Хейер Джорджетт. Миражи любви

   – Ну, уж если вы договорились, то должен вас предупредить, Эстаси, он очень решительный мужчина, может быть, даже слишком. Я никак не предполагал, что вы оба окажетесь настолько сговорчивыми. Сильвестр просто чудовищен, абсолютно чудовищен! Трудно поверить, что он на самом деле умирает. Мир без Сильвестра! Да это просто невозможно!
   – Это будет действительно странно, – холодно заметил Шилд.
   Эстаси с пренебрежением взглянула на Красавчика:
   – А мне кажется странным, что вы станете лордом Левенхэмом, очень странным!
   Воцарилось молчание. Красавчик как-то по-особенному взглянул на сэра Тристрама, а потом сказал:
   – Ах! Да, но, видите ли, я не стану лордом Левенхэмом. Мой дорогой Тристрам, пожалуйста, я прошу вас, попробуйте мой табак и выскажите свое мнение о нем. Я добавил в свою старую смесь немного макубы. Ну как, я был прав?
   – Не мне судить об этом, – ответил Шилд, беря щепотку. – Но он кажется мне довольно хорошим.
   Эстаси нахмурилась:
   – Но я не понимаю! Почему вы не станете лордом Левенхэмом?
   Красавчик галантно повернулся к ней:
   – Да, Эстаси, я ведь не внук Сильвестра, а всего только его внучатый племянник.
   – Но если нет внука, то наследником становитесь вы?
   – Совершенно верно, но дело в том, что внук существует, дорогая кузина. Вы не знали этого?
   – Конечно, я знаю, что был Людовик, но ведь он мертв!
   – Кто вам сказал, что Людовик мертв? – строго спросил Шилд, глядя на нее из-под насупленных бровей.
   Эстаси развела руками:
   – Да дедушка, естественно! И очень интересно, почему он так упорно не желает, чтобы о внуке говорили в его присутствии. Это несомненно какая-то тайна, и, как я думаю, очень романтичная.
   – Здесь вовсе нет никакой тайны, – возразил Шилд. – И уж конечно, никакой романтики! Людовик – необузданный молодой человек, который имел глупость ввязаться в ряд приключений с убийствами. В конце концов ему пришлось бежать из страны.
   – Убийства! – воскликнула Эстаси. – Вы хотите сказать, что он убил кого-то на дуэли?
   – Нет. Не на дуэли.
   – Но, Тристрам, – спокойно заметил Красавчик, – вы не должны забывать, что Людовик – именно тот человек, который, по общему мнению, застрелил Мэтью Планкетта. Я лично никогда в это не верил и не верю до сих пор.
   – Очень любезно с вашей стороны, но все обстоятельства говорят за это, – возразил Шилд. – Я услышал выстрел, когда убили Планкетта, не более чем через десять минут после того, как расстался с Людовиком.
   – А я, – произнес Красавчик, лениво протирая свой лорнет, – предпочитаю верить тому, что сказал сам Людовик: это был выстрел по сове.
   – Выстрелил и промахнулся! – подчеркнул Шилд. – Кузен, я сам видел, как Людовик попадал в туза на игральной карте с двадцати ярдов.
   – Это всем известно, Тристрам, но в ту ночь, я думаю, Людовик был не совсем трезв. Верно?
   Эстаси с нетерпением прихлопнула в ладоши:
   – Но скажите же мне! Что он натворил, мой кузен Людовик?
   Красавчик отбросил от кисти кружевные манжеты и запустил указательный и большой пальцы в табакерку.
   – Ну, Тристрам, – сказал он, расплываясь в ослепительной улыбке. – Вы знаете об этом деле больше меня. Расскажите нам!
   – Это не очень-то приятная история, кузина, – ответил Шилд. – Вы действительно хотите выслушать ее?
   – Да, хочу. Я считаю, что мой кузен Людовик – самый романтичный член этой семьи! – ответила Эстаси.
   – О да, романтичный, – подхватил сэр Тристрам, пожимая плечами.
   Красавчик поиграл табакеркой.
   – Романтичный? – с задумчивым видом переспросил он. – Нет, Эстаси, не думаю, что Людовик был романтичным. Немного безрассудным – может быть. Он был игрок – и несчастье подстерегало его. Однажды он проиграл очень большую сумму денег в «Кокосовой пальме» человеку, который жил в Форт-Хаус. Это не далее двух миль отсюда.
   – Но в Форт-Хаус никто не живет, – перебила его Эстаси.
   – Это теперь, – согласился Красавчик. – А три года назад там жил сэр Мэтью Планкетт. Но когда его убили в лесу Лонгшоу, вдова уехала оттуда.
   – И что, вы хотите сказать, мой кузен Людовик убил его?
   – Это, моя дорогая кузина, спорный вопрос!
   – Но почему он убил? Не потому же, что проиграл ему деньги! Это не такое уж важное дело! Разве только – он был совершенно разорен?
   – О, вовсе нет! Он проиграл ему большую сумму, и сэр Мэтью, будучи персоной, скажем так, с плохими манерами, потребовал залог, прежде чем они продолжат игру. Конечно, не стоило вообще садиться играть с такими людьми, но наш несчастный Людовик всегда был упрямым! Они играли в пикет, и оба немного выпили. Людовик снял с пальца кольцо и передал его сэру Мэтью Планкетту в качестве залога – с тем чтобы потом его выкупить, разумеется. Это было очень старинное кольцо-талисман, перешедшее к Людовику от матери, а та происходила из гораздо более древнего рода, чем наш.
   – Пожалуйста, расскажите мне, что это за кольцо-талисман! – Глаза Эстаси разгорелись.
   – Просто золотое кольцо с выгравированными на нем фигурками. Считалось, что эти знаки имеют магическое значение. По старинному преданию, они защищали владельца кольца от любой беды. Более того, это была фамильная ценность. Я не знаю ее настоящей стоимости. Тристрам, вы разбираетесь в таких вещах – и, кстати, должны показать свою коллекцию Эстаси. Так какова же была цена того кольца?
   – Не знаю, – коротко ответил Шилд. – Оно было очень старинное, быть может, бесценное.
   – Он был таким безрассудным, наш бедный Людовик! – вздохнул Красавчик. – Мне кажется, его нельзя было остановить. Верно, Тристрам?
   – Да.
   Эстаси повернулась к Шилду:
   – Но вы ведь были там, Тристрам?
   – Да, я там был.
   – Видите ли, никто, даже Тристрам, не мог бы сдержать Людовика, когда он бывал в таком настроении… – объяснил Красавчик. – Он заложил кольцо и продолжал проигрывать. Сэр Мэтью, который, к прискорбию, отличался отсутствием такта, ушел из «Кокосовой пальмы» с кольцом на пальце. Чтобы выкупить его, Людовику пришлось пойти к евреям – то есть к ростовщикам, моя дорогая!
   – И в этом не было ничего нового, – заметил Шилд. – Людовик попал в руки евреев еще тогда, когда вернулся из Оксфорда, и даже до этого!
   – Как и многие из нас, – пробормотал Красавчик.
   – И он получил деньги у евреев? – спросила Эстаси.
   – О да! – ответил Красавчик. – Но дело оказалось не так просто уладить. Когда Людовик явился, чтобы выкупить кольцо, наш хитроумный приятель отверг притязания Людовика. Заявил, что договор был не таким: будто бы он поставил свои гинеи против кольца и честно выиграл его. И не отдаст его ни за что!
   У Эстаси блеснули глаза.
   – Тогда я не удивлена, что Людовик убил каналью!
   Красавчик снова поиграл лорнетом:
   – Люди, собирающие редкие старинные вещи, моя дорогая Эстаси, идут на любые преступления, чтобы только завладеть вещью, о которой они мечтают.
   – Но вы! – воскликнула Эстаси, с презрением глядя на Тристрама. – Вы-то знали правду!
   – К сожалению, – гордо ответил сэр Тристрам, – Планкетт не стал ожидать моего вмешательства. Он удалился в деревню – в Форт-Хаус – и повел себя неразумно, просто-напросто отказываясь встретиться с Людовиком.
   – А дедушка знал об этом?
   – О боже, конечно нет! – воскликнул Красавчик. – Видите ли, кузина… Сильвестр и Людовик едва ли были в дружественных отношениях. Да еще эта задолженность евреям! Людовик даже не поставил Сильвестра в известность. Но тем не менее Людовик приехал сюда, чтобы взять Тристрама в качестве надежного свидетеля всего дела и встретиться с Планкеттом. Но отловить Планкетта оказалось невозможно. Когда бы Людовик ни приезжал в
   Форт-Хаус, его не оказывалось дома. Кузен же не относился к числу людей, что терпят такое к себе отношение, к тому же в это время он начал много пить. Людовик, узнав, что Планкетт должен обедать в Слоухэме, задумал подстеречь того на пути домой и заставить принять деньги в обмен на кольцо! Только Тристрам, видя, что он уезжает, догадался, в чем дело, и последовал за ним.
   – Мальчик был сильно пьян! – бросил через плечо Тристрам.
   – Никаких сомнений, что он находился в ужасном состоянии, – заметил Красавчик. – Кузен, меня всегда удивляло то, каким образом вам удалось убедить Людовика оставить свое намерение и вернуться домой.
   – Я обещал ему встретиться с Планкеттом в его имении, – ответил Шилд. – Но чего себе никогда не прощу, так это того, что позволил Людовику возвращаться домой через лес.
   – Мой дорогой друг! Кто же мог предвидеть, что Планкетт будет возвращаться той же дорогой? – мягко заметил Красавчик.
   – Напротив, если он возвращался из Слоухэма, для него было естественно выбрать именно эту дорогу! – возразил Шилд. – И мы знали, что он поедет верхом, а не в экипаже.
   – Так что же случилось? – У Эстаси перехватило дыхание.
   Ей ответил Шилд:
   – Людовик поехал верхом домой через лес Лонгшоу, а я в это время направился в Форт-Хаус. Не прошло и десяти минут, как мы расстались, и я услышал вдалеке выстрел, которому не придал никакого значения, ведь это мог стрелять какой-нибудь браконьер. И на следующее утро тело Планкетта нашли в лесу: у него было прострелено сердце, а рядом валялся смятый носовой платок Людовика.
   – А кольцо? – торопливо спросила Эстаси.
   – Кольцо исчезло. В карманах Планкетта остались деньги, в галстуке сохранилась булавка с бриллиантом, но кольцо-талисман пропало.
   – И с тех пор его никто не видел, – добавил Красавчик.
   – Это мы не видели! – поправил его сэр Тристрам.
   – Да, да, я знаю, что вы думаете: оно у Людовика, но он поклялся, что не встречал Планкетта в тот вечер. Что до меня, я не считаю Людовика лгуном. Он откровенно признался, что у него в кармане был пистолет, он даже признался, что стрелял, – но в сову!..
   – И почему ему было не застрелить этого Планкетта! – воскликнула Эстаси. – Лжец заслужил это. Я очень довольна, что его застрелили!
   – Возможно, – произнес сэр Тристрам холодным тоном, – но в Англии, как и во Франции кстати, убийство считается серьезным преступлением.
   – Но ведь его все же не повесили за убийство такого человека, как Планкетт?
   – Нет, но только потому, что мы убрали Людовика из страны прежде, чем его смогли арестовать, – объяснил Шилд.
   – Это Сильвестр и вы убрали его из страны, – поправил Бэзил. – Я не приложил к этому руки, с вашего позволения.
   – Если бы он предстал перед судом, ничто не смогло бы спасти его шею.
   – Я прошу прощения, у меня другая точка зрения, мой дорогой Тристрам, – холодно заметил Красавчик. – Предстань он перед судом, и правда могла бы открыться! А когда вы и, конечно, Сильвестр тайно увезли Людовика из страны, тем самым именно признали его виновным в убийстве.
   Сэр Тристрам был избавлен от необходимости отвечать, потому что появился слуга Сильвестра, который должен был снова проводить его к двоюродному деду. Как только за Тристрамом закрылась дверь, Красавчик пробормотал:
   – Как приятно видеть Тристрама таким услужливым.
   Но Эстаси не обратила на это внимания. Ее интересовало сейчас лишь одно:
   – А где теперь мой кузен Людовик?
   – Никто не знает, дорогая. Он исчез!
   – И вы ничего не сделали, чтобы помочь ему, – никто из вас?! – негодующе воскликнула она.
   – Ну, дорогая кузина, это сложновато, – ответил Красавчик. – Вы сами посудите: что можно сделать при таком фатальном стечении обстоятельств?
   – Мне кажется, – сказала Эстаси, нахмурившись, – что Тристрам не любил своего кузена Людовика.
   – Как вы умны, моя дорогая! – рассмеялся Красавчик.
   Она взглянула на него.
   – А какую коллекцию он должен показать мне? – напрямую спросила Эстаси.
   – Дорогая кузина! Просто у Тристрама достойная внимания коллекция. Я не специалист, конечно, но иногда и мне хочется взглянуть на нее.
   – А он вам ее показывал?
   – И с большим желанием! – улыбаясь, ответил Бэзил. – Но помните, коллекционеры никогда не показывают всех своих сокровищ!

Глава 2

   Сэр Тристрам, вновь оказавшийся у кровати Сильвестра, был поражен переменами, произошедшими со стариком. Сильвестр так же опирался на множество подушек и все еще был в своем парике, но казалось, болезнь наложила на него свою глубокую печать. Только его глаза по-прежнему казались живыми, выделяясь на бледном, почти восковом лице.
   – Мне очень жаль, сэр, но, кажется, мой визит утомляет вас, – негромко произнес Тристрам.
   – Благодарю вас, но мне самому лучше судить о том, что меня утомляет, – возразил Сильвестр. – Думаю, я не протяну долго, но, видит бог, я должен успеть уладить свои дела! Вы женитесь на этой крошке?
   – Да, я женюсь на ней, – ответил Шилд. – Это вас устраивает?
   – Мне хочется, чтобы все узелки были аккуратно завязаны, – ответил Сильвестр. – К счастью, она не католичка. Что вы о ней думаете?
   Сэр Тристрам заколебался:
   – Едва ли я могу что-либо сказать. Она очень молода…
   – Вот и хорошо, у ее будущего мужа есть возможность сформировать ее по своему вкусу.
   – Может быть, вы и правы, но лучше бы мы начали это дело пораньше.
   – Я всегда прав! А что бы вы хотели: обольстить ее? – упорствовал Сильвестр. – Бедная девочка!
   – Вы вынуждаете ее выйти замуж, но она… может пожалеть об этом… Она так романтична!
   – Вздор! – воскликнул Сильвестр. – Большинство женщин романтичны, но все освобождаются от этого – в свое время. А что, этот проклятый жеманный щеголь там, внизу?
   – Да.
   – Он постарается затмить вас, если сможет, – предупреждающе сказал Сильвестр.
   Сэр Тристрам высокомерно ответил:
   – Если вы ожидаете, что я буду соперничать с его изысканностью, то будете разочарованы.
   – Я ничего не ожидаю, кроме глупости со стороны какого-нибудь члена моей семьи! – резко бросил старик и закрыл глаза в полном изнеможении.
   Сэр Тристрам взял флакон с нюхательной солью со стола и поднес его к носу Сильвестра.
   – Вы слишком утомляете себя, сэр.
   – Пойдите к чертям! – тихо сказал больной. Он с трудом поднял руку, принял флакон и некоторое время молча лежал, вдыхая ароматные испарения. Через минуту или две его губы изогнулись в кривой усмешке, и он пробормотал:
   – Я много бы дал, чтобы увидеть вас троих – всех вместе. О чем вы говорили?
   – О Людовике, – ответил Шилд с некоторой осторожностью.
   Рука Сильвестра вдруг сжалась в кулак, и улыбка сошла с его лица. Он почти прошептал:
   – Мне казалось, вы знаете о том, что имя Людовика нельзя упоминать в этом доме! Как вы на это осмелились?
   – На свете нет другого человека, перед которым я бы так преклонялся, как перед вами. Так было всегда, так есть и сейчас, когда вы на смертном одре.
   Глаза Сильвестра сверкнули, но его гнев уже утих.
   – А вы дерзкий человек, Тристрам!.. Вы хоть когда-нибудь принимаете во внимание то, что я говорю?
   – Очень редко, – признался Шилд.
   – Спасибо и на этом, – усмехнулся Сильвестр. – Черт возьми, я всегда любил вас за прямоту. А что вы там сказали о мальчике?
   – Эстаси захотела узнать всю эту историю. Судя по всему, вы сказали ей, что он умер.
   – Он умер для меня, – посуровел Сильвестр. – Зачем выставлять его героем перед ней? Вы рассказали ей?
   – Бэзил сказал…
   – Вам надо было остановить его! – Приподнявшийся было на подушках Сильвестр откинулся, нахмурившись, и его пальцы начали перебирать край яркого покрывала. – Бэзил поверил в то, что наплел ему мальчик.
   – Я никогда не понимал – почему, сэр.
   – Вы же не верите в это, верно?
   – А кто из нас верит, кроме Бэзила?
   – Он лишь сказал, что мы должны были предоставить ему возможность предстать перед судом. Сомневаюсь, сомневаюсь…
   – Он не прав! Мы сделали все, что могли, когда отправляли Людовика во Францию. Что за смысл теперь терзать себя?
   – Он вам никогда не нравился, не так ли? – прищурился старик.
   – Вам остается только добавить, что я коллекционирую старинные драгоценности, Сильвестр, и вы повторите все, что мне только что сказал Бэзил, возможно, в более деликатной форме.
   – Не будьте дураком! – раздраженно бросил Сильвестр. – Я же предупредил: Бэзил из кожи вон лезет, чтобы уменьшить ваши шансы. Пошлите его заниматься своими делами!
   – Вам придется извинить меня, сэр. Это не мой дом.
   – Не ваш, конечно, но и не его! – Сильвестр весь трясся от гнева. – Когда я умру, имущество будет под опекой, но его я никогда не сделаю доверенным лицом!
   – Возможно, сэр, в этом случае вы совершите справедливость по отношению к Бэзилу. А кто же будет вашими доверителями?
   – Мой адвокат Пикеринг и вы, – ответил Сильвестр.
   – Бог мой, что заставило вас назвать мое имя? У меня нет ни малейшего желания заниматься вашими делами! – в сердцах бросил Шилд.
   – Я вам доверяю, а ему нет, – прохрипел Сильвестр. – Я хотел бы, чтобы вы занялись этими делами, даже если для этого мне придется умереть. Дайте мне немного сердечных капель.
   Сэр Тристрам выполнил просьбу и поднес стакан к губам Сильвестра. Тот предпочел бы сделать это сам, но даже такое малое усилие было слишком тяжело для старика.
   – Слаб, слаб, как котенок, – пожаловался он, отпив лекарство. – Вам лучше спуститься вниз, пока этот субъект не запудрил Эстаси голову. Я хочу, чтобы вы обвенчались в этой же комнате, как только сюда прибудет приходский священник. А теперь пошлите ко мне Джаринса, я устал…
   Когда сэр Тристрам вернулся в гостиную, стол к чаю уже был готов. Красавчик Левенхэм поинтересовался состоянием двоюродного дедушки и, узнав, что тому стало хуже, чуть пожал плечами и заявил:
   – Я поверю, что Сильвестр мертв, только когда увижу его в гробу. Надеюсь, что вы не забыли напомнить ему, что я здесь и полон почтения к нему!
   – Он знает, что вы здесь, – кивнул Тристрам, принимая от Эстаси чашку, – но я сомневаюсь, что у него хватит сил принять еще кого-нибудь этим вечером.
   – Мой дорогой Тристрам, вы так стараетесь быть тактичным! – ехидно заметил Красавчик. – Уверен, Сильвестр рявкнул, что будет проклят, если согласится принять этого пустого пария Бэзила!
   – Что-то в этом роде, – улыбнулся Шилд. – Вам не следовало бы носить такую странную конусообразную шляпу.
   – Нет-нет! Вовсе не мой вкус в одежде заставляет старика так сильно не любить меня, ведь он почти непогрешим, – ответил Красавчик, любовно расправляя морщинку на своем атласном рукаве. – Это потому, что я по старшинству стою сразу же за несчастным Людовиком, но, согласитесь, в этом совсем нет моей вины.
   – Полагаю, вы можете быть отодвинуты еще дальше, – заметил Тристрам. – Людовик мог уже жениться…
   – Вполне возможно, – согласился Красавчик, отпивая чай. – И тогда сын Людовика получит все наследство Сильвестра.
   – Но имение Сильвестра попадет под опеку!
   – По вашему унылому выражению лица догадываюсь, что вы станете одним из опекунов! – заметил Красавчик. – Я прав?
   – О да, вы правы! Вместе с Пикерингом. Я напомнил Сильвестру и о вас!
   – Вы слишком скромны, мой дорогой друг! Старик не мог бы сделать лучшего выбора.
   – Я вовсе не так уж скромен, – возразил Шилд. – Просто я не хочу распоряжаться чужим имуществом, только и всего!
   Красавчик рассмеялся и, поставив свою чашку, обратился к Эстаси:
   – Сдается мне, что я оказался в качестве сопровождающего при помолвленной парочке. Не думаю, что эта роль мне подходит, поэтому удаляюсь. Дорогой кузен… – Он поднес руку к губам. – Тристрам, мои поздравления! Если не встретимся раньше, то увидимся на похоронах Сильвестра.
   После его ухода воцарилось короткое молчание. Сэр Тристрам снял нагар с коптящей свечи и взглянул на Эстаси, которая тихо сидела, завороженно уставившись на огонь в камине. Будто почувствовав его взгляд, девушка подняла глаза и посмотрела на Тристрама долгим взглядом.
   – Сильвестр хочет видеть нас женатыми прежде, чем умрет, – сказал Шилд.
   – Бэзил не думает, что дедушка умрет.
   – А мне кажется, старик ближе к этому, чем мы предполагаем. Что сказал доктор?
   – Сказал, что тот нечестив и совсем невыносим, – дословно повторила Эстаси.
   Сэр Тристрам рассмеялся, приятно поразив этим свою кузину. Такой ровный мрачный человек – и такая быстрая перемена настроения!
   – Я так и полагал! Это все, что он сказал?
   – Нет, доктор еще добавил, что нет нужды посылать за ним, потому что, когда он посоветовал дедушке есть жидкую овсяную кашку, Сильвестр сразу же послал за гусенком и бутылкой бургундского. Доктор сказал тогда, что это убьет старика, и, я думаю, был раздосадован, когда этого не случилось. А ведь дедушка даже почувствовал себя лучше!
   – Боюсь, что он жив только усилием воли. – Шилд подошел к камину и с любопытством посмотрел на Эстаси. – Вы его полюбили? Вам будет жалко, если он умрет?
   – Нет, – откровенно ответила девушка. – Я не полюбила его, потому что он сам никого не любит. Да он и не хочет, чтобы его любили!
   – Но ведь он вывез вас из Франции! – напомнил ей Шилд.
   – Да, но я вовсе не хотела, чтобы меня вывозили из Франции! – с горечью возразила Эстаси.
   – Может быть, и не хотели… Но теперь-то наверняка рады, что оказались в Англии?
   – Я вовсе не рада, а, напротив, весьма сожалею об этом! – в запальчивости воскликнула Эстаси. – Если бы Сильвестр оставил меня там с моим дядей, то я могла бы убежать в Вену! Это было бы не только весело, но и романтично, потому что дядюшка со всей семьей уехал из Франции в старинной карете – совсем как король с королевой!
   – Если ему удалось пересечь границу, то не как король с королевой, – заметил Шилд.
   – Послушайте меня, наконец! – перебила его рассерженная Эстаси. – Как только я начинаю рассказывать вам интересную историю, вы тут же все портите!
   – Я сожалею, – признался Шилд, чуть испуганный.
   – Ну и мне тоже очень жаль, – сказала Эстаси, поднимаясь с софы, – потому что нам так трудно разговаривать! Мне остается только пожелать вам спокойной ночи, кузен.
   Если она и ожидала, что Тристрам станет задерживать ее, то осталась разочарованной. Он просто отвесил ей вежливый поклон и открыл дверь, чтобы Эстаси смогла выйти из комнаты.
   Пять минут спустя ее горничная, поспешившая на нервный звонок, застала свою госпожу сидящей перед зеркалом и разглядывающей собственное отражение.
   – Хочу раздеться и лечь в постель!
   – Слушаю, мисс.
   – И еще я хотела бы, – голос молодой мисс мечтательно зазвенел, – чтобы меня повезли к мадам Гильотине в повозке одну!
   Выросшая в деревне горничная Люси была более наивной собеседницей, чем сэр Тристрам, поэтому она вздрогнула и ответила с ужасом:
   – О, мисс, не говорите о таких вещах! Вы такая молодая и красивая, и подумать только, что вам отрубили бы голову!..
   Эстаси переступила через свое платье из миткаля и просунула руки в рукава пеньюара, который подала ей Люси.
   – На мне должны быть белые одежды, и даже санкюлотам ^[6] будет жаль видеть меня в этой повозке!
   Не очень-то понимая, кто такие санкюлоты, Люси вслух наивно предположила, что ее хозяйка будет выглядеть прекрасно.
   – Да, думаю, что буду выглядеть хорошо! – откровенно призналась Эстаси. – Только нет смысла говорить об этом, потому что вместо этого мне придется выйти замуж.
   Люси прекратила вытаскивать шпильки из волос хозяйки, всплеснула руками и в экстазе воскликнула:
   – О, мисс! Что, если я наберусь смелости и пожелаю вам счастья?
   – Если девушку заставляют выйти замуж насильно, то о счастье говорить не приходится, – сказала Эстаси упавшим голосом.
   – Бог мой, мисс, его светлость едва ли может заставлять вас выйти замуж! – выдохнула Люси. – Я никогда не слышала о таких вещах!
   – О! – ответила Эстаси. – Во Франции я тоже слышала, что английские леди могут сами выбирать, за кого им выходить замуж! Но я так и не нашла никого, кого хотела бы видеть своим мужем, поэтому все это ничего не значит!..
   – Нет, мисс, но… но разве вы не любите сэра Тристрама, мисс? Я уверена, что он очень приятный джентльмен и может стать хорошим мужем!
   – Не хочу хорошего мужа, которому уже тридцать один год и который не может поддержать беседу! – У Эстаси задрожали губки.
   Люси опустила щетку для волос:
   – Ну, мисс, что вы такое говорите! Никто не может заставить вас выйти замуж против вашей воли, во всяком случае здесь. Англия, мисс, это не Франция, про которую все знают, что это ужасная страна, где убивают.
   Эстаси вытерла глаза и ответила:
   – Да, но если я не выйду замуж за своего кузена, то, когда дедушка умрет, мне придется жить под властью этого противного опекуна. Приходится подчиниться…
   Этажом ниже сэр Тристрам пришел к тому же выводу. Рано или поздно – все равно ему придется на ком-то жениться, а он едва ли в кого-то влюбится, почему бы в таком случае Эстаси не стать его женой? Она, конечно, несколько капризна, но не столь глупа, как некоторые. Она из хорошего рода, хотя, к сожалению, в ней течет французская кровь. Сэр Тристрам даже склонен признать, что
   Эстаси очень хорошенькая! Лучше бы она была чуть постарше, правда, Сильвестр, чей опыт в этой области был куда шире, знал, о чем говорил, когда утверждал, что ее молодость является как раз преимуществом.
 
 
   Когда следующим утром Эстаси и Шилд встретились за завтраком, они посмотрели друг на друга свежим взглядом. Сэр Тристрам, чье вчерашнее темно-красное вечернее одеяние не получило одобрения Эстаси, проявил неожиданный такт и надел костюм для верховой езды. В этом строгом наряде он выглядел гораздо лучше. А Эстаси, поняв, что ей все равно придется выйти замуж за своего кузена, решила, по крайней мере, заставить его восхищаться ее прелестями и надела платье пастушки чудесного цвета и покроя. С первого взгляда каждый остался доволен друг другом, и это состояние длилось, может быть, целых десять минут. По прошествии сего времени сэр Тристрам все еще слегка улыбался, живо представляя себе, что такая яркая картина за завтраком может повторяться каждый день до конца его жизни, а Эстаси уже заволновалась, размышляя, может ли ее жених произносить что-либо, кроме односложных звуков.