Страница:
Иона подумал и сказал:
- Что ж, пусть, как прибудет, подождет у ворот, а я попрошу у настоятеля соизволения принять князя Юрия у меня в келье.
Иона хотел было ещё спросить боярина, каков ныне Юрий Святославич здрав ли, бодр, деятелен? Не предается ли унынию, как это порой с ним бывает, или, напротив, не предается ли излиха веселью и гулянию? Но пора было уже на службу, и Иона, сотворив перед дверьми церкви крестное знамение и положив земной поклон, вошел в храм. В храме попытался сразу же отогнать от себя отвлекающие от молитвенного духа помыслы. Но отогнать удалось не в один миг, а лишь исполнив все должные правила поведения в церкви - встал посреди перед царскими вратами и положил три поясных поклона с молитвой, в которой просил Бога очистить его, грешного; затем поклонился на обе стороны братиям, мысленно прося благословить его и простить...
Спустя какое-то время в Солотчу рысью въехал с небольшой свитой князь Юрий Святославич. Его крепкое, с мужественными чертами, носатое лицо было озабочено; в то же время в черных страстных глазах светился отблеск какой-то надежды.
Саженей за триста от монастыря его встретил рязанский боярин Глеб Логвинов.
- Ну, что? - нетерпеливо спросил Юрий Святославич.
- Примет, - кратко ответил Глеб.
Лицо Юрия Святославича просияло.
- Слава Богу, - сказал он. - Мой тесть не любит, когда его беспокоят в обители.
Юрий Святославич стал старшим князем земли Смоленской после того, как его отец, Святослав Иванович, собрав большое войско, попытался отвоевать у Литвы захваченный ею некогда город Мстиславль. В яростном бою с литовинами смоленские ратники потерпели поражение, князь Святослав Иванович погиб, а двое из его четырех сыновей, Юрий и Глеб, попали в полон. Глеб был увезен в Литву, а Юрий, храбро дравшийся в бою и получивший ранение в голову, был посажен на смоленский стол из руки победителей - литовских князей Ольгердовичей - как зять их сестры, рязанской княгини Ефросиньи. От Юрия Святославича потребовали клятвы быть верным данником и подручником литовских князей, но Юрий клятву не сдержал - вел княжение независимо, надеясь, что, в крайнем случае, его выручит рязанский тесть.
Меж тем в Литве наступили перемены. После длительной междоусобицы Ягайлы и Витовта они помирились, и Витовт получил от польско-литовского короля Ягайлы литовский престол вместе с титулом великого князя. Крутой на расправу Витовт, видя, что Юрий Смоленский непослушен Литве, привез из Литвы полоненного Глеба Святославича, посадил его на смоленский стол, а смещенному с него Юрию дал в удел Рославль. Передел власти и уделов посеял среди четырех братьев Святославичей жгучую рознь. Юрий, оставив семью в Рославле, подался в Рязань к тестю просить его помочь ему восстановиться на смоленском столе. Князь Олег, ведая о расстановке сил в Смоленске и о силе самого Витовта, предпочел не спешить с военным походом - выжидал.
Вот уже два года, как Юрий, лишенный смоленского стола, в Переяславле у тестя. О возвращении в Смоленск не могло быть и речи - на родной земле он стал бы легкой добычей сторонников Витовта. Проживая в Переяславле без семьи, Юрий проводит время в воинских упражнениях, охотах и пирах. Не чурается и любовных утех. В отсутствие рядом с ним супруги вступил в любовную связь с одной из рязанских вдовушек. Когда слухи о его похождениях дошли до ушей тестя, тот сурово и внушительно напомнил ему о Евангельской заповеди: "Не прелюбодействуй", посоветовал покаяться и прекратить нечестивую связь.
Опасаясь впредь гнева тестя, Юрий раскаялся и угомонился, и не прочь был даже послать своих людей в Рославль, чтобы привезти супругу с детьми в Переяславль, оставив удел на попечение доверенных лиц, как вдруг чрезвычайная новость: Витовт коварством и хитростью взял Смоленск. Ибо и Глеб, которого он посадил на смоленский стол вместо Юрия, явно рассчитывая на его полную покорность, начал выходить из-под его руки.
Новость эту - о коварстве Витовта - привез из Смоленска ближайший и верный сподвижник Юрия князь Симеон Мстиславич Вяземский, в жену которого, красавицу Ульяну, был давно и тайно влюблен князь Юрий. (Впрочем, его влечение к Ульяне с некоторых пор перестало быть тайной. На одной из пирушек Юрий Святославич под сильным хмельком объявил своим застольникам не без удальства, что, мол, эта красавица Ульяна, эта недотрога, придет час, не минует его ложа...)
Коварство Витовта проявилось в том, что он, собрав большую рать, пустил слух, что будто бы идет на Железного Хромца, дабы пресечь его хищнический завоевательский пыл. А сам, приблизясь к Смоленску, стал неподалеку лагерем. В это время в Смоленске проходил съезд князей Святославичей, все ещё пребывающих в ссорах. Витовт послал за Глебом, старшим князем, принял его милостиво и объявил, что хочет помирить Святославичей. Не стал упрекать Глеба за то, что тот, как некогда и Юрий, не изъявлял должной покорности Литве. Глеб поверил ему, передал братьям, что Витовт намерен стать им беспристрастным судьей и разделить вотчину по жребию. Трое братьев в отсутствие Юрия сели на коней и с боярами отправились в ставку Витовта, беспечно не позаботясь о надежной защите города. Витовт принял Святославичей почетно, взял дары и, когда те уже окончательно уверовали в добрые намерения Витовта, приказал охранникам схватить и повязать гостей. Воины его ворвались в город и перебили всех, кто оказал сопротивление. На престол был посажен наместник Витовта киевский князь Ямонт.
С такими-то вестями ехал Юрий Святославич к тестю в монастырь, волнуясь и надеясь, что теперь-то, когда Витовт явил всю свою хищническую сущность, явно уже считая Смоленск подданным ему городом, Олег Иванович встрепенется, сбросит с себя монашеское одеяние, сдерживающее его воинский пыл, и устремится спасать Смоленскую землю.
В келье - трое: Иона, Юрий Святославич и впервые представленный князю-иноку человек вельможного и благородного вида - Симеон Вяземский, сподвижник Юрия.
Юрий, хотя и удручен чем-то, как всегда, пышет здоровьем, он крепкой стати, краснощек, брови его лохматы, из ноздрей торчат пучками волосы. Весь он - олицетворение мощи, избытка жизненных сил. Голос его низок, гудлив:
- Худую весть привезли - хуже некуда... Смоленск взят Витовтом хитростью и коварством...
Иона спрямился, нижняя губа твердо легла на верхнюю - он уже не инок, а князь.
- Успел! - с досадой сказал он, едва не прибавив слово "гад".
Вовремя остановил в себе этот помысел, который, внедрясь, очернил бы душу, сделав её немирной. - Поведай, как это случилось...
Юрий Святославич рассказал, каким образом Витовту удалось обвести вокруг пальца троих его братьев. Сказал, что эту весть привез ему очевидец происшедшего, князь Симеон Мстиславич Вяземский, едва спасшийся бегством (Вяземский учтиво поклонился.) Еще при первом знакомстве с Вяземским это имя показалось Олегу Ивановичу где-то им слышанным, но и тогда, и теперь он не сделал усилия вспомнить. Ибо был взволнован. Сдерживая кипение разбуженных в нем страстей, он встал и - в подряснике, в клобуке, в глазах огонь - прошелся из угла в угол.
Итак, Витовт, едва получив от Ягайла великое литовское княжение, обратил свой взор на Восток. Утвердясь в Смоленске, этом лакомом кусочке на перекрестке важнейших дорог, Витовт станет угрожать и Рязани. И так как он теперь обращен в католическую веру у поляков, то не станет ли он насаждать католицизм в завоеванных русских землях? Если да, то устремления Витовта на Русь не опаснее ли набегов ордынцев, которые, по крайней мере доселе, не навязывали Руси своей мусульманской веры?
Олегу Ивановичу подумалось о том, что ему следует усилить союз с Москвой. Ведь князь Василий Дмитриевич, при его осторожном, оглядчивом, проницательном уме уже и теперь, наверное, осознает, как опасен для Москвы Витовт. Навряд ли он умаслен и усыплен теми знаками родственного внимания, которыми одаривает его тесть. Он не может не понимать, что, расправясь с Олегом Рязанским, если это ему удастся сделать, Витовт задерется и на Москву. В Москве подрастают младшие братья Василия, тот же Юрий и другие, все на подходе к жениховскому возрасту, а у Олега Ивановича подрастает внучка, она же дочка Юрия Святославича, именем, как и мать, Настенька. Она ещё девочка, ей нет и десяти, но заботливые родители и предки загодя определяют своим детям и внукам достойных спутников жизни... Если бы уже сейчас договориться с Василием Московским о брачном союзе его младшего брата и Олеговой смоленской внучки - такой предварительный сговор послужил бы упрочению нелегкого, можно сказать, скверного положения Юрия Святославича.
А пока... Пока Олегу Ивановичу следовало обсмыслить, что он возможет для смоленского зятя уже сейчас... И возможет ли? В силах ли он собрать такую рать, чтобы вышибить из Смоленска Витовтова ставленника и удерживать в дальнейшем Витовтов натиск? Имеются в виду силы не только воинские, но и его собственные, физические. Ведь он уже устарел, в его теле нет той упругости, ТОЙ энергии, которая была прежде. Нет задора, нет воинского пыла. Куда охотнее он сидел бы мирно в Рязани, перемежая государственные дела с краткими пребываниями в тихой солотчинской обители.
- Отец! - словно услышав мысли и сомнения тестя, обратился к нему зять, соскользнув с лавки и опустившись на колени. - Отец, не откажи в помоге! Умоляю... Ты только один в силах вернуть мне мой престол...
Широкая спина Юрия Святославича согнулась в поклоне, являя в эту минуту не мощь и силу, как обычно, а беспомощность. Плечи его вдруг затряслись. Князь Олег смотрел на него с сочувствием, он ощущал свою ответственность за судьбу этого человека, беспокойного и незадачливого, мужа его дочери и отца его внучат.
- Встань, Святославич, встань, зять мой, - ласково сказал Олег Иванович, приподнимая его за плечи. - Встань, - повторил, нажимая на это слово и вкладывая в него смысл куда больший, чем тот, чтобы он просто приподнялся с колен. - Вернемся в Переяславль - там и обмужуем1 ...
Ранним знобким утром следующего дня, переодевшись в княжое платье, князь Олег со спутниками покинул обитель.
Глава вторая
Случай на охоте
Сборы был недолгими - уже через два месяца, когда выпал снег, прикрыв наготу осенней слякоти, войско было готово к походу. Ждали морозов. Во время подготовки к выступлению князь Олег, видя, с каким воодушевлением его воины собираются в поход, ещё больше утвердился в правильности своего решения идти на литовцев. Кроме всех прочих причин, побуждавших его к войне, была и ещё одна - для других невидимая, но для него весьма значимая - ему хотелось собрать семью дочери и зятя, хотелось, чтобы они жили неразлучно, как и подобает любой семье. Ибо долгая разлука ни к чему хорошему не приведет, особенно если учесть зятевы устремления к любовным утехам.
Выпал ещё снег, ударил мороз, земля отвердела - можно выступать. Явно взбодрившийся предстоящим походом Юрий Святославич, которому успеть бы ухватить все и вся, попросил тестя пару дней посвятить медвежьей охоте. Олег Иванович согласился, и вот охотники в мещерском лесу. Медведь обложен. Оклад зверя доверили Симеону Вяземскому: тот сам сделал на широких лыжах вкруг залегшего в берлогу медведя три обхода, все более сужая их. На другой день, в канун облавы, он точно определил, куда ведет след зверя. След вел на север, на пригорок среди густых сосен. На пути к пригорку лежала большая сосна, в сажени от неё след оборвался. Это означало, что зверь, сделав прыжок, по дереву прошел в берлогу. Этот, последний входной в берлогу след, по-охотничьи называется пятой. Прежде чем сделать пяту, зверь поменял несколько лежек и двигался к берлоге то непролазными завалами сухостоя, то густыми ельниками - запутывал следы. Если зверя поднять из берлоги, он непременно пойдет тот же пятой на юг, саженей пятьдесят или сто, и тут-то знающий охотник и должен поджидать его.
Вяземский был, судя по всему, опытный охотник. Он, по сути, и делал распоряжения, кому где быть и что делать. Князь Олег уже знал, что этот Симеон Вяземский был мужем той самой Ульяны, благосклонности которой намеревался добиться Юрий Святославич, объявивший об этом на пирушке. Трудно сказать, ведомо ли было Вяземскому об объявленных намерениях Юрия Святославича, но князь Олег не без опасений наблюдал за их взаимоотношениями. Хотя Вяземский был ближайшим соратником Юрия, на почве ревности в любой миг могла вспыхнуть ссора.
Убить медведя должен был Юрий Святославич. Он, с рогатиной, в белом одеянии, встал как раз на пяте, на утоптанном слугами месте. Справа и слева, через каждые пятьдесят шагов, стояли в белых же одеяниях, с рогатинами и ножами, рязанские и смоленские бояре. Если зверь не выйдет на Юрия Святославича, он упрется в кого-либо из них.
Олег Иванович с сыновьями и несколькими боярами стоял позади зятя. Симеон Вяземский находился сбоку; он, сделав все необходимые распоряжения, скромно отошел в сторонку, чтобы самый вожделенный миг охоты - взятие зверя - полностью предоставить Юрию Святославичу. В случае если Юрий Святославич замешкается, и зверь подомнет его под себя, на подмогу кинутся сыновья и бояре Олега Ивановича; да и он, Вяземский, начеку.
Сам князь Олег, давно уже охладевший к охоте на медведя и предпочитавший только соколиную охоту, занял место чуть позади сыновей и бояр, и, хотя он лично не намерен был бросаться на зверя, рогатину, на всякий случай, вручили и ему.
Кажется, все было готово. С северной стороны к берлоге зашли загонщики - им шумными криками, за что их называют ещё кричанами, поднимать и гнать медведя. С боков засели молчуны - этим, если зверь начнет заворачивать вбок, вставать и махать руками, делая шаги навстречу. Так загонщики и молчуны вынудят медведя идти по пяте прямохонько на Юрия Святославича.
По знаку Вяземского заиграл рожок, закричали, зашумели загонщики. Шум нарастал, но зверь, видно, успевший хорошо облежаться, не вставал. Тогда к берлоге подступили с собаками. Собаки стали лапами разрывать покрытую снегом берлогу. Одна, видно, почуяв голову зверя, всунулась в снег всей мордой, но тотчас же мгновенно отпрыгнула - зверь вдруг рявкнул. Другая, ворча и оглядываясь, отползла. Куча снега взорвалась, из неё выскочил огромный, пудов в пятнадцать, медведь, мощно встряхнулся.
Загонщики зашумели, собаки лаяли, норовя вцепиться в медведя сзади. Мотая головой, досадуя, что его подняли с берлоги, зверь, уходя по пяте, вдруг оборачивался и бил лапой по воздуху - собака, куснув, успевала отпрыгнуть.
Завидя впереди какие-то фигуры в белом, медведь свернул вбок, но перед ним вдруг встали молчуны и замахали руками. И он снова пошел прямо на охотника, пока им невидимого - тот неподвижно сидел на корточках в белом одеянии. Вдруг, шагах в трех от медведя, охотник встал. Зверь от неожиданности опешил. В него тотчас вцепились собаки. Он яростно мотнул головой - вот-вот достанет в мощном прыжке охотника. Но Юрий Святославич сделал резкий выпад и вонзил рогатину в лопатку медведя. Зверь рявкнул, ударил лапами по древку - оно хрястнуло - и, осатанев от боли, прыгнул на обидчика. Ловкий и сильный Юрий Святославич успел отскочить - лапа зверя лишь царапнула по плечу, содрав одежду. Еще бы один прыжок - и охотник был бы разодран. Но второго прыжка зверь сделать не успел - подбежавший Симеон Вяземский ловко всадил ему рогатину под другую лопатку... Медведь взревел, выпрямился, как бы норовя вытянуться в нитку и безбольно пропустить сквозь себя острие, и тут же сломался, рухнул...
Рев его становился все тише, жалобнее. Собаки рвали его, а он смотрел на сбегавшихся к нему людей страдающе и с упреком. Под ним - лужа крови...
Вскочивший на ноги Юрий Святославич был бледен. Поверх разорванной охотничьей одежды на него надели ферязь, и он, как-то странно улыбаясь, подозвал к себе Вяземского и положил руку ему на плечо:
- Спаси тебя Бог, Симеон... Прилюдно подтверждаю: ты мне более чем преданный слуга. Ты мне - друг. Я знаю, что Витовт предлагал тебе послужить ему, но ты отказался ради того, чтобы послужить мне. А ныне ты спас мне жизнь. Я в большом долгу у тебя.
Юрий Святославич трижды поцеловал Вяземского, крутые ноздри которого вздрагивали от нервного напряжения. Затем, обратясь к тестю, Юрий сказал:
- Отец, ты все своими очами видел. И таких преданных друзей у меня много. Все они (указал рукой на обступивших его бояр) и в Смоленске более половины горожан - мои доброхоты. Народ нас поддержит - не сомневайся!
Дружески стиснув крепкую руку Вяземского, Олег Иванович высказал мнение, что, коль у его зятя такие друзья, Смоленск будет отнят у Витовта. И тут же ему подумалось: "Вяземский - надежный тебе пособник, но и ты будь ему добрым покровителем...".
В тот же день, завалив выпотрошенную тушу зверя в сани-розвальни, вернулись в Переяславль.
Глава третья
Под Любутском
Вскоре рать Олега Ивановича, подкрепленная отрядами Юрия Святославича и нескольких подручных Олегу князей, предприняла поход в литовские пределы. Успех сопутствовал рязанцам и Юрию Святославичу. Возвращаясь домой с полоном и добычей, Олег Иванович узнал: пока он пребывал в литовских пределах, в его собственных хозяйничали отдельные отряды литовцев. Спрятав добычу и полон в надежном месте, Олег Иванович ударил по рассеянным литовским отрядам и вынудил их уйти восвояси.
Однако успех рязанцев был неполный. Смоленск оставался за Витовтом. Осенью, менее чем через год, пошли вторично. Осадили Любутск1 , стояли несколько дней, готовясь ко взятию крепости. Однажды, рано утром, доложили Олегу Ивановичу о прибытии посольства из Москвы. Князь тотчас вышел из шатра, посмотрел в ту сторону, где стояли десятка два всадников. Передний из них держал в руках двухоботное знамя с изображением Спаса Нерукотворного. Рядом с ним стоял на коне богато одетый витязь - старший посол.
Олег Иванович, всматриваясь из-под руки, старался угадать, кто именно старший посол. Не рассмотрел. Однако, кто бы он ни был, но рязанский князь не сомневался, что московиты прибыли с какой-нибудь хитростью. Ибо, не далее, как минувшей Пасхой, Василий Дмитриевич и Витовт встречались в Смоленске, тем самым подтвердив, что этот град рассматривается ими как литовский. Они оговорили границы своих владений. Нет, сговор их не был направлен против Рязани; напротив, Василий просил тестя не беспокоить рязанские пределы. Не надо много проницательности, чтобы понять, почему Василий не забыл о рязанских пределах. Ведь если Витовт возьмет Рязань, то он не остановится и перед Москвой. Наружно проявляя дружбу с тестем, Василий Дмитриевич опасался его коварства.
Предвидя, что московиты станут уговаривать его не брать Любутска и возвращаться на Рязань, Олег Иванович велел своему окольничему передать им, что примет их лишь завтра пополудни. И, сопровождаемый воеводами, поехал осматривать рати.
Как обычно, передние ратники, стоявшие от крепости немного подальше, чем на полет стрелы, вяло переругивались с теми, которые пребывали на стенах города. "Эй, православный! Что ж ты так крестишься? Будто у тебя не лоб, а кошель!.." - "А ты, пиявица из поганой лужи, скоро захлебнешься!" "Погоди-ка, бабьей спины друг..." Злости не было ни с той, ни с другой стороны. И там и тут - русские. Литовинов в крепости было мало.
Когда окольничий, передав московитам слова князя, вернулся к нему, Олег Иванович спросил имя старшего посольника. Оказалось, что старший Федор Андреевич Кобылин. Тот самый, которого звали Кошкой и которого московские правители часто посылали для сложных переговоров то в Золотую Орду, то в иные земли. Именно этот боярин, прославленный умом и познаниями не меньше, чем давно уже покойный его родитель Андрей Кобыла, в свое время сумел ловко окрутить Владимира Пронского, подбив его отложиться от Переяславля Рязанского. И тем предопределил победу Москвы над Рязанью под Скорнищевом. Олег Иванович лично познакомился с родовитым московским боярином на свадьбе своего сына и был очарован умом и благочестивой манерой его обращения с людьми. Прозвище Кошка подходило к этому большерослому человеку лишь в том смысле, что в обращении он был мягок, как бы и вкрадчив.
- Гм-м, - сказал Олег Иванович. - Что ж, Федор Андреич хоть и именитый боярин, а все ж пущай и подождет до завтрева.
С тем и возвратился к своему шатру. Здесь, у шатра, его с нетерпением ждал зять Юрий Святославич. Зять с жаром стал упрашивать князя Олега принять московитов тот же час, полагая, что те приехали предложить свою помогу.
- Напрасны твои надежды, - сказал ему Олег Иванович. - Я полагаю - не с тем припожаловали московиты...
Вошли в шатер. В сумраке, при небольшом пламени жаровни, глаза Юрия блестели и сверкали.
- Нет нужды томить их и томиться нам самим, - уговаривал зять. Прими их сейчас! Ускорь встречу! Чую - Москва поможет нам. Не может не помочь. У нас с нею одна цель - не дать вражьим силам погубить на Руси православную веру...
Не веря в возможность того, что Василий Московский поможет Рязани и Юрию Святославичу в войне против Литвы, Олег Иванович все же внял его просьбе и принял посольников два часа спустя. Московиты, возглавляемые Федором Кошкой, сидели на скамье в шатре рязанского князя важно и преисполненные чувства собственного достоинства. Все они были в богатых кафтанах с узкими рукавами; поверх них - епанчи с расшитыми воротами. Подпоясаны низко, так что выделялись животы. Чем пузо ни больше, тем московит важнее. Сам Федор Андреевич был дороден и довольно толст, но вот племянник его, сын Александра Елки, именем Иван, был худ и длинен - как жердь, как хлудина. Его так и прозвали - Хлудень. Широкая, покрытая сукном скамья была рассчитана на человека среднего роста, а не такого, как Иван и он все скашивал в сторону высоко торчавшие колени.
После обмена приветствиями Олег Иванович ласково обратился к старшему посольнику:
- С каким наказом припожаловал, Федор Андреич?
Последовал обстоятельный ответ:
- Пришел к тебе, пресветлый государь Рязанский, просить от имени моего господина великого князя Владимирского и Московского Василея Дмитрича не воевать града Любутска, поскольку Любутск под Литвой, а на Литве, как хорошо тебе ведомо, сидит тесть моего господина великий литовский князь Витовт Кейстутьевич...
Предвидя такой ответ, Олег Иванович не шевельнул и бровью. Зато Юрия Святославича пот прошиб.
- Несуразное глаголешь! - крикнул горячо. - Неужто ты думаешь - мы пришли на прогулку?
- Тако я не думаю, - спокойно возразил Федор Кошка. - Давайте рассудим - кому на пользу эта война? Да, ныне вы возьмете Любутск - я в этом не сомневаюсь. А - завтра? Завтра придет с большой силой сам Витовт, побьет вас... Понапрасну прольется много крови.
- Кто кого побьет - бабушка надвое сказала! - все ещё горячился Юрий Святославич.
В ответ на его запальчивые слова Федор Андреевич на секунду закрыл глаза, как бы давая возможность перевариться этим словам в своей душе, а заодно предлагая взвесить их в уме каждому из присутствующих. Старший московский посол был великий знаток человеческих душ, и он, чтобы переубедить собеседника, прибегал к самым различным способам воздействия. В том числе - и к молчаливым паузам. Когда, по его мнению, прошло достаточно секунд, чтобы кое-кто успел усомниться в изречении Юрия Святославича, посол сказал:
- Никто не оспаривает, что Рязань ныне сильна как никогда. Ибо управляет ею такой мудрый государь, как ты, высокочтимый князь Олег Иванович... И все же, как бы нам не упустить из виду, что под рукой Витовта вся Южная и Западная Русь. Мало того - с ним Польша и Немецкий Орден... Вот я и говорю - почто зазря проливать кровь?
Юрий Святославич опять не утерпел:
- А затем, чтобы гнать взашей с моей родной земли супостата!
Благородная запальчивость Юрия снискала ему благосклонные и сочувственные взгляды некоторых московитов. Но - не Федора Кошки. Он умел гнуть до конца.
- Не помысли, князь Юрий Святославич, что московитам по душе господство Литвы на твоей отчине. Нет, не по душе! Нам поперек горла нашествие литовинов на Смоленскую землю. Ибо слишком опасно приблизилась Литва к московским пределам. И я всей душой желаю тебе, Юрий Святославич, вновь сесть на смоленский стол. Но, коль рассудить трезво, опасно ныне вступать тебе в брань с Витовтом. Ибо, в случае неудачи, в дальнейшем тебе ещё труднее будет управиться с Витовтом.
- Но сколько можно потакать Витовту? - возразил Юрий Святославич. И, если не ныне - то когда?
В разговор вступил князь Олег:
- Это - вопрос вопросов. Дай на него, Федор Андреич, чистый ответ.
Наступило молчание. Возле жаровни возились слуги, меняя принесенные с уличного костра горячие угли на остывшие. Когда их суета кончилась, вместо старшего посла ответил его племянник Иван Хлудень:
- Витовт, слыхано, намерен пойти войной на самого Железного Хромца. Пущай бы они сшиблись... На руку всем нам - и Смоленску, и Рязани, и Москве... - и качнул коленями из стороны в сторону.
Князь Олег возразил, что слух мог быть пущен нарочито - для отвода глаз. О коварстве Витовта всем известно, и особенно обожглись на нем смоленские князья. И поскольку Москва опасается Литвы, то самое время ей, Москве, оказать сейчас помогу рязанскому войску.
- Это невозможно, - сказал Федор Кошка. - Князь Василий Дмитрич и Витовт - союзники. И именно как союзник и зять Витовта князь Василий просит князя Олега отвести полки на Рязанскую землю. В ином случае...
Голос посла принял оттенок некоей угрозы, и при наступившей паузе в шатре мрачным облаком повисло давящее молчание. Что скрывалось за этим "в ином случае", - всем было ясно как Божий день: московский князь вынужден будет дать помогу Витовту, если тот обратится к нему за помощью.
- Что ж, пусть, как прибудет, подождет у ворот, а я попрошу у настоятеля соизволения принять князя Юрия у меня в келье.
Иона хотел было ещё спросить боярина, каков ныне Юрий Святославич здрав ли, бодр, деятелен? Не предается ли унынию, как это порой с ним бывает, или, напротив, не предается ли излиха веселью и гулянию? Но пора было уже на службу, и Иона, сотворив перед дверьми церкви крестное знамение и положив земной поклон, вошел в храм. В храме попытался сразу же отогнать от себя отвлекающие от молитвенного духа помыслы. Но отогнать удалось не в один миг, а лишь исполнив все должные правила поведения в церкви - встал посреди перед царскими вратами и положил три поясных поклона с молитвой, в которой просил Бога очистить его, грешного; затем поклонился на обе стороны братиям, мысленно прося благословить его и простить...
Спустя какое-то время в Солотчу рысью въехал с небольшой свитой князь Юрий Святославич. Его крепкое, с мужественными чертами, носатое лицо было озабочено; в то же время в черных страстных глазах светился отблеск какой-то надежды.
Саженей за триста от монастыря его встретил рязанский боярин Глеб Логвинов.
- Ну, что? - нетерпеливо спросил Юрий Святославич.
- Примет, - кратко ответил Глеб.
Лицо Юрия Святославича просияло.
- Слава Богу, - сказал он. - Мой тесть не любит, когда его беспокоят в обители.
Юрий Святославич стал старшим князем земли Смоленской после того, как его отец, Святослав Иванович, собрав большое войско, попытался отвоевать у Литвы захваченный ею некогда город Мстиславль. В яростном бою с литовинами смоленские ратники потерпели поражение, князь Святослав Иванович погиб, а двое из его четырех сыновей, Юрий и Глеб, попали в полон. Глеб был увезен в Литву, а Юрий, храбро дравшийся в бою и получивший ранение в голову, был посажен на смоленский стол из руки победителей - литовских князей Ольгердовичей - как зять их сестры, рязанской княгини Ефросиньи. От Юрия Святославича потребовали клятвы быть верным данником и подручником литовских князей, но Юрий клятву не сдержал - вел княжение независимо, надеясь, что, в крайнем случае, его выручит рязанский тесть.
Меж тем в Литве наступили перемены. После длительной междоусобицы Ягайлы и Витовта они помирились, и Витовт получил от польско-литовского короля Ягайлы литовский престол вместе с титулом великого князя. Крутой на расправу Витовт, видя, что Юрий Смоленский непослушен Литве, привез из Литвы полоненного Глеба Святославича, посадил его на смоленский стол, а смещенному с него Юрию дал в удел Рославль. Передел власти и уделов посеял среди четырех братьев Святославичей жгучую рознь. Юрий, оставив семью в Рославле, подался в Рязань к тестю просить его помочь ему восстановиться на смоленском столе. Князь Олег, ведая о расстановке сил в Смоленске и о силе самого Витовта, предпочел не спешить с военным походом - выжидал.
Вот уже два года, как Юрий, лишенный смоленского стола, в Переяславле у тестя. О возвращении в Смоленск не могло быть и речи - на родной земле он стал бы легкой добычей сторонников Витовта. Проживая в Переяславле без семьи, Юрий проводит время в воинских упражнениях, охотах и пирах. Не чурается и любовных утех. В отсутствие рядом с ним супруги вступил в любовную связь с одной из рязанских вдовушек. Когда слухи о его похождениях дошли до ушей тестя, тот сурово и внушительно напомнил ему о Евангельской заповеди: "Не прелюбодействуй", посоветовал покаяться и прекратить нечестивую связь.
Опасаясь впредь гнева тестя, Юрий раскаялся и угомонился, и не прочь был даже послать своих людей в Рославль, чтобы привезти супругу с детьми в Переяславль, оставив удел на попечение доверенных лиц, как вдруг чрезвычайная новость: Витовт коварством и хитростью взял Смоленск. Ибо и Глеб, которого он посадил на смоленский стол вместо Юрия, явно рассчитывая на его полную покорность, начал выходить из-под его руки.
Новость эту - о коварстве Витовта - привез из Смоленска ближайший и верный сподвижник Юрия князь Симеон Мстиславич Вяземский, в жену которого, красавицу Ульяну, был давно и тайно влюблен князь Юрий. (Впрочем, его влечение к Ульяне с некоторых пор перестало быть тайной. На одной из пирушек Юрий Святославич под сильным хмельком объявил своим застольникам не без удальства, что, мол, эта красавица Ульяна, эта недотрога, придет час, не минует его ложа...)
Коварство Витовта проявилось в том, что он, собрав большую рать, пустил слух, что будто бы идет на Железного Хромца, дабы пресечь его хищнический завоевательский пыл. А сам, приблизясь к Смоленску, стал неподалеку лагерем. В это время в Смоленске проходил съезд князей Святославичей, все ещё пребывающих в ссорах. Витовт послал за Глебом, старшим князем, принял его милостиво и объявил, что хочет помирить Святославичей. Не стал упрекать Глеба за то, что тот, как некогда и Юрий, не изъявлял должной покорности Литве. Глеб поверил ему, передал братьям, что Витовт намерен стать им беспристрастным судьей и разделить вотчину по жребию. Трое братьев в отсутствие Юрия сели на коней и с боярами отправились в ставку Витовта, беспечно не позаботясь о надежной защите города. Витовт принял Святославичей почетно, взял дары и, когда те уже окончательно уверовали в добрые намерения Витовта, приказал охранникам схватить и повязать гостей. Воины его ворвались в город и перебили всех, кто оказал сопротивление. На престол был посажен наместник Витовта киевский князь Ямонт.
С такими-то вестями ехал Юрий Святославич к тестю в монастырь, волнуясь и надеясь, что теперь-то, когда Витовт явил всю свою хищническую сущность, явно уже считая Смоленск подданным ему городом, Олег Иванович встрепенется, сбросит с себя монашеское одеяние, сдерживающее его воинский пыл, и устремится спасать Смоленскую землю.
В келье - трое: Иона, Юрий Святославич и впервые представленный князю-иноку человек вельможного и благородного вида - Симеон Вяземский, сподвижник Юрия.
Юрий, хотя и удручен чем-то, как всегда, пышет здоровьем, он крепкой стати, краснощек, брови его лохматы, из ноздрей торчат пучками волосы. Весь он - олицетворение мощи, избытка жизненных сил. Голос его низок, гудлив:
- Худую весть привезли - хуже некуда... Смоленск взят Витовтом хитростью и коварством...
Иона спрямился, нижняя губа твердо легла на верхнюю - он уже не инок, а князь.
- Успел! - с досадой сказал он, едва не прибавив слово "гад".
Вовремя остановил в себе этот помысел, который, внедрясь, очернил бы душу, сделав её немирной. - Поведай, как это случилось...
Юрий Святославич рассказал, каким образом Витовту удалось обвести вокруг пальца троих его братьев. Сказал, что эту весть привез ему очевидец происшедшего, князь Симеон Мстиславич Вяземский, едва спасшийся бегством (Вяземский учтиво поклонился.) Еще при первом знакомстве с Вяземским это имя показалось Олегу Ивановичу где-то им слышанным, но и тогда, и теперь он не сделал усилия вспомнить. Ибо был взволнован. Сдерживая кипение разбуженных в нем страстей, он встал и - в подряснике, в клобуке, в глазах огонь - прошелся из угла в угол.
Итак, Витовт, едва получив от Ягайла великое литовское княжение, обратил свой взор на Восток. Утвердясь в Смоленске, этом лакомом кусочке на перекрестке важнейших дорог, Витовт станет угрожать и Рязани. И так как он теперь обращен в католическую веру у поляков, то не станет ли он насаждать католицизм в завоеванных русских землях? Если да, то устремления Витовта на Русь не опаснее ли набегов ордынцев, которые, по крайней мере доселе, не навязывали Руси своей мусульманской веры?
Олегу Ивановичу подумалось о том, что ему следует усилить союз с Москвой. Ведь князь Василий Дмитриевич, при его осторожном, оглядчивом, проницательном уме уже и теперь, наверное, осознает, как опасен для Москвы Витовт. Навряд ли он умаслен и усыплен теми знаками родственного внимания, которыми одаривает его тесть. Он не может не понимать, что, расправясь с Олегом Рязанским, если это ему удастся сделать, Витовт задерется и на Москву. В Москве подрастают младшие братья Василия, тот же Юрий и другие, все на подходе к жениховскому возрасту, а у Олега Ивановича подрастает внучка, она же дочка Юрия Святославича, именем, как и мать, Настенька. Она ещё девочка, ей нет и десяти, но заботливые родители и предки загодя определяют своим детям и внукам достойных спутников жизни... Если бы уже сейчас договориться с Василием Московским о брачном союзе его младшего брата и Олеговой смоленской внучки - такой предварительный сговор послужил бы упрочению нелегкого, можно сказать, скверного положения Юрия Святославича.
А пока... Пока Олегу Ивановичу следовало обсмыслить, что он возможет для смоленского зятя уже сейчас... И возможет ли? В силах ли он собрать такую рать, чтобы вышибить из Смоленска Витовтова ставленника и удерживать в дальнейшем Витовтов натиск? Имеются в виду силы не только воинские, но и его собственные, физические. Ведь он уже устарел, в его теле нет той упругости, ТОЙ энергии, которая была прежде. Нет задора, нет воинского пыла. Куда охотнее он сидел бы мирно в Рязани, перемежая государственные дела с краткими пребываниями в тихой солотчинской обители.
- Отец! - словно услышав мысли и сомнения тестя, обратился к нему зять, соскользнув с лавки и опустившись на колени. - Отец, не откажи в помоге! Умоляю... Ты только один в силах вернуть мне мой престол...
Широкая спина Юрия Святославича согнулась в поклоне, являя в эту минуту не мощь и силу, как обычно, а беспомощность. Плечи его вдруг затряслись. Князь Олег смотрел на него с сочувствием, он ощущал свою ответственность за судьбу этого человека, беспокойного и незадачливого, мужа его дочери и отца его внучат.
- Встань, Святославич, встань, зять мой, - ласково сказал Олег Иванович, приподнимая его за плечи. - Встань, - повторил, нажимая на это слово и вкладывая в него смысл куда больший, чем тот, чтобы он просто приподнялся с колен. - Вернемся в Переяславль - там и обмужуем1 ...
Ранним знобким утром следующего дня, переодевшись в княжое платье, князь Олег со спутниками покинул обитель.
Глава вторая
Случай на охоте
Сборы был недолгими - уже через два месяца, когда выпал снег, прикрыв наготу осенней слякоти, войско было готово к походу. Ждали морозов. Во время подготовки к выступлению князь Олег, видя, с каким воодушевлением его воины собираются в поход, ещё больше утвердился в правильности своего решения идти на литовцев. Кроме всех прочих причин, побуждавших его к войне, была и ещё одна - для других невидимая, но для него весьма значимая - ему хотелось собрать семью дочери и зятя, хотелось, чтобы они жили неразлучно, как и подобает любой семье. Ибо долгая разлука ни к чему хорошему не приведет, особенно если учесть зятевы устремления к любовным утехам.
Выпал ещё снег, ударил мороз, земля отвердела - можно выступать. Явно взбодрившийся предстоящим походом Юрий Святославич, которому успеть бы ухватить все и вся, попросил тестя пару дней посвятить медвежьей охоте. Олег Иванович согласился, и вот охотники в мещерском лесу. Медведь обложен. Оклад зверя доверили Симеону Вяземскому: тот сам сделал на широких лыжах вкруг залегшего в берлогу медведя три обхода, все более сужая их. На другой день, в канун облавы, он точно определил, куда ведет след зверя. След вел на север, на пригорок среди густых сосен. На пути к пригорку лежала большая сосна, в сажени от неё след оборвался. Это означало, что зверь, сделав прыжок, по дереву прошел в берлогу. Этот, последний входной в берлогу след, по-охотничьи называется пятой. Прежде чем сделать пяту, зверь поменял несколько лежек и двигался к берлоге то непролазными завалами сухостоя, то густыми ельниками - запутывал следы. Если зверя поднять из берлоги, он непременно пойдет тот же пятой на юг, саженей пятьдесят или сто, и тут-то знающий охотник и должен поджидать его.
Вяземский был, судя по всему, опытный охотник. Он, по сути, и делал распоряжения, кому где быть и что делать. Князь Олег уже знал, что этот Симеон Вяземский был мужем той самой Ульяны, благосклонности которой намеревался добиться Юрий Святославич, объявивший об этом на пирушке. Трудно сказать, ведомо ли было Вяземскому об объявленных намерениях Юрия Святославича, но князь Олег не без опасений наблюдал за их взаимоотношениями. Хотя Вяземский был ближайшим соратником Юрия, на почве ревности в любой миг могла вспыхнуть ссора.
Убить медведя должен был Юрий Святославич. Он, с рогатиной, в белом одеянии, встал как раз на пяте, на утоптанном слугами месте. Справа и слева, через каждые пятьдесят шагов, стояли в белых же одеяниях, с рогатинами и ножами, рязанские и смоленские бояре. Если зверь не выйдет на Юрия Святославича, он упрется в кого-либо из них.
Олег Иванович с сыновьями и несколькими боярами стоял позади зятя. Симеон Вяземский находился сбоку; он, сделав все необходимые распоряжения, скромно отошел в сторонку, чтобы самый вожделенный миг охоты - взятие зверя - полностью предоставить Юрию Святославичу. В случае если Юрий Святославич замешкается, и зверь подомнет его под себя, на подмогу кинутся сыновья и бояре Олега Ивановича; да и он, Вяземский, начеку.
Сам князь Олег, давно уже охладевший к охоте на медведя и предпочитавший только соколиную охоту, занял место чуть позади сыновей и бояр, и, хотя он лично не намерен был бросаться на зверя, рогатину, на всякий случай, вручили и ему.
Кажется, все было готово. С северной стороны к берлоге зашли загонщики - им шумными криками, за что их называют ещё кричанами, поднимать и гнать медведя. С боков засели молчуны - этим, если зверь начнет заворачивать вбок, вставать и махать руками, делая шаги навстречу. Так загонщики и молчуны вынудят медведя идти по пяте прямохонько на Юрия Святославича.
По знаку Вяземского заиграл рожок, закричали, зашумели загонщики. Шум нарастал, но зверь, видно, успевший хорошо облежаться, не вставал. Тогда к берлоге подступили с собаками. Собаки стали лапами разрывать покрытую снегом берлогу. Одна, видно, почуяв голову зверя, всунулась в снег всей мордой, но тотчас же мгновенно отпрыгнула - зверь вдруг рявкнул. Другая, ворча и оглядываясь, отползла. Куча снега взорвалась, из неё выскочил огромный, пудов в пятнадцать, медведь, мощно встряхнулся.
Загонщики зашумели, собаки лаяли, норовя вцепиться в медведя сзади. Мотая головой, досадуя, что его подняли с берлоги, зверь, уходя по пяте, вдруг оборачивался и бил лапой по воздуху - собака, куснув, успевала отпрыгнуть.
Завидя впереди какие-то фигуры в белом, медведь свернул вбок, но перед ним вдруг встали молчуны и замахали руками. И он снова пошел прямо на охотника, пока им невидимого - тот неподвижно сидел на корточках в белом одеянии. Вдруг, шагах в трех от медведя, охотник встал. Зверь от неожиданности опешил. В него тотчас вцепились собаки. Он яростно мотнул головой - вот-вот достанет в мощном прыжке охотника. Но Юрий Святославич сделал резкий выпад и вонзил рогатину в лопатку медведя. Зверь рявкнул, ударил лапами по древку - оно хрястнуло - и, осатанев от боли, прыгнул на обидчика. Ловкий и сильный Юрий Святославич успел отскочить - лапа зверя лишь царапнула по плечу, содрав одежду. Еще бы один прыжок - и охотник был бы разодран. Но второго прыжка зверь сделать не успел - подбежавший Симеон Вяземский ловко всадил ему рогатину под другую лопатку... Медведь взревел, выпрямился, как бы норовя вытянуться в нитку и безбольно пропустить сквозь себя острие, и тут же сломался, рухнул...
Рев его становился все тише, жалобнее. Собаки рвали его, а он смотрел на сбегавшихся к нему людей страдающе и с упреком. Под ним - лужа крови...
Вскочивший на ноги Юрий Святославич был бледен. Поверх разорванной охотничьей одежды на него надели ферязь, и он, как-то странно улыбаясь, подозвал к себе Вяземского и положил руку ему на плечо:
- Спаси тебя Бог, Симеон... Прилюдно подтверждаю: ты мне более чем преданный слуга. Ты мне - друг. Я знаю, что Витовт предлагал тебе послужить ему, но ты отказался ради того, чтобы послужить мне. А ныне ты спас мне жизнь. Я в большом долгу у тебя.
Юрий Святославич трижды поцеловал Вяземского, крутые ноздри которого вздрагивали от нервного напряжения. Затем, обратясь к тестю, Юрий сказал:
- Отец, ты все своими очами видел. И таких преданных друзей у меня много. Все они (указал рукой на обступивших его бояр) и в Смоленске более половины горожан - мои доброхоты. Народ нас поддержит - не сомневайся!
Дружески стиснув крепкую руку Вяземского, Олег Иванович высказал мнение, что, коль у его зятя такие друзья, Смоленск будет отнят у Витовта. И тут же ему подумалось: "Вяземский - надежный тебе пособник, но и ты будь ему добрым покровителем...".
В тот же день, завалив выпотрошенную тушу зверя в сани-розвальни, вернулись в Переяславль.
Глава третья
Под Любутском
Вскоре рать Олега Ивановича, подкрепленная отрядами Юрия Святославича и нескольких подручных Олегу князей, предприняла поход в литовские пределы. Успех сопутствовал рязанцам и Юрию Святославичу. Возвращаясь домой с полоном и добычей, Олег Иванович узнал: пока он пребывал в литовских пределах, в его собственных хозяйничали отдельные отряды литовцев. Спрятав добычу и полон в надежном месте, Олег Иванович ударил по рассеянным литовским отрядам и вынудил их уйти восвояси.
Однако успех рязанцев был неполный. Смоленск оставался за Витовтом. Осенью, менее чем через год, пошли вторично. Осадили Любутск1 , стояли несколько дней, готовясь ко взятию крепости. Однажды, рано утром, доложили Олегу Ивановичу о прибытии посольства из Москвы. Князь тотчас вышел из шатра, посмотрел в ту сторону, где стояли десятка два всадников. Передний из них держал в руках двухоботное знамя с изображением Спаса Нерукотворного. Рядом с ним стоял на коне богато одетый витязь - старший посол.
Олег Иванович, всматриваясь из-под руки, старался угадать, кто именно старший посол. Не рассмотрел. Однако, кто бы он ни был, но рязанский князь не сомневался, что московиты прибыли с какой-нибудь хитростью. Ибо, не далее, как минувшей Пасхой, Василий Дмитриевич и Витовт встречались в Смоленске, тем самым подтвердив, что этот град рассматривается ими как литовский. Они оговорили границы своих владений. Нет, сговор их не был направлен против Рязани; напротив, Василий просил тестя не беспокоить рязанские пределы. Не надо много проницательности, чтобы понять, почему Василий не забыл о рязанских пределах. Ведь если Витовт возьмет Рязань, то он не остановится и перед Москвой. Наружно проявляя дружбу с тестем, Василий Дмитриевич опасался его коварства.
Предвидя, что московиты станут уговаривать его не брать Любутска и возвращаться на Рязань, Олег Иванович велел своему окольничему передать им, что примет их лишь завтра пополудни. И, сопровождаемый воеводами, поехал осматривать рати.
Как обычно, передние ратники, стоявшие от крепости немного подальше, чем на полет стрелы, вяло переругивались с теми, которые пребывали на стенах города. "Эй, православный! Что ж ты так крестишься? Будто у тебя не лоб, а кошель!.." - "А ты, пиявица из поганой лужи, скоро захлебнешься!" "Погоди-ка, бабьей спины друг..." Злости не было ни с той, ни с другой стороны. И там и тут - русские. Литовинов в крепости было мало.
Когда окольничий, передав московитам слова князя, вернулся к нему, Олег Иванович спросил имя старшего посольника. Оказалось, что старший Федор Андреевич Кобылин. Тот самый, которого звали Кошкой и которого московские правители часто посылали для сложных переговоров то в Золотую Орду, то в иные земли. Именно этот боярин, прославленный умом и познаниями не меньше, чем давно уже покойный его родитель Андрей Кобыла, в свое время сумел ловко окрутить Владимира Пронского, подбив его отложиться от Переяславля Рязанского. И тем предопределил победу Москвы над Рязанью под Скорнищевом. Олег Иванович лично познакомился с родовитым московским боярином на свадьбе своего сына и был очарован умом и благочестивой манерой его обращения с людьми. Прозвище Кошка подходило к этому большерослому человеку лишь в том смысле, что в обращении он был мягок, как бы и вкрадчив.
- Гм-м, - сказал Олег Иванович. - Что ж, Федор Андреич хоть и именитый боярин, а все ж пущай и подождет до завтрева.
С тем и возвратился к своему шатру. Здесь, у шатра, его с нетерпением ждал зять Юрий Святославич. Зять с жаром стал упрашивать князя Олега принять московитов тот же час, полагая, что те приехали предложить свою помогу.
- Напрасны твои надежды, - сказал ему Олег Иванович. - Я полагаю - не с тем припожаловали московиты...
Вошли в шатер. В сумраке, при небольшом пламени жаровни, глаза Юрия блестели и сверкали.
- Нет нужды томить их и томиться нам самим, - уговаривал зять. Прими их сейчас! Ускорь встречу! Чую - Москва поможет нам. Не может не помочь. У нас с нею одна цель - не дать вражьим силам погубить на Руси православную веру...
Не веря в возможность того, что Василий Московский поможет Рязани и Юрию Святославичу в войне против Литвы, Олег Иванович все же внял его просьбе и принял посольников два часа спустя. Московиты, возглавляемые Федором Кошкой, сидели на скамье в шатре рязанского князя важно и преисполненные чувства собственного достоинства. Все они были в богатых кафтанах с узкими рукавами; поверх них - епанчи с расшитыми воротами. Подпоясаны низко, так что выделялись животы. Чем пузо ни больше, тем московит важнее. Сам Федор Андреевич был дороден и довольно толст, но вот племянник его, сын Александра Елки, именем Иван, был худ и длинен - как жердь, как хлудина. Его так и прозвали - Хлудень. Широкая, покрытая сукном скамья была рассчитана на человека среднего роста, а не такого, как Иван и он все скашивал в сторону высоко торчавшие колени.
После обмена приветствиями Олег Иванович ласково обратился к старшему посольнику:
- С каким наказом припожаловал, Федор Андреич?
Последовал обстоятельный ответ:
- Пришел к тебе, пресветлый государь Рязанский, просить от имени моего господина великого князя Владимирского и Московского Василея Дмитрича не воевать града Любутска, поскольку Любутск под Литвой, а на Литве, как хорошо тебе ведомо, сидит тесть моего господина великий литовский князь Витовт Кейстутьевич...
Предвидя такой ответ, Олег Иванович не шевельнул и бровью. Зато Юрия Святославича пот прошиб.
- Несуразное глаголешь! - крикнул горячо. - Неужто ты думаешь - мы пришли на прогулку?
- Тако я не думаю, - спокойно возразил Федор Кошка. - Давайте рассудим - кому на пользу эта война? Да, ныне вы возьмете Любутск - я в этом не сомневаюсь. А - завтра? Завтра придет с большой силой сам Витовт, побьет вас... Понапрасну прольется много крови.
- Кто кого побьет - бабушка надвое сказала! - все ещё горячился Юрий Святославич.
В ответ на его запальчивые слова Федор Андреевич на секунду закрыл глаза, как бы давая возможность перевариться этим словам в своей душе, а заодно предлагая взвесить их в уме каждому из присутствующих. Старший московский посол был великий знаток человеческих душ, и он, чтобы переубедить собеседника, прибегал к самым различным способам воздействия. В том числе - и к молчаливым паузам. Когда, по его мнению, прошло достаточно секунд, чтобы кое-кто успел усомниться в изречении Юрия Святославича, посол сказал:
- Никто не оспаривает, что Рязань ныне сильна как никогда. Ибо управляет ею такой мудрый государь, как ты, высокочтимый князь Олег Иванович... И все же, как бы нам не упустить из виду, что под рукой Витовта вся Южная и Западная Русь. Мало того - с ним Польша и Немецкий Орден... Вот я и говорю - почто зазря проливать кровь?
Юрий Святославич опять не утерпел:
- А затем, чтобы гнать взашей с моей родной земли супостата!
Благородная запальчивость Юрия снискала ему благосклонные и сочувственные взгляды некоторых московитов. Но - не Федора Кошки. Он умел гнуть до конца.
- Не помысли, князь Юрий Святославич, что московитам по душе господство Литвы на твоей отчине. Нет, не по душе! Нам поперек горла нашествие литовинов на Смоленскую землю. Ибо слишком опасно приблизилась Литва к московским пределам. И я всей душой желаю тебе, Юрий Святославич, вновь сесть на смоленский стол. Но, коль рассудить трезво, опасно ныне вступать тебе в брань с Витовтом. Ибо, в случае неудачи, в дальнейшем тебе ещё труднее будет управиться с Витовтом.
- Но сколько можно потакать Витовту? - возразил Юрий Святославич. И, если не ныне - то когда?
В разговор вступил князь Олег:
- Это - вопрос вопросов. Дай на него, Федор Андреич, чистый ответ.
Наступило молчание. Возле жаровни возились слуги, меняя принесенные с уличного костра горячие угли на остывшие. Когда их суета кончилась, вместо старшего посла ответил его племянник Иван Хлудень:
- Витовт, слыхано, намерен пойти войной на самого Железного Хромца. Пущай бы они сшиблись... На руку всем нам - и Смоленску, и Рязани, и Москве... - и качнул коленями из стороны в сторону.
Князь Олег возразил, что слух мог быть пущен нарочито - для отвода глаз. О коварстве Витовта всем известно, и особенно обожглись на нем смоленские князья. И поскольку Москва опасается Литвы, то самое время ей, Москве, оказать сейчас помогу рязанскому войску.
- Это невозможно, - сказал Федор Кошка. - Князь Василий Дмитрич и Витовт - союзники. И именно как союзник и зять Витовта князь Василий просит князя Олега отвести полки на Рязанскую землю. В ином случае...
Голос посла принял оттенок некоей угрозы, и при наступившей паузе в шатре мрачным облаком повисло давящее молчание. Что скрывалось за этим "в ином случае", - всем было ясно как Божий день: московский князь вынужден будет дать помогу Витовту, если тот обратится к нему за помощью.