Страница:
РАСТЕНИЯ ОСТРОВА ПАСХИ
Признание Меррилла в его предсмертной публикации явилось вехой в американской и полинезийской этноботанике. Никто не отстаивал доктрину полной изоляции Америки до Колумба с такой страстной убежденностью, как он. Меррилл и его сподвижники любой океан, несмотря ни на какие течения, считали барьером для перемещения человека, а не средой, способствующей путешествиям и дрейфам. Причем критическая позиция сторонников этой точки зрения несомненно сыграла ценнейшую роль плотины, без которой американская этнология в наши дни была бы затоплена диффузионистскими теориями.
Справедливость требует подчеркнуть, что накопленные свидетельства позволяют признать плавания аборигенов лишь на сравнительно короткое расстояние между Южной Америкой и Полинезией. Ботанический материал, доказывающий прямую связь с более отдаленными Азией или Африкой, еще нуждается в подтверждении.
Ареал кумары объединяет Южную Панаму, Колумбию, Эквадор, Перу, Полинезию и подверженную полинезийскому влиянию Меланезию. Мало того, что во всей этой области разводили батат, его везде называли «кумара» или каким-нибудь сходным словом. Количество убедительных свидетельств взаимосвязи в пределах области распространения кумары продолжает увеличиваться. Мы узнаем о все новых американских видах, которые культивировались полинезийскими аборигенами и были найдены в Полинезии первыми европейскими исследователями.
Остров Пасхи, ставший ныне предметом новой проверки на наличие американских растений, можно назвать связующим звеном между остальной Полинезией и Новым Светом. Когда на этот уединенный остров прибыли европейцы, они увидели немало американских растений. Большие площади были заняты многочисленными разновидностями батата; все первые исследователи острова в одни голос называют его основной пищей пасхальцев. Высушенные тыквы были единственным видом сосудов для воды; в числе даров, преподносимых европейцам при встрече, был чилийский перец (Capsicum) – американское растение, пока не обнаруженное на островах, лежащих дальше на запад.
Ко времени прибытия европейцев дикая (или предположительно дикая) растительность Пасхи была чрезвычайно бедна. В 1934 году шведский ботаник Скоттсберг насчитал на Пасхе тридцать одно цветковое растение: из них одиннадцать пантропических или широко распространенных в тропической зоне. Эти одиннадцать видов могли попасть на остров с любой стороны, причем, подобно папоротникам и мхам, чисто естественным путем. Но географические области распространения остальных двадцати видов были ограничены и находились либо к востоку, либо к западу от острова, причем некоторые из этих видов без помощи человека не смогли бы попасть на океанический остров.
Только семь из двадцати видов играли непосредственную роль в экономике пасхальцев; из этих семи полезных, но, видимо, одичавших растений пять вышли из Южной Америки и два из Полинезии. Пять южноамериканских видов – это камыш тотора (главный строительный материал пасхальцев и сырье для плетеных изделий), дерево торомиро (единственное на острове дикорастущее дерево, его древесина идет на резные изделия), Lycium caroliniamim (единственный на острове дикорастущий кустарник, ягоды съедобны), Cyperus vegetus (съедобные корни) и Polygonum acuminatnm (пресноводное растение, используемое как лекарственное в Перу и на острове Пасхи).
Присутствие двух полинезийских видов (Chenopodium ambiquurn и Solanum insulae paschalis) легко объяснить: предки нынешних пасхальцев приплыли на остров в доевропейские времена из Полинезии. Скоттсберг писал: «С ботанической точки зрения эти растения, исключая американские виды, не представляют большой проблемы, если признать, \что в самом деле была трансокеанская миграция… однако наличие американского элемента вызывает недоумение».(22) Наиболее примечательной ботанической проблемой являются водные растения в кратерных озерах Пасхи; если не считать эндемического торфообразующего мха, все растения относятся к чисто американским пресноводным видам, которые не способны преодолеть такой путь ни по морю, ни по воздуху. В 1934 году Скоттсберг оставил открытым этот затруднительный ботанический вопрос.
После того как было доказано, что Полинезия была достижима для древнеперуанских судов, Скоттсберг (в 1956 и 1957 годах) вернулся к этой проблеме.(23) Он еще раз изучил пасхальский камыш тотора и установил его тождественность камышу Scirpus riparius (по позднейшим данным, Scirpus tatora), который произрастает в андских озерах и который аборигены разводили на тихоокеанском побережье Перу для тех же целей, что и пасхальцы. Ученый отверг возможность непосредственного перемещения камыша через океан без помощи человека, а мысль о сухопутном мосте назвал несерьезной.
Точно такая же проблема возникла и в связи с единственным спутником тоторы на кратерных озерах Пасхи – американским полигонумом. Скоттсберг признал, что аборигены, видимо, были причастны к появлению на Пасхе этих двух южноамериканских пресноводных видов и что такое допущение значительно упрощает сложный ботанический вопрос о трансплантации в доевропейское время.
Впоследствии археологи подтвердили, что камыш тотора был привезен на Пасху до появления европейцев. А пробы пыльцы, изученные шведским палеоботаником Селлингом, показывают, что Polygonum начал произрастать на кратерных озерах внезапно в ранний период заселения острова. Люди, расчищая участки, намеренно сжигали лес и истребляли при этом первичную растительность, которая состояла из нескольких (впоследствии вымерших) видов деревьев и кустарников, включая широко распространенную на острове пальму. Лесные пожары, учиненные людьми,– причина скудости современного пасхальского ландшафта. Однако ввезенные в то время пресноводные растения не были истреблены, они разрослись и покрывают теперь большую часть поверхности трех обширных, некогда совсем чистых кратерных озер.
Поскольку появляется все больше доказательств того, что до прихода европейцев на острове Пасхи произрастали такие древнеамериканские полезные растения, как батат, бутылочная тыква, чилийский перец, камыш тотора, Polygonum acuminatum, Cyperus vegetus, Lycium carolinianum и торомиро, мы вправе предположить, что одновременно с ними были ввезены и другие американские виды: низкорослая перувианская вишня, полуодичавший ананас, маранта, маниок и табак. Когда европейцы составляли первые описания острова, эти растения росли преимущественно в заброшенных островитянами районах Пасхи.
Согласно пасхальским преданиям, записанным американским флотским офицером Томсоном в 1889 году,(24) табак был доставлен на остров самыми первыми поселенцами. Его местное название (аваава) позволяет предположить, что табак первоначально жевали, как в Андах, до прихода европейцев, а не курили (одмоодмо), как это стало обычным впоследствии. Но утверждать, откуда эти растения попали на Пасху, еще нельзя, и время их появления на острове пока неизвестно. Заметим только, что ботаники считают некоторые из них доевропейскими и в других частях Полинезии.
Справедливость требует подчеркнуть, что накопленные свидетельства позволяют признать плавания аборигенов лишь на сравнительно короткое расстояние между Южной Америкой и Полинезией. Ботанический материал, доказывающий прямую связь с более отдаленными Азией или Африкой, еще нуждается в подтверждении.
Ареал кумары объединяет Южную Панаму, Колумбию, Эквадор, Перу, Полинезию и подверженную полинезийскому влиянию Меланезию. Мало того, что во всей этой области разводили батат, его везде называли «кумара» или каким-нибудь сходным словом. Количество убедительных свидетельств взаимосвязи в пределах области распространения кумары продолжает увеличиваться. Мы узнаем о все новых американских видах, которые культивировались полинезийскими аборигенами и были найдены в Полинезии первыми европейскими исследователями.
Остров Пасхи, ставший ныне предметом новой проверки на наличие американских растений, можно назвать связующим звеном между остальной Полинезией и Новым Светом. Когда на этот уединенный остров прибыли европейцы, они увидели немало американских растений. Большие площади были заняты многочисленными разновидностями батата; все первые исследователи острова в одни голос называют его основной пищей пасхальцев. Высушенные тыквы были единственным видом сосудов для воды; в числе даров, преподносимых европейцам при встрече, был чилийский перец (Capsicum) – американское растение, пока не обнаруженное на островах, лежащих дальше на запад.
Ко времени прибытия европейцев дикая (или предположительно дикая) растительность Пасхи была чрезвычайно бедна. В 1934 году шведский ботаник Скоттсберг насчитал на Пасхе тридцать одно цветковое растение: из них одиннадцать пантропических или широко распространенных в тропической зоне. Эти одиннадцать видов могли попасть на остров с любой стороны, причем, подобно папоротникам и мхам, чисто естественным путем. Но географические области распространения остальных двадцати видов были ограничены и находились либо к востоку, либо к западу от острова, причем некоторые из этих видов без помощи человека не смогли бы попасть на океанический остров.
Только семь из двадцати видов играли непосредственную роль в экономике пасхальцев; из этих семи полезных, но, видимо, одичавших растений пять вышли из Южной Америки и два из Полинезии. Пять южноамериканских видов – это камыш тотора (главный строительный материал пасхальцев и сырье для плетеных изделий), дерево торомиро (единственное на острове дикорастущее дерево, его древесина идет на резные изделия), Lycium caroliniamim (единственный на острове дикорастущий кустарник, ягоды съедобны), Cyperus vegetus (съедобные корни) и Polygonum acuminatnm (пресноводное растение, используемое как лекарственное в Перу и на острове Пасхи).
Присутствие двух полинезийских видов (Chenopodium ambiquurn и Solanum insulae paschalis) легко объяснить: предки нынешних пасхальцев приплыли на остров в доевропейские времена из Полинезии. Скоттсберг писал: «С ботанической точки зрения эти растения, исключая американские виды, не представляют большой проблемы, если признать, \что в самом деле была трансокеанская миграция… однако наличие американского элемента вызывает недоумение».(22) Наиболее примечательной ботанической проблемой являются водные растения в кратерных озерах Пасхи; если не считать эндемического торфообразующего мха, все растения относятся к чисто американским пресноводным видам, которые не способны преодолеть такой путь ни по морю, ни по воздуху. В 1934 году Скоттсберг оставил открытым этот затруднительный ботанический вопрос.
После того как было доказано, что Полинезия была достижима для древнеперуанских судов, Скоттсберг (в 1956 и 1957 годах) вернулся к этой проблеме.(23) Он еще раз изучил пасхальский камыш тотора и установил его тождественность камышу Scirpus riparius (по позднейшим данным, Scirpus tatora), который произрастает в андских озерах и который аборигены разводили на тихоокеанском побережье Перу для тех же целей, что и пасхальцы. Ученый отверг возможность непосредственного перемещения камыша через океан без помощи человека, а мысль о сухопутном мосте назвал несерьезной.
Точно такая же проблема возникла и в связи с единственным спутником тоторы на кратерных озерах Пасхи – американским полигонумом. Скоттсберг признал, что аборигены, видимо, были причастны к появлению на Пасхе этих двух южноамериканских пресноводных видов и что такое допущение значительно упрощает сложный ботанический вопрос о трансплантации в доевропейское время.
Впоследствии археологи подтвердили, что камыш тотора был привезен на Пасху до появления европейцев. А пробы пыльцы, изученные шведским палеоботаником Селлингом, показывают, что Polygonum начал произрастать на кратерных озерах внезапно в ранний период заселения острова. Люди, расчищая участки, намеренно сжигали лес и истребляли при этом первичную растительность, которая состояла из нескольких (впоследствии вымерших) видов деревьев и кустарников, включая широко распространенную на острове пальму. Лесные пожары, учиненные людьми,– причина скудости современного пасхальского ландшафта. Однако ввезенные в то время пресноводные растения не были истреблены, они разрослись и покрывают теперь большую часть поверхности трех обширных, некогда совсем чистых кратерных озер.
Поскольку появляется все больше доказательств того, что до прихода европейцев на острове Пасхи произрастали такие древнеамериканские полезные растения, как батат, бутылочная тыква, чилийский перец, камыш тотора, Polygonum acuminatum, Cyperus vegetus, Lycium carolinianum и торомиро, мы вправе предположить, что одновременно с ними были ввезены и другие американские виды: низкорослая перувианская вишня, полуодичавший ананас, маранта, маниок и табак. Когда европейцы составляли первые описания острова, эти растения росли преимущественно в заброшенных островитянами районах Пасхи.
Согласно пасхальским преданиям, записанным американским флотским офицером Томсоном в 1889 году,(24) табак был доставлен на остров самыми первыми поселенцами. Его местное название (аваава) позволяет предположить, что табак первоначально жевали, как в Андах, до прихода европейцев, а не курили (одмоодмо), как это стало обычным впоследствии. Но утверждать, откуда эти растения попали на Пасху, еще нельзя, и время их появления на острове пока неизвестно. Заметим только, что ботаники считают некоторые из них доевропейскими и в других частях Полинезии.
АНАНАС
Ботаник Бортони в 1919 году предположил, что американский ананас, видимо, распространился в тихоокеанской области в доколумбовы времена.(25) Его коллега Браун показал в 1931 году, что есть серьезные основания считать культуру ананаса на Маркизских островах доевропейской.(26) А ботаник Дегенер заявил в 1930 году, что гавайцы разводили менее ценную, полудикую разновидность ананаса задолго до того, как его, согласно письменным источникам, ввезли европейцы.(27) Пятью годами позже американский гавайист Брайен писал: «Произрастание ананаса и некоторых других растений, плоды которых идут в пищу, в Полинезии может означать, что полинезийцы ходили к берегам Южной и Центральной Америки».(28)
ПЕРУВИАНСКАЯ ВИШНЯ И ARGEMONE
Перувианская вишня Physalis peruviana прежде была широко распространена в Восточной Полинезии. На острове Пасхи и на Маркизском архипелаг она почти исчезла, но кое-где, например на восточном побережье Фату-Хивы, ее еще можно найти в дикорастущем виде на месте старых поселений. В 1888 году ботаник Хиллебранд(29) указывал на произрастание перувианской вишни на Гавайских островах с давних пор; он считал ее «важным американским элементом из Андской области в гавайской флоре».
Мы видим здесь примечательную параллель острову Пасхи; на это обратил внимание в свое время Скоттсберг. В 1950 году Картер(30) выделяет в «гавайской флоре» Хиллебранда девять андских растений, он считает, что все они «заслуживают этноботанического изучения». О гавайско-перувианской вишне Картер писал: «Physalis – съедобное растение, родственное американскому томату. Дженкинс в недавно изданном «Происхождении культурного томата» считает Physalis предшественником культурного томата и полагает, что томат потому и стали разводить, что он в общем схож с Physalis. Подобно хлопчатнику, батату и гибискусу, Physalis тоже указывает на Перу».
Изучая чисто американский род Argemone, ботаники Прейн(31) в 1895 году и Федде(32) в 1909 году независимо друг от друга отметили, что присутствие его на Гавайских островах ко времени открытия архипелага капитаном Куком трудно объяснить. В 1932 году американский этнолог Стоукс(33) отмечал, что нет ничего удивительного в том, что американский Argemone попал на Гавайские острова до прихода европейцев. Его вполне могло доставить то самое судно, которое привезло американский батат.
Через три года Яковлев и Эррера(34) сообщили, что Argemone использовался в древнем Перу в силу своих наркотических и анестетических свойств.
Картер(35) писал в 1950 году: «Судя по Argemone, обмен знаниями распространялся не только на съедобные растения, но и на лечебные растения и сопряженные с ними магические действия и ритуалы». И еще: «Все это позволяет предположить, что речь идет не о сорняке, а о растении с совершенно определенным применением в рамках данной культуры. Так как растение стало известно здесь вместе с рецептами его использования, то можно полагать, что оно скорее всего было доставлено сюда намеренно, а не случайно.
Таким образом, проблема Argemone alba (var. glauca) на Гавайских островах встает перед нами в новом свете… Данные исследований позволяют сделать вывод, что на Гавайские острова он привезен человеком». И еще: «В самом деле, было бы крайне странно, если бы оказалось, что природными путями на Гавайские острова попали только «космополитические травы», используемые человеком в Америке, и что американские рецепты их применения путешествовали вместе с ними, как это мы видим в случае с Argemone».
Мы видим здесь примечательную параллель острову Пасхи; на это обратил внимание в свое время Скоттсберг. В 1950 году Картер(30) выделяет в «гавайской флоре» Хиллебранда девять андских растений, он считает, что все они «заслуживают этноботанического изучения». О гавайско-перувианской вишне Картер писал: «Physalis – съедобное растение, родственное американскому томату. Дженкинс в недавно изданном «Происхождении культурного томата» считает Physalis предшественником культурного томата и полагает, что томат потому и стали разводить, что он в общем схож с Physalis. Подобно хлопчатнику, батату и гибискусу, Physalis тоже указывает на Перу».
Изучая чисто американский род Argemone, ботаники Прейн(31) в 1895 году и Федде(32) в 1909 году независимо друг от друга отметили, что присутствие его на Гавайских островах ко времени открытия архипелага капитаном Куком трудно объяснить. В 1932 году американский этнолог Стоукс(33) отмечал, что нет ничего удивительного в том, что американский Argemone попал на Гавайские острова до прихода европейцев. Его вполне могло доставить то самое судно, которое привезло американский батат.
Через три года Яковлев и Эррера(34) сообщили, что Argemone использовался в древнем Перу в силу своих наркотических и анестетических свойств.
Картер(35) писал в 1950 году: «Судя по Argemone, обмен знаниями распространялся не только на съедобные растения, но и на лечебные растения и сопряженные с ними магические действия и ритуалы». И еще: «Все это позволяет предположить, что речь идет не о сорняке, а о растении с совершенно определенным применением в рамках данной культуры. Так как растение стало известно здесь вместе с рецептами его использования, то можно полагать, что оно скорее всего было доставлено сюда намеренно, а не случайно.
Таким образом, проблема Argemone alba (var. glauca) на Гавайских островах встает перед нами в новом свете… Данные исследований позволяют сделать вывод, что на Гавайские острова он привезен человеком». И еще: «В самом деле, было бы крайне странно, если бы оказалось, что природными путями на Гавайские острова попали только «космополитические травы», используемые человеком в Америке, и что американские рецепты их применения путешествовали вместе с ними, как это мы видим в случае с Argemone».
ПАПАЙЯ, ПАВАХИНА, МЕИ-РОРО И HELICONIA BIHAI
Папайя – тропическое плодовое дерево (дынное) из Нового Света. Более крупный вид папайи произрастал от Мексики до Перу, а малоизвестные мелкие южноамериканские виды разводили во всей Андской области до Северного Чили.
В своем труде о флоре Маркизского архипелага Браун(36) сообщал в 1935 году: «…на Маркизских островах произрастают по меньшей мере две разновидности Carica papaya. Ви инана (ви ината), которую маркизцы считают одним из своих древнейших растений, дающих съедобные плоды, несомненно, попала сюда очень давно. Плоды мелкие и не такие вкусные, как у ви оаху, привезенной, по словам островитян, с Гавайских островов первыми миссионерами… Сок папайи, желательно мужского дерева (мамее), применяется для припарок. Происхождение – тропическая Америка. В Полинезию привезена аборигенами».
На основании различных ботанических данных Браун в том же исследовании сделал вывод, что «между аборигенами Американского континента и Маркизских островов, несомненно, происходило какое-то общение».
Этот материал включал траву павахина (Aristida subspicata), названную так же, как назывался важный традиционный головной убор в виде привязанного ко лбу султана, который островитяне прежде часто носили. Браун отмечал: «Интересно присутствие этой американской травы в качестве преобладающего элемента в степных районах Нуку-Хивы (крупнейший остров северной части Маркизского архипелага). Возможно, что ее непреднамеренно привезли с собой ранние поселенцы, примерно в то же время, когда здесь появился дикий ананас».
О маркизском меи-роро (Agoratum conyzoides) Браун писал: «…на Маркизских островах благоухающие цветы и листья охотно использовали для гирлянд, их добавляли как душистое вещество в кокосовое масло, применяли как лекарство. Роберт Эйткен отмечает, что и на Тубуаи ими сдабривали кокосовое масло. Распространение – пантропическое, происхождение – Америка. Вероятно, первобытный человек непреднамеренно доставил это растение в Юго-Восточную Полинезию».
Heliconia bihai – еще одно чисто американское растение, которое некогда применялось в хозяйстве и проникло в глубь островной области. От Вест-Индии до Южной Америки коренные жители употребляли в пищу его богатые крахмалом клубни, а листья шли на кровлю, стены жилищ, из них делали шляпы, циновки, корзины. Английский ботаник Бейкер(37) первым показал в 1893 году, что родина этого растения – тропическая Америка. Геликонию тихоокеанских островов он считал культурной разновидностью, родственной мексиканским и перуанским видам.
Десять лет спустя американский ботаник Кук подтвердил мнение своего коллеги Шуманна о доисторическом появлении этого полезного американского растения на тихоокеанских островах и добавил: «Хотя это растение больше не возделывается полинезийцами, оно прочно обосновалось в горах Самоа и на многих архипелагах к западу. В Новой Каледонии и в наши дни из крепких листьев Heliconia плетут шляпы; однако панданус – уроженец малайской области больше подходит для всяких хозяйственных нужд и на полях полинезийцев он вытеснил Heliconia».(38)
В своем труде о флоре Маркизского архипелага Браун(36) сообщал в 1935 году: «…на Маркизских островах произрастают по меньшей мере две разновидности Carica papaya. Ви инана (ви ината), которую маркизцы считают одним из своих древнейших растений, дающих съедобные плоды, несомненно, попала сюда очень давно. Плоды мелкие и не такие вкусные, как у ви оаху, привезенной, по словам островитян, с Гавайских островов первыми миссионерами… Сок папайи, желательно мужского дерева (мамее), применяется для припарок. Происхождение – тропическая Америка. В Полинезию привезена аборигенами».
На основании различных ботанических данных Браун в том же исследовании сделал вывод, что «между аборигенами Американского континента и Маркизских островов, несомненно, происходило какое-то общение».
Этот материал включал траву павахина (Aristida subspicata), названную так же, как назывался важный традиционный головной убор в виде привязанного ко лбу султана, который островитяне прежде часто носили. Браун отмечал: «Интересно присутствие этой американской травы в качестве преобладающего элемента в степных районах Нуку-Хивы (крупнейший остров северной части Маркизского архипелага). Возможно, что ее непреднамеренно привезли с собой ранние поселенцы, примерно в то же время, когда здесь появился дикий ананас».
О маркизском меи-роро (Agoratum conyzoides) Браун писал: «…на Маркизских островах благоухающие цветы и листья охотно использовали для гирлянд, их добавляли как душистое вещество в кокосовое масло, применяли как лекарство. Роберт Эйткен отмечает, что и на Тубуаи ими сдабривали кокосовое масло. Распространение – пантропическое, происхождение – Америка. Вероятно, первобытный человек непреднамеренно доставил это растение в Юго-Восточную Полинезию».
Heliconia bihai – еще одно чисто американское растение, которое некогда применялось в хозяйстве и проникло в глубь островной области. От Вест-Индии до Южной Америки коренные жители употребляли в пищу его богатые крахмалом клубни, а листья шли на кровлю, стены жилищ, из них делали шляпы, циновки, корзины. Английский ботаник Бейкер(37) первым показал в 1893 году, что родина этого растения – тропическая Америка. Геликонию тихоокеанских островов он считал культурной разновидностью, родственной мексиканским и перуанским видам.
Десять лет спустя американский ботаник Кук подтвердил мнение своего коллеги Шуманна о доисторическом появлении этого полезного американского растения на тихоокеанских островах и добавил: «Хотя это растение больше не возделывается полинезийцами, оно прочно обосновалось в горах Самоа и на многих архипелагах к западу. В Новой Каледонии и в наши дни из крепких листьев Heliconia плетут шляпы; однако панданус – уроженец малайской области больше подходит для всяких хозяйственных нужд и на полях полинезийцев он вытеснил Heliconia».(38)
ЯМСОВЫЕ БОБЫ
Нечто сходное произошло с американскими ямсовымп бобами (Pachyrrhizus). В 1944 году ботаник Клаусен(39) указывал, что Pachyrrhizus tuberosus, «видимо, абориген верховий Амазонки и ее притоков в Бразилии, Перу, Эквадоре и Боливии». Он сообщал, что обычные ямсовые бобы являются культурным растением в некоторых частях Вест-Индии и в Южной Америке, притом их разведение облегчается тем, что растение обладает инсектицидными свойствами. Pachyrrhizus, известный среди индейцев кечуа в Перу под названием айпиа, почти не возделывается в современном Перу, хотя первые хронисты еще застали его. Яковлев и Эррера писали в 1934 году о находках бобов Pachyrrhizus в доинкских могилах и указали, что это растение использовалось как декоративный элемент в искусстве наска (североперуанская культура) на тихоокеанском побережье.(40) Кук первым среди ботаников пришел к мысли, что тихоокеанские острова были более достижимы для высокоразвитых культур Перу, чем многие лесные континентальные области, завоеванные Куско.(41) Он считал, что появление съедобных клубней этого вьющегося бобового растения на островах можно объяснить лишь плаваниями аборигенов. Кук рассказывает, что «аборигены островов Тонга больше не выращивают Pachyrrhizus для питания, но позволяют ему расти на парах, так как считается, что оно помогает получать высокие урожаи собственно ямса… жители Фиджи используют волокно Pachyrrhizus для изготовления лесы… растение почему-то фигурирует в их религиозных ритуалах; видно, в древности оно играло более важную роль».
Геоботаник Геппи(42) тоже недоумевал, откуда появился этот элемент в островном земледелии: «…родина Pachyrrhizus – Америка. Спрашивается, как растение такого происхождения могло попасть на запад Тихого океана? Оно здесь довольно широко распространено и встречается в Новой Каледонии, на Новых Гебридах, на островах Фиджи, Тонга и Самоа. Хотя его съедобные корни идут в пищу только при недороде, в диком виде оно произрастает на всех островах Фиджи… На островах Тонга, как сообщает Грэффе, его часто сажают, чтобы улучшить почву для собственно ямса…». Американские исследователи Стюард(43) и Зауэр(44) позднее считали что это древнее американское полезное растение свидетельствует о давних трансокеанских плаваниях.
Геоботаник Геппи(42) тоже недоумевал, откуда появился этот элемент в островном земледелии: «…родина Pachyrrhizus – Америка. Спрашивается, как растение такого происхождения могло попасть на запад Тихого океана? Оно здесь довольно широко распространено и встречается в Новой Каледонии, на Новых Гебридах, на островах Фиджи, Тонга и Самоа. Хотя его съедобные корни идут в пищу только при недороде, в диком виде оно произрастает на всех островах Фиджи… На островах Тонга, как сообщает Грэффе, его часто сажают, чтобы улучшить почву для собственно ямса…». Американские исследователи Стюард(43) и Зауэр(44) позднее считали что это древнее американское полезное растение свидетельствует о давних трансокеанских плаваниях.
ЯМС
Собственно ямс (Dioscorea sp.) получил в доколумбово время подлинно транстихоокеанское распространение, съедобные сорта разводили от древней Америки до Индонезии. Принято считать, что ямс попал в Полинезию из Меланезии, но если обычай чередовать его с Pachyrrhizus распространился вместе с самим ямсом, можно допустить появление на островах американских видов.
В тропическом поясе Нового Света произрастает немало диких видов Dioscorea, и, как сообщил в 1950 году Зауэр, клубни некоторых съедобны, однако неизвестно, происходят ли культурные американские сорта от этих диких американских родителей.
Как показал в 1950 году Картер вместе со своими коллегами Грэем и Трамбэллом, когда испанцы впервые пришли в область карибов, они застали там не меньше трех клубневых культур – батат, ямс и маниок. В записях испанского хрониста Овьедо за 1535 год есть абзац с описанием формы, жилкования, черенка и положения листьев ямса – признаков, отличающих его от батата, приведено местное название – аес. Аес описан также в рассказе Наварретте о плавании Колумба. Картер заключает: «Итак, вот еще одно растение, которое, подобно батату, размножается вегетативно, а потому вряд ли способно пересечь морские просторы с ветром, течением, птицами, вообще без помощи человека, и тем не менее оно пересекло океан в доколумбово время».(45) Браун собирал аборигенный ямс на Маркизских островах, где он называется пу-ахи, и писал в 1931 году(46): «Материала для точного определения недостаточно, но он как будто близок, если не тождествен, Dioscorea cayenensis Lamarck, уроженцу Африки, который издавна возделывался в тропической Америке… Его подземные клубни охотно применяются в пищу аборигенами… На Маркизских островах очень редок. Всего один экземпляр найден на Фату-Хиве, самом южном острове архипелага. Несомненно завезен в давние времена аборигенами. Если это и в самом деле Dioscorea cayenensis, на который он очень похож, – перед нами еще одно указание на контакт с Америкой».
Джейкмен (на Международном конгрессе американистов в 1949 году) отнес ямс к группе избранных растений, которые, вероятно, перекочевали из аборигенной Америки в Полинезию, и добавил: «Большинство этих растений попало на острова не случайно – с течениями, их сознательно доставили туда переселенцы из древней Америки, это видно из того, что лишь немногие из них… могли бы пересечь океан без помощи человека…».(47)
В тропическом поясе Нового Света произрастает немало диких видов Dioscorea, и, как сообщил в 1950 году Зауэр, клубни некоторых съедобны, однако неизвестно, происходят ли культурные американские сорта от этих диких американских родителей.
Как показал в 1950 году Картер вместе со своими коллегами Грэем и Трамбэллом, когда испанцы впервые пришли в область карибов, они застали там не меньше трех клубневых культур – батат, ямс и маниок. В записях испанского хрониста Овьедо за 1535 год есть абзац с описанием формы, жилкования, черенка и положения листьев ямса – признаков, отличающих его от батата, приведено местное название – аес. Аес описан также в рассказе Наварретте о плавании Колумба. Картер заключает: «Итак, вот еще одно растение, которое, подобно батату, размножается вегетативно, а потому вряд ли способно пересечь морские просторы с ветром, течением, птицами, вообще без помощи человека, и тем не менее оно пересекло океан в доколумбово время».(45) Браун собирал аборигенный ямс на Маркизских островах, где он называется пу-ахи, и писал в 1931 году(46): «Материала для точного определения недостаточно, но он как будто близок, если не тождествен, Dioscorea cayenensis Lamarck, уроженцу Африки, который издавна возделывался в тропической Америке… Его подземные клубни охотно применяются в пищу аборигенами… На Маркизских островах очень редок. Всего один экземпляр найден на Фату-Хиве, самом южном острове архипелага. Несомненно завезен в давние времена аборигенами. Если это и в самом деле Dioscorea cayenensis, на который он очень похож, – перед нами еще одно указание на контакт с Америкой».
Джейкмен (на Международном конгрессе американистов в 1949 году) отнес ямс к группе избранных растений, которые, вероятно, перекочевали из аборигенной Америки в Полинезию, и добавил: «Большинство этих растений попало на острова не случайно – с течениями, их сознательно доставили туда переселенцы из древней Америки, это видно из того, что лишь немногие из них… могли бы пересечь океан без помощи человека…».(47)
ГИБИСКУС
В отличие от названных раньше, Hibiscus tiliaceus – транстихоокеанское растение, способное расселиться через мировые океаны без посредничества человека. Его семена, не в пример семенам упомянутых выше видов, приспособлены для естественного распространения по воде и вполне могли попасть в Полинезию до появления там человека. Тем не менее планомерное культивирование гибискуса в Полинезии и некоторые связанные с этим лингвистические наблюдения послужили причиной того, что он также был включен в этноботаническую дискуссию. Браун справедливо называет гибискус «одним из самых полезных деревьев, возделывавшихся первыми полинезийцами» (48).
О. Кук и Р. Кук первыми рассмотрели гибискус, или махо, в 1918 году с этноботанической стороны: «Хотя многие ботаники называют махо космополитическим приморским растением, возможно, что своим широчайшим распространением он, как и кокосовая пальма, в большой мере обязан посредничеству человека».(49) Они показали, что это дерево в диком состоянии встречается в изобилии даже как господствующий вид во многих районах Центральной Америки, вплоть до берегов реки Гуаякиль на тихоокеанском побережье Южной Америки. Здесь аборигены изготовляли из луба этих деревьев материю, не боящиеся воды веревки, а при помощи палочек добывали огонь.
По словам Куков, у полинезийцев это дерево нашло, в общем, то же самое применение и называлось похоже. Если в тропической Америке гибискус был известен как махо, или махагуа (с некоторыми вариантами), то в полинезийских диалектах мы видим названия: мао, мау, вау, фау, хау и ау. И авторы заключают: «Махо, махагуа, пли липа гибискус – одно из важных в хозяйстве растений, о котором нужно помнить, когда изучаешь проблему доисторических контактов между обитателями тропической Америки, оно распространилось на островах и берегах Тихого и Индийского океанов явно до прихода европейцев. Размножение и семенами и черенками облегчило его культивирование и распространение первобытными народами. Хотя для расселения махо необходимо не столь большое участие человека, как для батата и других растений-саженцев, его названия тем не менее являют собой почти такое же убедительное доказательство посредничества человека, как и в случае с кумарой…
Название «махо», или «махагуа» (с многочисленными местными вариантами), широко распространено в тропической Америке; и на многих тихоокеанских островах мы встречаем сходные названия либо самого растения, либо важнейших способов его применения. Очевидно, первобытные полинезийцы знали махо до того, как познакомились с аналогичными азиатскими растениями; это вытекает из того, что полинезийские названия других важных культурных растений – бумажной шелковицы Broussonetia (или Papyrius), китайской розы (Hibiscus rosasinensis) и пандануса (Pandanus) – суть производные от махо. Добывание огня трением, изготовление материи путем обработки луба желобчатыми колотушками – специальные приемы, которые, возможно, распространились вместе с махо из Америки в тропические области Старого Света».
Меррилл, оспаривая этот взгляд(50), утверждал, что названный вид никогда не культивировался за пределами Полинезии: «Это дерево, несомненно, сажали на некоторых полинезийских островах потому, что оно было лучшим или одним из лучших волокнистых растений, доступных первобытным полинезийцам… На основе чисто ботанического материала я заключаю, что Hibiscus tiliaceus – вид, получивший естественное пантропическое распространение… и что его в далеком прошлом разнесли морские течения».
И дальше: «Вполне вероятно, что в доисторические времена происходило ограниченное общение между Полинезией и тропической Америкой, но эта вероятность нисколько не возрастет, если считать, будто нынешнее распространение Hibiscus tiliaceus подтверждает такую теорию. Большинство этнологов поддерживает теорию, по которой культура распространялась через Тихий океан скорее на восток, чем на запад. Если описанный Куком комплекс махо родствен полинезийскому комплексу мао, разумнее полагать, что растение попало из тихоокеанской области в Америку, чем говорить о миграции из Америки в Тихий океан».
В 1950 году Картер еще раз рассмотрел(51) взаимно исключающие теории двух ботаников: «Эти аргументы кажутся мне типичными примерами того, к чему приводят навязчивые идеи. Кук так старался доказать американское происхождение земледелия, что неосторожно, чтобы не сказать – неразумно, привел в качестве примера один галофит, семена которого хорошо приспособлены для переноса водой.
В свою очередь, Меррилл, то ли был очень возмущен тенденциозностью Кука, то ли вообще не переносил мысль о транстихоокеанских контактах (а может быть, и то и другое), но так или иначе, ослепленный собственным отрицательным отношением, не видел достоинств аргументации Кука… Ведь, судя по ветрам и течениям, если растение в самом деле было перенесено естественным путем через Тихий океан, то именно в направлении из Америки в Полинезию. Но если согласиться с естественным переносом, остается нерешенным вопрос о применении и названии…
О. Кук и Р. Кук первыми рассмотрели гибискус, или махо, в 1918 году с этноботанической стороны: «Хотя многие ботаники называют махо космополитическим приморским растением, возможно, что своим широчайшим распространением он, как и кокосовая пальма, в большой мере обязан посредничеству человека».(49) Они показали, что это дерево в диком состоянии встречается в изобилии даже как господствующий вид во многих районах Центральной Америки, вплоть до берегов реки Гуаякиль на тихоокеанском побережье Южной Америки. Здесь аборигены изготовляли из луба этих деревьев материю, не боящиеся воды веревки, а при помощи палочек добывали огонь.
По словам Куков, у полинезийцев это дерево нашло, в общем, то же самое применение и называлось похоже. Если в тропической Америке гибискус был известен как махо, или махагуа (с некоторыми вариантами), то в полинезийских диалектах мы видим названия: мао, мау, вау, фау, хау и ау. И авторы заключают: «Махо, махагуа, пли липа гибискус – одно из важных в хозяйстве растений, о котором нужно помнить, когда изучаешь проблему доисторических контактов между обитателями тропической Америки, оно распространилось на островах и берегах Тихого и Индийского океанов явно до прихода европейцев. Размножение и семенами и черенками облегчило его культивирование и распространение первобытными народами. Хотя для расселения махо необходимо не столь большое участие человека, как для батата и других растений-саженцев, его названия тем не менее являют собой почти такое же убедительное доказательство посредничества человека, как и в случае с кумарой…
Название «махо», или «махагуа» (с многочисленными местными вариантами), широко распространено в тропической Америке; и на многих тихоокеанских островах мы встречаем сходные названия либо самого растения, либо важнейших способов его применения. Очевидно, первобытные полинезийцы знали махо до того, как познакомились с аналогичными азиатскими растениями; это вытекает из того, что полинезийские названия других важных культурных растений – бумажной шелковицы Broussonetia (или Papyrius), китайской розы (Hibiscus rosasinensis) и пандануса (Pandanus) – суть производные от махо. Добывание огня трением, изготовление материи путем обработки луба желобчатыми колотушками – специальные приемы, которые, возможно, распространились вместе с махо из Америки в тропические области Старого Света».
Меррилл, оспаривая этот взгляд(50), утверждал, что названный вид никогда не культивировался за пределами Полинезии: «Это дерево, несомненно, сажали на некоторых полинезийских островах потому, что оно было лучшим или одним из лучших волокнистых растений, доступных первобытным полинезийцам… На основе чисто ботанического материала я заключаю, что Hibiscus tiliaceus – вид, получивший естественное пантропическое распространение… и что его в далеком прошлом разнесли морские течения».
И дальше: «Вполне вероятно, что в доисторические времена происходило ограниченное общение между Полинезией и тропической Америкой, но эта вероятность нисколько не возрастет, если считать, будто нынешнее распространение Hibiscus tiliaceus подтверждает такую теорию. Большинство этнологов поддерживает теорию, по которой культура распространялась через Тихий океан скорее на восток, чем на запад. Если описанный Куком комплекс махо родствен полинезийскому комплексу мао, разумнее полагать, что растение попало из тихоокеанской области в Америку, чем говорить о миграции из Америки в Тихий океан».
В 1950 году Картер еще раз рассмотрел(51) взаимно исключающие теории двух ботаников: «Эти аргументы кажутся мне типичными примерами того, к чему приводят навязчивые идеи. Кук так старался доказать американское происхождение земледелия, что неосторожно, чтобы не сказать – неразумно, привел в качестве примера один галофит, семена которого хорошо приспособлены для переноса водой.
В свою очередь, Меррилл, то ли был очень возмущен тенденциозностью Кука, то ли вообще не переносил мысль о транстихоокеанских контактах (а может быть, и то и другое), но так или иначе, ослепленный собственным отрицательным отношением, не видел достоинств аргументации Кука… Ведь, судя по ветрам и течениям, если растение в самом деле было перенесено естественным путем через Тихий океан, то именно в направлении из Америки в Полинезию. Но если согласиться с естественным переносом, остается нерешенным вопрос о применении и названии…