Страница:
— Конечно, это постоянный клиент, — объяснил бедолага. — Виконт Гастон де Пусак, он живёт…
— Знаю, где живёт, — оборвала Юстина, почувствовав одновременно облегчение и новую тревогу. — Это мой кузен. Надеюсь, что… О Господи, может, он ещё жив!…
Теперь она уже окончательно была убеждена, что интерес к кошмарному произведению из соколиной жизни угрожает жизни самого читателя и именно это имела в виду её бабка. Оставив персонал антикварной лавки в состоянии, близком к истерике, Юстина помчалась к кузену. Застоявшиеся кони радостно рванули с места, а кучер хорошо знал Париж.
Дико взволнованная Юстина угодила прямёхонько в центр циклона. Врачи, полиция, прислуга и в придачу двое страшно перепуганных приятелей — все это перемешалось в жутком хаосе. Несмотря на шок, девушка ещё успела подумать, что, будь это чужой дом, она ничего не узнала бы. К счастью, насколько уместно в этой драматической ситуации говорить о счастье, виконт приходился внучатым племянником её прабабушке, так как у старой графини де Нуармон была сестра, самый младший потомок которой как раз покинул сей бренный мир.
Однако до того являлся родственником, и Юстина у него бывала. Все слуги её знали, и никого не удивило её участие (в прямом и переносном смысле) в случившейся трагедии.
Будучи абсолютно уверена, что знает суть дела, ибо кузен, бесспорно, отравился проклятущей книгой, и полная сомнений — не следует ли ей утаить сей печальный факт, девушка заловила личного лакея виконта, который совсем потерял голову вместе со свойственным ему прежде лоском, но зато отменно помнил все детали происшедшего.
У графа Гастона кто-то был. Кто именно, он точно не знал, так как сегодня прямо столпотворение какое-то, к его сиятельству приходило множество народу, один за другим, в том числе и двое друзей — барон де Тремон и маркиз де ля Турель.
Они все ещё здесь, совсем обалдели от случившегося, сидят в салоне и не знают, что делать, полиция велела им ждать, а кроме них ещё парикмахер, посыльный с запиской, слава Богу, хоть известно, от кого записка: от госпожи де Муре, супруги банкира, господин виконт с ней как раз… того… Ну, и переписывался… И ещё помощник ювелира, тот, здоровенный такой, а до него… или после… нет, до, декоратор, потому как господин виконт собирался сменить портьеры, а ещё раньше один такой со счётом… А вообще-то чуть ли не с утра, с полудня то есть, его сиятельство сидел и все просматривал какую-то книгу, старую, да что там старую, древность какую-то допотопную, что он только-только купил.
И не иначе как очень она ему вдавилась, так как все восклицал…
— Раз восклицал, значит, был жив, — совершенно серьёзно заметила Юстина, которая уже успела немного прийти в себя. — А когда перестал восклицать? Кто у него тогда был? Вспомни!
В глубине её души мелькнула отчаянная надежда, что, может, кто кузена просто-напросто убил, ибо мысль о ядовитых свойствах древнего шедевра казалась ей столь ужасной, что девушка изо всех сил старалась её заглушить. Ведь если на то пошло, история о пресловутом Карле IX могла быть обычной сплетней, художественным вымыслом, неизвестно на чем основанном… ну, известно, конечно, на общем убеждении, что в те далёкие незабвенные времена все только и делали, что травили друг друга, но ведь это совсем не обязательно должно быть правдой! О Господи, а бабушка велела вернуть эту дрянь, пока не случилось несчастья, и хотя прямо ничего не сказала, но подтекст-то очевиден…
Лакей честно пытался сосредоточиться, мешая ей думать, что Юстину жутко раздражало, но, в конце концов, она же сама задала вопрос.
— Значит, так, парикмахер вышел, а его сиятельство потом распорядился… Господа де Тремон и де ля Турель в малом салоне велели принести вина, ждали… В кабинет вроде бы вошёл помощник ювелира… Я сам то вино принёс, ничего не слышал, но господа разговаривали, смеялись… Боже всемогущий! Помощник ювелира вышел, куда-то делся, и тут же сразу… да, сразу вошедший за ним, этот посыльный с запиской поднял крик…
Помощник ювелира…
Надежда Юстины расцвела буйным цветом.
— Полиция, — резко прервала она лакея. — Откуда полиция, почему? Кто вызвал?
— Ну как же, камердинер увидел… Полицию сразу же…
Юстина опять оборвала ошарашенного слугу:
— Та книга, которую смотрел кузен… Где она? Нет, погоди… Принеси мне, пожалуйста, воды…
Она лихорадочно соображала. Кошмарный труд о соколах надо немедля изъять, может, ещё не успели дознаться, откуда яд, а бабушка ни в коем случае не желала бы разоблачения столь неприглядной тайны, которая скомпрометировала бы семью! Гастон нечто разглядывал, это могло быть чем угодно…
Екатерина Медичи и в голову никому не придёт…
Вернуть вещь законным путём… Нет, сразу не получится, Гастон не был женат, возникнут осложнения с наследством, кажется, жив его отец — граф де Пусак, наверное, он наследует, а пока приедет из провинции…
В итоге шедевр о соколах Юстина попросту выкрала. Под предлогом воды она услала лакея и, отлично зная, где находится кабинет кузена, заглянула туда. Первое, что попалось ей на глаза, был толстенный фолиант, лежащий на столике у самых дверей. Не обращая больше ни на что внимания, а в кабинете крутились какие-то люди, что-то делали, кто-то даже на неё оглянулся, девушка схватила книгу и убежала.
В мозгу у неё по-прежнему занозой торчал помощник ювелира. Ведь он там был в решающий момент, а если полиция… Вдруг все-таки?…
От какого именно ювелира он приходил, Юстина знала, тот снабжал драгоценностями все семейство, и даже, кажется, смутно помнила помощника: нечто такое огромное, ходячая гора мышц…
У ювелира она оказалась уже через десять минут.
Помощник ещё не вернулся из города. К виконту он был послан с браслетом, на котором надлежало выгравировать трогательную надпись, что и было сделано. Помощник, о котором шла речь, силён как бык и обычно именно его посылали к клиентам с различными ценными вещами, так как злоумышленники вряд ли решились бы на него напасть. Скорее наоборот: он сам представлял угрозу для бандитов, а честность его давно уже была проверена. Почему ещё не вернулся — неизвестно, он получил всего два поручения, и пора бы ему уже возвратиться.
У ювелира Юстина просидела два часа, и не с целью что-то узнать, а скорее чтобы перевести дух.
Необходимо было побороть в себе только что пережитый стресс, и мало какое место подходило для этого лучше, чем ювелирная лавка. Сведения же об отсутствующем помощнике девушка приобрела, можно сказать, в нагрузку, в том числе и о его матримониальных планах, так как ювелир оказался изрядным любителем поболтать.
Самое же главное — изъятый труд о соколах — лежало в экипаже. Так и не дождавшись возвращения столь нужного свидетеля и горя желанием как можно скорее поделиться впечатлениями с бабушкой, Юстина решила ехать в замок сразу, без отдыха. Она была уверена, что в Орлеане её уже ждут лошади.
Клементина тоже ждала — с огромным нетерпением.
Лично втащив тяжеленную книгу по лестнице наверх, внучка с облегчением и триумфом грохнула её на стол. Видя, как бабка торопливо открывает реликвию и собирается листать без перчаток, девушка в ужасе воскликнула:
— Бабушка, нет!… Не надо!…
Клементина ошарашенно остановилась. А поскольку о яде Екатерины Медичи не имела ни малейшего понятия, то весьма удивлённо оглянулась на внучку.
— Почему? Что случилось?
— Бабушка, они мертвы!
— Кто мёртв?
И тут Юстина наконец разрыдалась.
— Все! — с трудом произнесла она сквозь слезы. — Все, кто её читал! Антиквар! Кузен Гастон! Не трогай её! Я не верила, никто не верил, но она отравлена!
— Чушь, — рассердилась бабушка и, взяв нож для бумаг, вонзила его в склеенную серёдку книги и одним махом раскрыла её.
Юстина онемела. Клементина тоже, но по другой причине. Клей высох и начал крошиться, книга открылась без труда, с лёгким треском лишь обламывались по краям склеенные между собой страницы. В центре обнаружилась большая, пустая, давно вырезанная дыра.
Алмаза не было.
После продолжительного молчания Юстина — девушка мужественная и энергичная — отозвалась первой.
— Я ничего не понимаю, — жалобно произнесла она. — Бабуленька, пожалуйста, вымой руки, прямо сейчас, на всякий случай. Два человека упали замертво, разглядывая это, а говорят, ещё раньше отравился Карл IX, а заклеили нарочно…
— Деточка, не мели чепуху, — раздражённо оборвала её Клементина. — Заклеили нарочно, это верно, и сделала я это собственноручно, а раньше клеил твой дед. И уверяю тебя — вовсе не ядом, а самым обыкновенным клеем. Что там в Париже случилось, откуда такой мор? Расскажи все спокойно и по порядку.
Юстина сделала несколько глубоких вздохов, собралась с силами и только через довольно продолжительное время смогла вполне овладеть собой. Бабушке она поверила. А кроме всего прочего, дурой её никак нельзя было назвать, и, увидев дыру посредине книги, она догадалась, что трактат о соколах использовался не для убийства. В книге прятали нечто, чего уже нет, но должно было быть крайне ценным, раз с самого начала бабушка намекала на огромную стоимость реликвии. С дырой внутри книга никак не могла представлять собой огромную ценность! Не иначе как от всех этих лихорадочных поисков она сильно поглупела, если поверила в версию о яде, какая отрава может быть сокровищем?!
Юстина представила бабке полный отчёт о поездке в Париж. Слушая, как всегда, молча, Клементина раздумывала, сказать ли внучке всю правду. Ей по-прежнему не давала покоя все та же мысль: если алмаз пропал, то зачем же раскрывать тайну, которая, возможно, компрометирует семью? С другой стороны, если существует шанс отыскать драгоценность… Следовало бы её поискать, но как искать, если не знаешь, что именно. До завтра… Она все хорошенько продумает до завтра. Юстине и так надо отдохнуть. Она, конечно, молодая, но даже молодым не мешает хоть одну ночь нормально выспаться…
Юстина уже пришла в себя после парижских приключений, но теперь её мучило любопытство Ясно было, что речь идёт о какой-то потрясающей тайне.
Девушка совсем не чувствовала усталости, а эмоции только придавали силы. Услышав, что разъяснения последуют только завтра утром, она взбунтовалась, позволила себе даже выразить протест, а затем принялась упрашивать бабку, чтобы та хоть чуточку приоткрыла тайну, но прямо сейчас. Клементина же оставалась тверда как скала, хотя причины своей неуступчивости и не думала скрывать.
— Деточка моя, я вовсе не назло тебе так поступаю, — грустно призналась она. — Просто я сама ещё не знаю, что делать, и должна все обдумать. Я не могу себе позволить принять поспешное решение, которое отразится, возможно, не только на тебе или на мне, но и на детях последующих поколениях нашего рода. Нельзя без особой нужды играть добрым именем семьи…
Понять её Юстина поняла, но понимание никак не отразилось на взволнованном состоянии девушки. Дожидаться в бездействии завтрашнего дня было сверх её сил. О том, чтобы лечь спать, она и думать не хотела. Её натура требовала действия, какого-нибудь занятия. Тут Юстина вспомнила, что обещала бабке упорядочить разрозненные сведения о травах, собранные в библиотеке. И решила заняться этим немедленно. Клементина заперлась в кабинете, принадлежавшем ранее графу, и таким образом библиотека оказалась в полном распоряжении внучки хоть на всю ночь.
Стена огромного зала чуть ли не под самый потолок была заставлена полками и шкафами, где хранилось несколько тысяч книг на восьми языках: французском, английском, немецком, итальянском, испанском, польском, греческом и латыни. В роду графов де Нуармонов раз на два-три поколения случались образованные личности, которые любили читать, и ещё до изобретения книгопечатания собрание насчитывало несколько десятков прекрасно иллюстрированных книг. Больше, чем во многих тогдашних аббатствах. Несмотря на случавшиеся время от времени финансовые трудности, эти реликвии все же не продавали. Они существовали себе спокойненько целые века, и пожалуй, разве что только девятнадцатое столетие могло их потревожить, если бы не приданое Клементины, которое вернуло былой блеск древнему роду. Вдобавок ко всему во время революции младший брат тогдашнего предка по прямой линии, умерший бездетным и неженатым, обогатил семейную библиотеку всем, что ему удалось купить по дешёвке во время всеобщего хаоса, спасти из огня пожаров, а то и попросту украсть. О польских же книгах позаботилась сама Клементина.
Узнав от бабки, что сведения о травах находятся где-то в книгах, Юстина поняла, какой каторжный труд ей предстоит. Постоянного библиотекаря в замке не было уже лет сто пятьдесят, книги стояли на полках как попало, перемешанные тематически и хронологически. Каталоги хоть и существовали, но давно уже устарели, и их куда-то засунули. Чтобы перелопатить всю эту мешанину, нужно было приложить гигантские физические усилия.
И такой труд как нельзя более отвечал нынешнему душевному состоянию Юстины. Она даже не сделала попытки постучаться к бабушке и попросить какой-нибудь подсказки. Решила начать просто с одного угла и двигаться вправо. С таким же успехом можно было направиться и налево и обнаружить что-нибудь через пару месяцев, а то и лет. В этой части библиотеки находились в основном французские издания двухсот-двухсотпятидесятилетней давности с отдельными включениями в виде Ариосто, Сервантеса и Филдинга в оригинале, все неоднократно читанные многочисленными поколениями де Нуармонов. Юстина в чтение не углублялась, разумно рассудив, что пресловутые записи о травах содержатся не в текстах, а на отдельных листочках, вложенных в книги, или просто на полях.
Ну, возможно, ещё в каких-то тетрадках, засунутых между томами, где попало. А посему она вынимала книги по очереди, просматривала их, трясла и проверяла, нет ли чего под обложкой.
Начала Юстина с нижней полки, и только когда добралась до четвёртой, где можно было уже выпрямиться, сообразила, что не мешало бы накинуть какую-нибудь защитную одежду вроде халата, потому как, несмотря на то что рылась она в застеклённом шкафу, пыли на ней осело столько, будто её специально собирали на старом чердаке. Сил у девушки оставалось ещё много, а нервы помаленьку успокаивались.
Для шестой полки требовалась уже лесенка. В библиотеке было аж две стремянки: повыше и пониже. Возможно, именно с этого угла Юстина начала как раз потому, что здесь стояла одна из них. Она сняла с пятой полки последний том, подвинула лесенку поближе и уселась на нижней ступеньке, просматривая комедии Корнеля.
На первом же, титульном, листе обнаружился едва видимый, нацарапанный от руки текст.
«Мандрагора, — прочитала она. — Человек, заклятием в корень обращённый…» Обрадовавшись находке, девушка решила тут же переписать текст, хотя и предвидела возможные трудности. Запись — выцветшая, язык какой-то странный, несовременный, вероятно, переписано это с чего-то ещё более древнего.
Вскочив со ступеньки, чтобы взять перо и бумагу, она зацепилась локтем о поручень стремянки, и Корнель вылетел у неё из рук. Книга шлёпнулась на пол и раскрылась посередине, где как бы в качестве закладки торчала какая-то бумажка. Юстина нашла бы эту бумажку, только покончив с переписыванием текста о мандрагоре, сейчас же она с любопытством подняла её.
Бумага на вид казалась гораздо моложе той поблекшей записи на титуле книги. Первоначально, вероятно, это был листок весьма дорогой бумаги, но затем сильно пообтрепался и испачкался. Начав читать запечатлённые на нем строки, Юстина сразу поняла, что имеет дело с фрагментом письма: серединой, без начала и конца, исчёрканной и перемазанной, да ещё и с оторванным уголком.
Текст гласил:
«…спятил. Дикие претензии. Ведь ты же не похитил? Алмаз твой, раз ты его получил, даже если и получил ни за что. Кажется, единственный раз в жизни ты заключил выгодную сделку. А если бы ты продал коня? Заплачено алмазом вместо золота, только и всего. Возможно, мадам де Бливе в глазах дикого набоба имеет большую ценность, чем какой-то там конь, это дело вкуса, я не ориентируюсь в ценах на распутниц в Индостане. Не хочу упрекать, но тебе она тоже обошлась недёшево, и теперь сестра выплачивает твои долги. Да, именно сестра, так как у матери уже нет на это средств. Если этот алмаз и правда такой ог… покроет понесённые затраты, и нет причин… сомнева… Он принадлежит тебе… и мне, ожида…»
Потрясённая Юстина несколько раз перечитала вышеизложенные строки, обрывающиеся на недостающем уголке. Листок похож был на черновик, кто и кому отправил столь интригующее послание, она даже не пыталась угадать. Бросив на полпути обнаруженную мандрагору, девушка помчалась к бабушке.
— Где ты это нашла? — спросила Клементина, слегка порозовев по прочтении текста. — Принеси книгу.
Выражение лица бабки было весьма красноречиво. Юстина бегом обернулась туда и обратно, притащив Корнеля.
В старом потрёпанном томике на титульном листе находилась дарственная надпись, едва заметная, так как на неё залезал текст о мандрагоре. Корнеля вместе с собственными чувствами некий Л. де М. преподносил мадемуазель Людвике де Нуармон, которая, вне всякого сомнения, произведение читала и оставила в книге черновик как раз в то время писавшегося послания. Она сама или кто-то другой. Пол лица, пославшего письмо, угадать было невозможно, но что-то все же подсказывало, что это женщина. Весьма вероятно, та самая сестра, платившая долги, писала брату, и очевидно в то время она была уже не молоденькой девушкой.
— Поразительно, — произнесла Клементина и вызвала Флорека.
Когда пятнадцать лет назад расторопный паренёк из польской деревни прибыл во Францию, в Нуармоне жива ещё была старая ключница, чуть-чуть не дотянувшая до ста лет. Несмотря на свой возраст, держалась она отлично, и, пожалуй, единственное, где годы давали о себе знать, было то, что немного путала людей. Клементину старушка принимала за вдовствующую сестру господина графа, а Флорека — за собственного внука, из которого обязательно хотела сделать первого камердинера. Целых два года она активно этим занималась, после чего и скончалась, но эти два года оказались весьма и весьма полезными.
— Ты когда-то записывал все, что плела старая Викторина, — без всякого вступления заявила Клементина верному слуге. — Мне это известно, так как заметки по хозяйству и кое-какие расписки ты мне сам передал.
— К сожалению, не совсем все, милостивая госпожа, — признался Флорек. — Молодой я был, глупый, и довольно много чего пропустил. Зато, потому как записывал, почти все помню, и если ваше сиятельство распорядится, могу дописать…
— На каком ты писал?
— Да и так и сяк. И по-нашему, и по-французскому, как раз, думал, и язык подучу. Пожалуй, странная у меня писанина вышла.
— Ничего. Может, случайно помнишь из её рассказов, кто такая мадемуазель Людвика де Нуармон и в какое время она жила?
— Такого аккурат никак не позабудешь, ведь это же как раз та самая маркграфиня д'Эльбекью, за которую она вас, госпожа графиня, и принимала. В девичестве — мадемуазель де Нуармон. Как бездетной вдовой осталась, тут, у брата, и поселилась, ну и у матери, та ещё жива была. А брат в Индии воевал. Сейчас-сейчас, когда же это было, позвольте, ваше сиятельство, посчитать, а то со счётом у Викторины дело обстояло туго, и все времена перепутались…
— Считай вслух.
— Завсегда пожалуйста. Как я приехал, ей девяносто восемь было, на сотом году померла, выходит, родилась в тысяча семьсот девяносто втором…
Повинуясь бабкиному знаку, Юстина, жутко заинтригованная, принялась эти даты записывать.
Флорек громко продолжал:
— Восемь лет ей было, это точно, когда её взяли в услужение к госпоже маркграфине, потому-то так хорошо и запомнила. Маркграфине уже под сорок выходило. А вообще-то Викторина, чем давнее время, тем лучше помнила, коту, к примеру сказать, велела блюдечко с молоком на своём секретере поставить, маркграфиня, значит. Викторина и поставила, а кот возьми и вылей молоко на маркграфинины письма, то-то шуму было. На брата очень серчала, потому как долги его приходилось платить. Тут вскорости и померла, аккурат как раз граф де Нуармон из Индии и вернулся, раненый и тяжело больной. Викторине тогда одиннадцать стукнуло, девчонка пронырливая была, а кто на ребёнка внимание обращает, вот она и видела, и запомнила, как никто другой. Одиннадцать, значит, шёл тысяча восемьсот третий. В два месяца маркграфиня померла от альтерации, уж очень на брата гневалась. Викторина говорила, что он богатство большое в руках держал, да потерял, оттого с ней удар какой-то сделался. Да быстро все так случилось-то, что и завещание переменить не успела, господину графу от сестры все и перешло.
— Удивительно, как хорошо ты все помнишь, — похвалила Клеменгина.
— Да все через то, что французский учил, — смущённо пояснил Флорек. — Переписывал столько раз, да исправлял, вот оно как-то в память и запало… Да ещё то, что ваша светлость вроде как той самой маркграфиней была…
— Спасибо. Пока достаточно. Сохрани свои записи и, не дай Бог, не потеряй.
Слуга вышел, а Клеменгина ещё какое-то время молчала, даже не пытаясь скрыть своего волнения.
— Теперь я тебе скажу правду, о которой, полагаю, ты и сама уже догадываешься, — наконец обратилась она к Юстине. — А молчала я, так как не была уверена, нет ли во всем этом какого бесчестья.
И вот, прямо-таки невероятно, — выходит, что закон на нашей стороне. Алмаз, о котором идёт речь в этом обрывке письма, существовал в действительности, я сама держала его в руках, и долгие годы он находился в этой якобы отравленной книге.
Вроде бы уже подготовленная в некоторой степени к такого рода информации Юстина тем не менее была потрясена.
— И что? — спросила она, затаив дыхание.
— Надо его найти. Не принадлежи он нашей семье, я бы оставила все как есть и сохранила бы тайну. Но теперь считаю, что следует начать розыски. Правда, вся эта история странная и весьма загадочная, да в придачу замешан в дело и твой лорд Блэкхилл. Лорд он самый что ни на есть настоящий, можешь не беспокоиться, а честь у них в большой цене. Так что слушай меня внимательно…
Невеста молодого человека проживала в Кале. Дочь корабельного плотника, причём мастера высшего класса. Фамилия невесты известна ювелиру, известен её адрес, ведь именно в ювелирную фирму приходили её письма жениху. И тем не менее ювелир скрыл от полиции эти сведения, наверняка потому, что был уверен — его помощник никак не замешан в смерти клиента. Наверняка ювелир и от Юстины скрыл бы эти данные, если бы не фактор внезапности: Юстине удалось застать ювелира врасплох, он ещё не пришёл в себя после пережитого потрясения.
Ещё как следует не рассвело, а Юстина уже отправилась в Кале, прихватив горничную, старательно скрывавшую раздражение. Горничная никак не могла понять, с чего это её барышня развила вдруг такую активность, и пыталась всеми правдами и неправдами докопаться до истины. Догадывалась это как-то связано со скоропостижной смертью виконта Гастона. В свою очередь, скоропостижная смерть упомянутого виконта тоже стала причиной раздражения, ибо горничной удалось о ней узнать лишь то, что сообщил кучер. Ведь получилось так, что в самый решающий момент барышня не захватила её с собой и тем самым она, горничная, не оказалась причастной к такой потрясающей сенсации, а узнать подробности уже после происшествия помешала спешка госпожи. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств хоть кого способно довести до бешенства. Известно ведь — для прислуги лучшим развлечением являются происшествия в жизни её господ, а тут произошли такие потрясающие события! И она, бедняга, оказалась совершенно к ним не причастна. Было от чего психовать и выходить из себя. Надеялась на кое-какие развлечения в Париже, но и тут постигло разочарование. Госпожа в Париже вовсе не остановилась, сразу же проследовала дальше, в Кале.
Прибыв в Кале, барышня наняла фиакр, на нем доехала до какого-то нужного ей дома и опять отправилась туда одна, оставив несчастную девушку в фиакре! Слыханное ли дело, так обращаться с прислугой. Возмутительно!
Без особого труда отыскав дом, в котором проживала мадемуазель Антуанетта Гиббон, Юстина повела себя чрезвычайно странно. Вместо того чтобы нормально подойти к двери и позвонить, Юстина подкралась под окно стоящего в садике небольшого домика, заглянула в это окно и узрела… то, чего и ожидала. Молодая девушка рыдала в объятиях молодого человека. Трогательное зрелище!
Ни рыдающая горючими слезами мадемуазель Антуанетта, ни обнимающий её нежно месье Трепон понятия не имели о существовании панны Пшилесской, а также о том, как панна Юстина провела свои детские и юношеские годы. Им не могло прийти в голову, что упомянутая панна обожала лазать по деревьям (в детстве), объезжать кровных лошадей (в юности), а также заниматься цирковыми акробатическими штучками. В цирке панне Юстине удалось побывать лишь раз, но арена произвела на молодую девушку незабываемое впечатление. Юстина долго потом занималась акробатическими номерами, в чем ей активно ассистировал некий Янек, молодой помощник деревенского кузнеца, которого приводили в восторг как сама барышня, так и её акробатические штучки.
— Знаю, где живёт, — оборвала Юстина, почувствовав одновременно облегчение и новую тревогу. — Это мой кузен. Надеюсь, что… О Господи, может, он ещё жив!…
Теперь она уже окончательно была убеждена, что интерес к кошмарному произведению из соколиной жизни угрожает жизни самого читателя и именно это имела в виду её бабка. Оставив персонал антикварной лавки в состоянии, близком к истерике, Юстина помчалась к кузену. Застоявшиеся кони радостно рванули с места, а кучер хорошо знал Париж.
* * *
Кузен был уже мёртв.Дико взволнованная Юстина угодила прямёхонько в центр циклона. Врачи, полиция, прислуга и в придачу двое страшно перепуганных приятелей — все это перемешалось в жутком хаосе. Несмотря на шок, девушка ещё успела подумать, что, будь это чужой дом, она ничего не узнала бы. К счастью, насколько уместно в этой драматической ситуации говорить о счастье, виконт приходился внучатым племянником её прабабушке, так как у старой графини де Нуармон была сестра, самый младший потомок которой как раз покинул сей бренный мир.
Однако до того являлся родственником, и Юстина у него бывала. Все слуги её знали, и никого не удивило её участие (в прямом и переносном смысле) в случившейся трагедии.
Будучи абсолютно уверена, что знает суть дела, ибо кузен, бесспорно, отравился проклятущей книгой, и полная сомнений — не следует ли ей утаить сей печальный факт, девушка заловила личного лакея виконта, который совсем потерял голову вместе со свойственным ему прежде лоском, но зато отменно помнил все детали происшедшего.
У графа Гастона кто-то был. Кто именно, он точно не знал, так как сегодня прямо столпотворение какое-то, к его сиятельству приходило множество народу, один за другим, в том числе и двое друзей — барон де Тремон и маркиз де ля Турель.
Они все ещё здесь, совсем обалдели от случившегося, сидят в салоне и не знают, что делать, полиция велела им ждать, а кроме них ещё парикмахер, посыльный с запиской, слава Богу, хоть известно, от кого записка: от госпожи де Муре, супруги банкира, господин виконт с ней как раз… того… Ну, и переписывался… И ещё помощник ювелира, тот, здоровенный такой, а до него… или после… нет, до, декоратор, потому как господин виконт собирался сменить портьеры, а ещё раньше один такой со счётом… А вообще-то чуть ли не с утра, с полудня то есть, его сиятельство сидел и все просматривал какую-то книгу, старую, да что там старую, древность какую-то допотопную, что он только-только купил.
И не иначе как очень она ему вдавилась, так как все восклицал…
— Раз восклицал, значит, был жив, — совершенно серьёзно заметила Юстина, которая уже успела немного прийти в себя. — А когда перестал восклицать? Кто у него тогда был? Вспомни!
В глубине её души мелькнула отчаянная надежда, что, может, кто кузена просто-напросто убил, ибо мысль о ядовитых свойствах древнего шедевра казалась ей столь ужасной, что девушка изо всех сил старалась её заглушить. Ведь если на то пошло, история о пресловутом Карле IX могла быть обычной сплетней, художественным вымыслом, неизвестно на чем основанном… ну, известно, конечно, на общем убеждении, что в те далёкие незабвенные времена все только и делали, что травили друг друга, но ведь это совсем не обязательно должно быть правдой! О Господи, а бабушка велела вернуть эту дрянь, пока не случилось несчастья, и хотя прямо ничего не сказала, но подтекст-то очевиден…
Лакей честно пытался сосредоточиться, мешая ей думать, что Юстину жутко раздражало, но, в конце концов, она же сама задала вопрос.
— Значит, так, парикмахер вышел, а его сиятельство потом распорядился… Господа де Тремон и де ля Турель в малом салоне велели принести вина, ждали… В кабинет вроде бы вошёл помощник ювелира… Я сам то вино принёс, ничего не слышал, но господа разговаривали, смеялись… Боже всемогущий! Помощник ювелира вышел, куда-то делся, и тут же сразу… да, сразу вошедший за ним, этот посыльный с запиской поднял крик…
Помощник ювелира…
Надежда Юстины расцвела буйным цветом.
— Полиция, — резко прервала она лакея. — Откуда полиция, почему? Кто вызвал?
— Ну как же, камердинер увидел… Полицию сразу же…
Юстина опять оборвала ошарашенного слугу:
— Та книга, которую смотрел кузен… Где она? Нет, погоди… Принеси мне, пожалуйста, воды…
Она лихорадочно соображала. Кошмарный труд о соколах надо немедля изъять, может, ещё не успели дознаться, откуда яд, а бабушка ни в коем случае не желала бы разоблачения столь неприглядной тайны, которая скомпрометировала бы семью! Гастон нечто разглядывал, это могло быть чем угодно…
Екатерина Медичи и в голову никому не придёт…
Вернуть вещь законным путём… Нет, сразу не получится, Гастон не был женат, возникнут осложнения с наследством, кажется, жив его отец — граф де Пусак, наверное, он наследует, а пока приедет из провинции…
В итоге шедевр о соколах Юстина попросту выкрала. Под предлогом воды она услала лакея и, отлично зная, где находится кабинет кузена, заглянула туда. Первое, что попалось ей на глаза, был толстенный фолиант, лежащий на столике у самых дверей. Не обращая больше ни на что внимания, а в кабинете крутились какие-то люди, что-то делали, кто-то даже на неё оглянулся, девушка схватила книгу и убежала.
В мозгу у неё по-прежнему занозой торчал помощник ювелира. Ведь он там был в решающий момент, а если полиция… Вдруг все-таки?…
От какого именно ювелира он приходил, Юстина знала, тот снабжал драгоценностями все семейство, и даже, кажется, смутно помнила помощника: нечто такое огромное, ходячая гора мышц…
У ювелира она оказалась уже через десять минут.
Помощник ещё не вернулся из города. К виконту он был послан с браслетом, на котором надлежало выгравировать трогательную надпись, что и было сделано. Помощник, о котором шла речь, силён как бык и обычно именно его посылали к клиентам с различными ценными вещами, так как злоумышленники вряд ли решились бы на него напасть. Скорее наоборот: он сам представлял угрозу для бандитов, а честность его давно уже была проверена. Почему ещё не вернулся — неизвестно, он получил всего два поручения, и пора бы ему уже возвратиться.
У ювелира Юстина просидела два часа, и не с целью что-то узнать, а скорее чтобы перевести дух.
Необходимо было побороть в себе только что пережитый стресс, и мало какое место подходило для этого лучше, чем ювелирная лавка. Сведения же об отсутствующем помощнике девушка приобрела, можно сказать, в нагрузку, в том числе и о его матримониальных планах, так как ювелир оказался изрядным любителем поболтать.
Самое же главное — изъятый труд о соколах — лежало в экипаже. Так и не дождавшись возвращения столь нужного свидетеля и горя желанием как можно скорее поделиться впечатлениями с бабушкой, Юстина решила ехать в замок сразу, без отдыха. Она была уверена, что в Орлеане её уже ждут лошади.
Клементина тоже ждала — с огромным нетерпением.
Лично втащив тяжеленную книгу по лестнице наверх, внучка с облегчением и триумфом грохнула её на стол. Видя, как бабка торопливо открывает реликвию и собирается листать без перчаток, девушка в ужасе воскликнула:
— Бабушка, нет!… Не надо!…
Клементина ошарашенно остановилась. А поскольку о яде Екатерины Медичи не имела ни малейшего понятия, то весьма удивлённо оглянулась на внучку.
— Почему? Что случилось?
— Бабушка, они мертвы!
— Кто мёртв?
И тут Юстина наконец разрыдалась.
— Все! — с трудом произнесла она сквозь слезы. — Все, кто её читал! Антиквар! Кузен Гастон! Не трогай её! Я не верила, никто не верил, но она отравлена!
— Чушь, — рассердилась бабушка и, взяв нож для бумаг, вонзила его в склеенную серёдку книги и одним махом раскрыла её.
Юстина онемела. Клементина тоже, но по другой причине. Клей высох и начал крошиться, книга открылась без труда, с лёгким треском лишь обламывались по краям склеенные между собой страницы. В центре обнаружилась большая, пустая, давно вырезанная дыра.
Алмаза не было.
После продолжительного молчания Юстина — девушка мужественная и энергичная — отозвалась первой.
— Я ничего не понимаю, — жалобно произнесла она. — Бабуленька, пожалуйста, вымой руки, прямо сейчас, на всякий случай. Два человека упали замертво, разглядывая это, а говорят, ещё раньше отравился Карл IX, а заклеили нарочно…
— Деточка, не мели чепуху, — раздражённо оборвала её Клементина. — Заклеили нарочно, это верно, и сделала я это собственноручно, а раньше клеил твой дед. И уверяю тебя — вовсе не ядом, а самым обыкновенным клеем. Что там в Париже случилось, откуда такой мор? Расскажи все спокойно и по порядку.
Юстина сделала несколько глубоких вздохов, собралась с силами и только через довольно продолжительное время смогла вполне овладеть собой. Бабушке она поверила. А кроме всего прочего, дурой её никак нельзя было назвать, и, увидев дыру посредине книги, она догадалась, что трактат о соколах использовался не для убийства. В книге прятали нечто, чего уже нет, но должно было быть крайне ценным, раз с самого начала бабушка намекала на огромную стоимость реликвии. С дырой внутри книга никак не могла представлять собой огромную ценность! Не иначе как от всех этих лихорадочных поисков она сильно поглупела, если поверила в версию о яде, какая отрава может быть сокровищем?!
Юстина представила бабке полный отчёт о поездке в Париж. Слушая, как всегда, молча, Клементина раздумывала, сказать ли внучке всю правду. Ей по-прежнему не давала покоя все та же мысль: если алмаз пропал, то зачем же раскрывать тайну, которая, возможно, компрометирует семью? С другой стороны, если существует шанс отыскать драгоценность… Следовало бы её поискать, но как искать, если не знаешь, что именно. До завтра… Она все хорошенько продумает до завтра. Юстине и так надо отдохнуть. Она, конечно, молодая, но даже молодым не мешает хоть одну ночь нормально выспаться…
Юстина уже пришла в себя после парижских приключений, но теперь её мучило любопытство Ясно было, что речь идёт о какой-то потрясающей тайне.
Девушка совсем не чувствовала усталости, а эмоции только придавали силы. Услышав, что разъяснения последуют только завтра утром, она взбунтовалась, позволила себе даже выразить протест, а затем принялась упрашивать бабку, чтобы та хоть чуточку приоткрыла тайну, но прямо сейчас. Клементина же оставалась тверда как скала, хотя причины своей неуступчивости и не думала скрывать.
— Деточка моя, я вовсе не назло тебе так поступаю, — грустно призналась она. — Просто я сама ещё не знаю, что делать, и должна все обдумать. Я не могу себе позволить принять поспешное решение, которое отразится, возможно, не только на тебе или на мне, но и на детях последующих поколениях нашего рода. Нельзя без особой нужды играть добрым именем семьи…
Понять её Юстина поняла, но понимание никак не отразилось на взволнованном состоянии девушки. Дожидаться в бездействии завтрашнего дня было сверх её сил. О том, чтобы лечь спать, она и думать не хотела. Её натура требовала действия, какого-нибудь занятия. Тут Юстина вспомнила, что обещала бабке упорядочить разрозненные сведения о травах, собранные в библиотеке. И решила заняться этим немедленно. Клементина заперлась в кабинете, принадлежавшем ранее графу, и таким образом библиотека оказалась в полном распоряжении внучки хоть на всю ночь.
Стена огромного зала чуть ли не под самый потолок была заставлена полками и шкафами, где хранилось несколько тысяч книг на восьми языках: французском, английском, немецком, итальянском, испанском, польском, греческом и латыни. В роду графов де Нуармонов раз на два-три поколения случались образованные личности, которые любили читать, и ещё до изобретения книгопечатания собрание насчитывало несколько десятков прекрасно иллюстрированных книг. Больше, чем во многих тогдашних аббатствах. Несмотря на случавшиеся время от времени финансовые трудности, эти реликвии все же не продавали. Они существовали себе спокойненько целые века, и пожалуй, разве что только девятнадцатое столетие могло их потревожить, если бы не приданое Клементины, которое вернуло былой блеск древнему роду. Вдобавок ко всему во время революции младший брат тогдашнего предка по прямой линии, умерший бездетным и неженатым, обогатил семейную библиотеку всем, что ему удалось купить по дешёвке во время всеобщего хаоса, спасти из огня пожаров, а то и попросту украсть. О польских же книгах позаботилась сама Клементина.
Узнав от бабки, что сведения о травах находятся где-то в книгах, Юстина поняла, какой каторжный труд ей предстоит. Постоянного библиотекаря в замке не было уже лет сто пятьдесят, книги стояли на полках как попало, перемешанные тематически и хронологически. Каталоги хоть и существовали, но давно уже устарели, и их куда-то засунули. Чтобы перелопатить всю эту мешанину, нужно было приложить гигантские физические усилия.
И такой труд как нельзя более отвечал нынешнему душевному состоянию Юстины. Она даже не сделала попытки постучаться к бабушке и попросить какой-нибудь подсказки. Решила начать просто с одного угла и двигаться вправо. С таким же успехом можно было направиться и налево и обнаружить что-нибудь через пару месяцев, а то и лет. В этой части библиотеки находились в основном французские издания двухсот-двухсотпятидесятилетней давности с отдельными включениями в виде Ариосто, Сервантеса и Филдинга в оригинале, все неоднократно читанные многочисленными поколениями де Нуармонов. Юстина в чтение не углублялась, разумно рассудив, что пресловутые записи о травах содержатся не в текстах, а на отдельных листочках, вложенных в книги, или просто на полях.
Ну, возможно, ещё в каких-то тетрадках, засунутых между томами, где попало. А посему она вынимала книги по очереди, просматривала их, трясла и проверяла, нет ли чего под обложкой.
Начала Юстина с нижней полки, и только когда добралась до четвёртой, где можно было уже выпрямиться, сообразила, что не мешало бы накинуть какую-нибудь защитную одежду вроде халата, потому как, несмотря на то что рылась она в застеклённом шкафу, пыли на ней осело столько, будто её специально собирали на старом чердаке. Сил у девушки оставалось ещё много, а нервы помаленьку успокаивались.
Для шестой полки требовалась уже лесенка. В библиотеке было аж две стремянки: повыше и пониже. Возможно, именно с этого угла Юстина начала как раз потому, что здесь стояла одна из них. Она сняла с пятой полки последний том, подвинула лесенку поближе и уселась на нижней ступеньке, просматривая комедии Корнеля.
На первом же, титульном, листе обнаружился едва видимый, нацарапанный от руки текст.
«Мандрагора, — прочитала она. — Человек, заклятием в корень обращённый…» Обрадовавшись находке, девушка решила тут же переписать текст, хотя и предвидела возможные трудности. Запись — выцветшая, язык какой-то странный, несовременный, вероятно, переписано это с чего-то ещё более древнего.
Вскочив со ступеньки, чтобы взять перо и бумагу, она зацепилась локтем о поручень стремянки, и Корнель вылетел у неё из рук. Книга шлёпнулась на пол и раскрылась посередине, где как бы в качестве закладки торчала какая-то бумажка. Юстина нашла бы эту бумажку, только покончив с переписыванием текста о мандрагоре, сейчас же она с любопытством подняла её.
Бумага на вид казалась гораздо моложе той поблекшей записи на титуле книги. Первоначально, вероятно, это был листок весьма дорогой бумаги, но затем сильно пообтрепался и испачкался. Начав читать запечатлённые на нем строки, Юстина сразу поняла, что имеет дело с фрагментом письма: серединой, без начала и конца, исчёрканной и перемазанной, да ещё и с оторванным уголком.
Текст гласил:
«…спятил. Дикие претензии. Ведь ты же не похитил? Алмаз твой, раз ты его получил, даже если и получил ни за что. Кажется, единственный раз в жизни ты заключил выгодную сделку. А если бы ты продал коня? Заплачено алмазом вместо золота, только и всего. Возможно, мадам де Бливе в глазах дикого набоба имеет большую ценность, чем какой-то там конь, это дело вкуса, я не ориентируюсь в ценах на распутниц в Индостане. Не хочу упрекать, но тебе она тоже обошлась недёшево, и теперь сестра выплачивает твои долги. Да, именно сестра, так как у матери уже нет на это средств. Если этот алмаз и правда такой ог… покроет понесённые затраты, и нет причин… сомнева… Он принадлежит тебе… и мне, ожида…»
Потрясённая Юстина несколько раз перечитала вышеизложенные строки, обрывающиеся на недостающем уголке. Листок похож был на черновик, кто и кому отправил столь интригующее послание, она даже не пыталась угадать. Бросив на полпути обнаруженную мандрагору, девушка помчалась к бабушке.
— Где ты это нашла? — спросила Клементина, слегка порозовев по прочтении текста. — Принеси книгу.
Выражение лица бабки было весьма красноречиво. Юстина бегом обернулась туда и обратно, притащив Корнеля.
В старом потрёпанном томике на титульном листе находилась дарственная надпись, едва заметная, так как на неё залезал текст о мандрагоре. Корнеля вместе с собственными чувствами некий Л. де М. преподносил мадемуазель Людвике де Нуармон, которая, вне всякого сомнения, произведение читала и оставила в книге черновик как раз в то время писавшегося послания. Она сама или кто-то другой. Пол лица, пославшего письмо, угадать было невозможно, но что-то все же подсказывало, что это женщина. Весьма вероятно, та самая сестра, платившая долги, писала брату, и очевидно в то время она была уже не молоденькой девушкой.
— Поразительно, — произнесла Клементина и вызвала Флорека.
Когда пятнадцать лет назад расторопный паренёк из польской деревни прибыл во Францию, в Нуармоне жива ещё была старая ключница, чуть-чуть не дотянувшая до ста лет. Несмотря на свой возраст, держалась она отлично, и, пожалуй, единственное, где годы давали о себе знать, было то, что немного путала людей. Клементину старушка принимала за вдовствующую сестру господина графа, а Флорека — за собственного внука, из которого обязательно хотела сделать первого камердинера. Целых два года она активно этим занималась, после чего и скончалась, но эти два года оказались весьма и весьма полезными.
— Ты когда-то записывал все, что плела старая Викторина, — без всякого вступления заявила Клементина верному слуге. — Мне это известно, так как заметки по хозяйству и кое-какие расписки ты мне сам передал.
— К сожалению, не совсем все, милостивая госпожа, — признался Флорек. — Молодой я был, глупый, и довольно много чего пропустил. Зато, потому как записывал, почти все помню, и если ваше сиятельство распорядится, могу дописать…
— На каком ты писал?
— Да и так и сяк. И по-нашему, и по-французскому, как раз, думал, и язык подучу. Пожалуй, странная у меня писанина вышла.
— Ничего. Может, случайно помнишь из её рассказов, кто такая мадемуазель Людвика де Нуармон и в какое время она жила?
— Такого аккурат никак не позабудешь, ведь это же как раз та самая маркграфиня д'Эльбекью, за которую она вас, госпожа графиня, и принимала. В девичестве — мадемуазель де Нуармон. Как бездетной вдовой осталась, тут, у брата, и поселилась, ну и у матери, та ещё жива была. А брат в Индии воевал. Сейчас-сейчас, когда же это было, позвольте, ваше сиятельство, посчитать, а то со счётом у Викторины дело обстояло туго, и все времена перепутались…
— Считай вслух.
— Завсегда пожалуйста. Как я приехал, ей девяносто восемь было, на сотом году померла, выходит, родилась в тысяча семьсот девяносто втором…
Повинуясь бабкиному знаку, Юстина, жутко заинтригованная, принялась эти даты записывать.
Флорек громко продолжал:
— Восемь лет ей было, это точно, когда её взяли в услужение к госпоже маркграфине, потому-то так хорошо и запомнила. Маркграфине уже под сорок выходило. А вообще-то Викторина, чем давнее время, тем лучше помнила, коту, к примеру сказать, велела блюдечко с молоком на своём секретере поставить, маркграфиня, значит. Викторина и поставила, а кот возьми и вылей молоко на маркграфинины письма, то-то шуму было. На брата очень серчала, потому как долги его приходилось платить. Тут вскорости и померла, аккурат как раз граф де Нуармон из Индии и вернулся, раненый и тяжело больной. Викторине тогда одиннадцать стукнуло, девчонка пронырливая была, а кто на ребёнка внимание обращает, вот она и видела, и запомнила, как никто другой. Одиннадцать, значит, шёл тысяча восемьсот третий. В два месяца маркграфиня померла от альтерации, уж очень на брата гневалась. Викторина говорила, что он богатство большое в руках держал, да потерял, оттого с ней удар какой-то сделался. Да быстро все так случилось-то, что и завещание переменить не успела, господину графу от сестры все и перешло.
— Удивительно, как хорошо ты все помнишь, — похвалила Клеменгина.
— Да все через то, что французский учил, — смущённо пояснил Флорек. — Переписывал столько раз, да исправлял, вот оно как-то в память и запало… Да ещё то, что ваша светлость вроде как той самой маркграфиней была…
— Спасибо. Пока достаточно. Сохрани свои записи и, не дай Бог, не потеряй.
Слуга вышел, а Клеменгина ещё какое-то время молчала, даже не пытаясь скрыть своего волнения.
— Теперь я тебе скажу правду, о которой, полагаю, ты и сама уже догадываешься, — наконец обратилась она к Юстине. — А молчала я, так как не была уверена, нет ли во всем этом какого бесчестья.
И вот, прямо-таки невероятно, — выходит, что закон на нашей стороне. Алмаз, о котором идёт речь в этом обрывке письма, существовал в действительности, я сама держала его в руках, и долгие годы он находился в этой якобы отравленной книге.
Вроде бы уже подготовленная в некоторой степени к такого рода информации Юстина тем не менее была потрясена.
— И что? — спросила она, затаив дыхание.
— Надо его найти. Не принадлежи он нашей семье, я бы оставила все как есть и сохранила бы тайну. Но теперь считаю, что следует начать розыски. Правда, вся эта история странная и весьма загадочная, да в придачу замешан в дело и твой лорд Блэкхилл. Лорд он самый что ни на есть настоящий, можешь не беспокоиться, а честь у них в большой цене. Так что слушай меня внимательно…
* * *
Вроде бы напрасно потраченное время в конторе ювелира на самом деле оказалось очень полезным, можно сказать, просто бесценным. Хотя Юстина и была огорошена свалившимся на неё потоком информации, ей все же удалось сосредоточиться, восстановить в памяти разговор и припомнить все, что слышала о помощнике ювелира. У него была невеста. Имелись также и родители, и замужняя сестра, но изо всей семейки Юстина инстинктивно выбрала невесту.Невеста молодого человека проживала в Кале. Дочь корабельного плотника, причём мастера высшего класса. Фамилия невесты известна ювелиру, известен её адрес, ведь именно в ювелирную фирму приходили её письма жениху. И тем не менее ювелир скрыл от полиции эти сведения, наверняка потому, что был уверен — его помощник никак не замешан в смерти клиента. Наверняка ювелир и от Юстины скрыл бы эти данные, если бы не фактор внезапности: Юстине удалось застать ювелира врасплох, он ещё не пришёл в себя после пережитого потрясения.
Ещё как следует не рассвело, а Юстина уже отправилась в Кале, прихватив горничную, старательно скрывавшую раздражение. Горничная никак не могла понять, с чего это её барышня развила вдруг такую активность, и пыталась всеми правдами и неправдами докопаться до истины. Догадывалась это как-то связано со скоропостижной смертью виконта Гастона. В свою очередь, скоропостижная смерть упомянутого виконта тоже стала причиной раздражения, ибо горничной удалось о ней узнать лишь то, что сообщил кучер. Ведь получилось так, что в самый решающий момент барышня не захватила её с собой и тем самым она, горничная, не оказалась причастной к такой потрясающей сенсации, а узнать подробности уже после происшествия помешала спешка госпожи. Такое неблагоприятное стечение обстоятельств хоть кого способно довести до бешенства. Известно ведь — для прислуги лучшим развлечением являются происшествия в жизни её господ, а тут произошли такие потрясающие события! И она, бедняга, оказалась совершенно к ним не причастна. Было от чего психовать и выходить из себя. Надеялась на кое-какие развлечения в Париже, но и тут постигло разочарование. Госпожа в Париже вовсе не остановилась, сразу же проследовала дальше, в Кале.
Прибыв в Кале, барышня наняла фиакр, на нем доехала до какого-то нужного ей дома и опять отправилась туда одна, оставив несчастную девушку в фиакре! Слыханное ли дело, так обращаться с прислугой. Возмутительно!
Без особого труда отыскав дом, в котором проживала мадемуазель Антуанетта Гиббон, Юстина повела себя чрезвычайно странно. Вместо того чтобы нормально подойти к двери и позвонить, Юстина подкралась под окно стоящего в садике небольшого домика, заглянула в это окно и узрела… то, чего и ожидала. Молодая девушка рыдала в объятиях молодого человека. Трогательное зрелище!
Ни рыдающая горючими слезами мадемуазель Антуанетта, ни обнимающий её нежно месье Трепон понятия не имели о существовании панны Пшилесской, а также о том, как панна Юстина провела свои детские и юношеские годы. Им не могло прийти в голову, что упомянутая панна обожала лазать по деревьям (в детстве), объезжать кровных лошадей (в юности), а также заниматься цирковыми акробатическими штучками. В цирке панне Юстине удалось побывать лишь раз, но арена произвела на молодую девушку незабываемое впечатление. Юстина долго потом занималась акробатическими номерами, в чем ей активно ассистировал некий Янек, молодой помощник деревенского кузнеца, которого приводили в восторг как сама барышня, так и её акробатические штучки.