— Это ты у священника узнал? — поинтересовалась Люцина.
— В некоторой степени. Священник не мог выдать тайну исповеди, но был очень обеспокоен ситуацией. Зато он мог рассказать то, что слышал от своего предшественника, а об остальном нетрудно было догадаться…
— Может, то, что облизанный Никсон его убил и к лучшему, — несколько неуверенно сказала моя мамуся.
Сташек Бельский зашевелился и подвинул кресло к столу:
— В этом-то, извините, все и дело, он его вовсе не убивал…
— Как это? — обиделась Тереза. — Что получается? Он покончил жизнь самоубийством?
Сташек Бельский беспокойно посмотрел на неё и собачью миску, и отодвинулся как можно дальше.
— Нет. Скорее не самоубийство. Но и в преступлении можно сомневаться, разве что тот, второй, его столкнул. Их было здесь двое. Удалось узнать довольно много, но будет лучше, если обо все расскажет он…
К сержанту Бельскому Марек относился с симпатией, поэтому принялся за объяснения. Оказалось, что уцелевшие следы позволяли предположить как убийство, так и несчастный случай. Вокруг колодца крутились две пары ног в разных ботинках, на колесе от трактора отпечатались две пары рук, одна голая, другая — в кожаных перчатках. Руки не делали ничего необычного, но ноги расширили область деятельности, не останавливаясь на просто топтании. Одна пара споткнулась о камень, а другая поскользнулась у цоколя, возможно, в этот момент её владелец и свалился в колодец. Узнать степень участия владельца первой пары невозможно. Внутрь колодца спускались все ноги и все руки, причём, человек, оставшийся в живых, выходил только раз, несомненно в самом конце, поскольку самыми верхними были следы перчаток.
Все указывало на то, что гробовщик и облизанный Никсон неизвестным способом нашли взаимопонимание. Воспользовавшись храпом отца, они общими силами оттащили колесо, раскопали колодец, разбили ящик и вытянули из него все, что удалось. Гробовщик работал внизу, а облизанный Никсон вытягивал мусор наверх. Потом гробовщик свалился вниз и умер на месте, а облизанный Никсон смылся с вещами. Как они решили вопрос взаимного доверия, понять не удалось, возможно, каждый из них намеревался воспользоваться помощью другого, а потом свернуть ему шею или устранить другим способом.
Точное исследование всех следов вокруг забора Франека и по всей деревне, выполненное, следует отметить, на конкурсной основе, показало, что у похитителя сокровищ был велосипед. На этом велосипеде он пару раз съездил от нашего двора к тому месту за деревней, где долгое время стояла какая-то машина. Шины подходили к «Форду». Рядом с колодцем, частично на камнях, частично на сером песочке, лежал кусок ткани или пластика, на котором лежали какие-то тяжести, велосипед курсировал по трассе ткань — автомобиль. Из этого следовало предположить, что преступник, избавившись от конкурента, перевёз добычу к автомобилю бесшумным средством передвижения. Неоднократное возвращение указывало, что как тяжесть, так и объём добычи оказались довольно солидными. Наверняка, добыча заняла всю машину, по самую крышу, тем более, что туда должен был поместиться и складной велосипед с небольшими колёсами. Подобного велосипеда во всей округе не нашли.
— Я вам могу сказать одно, на границе его поймают, — уверил нас Сташек Бельский, когда Марек закончил. — Даже если бы они не получили от нас никакой информации, они не пропустят машину по самый верх забитую предметами старины. Это хорошо.
— Сейчас туристический период, — предупредила я. — Он мог попрятать все в чемоданы и пробраться в толкучке…
Михал Ольшевский на мгновение перестал полировать семирожковый подсвечник, который оказался серебряным, арабским и страшно древним. Он прижал его к груди и поднял голову. В глазах его блеснула надежда.
— С чемоданами не получится, — рассудил он. — По оставшемуся я вижу, что все сходится. В чемоданы все не поместится, даже если выбросить все остальное и оставить только их. Но тогда таможенники проверят.
— Кажется, самые большие предметы он оставил… — меланхолически произнесла Люцина, показывая подбородком на подсвечник и блюдо.
— Ерунда. Были ещё два таких. Вы сами видите, куда они могут поместиться… У одного из них были рожки во все стороны, таких толстых чемоданов не бывает. А вообще, этот сундук… Я его измерил. Метр на метр на два. Большие тюки — да, но не чемоданы!
Сержант Бельский согласился с ним и кивнул.
— Беспокоит меня только одно, — озабоченно сказал он. — Отсюда он уехал очень рано, возможно, ещё до рассвета. А раскапывать колодец они не могли до темноты, так? И до того, как вы пошли спать? Темнеет часов в десять, а к трём утра уже светло. Допустим, они начали в одиннадцать, а уехали в три. Сколько у них было времени? Три часа с хвостиком. Гробовщик, конечно, имел сноровку, но как они успели не понятно, все-таки глубина колодца больше пяти метров. Как они успели?
— Я и сам задумывался, — с горечью произнёс Марек. — Кажется, я догадываюсь, но не уверен…
— Они копали каждый день понемногу, — подсказала Люцина.
— Ты что! — обиделась моя мамуся. — Я же разравнивала песок!
— Вот именно, на этом разровненном было маловато следов, — пробормотал Марек.
— Вы думаете?.. — оживился Сташек Бельский.
Тётя Ядя внезапно издала взволнованный крик.
— Слушайте!… Это можно проверить!… Я же каждый день фотографировала!…
Плёнка тёти Яди рассеяла сомнения сержанта. Скрупулёзное изучение всех кадров и разглядывание отпечатков через лупу продемонстрировали необычайное коварство противника и одновременно тупость всех родственников. Преступники копали не одну ночь, а две, и двух ночей оказалось достаточно. Первый раз они постарались положить колесо от трактора точно также, как оно лежало, но количество камней вокруг ямы немного возросло, не создав заметной разницы.
— Разложили равномерно, — подтвердил Марек. — На их месте, я бы и сам так сделал. У них было две корзины. Тот, что внизу нагружал, а верхний разносил по одному камню. Вот, здесь видно… Положил здесь… И здесь… Очень ловко…
— Как же ты не заметил! — с упрёком крикнула Люцина.
— Как я мог заметить? Я же не считал эти камни поштучно! Если бы свалили в кучу, я бы сразу заметил! Но все равно я должен был обратить внимание на отсутствие следов, три следа собаки и все! А куда делись коровы и люди?.. Надо было заглянуть под колесо, не знаю, что со мной случилось… Я же предупреждал, что с вами становлюсь идиотом!
Моя мамуся и Тереза обиделись на него. А Люцина, наоборот, обрадовалась.
— На этот раз мы поменяли настоящие сокровища на пятьдесят тонн зёрна, — сказала она со злорадным смехом. — Все-таки больше, чем петух, есть какой-то прогресс…
Франек посмотрел на неё, как раненная лань, но Люцина забыла о милосердии:
— Уборка прошла на славу, этого тебе не забыть, — безжалостно продолжала она. — Все благородно делали свою работу, каждый на своём участке, мы там, а они здесь. Подсмотрели, как моя сестра разравнивает землю, это была замечательная идея, принесли с собой грабли и тоже все заровняли. Это облизанный Капуста все выдумал, я уверена! Крупный мошенник!
— Нашла чему радоваться! — сердито фыркнула Тереза. — Интересно, что он придумал, чтобы переехать границу…
Про это мы тоже скоро узнали. Из пропускного пункта в Швечеке пришла информация, значения которой мы не могли оценить сразу, её страшный смысл доходил до нас постепенно. А когда дошёл, нам стало страшно.
Джон Капуста переехал границу вчера примерно в двенадцать тридцать, как раз тогда, когда Сташек Бельский приступил к дипломатичной обработке Хани Дудковой, и за два часа до того, как пропускной пункт получил приказ о необходимости задержать вышеупомянутого Капусту. В момент получения приказа Джон Капуста уже находился в Западном Берлине, где либо пребывает до настоящего времени, либо улетел самолётом, поскольку ни на одной другой границе ГДР больше не появлялся. Милиция ГДР проверила все это достаточно быстро и очень любезно, не отдавая себе отчёта в том, какие страшные вести приносит.
Кроме всего, ещё немного и этот Джон Капуста переехал бы через границу вообще без проверки. В туристский период границу ежедневно пересекают тысячи автомобилей, проверяются только подозрительные, а никто не сообщал, что жёлтый форд, неоднократно приезжавший в Польшу и ничем себя не скомпрометировавший, именно теперь подозрителен. Чисто случайно в фольксвагене, ехавшем перед фордом, разболтались дворники, владелец фольксвагена где-то потерял гаечный ключ и владелец форда одолжил ему свой. Нетерпеливо ожидающий их отъезда таможенник осмотрел не только салон форда, в котором на заднем сиденье лежал только маленький чемоданчик, но и багажник, из которого Джон Капуста вынимал гаечный ключ. В багажнике лежал красивый набор инструментов, небольшая канистра и очень грязные покрышки. Больше ничего. Таможенник исключает, что этот форд мог перевозить контрабанду объёмом с большой шкаф.
— Ничего не понимаю, — недовольно сказала Тереза, прослушав известия с границы. — Он проехал в полдень и ничего с собой не вёз. В таком случае, может это вообще был не он?
— В том, что это он сомнений нет, — твёрдо сказал сержант Бельский.
— Он проехал, — сказала Люцина, — но он ли украл? Он ли здесь крутился с этим гробовщиком?
— Никто другой в расчёт не принимается, — с той же убеждённостью проинформировал Марек.
Пришлось им поверить. Начинания Джона Капусты тем более казались непонятными. Я начала рассчитывать.
— Подождите, допустим он выехал отсюда в два часа. Ехать ему было… километров шестьсот. Фордом, да ещё утром, получается семь часов, пусть восемь, наверняка он ехал без остановок. С двух до двенадцати тридцати…
Я посчитала на пальцах.
— Десять с половиной часов. Пусть десять. Он не только успел, но и имел два часа форы…
— Ну, хорошо, — остановил меня разнервничавшийся Михал. — Но что он сделал с сокровищами? На границе же их не было!
— Не было… Но отсюда вывез…
— Это просто, — сказал Марек. — За эти два часа он их где-то оставил. Ты уверена, что у него были эти два часа?
— Если он хорошо ехал, то даже два с половиной…
— Ему не нужны были два часа, — пренебрежительно прервала Люцина. — Достаточно было десяти минут. Договорился с сообщником, перегрузили в другую машину, и все. Он был бы идиотом, если бы вёз это с собой.
Сташек Бельский и Марек посмотрели на неё, Сташек с выражением почти полного отчаяния, Марек — без всякого выражения.
— Исключено, — произнесли они одновременно, после чего Марек добавил. — У него не было никакого сообщника, и речи быть не может.
— Откуда ты знаешь?
Все время, пока меня здесь не было, я посвятил проверке его контактов. У него много разных знакомых, но ни одного, которому он мог бы доверять. Отпадает.
— В таком случае, он действительно все оставил. Если нам удастся туда попасть…
— Поехали туда! — с большим оживлением предложила моя мамуся.
— Куда?!..
— Туда, где он все оставил!
— А можно узнать, где это?
— Там где он ехал. Вы же сказали, что знаете как он ехал…
Три человека издали одинаковые по интонации стоны. Михал Ольшевский неожиданно поддержал мою мамусю:
— Мы можем подумать! — с задором предложил он. — Мы ведь знаем направление! На запад! От этой трассы куда-то вбок!..
Через пятнадцать минут стол Франека был обложен всеми доступными нам картами отечества во главе с моим автомобильным атласом. Случайно при мне оказалась и автомобильная карта Европы, у Сташека Бельского — автомобильная карта Польши одним листом, а Ендрек вытащил школьные карты своей сестры. Где-то на трассе от Воли до границы Джон Капуста, располагая двумя с половиной часами преимущества, должен был свернуть с шоссе в сторону, спрятать награбленное и вернуться. Мы сравнили время езды и расстояния и пришли в ужас. Если он отказался от отдыха и приёма пищи, то мог отклониться с трассы на целых восемьдесят километров! Восемьдесят километров на юг или на север, в любом месте всей дороги от Воли до границы, а это не меньше шестисот километров.
Я подсчитала на бумаге, потому что начала путаться в нулях. Восемьдесят в две стороны — это сто шестьдесят, умножить на шестьсот…
— Девяносто шесть тысяч квадратных километров, — объявила я. — Не знаю успела бы свора гончих псов обнюхать столько за одно поколение. Во всяком случае, я не в силах. Спрятать он мог везде. И наверняка место подобрал заранее.
— Так точно! — с нажимом подтвердил Сташек Бельский. — Отсюда забрал, ничего не вывозил, доверенного человека не имел, значит спрятал где-то по дороге. В присмотренном месте, а мы уже знаем, что он путался по всей Польше…
Только теперь страшная правда дошла до нас во всей своей красе, все опустили руки. Три четверти загадки были разгаданы великолепно, таинственный преступник раскрыт, мотив известен, личность злодея тоже, пропало только наше наследство, найденное с таким трудом! Бесценные сокровища пошли ко всем чертям, а его получение без участия негодяя Капусты оказалось невозможным…
Михал Ольшевский, бледный, сгорбившийся и почти близкий к плачу, немного подёргал волосы на голове, после чего заломил руки. Из всей семьи он один знал настоящую стоимость похищенного. Найденная в ящичке копия позволила ему прочитать стёршиеся в оригинале строчки, и теперь не было способа заставить его примириться с утратой.
— Что же делать, скажите, что же делать?! — горестно застонал он. — Мы же не спросим его, где он все это спрятал, он сюда теперь и носа не сунет! К нашим границам и не приблизится! Что делать?!..
— Ехать за ним, не раздумывая предложили Люцина.
— Сумасшедшая — сердито произнесла Тереза.
— Слушайте, — сказал Сташек Бельский, у которого пол часа назад закончилось дежурство, теперь он принимал участие в совете частным образом. — Это совсем не плохая мысль. Он действительно ни за что сюда не вернётся, но может выкинуть другой номер. Пришлёт какого-нибудь парня, про которого мы ничего не знаем, расскажет ему что и где, парень найдёт, вывезет и ищи ветра в поле. Там, где он теперь, доверенный человек найдётся. Надо бы его найти и прижать, пока он не успел.
— Я же и предлагаю, ехать за ним! — с энтузиазмом повторила Люцина.
— Кто должен ехать?! — набросилась на неё Тереза. — Может я?!
— Конечно ты, кто ещё? У тебя одной есть паспорт и деньги.
— У меня тоже есть паспорт! — отчаянно выкрикнул Михал.
— Очень хорошая мысль, — подтвердила я. — Надо взять его адрес. Все адреса, возможно у него их несколько. Ехать должна Тереза — только она знает его лично. Франек его тоже знает, но у него нет паспорта.
— Боюсь, что это единственный выход, — поддержал меня Марек.
— Вот именно, — добавила Люцина с нарастающим облегчением. — Пускай едут вместе, Тереза и Михал. Тереза его узнает, а Михал прижмёт…
Тереза бросилась на неё выпустив когти:
— Дура, ты думаешь я буду драться с этим бандитом?! Чтобы он и меня куда-то спихнул?! Где я буду его искать?!..
— Ты же слышала, что есть адреса, — начала успокаивать её моя мамуся.
— Я бы сама поехала, но пока я оформлю паспорт пройдёт пара недель, — грустно сказала я. — Там стоят такие очереди, как отсюда до Америки.
— Я бы тоже поехала, — призналась Люцина, — но у меня тоже нет паспорта. Если у него есть…
— Еду! — горячо объявил Михал. — Один черт, собирался! Мне все равно! Буду мыть горшки на заправочных станциях!
— Как раз на заправочных станциях очень много немытых горшков, — едко заметил Марек. — Надо бы в конце-концов узнать через какую границу он переехал, не сидит же он в Западном Берлине…
— Это можно, — вмешался Сташек Бельский.
— И вы действительно думаете, что я поеду гоняться по Европе за каким-то гангстером?! — со страхом крикнула Тереза. — Вы все чокнулись?!!..
— Придётся, — убедительно произнесла я. — Ничего не поделаешь. Ты же не упустишь столько добра. Ни родимая Отчизна, ни твоя семья в достатке не тонут. Это большая потеря, а может в конце-концов наша настойчивость будет награждена…
Тереза взбесилась. Михал Ольшевский, увидев перед собой блеск надежды, принял в переговорах самое энергичное участие. Вся семья образовала на редкость монолитный фронт, направленный против Терезы. Необходимо ехать за Капустой, то бишь облизанным Никсоном и вытащить из него признание — что он сделал с наследством предков. После получения информации можно пообещать ему относительное спокойствие. Тереза в истерике спрашивала, не думаем ли мы, что она будет подпаливать ему пятки, тем не менее она начала ломаться. Семейное давление оказалось выше её сил.
— Ну, подождите, я буду висеть на вашей совести! — грустно пригрозила она.
Семейная совесть оказалась твёрдой, как гранитная скала. Прежде чем ошеломлённая, оглушённая и смертельно испуганная Тереза успела оглянуться, мы уже все обговорили. Быстро, но неизвестными путями, мы получили информацию, что Джон Капуста гражданин США, во-первых — постоянно проживает во Франции, где обладает сразу двумя резиденциями, одной в Париже, неподалёку от дворца Республики, а второй — в Руане. Во-вторых, несомненно оставил территорию Западного Берлина, поскольку на следующий день после бегства из Польши приземлился в аэропорту Ле Бурже. Францию он пока не покидал, разве что под чужим именем.
Я лично отправилась с Терезой во французское посольство за визой. У Михала Ольшевского французская виза была, потому что в августе он выбирался во Францию в отпуск. Общими силами мы уладили все формальности и купили билеты на самолёт. Естественно, за деньги Терезы, которая после диких взрывов протеста впала в безнадёжное отчаяние и превратилась в безвольную жертву, отправляемую на бойню. Ей остались только рефлексы.
Среди потока добрых советов, сыплющихся отовсюду, в вечер перед отъездом я дала ей ещё один:
— А когда будете в Париже, в свободную минуту сходите в Венсенский лес, — таинственно сказала я.
— Зачем? — с издёвкой, но неуверенно спросила Тереза.
— За конями. В Венсенском лесу рысистые бега.
Тереза машинально постучала себя по голове, но Михал проявил интерес:
— И что? Там можно играть? Как там играют?
— Так же как на гармошке, — любезно подсказала Люцина.
Тут меня посетила свежая мысль:
— Вы хоть раз в жизни были на бегах? — спросила я Михала. — Когда нибудь играли?
— Нет, никогда. Я вообще не знаю, как это делается.
— А вы случайно родились не в апреле?
— Нет, в ноябре.
— Очень хорошо. С апрельскими не получается, а со всеми остальными — да. Сходите туда обязательно и поставьте на что попало. Если кто-то на бегах впервые, он обязательно выигрывает. А второй раз наоборот…
— Прекрасно! — обрадовался Михал. — А как делать ставки.
— О, боже… — со страхом сказала Люцина.
Не слушая протестов всей семьи, я дала ему подробные инструкции как по игре, так и по оценке коней. Некоторые трудности доставила привычка пользоваться датскими сокращениями и датской ипподромной терминологией, которую мне не приходилось переводить на польский язык, поскольку в Польше рысистых бегов нет. Михал слушал с большим вниманием, записывая почти все, что я говорила и пытаясь представить себе, как это будет по-французски.
— Жаль, что мы едем не в Копенгаген, — пожалел он. — Ну ничего. Может этот Капуста переедет в Данию, а тогда и мы за ним.
— А может в Аргентину, — сказала Тереза каким-то странным голосом. — А может на северный полюс. А тогда и мы за ним!..
Люцина с беспокойством посмотрела на сестру.
— Пусть они быстрее едут, — сказала она мне вполголоса. — Пока её страх не усилился…
— Самолёт у них завтра, — ответила я. — Дайте ей валерьянки и присмотрите, чтобы ночью…
Полученный в Польше адрес был настоящим. Консьержка, сидящая у входа в элегантный особняк, подтвердила факт проживания на третьем этаже месье Капусты, но одновременно вежливо сообщила, что месье Капуста уехал в Руан. Тереза и Михал не раздумывая отправились в Руан, боясь не застать его там.
Они обнаружили довольно красивую виллу в предместье. Вилла стояла на виду, несомненно заселённая и используемая, о чем свидетельствовали открытые окна и раскормленный кот, однако на звонки никто не ответил. Кот, растянувшийся на солнышке, проявил полное безразличие. Они долго изучали через забор ухоженный газон.
— По-моему, придётся прийти сюда попозже, — неуверенно сказал Михал. — А пока мы можем посмотреть собор. Вы видели местный собор? Это готика.
— Может, и готика, но я бы перекусила, — уныло ответила Тереза. — Пообедала или просто поела. Я есть хочу. Где здесь можно поесть?
— Везде. Пообедаем, потом посмотрим собор, а потом вернёмся.
Они поели и отправились изучать памятники старины. Восхищённый излюбленным зрелищем, Михал почти забыл о цели приезда. Проводником он оказался прекрасным, но утомительным, едва поспевающая за ним Тереза наверняка задохнулась бы, не повстречайся им витрина антиквара. Михал внезапно замедлил шаг и врос в землю. Тереза перевела дыхание:
— Что вы там увидели? — спросила она с лёгким раздражением. — Мне уже надоела эта экскурсия. Я ног не чувствую.
— Это наше, — хрипло произнёс Михал, уставившись на красивую, большую, серебряную сахарницу.
— Что наше?
— Эта сахарница. Наша.
— Как наша? Наша личная? Из колодца?
— Нет, ворованная. Станислав Август заказал себе небольшой сервиз, видите буквы? Черт возьми, уже в первую мировую об этом почти никто не знал. Я подозревал, что она здесь, но не думал, что её выставят на продажу. Наше, и разговоров нет!
Тереза испуганно посмотрела на сахарницу:
— Мы это заберём?..
— Нет, нельзя. Просроченное дело. Но могли бы купить.
При мысли, что ей не надо вламываться в магазин и воевать с владельцем, Тереза испытала такое облегчение, что даже согласилась войти и спросить цену. Внутри Михал потерял контроль над собой:
— Вот этот канделябр в стиле барокко из Виланова, видите? — громко шипел он, со все силы сжимая её локоть. — Его похитили двести лет назад. А здесь остаток сервиза, видите?.. Людовика шестнадцатого трогать не будем, этот фарфор слева, видите? И все это должно быть у нас, видите сколько лет мы только теряем?!..
Тереза попыталась вытащить локоть:
— Отпустите меня, черт, я же не сбегу! Воровать я не стану, исключено! Можете спросить, сколько это стоит…
Михал отпустил её локоть и спросил цену на сахарницу. Она была даже доступной — одиннадцать тысяч франков. Тереза пересчитала в уме на доллары, побледнела и медленно покинула магазин. На улице ей пришлось подождать, поскольку возбуждённый и взволнованный Михал остался внутри. Появился он не скоро. Он опять схватил Терезу за локоть и широким шагом двинулся вперёд.
— Знаете, что я узнал?! Вы знаете, кто живёт на вилле Капусты?! Владелец! Владелец магазина! Антиквар! Его зовут Турелль, Август Турелль. Я его знаю, то есть не знаю, а слышал о нем. Раз он живёт на вилле Капусты — это одна шайка, возможно, Капуста ворует для него! Он должен что-то знать. Дома будет в семь. Он скупает наши вещи!..
Свободной рукой Тереза уцепилась за фонарь и остановила разогнавшегося Михала.
— В таком случае, куда мы так летим?! Ещё только пять! Я больше не могу, мне надо сесть!!!..
— Что?.. А, действительно… Ну хорошо, можем где-нибудь присесть…
В семь вечера месье Турелль оказался дома и очень вежливо принял нежданных гостей, что страшно удивило Терезу, поскольку нанесение визитов без приглашения было для неё дурным и недопустимым поступком. О Джоне Капусте он рассказал не много, хотя от знакомства с ним отказаться не мог, поскольку жил в его вилле. Он даже признался, что да, месье Капуста был здесь вчера, но уже уехал обратно в Париж, а где его можно найти, например завтра, он не знает. Месье Капуста ведёт очень подвижный образ жизни. Ему очень жаль, что он ничем не может помочь. Вряд ли этот визит дал хоть какую-то пользу, если бы не помощь мёртвых предметов. Внутренне убранство виллы представляло собой музей, о каком Михал не мог и мечтать. В первое же мгновение он высмотрел все, что было украдено в Польше после первой мировой войны и теперь украшало стены и витрины. Вдруг он не выдержал, остановил соболезнования месье Турелля и внезапно объявил ему, что тот скупает краденное. Скупает, наверняка, у Джона Капусты, и он, Михал, знает об этом точно. Он удивляется необычайному легкомыслию месье Турелля, который выставляет эти предметы публично.
Сначала у месье Турелля отнялась речь, потом он обиженно ответил на клевету. С этого момента Тереза перестала принимать участие в беседе, поскольку ни у кого не было времени на объяснения. Михал хладнокровно показал пальцем на вазу семнадцатого века, которая не так давно и отнюдь не легально покинула страну. Месье Турелль немного покраснел. Вооружённый своими нетривиальными знаниями, Михал отправился в обход по коллекции, обнаруживая все новые шедевры сомнительного происхождения. Месье Турелль потерял остатки вежливости и стал проявлять все более живые эмоции, выкрикивая что-то про срок давности. Михал немного запутанно отвечал строчками законов, касающихся возвращения украденных произведений искусства. Месье Турелль с яростью схватил серебряный кубок, принадлежащий когда-то Зигмунту Августу, и стал ехидно интересоваться, не должно ли и это вернуться как краденное. Помня о начинаниях королевы Боны, Михал пламенно подтвердил. Месье Турелля хватил удар.
— В некоторой степени. Священник не мог выдать тайну исповеди, но был очень обеспокоен ситуацией. Зато он мог рассказать то, что слышал от своего предшественника, а об остальном нетрудно было догадаться…
— Может, то, что облизанный Никсон его убил и к лучшему, — несколько неуверенно сказала моя мамуся.
Сташек Бельский зашевелился и подвинул кресло к столу:
— В этом-то, извините, все и дело, он его вовсе не убивал…
— Как это? — обиделась Тереза. — Что получается? Он покончил жизнь самоубийством?
Сташек Бельский беспокойно посмотрел на неё и собачью миску, и отодвинулся как можно дальше.
— Нет. Скорее не самоубийство. Но и в преступлении можно сомневаться, разве что тот, второй, его столкнул. Их было здесь двое. Удалось узнать довольно много, но будет лучше, если обо все расскажет он…
К сержанту Бельскому Марек относился с симпатией, поэтому принялся за объяснения. Оказалось, что уцелевшие следы позволяли предположить как убийство, так и несчастный случай. Вокруг колодца крутились две пары ног в разных ботинках, на колесе от трактора отпечатались две пары рук, одна голая, другая — в кожаных перчатках. Руки не делали ничего необычного, но ноги расширили область деятельности, не останавливаясь на просто топтании. Одна пара споткнулась о камень, а другая поскользнулась у цоколя, возможно, в этот момент её владелец и свалился в колодец. Узнать степень участия владельца первой пары невозможно. Внутрь колодца спускались все ноги и все руки, причём, человек, оставшийся в живых, выходил только раз, несомненно в самом конце, поскольку самыми верхними были следы перчаток.
Все указывало на то, что гробовщик и облизанный Никсон неизвестным способом нашли взаимопонимание. Воспользовавшись храпом отца, они общими силами оттащили колесо, раскопали колодец, разбили ящик и вытянули из него все, что удалось. Гробовщик работал внизу, а облизанный Никсон вытягивал мусор наверх. Потом гробовщик свалился вниз и умер на месте, а облизанный Никсон смылся с вещами. Как они решили вопрос взаимного доверия, понять не удалось, возможно, каждый из них намеревался воспользоваться помощью другого, а потом свернуть ему шею или устранить другим способом.
Точное исследование всех следов вокруг забора Франека и по всей деревне, выполненное, следует отметить, на конкурсной основе, показало, что у похитителя сокровищ был велосипед. На этом велосипеде он пару раз съездил от нашего двора к тому месту за деревней, где долгое время стояла какая-то машина. Шины подходили к «Форду». Рядом с колодцем, частично на камнях, частично на сером песочке, лежал кусок ткани или пластика, на котором лежали какие-то тяжести, велосипед курсировал по трассе ткань — автомобиль. Из этого следовало предположить, что преступник, избавившись от конкурента, перевёз добычу к автомобилю бесшумным средством передвижения. Неоднократное возвращение указывало, что как тяжесть, так и объём добычи оказались довольно солидными. Наверняка, добыча заняла всю машину, по самую крышу, тем более, что туда должен был поместиться и складной велосипед с небольшими колёсами. Подобного велосипеда во всей округе не нашли.
— Я вам могу сказать одно, на границе его поймают, — уверил нас Сташек Бельский, когда Марек закончил. — Даже если бы они не получили от нас никакой информации, они не пропустят машину по самый верх забитую предметами старины. Это хорошо.
— Сейчас туристический период, — предупредила я. — Он мог попрятать все в чемоданы и пробраться в толкучке…
Михал Ольшевский на мгновение перестал полировать семирожковый подсвечник, который оказался серебряным, арабским и страшно древним. Он прижал его к груди и поднял голову. В глазах его блеснула надежда.
— С чемоданами не получится, — рассудил он. — По оставшемуся я вижу, что все сходится. В чемоданы все не поместится, даже если выбросить все остальное и оставить только их. Но тогда таможенники проверят.
— Кажется, самые большие предметы он оставил… — меланхолически произнесла Люцина, показывая подбородком на подсвечник и блюдо.
— Ерунда. Были ещё два таких. Вы сами видите, куда они могут поместиться… У одного из них были рожки во все стороны, таких толстых чемоданов не бывает. А вообще, этот сундук… Я его измерил. Метр на метр на два. Большие тюки — да, но не чемоданы!
Сержант Бельский согласился с ним и кивнул.
— Беспокоит меня только одно, — озабоченно сказал он. — Отсюда он уехал очень рано, возможно, ещё до рассвета. А раскапывать колодец они не могли до темноты, так? И до того, как вы пошли спать? Темнеет часов в десять, а к трём утра уже светло. Допустим, они начали в одиннадцать, а уехали в три. Сколько у них было времени? Три часа с хвостиком. Гробовщик, конечно, имел сноровку, но как они успели не понятно, все-таки глубина колодца больше пяти метров. Как они успели?
— Я и сам задумывался, — с горечью произнёс Марек. — Кажется, я догадываюсь, но не уверен…
— Они копали каждый день понемногу, — подсказала Люцина.
— Ты что! — обиделась моя мамуся. — Я же разравнивала песок!
— Вот именно, на этом разровненном было маловато следов, — пробормотал Марек.
— Вы думаете?.. — оживился Сташек Бельский.
Тётя Ядя внезапно издала взволнованный крик.
— Слушайте!… Это можно проверить!… Я же каждый день фотографировала!…
Плёнка тёти Яди рассеяла сомнения сержанта. Скрупулёзное изучение всех кадров и разглядывание отпечатков через лупу продемонстрировали необычайное коварство противника и одновременно тупость всех родственников. Преступники копали не одну ночь, а две, и двух ночей оказалось достаточно. Первый раз они постарались положить колесо от трактора точно также, как оно лежало, но количество камней вокруг ямы немного возросло, не создав заметной разницы.
— Разложили равномерно, — подтвердил Марек. — На их месте, я бы и сам так сделал. У них было две корзины. Тот, что внизу нагружал, а верхний разносил по одному камню. Вот, здесь видно… Положил здесь… И здесь… Очень ловко…
— Как же ты не заметил! — с упрёком крикнула Люцина.
— Как я мог заметить? Я же не считал эти камни поштучно! Если бы свалили в кучу, я бы сразу заметил! Но все равно я должен был обратить внимание на отсутствие следов, три следа собаки и все! А куда делись коровы и люди?.. Надо было заглянуть под колесо, не знаю, что со мной случилось… Я же предупреждал, что с вами становлюсь идиотом!
Моя мамуся и Тереза обиделись на него. А Люцина, наоборот, обрадовалась.
— На этот раз мы поменяли настоящие сокровища на пятьдесят тонн зёрна, — сказала она со злорадным смехом. — Все-таки больше, чем петух, есть какой-то прогресс…
Франек посмотрел на неё, как раненная лань, но Люцина забыла о милосердии:
— Уборка прошла на славу, этого тебе не забыть, — безжалостно продолжала она. — Все благородно делали свою работу, каждый на своём участке, мы там, а они здесь. Подсмотрели, как моя сестра разравнивает землю, это была замечательная идея, принесли с собой грабли и тоже все заровняли. Это облизанный Капуста все выдумал, я уверена! Крупный мошенник!
— Нашла чему радоваться! — сердито фыркнула Тереза. — Интересно, что он придумал, чтобы переехать границу…
Про это мы тоже скоро узнали. Из пропускного пункта в Швечеке пришла информация, значения которой мы не могли оценить сразу, её страшный смысл доходил до нас постепенно. А когда дошёл, нам стало страшно.
Джон Капуста переехал границу вчера примерно в двенадцать тридцать, как раз тогда, когда Сташек Бельский приступил к дипломатичной обработке Хани Дудковой, и за два часа до того, как пропускной пункт получил приказ о необходимости задержать вышеупомянутого Капусту. В момент получения приказа Джон Капуста уже находился в Западном Берлине, где либо пребывает до настоящего времени, либо улетел самолётом, поскольку ни на одной другой границе ГДР больше не появлялся. Милиция ГДР проверила все это достаточно быстро и очень любезно, не отдавая себе отчёта в том, какие страшные вести приносит.
Кроме всего, ещё немного и этот Джон Капуста переехал бы через границу вообще без проверки. В туристский период границу ежедневно пересекают тысячи автомобилей, проверяются только подозрительные, а никто не сообщал, что жёлтый форд, неоднократно приезжавший в Польшу и ничем себя не скомпрометировавший, именно теперь подозрителен. Чисто случайно в фольксвагене, ехавшем перед фордом, разболтались дворники, владелец фольксвагена где-то потерял гаечный ключ и владелец форда одолжил ему свой. Нетерпеливо ожидающий их отъезда таможенник осмотрел не только салон форда, в котором на заднем сиденье лежал только маленький чемоданчик, но и багажник, из которого Джон Капуста вынимал гаечный ключ. В багажнике лежал красивый набор инструментов, небольшая канистра и очень грязные покрышки. Больше ничего. Таможенник исключает, что этот форд мог перевозить контрабанду объёмом с большой шкаф.
— Ничего не понимаю, — недовольно сказала Тереза, прослушав известия с границы. — Он проехал в полдень и ничего с собой не вёз. В таком случае, может это вообще был не он?
— В том, что это он сомнений нет, — твёрдо сказал сержант Бельский.
— Он проехал, — сказала Люцина, — но он ли украл? Он ли здесь крутился с этим гробовщиком?
— Никто другой в расчёт не принимается, — с той же убеждённостью проинформировал Марек.
Пришлось им поверить. Начинания Джона Капусты тем более казались непонятными. Я начала рассчитывать.
— Подождите, допустим он выехал отсюда в два часа. Ехать ему было… километров шестьсот. Фордом, да ещё утром, получается семь часов, пусть восемь, наверняка он ехал без остановок. С двух до двенадцати тридцати…
Я посчитала на пальцах.
— Десять с половиной часов. Пусть десять. Он не только успел, но и имел два часа форы…
— Ну, хорошо, — остановил меня разнервничавшийся Михал. — Но что он сделал с сокровищами? На границе же их не было!
— Не было… Но отсюда вывез…
— Это просто, — сказал Марек. — За эти два часа он их где-то оставил. Ты уверена, что у него были эти два часа?
— Если он хорошо ехал, то даже два с половиной…
— Ему не нужны были два часа, — пренебрежительно прервала Люцина. — Достаточно было десяти минут. Договорился с сообщником, перегрузили в другую машину, и все. Он был бы идиотом, если бы вёз это с собой.
Сташек Бельский и Марек посмотрели на неё, Сташек с выражением почти полного отчаяния, Марек — без всякого выражения.
— Исключено, — произнесли они одновременно, после чего Марек добавил. — У него не было никакого сообщника, и речи быть не может.
— Откуда ты знаешь?
Все время, пока меня здесь не было, я посвятил проверке его контактов. У него много разных знакомых, но ни одного, которому он мог бы доверять. Отпадает.
— В таком случае, он действительно все оставил. Если нам удастся туда попасть…
— Поехали туда! — с большим оживлением предложила моя мамуся.
— Куда?!..
— Туда, где он все оставил!
— А можно узнать, где это?
— Там где он ехал. Вы же сказали, что знаете как он ехал…
Три человека издали одинаковые по интонации стоны. Михал Ольшевский неожиданно поддержал мою мамусю:
— Мы можем подумать! — с задором предложил он. — Мы ведь знаем направление! На запад! От этой трассы куда-то вбок!..
Через пятнадцать минут стол Франека был обложен всеми доступными нам картами отечества во главе с моим автомобильным атласом. Случайно при мне оказалась и автомобильная карта Европы, у Сташека Бельского — автомобильная карта Польши одним листом, а Ендрек вытащил школьные карты своей сестры. Где-то на трассе от Воли до границы Джон Капуста, располагая двумя с половиной часами преимущества, должен был свернуть с шоссе в сторону, спрятать награбленное и вернуться. Мы сравнили время езды и расстояния и пришли в ужас. Если он отказался от отдыха и приёма пищи, то мог отклониться с трассы на целых восемьдесят километров! Восемьдесят километров на юг или на север, в любом месте всей дороги от Воли до границы, а это не меньше шестисот километров.
Я подсчитала на бумаге, потому что начала путаться в нулях. Восемьдесят в две стороны — это сто шестьдесят, умножить на шестьсот…
— Девяносто шесть тысяч квадратных километров, — объявила я. — Не знаю успела бы свора гончих псов обнюхать столько за одно поколение. Во всяком случае, я не в силах. Спрятать он мог везде. И наверняка место подобрал заранее.
— Так точно! — с нажимом подтвердил Сташек Бельский. — Отсюда забрал, ничего не вывозил, доверенного человека не имел, значит спрятал где-то по дороге. В присмотренном месте, а мы уже знаем, что он путался по всей Польше…
Только теперь страшная правда дошла до нас во всей своей красе, все опустили руки. Три четверти загадки были разгаданы великолепно, таинственный преступник раскрыт, мотив известен, личность злодея тоже, пропало только наше наследство, найденное с таким трудом! Бесценные сокровища пошли ко всем чертям, а его получение без участия негодяя Капусты оказалось невозможным…
Михал Ольшевский, бледный, сгорбившийся и почти близкий к плачу, немного подёргал волосы на голове, после чего заломил руки. Из всей семьи он один знал настоящую стоимость похищенного. Найденная в ящичке копия позволила ему прочитать стёршиеся в оригинале строчки, и теперь не было способа заставить его примириться с утратой.
— Что же делать, скажите, что же делать?! — горестно застонал он. — Мы же не спросим его, где он все это спрятал, он сюда теперь и носа не сунет! К нашим границам и не приблизится! Что делать?!..
— Ехать за ним, не раздумывая предложили Люцина.
— Сумасшедшая — сердито произнесла Тереза.
— Слушайте, — сказал Сташек Бельский, у которого пол часа назад закончилось дежурство, теперь он принимал участие в совете частным образом. — Это совсем не плохая мысль. Он действительно ни за что сюда не вернётся, но может выкинуть другой номер. Пришлёт какого-нибудь парня, про которого мы ничего не знаем, расскажет ему что и где, парень найдёт, вывезет и ищи ветра в поле. Там, где он теперь, доверенный человек найдётся. Надо бы его найти и прижать, пока он не успел.
— Я же и предлагаю, ехать за ним! — с энтузиазмом повторила Люцина.
— Кто должен ехать?! — набросилась на неё Тереза. — Может я?!
— Конечно ты, кто ещё? У тебя одной есть паспорт и деньги.
— У меня тоже есть паспорт! — отчаянно выкрикнул Михал.
— Очень хорошая мысль, — подтвердила я. — Надо взять его адрес. Все адреса, возможно у него их несколько. Ехать должна Тереза — только она знает его лично. Франек его тоже знает, но у него нет паспорта.
— Боюсь, что это единственный выход, — поддержал меня Марек.
— Вот именно, — добавила Люцина с нарастающим облегчением. — Пускай едут вместе, Тереза и Михал. Тереза его узнает, а Михал прижмёт…
Тереза бросилась на неё выпустив когти:
— Дура, ты думаешь я буду драться с этим бандитом?! Чтобы он и меня куда-то спихнул?! Где я буду его искать?!..
— Ты же слышала, что есть адреса, — начала успокаивать её моя мамуся.
— Я бы сама поехала, но пока я оформлю паспорт пройдёт пара недель, — грустно сказала я. — Там стоят такие очереди, как отсюда до Америки.
— Я бы тоже поехала, — призналась Люцина, — но у меня тоже нет паспорта. Если у него есть…
— Еду! — горячо объявил Михал. — Один черт, собирался! Мне все равно! Буду мыть горшки на заправочных станциях!
— Как раз на заправочных станциях очень много немытых горшков, — едко заметил Марек. — Надо бы в конце-концов узнать через какую границу он переехал, не сидит же он в Западном Берлине…
— Это можно, — вмешался Сташек Бельский.
— И вы действительно думаете, что я поеду гоняться по Европе за каким-то гангстером?! — со страхом крикнула Тереза. — Вы все чокнулись?!!..
— Придётся, — убедительно произнесла я. — Ничего не поделаешь. Ты же не упустишь столько добра. Ни родимая Отчизна, ни твоя семья в достатке не тонут. Это большая потеря, а может в конце-концов наша настойчивость будет награждена…
Тереза взбесилась. Михал Ольшевский, увидев перед собой блеск надежды, принял в переговорах самое энергичное участие. Вся семья образовала на редкость монолитный фронт, направленный против Терезы. Необходимо ехать за Капустой, то бишь облизанным Никсоном и вытащить из него признание — что он сделал с наследством предков. После получения информации можно пообещать ему относительное спокойствие. Тереза в истерике спрашивала, не думаем ли мы, что она будет подпаливать ему пятки, тем не менее она начала ломаться. Семейное давление оказалось выше её сил.
— Ну, подождите, я буду висеть на вашей совести! — грустно пригрозила она.
Семейная совесть оказалась твёрдой, как гранитная скала. Прежде чем ошеломлённая, оглушённая и смертельно испуганная Тереза успела оглянуться, мы уже все обговорили. Быстро, но неизвестными путями, мы получили информацию, что Джон Капуста гражданин США, во-первых — постоянно проживает во Франции, где обладает сразу двумя резиденциями, одной в Париже, неподалёку от дворца Республики, а второй — в Руане. Во-вторых, несомненно оставил территорию Западного Берлина, поскольку на следующий день после бегства из Польши приземлился в аэропорту Ле Бурже. Францию он пока не покидал, разве что под чужим именем.
Я лично отправилась с Терезой во французское посольство за визой. У Михала Ольшевского французская виза была, потому что в августе он выбирался во Францию в отпуск. Общими силами мы уладили все формальности и купили билеты на самолёт. Естественно, за деньги Терезы, которая после диких взрывов протеста впала в безнадёжное отчаяние и превратилась в безвольную жертву, отправляемую на бойню. Ей остались только рефлексы.
Среди потока добрых советов, сыплющихся отовсюду, в вечер перед отъездом я дала ей ещё один:
— А когда будете в Париже, в свободную минуту сходите в Венсенский лес, — таинственно сказала я.
— Зачем? — с издёвкой, но неуверенно спросила Тереза.
— За конями. В Венсенском лесу рысистые бега.
Тереза машинально постучала себя по голове, но Михал проявил интерес:
— И что? Там можно играть? Как там играют?
— Так же как на гармошке, — любезно подсказала Люцина.
Тут меня посетила свежая мысль:
— Вы хоть раз в жизни были на бегах? — спросила я Михала. — Когда нибудь играли?
— Нет, никогда. Я вообще не знаю, как это делается.
— А вы случайно родились не в апреле?
— Нет, в ноябре.
— Очень хорошо. С апрельскими не получается, а со всеми остальными — да. Сходите туда обязательно и поставьте на что попало. Если кто-то на бегах впервые, он обязательно выигрывает. А второй раз наоборот…
— Прекрасно! — обрадовался Михал. — А как делать ставки.
— О, боже… — со страхом сказала Люцина.
Не слушая протестов всей семьи, я дала ему подробные инструкции как по игре, так и по оценке коней. Некоторые трудности доставила привычка пользоваться датскими сокращениями и датской ипподромной терминологией, которую мне не приходилось переводить на польский язык, поскольку в Польше рысистых бегов нет. Михал слушал с большим вниманием, записывая почти все, что я говорила и пытаясь представить себе, как это будет по-французски.
— Жаль, что мы едем не в Копенгаген, — пожалел он. — Ну ничего. Может этот Капуста переедет в Данию, а тогда и мы за ним.
— А может в Аргентину, — сказала Тереза каким-то странным голосом. — А может на северный полюс. А тогда и мы за ним!..
Люцина с беспокойством посмотрела на сестру.
— Пусть они быстрее едут, — сказала она мне вполголоса. — Пока её страх не усилился…
— Самолёт у них завтра, — ответила я. — Дайте ей валерьянки и присмотрите, чтобы ночью…
* * *
Осмотревшись в комнате, снятой за 10 франков, Тереза несколько оттаяла. Владелица большого дома вела что-то вроде небольшого пансиона, и сдавала комнаты исключительно избранным особам, к числу которых принадлежал и Михал. Париж оказывался дешевле Канады, в нем можно было и пожить.Полученный в Польше адрес был настоящим. Консьержка, сидящая у входа в элегантный особняк, подтвердила факт проживания на третьем этаже месье Капусты, но одновременно вежливо сообщила, что месье Капуста уехал в Руан. Тереза и Михал не раздумывая отправились в Руан, боясь не застать его там.
Они обнаружили довольно красивую виллу в предместье. Вилла стояла на виду, несомненно заселённая и используемая, о чем свидетельствовали открытые окна и раскормленный кот, однако на звонки никто не ответил. Кот, растянувшийся на солнышке, проявил полное безразличие. Они долго изучали через забор ухоженный газон.
— По-моему, придётся прийти сюда попозже, — неуверенно сказал Михал. — А пока мы можем посмотреть собор. Вы видели местный собор? Это готика.
— Может, и готика, но я бы перекусила, — уныло ответила Тереза. — Пообедала или просто поела. Я есть хочу. Где здесь можно поесть?
— Везде. Пообедаем, потом посмотрим собор, а потом вернёмся.
Они поели и отправились изучать памятники старины. Восхищённый излюбленным зрелищем, Михал почти забыл о цели приезда. Проводником он оказался прекрасным, но утомительным, едва поспевающая за ним Тереза наверняка задохнулась бы, не повстречайся им витрина антиквара. Михал внезапно замедлил шаг и врос в землю. Тереза перевела дыхание:
— Что вы там увидели? — спросила она с лёгким раздражением. — Мне уже надоела эта экскурсия. Я ног не чувствую.
— Это наше, — хрипло произнёс Михал, уставившись на красивую, большую, серебряную сахарницу.
— Что наше?
— Эта сахарница. Наша.
— Как наша? Наша личная? Из колодца?
— Нет, ворованная. Станислав Август заказал себе небольшой сервиз, видите буквы? Черт возьми, уже в первую мировую об этом почти никто не знал. Я подозревал, что она здесь, но не думал, что её выставят на продажу. Наше, и разговоров нет!
Тереза испуганно посмотрела на сахарницу:
— Мы это заберём?..
— Нет, нельзя. Просроченное дело. Но могли бы купить.
При мысли, что ей не надо вламываться в магазин и воевать с владельцем, Тереза испытала такое облегчение, что даже согласилась войти и спросить цену. Внутри Михал потерял контроль над собой:
— Вот этот канделябр в стиле барокко из Виланова, видите? — громко шипел он, со все силы сжимая её локоть. — Его похитили двести лет назад. А здесь остаток сервиза, видите?.. Людовика шестнадцатого трогать не будем, этот фарфор слева, видите? И все это должно быть у нас, видите сколько лет мы только теряем?!..
Тереза попыталась вытащить локоть:
— Отпустите меня, черт, я же не сбегу! Воровать я не стану, исключено! Можете спросить, сколько это стоит…
Михал отпустил её локоть и спросил цену на сахарницу. Она была даже доступной — одиннадцать тысяч франков. Тереза пересчитала в уме на доллары, побледнела и медленно покинула магазин. На улице ей пришлось подождать, поскольку возбуждённый и взволнованный Михал остался внутри. Появился он не скоро. Он опять схватил Терезу за локоть и широким шагом двинулся вперёд.
— Знаете, что я узнал?! Вы знаете, кто живёт на вилле Капусты?! Владелец! Владелец магазина! Антиквар! Его зовут Турелль, Август Турелль. Я его знаю, то есть не знаю, а слышал о нем. Раз он живёт на вилле Капусты — это одна шайка, возможно, Капуста ворует для него! Он должен что-то знать. Дома будет в семь. Он скупает наши вещи!..
Свободной рукой Тереза уцепилась за фонарь и остановила разогнавшегося Михала.
— В таком случае, куда мы так летим?! Ещё только пять! Я больше не могу, мне надо сесть!!!..
— Что?.. А, действительно… Ну хорошо, можем где-нибудь присесть…
В семь вечера месье Турелль оказался дома и очень вежливо принял нежданных гостей, что страшно удивило Терезу, поскольку нанесение визитов без приглашения было для неё дурным и недопустимым поступком. О Джоне Капусте он рассказал не много, хотя от знакомства с ним отказаться не мог, поскольку жил в его вилле. Он даже признался, что да, месье Капуста был здесь вчера, но уже уехал обратно в Париж, а где его можно найти, например завтра, он не знает. Месье Капуста ведёт очень подвижный образ жизни. Ему очень жаль, что он ничем не может помочь. Вряд ли этот визит дал хоть какую-то пользу, если бы не помощь мёртвых предметов. Внутренне убранство виллы представляло собой музей, о каком Михал не мог и мечтать. В первое же мгновение он высмотрел все, что было украдено в Польше после первой мировой войны и теперь украшало стены и витрины. Вдруг он не выдержал, остановил соболезнования месье Турелля и внезапно объявил ему, что тот скупает краденное. Скупает, наверняка, у Джона Капусты, и он, Михал, знает об этом точно. Он удивляется необычайному легкомыслию месье Турелля, который выставляет эти предметы публично.
Сначала у месье Турелля отнялась речь, потом он обиженно ответил на клевету. С этого момента Тереза перестала принимать участие в беседе, поскольку ни у кого не было времени на объяснения. Михал хладнокровно показал пальцем на вазу семнадцатого века, которая не так давно и отнюдь не легально покинула страну. Месье Турелль немного покраснел. Вооружённый своими нетривиальными знаниями, Михал отправился в обход по коллекции, обнаруживая все новые шедевры сомнительного происхождения. Месье Турелль потерял остатки вежливости и стал проявлять все более живые эмоции, выкрикивая что-то про срок давности. Михал немного запутанно отвечал строчками законов, касающихся возвращения украденных произведений искусства. Месье Турелль с яростью схватил серебряный кубок, принадлежащий когда-то Зигмунту Августу, и стал ехидно интересоваться, не должно ли и это вернуться как краденное. Помня о начинаниях королевы Боны, Михал пламенно подтвердил. Месье Турелля хватил удар.