
— Я освобождаю тебя от твоего обещания, — торжественно произнес Ллаурон. — И прошу только одного.
Она кивнула.
— Если я умру, предай мое тело звездам и огню. Сложи погребальный костер прямо здесь, не стоит возвращать меня к Дереву. Воспользуйся Звездным Горном, чтобы освободить мою душу и зажечь огонь от звезд. Да, и еще: я буду тебе очень признателен, если ты споешь для меня Песнь Ухода. — Он провел рукой по золотому локону, выбившемуся из-под черной ленты.
Рапсодия не выдержала и разрыдалась.
— Пожалуйста, не делайте этого.
— Все, Рапсодия, хватит. Ну, улыбнись, милая. — Ллаурон стоял, опираясь на белый посох, на конце которого сверкал в лучах зимнего солнца зеленый листок. — Преклони колени и протяни меч.
Рапсодия проглотила слезы и, охваченная ужасом, опустилась на колени, держа меч перед собой острием в землю.
— Я хочу, чтобы ты поклялась всем, что для тебя свято, своей жизнью и своим мечом, что подчинишься моему приказу и не будешь вмешиваться в мой поединок с Каддиром, — проговорил Ллаурон.
Его глаза блестели в ярком свете прозрачного зимнего дня. Он ждал ответа.
Спустя короткое мгновение Рапсодия сказала:
— Я клянусь.
На лице Ллаурона появилась победоносная улыбка, но Рапсодия, чей взгляд был устремлен в землю, ее не заметила.
— Прекрасно, очень хорошо. И ты зажжешь для меня погребальный костер своим мечом?
— Вы не надеетесь победить? — подняв глаза, спросила Рапсодия, и в ее словах прозвучала такая грусть, что на глаза Ллаурону навернулись слезы.
— Как раз наоборот, дорогая, — уверенно заявил он. — Я рассчитываю только на победу.
Эши, у которого от ярости дрожали руки, наблюдал за происходящим, спрятавшись между деревьями неподалеку от поляны. Он с трудом сдерживался, чтобы не броситься вперед и, выхватив свой меч, не прикончить их всех на месте. Даже на расстоянии он чувствовал боль Рапсодии, и внутри у него все сжималось. Он распахнул самые глубины своей души, ту ее часть, что была связана с ней, стремясь поддержать ее и успокоить, хотя и знал, что сейчас ему до нее не дотянуться.
Дракон, живущий в его крови, возмущенно ворчал; впрочем, он сердился с тех самых пор, как они сюда пришли. В мозгу Эши метались его слова, от которых ему становилось еще тяжелее.
«Ей больно, — шептал дракон. — Наше сокровище страдает, она плачет».
Если позволить гневу выйти из-под контроля, он уже не сможет больше сдерживать ярость дракона.
Он заставлял себя не думать об этом, но у него ничего не получалось. Однако в тот момент, когда его начала захлестывать страшная дикая ярость, его обострившиеся чувства уловили какое-то движение. Он бросился к границе лесной поляны и чуть не задохнулся от ужаса.
Над вершинами деревьев стлался белый дым, устремлявшийся в небо, почерневшее от негодования.
Дерево в беде.
Гнев, который Эши с таким трудом подавлял, превратился в полыхающий костер. Он знал, что это сделано для того, чтобы отвлечь его, помешать прийти на помощь Ллаурону. Какая бессмысленная глупость!
Понимая, что, если он выпустит на волю свой гнев, люди на поляне мгновенно узнают о его присутствии, Эши погасил рвущееся наружу рычание, но земля все равно услышала его и содрогнулась, и лес ей ответил. Эши знал, что Рапсодия почувствовала боль земли, и пожалел ее, но ничего не мог с собой поделать.
Точно ураган, он промчался сквозь низкорослые кусты, притягивая к себе силу стихий, вбирая волшебство воздуха и земли; становясь сильнее, он летел вперед, как могучая приливная волна, которая не отступит ни перед чем. Эши знал, что те, кто предпринял отвлекающий маневр, дорого заплатят за свое участие в заговоре Каддира: им не видать обещанной награды.
Ллаурон дал Рапсодии несколько секунд, чтобы она собралась с силами, а затем они вернулись на поляну, где их ждал Каддир. Она посмотрела на предателя с нескрываемым презрением, но дала себе слово, что, как бы ни разворачивались события, она будет держать себя в руках и перенесет это испытание мужественно.
— Итак, Каддир, Рапсодия согласилась не вмешиваться.
— Рад слышать. Мне с вами нечего делить, Рапсодия.
— Сегодня, — ответила Рапсодия, и, хотя ее голос звучал совершенно спокойно, только дурак не понял бы, что она имела в виду. — Но наш день еще придет.
— Вы желаете сотворить молитву? — обратился Каддир к Ллаурону. — Я свои произнес, пока вы разговаривали.
— Да. — В тоне Ллаурона не было и намека на враждебность. — Извините, я скоро вернусь.
Когда пожилой священник удалился, Каддир окинул Рапсодию взглядом и, убедившись, что она полностью владеет собой, направился к ней. Он сразу заметил, как она отвела глаза, и остался доволен, посчитав это знаком почтения. Каддир надеялся, что после сегодняшнего дня она будет демонстрировать ему уважение значительно чаще, чем прежде.
На клинке заиграли солнечные блики, и Каддир встал как вкопанный: острие Звездного Горна вонзилось в землю на волосок от носков его сапог. Каддир испуганно замер, ему вдруг показалось, будто его с ног до головы окатила волна наводящего ужас холода. Пытаясь прийти в себя, он вдруг сообразил, что не заметил, когда Рапсодия успела вытащить свой меч.
Рапсодия по-прежнему смотрела себе под ноги.
— Мне не о чем с вами разговаривать.
Каддир с трудом сглотнул и постарался произнести свою речь как можно спокойнее: будущая служанка не должна видеть, что хозяин задыхается от страха.
— Какая враждебность! — Его голос звучал ласково и одновременно укоризненно. — С чего вы так разозлились, дорогая? Наш спор не имеет к вам никакого отношения, это всего лишь древний обычай, ритуал передачи права возглавить орден. Я уверен, Ллаурон вам о нем рассказывал. Происходящее вовсе не означает, что мы с ним враги. Так наш орден выбирает нового Главного жреца. Во главе филидов должен стоять более молодой и сильный человек.
— Какая ирония! — Рапсодия продолжала смотреть себе под ноги. — А какой ритуал вы бы совершили, чтобы доказать ему свою верность, Каддир? Торжественно сожгли бы его дом, пока он спит?
В глазах Главного целителя появилось холодное выражение.
— Вы меня оскорбляете.
Когда Рапсодия встретилась с ним взглядом, Каддир невольно отшатнулся: ее глаза полыхали огнем, зеленым, словно юные побеги весной, грозившим сжечь все вокруг дотла.
— По сравнению с тем, что я на самом деле хотела бы вам сказать, это почти похвала, но я не намерена — в отличие от вас — позорить Ллаурона. И вы еще заявляете, будто вас оскорбили. Знаете что, Каддир, вы, видно, не слишком высокого мнения о моем уме, если рассчитываете, будто я поверю в ваши россказни про ритуалы и обычаи. Неужели вы думаете, что я не знаю, как сейчас принято передавать власть в ордене филидов? Ллаурона выбрали Главным жрецом по закону Наследования, а вас назвали его Наследником. Никто из уважающих себя членов ордена не будет считать вызов, брошенный пожилому человеку, возвращающемуся домой после долгого и тяжелого путешествия, правомочным, а результат поединка — законным. Мне казалось, что филиды в первую очередь ценят мудрость и честь, а физическое превосходство ставят лишь на второе место. Какая мерзость!
Каддир сумел справиться со своим гневом.
— Мне жаль, что вы так относитесь к происходящему, Рапсодия. Как мне кажется, за то короткое время, что мы с вами знакомы, я не дал вам повода испытывать ко мне враждебность. Я подобрал вас, когда вы находились в весьма сложном положении, я давал вам уроки целительства. Разве я совершил хоть что-нибудь, заслуживающее столь агрессивного отношения с вашей стороны?
— А как насчет того, что вы бросили меня в Сорболде? — прищурившись, поинтересовалась Рапсодия. — Вы оставили меня умирать в зимнем лесу. Об этом вы забыли? А ведь прошло совсем мало времени.
На лице Каддира появилось недоумение.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
Вслушиваясь в ясные, прозрачные интонации его голоса, Рапсодия поняла, что он говорит правду или думает, что говорит правду. Но в этот момент она увидела Ллаурона, возвращающегося на поляну, и ярость в ее взгляде сменилась беспокойством. Она снова посмотрела на Каддира.
— Не делайте этого, — быстро проговорила она. — Прошу вас.
Каддир не сводил с нее взгляда, и она почувствовала, что его охватывает желание. А вдруг он предложит ей пойти на компромисс? Рапсодия очень на это рассчитывала, поскольку в таком случае у нее появится повод прикончить его прямо сейчас. Впрочем, в следующее мгновение словно разорвалась волшебная цепь, глаза Каддира прояснились и стали жесткими. Он повернулся к Главному жрецу: