Страница:
Вернувшись с прогулки, довольная жизнью и умиротворённая, я поспешила исправить свои упущения и в два счета провернула с ней хозяйственное совещание. Да в таком темпе и так лихо, что экономка опять меня зауважала. Где же ей было знать, что темп и решительность мои проистекали из того, что наплевать мне было на все хозяйственные заботы. Не интересовали меня количества и сорта варенья, которое надо было наварить на зиму, сорта заготовляемых сыров и цены на овечью шерсть, переговоры с перекупщиками и даже огромное новое зеркало для большой гостиной. Интересовал меня лишь Гастон, и только он!
Приближалось время нанесения визитов, и я с нетерпением ожидала его прибытия. Хотелось также знать, что за новости для меня привёз он из Франции. Ох, скорей бы приезжал, ведь сегодня на меня буквально нахлынут соседи. Вчера они проявили выдержку, как люди воспитанные не свалились на голову в день моего возвращения после долгого отсутствия, дали прийти в себя, но сегодня их никакая сила не удержит. Особенно баб, алчущих сведений о новейших парижских модах. Ох, как подумаю о новейшей парижской моде — не могу удержаться от смеха. Да расскажи я им хоть немного правды — ведь не поверят, сочтут меня спятившей и пойдёт по всей округе худая слава обо мне. И показать им нечего, одно лишь то самое вечернее платье ещё сойдёт, да и то с оговорками.
Вспомнив об одежде, призвала я Зузю, и мы принялись совещаться, во что же мне одеться, чтобы выглядеть прилично, и перед соседями не оплошать, и перед Гастоном предстать в самом завлекательном виде. Ох, нехорошо, если его приезд совпадёт с наплывом гостей, опять не поговорить. Назначить, что ли, ему встречу на другое время, скажем вечером, когда схлынет поток гостей? Или, наоборот, договориться об утренней прогулке верхом. Встретимся в пустынном поле или в шалаше дровосеков, пустом в эту пору года…
Смело можно сказать — соседи оправдали мои ожидания, никто не подвёл. Первой приехала пани Порайская с дочерьми, опередив даже Гастона, который появился лишь минут через пятнадцать после неё, соблюдая элементарные приличия. У Порайской при виде неизвестного молодого человека в жениховском возрасте глаза и зубы разгорелись. Сразу ушки на макушке — как именно я его встречаю, как он на меня смотрит и не обломится ли ей чего, то есть её доченькам. Давно она подыскивает им женихов, ведь ещё немного — и станут старыми девами, одной уже девятнадцать, а второй и вовсе двадцать два. Так что, позабыв даже о Париже, заботливая мамаша постаралась переключить внимание интересного молодого человека на своих дочерей и отвлечь от меня, чего и добилась без труда, так как Гастон — весьма галантный молодой человек и упираться не счёл возможным, а мне срочно пришлось заняться следующими гостями. Почти одновременно прибыли пан барон Вонсович и богатая немолодая помещица Эвелина Танская. Та не стала притворяться, как пани Порайская, что, возвращаясь с прогулки, ко мне завернула, а прямо заявила — жаждет услышать от меня о Париже. А пан барон весь в поклонах, комплиментах, целовании ручек, истекающий потом от эмоций и невероятной толщины, просто жаждал меня увидеть.
Получаса не прошло, как и Арман заявился. К счастью, Винсент объявил о прибытии гостя, у меня было время придать лицу нужное выражение. Пришлось притворяться, что вижу его первый раз в жизни, что, впрочем, в какой-то степени правда, потому как в данном столетии я о нем даже и не слышала. Возможно, Мончевская все же права, считая меня легкомысленной, ибо при виде Армана девятнадцатого века я не испытала страха, одно лишь любопытство.
Арман из прошлого века оказался точно таким, каким я его и представляла: красивый, самоуверенный, нагловатый, избалованный успехом у женщин. Ещё бы, такого типа мужчины всегда неотразимо действуют на женщин. Не на всех, к счастью.
Кузину ему не терпелось увидеть, то есть меня! Надо же! Прямо чуть не открыто признавался в своём незаконнорождённом происхождении. Где это видано! Не укрылось от меня и то обстоятельство, что с пани Танской они коротко знакомы.
Вот сижу я в салоне, в окружении гостей и сравниваю современные мне обычаи и манеры с теми, которые имела возможность узнать в двадцатом веке. Смилуйся надо мной, Господи, да ведь это же сплошное лицемерие, притворство, ханжество! Двадцать пять лет прожила и не замечала этого! Взять хотя бы пани Порайскую с её перезрелыми доченьками. Она вдруг оказалась в салоне сразу с тремя кавалерами, холостяками, вполне годными дочерям в мужья, так уж к каким только ухищрениям она и её дочери по знаку маменьки не прибегали! Пани Танская, хотя и слывшая женщиной эмансипированной, не считающейся с условностями, изображала полнейшее равнодушие по отношению к Арману, хотя и слепому было видно, насколько она им занята. Однако следует признать, Гастон её тоже весьма заинтересовал. А пан барон! Уж он так вокруг меня увивался, что смешно было смотреть, а все старался держаться в рамках, боясь, видно, скомпрометировать меня, пока не убедится, что я ему отдаю явное предпочтение перед другими кандидатами в мужья.
Смешно все это и утомительно, ведь и самой пришлось соблюдать приличия, делать и говорить то, что положено, а не то, что хотелось бы. Насколько свободней и проще отношения между людьми будущего. Нет, я, без сомнения, предпочитаю жить через сто лет, хотя и претит мне распущенность нравов будущего. Вот если бы как-то умеренно дозировать сдержанность моего времени, умение вести себя прилично с известной простотой и непосредственностью. Уверена, пущенные на свободу доченьки пани Порайской быстро бы нашли себе мужей, Эвелина Танская открыто бы жила себе с Арманом и была счастлива, а я смогла бы запросто оставить у себя Гастона хоть на ночь, не ломая голову, как это сделать, чтобы приличия соблюсти. Однако, как известно, времена не выбирают…
Тут пан барон выдал мне очередной плоский комплимент, а я вдруг представила его в будущем — в коротеньких шортах в цветочки, из которых торчат кривые косматые ножищи, без корсета, так что могучее брюхо вывалилось поверх шортиков во всем своём безобразии и т.п. А пани Порайскую при всей её толщине в обтягивающих джинсах, белое сало толстухи складками собралось и на животе, и под каждой лопаткой. Кошмарный вид! С другой стороны, были бы Гастон или Арман не в этих уродливых фраках и белых панталонах, а в лёгких летних рубашках с короткими рукавами, крепкие мускулистые руки обнажены, гордо поднимается сильная шея, как у греческих богов.
Занятая гостями, я не сразу заметила, что Гастон старается держаться в стороне от Армана и не поддерживает с ним беседы. Арман попытался было заговорить с паном бароном, тот, однако, сразу почуял в нем соперника и говорил лишь об охоте, действительно та область, в которой он силён, а Арман, по всей вероятности, напротив. Пани Порайскую раздирали противоречия. Надо и о судьбе дочерей позаботиться, может, прямо сейчас удочки и забросить, и со мной пообщаться. Не только из приличия, хотелось действительно что-то о Париже услышать. Эвелина Танская, расспрашивая о Париже, то и дело, словно невзначай, обращалась за мелкими услугами к Арману, словно не отдавая себе отчёта, к кому именно обращается. Арман же упорно пытался подсесть поближе ко мне, чему я всячески препятствовала.
Ничего не скажешь, не очень хорошо подобранное общество собралось в моей гостиной, вот и приходилось самой много сил тратить, следя, чтобы все было чин-чином.
Но вот наконец гости собрались разъезжаться, долее засиживаться просто неприлично, особенно Арману, ведь это же его первый визит ко мне. Хоть и самоуверенный, хоть и наглый, придерживаться правил приходилось и ему. Однако не откажешь в умении блюсти свои интересы.
Прощаясь, он обратился ко мне:
— Надеюсь, дорогая кузина (он всю дорогу называл меня кузиной, подчёркивая наше якобы родство), ты разрешишь мне ещё заехать к тебе в удобное для тебя время, ведь нам есть о чем поговорить… по-родственному. Скажем, завтра? Сразу после завтрака?
Сказано это было громко, так, чтобы все слышали, дескать, секретов у нас нет, все чисто. Ах, как мне хотелось обдать его холодом и тоже заявить во всеуслышание, что нечего нам обсуждать, что никакие мы не родственники и общих дел у нас не может быть, так что незачем ему больше приезжать в мой дом. Однако я этого не сделала. У меня уже созрел свой план.
И я одарила мерзавца очаровательной улыбкой:
— Ну разумеется, пан Гийом. Буду рада видеть вас, вернувшись с прогулки верхом.
И не делая паузы, обратилась к Гастону:
— А вас, пан де Монпесак, я бы просила не отказать мне в любезности немного задержаться. От месье Дэсплена я получила сообщение, которое, по его словам, вы можете мне на месте пояснить. Хотелось бы покончить наконец со всеми финансовыми вопросами, привести свои дела в порядок, а это не так просто, и если вы сможете мне в чем-то помочь, смею надеяться, поскорей с этими делами закончу. Так что прошу не гневаться, но хотелось бы отнять у вас ещё немного времени.
Я понятия не имела, знает ли месье Дэсплена вот этот Гастон и поймёт ли он меня, но надеялась, что в любом случае не станет громко удивляться и не выдаст меня.
Гастон, умница, даже и глазом не моргнул, только поклонился.
— Всегда к услугам пани графини.
— Ах, дорогая графиня, ты у меня кавалера отнимаешь! — с гримаской воскликнула пани Танская. — Я-то надеялась, что господин де Монпесак меня до дому довезёт. Теперь же придётся воспользоваться любезностью пана Гийома.
Не позволил забыть о себе и барон Вонсович.
— Да ведь и я всегда готов пани услужить! Мои лошади и экипаж всегда в вашем распоряжении, — прогудел грубым басом барон, так и не решив, удачен ли для него визит ко мне или нет. По лицу видно было — старается понять. Конечно, два соперника вещь очень неприятная, но в то же время я из жалости нашла возможным несколько минут поговорить с ним благосклонно и даже обнадёживающе. И позволила кончики пальцев поцеловать.
Разумеется, все гости прибыли в собственных экипажах, только Арман верхом, вот ему ничего и не оставалось, как объявить себя пажом пани Танской и выразить желание проводить даму до её поместья. Мог сесть вместе с дамой в её карету, привязав своего коня сзади, мог гарцевать на нем у окна кареты. К чести Армана, мою просьбу к Гастону остаться он воспринял спокойно.
Ну, наконец-то дорогие гости разъехались.
Проводив их, я вернулась в гостиную к Гастону и остановилась в дверях, глядя на любимого. Руки сами тянулись обнять его, ведь это он, мой Гастон, с которым мы договорились пожениться! Вот только одежда его портит, я уже это заметила, делает его менее мужественным. И брюки со штрипками на нем как-то плохо сидели, и фрак скрывал прекрасную фигуру, хорошо мне знакомую. Интересно, а под брюками неужели безобразные подштанники, как у моего покойника мужа?
Я чуть не рассмеялась вслух, представив, какую мину сделал бы этот теперешний Гастон, спроси я его об этом. Наверняка бы в панике сбежал, приняв меня за сумасшедшую или кокотку. Нет, решительно мне надо поскорее вернуться в моё время, не то допущу промах. Хорошо, если все конфузом ограничится, а если жизнь мою разобьёт?
Все это время Гастон спокойно смотрел на меня, удивляясь, что медлю при входе, но глаза… Глаза его сказали мне все, чего не смели произнести уста.
— Пани графиня, — заговорил он, — простите, если мои слова покажутся вам слишком бесцеремонными…
Боже! Именно с такими словами обратился он ко мне спустя сто пятнадцать лет! Что за проклятая путаница во времени!
— …однако, видя грозящую пани опасность, не могу не предупредить о ней, — продолжал Гастон. — И я счастлив, что пани сама предоставила мне возможность высказаться без промедления.
— Представьте, граф, я, пожалуй, догадываюсь, какого рода будет ваше сообщение, поэтому и позволила себе вас задержать.
И указывая на кресло подле козетки, на которую присела, попросила его сесть и обо всем без утайки поведать.
Граф Гастон не выложил сразу, в чем дело, но в соответствии с духом времени счёл необходимым облечь свою новость во множество совершенно излишних вежливостей.
— Вы не представляете, как мне неприятно говорить с вами о столь ужасных вещах, о которых приличной даме и слышать бы не подобало. Насколько счастливее чувствовал бы я себя, явись вестником приятных новостей…
И ещё с десяток ничего не говорящих фраз. Поскольку уже подошло время обеда — по старому, а в соответствии с новыми, введёнными мною порядками время второго завтрака, я позвонила, чтобы накрывали на стол. Покажу ему, что плохие вести не лишают меня аппетита, может, осмелеет и перейдёт к делу.
А гостя предупредила:
— Из прислуги французский знает лишь мой кучер Роман и камердинер Винсент, при остальных пан граф может смело говорить. А я немного помогу вам, граф. Догадываюсь, что речь пойдёт о последних минутах жизни моего прадеда и об оставшемся после него имуществе, не так ли?
— О, какую тяжесть с моей души сняла пани графиня! — обрадовался Гастон. — Так, значит, вы догадываетесь? Я так жалею, что не встретил вас во Франции и мы не поговорили там. А все из-за моего горячего желания услужить пани графине и как можно скорее оповестить вас об опасности. Я помчался в Польшу и опередил вас, пришлось тут дожидаться вашего возвращения. Я боялся, как бы мы опять не разминулись.
— И очень правильно сделали, обязательно бы разминулись! — подтвердила я.
— Так, как разминулись восемь лет назад! — вырвалось у Гастона.
О, как обрадовалась я этим словам! Но, дитя моего времени, притворилась непонимающей и лицемерно поинтересовалась:
— Не понимаю вас. Что вы имеете в виду?
Граф смешался и, покраснев как рак, неловко попытался отговориться:
— Да нет… Извините, я чуть было о другом не заговорил. Просто восемь лет назад я бывал в этих краях, в Секерках тогда пани не было, вы, ещё молодая девушка, путешествовали с родителями за границей. И так получилось, что впервые я увидел вас уже… обвенчанной…
Так он тоже помнил! Какое счастье! Сердце забилось от радости, и не помня себя я призналась:
— Да, я тоже помню… Только это было накануне моей свадьбы.
— Невелика разница. Я увидел вас уже потерянной для всего мира и мог лишь от всего сердца позавидовать вашему супругу. Этим отчасти ещё и объясняется моё упорство в стремлении не допустить несчастья, которое может свалиться на пани…
Если бы не желание узнать наконец об этом несчастье, я бы, пожалуй, заставила-таки моего робкого красавца признаться мне в своих чувствах. Но он прав, пора возвратиться к теме…
— Да, мы отвлеклись. Скажите же наконец, граф, что за опасность мне угрожает?
— О том, что перед смертью господина графа пытались оженить с его экономкой, вам известно?
— Известно, фальшивое свидетельство о браке… — начала было я, да прикусила язык. Кто знает, как эта история выглядела в девятнадцатом веке. Ведь, по моим сведениям, Луиза Лера подстроила автокатастрофу с целью избавиться от сотрудницы загса, а тут никаких автомашин ещё и в помине нет.
Гастон подхватил:
— Да, документы подделали, но подделка обнаружилась благодаря свидетельству ксёндза, который отпускал грехи умирающему и тот скончался у него на руках, так что никак не мог обвенчаться с… этой особой, хотя она и утверждала, что они перед смертью графа были обвенчаны священником. Однако преступники, эта особа и ваш главный соперник на получение наследства покойного графа, не отказались от своих преступных планов. Этот претендент на наследство намерен или жениться на вас, или устранить со своего пути, и тогда беспрепятственно получит все состояние покойного. Данное обстоятельство совершенно точно установлено месье Дэспленом, о чем он и просил меня вам сообщить. К сожалению, этим претендентом является Арман Гийом, которого я с ужасом увидел здесь, в вашем доме!
Как же это все получается! Я полагала, что удалось сбежать от Армана и я в безопасности, а он и здесь меня нагнал. И с точно такими же целями, с какими преследовал меня в Трувиле в будущем веке.
— А что же произошло с мадемуазель Лера? — неосторожно поинтересовалась я, позабыв, что и фамилии этой особы не должна знать.
Гастон смешался.
— Ужасная вещь! Я не хотел пани говорить, избавить пани графиню от этих ужасных подробностей. Она исчезла, никто не знал куда делась…
— Но её же нашли?
— Да, нашли в собственной её квартире, о наличии которой никто не знал. Обнаружили её тело…
— Её убили?
Теперь уже Гастон, видно, что-то почувствовал необычное в моих расспросах, так как бросил на меня странный взгляд.
— Да, она убита. А как пани графиня узнала об этом?
Пришлось изворачиваться.
— Да ничего я не знаю, просто мыслю логично. Ведь она была здоровой женщиной, месье Дэсплен даже как-то выразился — железного здоровья женщина, и очень опасался с её стороны неприятностей…
Ох, не к добру я разговорилась. Не имеет права мыслить логично молодая уездная помещица моего пошиба! Ох, выдам себя с головой!
И я, умильно взглянув на графа, потупила глазки. Тот растаял.
— О, у меня слов нет выразить восхищение! Пани графиня не только мужественно восприняла дурные вести, но и проявляет столько чисто женской интуиции! Я потрясён! Прекрасно, что именно так вы воспринимаете эту неприятную историю, ваше поведение и в меня вселяет мужество, ибо, признаться, я чрезвычайно озабочен грозящей пани опасности.
Итак, тело убитой Луизы Лера обнаружено не в графском доме в Монтийи, как в двадцатом веке, а в её парижской квартире. Скорее всего, тоже пролежала там долго, её обнаружила консьержка по запаху. Ладно, оставлю эти предположения при себе, и без того много лишнего наболтала.
— А мотивы преступления? — поинтересовалась я.
Интересно, такие ли они, как в будущем веке?
— Мне бы не хотелось их называть, — опять засмущался граф. — И вообще, говорить об этой особе я не должен был с дамой, но, надеюсь, вы мне простите, ведь я так беспокоился о вашей судьбе. Что же касается мотивов, то, судя по всему… как бы поделикатнее выразиться… Арман Гийом был связан с этой особой… планы они строили в расчёте на женитьбу вашего прадедушки на экономке, с тем чтобы после смерти старого графа завладеть его состоянием. Но поскольку женить графа не удалось, после его смерти эта особа оказалась для Армана Гийома опасной и он… Нет, не подумайте, я не хочу напрасно бросать тень на невиновного человека. У нас есть основания в этом не сомневаться. А пани графиня при своей молодости и неопытности… может стать жертвой ещё одного преступления этого человека…
Ах, каким неотразимым был Гастон, когда вот так, запинаясь, давился словами! Врождённая порядочность не позволяла ему порочить человека, каким бы подлым тот ни был. Боюсь, давая мне понять, что стремление Гийома жениться на мне ради денег никогда не позволит самому Гастону сделать мне предложение. Ну уж нет, этого я не допущу!
И осторожно приступила к делу.
— Должна заметить, дорогой граф, что я ожидала чего-то в этом роде, вы лишь подтвердили мои смутные предположения. Месье Дэсплен давал мне понять, что нельзя рассчитывать на порядочность и благородство господина Гийома, да и мне самой он с первого взгляда…
Стоп! Не надо врать. Вспомнилось, как с первого взгляда Арман произвёл на меня сильное впечатление и я наверняка бы им увлеклась, не появись вовремя он, Гастон. Только когда это было… будет… ох, уж эти времена!
И я закончила неопределённо:
— …с первого взгляда он вызвал у меня подозрения.
Гастон пылко воскликнул:
— Я счастлив, о пани, что моя новость не так огорчила вас, как могла бы, счастлив, что вы в некоторой степени были подготовлены…
Ах, как я люблю этого человека, как желаю, чтобы он отбросил церемонии и дал волю чувствам, которые я читала в его выразительных глазах. Будь мы в саду, я женскими уловками постаралась бы придать ему смелости, всегда ведь, располагая свободой движений, можно ненароком споткнуться и показать изящную ножку, можно нечаянно зацепиться за ветку дерева и позволить шпильке выскользнуть из причёски, чтобы волосы рассыпались пушистым каскадом, как это было в те незабвенные времена, когда, оставаясь у меня на ночь, Гастон сам вытаскивал шпильки из моей причёски и волосы покрывали всю меня с головы до ног, являясь единственной моей одеждой. А что можно предпринять, сидя за столом?
— Давайте перейдём в салон, — вскочила я, не обращая внимания на то, поел ли гость или ещё не притронулся к кушаньям. — Или нет, лучше в кабинет, ведь могут понадобиться какие-нибудь документы, да и окна кабинета выходят в сад.
Не нужны мне никакие документы, но авось, проходя анфиладой комнат, удастся споткнуться и появится предлог опереться на руку гостя…
Забыла я об одной мелочи, а именно: в утренние часы мой кабинет целиком находился в распоряжении Сажи. Так звали мою любимую кошечку, уже не очень молодую, действительно чёрную как сажа и чрезвычайно ко мне привязанную. Сажа, ещё будучи котёнком, облюбовала себе для утреннего сна цветок в большом горшке, стоявший на подставке в кабинете, и не было силы отучить её от этой дурной привычки. Каждый раз перед тем, как свернуться клубком в большом цветочном горшке, кошка так уминала и нещадно топтала цветок, так энергично протестовала, когда её стаскивали за загривок с логовища, что пришлось перенести цветок в другое место, а на высокую подставку положить сложенную в несколько раз старую ангорскую шаль.
И вот получилось так, что, входя в мой кабинет, я с силой толкнула дверь, которая со стуком ударила по подставке, и в тот же момент за открытой стеклянной дверью в сад громко взлаяла Дамка. А это моя любимая собака. Дама она та ещё, обыкновенная дворняжка (не терплю комнатных собачек), плод коллективных усилий нашей пойнтерки и целой стаи бездомных кобелей со всей округи. Очаровательное создание, умная, безгранично мне преданная, ласковая и с потрясающим чутьём, Дамка считала своей святой обязанностью каждое утро обегать все поместье, дабы убедиться, что все в порядке, о подозрительном же непременно «докладывала» мне или своим любимчикам из дворни. И столько услуг нам оказала, что все её полюбили, все уважали и ценили.
И вот теперь она громко гавкнула под распахнутыми в сад дверями кабинета.
Удар по подставке и собачий лай над ухом — всего этого было для Сажи уж слишком. Кошка взметнулась и с высоты подставки сиганула с гневным шипеньем на круглый стол посередине кабинета. С силой оттолкнувшись от него, свалилась нам под ноги, попутно когтями сдёрнув со стола скатерть, отчего с громким бряканьем и звоном на пол грохнулись парадный серебряный подсвечник и хрустальный подносик с хрустальным же графином и рюмками.
Спускаясь из коридора в кабинет по ступенькам, я уже занесла ногу над последней ступенькой, но не успела опустить её, как Сажа подбила мне другую ногу, ещё стоящую на второй ступеньке. Следовавший за мной Гастон, по всей видимости, тоже уже начал спускаться, так что не смог поддержать меня, а может, я ему помешала, судорожно вцепившись в его одежду. И мы, словно группа цирковых акробатов, вывалились, как на арену, в кабинет. Хорошо ещё, что не вверх ногами.
Вот таким образом осуществились мои тайные помыслы, правда в несколько преувеличенном виде. И платье задралось, и шпильки из волос выскочили. Я сидела на полу, ошалело глядя на Гастона, шлёпнувшегося на последнюю ступеньку лесенки с выражением полной прострации на лице. Надеюсь, однако, способности видеть он не утратил и мог разглядеть во всей красе и стройные ножки, обнажившиеся чуть ли не до бёдер, и роскошные волосы, рассыпавшиеся в беспорядке.
Какое-то время мы оба остолбенело молчали, пялясь друг на друга. Потом меня прорвало и я закатилась от смеха. Гастон, пытаясь и в этой экстремальной ситуации соблюсти этикет и даже закрыть глаза, чтобы не видеть конфуза дамы, перестал с собой бороться и тоже разразился смехом.
Мы хохотали так, что от смеха слезы выступили на глазах, а перепуганная прислуга со всего дома сбежалась на шум. Первым примчался лакей Базилий и с силой затормозил на верхней ступеньке, по счастью, не свалившись на нас, с изумлением разглядывая господ, заходящихся от смеха посередине всего этого разгрома.
Внезапно я почувствовала, что смех Гастона принял какой-то другой оттенок — ага, проняло! Мне тоже расхотелось смеяться. И тут, к счастью, через стеклянную дверь из сада в комнату шагнул Роман.
Ему хватило одного взгляда, и он принялся распоряжаться. Я милостиво разрешила поднять себя с пола, теперь уже вполне воспитанно похихикивая и поясняя, что это все Сажа и Дамка. Боюсь, не удалось скрыть своей признательности виновникам катаклизма, не говоря уже о возмущении и осуждении. Дамку же я поклялась вознаградить её любимым блюдом — заячьим паштетом.
Благодаря энергичным действиям Романа все в кабинете было приведено в порядок, мне закололи волосы и принесли нам кофе с новым комплектом хрусталя вместо разбитого. Тут выяснилось — нет необходимости представлять Гастону моего личного кучера. Гастон тут же заявил — они давно знакомы, он даже жизнью обязан Роману, когда тот доставил в Монтийи Сапфира, ещё необъезженного, а он, Гастон, легкомысленно попытался на нем проехаться. Я предпочла не уточнять, когда же такое случилось.
Приближалось время нанесения визитов, и я с нетерпением ожидала его прибытия. Хотелось также знать, что за новости для меня привёз он из Франции. Ох, скорей бы приезжал, ведь сегодня на меня буквально нахлынут соседи. Вчера они проявили выдержку, как люди воспитанные не свалились на голову в день моего возвращения после долгого отсутствия, дали прийти в себя, но сегодня их никакая сила не удержит. Особенно баб, алчущих сведений о новейших парижских модах. Ох, как подумаю о новейшей парижской моде — не могу удержаться от смеха. Да расскажи я им хоть немного правды — ведь не поверят, сочтут меня спятившей и пойдёт по всей округе худая слава обо мне. И показать им нечего, одно лишь то самое вечернее платье ещё сойдёт, да и то с оговорками.
Вспомнив об одежде, призвала я Зузю, и мы принялись совещаться, во что же мне одеться, чтобы выглядеть прилично, и перед соседями не оплошать, и перед Гастоном предстать в самом завлекательном виде. Ох, нехорошо, если его приезд совпадёт с наплывом гостей, опять не поговорить. Назначить, что ли, ему встречу на другое время, скажем вечером, когда схлынет поток гостей? Или, наоборот, договориться об утренней прогулке верхом. Встретимся в пустынном поле или в шалаше дровосеков, пустом в эту пору года…
Смело можно сказать — соседи оправдали мои ожидания, никто не подвёл. Первой приехала пани Порайская с дочерьми, опередив даже Гастона, который появился лишь минут через пятнадцать после неё, соблюдая элементарные приличия. У Порайской при виде неизвестного молодого человека в жениховском возрасте глаза и зубы разгорелись. Сразу ушки на макушке — как именно я его встречаю, как он на меня смотрит и не обломится ли ей чего, то есть её доченькам. Давно она подыскивает им женихов, ведь ещё немного — и станут старыми девами, одной уже девятнадцать, а второй и вовсе двадцать два. Так что, позабыв даже о Париже, заботливая мамаша постаралась переключить внимание интересного молодого человека на своих дочерей и отвлечь от меня, чего и добилась без труда, так как Гастон — весьма галантный молодой человек и упираться не счёл возможным, а мне срочно пришлось заняться следующими гостями. Почти одновременно прибыли пан барон Вонсович и богатая немолодая помещица Эвелина Танская. Та не стала притворяться, как пани Порайская, что, возвращаясь с прогулки, ко мне завернула, а прямо заявила — жаждет услышать от меня о Париже. А пан барон весь в поклонах, комплиментах, целовании ручек, истекающий потом от эмоций и невероятной толщины, просто жаждал меня увидеть.
Получаса не прошло, как и Арман заявился. К счастью, Винсент объявил о прибытии гостя, у меня было время придать лицу нужное выражение. Пришлось притворяться, что вижу его первый раз в жизни, что, впрочем, в какой-то степени правда, потому как в данном столетии я о нем даже и не слышала. Возможно, Мончевская все же права, считая меня легкомысленной, ибо при виде Армана девятнадцатого века я не испытала страха, одно лишь любопытство.
Арман из прошлого века оказался точно таким, каким я его и представляла: красивый, самоуверенный, нагловатый, избалованный успехом у женщин. Ещё бы, такого типа мужчины всегда неотразимо действуют на женщин. Не на всех, к счастью.
Кузину ему не терпелось увидеть, то есть меня! Надо же! Прямо чуть не открыто признавался в своём незаконнорождённом происхождении. Где это видано! Не укрылось от меня и то обстоятельство, что с пани Танской они коротко знакомы.
Вот сижу я в салоне, в окружении гостей и сравниваю современные мне обычаи и манеры с теми, которые имела возможность узнать в двадцатом веке. Смилуйся надо мной, Господи, да ведь это же сплошное лицемерие, притворство, ханжество! Двадцать пять лет прожила и не замечала этого! Взять хотя бы пани Порайскую с её перезрелыми доченьками. Она вдруг оказалась в салоне сразу с тремя кавалерами, холостяками, вполне годными дочерям в мужья, так уж к каким только ухищрениям она и её дочери по знаку маменьки не прибегали! Пани Танская, хотя и слывшая женщиной эмансипированной, не считающейся с условностями, изображала полнейшее равнодушие по отношению к Арману, хотя и слепому было видно, насколько она им занята. Однако следует признать, Гастон её тоже весьма заинтересовал. А пан барон! Уж он так вокруг меня увивался, что смешно было смотреть, а все старался держаться в рамках, боясь, видно, скомпрометировать меня, пока не убедится, что я ему отдаю явное предпочтение перед другими кандидатами в мужья.
Смешно все это и утомительно, ведь и самой пришлось соблюдать приличия, делать и говорить то, что положено, а не то, что хотелось бы. Насколько свободней и проще отношения между людьми будущего. Нет, я, без сомнения, предпочитаю жить через сто лет, хотя и претит мне распущенность нравов будущего. Вот если бы как-то умеренно дозировать сдержанность моего времени, умение вести себя прилично с известной простотой и непосредственностью. Уверена, пущенные на свободу доченьки пани Порайской быстро бы нашли себе мужей, Эвелина Танская открыто бы жила себе с Арманом и была счастлива, а я смогла бы запросто оставить у себя Гастона хоть на ночь, не ломая голову, как это сделать, чтобы приличия соблюсти. Однако, как известно, времена не выбирают…
Тут пан барон выдал мне очередной плоский комплимент, а я вдруг представила его в будущем — в коротеньких шортах в цветочки, из которых торчат кривые косматые ножищи, без корсета, так что могучее брюхо вывалилось поверх шортиков во всем своём безобразии и т.п. А пани Порайскую при всей её толщине в обтягивающих джинсах, белое сало толстухи складками собралось и на животе, и под каждой лопаткой. Кошмарный вид! С другой стороны, были бы Гастон или Арман не в этих уродливых фраках и белых панталонах, а в лёгких летних рубашках с короткими рукавами, крепкие мускулистые руки обнажены, гордо поднимается сильная шея, как у греческих богов.
Занятая гостями, я не сразу заметила, что Гастон старается держаться в стороне от Армана и не поддерживает с ним беседы. Арман попытался было заговорить с паном бароном, тот, однако, сразу почуял в нем соперника и говорил лишь об охоте, действительно та область, в которой он силён, а Арман, по всей вероятности, напротив. Пани Порайскую раздирали противоречия. Надо и о судьбе дочерей позаботиться, может, прямо сейчас удочки и забросить, и со мной пообщаться. Не только из приличия, хотелось действительно что-то о Париже услышать. Эвелина Танская, расспрашивая о Париже, то и дело, словно невзначай, обращалась за мелкими услугами к Арману, словно не отдавая себе отчёта, к кому именно обращается. Арман же упорно пытался подсесть поближе ко мне, чему я всячески препятствовала.
Ничего не скажешь, не очень хорошо подобранное общество собралось в моей гостиной, вот и приходилось самой много сил тратить, следя, чтобы все было чин-чином.
Но вот наконец гости собрались разъезжаться, долее засиживаться просто неприлично, особенно Арману, ведь это же его первый визит ко мне. Хоть и самоуверенный, хоть и наглый, придерживаться правил приходилось и ему. Однако не откажешь в умении блюсти свои интересы.
Прощаясь, он обратился ко мне:
— Надеюсь, дорогая кузина (он всю дорогу называл меня кузиной, подчёркивая наше якобы родство), ты разрешишь мне ещё заехать к тебе в удобное для тебя время, ведь нам есть о чем поговорить… по-родственному. Скажем, завтра? Сразу после завтрака?
Сказано это было громко, так, чтобы все слышали, дескать, секретов у нас нет, все чисто. Ах, как мне хотелось обдать его холодом и тоже заявить во всеуслышание, что нечего нам обсуждать, что никакие мы не родственники и общих дел у нас не может быть, так что незачем ему больше приезжать в мой дом. Однако я этого не сделала. У меня уже созрел свой план.
И я одарила мерзавца очаровательной улыбкой:
— Ну разумеется, пан Гийом. Буду рада видеть вас, вернувшись с прогулки верхом.
И не делая паузы, обратилась к Гастону:
— А вас, пан де Монпесак, я бы просила не отказать мне в любезности немного задержаться. От месье Дэсплена я получила сообщение, которое, по его словам, вы можете мне на месте пояснить. Хотелось бы покончить наконец со всеми финансовыми вопросами, привести свои дела в порядок, а это не так просто, и если вы сможете мне в чем-то помочь, смею надеяться, поскорей с этими делами закончу. Так что прошу не гневаться, но хотелось бы отнять у вас ещё немного времени.
Я понятия не имела, знает ли месье Дэсплена вот этот Гастон и поймёт ли он меня, но надеялась, что в любом случае не станет громко удивляться и не выдаст меня.
Гастон, умница, даже и глазом не моргнул, только поклонился.
— Всегда к услугам пани графини.
— Ах, дорогая графиня, ты у меня кавалера отнимаешь! — с гримаской воскликнула пани Танская. — Я-то надеялась, что господин де Монпесак меня до дому довезёт. Теперь же придётся воспользоваться любезностью пана Гийома.
Не позволил забыть о себе и барон Вонсович.
— Да ведь и я всегда готов пани услужить! Мои лошади и экипаж всегда в вашем распоряжении, — прогудел грубым басом барон, так и не решив, удачен ли для него визит ко мне или нет. По лицу видно было — старается понять. Конечно, два соперника вещь очень неприятная, но в то же время я из жалости нашла возможным несколько минут поговорить с ним благосклонно и даже обнадёживающе. И позволила кончики пальцев поцеловать.
Разумеется, все гости прибыли в собственных экипажах, только Арман верхом, вот ему ничего и не оставалось, как объявить себя пажом пани Танской и выразить желание проводить даму до её поместья. Мог сесть вместе с дамой в её карету, привязав своего коня сзади, мог гарцевать на нем у окна кареты. К чести Армана, мою просьбу к Гастону остаться он воспринял спокойно.
Ну, наконец-то дорогие гости разъехались.
Проводив их, я вернулась в гостиную к Гастону и остановилась в дверях, глядя на любимого. Руки сами тянулись обнять его, ведь это он, мой Гастон, с которым мы договорились пожениться! Вот только одежда его портит, я уже это заметила, делает его менее мужественным. И брюки со штрипками на нем как-то плохо сидели, и фрак скрывал прекрасную фигуру, хорошо мне знакомую. Интересно, а под брюками неужели безобразные подштанники, как у моего покойника мужа?
Я чуть не рассмеялась вслух, представив, какую мину сделал бы этот теперешний Гастон, спроси я его об этом. Наверняка бы в панике сбежал, приняв меня за сумасшедшую или кокотку. Нет, решительно мне надо поскорее вернуться в моё время, не то допущу промах. Хорошо, если все конфузом ограничится, а если жизнь мою разобьёт?
Все это время Гастон спокойно смотрел на меня, удивляясь, что медлю при входе, но глаза… Глаза его сказали мне все, чего не смели произнести уста.
— Пани графиня, — заговорил он, — простите, если мои слова покажутся вам слишком бесцеремонными…
Боже! Именно с такими словами обратился он ко мне спустя сто пятнадцать лет! Что за проклятая путаница во времени!
— …однако, видя грозящую пани опасность, не могу не предупредить о ней, — продолжал Гастон. — И я счастлив, что пани сама предоставила мне возможность высказаться без промедления.
— Представьте, граф, я, пожалуй, догадываюсь, какого рода будет ваше сообщение, поэтому и позволила себе вас задержать.
И указывая на кресло подле козетки, на которую присела, попросила его сесть и обо всем без утайки поведать.
Граф Гастон не выложил сразу, в чем дело, но в соответствии с духом времени счёл необходимым облечь свою новость во множество совершенно излишних вежливостей.
— Вы не представляете, как мне неприятно говорить с вами о столь ужасных вещах, о которых приличной даме и слышать бы не подобало. Насколько счастливее чувствовал бы я себя, явись вестником приятных новостей…
И ещё с десяток ничего не говорящих фраз. Поскольку уже подошло время обеда — по старому, а в соответствии с новыми, введёнными мною порядками время второго завтрака, я позвонила, чтобы накрывали на стол. Покажу ему, что плохие вести не лишают меня аппетита, может, осмелеет и перейдёт к делу.
А гостя предупредила:
— Из прислуги французский знает лишь мой кучер Роман и камердинер Винсент, при остальных пан граф может смело говорить. А я немного помогу вам, граф. Догадываюсь, что речь пойдёт о последних минутах жизни моего прадеда и об оставшемся после него имуществе, не так ли?
— О, какую тяжесть с моей души сняла пани графиня! — обрадовался Гастон. — Так, значит, вы догадываетесь? Я так жалею, что не встретил вас во Франции и мы не поговорили там. А все из-за моего горячего желания услужить пани графине и как можно скорее оповестить вас об опасности. Я помчался в Польшу и опередил вас, пришлось тут дожидаться вашего возвращения. Я боялся, как бы мы опять не разминулись.
— И очень правильно сделали, обязательно бы разминулись! — подтвердила я.
— Так, как разминулись восемь лет назад! — вырвалось у Гастона.
О, как обрадовалась я этим словам! Но, дитя моего времени, притворилась непонимающей и лицемерно поинтересовалась:
— Не понимаю вас. Что вы имеете в виду?
Граф смешался и, покраснев как рак, неловко попытался отговориться:
— Да нет… Извините, я чуть было о другом не заговорил. Просто восемь лет назад я бывал в этих краях, в Секерках тогда пани не было, вы, ещё молодая девушка, путешествовали с родителями за границей. И так получилось, что впервые я увидел вас уже… обвенчанной…
Так он тоже помнил! Какое счастье! Сердце забилось от радости, и не помня себя я призналась:
— Да, я тоже помню… Только это было накануне моей свадьбы.
— Невелика разница. Я увидел вас уже потерянной для всего мира и мог лишь от всего сердца позавидовать вашему супругу. Этим отчасти ещё и объясняется моё упорство в стремлении не допустить несчастья, которое может свалиться на пани…
Если бы не желание узнать наконец об этом несчастье, я бы, пожалуй, заставила-таки моего робкого красавца признаться мне в своих чувствах. Но он прав, пора возвратиться к теме…
— Да, мы отвлеклись. Скажите же наконец, граф, что за опасность мне угрожает?
— О том, что перед смертью господина графа пытались оженить с его экономкой, вам известно?
— Известно, фальшивое свидетельство о браке… — начала было я, да прикусила язык. Кто знает, как эта история выглядела в девятнадцатом веке. Ведь, по моим сведениям, Луиза Лера подстроила автокатастрофу с целью избавиться от сотрудницы загса, а тут никаких автомашин ещё и в помине нет.
Гастон подхватил:
— Да, документы подделали, но подделка обнаружилась благодаря свидетельству ксёндза, который отпускал грехи умирающему и тот скончался у него на руках, так что никак не мог обвенчаться с… этой особой, хотя она и утверждала, что они перед смертью графа были обвенчаны священником. Однако преступники, эта особа и ваш главный соперник на получение наследства покойного графа, не отказались от своих преступных планов. Этот претендент на наследство намерен или жениться на вас, или устранить со своего пути, и тогда беспрепятственно получит все состояние покойного. Данное обстоятельство совершенно точно установлено месье Дэспленом, о чем он и просил меня вам сообщить. К сожалению, этим претендентом является Арман Гийом, которого я с ужасом увидел здесь, в вашем доме!
Как же это все получается! Я полагала, что удалось сбежать от Армана и я в безопасности, а он и здесь меня нагнал. И с точно такими же целями, с какими преследовал меня в Трувиле в будущем веке.
— А что же произошло с мадемуазель Лера? — неосторожно поинтересовалась я, позабыв, что и фамилии этой особы не должна знать.
Гастон смешался.
— Ужасная вещь! Я не хотел пани говорить, избавить пани графиню от этих ужасных подробностей. Она исчезла, никто не знал куда делась…
— Но её же нашли?
— Да, нашли в собственной её квартире, о наличии которой никто не знал. Обнаружили её тело…
— Её убили?
Теперь уже Гастон, видно, что-то почувствовал необычное в моих расспросах, так как бросил на меня странный взгляд.
— Да, она убита. А как пани графиня узнала об этом?
Пришлось изворачиваться.
— Да ничего я не знаю, просто мыслю логично. Ведь она была здоровой женщиной, месье Дэсплен даже как-то выразился — железного здоровья женщина, и очень опасался с её стороны неприятностей…
Ох, не к добру я разговорилась. Не имеет права мыслить логично молодая уездная помещица моего пошиба! Ох, выдам себя с головой!
И я, умильно взглянув на графа, потупила глазки. Тот растаял.
— О, у меня слов нет выразить восхищение! Пани графиня не только мужественно восприняла дурные вести, но и проявляет столько чисто женской интуиции! Я потрясён! Прекрасно, что именно так вы воспринимаете эту неприятную историю, ваше поведение и в меня вселяет мужество, ибо, признаться, я чрезвычайно озабочен грозящей пани опасности.
Итак, тело убитой Луизы Лера обнаружено не в графском доме в Монтийи, как в двадцатом веке, а в её парижской квартире. Скорее всего, тоже пролежала там долго, её обнаружила консьержка по запаху. Ладно, оставлю эти предположения при себе, и без того много лишнего наболтала.
— А мотивы преступления? — поинтересовалась я.
Интересно, такие ли они, как в будущем веке?
— Мне бы не хотелось их называть, — опять засмущался граф. — И вообще, говорить об этой особе я не должен был с дамой, но, надеюсь, вы мне простите, ведь я так беспокоился о вашей судьбе. Что же касается мотивов, то, судя по всему… как бы поделикатнее выразиться… Арман Гийом был связан с этой особой… планы они строили в расчёте на женитьбу вашего прадедушки на экономке, с тем чтобы после смерти старого графа завладеть его состоянием. Но поскольку женить графа не удалось, после его смерти эта особа оказалась для Армана Гийома опасной и он… Нет, не подумайте, я не хочу напрасно бросать тень на невиновного человека. У нас есть основания в этом не сомневаться. А пани графиня при своей молодости и неопытности… может стать жертвой ещё одного преступления этого человека…
Ах, каким неотразимым был Гастон, когда вот так, запинаясь, давился словами! Врождённая порядочность не позволяла ему порочить человека, каким бы подлым тот ни был. Боюсь, давая мне понять, что стремление Гийома жениться на мне ради денег никогда не позволит самому Гастону сделать мне предложение. Ну уж нет, этого я не допущу!
И осторожно приступила к делу.
— Должна заметить, дорогой граф, что я ожидала чего-то в этом роде, вы лишь подтвердили мои смутные предположения. Месье Дэсплен давал мне понять, что нельзя рассчитывать на порядочность и благородство господина Гийома, да и мне самой он с первого взгляда…
Стоп! Не надо врать. Вспомнилось, как с первого взгляда Арман произвёл на меня сильное впечатление и я наверняка бы им увлеклась, не появись вовремя он, Гастон. Только когда это было… будет… ох, уж эти времена!
И я закончила неопределённо:
— …с первого взгляда он вызвал у меня подозрения.
Гастон пылко воскликнул:
— Я счастлив, о пани, что моя новость не так огорчила вас, как могла бы, счастлив, что вы в некоторой степени были подготовлены…
Ах, как я люблю этого человека, как желаю, чтобы он отбросил церемонии и дал волю чувствам, которые я читала в его выразительных глазах. Будь мы в саду, я женскими уловками постаралась бы придать ему смелости, всегда ведь, располагая свободой движений, можно ненароком споткнуться и показать изящную ножку, можно нечаянно зацепиться за ветку дерева и позволить шпильке выскользнуть из причёски, чтобы волосы рассыпались пушистым каскадом, как это было в те незабвенные времена, когда, оставаясь у меня на ночь, Гастон сам вытаскивал шпильки из моей причёски и волосы покрывали всю меня с головы до ног, являясь единственной моей одеждой. А что можно предпринять, сидя за столом?
— Давайте перейдём в салон, — вскочила я, не обращая внимания на то, поел ли гость или ещё не притронулся к кушаньям. — Или нет, лучше в кабинет, ведь могут понадобиться какие-нибудь документы, да и окна кабинета выходят в сад.
Не нужны мне никакие документы, но авось, проходя анфиладой комнат, удастся споткнуться и появится предлог опереться на руку гостя…
Забыла я об одной мелочи, а именно: в утренние часы мой кабинет целиком находился в распоряжении Сажи. Так звали мою любимую кошечку, уже не очень молодую, действительно чёрную как сажа и чрезвычайно ко мне привязанную. Сажа, ещё будучи котёнком, облюбовала себе для утреннего сна цветок в большом горшке, стоявший на подставке в кабинете, и не было силы отучить её от этой дурной привычки. Каждый раз перед тем, как свернуться клубком в большом цветочном горшке, кошка так уминала и нещадно топтала цветок, так энергично протестовала, когда её стаскивали за загривок с логовища, что пришлось перенести цветок в другое место, а на высокую подставку положить сложенную в несколько раз старую ангорскую шаль.
И вот получилось так, что, входя в мой кабинет, я с силой толкнула дверь, которая со стуком ударила по подставке, и в тот же момент за открытой стеклянной дверью в сад громко взлаяла Дамка. А это моя любимая собака. Дама она та ещё, обыкновенная дворняжка (не терплю комнатных собачек), плод коллективных усилий нашей пойнтерки и целой стаи бездомных кобелей со всей округи. Очаровательное создание, умная, безгранично мне преданная, ласковая и с потрясающим чутьём, Дамка считала своей святой обязанностью каждое утро обегать все поместье, дабы убедиться, что все в порядке, о подозрительном же непременно «докладывала» мне или своим любимчикам из дворни. И столько услуг нам оказала, что все её полюбили, все уважали и ценили.
И вот теперь она громко гавкнула под распахнутыми в сад дверями кабинета.
Удар по подставке и собачий лай над ухом — всего этого было для Сажи уж слишком. Кошка взметнулась и с высоты подставки сиганула с гневным шипеньем на круглый стол посередине кабинета. С силой оттолкнувшись от него, свалилась нам под ноги, попутно когтями сдёрнув со стола скатерть, отчего с громким бряканьем и звоном на пол грохнулись парадный серебряный подсвечник и хрустальный подносик с хрустальным же графином и рюмками.
Спускаясь из коридора в кабинет по ступенькам, я уже занесла ногу над последней ступенькой, но не успела опустить её, как Сажа подбила мне другую ногу, ещё стоящую на второй ступеньке. Следовавший за мной Гастон, по всей видимости, тоже уже начал спускаться, так что не смог поддержать меня, а может, я ему помешала, судорожно вцепившись в его одежду. И мы, словно группа цирковых акробатов, вывалились, как на арену, в кабинет. Хорошо ещё, что не вверх ногами.
Вот таким образом осуществились мои тайные помыслы, правда в несколько преувеличенном виде. И платье задралось, и шпильки из волос выскочили. Я сидела на полу, ошалело глядя на Гастона, шлёпнувшегося на последнюю ступеньку лесенки с выражением полной прострации на лице. Надеюсь, однако, способности видеть он не утратил и мог разглядеть во всей красе и стройные ножки, обнажившиеся чуть ли не до бёдер, и роскошные волосы, рассыпавшиеся в беспорядке.
Какое-то время мы оба остолбенело молчали, пялясь друг на друга. Потом меня прорвало и я закатилась от смеха. Гастон, пытаясь и в этой экстремальной ситуации соблюсти этикет и даже закрыть глаза, чтобы не видеть конфуза дамы, перестал с собой бороться и тоже разразился смехом.
Мы хохотали так, что от смеха слезы выступили на глазах, а перепуганная прислуга со всего дома сбежалась на шум. Первым примчался лакей Базилий и с силой затормозил на верхней ступеньке, по счастью, не свалившись на нас, с изумлением разглядывая господ, заходящихся от смеха посередине всего этого разгрома.
Внезапно я почувствовала, что смех Гастона принял какой-то другой оттенок — ага, проняло! Мне тоже расхотелось смеяться. И тут, к счастью, через стеклянную дверь из сада в комнату шагнул Роман.
Ему хватило одного взгляда, и он принялся распоряжаться. Я милостиво разрешила поднять себя с пола, теперь уже вполне воспитанно похихикивая и поясняя, что это все Сажа и Дамка. Боюсь, не удалось скрыть своей признательности виновникам катаклизма, не говоря уже о возмущении и осуждении. Дамку же я поклялась вознаградить её любимым блюдом — заячьим паштетом.
Благодаря энергичным действиям Романа все в кабинете было приведено в порядок, мне закололи волосы и принесли нам кофе с новым комплектом хрусталя вместо разбитого. Тут выяснилось — нет необходимости представлять Гастону моего личного кучера. Гастон тут же заявил — они давно знакомы, он даже жизнью обязан Роману, когда тот доставил в Монтийи Сапфира, ещё необъезженного, а он, Гастон, легкомысленно попытался на нем проехаться. Я предпочла не уточнять, когда же такое случилось.