Джек Хиггинс
Орел улетел
Вступление
В час ночи в субботу 6 ноября 1943 года шеф гестапо фашистской Германии рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер получил короткое сообщение: «Орел приземлился». Это означало, что небольшая группа немецких воздушных десантников во главе с подполковником Куртом Штайнером при содействии боевика Ирландской республиканской армии (ИРА) Лайама Девлина тайно проникла в Англию и готова начать операцию по захвату премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля, который приехал на субботу и воскресенье в свой загородный дом на берегу моря в Норфолке.
К концу того же дня в результате ожесточенного боя между подразделением американских «рейнджеров» и немецким десантом операция закончилась провалом; считалось, что из всего десанта в живых остался один Лайам Девлин. Что же касается Курта Штайнера...
К концу того же дня в результате ожесточенного боя между подразделением американских «рейнджеров» и немецким десантом операция закончилась провалом; считалось, что из всего десанта в живых остался один Лайам Девлин. Что же касается Курта Штайнера...
Лондон – Белфаст
1975
Глава 1
На крыше вычурно украшенного мавзолея, с краю, стоял ангел смерти – фигура с протянутыми вперед руками. Мне запомнилось это, потому что в церкви играл орган и кладбище было освещено разноцветными полосками света, падавшими через витражи. Церковь была не очень древняя; этот храм и высокие дома вокруг него построили в лучшие годы викторианского процветания. Площадь святого Мартина. Когда-то этот район считался весьма респектабельным. Теперь это тихий скромный уголок в районе Белсайз-Парка, место красивое и спокойное: здесь женщины не боятся спуститься ночью в магазинчик за углом, а жители не лезут в чужие дела.
Я жил в доме № 13, в квартире на первом этаже. Мой поверенный снял ее для меня у своего двоюродного брата, который на полгода уехал в Нью-Йорк. Эта старомодная уютная квартира вполне меня устраивала. Я в то время дописывал очередной роман и почти каждый день ходил в читальный зал Британского музея.
В тот ноябрьский вечер, когда все началось, лил сильный дождь. Где-то в начале седьмого я вошел в ворота кладбища и побрел по дорожке среди готических памятников и могильных плит. Я шел под зонтом, но плечи моего плаща все равно промокли насквозь, однако меня это не беспокоило. Я люблю дождь, ночной город, мокрые улицы, убегающие в зимнюю темноту; все это дает мне особое ощущение свободы. В тот день и работалось хорошо, я надеялся, что скоро закончу роман.
Я приближался к мавзолею. Ангел смерти мрачно вырисовывался в тусклом свете церковных огней; две мраморные статуи стояли на страже у бронзовых дверей мавзолея – все как обычно, но в тот вечер я чувствовал, что рядом был кто-то третий, и этот кто-то надвигался на меня из темноты.
На мгновение я по-настоящему испугался. Но когда этот кто-то вышел на освещенное место, я увидел, что это была молодая женщина небольшого роста, в черном берете и насквозь промокшем плаще. В руке она держала портфель. Лицо бледное, в темных глазах какое-то беспокойство.
– Господин Хиггинс? Вы Джек Хиггинс, не так ли?
Я сразу понял, что она американка. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.
– Верно. Чем могу служить?
– Я должна поговорить с вами, господин Хиггинс. Где это можно сделать?
Я колебался, не имея особого желания продолжать разговор, но было в этой встрече что-то очень необычное. Я не мог ей отказать.
– Я живу здесь неподалеку, – ответил я.
– Я знаю, – сказала она. Я все еще был в нерешительности, и она добавила: – Вы не пожалеете об этом, поверьте. Я располагаю сведениями, чрезвычайно важными для вас.
– О чем? – спросил я.
– О том, что в действительности произошло в Стадли Констабл после известной операции. О многих фактах, которые вам неизвестны.
Этого было достаточно. Я взял ее за руку и сказал:
– Хорошо, пойдемте ко мне, чтобы не мокнуть тут под дождем, а то еще заболеете и умрете. И там вы мне все объясните.
– Хорошо тут у вас, – сказала она и обернулась ко мне.
Она была еще меньше ростом, чем показалось сначала. Неловко протянула мне правую руку, а в левой все еще сжимала портфель.
– Коуэн, – представилась она. – Рут Коуэн.
– Давайте плащ, – сказал я. – Я повешу его рядом с батареей.
– Спасибо. – Она безуспешно пыталась развязать пояс одной рукой. Я рассмеялся и взял у нее портфель.
– Вы позволите? – Я положил портфель на стол и заметил на нем ее инициалы и ученую степень – доктор наук.
– Вы доктор наук? – поинтересовался я.
Она едва заметно улыбнулась, снимая плащ.
– Я защитила диссертацию по новой истории в Гарвардском университете.
– Это интересно, – сказал я. – Пойду приготовлю чай... или, может быть, кофе?
Она опять улыбнулась.
– Уже полгода я занимаюсь научной работой в Лондонском университете. Так что я предпочитаю, конечно, чай.
Я прошел на кухню, поставил чайник и достал чашки. Взял сигарету, закурил и, обернувшись, увидел, что женщина стоит у дверного косяка, скрестив руки на груди.
– А тема вашей диссертации? – спросил я.
– "О некоторых аспектах политики «третьего рейха» во время второй мировой войны".
– Интересно. Коуэн... Вы еврейка? – Я отвернулся, чтобы заварить чай.
– Мой отец – немецкий еврей. Он пережил Аушвиц, затем ему удалось перебраться в Штаты, но там он умер через год после моего рождения.
Я не знал что сказать и произнес то, что говорят все в подобных случаях:
– Простите.
Какое-то мгновение она смотрела на меня невидящим взглядом, затем повернулась и ушла в гостиную. Я последовал за ней с подносом в руках, поставил его на маленький столик возле камина, и мы опустились в мягкие кресла напротив друг друга.
– Наверное, этим и объясняется ваш интерес к «третьему рейху», – заметил я, разливая чай.
Она нахмурилась и взяла из моих рук чашку с чаем.
– Я всего лишь историк. У меня нет личных мотивов. Меня особенно интересует абвер, немецкая военная разведка. Почему они работали так хорошо и в то же время так плохо.
– Адмирал Вильгельм Канарис и его ребята? – Я пожал плечами. – Думаю, в душе ему никогда не нравилось все это, но мы уже не узнаем наверняка, ведь эсэсовцы повесили его в апреле сорок пятого в концлагере Флоссенбург.
– Это и заставило меня обратиться к вам, – сказала она, – и к вашей книге «Орел приземлился».
– Но это же роман, доктор Коуэн, – заметил я. – Чистая выдумка.
– По крайней мере пятьдесят процентов в нем – исторические факты, подтвержденные документально. Вы сами указали на это в предисловии.
Она наклонилась вперед, упершись кулаками в колени; в ее позе было что-то свирепое. Я тихо спросил:
– Ну хорошо, что же именно вы имеете в виду?
– Помните, как вы впервые узнали об этом деле? – начала она. – Что навело вас на мысль взяться за роман?
– Конечно, – ответил я. – Памятник Штайнеру и его людям, который жители деревни Стадли Констабл спрятали под могильным камнем на местном кладбище.
– Помните, что написано на памятнике?
– Hier ruhen Oberstleutnant Kurt Steiner und 13 Deutsche Fallschirmjager gefallen am 6. November 1943.
– Именно так, – подтвердила она. – «Здесь покоится прах подполковника Курта Штайнера и тринадцати немецких десантников, погибших в боевой операции шестого ноября тысяча девятьсот сорок третьего года».
– Так, и что же?
– Тринадцать плюс один будет четырнадцать, однако в той могиле не четырнадцать тел. Там только тринадцать.
Я посмотрел на нее с недоверием.
– И что же это значит, черт побери?
– Курт Штайнер не погиб той ночью в Мелтам Хауз, господин Хиггинс. – Она протянула руку к портфелю, открыла его и извлекла оттуда коричневую папку. – У меня есть доказательства.
– Так, и вы мне их покажете?
– Конечно. Поэтому-то я и пришла к вам. Но сначала я должна кое-что объяснить. При изучении разведывательных операций абвера во время второй мировой войны постоянно приходится обращаться к деятельности Отдела операций особого назначения. Этот отдел был создан в Британской разведке в 1940 году по приказу Черчилля для координации деятельности движения Сопротивления и других подпольных организаций в Европе.
– "Зажечь Европу". Таков был приказ старика Черчилля, – вставил я.
– Я с удивлением обнаружила, что многие американцы работали на этот отдел еще до того, как Америка вступила в войну. Я подумала, что об этом можно написать книгу. И вот устроила себе командировку в Лондон, чтобы собрать материал. В документах постоянно фигурирует фамилия Манроу – бригадный генерал Дагал Манроу. До войны он занимался археологией в Оксфорде. В Отделе операций особого назначения он возглавлял сектор "Д". Этот сектор еще называли отделом грязных дел.
– Я слышал о нем, – сказал я.
– В основном я работала в Государственном архиве. Как вам известно, лишь немногие документы, связанные с разведкой, сразу поступают в открытые фонды. Одни документы засекречиваются на двадцать пять лет, другие – на пятьдесят...
– А особо важные – на сто лет, – добавил я.
– У меня тут как раз такие документы. – Она взяла папку. – Хранить сто лет. Документы, касающиеся Дагала Манроу, Курта Штайнера, Лайама Девлина и других. Поверьте, это интересно.
Она передала мне папку, и я положил ее на колени, не раскрывая.
– Как вам удалось заполучить эти документы?
– Вчера я заказала несколько материалов о деятельности Манроу. Документы выдавал молодой парень, он работал один. Когда брал папки в хранилище, видимо, не проверил как следует. Эта папка случайно оказалась между двумя другими; она, конечно, была опечатана. Выносить документы из архива запрещено, но эта папка не была записана в мой формуляр, и я тайком сунула ее в портфель.
– Согласно Закону о защите Королевства – это уголовное преступление, – заметил я.
– Я знаю. Я распечатала папку как можно аккуратнее и ознакомилась с ее содержанием. Это просто тридцатистраничная справка о неких событиях – поразительных событиях.
– Так.
– Потом я сняла фотокопию.
– Современная техника позволяет установить, когда это было сделано.
– Я знаю. Как бы то ни было, я запечатала папку и сегодня утром вернула ее в архив.
– И как же вам это удалось? – спросил я.
– Заказала те же документы, что и вчера. А эту папку вернула работнику архива, сказав, что ее выдали по ошибке.
– И он вам поверил?
– Думаю, что да. А почему бы он не поверил?
– Это был тот же работник, что и вчера?
– Нет, другой, постарше.
Я стал размышлять над тем, что она рассказала; на душе было тревожно. Наконец я произнес:
– Знаете что, приготовьте-ка чаю, а я пока посмотрю документы.
– Хорошо.
Она взяла поднос и пошла на кухню. Я сидел в нерешительности. Потом открыл папку и начал читать.
– Теперь понятно, почему этот документ засекретили на сто лет, – сказал я. – Правительству не нужно, чтобы эти сведения были преданы огласке, даже сегодня.
– Я тоже так считаю.
– Могу я оставить это у себя на некоторое время?
Она подумала немного, затем кивнула:
– До завтра, если хотите. Я вылетаю в Штаты завтра вечером, рейсом «Пан Америкэн».
– Решили, что лучше уехать?
Она подошла к батарее и взяла свой плащ.
– Да. Думаю, мне лучше вернуться на родину.
– Боитесь? – спросил я.
– Возможно, я преувеличиваю опасность, но, конечно, я боюсь. Я заеду за документами завтра. Скажем, в три часа, по пути в Хитроу.
– Хорошо. – Я положил папку на столик.
Когда я провожал ее до двери, часы на камине пробили половину восьмого. Я открыл дверь, и мы немного постояли на пороге: на улице лил проливной дождь.
– Есть человек, который может подтвердить эти факты, – сказала она. – Этот человек – Лайам Девлин. Вы написали в своей книге, что он жив, действует в составе временной Ирландской республиканской армии на территории Ирландии.
– Это последнее, что я о нем слышал, – сказал я. – Ему сейчас, должно быть, шестьдесят семь лет, но он бодр и полон сил.
– Ну что ж. – Она опять улыбнулась. – До завтра.
Она сошла по ступенькам на тротуар и, шагая под проливным дождем, растворилась в тумане сумерек, едва дойдя до конца улицы.
Надо же как бывает: одно совершенно неожиданное событие может изменить всю вашу жизнь. Со мной так уже было – когда на кладбище в Стадли Констабл нашли памятник Штайнеру и его десантникам. В то время я собирал материал для статьи, которую заказал мне один исторический журнал. А нашел то, что совсем не искал, нечто такое, что круто изменило всю мою жизнь. Я написал книгу, которую издали по всему миру – от Нью-Йорка до Москвы, и разбогател. И вот теперь – Рут Коуэн и папка с документами, которую она выкрала из архива. Я снова испытывал то же странное трепетное волнение.
Мне нужно было успокоиться и разобраться в ситуации. Я не спеша принял душ, побрился, оделся. Было только полдевятого, и я чувствовал, что не смогу так рано уснуть, если вообще усну сегодня.
Я не стал больше пить виски, ведь мне нужно было все обдумать. Я заварил побольше чаю, уселся в кресло у камина, закурил и снова принялся за документы.
Звонок в дверь вывел меня из задумчивости. Я посмотрел на часы. Почти девять. В дверь настойчиво позвонили еще раз. Я вложил документ в папку, положил ее на столик и вышел в коридор. Я подумал, что вернулась Рут Коуэн, но это была совсем не она. На пороге стоял молодой констебль в насквозь промокшем темно-синем форменном плаще.
– Господин Хиггинс? – Он посмотрел на клочок бумаги, который держал в руке. – Господин Джек Хиггинс?
Как странно: когда приходят дурные вести, мы всегда понимаем это без всяких слов.
– Да, – ответил я.
Он вошел в прихожую.
– Извините, что приходится беспокоить вас, сэр, но я собираю сведения о Рут Коуэн. Вы ведь ее друг, сэр?
– Да нет, – сказал я. – А в чем дело?
– Видите ли, эта женщина погибла. Час назад у здания Британского музея ее сбила машина.
– Какой ужас! – прошептал я.
– Мы нашли в ее сумочке карточку с вашим адресом.
В это было трудно поверить. Еще совсем недавно она стояла на том самом месте, где теперь топтался полицейский. Он был совсем молод – двадцать один или двадцать два года; в этом возрасте человек еще способен сочувствовать чужому горю. Он взял меня за руку.
– Что с вами, сэр?
– Да ничего, просто потрясен, – ответил я и сделал глубокий вдох. – Что от меня требуется?
– По-видимому, эта женщина работала в Лондонском университете. Мы обратились в студенческое общежитие, в котором она проживала. Там никого нет, ведь сегодня выходной. А нужно провести официальное опознание. Таково требование отдела судебно-медицинской экспертизы.
– И вы хотите, чтобы я опознал ее?
– Если не возражаете, сэр. Это недалеко отсюда, в Кенсингтоне.
Чтобы успокоиться, я снова глубоко вздохнул.
– Хорошо. Пойду надену плащ.
Человек повернулся ко мне, держа руки в карманах плаща.
– Господин Хиггинс?
– Да, – подтвердил я.
Не вынимая рук из карманов, он кашлянул, и пепел с сигареты упал на его одежду.
– Старший инспектор уголовного розыска Фокс. Прискорбный случай, сэр.
– Да, – кивнул я.
– Эта женщина, Рут Коуэн... вы ее хорошо знали?
– Нет, – ответил я. – Мы познакомились только сегодня вечером.
– У нее в сумочке нашли ваш адрес. – Я не успел ответить, а он продолжал: – Ну да ладно, давайте поскорее закончим с этим. Сюда, пожалуйста.
– Вы готовы официально подтвердить, что это Рут Коуэн? – спросил констебль.
Я кивнул:
– Да, это она.
Он снова накрыл тело простыней. Обернувшись, я увидел, что Фокс сидит на краю стола и прикуривает сигарету.
– Как я уже сказал, в ее сумке обнаружили карточку с вашей фамилией.
Когда он произнес это, у меня в голове как будто что-то щелкнуло, я очнулся и начал анализировать происходящее. Сбить человека и скрыться с места происшествия – это, конечно, серьезное преступление, но почему этим делом занимается старший инспектор уголовного розыска? Да и сам Фокс – лицо угрюмое, глаза темные, настороженные. Разве похож он на обычного полицейского? Наверняка он из Специальной службы.
Всегда выгодно говорить правду, по возможности. Я давно открыл для себя эту истину.
– Она сказала мне, что приехала из Бостона, здесь работает в Лондонском университете, собирает материал для книги.
– О чем же этот материал, сэр?
Этот вопрос сразу же подтвердил мои подозрения.
– Что-то о второй мировой войне, инспектор. Я тоже писал о войне.
– Понятно. И она просила помочь ей, дать консультацию, да?
Тут уж я не стал говорить правду.
– Да нет. Зачем ей это нужно? По-моему, она доктор наук. Понимаете, инспектор, я написал довольно удачную книгу о второй мировой войне. И она просто хотела познакомиться со мной. Кажется, завтра она собиралась улетать в Штаты.
Содержимое ее сумочки и портфеля было разложено перед ним на столе, и я сразу же увидел билет авиакомпании «Пан Америкэн». Он взял его в руки.
– Похоже, что так.
– Я могу идти?
– Конечно. Констебль отвезет вас домой.
Мы прошли в вестибюль и остановились у выхода. Он кашлянул, прикуривая очередную сигарету.
– Проклятый дождь. Должно быть, ту машину занесло. Конечно, это просто несчастный случай. Но зачем же водитель скрылся с места происшествия? Нельзя же так, в самом деле.
– До свидания, инспектор. – Я попрощался и спустился к полицейской машине.
Я поставил бокал с виски на столик и закурил, размышляя о случившемся. Этот загадочный Фокс – теперь я не сомневался, что он из Специальной службы. Эта несчастная женщина на столе в морге. Мне припомнилось чувство тревоги, которое я испытал, когда Рут рассказала, как она возвратила секретные документы в Государственный архив. Я представил себе, как она идет по улице, переходит через дорогу возле Британского музея, и вдруг – машина. Вечер, идет дождь, машину занесло, как выразился Фокс. Вроде бы обычный несчастный случай. Но я не верил в это – ведь папка-то пропала. Кстати, теперь вставал вопрос, долго ли осталось жить мне самому.
Нужно уехать куда-нибудь на время, но куда? И тогда я вспомнил ее слова. Есть человек, который может подтвердить подлинность фактов, изложенных в этих документах. Я собрал в сумку самые необходимые вещи, затем осмотрел улицу сквозь щель между занавесками. На дороге стояло несколько машин, и невозможно было определить, следят за мной или нет.
Я вышел через заднее крыльцо, осторожно прошел по глухой аллее и быстро зашагал по лабиринту тихих улочек, одновременно размышляя над тем, что произошло. Все это, конечно, связано с деятельностью спецслужб. В службе DI5 наверняка есть какой-нибудь отдельчик без названия, занимающийся людьми, которые суются куда не надо. Но значит ли это, что они захотят убрать меня? В конце концов, девчонка погибла, документы в Государственном архиве, единственная копия тоже у них. Что я могу доказать, кто мне поверит? С другой стороны, я должен был получить доказательства для самого себя. На ближайшем перекрестке я сел в такси.
– Господин Хиггинс? Что привело вас ко мне?
– Я не буду заходить, Шон. Я еду в Хитроу.
– Вот как. Собрались погреться на солнышке?
– Не совсем. Я еду в Белфаст. На последний рейс я уже, наверное, опоздал. Полечу первым утренним. Свяжись с Лайамом Девлином. Скажи ему, что я остановлюсь в гостинице «Европа». Мне нужно с ним встретиться.
– Бог мой, господин Хиггинс, почему вы решили, что я знаком с этим отчаянным парнем?
Из бара доносилась музыка. Там распевали песню «Пушки ИРА».
– Не надо спорить, Шон, просто выполни мою просьбу, – сказал я. – Это важно.
Я знал, что он обязательно сделает это, и, не говоря больше ни слова, ушел. Через пару минут я остановил такси и поехал в Хитроу.
В начале седьмого, как только начали сгущаться сумерки, я решил спуститься в бар выпить чего-нибудь и стал надевать куртку. В этот момент зазвонил телефон. Чей-то голос произнес:
– Господин Хиггинс? Это дежурный портье. Такси, которое вы заказывали, у подъезда.
– Добрый вечер.
– Добрый.
– Не часто встретишь женщину за рулем такси, в Лондоне таксисток я не видел.
– Ужасный город. Чему тут удивляться? А теперь сидите спокойно, как добропорядочный джентльмен, и смотрите в окошко.
Она задвинула перегородку. Мы ехали не более десяти минут. Миновав Фолз Роуд – район, где живут католики и который я знаю с детства, – такси въехало в лабиринт убогих улочек и наконец остановилось у церкви. Женщина опустила стеклянную перегородку и сказала:
– Как войдете, первая исповедальня справа.
– Ясно.
Я вышел из машины, и женщина тут же уехала. На церкви висела табличка: «Церковь святого Имени». Здание было в прекрасном состоянии. Золотой краской было написано время начала служб и исповеди. Поднявшись по ступенькам, я открыл дверь и вошел. Церковь оказалась не очень большая, внутри царил полумрак. У алтаря мерцали свечи, а рядом в молельне я увидел скульптуру Богоматери. Как бы по наитию я опустил пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился. Мне припомнилось, как сокрушалась о моей темной протестантской душе моя тетушка, добропорядочная католичка из графства Южная Арма, которая занималась некоторое время моим воспитанием.
Вдоль стены стояли кабинки-исповедальни. Никто не томился в ожидании, что само по себе было неудивительно, так как, согласно расписанию у входа в церковь, до начала исповеди оставался еще целый час. Я вошел в первую кабинку справа и закрыл дверь.
Посидел немного в темноте, затем решетчатое окошко бесшумно отворилось.
– Слушаю, – сказал кто-то тихим голосом.
Я ответил, не задумываясь:
– Благословите меня, святой отец, ибо грешен я.
– Уж ты-то точно грешен, сын мой. – В окошке зажегся свет, и я увидел улыбающееся лицо Лайама Девлина.
Я жил в доме № 13, в квартире на первом этаже. Мой поверенный снял ее для меня у своего двоюродного брата, который на полгода уехал в Нью-Йорк. Эта старомодная уютная квартира вполне меня устраивала. Я в то время дописывал очередной роман и почти каждый день ходил в читальный зал Британского музея.
В тот ноябрьский вечер, когда все началось, лил сильный дождь. Где-то в начале седьмого я вошел в ворота кладбища и побрел по дорожке среди готических памятников и могильных плит. Я шел под зонтом, но плечи моего плаща все равно промокли насквозь, однако меня это не беспокоило. Я люблю дождь, ночной город, мокрые улицы, убегающие в зимнюю темноту; все это дает мне особое ощущение свободы. В тот день и работалось хорошо, я надеялся, что скоро закончу роман.
Я приближался к мавзолею. Ангел смерти мрачно вырисовывался в тусклом свете церковных огней; две мраморные статуи стояли на страже у бронзовых дверей мавзолея – все как обычно, но в тот вечер я чувствовал, что рядом был кто-то третий, и этот кто-то надвигался на меня из темноты.
На мгновение я по-настоящему испугался. Но когда этот кто-то вышел на освещенное место, я увидел, что это была молодая женщина небольшого роста, в черном берете и насквозь промокшем плаще. В руке она держала портфель. Лицо бледное, в темных глазах какое-то беспокойство.
– Господин Хиггинс? Вы Джек Хиггинс, не так ли?
Я сразу понял, что она американка. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоить нервы.
– Верно. Чем могу служить?
– Я должна поговорить с вами, господин Хиггинс. Где это можно сделать?
Я колебался, не имея особого желания продолжать разговор, но было в этой встрече что-то очень необычное. Я не мог ей отказать.
– Я живу здесь неподалеку, – ответил я.
– Я знаю, – сказала она. Я все еще был в нерешительности, и она добавила: – Вы не пожалеете об этом, поверьте. Я располагаю сведениями, чрезвычайно важными для вас.
– О чем? – спросил я.
– О том, что в действительности произошло в Стадли Констабл после известной операции. О многих фактах, которые вам неизвестны.
Этого было достаточно. Я взял ее за руку и сказал:
– Хорошо, пойдемте ко мне, чтобы не мокнуть тут под дождем, а то еще заболеете и умрете. И там вы мне все объясните.
* * *
С течением времени внутреннее убранство дома почти не менялось. Я говорю о квартире, где я жил. Нынешний владелец сохранил стиль конца викторианской эпохи. Квартира была заставлена мебелью из красного дерева, на окне с выступом – бархатные шторы, на стенах – зеленые с золотом китайские обои с птичками. Если не считать батарей центрального отопления, то единственной уступкой современному образу жизни был газовый камин из нержавеющей стали; казалось, что в нем ярко пылают дрова.– Хорошо тут у вас, – сказала она и обернулась ко мне.
Она была еще меньше ростом, чем показалось сначала. Неловко протянула мне правую руку, а в левой все еще сжимала портфель.
– Коуэн, – представилась она. – Рут Коуэн.
– Давайте плащ, – сказал я. – Я повешу его рядом с батареей.
– Спасибо. – Она безуспешно пыталась развязать пояс одной рукой. Я рассмеялся и взял у нее портфель.
– Вы позволите? – Я положил портфель на стол и заметил на нем ее инициалы и ученую степень – доктор наук.
– Вы доктор наук? – поинтересовался я.
Она едва заметно улыбнулась, снимая плащ.
– Я защитила диссертацию по новой истории в Гарвардском университете.
– Это интересно, – сказал я. – Пойду приготовлю чай... или, может быть, кофе?
Она опять улыбнулась.
– Уже полгода я занимаюсь научной работой в Лондонском университете. Так что я предпочитаю, конечно, чай.
Я прошел на кухню, поставил чайник и достал чашки. Взял сигарету, закурил и, обернувшись, увидел, что женщина стоит у дверного косяка, скрестив руки на груди.
– А тема вашей диссертации? – спросил я.
– "О некоторых аспектах политики «третьего рейха» во время второй мировой войны".
– Интересно. Коуэн... Вы еврейка? – Я отвернулся, чтобы заварить чай.
– Мой отец – немецкий еврей. Он пережил Аушвиц, затем ему удалось перебраться в Штаты, но там он умер через год после моего рождения.
Я не знал что сказать и произнес то, что говорят все в подобных случаях:
– Простите.
Какое-то мгновение она смотрела на меня невидящим взглядом, затем повернулась и ушла в гостиную. Я последовал за ней с подносом в руках, поставил его на маленький столик возле камина, и мы опустились в мягкие кресла напротив друг друга.
– Наверное, этим и объясняется ваш интерес к «третьему рейху», – заметил я, разливая чай.
Она нахмурилась и взяла из моих рук чашку с чаем.
– Я всего лишь историк. У меня нет личных мотивов. Меня особенно интересует абвер, немецкая военная разведка. Почему они работали так хорошо и в то же время так плохо.
– Адмирал Вильгельм Канарис и его ребята? – Я пожал плечами. – Думаю, в душе ему никогда не нравилось все это, но мы уже не узнаем наверняка, ведь эсэсовцы повесили его в апреле сорок пятого в концлагере Флоссенбург.
– Это и заставило меня обратиться к вам, – сказала она, – и к вашей книге «Орел приземлился».
– Но это же роман, доктор Коуэн, – заметил я. – Чистая выдумка.
– По крайней мере пятьдесят процентов в нем – исторические факты, подтвержденные документально. Вы сами указали на это в предисловии.
Она наклонилась вперед, упершись кулаками в колени; в ее позе было что-то свирепое. Я тихо спросил:
– Ну хорошо, что же именно вы имеете в виду?
– Помните, как вы впервые узнали об этом деле? – начала она. – Что навело вас на мысль взяться за роман?
– Конечно, – ответил я. – Памятник Штайнеру и его людям, который жители деревни Стадли Констабл спрятали под могильным камнем на местном кладбище.
– Помните, что написано на памятнике?
– Hier ruhen Oberstleutnant Kurt Steiner und 13 Deutsche Fallschirmjager gefallen am 6. November 1943.
– Именно так, – подтвердила она. – «Здесь покоится прах подполковника Курта Штайнера и тринадцати немецких десантников, погибших в боевой операции шестого ноября тысяча девятьсот сорок третьего года».
– Так, и что же?
– Тринадцать плюс один будет четырнадцать, однако в той могиле не четырнадцать тел. Там только тринадцать.
Я посмотрел на нее с недоверием.
– И что же это значит, черт побери?
– Курт Штайнер не погиб той ночью в Мелтам Хауз, господин Хиггинс. – Она протянула руку к портфелю, открыла его и извлекла оттуда коричневую папку. – У меня есть доказательства.
* * *
Тут я почувствовал, что должен выпить глоток виски. Я налил себе немного и сказал:– Так, и вы мне их покажете?
– Конечно. Поэтому-то я и пришла к вам. Но сначала я должна кое-что объяснить. При изучении разведывательных операций абвера во время второй мировой войны постоянно приходится обращаться к деятельности Отдела операций особого назначения. Этот отдел был создан в Британской разведке в 1940 году по приказу Черчилля для координации деятельности движения Сопротивления и других подпольных организаций в Европе.
– "Зажечь Европу". Таков был приказ старика Черчилля, – вставил я.
– Я с удивлением обнаружила, что многие американцы работали на этот отдел еще до того, как Америка вступила в войну. Я подумала, что об этом можно написать книгу. И вот устроила себе командировку в Лондон, чтобы собрать материал. В документах постоянно фигурирует фамилия Манроу – бригадный генерал Дагал Манроу. До войны он занимался археологией в Оксфорде. В Отделе операций особого назначения он возглавлял сектор "Д". Этот сектор еще называли отделом грязных дел.
– Я слышал о нем, – сказал я.
– В основном я работала в Государственном архиве. Как вам известно, лишь немногие документы, связанные с разведкой, сразу поступают в открытые фонды. Одни документы засекречиваются на двадцать пять лет, другие – на пятьдесят...
– А особо важные – на сто лет, – добавил я.
– У меня тут как раз такие документы. – Она взяла папку. – Хранить сто лет. Документы, касающиеся Дагала Манроу, Курта Штайнера, Лайама Девлина и других. Поверьте, это интересно.
Она передала мне папку, и я положил ее на колени, не раскрывая.
– Как вам удалось заполучить эти документы?
– Вчера я заказала несколько материалов о деятельности Манроу. Документы выдавал молодой парень, он работал один. Когда брал папки в хранилище, видимо, не проверил как следует. Эта папка случайно оказалась между двумя другими; она, конечно, была опечатана. Выносить документы из архива запрещено, но эта папка не была записана в мой формуляр, и я тайком сунула ее в портфель.
– Согласно Закону о защите Королевства – это уголовное преступление, – заметил я.
– Я знаю. Я распечатала папку как можно аккуратнее и ознакомилась с ее содержанием. Это просто тридцатистраничная справка о неких событиях – поразительных событиях.
– Так.
– Потом я сняла фотокопию.
– Современная техника позволяет установить, когда это было сделано.
– Я знаю. Как бы то ни было, я запечатала папку и сегодня утром вернула ее в архив.
– И как же вам это удалось? – спросил я.
– Заказала те же документы, что и вчера. А эту папку вернула работнику архива, сказав, что ее выдали по ошибке.
– И он вам поверил?
– Думаю, что да. А почему бы он не поверил?
– Это был тот же работник, что и вчера?
– Нет, другой, постарше.
Я стал размышлять над тем, что она рассказала; на душе было тревожно. Наконец я произнес:
– Знаете что, приготовьте-ка чаю, а я пока посмотрю документы.
– Хорошо.
Она взяла поднос и пошла на кухню. Я сидел в нерешительности. Потом открыл папку и начал читать.
* * *
Я был так поглощен чтением документа, что забыл о ее присутствии. Закончив читать, я закрыл папку и поднял голову. Она уже сидела в кресле напротив и смотрела на меня; ее лицо выражало напряженную сосредоточенность.– Теперь понятно, почему этот документ засекретили на сто лет, – сказал я. – Правительству не нужно, чтобы эти сведения были преданы огласке, даже сегодня.
– Я тоже так считаю.
– Могу я оставить это у себя на некоторое время?
Она подумала немного, затем кивнула:
– До завтра, если хотите. Я вылетаю в Штаты завтра вечером, рейсом «Пан Америкэн».
– Решили, что лучше уехать?
Она подошла к батарее и взяла свой плащ.
– Да. Думаю, мне лучше вернуться на родину.
– Боитесь? – спросил я.
– Возможно, я преувеличиваю опасность, но, конечно, я боюсь. Я заеду за документами завтра. Скажем, в три часа, по пути в Хитроу.
– Хорошо. – Я положил папку на столик.
Когда я провожал ее до двери, часы на камине пробили половину восьмого. Я открыл дверь, и мы немного постояли на пороге: на улице лил проливной дождь.
– Есть человек, который может подтвердить эти факты, – сказала она. – Этот человек – Лайам Девлин. Вы написали в своей книге, что он жив, действует в составе временной Ирландской республиканской армии на территории Ирландии.
– Это последнее, что я о нем слышал, – сказал я. – Ему сейчас, должно быть, шестьдесят семь лет, но он бодр и полон сил.
– Ну что ж. – Она опять улыбнулась. – До завтра.
Она сошла по ступенькам на тротуар и, шагая под проливным дождем, растворилась в тумане сумерек, едва дойдя до конца улицы.
* * *
Я устроился у камина и дважды прочитал документ, затем вернулся в кухню, заварил себе еще чаю и сделал бутерброд с курицей. Потом сел за стол и стал есть, размышляя о случившемся.Надо же как бывает: одно совершенно неожиданное событие может изменить всю вашу жизнь. Со мной так уже было – когда на кладбище в Стадли Констабл нашли памятник Штайнеру и его десантникам. В то время я собирал материал для статьи, которую заказал мне один исторический журнал. А нашел то, что совсем не искал, нечто такое, что круто изменило всю мою жизнь. Я написал книгу, которую издали по всему миру – от Нью-Йорка до Москвы, и разбогател. И вот теперь – Рут Коуэн и папка с документами, которую она выкрала из архива. Я снова испытывал то же странное трепетное волнение.
Мне нужно было успокоиться и разобраться в ситуации. Я не спеша принял душ, побрился, оделся. Было только полдевятого, и я чувствовал, что не смогу так рано уснуть, если вообще усну сегодня.
Я не стал больше пить виски, ведь мне нужно было все обдумать. Я заварил побольше чаю, уселся в кресло у камина, закурил и снова принялся за документы.
Звонок в дверь вывел меня из задумчивости. Я посмотрел на часы. Почти девять. В дверь настойчиво позвонили еще раз. Я вложил документ в папку, положил ее на столик и вышел в коридор. Я подумал, что вернулась Рут Коуэн, но это была совсем не она. На пороге стоял молодой констебль в насквозь промокшем темно-синем форменном плаще.
– Господин Хиггинс? – Он посмотрел на клочок бумаги, который держал в руке. – Господин Джек Хиггинс?
Как странно: когда приходят дурные вести, мы всегда понимаем это без всяких слов.
– Да, – ответил я.
Он вошел в прихожую.
– Извините, что приходится беспокоить вас, сэр, но я собираю сведения о Рут Коуэн. Вы ведь ее друг, сэр?
– Да нет, – сказал я. – А в чем дело?
– Видите ли, эта женщина погибла. Час назад у здания Британского музея ее сбила машина.
– Какой ужас! – прошептал я.
– Мы нашли в ее сумочке карточку с вашим адресом.
В это было трудно поверить. Еще совсем недавно она стояла на том самом месте, где теперь топтался полицейский. Он был совсем молод – двадцать один или двадцать два года; в этом возрасте человек еще способен сочувствовать чужому горю. Он взял меня за руку.
– Что с вами, сэр?
– Да ничего, просто потрясен, – ответил я и сделал глубокий вдох. – Что от меня требуется?
– По-видимому, эта женщина работала в Лондонском университете. Мы обратились в студенческое общежитие, в котором она проживала. Там никого нет, ведь сегодня выходной. А нужно провести официальное опознание. Таково требование отдела судебно-медицинской экспертизы.
– И вы хотите, чтобы я опознал ее?
– Если не возражаете, сэр. Это недалеко отсюда, в Кенсингтоне.
Чтобы успокоиться, я снова глубоко вздохнул.
– Хорошо. Пойду надену плащ.
* * *
Мрачное здание морга, больше похожее на какой-то склад, находилось на маленькой улочке. Войдя в вестибюль, я увидел за столом дежурного вахтера в форме и невысокого смуглого мужчину чуть старше пятидесяти лет. Он стоял у окна и смотрел на дождь. Изо рта у него свисала сигарета. Он был в плаще и фетровой шляпе.Человек повернулся ко мне, держа руки в карманах плаща.
– Господин Хиггинс?
– Да, – подтвердил я.
Не вынимая рук из карманов, он кашлянул, и пепел с сигареты упал на его одежду.
– Старший инспектор уголовного розыска Фокс. Прискорбный случай, сэр.
– Да, – кивнул я.
– Эта женщина, Рут Коуэн... вы ее хорошо знали?
– Нет, – ответил я. – Мы познакомились только сегодня вечером.
– У нее в сумочке нашли ваш адрес. – Я не успел ответить, а он продолжал: – Ну да ладно, давайте поскорее закончим с этим. Сюда, пожалуйста.
* * *
Меня провели в ярко освещенное помещение с белыми кафельными стенами. Я увидел перед собой несколько операционных столов. На крайнем столе лежало тело, прикрытое белой простыней. Рут Коуэн казалась очень спокойной, глаза ее были закрыты, голову обтягивал резиновый капюшон, из-под которого сочилась кровь.– Вы готовы официально подтвердить, что это Рут Коуэн? – спросил констебль.
Я кивнул:
– Да, это она.
Он снова накрыл тело простыней. Обернувшись, я увидел, что Фокс сидит на краю стола и прикуривает сигарету.
– Как я уже сказал, в ее сумке обнаружили карточку с вашей фамилией.
Когда он произнес это, у меня в голове как будто что-то щелкнуло, я очнулся и начал анализировать происходящее. Сбить человека и скрыться с места происшествия – это, конечно, серьезное преступление, но почему этим делом занимается старший инспектор уголовного розыска? Да и сам Фокс – лицо угрюмое, глаза темные, настороженные. Разве похож он на обычного полицейского? Наверняка он из Специальной службы.
Всегда выгодно говорить правду, по возможности. Я давно открыл для себя эту истину.
– Она сказала мне, что приехала из Бостона, здесь работает в Лондонском университете, собирает материал для книги.
– О чем же этот материал, сэр?
Этот вопрос сразу же подтвердил мои подозрения.
– Что-то о второй мировой войне, инспектор. Я тоже писал о войне.
– Понятно. И она просила помочь ей, дать консультацию, да?
Тут уж я не стал говорить правду.
– Да нет. Зачем ей это нужно? По-моему, она доктор наук. Понимаете, инспектор, я написал довольно удачную книгу о второй мировой войне. И она просто хотела познакомиться со мной. Кажется, завтра она собиралась улетать в Штаты.
Содержимое ее сумочки и портфеля было разложено перед ним на столе, и я сразу же увидел билет авиакомпании «Пан Америкэн». Он взял его в руки.
– Похоже, что так.
– Я могу идти?
– Конечно. Констебль отвезет вас домой.
Мы прошли в вестибюль и остановились у выхода. Он кашлянул, прикуривая очередную сигарету.
– Проклятый дождь. Должно быть, ту машину занесло. Конечно, это просто несчастный случай. Но зачем же водитель скрылся с места происшествия? Нельзя же так, в самом деле.
– До свидания, инспектор. – Я попрощался и спустился к полицейской машине.
* * *
Когда я уходил, я не выключил свет в прихожей. Войдя в квартиру, я сразу, не раздеваясь, прошел на кухню, поставил чайник, включил плиту и только потом направился в комнату. Я налил себе виски и повернулся к камину. Только тут я заметил, что папка с документами, лежавшая на столике, исчезла. На мгновение я оцепенел, подумал, что ошибся, что положил ее куда-то в другое место, но, конечно, это была чушь.Я поставил бокал с виски на столик и закурил, размышляя о случившемся. Этот загадочный Фокс – теперь я не сомневался, что он из Специальной службы. Эта несчастная женщина на столе в морге. Мне припомнилось чувство тревоги, которое я испытал, когда Рут рассказала, как она возвратила секретные документы в Государственный архив. Я представил себе, как она идет по улице, переходит через дорогу возле Британского музея, и вдруг – машина. Вечер, идет дождь, машину занесло, как выразился Фокс. Вроде бы обычный несчастный случай. Но я не верил в это – ведь папка-то пропала. Кстати, теперь вставал вопрос, долго ли осталось жить мне самому.
Нужно уехать куда-нибудь на время, но куда? И тогда я вспомнил ее слова. Есть человек, который может подтвердить подлинность фактов, изложенных в этих документах. Я собрал в сумку самые необходимые вещи, затем осмотрел улицу сквозь щель между занавесками. На дороге стояло несколько машин, и невозможно было определить, следят за мной или нет.
Я вышел через заднее крыльцо, осторожно прошел по глухой аллее и быстро зашагал по лабиринту тихих улочек, одновременно размышляя над тем, что произошло. Все это, конечно, связано с деятельностью спецслужб. В службе DI5 наверняка есть какой-нибудь отдельчик без названия, занимающийся людьми, которые суются куда не надо. Но значит ли это, что они захотят убрать меня? В конце концов, девчонка погибла, документы в Государственном архиве, единственная копия тоже у них. Что я могу доказать, кто мне поверит? С другой стороны, я должен был получить доказательства для самого себя. На ближайшем перекрестке я сел в такси.
* * *
Над входом в бар «Грин Мэн» в Килбурне висела огромная картина, на которой был изображен лудильщик-ирландец. Этот район Лондона популярен среди ирландцев, и картина над входом не оставляла сомнений в том, что это бар в ирландском стиле. В баре было полно народу. Я заглянул в окно, потом завернул за угол и вошел во двор. Занавески не были задернуты, и я увидел Шона Райли. Он сидел за заваленным бумагами столом и разбирал счета. Невысокого роста, с коротко постриженными белыми волосами, этот человек был не по возрасту энергичен (я знал, что ему уже семьдесят два года). Райли был владельцем бара «Грин Мэн», но одновременно выполнял и более важную работу – он был одним из руководителей лондонской организации партии Шин Фейн, политического крыла Ирландской республиканской армии. Я постучал в окно. Он встал из-за стола, придвинулся ближе к окну, затем повернулся и отошел. Через минуту дверь открылась.– Господин Хиггинс? Что привело вас ко мне?
– Я не буду заходить, Шон. Я еду в Хитроу.
– Вот как. Собрались погреться на солнышке?
– Не совсем. Я еду в Белфаст. На последний рейс я уже, наверное, опоздал. Полечу первым утренним. Свяжись с Лайамом Девлином. Скажи ему, что я остановлюсь в гостинице «Европа». Мне нужно с ним встретиться.
– Бог мой, господин Хиггинс, почему вы решили, что я знаком с этим отчаянным парнем?
Из бара доносилась музыка. Там распевали песню «Пушки ИРА».
– Не надо спорить, Шон, просто выполни мою просьбу, – сказал я. – Это важно.
Я знал, что он обязательно сделает это, и, не говоря больше ни слова, ушел. Через пару минут я остановил такси и поехал в Хитроу.
* * *
О гостинице «Европа» в Белфасте журналисты всего мира рассказывали легенды. Несмотря на многочисленные диверсии боевиков ИРА, эта гостиница по-прежнему возвышалась у вокзала на Грейт-Виктория-стрит. Большую часть дня я провел в своем номере на восьмом этаже. Просто сидел и ждал. Казалось, все было спокойно, но в этом спокойствии чувствовалась тревога. Ближе к вечеру я внезапно услышал взрыв бомбы и, выглянув в окно, увидел вдалеке черное облако дыма.В начале седьмого, как только начали сгущаться сумерки, я решил спуститься в бар выпить чего-нибудь и стал надевать куртку. В этот момент зазвонил телефон. Чей-то голос произнес:
– Господин Хиггинс? Это дежурный портье. Такси, которое вы заказывали, у подъезда.
* * *
Такси было черного цвета, какие есть и в Лондоне. За рулем сидела средних лет женщина с приятным лицом, совсем как у вашей любимой тетушки. Я опустил стеклянную перегородку, разделявшую нас, и поприветствовал ее, как принято в Белфасте:– Добрый вечер.
– Добрый.
– Не часто встретишь женщину за рулем такси, в Лондоне таксисток я не видел.
– Ужасный город. Чему тут удивляться? А теперь сидите спокойно, как добропорядочный джентльмен, и смотрите в окошко.
Она задвинула перегородку. Мы ехали не более десяти минут. Миновав Фолз Роуд – район, где живут католики и который я знаю с детства, – такси въехало в лабиринт убогих улочек и наконец остановилось у церкви. Женщина опустила стеклянную перегородку и сказала:
– Как войдете, первая исповедальня справа.
– Ясно.
Я вышел из машины, и женщина тут же уехала. На церкви висела табличка: «Церковь святого Имени». Здание было в прекрасном состоянии. Золотой краской было написано время начала служб и исповеди. Поднявшись по ступенькам, я открыл дверь и вошел. Церковь оказалась не очень большая, внутри царил полумрак. У алтаря мерцали свечи, а рядом в молельне я увидел скульптуру Богоматери. Как бы по наитию я опустил пальцы в сосуд со святой водой и перекрестился. Мне припомнилось, как сокрушалась о моей темной протестантской душе моя тетушка, добропорядочная католичка из графства Южная Арма, которая занималась некоторое время моим воспитанием.
Вдоль стены стояли кабинки-исповедальни. Никто не томился в ожидании, что само по себе было неудивительно, так как, согласно расписанию у входа в церковь, до начала исповеди оставался еще целый час. Я вошел в первую кабинку справа и закрыл дверь.
Посидел немного в темноте, затем решетчатое окошко бесшумно отворилось.
– Слушаю, – сказал кто-то тихим голосом.
Я ответил, не задумываясь:
– Благословите меня, святой отец, ибо грешен я.
– Уж ты-то точно грешен, сын мой. – В окошке зажегся свет, и я увидел улыбающееся лицо Лайама Девлина.