Хейер Джорджетт. Завещание

   – Это вы, мистер Эмберли? – спросил он. – Слава Богу, а то я начал волноваться. Почти час прошел, как вы уехали. Вы охотились за лодкой? Где вы были, сэр?
   – В гостинице, – ответил Эмберли в своей обычной манере.
   От этого ответа сержанта даже передернуло.
   – В го… о, вы были там? Это правда, сэр? Ну что ж, по мне, так это и лучше.
   – Лучше, лучше, – согласился Эмберли. – Вы поймали его?
   – Нет, – сказал с горечью сержант. – Не поймал. А почему? Потому что этот чертов дурак не подумал залить горючее в мотор.
   Вдруг он заметил, что лицо у Эмберли не бледное и не суровое.
   – Бог мои, сэр, вы так мне и не сказали, нашли вы ее или нет?
   – О, да, нашел, – ответил Эмберли. – Она в гостинице, я же сказал вам.
   – Жива, сэр? – спросил сержант с осторожностью.
   – Чуть жива. Жду, когда она сможет все мне рассказать.
   Сержант бросился пожимать ему руки.
   – Не припомню, когда бы я был так рад, мистер Эмберли. Вы замечательный человек, сэр, вот вы кто, чертовски замечательный.
   Эмберли рассмеялся:
   – Не заставляйте меня краснеть, Габбинс. Что у вас тут случилось?
   Радостное выражение исчезло с лица сержанта. Он сказал раздраженно:
   – Да, вам хорошо спрашивать, сэр! Ждет моторная лодка! О да, она ждала, но не заправленная! Когда вы так внезапно уехали, я остался с этим Пибоди и даже посоветовал ему держаться веселей. Так вот, мы оба отправились к заливу, где, как он сказал, на якоре стоит моторная лодка. Что ж, правильно, она стояла. Более того, у него наготове была маленькая гребная лодка, чтобы добраться до моторной. Я не люблю эти шаткие лодчонки, они не для человека моей комплекции, но я знаю, что такое долг, и я сел в нее. Так вот, Пибоди начал грести в сторону моторной лодки и справился с этим отлично, но при этом позволял себе всякие шуточки в адрес толстяков, к чему я не привык и мириться с чем не собираюсь. Но это к делу не относится. Мы подплыли к моторной лодке и встали борт в борт. Я бы не стал себя утруждать, перебираясь в другую лодку, если бы эта дубина стоеросовая вовремя вспомнил, что забыл заправить бак горючим. Да, можете смеяться, сэр. Не сомневаюсь, что и вам не доставляет никакого удовольствия карабкаться из одной лодки в другую, когда они качаются и уплывают из-под ног, потому что этот болван ни на минуту не может придержать их.
   – Боюсь, Пибоди немного пошутил над вами, сержант.
   – Если бы я так тогда думал, – сказал сержант, взрываясь от негодования, – то не знаю, что бы с ним сделал, хотя у меня и чесались руки, сэр. Сильно чесались. Но как я уже сказал, он только в лодке вспомнил о горючем, и мне пришлось снова перебираться из лодки в лодку. Не знаю, что хуже – выбираться из этой скорлупы или забираться в нее. Как бы там ни было, но я это совершил и сказал этому Пибоди, чтобы он поторопился и греб к той пристани. Это было все, что я мог сделать, поскольку от моторной лодки не было проку, а мне надо было каким-то образом переплыть залив. Не буду повторять, что этот Пибоди на это ответил, потому что у меня язык не поворачивается, но…
   – Я сказал, – прервал его голос, – я сказал, что меня нанимали не для того, чтобы переплавлять бегемота через залив, и больше ничего.
   Сержант резко обернулся и увидел мистера Пибоди в дверях.
   – Замолчите, – сказал он, – нечего здесь околачиваться. И должен вам сказать, что если я услышу от вас еще хоть одно подобное выражение, то вам же будет хуже. Вы препятствуете закону, вот что вы делаете.
   Пибоди скрылся в доме, напуганный этой скрытой угрозой. Сержант опять обратился к Эмберли:
   – Не обращайте на него внимания, сэр.
   – Я хочу знать, – сказал Эмберли, – вы видели, возвращался ли кто на лодке к пристани?
   – К этому-то я все и веду, – ответил сержант. – Видел и не видел, если так можно сказать. Я заставил этого Пибоди грести к той стороне залива, но беда в том, что этой бестии понадобилась уйма времени, чтобы добраться до пристани. Мы подплыли уже довольно близко, когда я увидел тень человека, выпрыгнувшего из лодки вроде нашей и привязывавшего ее к причалу. Возможно, сэр, вы будете ругать меня, потому что у меня в кармане был фонарик, и довольно сильный. Но вот что я тогда подумал: этот малый не видел нашей лодки, а следовательно, не знает, что за ним следят. Если бы я включил фонарь, чтобы попытаться разглядеть его лицо, он бы сразу все понял и, как молния, исчез до того, как я выберусь на берег. Нет, сказал я себе, лучше мне не выдавать себя, а заставить этого парня Пибоди грести изо всех сил. Что я и сделал, сэр. Но как только мы подплыли к пристани, я услышал, что где-то за бунгало завели машину, и через минуту ее фары показались на дороге, которая, как сказал Пибоди, ведет в Лоучестер.
   – Понимаю, – сказал Эмберли. – Жаль. Но в целом, сержант, я думаю, вы были правы.
   – О, вы сняли камень с моего сердца, – сказал сержант с облегчением. – Если молодая леди жива, то она сможет быстро опознать этого человека. Но ведь мы и так знаем, кто он, мистер Эмберли?
   – Знаем, сержант?
   – Ну, ну, сэр! – сказал сержант снисходительно. – Разве вы забыли, что я вам сказал, когда убили Альберта Коллинза?
   – Нет, не забыл. У вас что-нибудь еще есть?
   – Да, сэр. Один отпечаток ноги, отпечаток покрышки. И чем быстрее я попаду в здешнее отделение полиции, тем лучше, потому что надо сделать слепки с отпечатков. А след-то оказался большой, больше, чем я предполагал.
   – Сержант, вам цены нет, – сказал Эмберли. —Вы отправляетесь в отделение полиции немедленно. Садитесь в машину.
   Польщенный, сержант сел в машину.
   – Я сделаю все, что смогу, и надеюсь, результатом этого будет арест.
   – Можете не сомневаться, —пообещал Эмберли. – Уверен, вас ожидает повышение по службе. Жаль, что не присутствовал при том, как вы перебирались из лодки в лодку.
   – Да, вы все смеетесь, сэр. Но, может быть, чем подшучивать надо мной, вы все-таки скажете, за кем я все это время охотился?
   – Но я думал, что вы знаете! – сказал Эмберли, от удивления подняв брови.
   – Но я не совсем уверен, – признался сержант. – Когда я говорил вам о Бейкере, то я сказал… я имел в виду…
   – Не путайте, сержант. Вы сказали, что он мой человек.
   Сержант осторожно спросил:
   – Положим говорил, а что?
   – Вы были абсолютно правы, – сказал мистер Эмберли. – Он мой человек.
   Сержант поперхнулся, но тут же пришел в себя и браво заговорил:
   – Так я это и хотел сказать, если бы вы меня не прерывали. Я сразу догадался.
   Мистер Эмберли усмехнулся:
   – Неужели? Так же, как сразу догадались, кто настоящий преступник?
   – Послушайте, сэр, – сказал сержант, – если это не Бейкер, то остается один человек, и, насколько я понимаю, это – мистер Фонтейн.
   – Наконец-то! – сказал Эмберли. – Конечно, это Фонтейн.
   – Да, прекрасно, – сказал сержант, – но почему он решил убить молодую леди?
   – Потому что она его кузина, – ответил Эмберли.
   – О! – воскликнул сержант. – Потому, что она его кузина. Конечно, это объясняет все, не так ли мистер Эмберли?
   – Должно бы, – сказал Эмберли, – если вы можете сказать, сколько будет два да два.
   Сержант все еще пытался решить эту простую задачку, когда машина остановилась у отделения полиции. Мистер Эмберли высадил сержанта и поехал в гостиницу.
   Светловолосая хозяйка встретила его утешительной новостью: бедняжка отогрелась и сейчас пьет горячий бульон. Если он хочет, то может подняться к ней наверх.
   Ширли, закутанная в халат хозяйки и несколько шалей, сидела на полу перед камином, пила бульон и сушила короткие кудрявые волосы. Она узнала его решительный стук в дверь и смущенно сказала:
   – Войдите.
   Мистер Эмберли вошел и закрыл за собой дверь. Подойдя к камину, он остановился, глядя на Ширли с улыбкой.
   – Итак, мисс Ширли Браун, – сказал он, – я застал вас в неловком положении, не так ли?
   Она улыбнулась, но пожала плечом.
   – Пожалуйста, не надо! – сказала она, бросив на него быстрый взгляд. – Я, должно быть, выгляжу ужасно. Не хотите ли присесть? Я вас.. еще не поблагодарила.
   Он сел в обитое плюшем кресло, на которое она указала.
   – О нет, уже поблагодарили. Ваши манеры значительно улучшились. Вы поблагодарили меня сразу же.
   – Да? – улыбнулась она. – Я не помню. Я… когда я услышала, как подплывает лодка, то почувствовала, что это вы. Полицейский рассказал вам, что случилось?
   – Такер? О, нет, он представления не имел. Приношу извинения за то, что приставил к вам такого бесполезного стража. Мне помогла интуиция. Кстати, Билл выпрыгнул из кухни через окно. Я оставил его на попечение Такера.
   – Как хорошо, что вы о нем позаботились, – сказала Ширли, смущаясь еще больше.
   – Я хороший, – сказал Эмберли беззастенчиво.
   Она засмеялась и покраснела:
   – Да, я… я знаю.
   – Не хочу вам надоедать, – сказал он, – но есть один вопрос, который меня очень беспокоит: что вы сделали с вашей половиной?
   Она вздрогнула и удивленно посмотрела на него:
   – Моей… моей половиной?
   – Не хотите ли вы сказать, что она была при вас?
   – Нет, – сказала она, оцепенев от удивления.
   – Так куда же вы ее дели? Оставили ее где-то или забыли, как, между прочим, забыли и свой пистолет на столе в кухне? Попытайтесь вспомнить. Это очень важно. Ваш похититель знал, что она у вас. Филисити все выболтала, черт ее возьми. Поэтому-то он и хотел от вас избавиться.
   – Филисити? – эхом повторила Ширли. – Откуда она могла знать?
   – Она не знала, но вспомнила, что дядя позабыл книгу, и она была у вас в руках в тот день, когда он взял ее у Фонтейна.
   Ширли подняла руки и убрала волосы с лица.
   – Не могу сообразить, откуда вы узнали о книге. Кто вам мог сказать?
   – Никто мне ничего не рассказывал. Вы должны отдать должное моей сообразительности, дорогая. Грейторн дважды подвергался налету из-за этой книги. И, естественно, я сразу понял, что именно книгу Коллинз выбрал в качестве тайника. Только в книге ничего не было. Из-за вашего абсурдного упрямства я был в полном замешательстве и не знал, где вторая половина. Только сегодня я узнал, что дядя на каких-то десять минут оставлял книгу в «Голове кабана». Где она была?
   Как загипнотизированная она ответила:
   – Засунута в корешок книги. Я обнаружила это случайно. Но что толку? Коллинз умер, а вторая половина была у него. Теперь все бесполезно.
   – Напротив, – сказал Эмберли. – Та половина, что вы нашли, принадлежала Коллинзу.
   – Да, я знаю, но он нашел и половину, принадлежавшую Даусону.
   – Вот здесь я вам возражу, – сказал Эмберли. – Он не нашел ее. Половину Даусона нашел я.
   – Вы? – изумилась она. – Вы нашли ее? Но… Откуда вы знали о ее существовании? Где вы ее нашли?
   Он улыбнулся:
   – Я извлек ее из ящика одного комода. Не догадываетесь какого?
   Она отрицательно покачала головой:
   – Я думала, что ее взял Коллинз. Никогда бы не подумала на вас. Вы знали, где она находилась?
   – Нет, но я следил за вами из холла, когда вы первый раз выдвинули ящик. Затем вас спугнул Коллинз, и вы отошли, а я обследовал ящик. Половина завещания, которая принадлежала Даусону, была в нем. Это подтвердило все мои подозрения.
   – Где же вы прятались? – спросила она. – Я ни разу вас не заметила. Все это кажется неправдоподобным. Я была уверена, что Коллинз вернулся к комоду до того, как я снова прокралась к нему.
   – Я стоял за шторами в проходе. Когда вы с Коллинзом прошли по коридору, я, по соображениям стратегии, проскользнул в ближайшую спальню. Все очень просто.
   Она удивленно смотрела на него.
   – Вот как? Но как вы узнали, кто я? Леди Мэтьюс тогда еще меня не видела, поэтому не думаю, что она могла вам сказать обо мне.
   Ее слова заинтересовали его.
   – Тетя Марион? Вы хотите сказать, что она знала?
   Ширли кивнула.
   – Факт остается фактом, вы доверяли ей больше, чем мне, – сказал он разочарованно.
   Ей почему-то очень захотелось опровергнуть его обвинение.
   – Нет, совсем нет! Она узнала меня, как только увидела. Но сказала мне об этом только сегодня, когда я… попросила ее помочь мне увидеться с вами. Знаете, я очень похожа на отца, поэтому она меня и узнала.
   – Вот так? – Эмберли фыркнул. – Какая же проницательная тетя Марион. Мои же подозрения возникли, когда я увидел портрет, висящий в коридоре особняка. Очень сильное сходство. Но из всего нашего разговора я так и не понял, что вы сделали со своей половиной?
   – Я вложила ее в конверт и по почте отправила леди Мэтьюс перед тем, как сегодня днем отправиться в коттедж, – сказала Ширли. – Я ничего другого не могла придумать.
   – Благодарите за это Господа! – сказал Эмберли. – Это единственный разумный поступок из тех, что вы совершили до сих пор. – Он взглянул на часы. – А сейчас, дорогая, в любой момент сюда может явиться мой друг сержант Габбинс, который хочет получить от вас «подробное изложение обстоятельств дела»… и так далее. Но до его прихода я хочу вам задать один вопрос и получить ясный ответ. Вы выйдите за меня замуж?
   Какой-то момент она не могла уяснить смысл сказанного. Она смотрела на него в полном недоумении и только произнесла:
   – Но я вам не нравлюсь?
   – Бывают моменты, – сказал мистер Эмберли, – когда я с большим желанием вытряс бы из вас душу.
   Она не сдержалась и рассмеялась:
   – О, вы невозможны! Как вы можете желать жениться на мне?
   – Не знаю, – сказал Эмберли, – но я женюсь.
   – Вы же постоянно твердили, что терпеть меня не можете, – настаивала она.
   – Зачем твердить одно и то же? Вы мне совсем не нравитесь. Вы упрямая, своенравная и ужасно скрытная. Ваши манеры отвратительны. И вообще вы нарушительница общественного порока. И все же я боготворю вас, – он наклонился и, взяв ее руки, притянул к себе. – И у меня есть подозрение, что я влюбился в вас с первого взгляда.
   Она сделала попытку освободить руки.
   – Неправда, вы меня терпеть не можете.
   – Может быть, я и не выносил вас, – сказал мистер Эмберли, – но если бы не был влюблен, то почему, черт возьми, не сообщил о вас полиции?
   В этот момент она осознала, что находится в его объятиях. Как это произошло, она не понимала – ведь она не позволяла ему обнимать ее. Внимательно изучая узор на его галстуке, она сказала охрипшим голосом:
   – Никогда не думала, что захочу выйти замуж за человека, который считает меня такой упрямой.
   Мистер Эмберли крепко сжал ее в своих объятиях:
   – Любимая, я считаю, что ты восхитительна!
   Мисс Ширли Браун, только что избежавшая смерти, поняла, что ее ждет не лучшая судьба. Она чувствовала, что, по крайней мере, одно из ее ребер окажется сломанным, но не сделала ни малейшей попытки освободиться из крепких объятий, от которых она чуть не задохнулась.
   Извиняющимся, но в то же время не допускающим возражения голосом сержант, появившись на пороге комнаты, сказал:
   – Прошу прощения, но я стучался дважды.

ГЛАВА XX

   Было одиннадцать часов вечера, когда леди Мэтьюс, раскладывавшая пасьянс, услышала рокот «бентли», подъезжавшего к дому. Муж и дочь, которым так и не удалось выведать, что у нее на уме, вздохнули с облегчением.
   Леди Мэтьюс подняла глаза от карточного столика.
   – Прекресно, – сказала она, – выходит три раза подряд. Интересно, привез ли он ее?
   Они услышали, как дворецкий прошел через холл и открыл парадную дверь. Минуту спустя Ширли, закутанная в странные одежды, явно ей не принадлежавшие, вошла в комнату, сопровождаемая мистером Эмберли. Леди Мэтьюс поднялась.
   – Я знала, что все будет хорошо, – сказала она спокойно. – Так рада, моя дорогая. Вы рассказали Фрэнку?
   Ширли взяла ее руки в свои.
   – Он знал, – сказала она. – Думаю, я вела себя очень глупо. Во всяком случае, он так сказал.
   Сэр Хамфри, надев очки, чтобы получше разглядеть ее, недоуменно посмотрел на племянника. Эмберли криво улыбнулся:
   – Любуетесь платьем Ширли? Оно прелестно, не правда ли? Из гардероба хозяйки гостиницы Литтлхейвена. Не возражаете, если мы пройдем в ваш кабинет? Я впустил туда сержанта. Ему нужен ордер на арест Фонтейна.
   – Мне никогда не нравился этот человек, – сказала леди Мэтьюс.
   – Арестовать Фонтейна? – повторил сэр Хамфри. – Господи помилуй. На каком основании?
   – Попытка совершения убийства, начнем с этого. Сержант все тебе расскажет. Тетя Марион, вечерняя почта пришла?
   – Конечно, Фрэнк, – она вынула конверт из рабочей корзины и посмотрела на Ширли. – Могу я это ему отдать, дорогая?
   – Да, пожалуйста, – сказала Ширли со вздохом.
   Эмберли взял конверт и вскрыл его. Прежде чем посмотреть на его содержимое, он бросил любопытный взгляд на тетю:
   – Что это, тетя Марион?
   Леди Мэтьюс подвела Ширли к камину.
   – Вероятно, завещание Джаспера Фонтейна, – ответила она.
   – Тебя бы следовало сжечь на костре, – сказал Эмберли. – Это ведь чистое колдовство. Ты права, здесь завещание, но только его половина.
   – А, так это все и объясняет, – сказала она. – Лучше сложи их вместе. На столе есть скотч. Дитя мое, он пытался тебя убить? Садись же!
   Эмберли взял из конверта половину разорванного листа и положил на карточный столик. Из записной книжки вынул вторую половину.
   – Кажется, ты была уверена, что вторая половина у меня, – заметил он.
   Леди Мэтьюс подложила дрова в камин.
   – Если бы у тебя ее не было, то не представляю, что бы ты все это время делал, мой мальчик.
   – Да, она была у меня. – Он подошел к ее письменному столу. – Где скотч? Могу я заглянуть в ящики?
   – Конечно. Полно счетов. Но я знаю, что скотч где-то там. Филисити, дорогая, попроси Дженкинса принести еду для бедной девочки. И бургундского. Он знает.
   Филисити наконец обрела дар речи.
   – Если кто-нибудь мне немедленно не расскажет, что происходит, я устрою истерику! – сказала она. – Я чувствую, что близка к этому. Кто же вы в самом деле, и почему на вас эти ужасные тряпки, и… что вообще происходит?
   – Не беспокой ее сейчас, дорогая. Она внучка Джаспера Фонтейна. Она собирается выйти замуж за Фрэнка. Так подходит ему. Но я забыла поздравить вас. Или я поздравила только Фрэнка? Никогда не помню.
   Эмберли обернулся:
   – Тетя Марион, ты – колдунья!
   – Вовсе нет, Фрэнк. Трудно ошибиться. Помолвленные пары выглядят так одинаково. Филисити, поднос и бургундское.
   Вмешалась в разговор и Ширли:
   – Я очень голодна, но не надо бургундского, леди Мэтьюс, пожалуйста. Мистер Эм… Я хочу сказать – Фрэнк влил мне в рот чуть не кварту бренди, когда спас меня. Я больше не могу.
   – Делай что тебе говорят, – сказал Эмберли. – То было два часа назад. И думаю, постель, тетя Марион.
   Филисити, вернувшись в комнату, подошла к креслу, на котором сидела Ширли, и взяла ее за руку.
   – Пойдем! – сказала она. – Вы приблизительно моего роста. Не можете же вы сидеть в этих тряпках. Я смотреть на них не могу.
   – Она пойдет спать, – сказал Эмберли.
   Ширли встала:
   – Ничего подобного. Я проспала всю обратную дорогу и ничуть не устала. Но я с удовольствием избавлюсь от этого наряда.
   – Ты, может быть, думаешь, что не устала, – сказал Эмберли, – но…
   – О, перестань, Фрэнк! – прервала его кузина. – Конечно же, она не ляжет спать, пока все эти волнения не кончатся. Пойдем, не обращай на него внимания, Ширли. Он – осел.
   Мистер Эмберли, подавленный брошенным ему вызовом, вышел.
   Десять минут спустя к дому подъехала еще одна машина, и Дженкинс с видом человека, смирившегося со своей судьбой, впустил в дом инспектора Фрейзера.
   Инспектора охватывало двойственное чувство: с одной стороны – досада на Эмберли за то, что он держал его в неведении, с другой – восхищение от того, что будет присутствовать при сенсационном аресте. Он принял самый недоброжелательный и официальный вид и не упустил возможности заметить, что расследование дела проведено вопреки всем правилам. Затем он повернулся к Эмберли, который стоял у камина и просматривал вечернюю газету, и спросил его, не собирается ли он сопровождать представителей полиции в поместье Нортон.
   – В Нортон? – переспросил Эмберли. – За каким дьяволом?
   – Учитывая ваш вклад в расследование дела, – сказал инспектор злорадно, – я думал, что вы захотите сами произвести арест.
   Мистер Эмберли посмотрел на него и как можно вежливее сказал:
   – Нисколько не сомневаюсь, что вы плохо справитесь с этим, но есть пределы той работе, которую я проделал за вас. Я закончил свое дело, теперь очередь за вами.
   Инспектор хмыкнул, поймал строгий взгляд сэра Хамфри и удалился из комнаты.
   Когда две девушки спустились вниз, в столовой Ширли ждал ужин. Было видно, что Филисити выпытала у Ширли все подробности ее истории, поскольку ее глаза были круглыми от удивления. Она отдала Ширли свое самое новое платье, что подтверждало ее полное одобрение помолвки Ширли и ее кузена. Спустя еще три четверти часа они услышали, как уже третья машина подъезжает к дому. Ширли как раз успела покончить с ужином и заявила, что готова с беспристрастием рассказать о событиях прошедшего дня. Сэр Хамфри проявлял необычное для него стремление выслушать объяснения племянника обо всем, что случилось со времени смерти Даусона. Даже леди Мэттыос попросила Фрэнка рассказать им все.
   – В данный момент – сказала она, – все выглядит как картинка-загадка. Ты видишь, что изображено на каждом отдельном кусочке, но не можешь собрать из них целую картинку.
   Услышав, что подъезжает машина, сэр Хамфри раздаженно фыркнул. Неужели их никогда не оставят в покое?
   – Мне кажется, что это инспектор, – сказал Эмберли. – Он не любит меня, но не упустит случая сообщить мне об аресте.
   Но это оказался не инспектор. Это был Энтони Коркрэн, а за ним следовал сержант Габбинс.
   – О! – сказал Эмберли. – Что еще?
   Энтони выглядел необычно.
   – Боже! – сказал он. – Извините, леди Мэтьюс. Я немного в шоке. Послушай, Эмберли, это действительно ужасно! То есть я хочу сказать… Джоан совершенно убита горем, ужасно напугана! Я оставил ее с экономкой. Должен немедленно вернуться. Только привез сержанта, чтобы он рассказал. Парень пустил себе пулю в лоб!
   От изумления все на минуту замолчали. Затем Эмберли начал набивать трубку.
   – Я был уверен, что Фрейзер все испортит, – прокомментировал он услышанное. – Что случилось, сержант?
   Леди Мэтьюс с сочувствием сказала:
   – Присядьте, сержант. Вы, должно быть, очень устали, Все к лучшему, как мне кажется. Без скандала. Я имею в виду Бэзила Фонтейна.
   Сержант поблагодарил ее и сел на краешек стула, теребя каску. Филисити отобрала ее у него и положила на стол. Он ее поблагодарил, но, казалось, не знал, куда девать освободившиеся руки.
   – Говорите же, что случилось? – нетерпеливо сказал Эмберли.
   – То и случилось, о чем сказал мистер Коркрэн, сэр. Все испортил этот инспектор.
   – Я думал, что вы будете довольны. Никто не собирается трогать вашу каску, перестаньте на нее глазеть. Что все-таки случилось?
   Сержант глубоко вздохнул:
   – Так вот, сэр, мы приехали к особняку, я, инспектор да еще двое полицейских. Нас встретил человек, который называет себя Бейкером. Теперь-то мы это знаем!
   – Как его зовут, Фрэнк? – спросила леди Мэтьюс. – Не могу вспомнить.
   – Питерсон. Не думаю, что вы когда-нибудь его встречали, тетя.
   – Да, дорогой, встречала. Я как-то заходила к тебе на квартиру, когда тебя не было дома. Никогда не запоминаю лица. Но я перебила вас, сержант.
   – Все в порядке, моя леди, – уверил ее сержант. – Как я уже сказал, мы приехали, и этот Питерсон отвел нас в библиотеку, где были мистер Фонтейн и мистер Коркрэн. Мастер Фонтейн на себя не был похож, но спокойно встретил инспектора. Он такой. Инспектор предъявил ему ордер на арест и сказал, что он арестован по обвинению в покушении на убийство мисс Ширли Фонтейн, известной под фамилией Браун. Фонтейн опешил, но держал голову прямо. Я намекнул инспектору, чтобы он одел на него наручники. К сожалению, инспектор сделал вид, что лучше меня знает, что ему делать, и вместо того, чтобы захомутать Фонтейна, а уж потом вести разговоры, он начал рассказывать ему, как раскрыли дело, преподнося это так, словно сам все сделал. Обыкновенный пустозвон, вот он кто. Конечно, когда он сказал, что молодую леди спасли, Фонтейн смекнул, что дело безнадежное. Странная вещь, сэр, но как только он услышал это, он даже вздохнул, как бы с облегчением. Потом сказал, и это меня очень удивило, что он рад. «Я никогда не хотел ничего подобного делать, – сказал он. – Меня вынудили. Я прошел через ад». Затем он сказал: «Я пойду с вами. Я чертовски рад, что все кончилось». Прошу прощения, моя леди, это он так сказал. Еще он сказал: «Я хочу кое-что взять с собой» и пошел к письменному столу. Конечно, я не должен был ничего говорить, тем более в присутствии инспектора, но я не мог сдержаться. «Стойте на месте! – сказал я ему. – Мы дадим вам все, что хотите». И будь я проклят, если инспектор, только для того, чтобы поставить меня на место, не сказал ему, что он может взять, что он хочет, если это находится в пределах комнаты. А мне сказал, что я должен заниматься своим делом, а не учить его, как надо ему делать его дело. И все это в присутствии двух констеблей, о чем он очень пожалеет, когда об этом узнает главный констебль при расследовании случившегося.
   Так вот, он позволил Фонтейну подойти к письменному столу. Любой дурак мог бы ему сказать, что может произойти. Тот открыл ящик, и не успели мы пикнуть, как он вытащил наган и выстрелил себе в голову.