НАБЛЮДЕНИЯ ЭНГЛЕРТА ПОСЛЕ 1935 ГОДА

   Через несколько месяцев после отъезда франко-бельгийской экспедиции на острове поселился миссионер-капуцин патер Себастиан Энглерт, чтобы возобновить прерванную в 1871 году деятельность миссии. Он постоянно слышал рассказы про кохау ронго-ронго; чаще всего речь шла о старых дощечках, либо добытых из тайных родовых пещер, либо еще хранящихся там. Энглерт подчеркивает, что это наследие предков до последнего времени считалось табу, и показывает, сколько суеверия и таинственности было связано с хранилищами ценных предметов: «Этим объясняется случай, когда один старик показал подлинную дощечку другому туземцу и, взяв с него слово никому не говорить о ее существовании, сжег ее из суеверного страха. Тайные пещеры служат хранилищем дорогих и священных предметов, вроде упомянутых дощечек. Несколько десятилетий назад старик по имени Паоа Хитаки повел туземца Хуана Араки на Рано Као. Он не разрешил ему спускаться на дно кратера, а велел приготовить в земляной печи курицу и батат. Потом начертил на земле круг и строгонастрого запретил выходить за пределы этого круга. Старик стал спускаться в кратер и вскоре скрылся за деревьями и скалами. Вернулся он много времени спустя с хорошо сохранившейся дощечкой в руках. «Семь кохау ронго-ронго обратились в прах в пещере,
   – сказал он, – одна эта уцелела».
   Вернувшись в Хангароа, он продал дощечку управляющему компании, который в то время жил в Матавери. Через некоторое время старик помешался и умер. Причину его болезни и смерти все видят в том, что он достал дощечку и сбыл ее. Ныне туземцы наконец расстались со своими страхами и охотно пошли бы на выгодную сделку. Но они не знают, как проникнуть в тайники, а если бы и знали, у них мало надежд найти хорошо сохранившиеся дощечки во влажных, лишенных вентиляции пещерах».(48) Лучший знаток современного рапануйского языка, Энглерт говорит о дощечках: «Если даже посчастливится расшифровать надписи (это маловероятно, так как речь идет явно не о письменности), все равно в наших знаниях исконного языка, архаичных слов и специальных флексий так много пробелов, что мы не смогли бы перевести большинство текстов. Например, никто не сумел бы перевести первые строфы цитируемой здесь дощечки: «Хе тимо те акоако э те туу э те таха э те куиа э те капакапа э те хере хуа».
   В общем, то же можно сказать о текстах песен, связанных с древними «каикаи» (игра в веревочку). Несколько лет назад автор записал ряд таких текстов, однако вскоре оставил эту работу, потому что туземцы, заучившие эти песни со слов старых людей, не знали, их содержания, они понимали только отдельные слова».(49) Энглерт сообщает также. «Из преданий известно, что первые дощечки и первые «маори кохау ронго-ронго» прибыли вместе с Хоту Мату'а. Очевидно, перед нами культурное наследие неизвестного происхождения. Прибыв на Те Пито о те Хенуа, переселенцы считали своим долгом продолжить священную традицию – вырезание на дереве письмен. За этим следил арики хенуа, первый мастер и главный авторитет в таких делах, так сказать, верховный маори кохау ронго-ронго. Арики надлежало наблюдать за преподаванием; ежегодно проводились экзамены, для чего ученики в сопровождении своих учителей являлись в Анакену».(50) Через Энглерта мы впервые узнаем, что священные школьные постройки были особого рода; они назывались харе паепае и конструктивно в корне отличались от построек, известных на Пасхе в исторический период: «Харе паепае состояли из каменных стен без дверей и из камышовой крыши. Они были выше, просторнее и лучше освещены внутри, так как открытый вход помещался вверху. В таких помещениях обучали детей искусству читать и писать на дощечках».
   Подобные каменные дома с входом через камышовую крышу представляют собой пережиток культурного элемента, присущего одному из ранних архитектурных периодов Пасхи, как это выяснилось во время проведенных нашей экспедицией выборочных раскопок, когда «огороды» оказались жилищами среднего периода.(51) Энглерт продолжает: «Один старик, который в молодости посещал эти классы, поведал ныне живущим туземцам, что он ходил в школу около Аху Акапу. Дисциплина была очень строгая. Сперва заучивали тексты наизусть. Играть и разговаривать не разрешалось, от учеников требовали постоянного внимания, они стояли на коленях, сложив руки на груди… Научившись декламировать тексты, ученики начинали осваивать письмо. Копировали знаки сначала не на дереве, а на банановых листьях, пользуясь заостренной птичьей косточкой или острой палочкой. Лишь достигнув известной степени совершенства, ученики могли писать на деревянных дощечках, преимущественно из торомиро, либо тончайшими осколками обсидиана, либо острыми акульими зубами».
   Патер Руссел, по словам Энглерта (52),– пожалуй, был недалек от истины, когда заявил, что пасхальцы исторической поры вряд ли понимали смысл своих знаков ронго-ронго.

ОТКРЫТИЕ РУКОПИСЕЙ НА ОСТРОВЕ ПАСХИ В 1955-1956 ГОДАХ

   Норвежская археологическая экспедиция на остров Пасхи всецело состояла из археологов-профессионалов, так как здесь еще никто не занимался стратиграфическими раскопками. Зная по опыту, как далеко зашла аккультурация (взаимодействие местной культуры с пришлой) на других островах Восточной Полинезии, я не рассчитывал ни на какие этнографические открытия. Все внимание было сосредоточено на археологических полевых работах; местное население на первых порах использовалось лишь как источник рабочей силы.
   В лепрозории, расположенном к северу от деревни Хангароа, который мы посетили вместо с патером Себастианом Энглертом вскоре после нашего прибытия на остров (в октябре 1955 года), мы с женой впервые заметили, что здесь и поныне, спустя 90 лет после исчезновения дощечек, сохранился некоторый интерес к забытому искусству ронго-ронго. Габриель Херевери, пожилой человек, сидел у открытого окна своей комнаты и что-то писал чернилами в книге, напоминающей амбарную. Заметив наши любопытные взгляды, Херевери с гордостью показал нам несколько колонок скопированных им знаков ронго-ронго и пронзительным голосом объяснил, что сейчас записывает «значение» письмен. Этот случай напомнил нам картину, которую наблюдала Раутледж сорок лет назад в том же лепрозории. Полагая, что больной просто развлекается, списывая знаки с опубликованных дощечек, мы забыли об этом эпизоде; правда, старика мы засняли на киноленту. Сейчас не приходится сомневаться, что Херевери работал над рукописью, которую позже увидел и скопировал Бартель.(53) Лишь через несколько месяцев, к концу нашего пребывания, мы установили, что в разных концах острова в пещерах с потайными входами пасхальцы прячут украденные предметы и другое имущество – вообще вещи, которые слишком ценны, чтобы держать их в деревне. Мелкое воровство считалось дозволенным средством «принудительной торговли» (обоюдные кражи обеспечивают обмен, обычно осуществляемый посредством торговли).(54) Ночью 13 марта 1956 года я находился вместе с Атаном Атаном Пакомио и его старшим братом Эстеваном в домике Атана на окраине деревни Хангароа. Пытаясь расположить к себе туземцев, я заговорил о потайных пещерах, где еще не побывал ни один посетитель, и с удивлением услышал от Эстевана, мужчины лет тридцати двух, что у него есть «книга», полученная от деда (абуэло), который умел писать и петь ронго-ронго. В этой «книге» абуэло, мол, изобразил все знаки пасхальскон письменности и латинскими буквами написал их значение. Эстеван добавил, что у его старшего брата, Педро Атана, есть еще одна такая книга.
   По словам Эстевана, многие пасхальцы научились писать латинскими буквами, когда их угнали в рабство в Перу (1862-1864 годы), и его абуэло изображал «чилийские письмена» с помощью одного из тех, кто вернулся на Пасху. Эта «книга», дескать, хранится в непромокаемом мешке в пещере самого Эстевана, и ее еще никто не видел. При этих словах его младший брат Атан вышел из комнаты и вскоре вернулся со старым пожелтевшим листом бумаги, исписанным выцветшими бурыми чернилами. Он явно гордился диковиной, которую, по ею словам, унаследовал от того же абуэло. На листе было несколько столбцов обычных знаков ронго-ронго и написанный латинскими буквами рапануйский текст, который занимал площадь, раза в четыре большую, чем письмена ронго-ронго. Дав мне вдоволь полюбоваться драгоценным наследством, Атан спрятал лист, и больше его никто не видел.
   Я обсудил этот случай с патером Энглертом, который никогда не видел в домах пасхальцев никаких рукописей. Через шесть дней Атан Атан хотел показать нам свою пещеру. Ночью меня привели в домик Эстевана Атана за деревней Хангароа.
   В маленькой комнате Эстеван достал из бумажного мешка для цемента толстую тетрадь без обложки и позволил мне рассмотреть ее. Она была сделана из чилийской школьной тетради и дополнена другой бумагой, преимущественно листами из линованного блокнота. На некоторых страницах чернилами были изображены горизонтальные строки знаков ронго-ронго, другие страницы содержали рапануйскпй текст, записанный латинскими буквами, третьи – вертикальные колонки знаков ронго-ронго, справа от которых находился перевод этих знаков на рапануйский язык, записанный латинскими буквами. В верхней части одной страницы я прочел: «1936»; дальше следовали вертикальные столбцы, изображающие разные фазы луны. Судя по изношенной бумаге и поблекшим чернилам, текст в самом деле мог относиться к указанному году. Эстевану тогда было лет двенадцать.
   По словам Эстевана, он получил тетрадь в подарок от своего отца Хосе Абрахана Атана за год с небольшим до его смерти. Отец не знал ронго-ронго и не владел современной грамотой. Тем не менее, как сказали Эстевану, это он тщательно скопировал другую тетрадь, которая истрепалась до того, что грозила совсем рассыпаться. Ее автором был дед Эстевана, Тупутахи, считавшийся маори ронго-ронго Эстеван повторил то, что говорил раньше: по словам его отца, Тупутахи умел вырезать и декламировать тексты на дощечках. Но чтобы записать значение знаков и другую информацию буквами, понятными современным людям, он вынужден был обратиться за помощью к одному из грамотных пасхальцев, вернувшихся из Перу. Эстеван чрезвычайно высоко ценил свою тетрадь, приписывая ей магические свойства; он доставал ее очень редко и то тайно, когда ему хотелось вспомнить покойного отца. Теперь он решил сделать новую копию, и, когда приступил к работе, оказалось, что это дело непростое – ведь так много страниц исписано замысловатыми знаками.

(Страница пасхальской рукописи Эстевана Атана (рукопись А).)

   Эстеван ни за какие блага не соглашался расстаться со своей рукописью, но в конце концов разрешил Фердону и экспедиционному фотографу, которые ждали снаружи вместе с его младшим братом Атаном, войти в комнату и посмотреть тетрадь. На присутствовавшую при этом жену Эстевана и на Атана тетрадь произвела сильное впечатление, похоже было, что они и в самом деле, как говорил Эстеван, никуда прежде ее не видели.
   (рис.II) (Страница рукописи Эстевана Атана Предпотагаемый смысл знаков ронго ронго написан по ралануйски латинскими буквами.
   Поскольку все попытки приобрести рукопись ни к чему не привели, я уговорил Эстевана позволить нам сфотографировать ее и избавить его от долгого и утомительного переписывания изношенных листов. Он согласился при условии, что съемка будет происходить на борту нашего судна, в тайне от других пасхальцев. Атану было поручено принести тетрадь на судно (см. стр. (рукопись А), (рис. II), (рис. III).(55) Рукопись А была возвращена Эстевану с набором фотокопий. После отъезда нашей экспедиции с острова Пасхи, Эстеван Атан Пакомио на небольшой самодельной лодке направился на Таити. Лодка и команда пропали. Вдова рассказала Бартелю(56), что Эстеван взял с собой тетрадь, однако есть сведения, что эту рукопись видели на острове в 1964 году.
   Лист со знаками ронго-ронго и рапануйским текстом, который я видел в доме Атана, исчез. Вряд ли лист был уничтожен, скорее всего, он хранится где-нибудь на острове. Тетрадь, по словам Эстевана, принадлежавшая его брату Педро Атану, никто не видел, и сам Педро никогда о ней не упоминал.
   Возможно, старик Томеника, умерший от проказы во время пребывания на острове экспедиции Раутледж, каким-то образом причастен к рукописи А: вверху первой страницы стоит имя Томаника Ава (?) Tea (рис. II). В связи с этим интересно следующее сообщение Энглерта: «Покойный Эстеван Атан Пакомио был сыном Хосе Абрахана Атана и Хиларии Пакомио, сестры Магдалены Пакомио, бывшей замужем за Тимотео Пате а вака. Отцом Тимотео был Томеника а Те Ана о My, дедом – Те Ана о My. Брат Те Ана о My, Ко Театеа, вырастил Томепику… Томеника считался дядей Эстевана».(57)
   (рис. III) Четыре из тринадцати обрывков рукопгсн, показанной Хен ердалу Ароном Пакаратп, содержат чнаьи ропго ронго и пред полагаемый перевод на рапануйскии язык На обрывке Ь видны французские слова Ciel (небо) п Soleil (солнце) написанные одной рукой Очевидно, что это копия каталога Жоссана.
   (рис. IV) Первая страница рукописи Эстевана Атана Сравнение последовательности знаков ронго ронго и их транскрипции латинскими буквами с началом каталога Жоссана (см кат. I) показывает, что островитянин копировал каталог епископа.
   (рукопись B) Страница из рукописи, приобретенной Хейердалом у Элиаса Пакарати Атана (рукопись В) Ронго-ронго и транскрипция латинскими буквами на рапануйском языке. Перевод на испанский добавлен карандашом другой рукой Предполагают, что рукопись представляет гобой копию одной из тетрадей, изготовленных Пуа Ара-хоа, который, вероятно, копировал рукопись А.
   Но еще интереснее, что на одной из страниц перед именем Томаника Ава написано имя Уре Вае Ику (см. рукопись А). Энглерт указывает(58), что Уре Вае Ику – правильное написание имени, переданного Томсоном как Уре Ваеико.(59) Вспомним, что Уре Ваеико был одним из старейших островитян во времена Салмона и все пасхальны говорили, будто он знает тексты ронго-ронго наизусть, ибо служил у короля Нгаары, умершего незадолго до набега перуанских работорговцев. Энглерт не установил очевидного родства между Эстеваном Атаном Пакомио и Уре Вае Ику.
   На двух других страницах ((рис. I)) видна надпись «Хе Ма Рама»; это, вероятно, имя еще одного местного ученого, или маори. Энглерт пишет: «Урекино Маори, принявший при крещении имя Пакомио (теперь ставшее фамилией), происходил из племени Марама. Поэтому вполне возможно, что его звали Хе Марама, подобно тому как старик Хей(60) тоже был Марама».(61) Таким образом, Эстеван Атан Пакомио, владелец рукописи А, по материнской линии (его мать Хилариа Пакомио), был прямым потомком Хе Марамы.
   Особый интерес представляет короткая страница с рапануйским текстом и заглавием «Хе Тимо», после которого следует текст, начинающийся словами: «Хе тимо, теако ако, хеако ако тена…». Вспомним рассказ Раутледж о том, что с полдюжины человек декламировали примерно один и тот же текст, начинающийся словами: «Хе тимо те ако-ако, хе ако-ако тена». На ее вопрос о тексте отвечали, что это выученный наизусть текст одной из древнейших дощечек. Полный смысл текста был неизвестен тогдашним рапануйцам, так как в нем содержались неподдающиеся толкованию слова. Уре-ваи-ико (Уре Вае Ику) сказал о старинном тексте, что это «великие древние слова». Текст «Хе тимо» пропал вместе с записками Раутледж, а Энглерту(62) удалось записать только начальные отрывки, но в передаче пасхальцев текст сохранился в рукописи А.
   О второй родственной рукописи стало известно при драматических обстоятельствах,(63) когда в доме Хуана Хаоа подвергали испытанию мою «мана». Конторскую книгу без корок, с пожелтевшими, сильно потрепанными страницами внесли в комнату в плоской плетеной из камыша тотора папке. Клапан, закрывший отверстие с одной из коротких сторон папки, был завязан плетеным шнурком из тоторы. Мне предложили доказать, способен ли я угадать содержимое завязанной папки, которому, по всем признакам, владелец придавал магическое значение. По чистой случайности ответ в духе оракула, с помощью которого я попытался выйти из затруднения, носил двойной смысл («кон плюма», то есть «с пером» или «пером») и произвел на владельца рукописи сильное впечатление. Видимо, поэтому рукопись была преподнесена мне в подарок, тогда как тетрадь Эстевана Атана приобрести не удалось.
   (рукопись C) Страница из рукописи подаренной Хейердалу Хуаном Хаоа (рукопись C). Внизу две строки, написанные латинскими буквами; эти строки считались магическими, владелец видел в них «аку-аку тетради».
   С первого взгляда было видно, что большие листы конторской книги заполнены не одной рукой. Как знаки ронго-ронго, так и рапануйский текст явно записывались в разное время. Записи были сделаны синими чернилами различных оттенков, зеленовато-коричневыми и серыми. Некоторые знаки ронго-ронго были обведены карандашом, в нескольких местах стояли карандашные крестики и другие значки, словно пометки читавшего. Судя по обилию пятен, книгой прилежно пользовались. Типографская нумерация страниц начиналась с 79 и кончалась 368, но большинство промежуточных листов было вырвано, вырезана верхняя половина одного листа и нижняя другого, всего осталось тридцать четыре страницы. Бумага стала совсем хрупкой и приобрела желтовато-бежевый оттенок. Листы кое-как скреплялись остатками корешка.
   Хуан Хаоа, владелец рукописи, показал мне ее в присутствии своего старшего брата Андреса, так называемого «туму» – Хуана Нахоэ и Атана Атана. Драматическая обстановка помешала мне получить сведения о ее происхождении, но мне дали ясно понять, что речь идет о ценном наследстве, видимо, от отца. Судя по тому, как часто упоминалось имя старухи Таху-таху, она была причастна к акту передачи рукописи, во всяком случае, одобряла его. Таху-таху, она же Виктория Атан, была единственной оставшейся в живых теткой братьев Атан. Несмотря на весьма преклонный возраст, она провела несколько дней в пещере в Анакене, колдовством «помогая» своим племянникам, когда они заканчивали подъем анакенской статуи. После благополучного завершения этого «предприятия» она не упускала случая подчеркнуть, что отныне мне будет сопутствовать «большая удача». Виктория Атан выступала как бы в роли незримого соучастника многих последовавших в дальнейшем неожиданных событий.
   Отнюдь не впечатлительный Хуан относился к ней с величайшим почтением, считая ее колдуньей (таху-таху). Для него вся ценность рукописи заключалась в ее магической силе. Его заботила только одна строка в середине книги, написанная на рапануйском языке (рукопись C). Большую часть страницы занимают две колонки знаков ронго-ронго и написанные латинскими буквами предполагаемые рапануйские эквиваленты. Все это записано синими чернилами, но пониже, другой рукой, выцветшими светло-бурыми чернилами добавлены две строчки, нижнюю из которых владелец считал аку-аку, то есть духом книги. Эту строку («Кокава аро, кокава туа, те игоа о те акуаку, эруа») Хуан понимал как повеление владельцу сделать новый список, когда настоящий «износится спереди и износится сзади». Когда мы потом спрашивали пасхальцев, каков смысл этой фразы, они отвечали, что дословный перевод невозможен. Тем не менее Хуан считал ее наделенной волшебной силой мана. Он многократно прочел эту фразу вслух, сперва дома, затем на террасированном конусообразном холме, возвышающемся над нашим лагерем в Анакене. На вершине холма состоялась торжественная церемония передачи рукописи мне.(64) (Кондратов(65), ссылаясь на Энглерта, впоследствии показал, что Кава-аро и Кава-туа – имена двух аку-аку, будто бы обитающих в районе Рааи. Ко – артикль, обычно употребляемый перед именами собственными.) Рукопись Хаоа (она же рукопись С) теперь хранится в музее «Кон-Тики».
   Два столбца знаков необычного вида пасхальцы считали «ронго-ронго второго рода». Однако при сопоставлении оказалось, что многие из этих знаков совпадают с образцами «подписей», вождей маори на мирном договоре с Англией, воспроизведенных Жоссаном просто для сравнения.
   Не все подписи, приведенные Жоссаном, повторены в версии Хаоа, нарушена их последовательность, некоторые стоят вверх ногами по отношению друг к другу. Многие знаки Хаоа отсутствуют в каталоге Жоссана.
   Здесь важно вспомнить, что «подписи» маори были сымпровизированы совершенно неграмотными людьми, которые имели лишь поверхностное представление об европейской письменности и, как могли, подражали ей. Аналогичные «подписи» пасхальских вождей на договоре с испанцами, скорее всего были таким же образом изобретены на месте. У подлинных ронго-ронго, очевидно, совсем другие и более глубокие корни. Из «подписей» маори, внесенных почтенным епископом в каталог ронго-ронго, опекаемые миссионерами пасхальцы сотворили второй род не поддающегося прочтению мнимого письма.
   



Знаки на печатях Индской культуры, смысл неизвестен.
   Не исключено, что информатор Салмона и Томсона, Уре Бае Ику, чье имя написано наверху одной страницы рукописи Эстевана Атана, причастен к оригиналам, лежащим в основе списков Эстевана Атана и Хуана Хаоа. Энглерт пишет: «Настоящее имя Уреваеико было Уре Вае Ику. Я смог узнать о нем очень мало – лишь то, что он был слугой (туура) короля Нгаары и состоял в родстве с женой Даниеля Теавы – Бери а Моту а Манухеуророа. Поскольку сын Даниеля, тоже Даниель, чья фамилия Теаве превратилась в Чавез, женился на Исабель Хаоа, Хуан Хаоа – родственник его жены. Поскольку Уре Вае Ику был туура у Нгаары, он мог выучить знаки дощечек кохау ронго-ронго».(65а) Третью, меньшую по объему рукопись (рукопись В), выцветшую и отчасти изъеденную червями, принес в наш Анакенский лагерь, казалось бы, случайный посетитель из деревни – молодой Элиас (Эриа) Пакарати Атан; он потом заболел и умер. Элиаса звали также Харе Кае Хива в честь одного из предков, кстати, отца Тупутахи, предполагаемого автора книги Эстевана Атана. Доставленная Элиасом рукопись В(66) состоит из десяти маленьких листов из тетради в клетку (двадцать страниц), сшитых крученой пеньковой бечевкой. Верхние края срезаны ножом, но на трех страницах еще можно разобрать печатную надпись «Эскуэлас Примариас де Чиле» (Чилийская начальная школа).
   На первых двух страницах нет ни номеров, ни текста, если не считать цифру 1865, написанную карандашом посредине первой страницы. Наверху всех остальных страниц видим написанное чернилами заглавие «Пуа арахоа арапу» и номер. Последняя страница содержит только заглавие, а на предшествующих семнадцати страницах стоят, кроме того, в один или два столбца знаки ронго-ронго и рядом латинскими буквами записан предполагаемый перевод на рапануйский язык. Как повторяющееся заглавие, так и знаки, а также толкование их написаны как будто одной рукой, чернила выцветшие, синевато-бурые. Под большинством рапануйских слов или рядом с ними карандашом приписан испанский перевод. Добавления сделаны явно опытной нерапануйской рукой; иностранец, едва ли знавший рапануйский язык, включил в свой перевод пояснения, очевидно, полученные от пасхальца, который пытался истолковать рапануйские выражения, пользуясь скудным набором испанских слов.
   Цифра 1865 на первой странице написана карандашом той же нерапануйской рукой. Вряд ли можно считать это годом появления рукописи – дата слишком ранняя. Хотя Эйро обнаружил дощечки на острове в 1864 году, Зумбом попал на Пасху только в 1866 году и привез первую дощечку Жоссану в 1868 году. Возможно, цифра 1865 обозначает год, к которому предположительно отнес рукопись человек, внесший карандашные пометки на испанском языке.
   Остается загадкой, каким образом тетрадь попала в руки человека, владевшего испанским языком и достаточно заинтересовавшегося ее содержанием, чтобы исписать ее всю карандашом, и потом вернулась к рапануйцам. Примечательно также, что молодой владелец рукописи предложил мне ее просто и деловито, без признаков суеверия, гордости или сентиментальности. Он сказал мне, что тетрадь представляет собой копию оригинала, изготовленного его дедом Пуаарахоа Араки, доставшегося в наследство отцу Элиаса, Аугустину Пакарати, и что Матео Херевери хранил эту копию в пещере на островке Моту-нуи.
   Правда о происхождении этой рукописи все еще неизвестна. Когда Бартель(67) попытался получить дополнительные сведения от Элиаса и Матео Херевери, он услышал от Матео, что версия о хранении тетради в тайнике на Моту-нуи и об авторстве их деда – знаменитого птицечеловека Пуаарахоа – была придумана, чтобы набить цену. Но это звучит малоубедительно, так как вверху каждой страницы той же рукой и теми же чернилами, что и весь текст, написано «Пуа арахоа арапу». К тому же Элиас и не думал расписывать мне славу Пуаарахоа, имя которого я до тех пор не слышал. И, кроме того, Элиас подчеркнул, что текст написан не рукой Пуаарахоа Араки, что речь идет о копии.
   Любопытно, что Элиас называл автора оригинала Пуаарахоа Араки, а не Пуаарахоа Арапу, как написано на всех страницах тетради. В генеалогии, составленной Энглертом(68), говорится, что Пуа Арахоа при крещении получил новое имя – Аракилио (таитянский эквивалент Гераклио), которое пасхальцы превратили в Араки. На острове не знали о существовании ни этой рукописи (несмотря на испанские пометки), ни других, и это уже свидетельствует о том, что тетрадь хранилась в тайнике. С точки зрения Элиаса, вряд ли место расположения тайника могло повлиять на ценность рукописи. Скорее всего, рукопись лежала в пещере на Моту-нуи, так как на Пасхе нет других надежных хранилищ, недоступных для местных жителей.