Ходжа Энвер. Хрущевцы

   - Я ехал на поезде, как вдруг рядом со мною уселся какой-то советский пассажира достал газету и стал читать. Через некоторое время бросил газету и, как уже принято, спросил меня: "Куда едете ?". Я ответил. Подозревая меня из-за моего произношения русских слов, он спросил: "Какой вы национальности?". "Я албанец", говорю ему. Пассажир удивился, обрадовался, посмотрел на двери вагона, повернулся ко мне и, крепко пожав мне руку, сказал: "Я восхищаюсь албанцами". Я, - говорит наш офицер, -- был удивлен его поведением, так как в это время мы уже включились в борьбу с хрущевцами. Это было после Совещания 81 партии. "А вы кто ?", спросил я, - рассказывает офицер. - Он и отвечает:
   "Я - Кириченко". Когда он назвал свою фамилию, - продолжает офицер, - я понял, кто он такой, и начал было беседу с ним, но он тут же сказал мне: "Не играть ли нам в домино?".- Давайте! - ответил я, и он достал из кармана коробку с костяшками и мы начали играть. Я вскоре понял, почему он хотел играть в домино. Он хотел что-то мне сказать и оглушить свой голос стуком костяшек по столику. И он начал: "Молодец ваша партия, разоблачившая Хрущева. Да здравствует Энвер Ходжа! Да здравствует социалистическая Албания!". И так мы завязали очень дружескую беседу под стук костяшек домино. Между тем, как мы беседовали, в наше купе вошли другие люди. Он в последний раз стукнул костяшкой и сказал: "Выстаивайте, передайте привет Энверу", и, взяв газету, углубился в чтение, делая вид, будто мы совершенно не знали друг друга, -закончил наш офицер.
   Чего только не делали Хрущев и его сообщники, чтобы распространить и насадить во всех остальных коммунистических и рабочих партиях свою явно ревизионистскую линию, свои антимарксистские и путчистские действия и методы. И мы увидели, что вскоре хрущевизм расцвел в Болгарии и Венгрии, в Восточной Германии, Польше, Румынии и Чехословакии. Широкий процесс реабилитации под маской "исправления ошибок, допущенный в прошлому превратился в невиданную кампанию во всех бывших народно-демократических странах. Везде распахнулись двери тюрем, лидеры других партий вступили в соревнование:
   кто выпустит из тюрем быстрее и больше осужденных врагов, кто предоставит им больше постов вплоть до руководства партии и государства. Газеты и журналы этих партий каждый день помещали коммюнике и сообщения об этой весне ревизионистской мафии, они завалили свои страницы выступлениями Тито, Ульбрихта и других ревизионистских лидеров, тогда как "Правдам и ТАСС спешили подчеркивать эти события и рекламировать их как "передовой пример".
   Мы видели, что происходило, чувствовали все растущее давление, которое на нас оказывалось со всех сторон, но мы ни на йоту не сдвигались с нашей линии и с нашего пути.
   Это не могло не разгневать прежде всего Тито и его сообщников, которые, в восторге от решений XX съезда и от того, что происходило в других странах, ждали, чтобы и в Албании произошел глубокий переворот. Титовцы, работавшие в югославском посольстве в Тиране, усилили свою деятельность против нашей партии и нашей страны.
   Воспользовавшись нашим корректным поведением, как и льготными условиями, которые были созданы им у нас для исполнения их обязанностей, югославские дипломаты в Тиране, по приказу и указаниям Белграда, стали вновь оживлять и активизировать свою старую агентуру в нашей стране, ориентировали ее и подали сигнал к атаке. Провалившаяся попытка на Тиранской партийной конференции в апреле 1956 года напасть на руководство нашей партии, была делом белградских ревизионистов, но была в то же время также делом Хрущева и хрущевцев (Ревизионистские элементы, злоупотребляя внутрипартийной демократией и воспользовавшись пассивной позицией камуфлированного врага, Бечира Балуку, в то время представителя Центрального Комитета, создали на этой конференции натянутую обстановку. При помощи своих представителей, которым удалось проскочить в делегаты, они выдвинули свою антимарксистскую платформу в духе XX съезда КПСС с тем, чтобы атаковать марксистско-ленинскую линию и марксистско-ленинское руководство АПТ. Как выяснилось впоследствии, их деятельность была подготовлена втайне югославским посольством в сообщничестве с советским посольством в Тиране через внутренних агентов, поставивших себя на службу югославской разведке, во главе с политагентом М. Шеху, деятельность которого в то время еще не была раскрыта. (См.: Энвср Ходжа, "Избранные произведения" т. II, Издательство "8 Нентори", Тирана, 1975, изд. на рус. яз., стр. 496-523, как и "Титовцы^"(Исторические записки). Издательство "8 Нен-1горй", Тирана, 1983, изд. на рус. яз. стр. 600-623.) Последние своими ревизионистскими тезисами и идеями стали вдохновителями заговора, тогда как титовцы и их тайная агентура - его организаторами.
   Однако, увидев, что и этот заговор провалился, советские руководители, прикидывавшиеся, нашими закадычными друзьями и принципиальными людьми, не преминули прибегнуть также к открытому давлению и открытым требованиям.
   Накануне III съезда нашей партии, который проводил свою работу в последние дни мая и в начале июня 1956 года (III съезд АПТ проходил с 25 мая по 3 июня 1956 года), Суслов совершенно без обиняков потребовал от нашего руководства "пересмотреть" и "исправить" свою линию прошлого.
   - Нашей партии нечего пересмотреть в своей линии,- бесповоротно сказали мы ему. - Мы ни разу не допускали грубых, принципиальных ошибок в политической линии.
   - Вы должны пересмотреть дело ранее осужденных вами Кочи Дзодзе и его товарищей, - сказал нам Суслов.
   - Они были и остаются изменниками и врагами нашей партии и нашего народа, врагами Советского Союза и социализма, - резко ответили мы ему. Даже если бы мы сто раз пересмотрели процессы по их делу, мы сто раз квалифицировали бы их только врагами. Таковой была их деятельность.
   Тогда Суслов стал говорить о том, что происходило в других партиях и в самой КПСС. о "более великодушном", "более гуманном" подходе к этому вопросу.
   - Это, -сказал он,- произвело большое впечатление на народы, они положительно относятся к этому. Так оно должно быть и у вас.
   - Наш народ стал бы забрасывать нас камнями, если бы мы реабилитировали врагов и предателей, тех, кто пытался надеть стране оковы нового рабства, заявили мы идеологу Хрущева.
   Увидев, что так ничего не выйдет, Суслов пошел на попятную.
   - Хорошо, - сказал он, - если вы убеждены в том, что они враги, то пусть они такими и останутся. Но вам надо сделать одно: не говорить об их связях с югославами, больше не называть их агентами Белграда.
   - Мы здесь говорим о правде, - сказали мы ему. - А правда такова, что Кочи Дзодзе и его сообщники по заговору были стопроцентными агентами югославских ревизионистов. Мы во всеуслышание заявляли о враждебных нашей партии и нашей стране связях Кочи Дзодзе с югославами, предали гласности множество фактов, свидетельствующих об этом. Они хорошо известны советскому руководству. Быть может, вы еще не знакомы с фактами и, поскольку вы настаиваете на вашем мнении, я приведу вам некоторые из них.
   Суслов с трудом сдерживал гнев. Мы хладнокровно перечислили ему некоторые из основных фактов, и в заключение сказали: - Такова правда о связях Кочи Дзодзе с югославскими ревизионистами.
   - Да, да! - с нетерпением повторил он.
   - Тогда как же можно исказить эту правду?! -спросили мы его. - И позволительно ли партии ради того, чтобы угодить тому или другому скрывать или извращать то, чтр доказано бесчисленными фактами?
   - Но ведь иначе нельзя улучшить отношения с Югославией,- фыркнул Суслов.
   Все стало для нас более чем ясно. За "братским" вмешательством Суслова, скрывались сделки между Хрущевым и Тито.
   По всей вероятности, титовская группа, которая теперь уже завоевала себе почву, добивалась побольше пространства, побольше экономических, военных и политических выгод. Тито настоятельно требовал от Хрущева реабилитации таких титовских предателей, как Кочи Дзодзе, Райк.Костов и другие. Однако в нашей стране это желание Тито не исполнилось, тогда как в Венгрии, Болгарии, Чехословакии он добился своего. Там предатели были реабилитированы, а марксистско-ленинское руководство партий было подорвано. Это было общим делом Хрущева и Тито. Тито считал нас занозой в ноге, однако наша позиция по отношению к нему была твердой и незыблемой. Даже если бы враги осмелились предпринять какие-либо действия против нас, мы противодействовали бы. Тито давно знал это. но знал и убеждался в этом также Хрущев. который, естественно, был склонен сузить дороги Тито, не дать ему пастись на тех "лугах" которые Хрущев считал своими.
   Примерно 15-20 дней спустя после 111 съезда нашей партии, в июне 1956 года, я находился в Москве на совещании, о котором я говорил выше и в котором принимали участие руководители партий всех социалистических стран. Хотя целью совещания было обсуждение экономических вопросов, Хрущев, по привычке, воспользовался случаем и коснулся всех других проблем.
   Там, в присутствии всех представителей остальных партий, своими собственными устами он признал, что Тито оказывал на него давление в целях реабилитации Кочи Дзодзеи других врагов, осужденных в Албании.
   - С Тито, - сказал, в частности, Хрущев, - мы обсуждали вопрос об отношениях Югославии с другими странами. Поляками, венграми, чехами, болгарами и другими Тито был доволен, а об Албании он говорил с явной нервозностью, махая руками и ногами. "Албанцы,-сказал мне Тито, - не в порядке, они не на верном пути, не признают допущенных ими ошибок, они ничего не понимают из всего происходящего".
   Повторяя слова и обвинения Тито, Хрущев фактически также нашел подходящий случай выразить свою злобу и недовольство нами по поводу того, что мы на нашем съезде не реабилитировали Кочи Дзодзе, которого Тито, -подчеркнул Хрущев, - назвал великим патриотом.
   - Когда говорил об албанских товарищах, Тито весь дрожал, но я возразил ему и сказал, что ото внутренние дела албанских товарищей, они сумеют разрешить их, -продолжал "докладывать" нам Хрущев, стараясь заверить нас в том, что он имел крупный спор с Тито. Но мы уже знали смысл беспрерывных лобзаний и споров между этими двумя трубадурами современного ревизионизма.
   Погрузившись по горло в болото измены, Тито составил много заговоров против социалистических стран. Но, когда изменил Хрущев, он обратился в "павлина" и стал прикидываться "учителем" Хрущева. Тито вправе требовать много от него и он не отстал в этом отношении. Он стремился заставить Хрущева подчиниться ему и поступать по его приказам. За Тито стояли американский империализм и мировая реакция, вот почему Хрущев проводил тактику сближения с Тито, старался перетянуть его на свою сторону, задобрить его, а затем задушить. Но ведь он имел дело с Тито, который также проводил тактику сближения с Хрущевым, чтобы навязать ему свою волю, а не подчиниться ему, диктовать ему, а не получать от него приказы, получать как можно больше помощи без каких-либо условий и заставить Хрущева подчинить ему всех противников Белграда, в первую очередь Албанскую партию Труда.
   Вот почему Хрущев проводил в отношении Тито довольно зигзагообразную линию, он то был
   Позднее я многократно возвращался к этому периоду истории Коммунистической партии Китая, желая выяснить, почему впоследствии создалось впечатление, что глубоко ревизионистская линия 1956 года изменила русло и на некоторое время стала "чистой", "антиревизионистской", "марксистско-ленинской". Это факт, например, что в 1960 году Коммунистическая партия Китая, казалось, решительно противопоставилась ревизионистским положениям Никиты Хрущева, подтвердила, что она "отстаивает марксизм-ленинизм" от извращений. Именно потому, что Китай в 1960 году выступил против современного ревизионизма и занял (для видимости) марксистско-ленинскую позицию, наша партия оказалась на одной и той же с ним баррикаде в начатой нами борьбе против хрущевцев.
   Однако время подтвердило - и это широко отражается в документах нашей партии, что Коммунистическая партия Китая как в 1956 году, так и в 60-ые годы ни в одном случае не исходила и не действовала с позиций марксизма-ленинизма.
   В 1956 году, она поторопилась захватить флаг ревизионизма и подставить ножку Хрущеву с целью самой выступать в роли лидера в коммунистическом и рабочем движении. Однако, увидев, что в ревизионистском соревновании им не легко справиться с патриархом современного ревизионизма, Хрущевым, Мао Цзэдун и компания изменили тактику, сделали вид, будто они выбросили прочь первый флаг, стали выступать "марксистами-ленинцами чистой воды", пытаясь завоевать, таким образом, те позиции, которых им не удалось завоевать с помощью прежней тактики. Когда и эта вторая их тактика пошла насмарку, они "выбросили прочь" и второй, якобы марксистско-ленинский флаг и выступили на арену такими, какими они были всю жизнь - оппортунистами, верными поборниками примиренческой и капитулянтской линии в отношении капитала и реакции. Все это впоследствии мы увидели и подтвердили в жизнь в процессе длительной, трудной, но славной борьбы, которую наша партия вела в защиту марксизма-ленинизма.
   После окончания работы съезда нас повезли в некоторые города и народные коммуны, как в Пекин, Шанхай, Тяньцзинь, Нанкин, Порт-Артур и т.д., где мы непосредственно ознакомились с жизнью и трудом великого китайского народа. Это были простые и прилежные, трудолюбивые люди, довольствовавшиеся скромными требованиями; они были внимательными к гостям. Из того, что сказали нам китайские руководители и те, кто сопровождал нас, и из того, что нам удалось увидеть самим, было ясно, что был достигнут ряд положительных преобразований и сдвигов. Однако это не соответствовало той степени, в какой их рекламировали, тем более, если учесть чрезвычайно большой людской потенциал китайского континента, прилежность и трудолюбие китайских людей.
   В Китае удалось ликвидировать массовый голод, который был постоянной язвой для этой страны; были построены заводы и фабрики, организовались народные коммуны, однако видно было, что уровень жизни был еще низок, далек от уровня жизни не только развитых социалистических стран, но и нашей страны. Во время поездки по этой огромной стране и встреч с людьми из масс, мы замечали, что они вели себя действительно хорошо, корректно, однако бросалась в глаза также некоторая застенчивость по отношению к нам и к тем, кто сопровождал нас. В их словах, в их отношении к кадрам, видно, сквозило кое-что из прошлого. Было ясно, что многовековое прошлое, абсолютная власть императоров, китайских феодалов и капиталистов, иноземные японские, американские, английские и другие эксплуататоры, буддизм и все другие реакционные философии, начиная с древнейших и вплоть до "современнейших", все это не только обрекло этот народ на страшную экономическую отсталость, но и укоренило в его мировоззрении, в его образе поведения, в его манере говорить умонастроение холопства, покорности, слепого доверия, беспрекословного повиновения авторитетам всякого уровня. Однако этого, естественно, нельзя было сразу преодолеть, и это мы считали атавизмом, который будет преодолен в сознании этого народа, который, благодаря своим положительным качествам и при правильном руководстве, мог бы совершать чудеса.
   Помимо Мао Цзэдуна и других китайских руководителей, в дни нашего пребывания в Китае нам представился случай встретиться и с рядом делегаций коммунистических и рабочих партий, принимавших участие в VIII съезде КП Китая.
   Все то и дело с энтузиазмом отзывались о "новой линии" периода после XX съезда.
   Болгары называли ее "апрельской линией", поскольку в апреле они провели пленум Центрального Комитета, на котором они поставили крест на позициях Благоева и Димитрова, и восприняли хрущевскую линию.
   - Трайчо Костова[ ](Этот агент титовцев, осужденный в декабре 1949 года, был реабилитирован на пленуме ЦК Болгарской компартии, состоявшемся в сентябре 1956 года) мы реабилитировали, - сказал нам Антон Югов, - потому что мы не нашли ни малейшего доказательства его виновности.
   Он говорил как-то вяло. По-видимому, он чувствовал, что рано или поздно и ему подставят ножку с тем, чтобы до конца вкусить ревизионистскую линию, выработанную в Болгарии по велению Хрущева. "Информбюро-ист" Деж, который несколько лет до этого зачитал доклад Информационного Бюро, осуждавший деятельность белградских ревизионистов, уже помирился с Тито в Бухаресте и
   предвкушал приятность лобзания с ним и в Белграде.
   - Поеду в Белград встретиться с Тито, - сказал он нам, как только мы встретились с ним в Пекине, куда он также приехал для участия в работе съезда. - Тито, - отметил он, - хороший, положительный товарищ, не то, что Кардель и Попович. (Ведь надо же было нам услышать и на румынском языке эти соображения, которые три месяца назад мы услышали на русском!) Когда Тито выехал в Москву, в июне, - продолжал Деж, - мы пригласили его остановиться в Бухаресте, чтобы побеседовать с ним, но он не согласился. И что мы тогда сделали? Мы собрались всем партийным и государственным руководством и выехали ему навстречу на вокзал. Что делать Тито? Ему некуда было деваться! И заставили мы его остановиться на отдых не 45 минут, как он намеревался, а целых два часа! (Ну и "заставили" вы Тито, нечего сказать, сказал я про себя.) Накануне возвращения из Советского Союза, -продолжал Деж, - товарищ Тито сообщил нам, что ему хотелось бы остановиться в Бухаресте на переговоры. Мы с удовольствием приняли его просьбу, встретились, переговорили с ним ... - И Деж точь-в-точь рассказал нам, что и как они убаюкивались с Тито.
   - Нынче, когда я поеду в Белград, говорить ли ему и о вас? - спросил он меня.
   - Если вам хочется говорить о нас, - сказал я Георгиу-Деж, - то скажите ему, пусть они откажутся от агентурной и заговорщицкой деятельности против Народной Республики Албании и Албанской партии Труда. Скажите ему, что на Тиранской партийной конференции, до и после нее, югославские дипломаты занимались низкопробной деятельностью...,- и я кратко рассказал ему, что произошло в нашей стране после XX съезда.
   - Да, да! - говорил он, и я заметил, что он надул губы. Ему было не по нутру, что я изобличал у него Тито. То же самое сделал Деж и впоследствии, когда я встретился с ним после того, как он уже совершил в Белград желанный визит примирения и поладил с Тито. Несколько месяцев спустя после этого визита я проездом остановился в Бухаресте, где встретился и переговорил с Деж и Боднэрашем.
   В ходе беседы Боднэраш (старший, Эмиль) повел речь и сказал мне, что они побывали у Тито и что в беседе с ним зашла речь и об Албании. "Тито, сказал Боднэраш, - хорошо и с симпатией отзывался о вашей стране, о вашем героическом народе и высказался за хорошие отношения с вами" и т.п. Другими словами, этот "рупор" титизма пытался помирить нас с Тито, старался осуществить то, в чем Хрущев провалился.
   Я указал место Боднэрашу, сказав ему, что с Тито и с титизмом мы будем вести борьбу до конца, потому что он является ренегатом марксизма-ленинизма.
   - Примирения с Тито с нашей стороны не будет, - наотрез сказал я Боднэрашу.
   Между тем как я пускал в Боднэраша эти стрелы относительно Тито, я замечал, что Деж чертил рогульки на белой бумаге, понятно, от раздражения, но он не уронил ни слова; видимо, мои слова крапивой обожгли его.
   Но давайте вернемся в Китай, к встречам, которые мы имели в те дни с другими товарищами из братских партий.
   Интересно: кого бы мы ни встречали, у всех на устах были реабилитация и Тито. Даже и Чжоу Эньлай на встрече с нами сказал:
   - Меня пригласил Тито поехать в Югославию, и я принял его приглашение. По этому случаю, если вы согласны, я могу заехать и в Албанию.
   - Мы вполне согласны, чтобы вы приехали в Албанию, - сказали мы ему и поблагодарили его за изъявленное желание, хотя оно прозвучало совершенно нехорошо - премьер-министр Китая поездку в Албанию связывал "со случаем", со своей поездкой в Югославию.
   Однако, как я писал и выше, это было время, когда лихорадка ревизионизма заразила всех и каждый спешил как можно скорее съездить в Белград для благословения и перенятия "опыта" ветерана современного ревизионизма. Однажды подошел ко мне Скоччи-марро и выразил сожаление по поводу того, что Тольятти съездил в Белград, но не совсем поладил с Тито.
   - Как? - спросил я его не без иронии.
   - Поссорились?
   - Нет, - ответил он, - но они не обо всем договорились. Тем не менее, продолжал он, - мы пошлем делегацию в Белград для изучения их опыта.
   - В каком отношении? - спросил я.
   - Югославские товарищи, - ответил он,
   - вели действенную борьбу с бюрократизмом, так что теперь в Югославии нет больше бюрократизма.
   - Откуда вы знаете, что там нет бюрократизма? - спросил я его.
   - Да ведь там и рабочие получают прибыли, - ответил он. Я рассказал ему о том, как наша партия подходит к этой проблеме, но у итальянца все Тито был на уме. Спрашиваем его:
   -- А почему вы хотите послать людей только в Югославию для "перенятия опыта"? Почему вы не посылали подобных делегаций и в страны народной демократии, как в Албанию и т.д.?!
   Тот смутился на миг, а затем нашелся что сказать:
   - Пошлем, - сказал он. - Вот, например, опыт Китая относительно сотрудничества рабочего класса с буржуазией и Коммунистической партии - с другими демократическими партиями слишком ценен для нас. Мы изучим его . . .
   Ему действительно было за что ухватиться. Да и не только в Югославию и в Китай, отныне итальянские ревизионисты могли поез-жать куда угодно с целью перенимать и передавать опыт измены делу пролетариата, революции и социализма. Только в нашу страну они не приезжали, да и никак не могли приезжать, ибо у нас проводился только марксизм-ленинизм; а этот опыт им совсем не пригодился.
   3 октября 1956 года мы выехали на Родину. Вся эта поездка еще больше убедила нас в том, что хрущевский современный ревизионизм принял крупные и опасные размеры.
   В Будапеште мы должны были увидеть одно из ужасных порождений хрущевско-титовской "новой линии" - контрреволюцию. Она давно кипела, а теперь разражалась.
   9. "ЧЕРТИ" ВНЕ КОНТРОЛЯ
   Контрреволюция в действии в Венгрии и Польше. Матиас Ракоиш. Кто заварил "кашу" в Будапеште. Беседа с венгерскими руководителями. Спор с Сусловым в Москве. "Самокритика" Имре Надя. Низвержение Ракоши. Разгул реакции. Хрущев, Тито и Герэ в Крыму. Андропов: "повстанцев нельзя называть контрреволюционерами". Советское руководство колеблется. Ликвидация Венгерской партии трудящихся. Надь провозглашает выход из Варшавского Договора. Часть закулисной сделки: переписка между Тито и Хрущевым. Польша 1956 г. - Гомулка на престоле. Ретроспективный взгляд: Берут. Контрреволюционная программа Гомулки. Наши уроки из событий 1956 г. Переговоры в Москве, декабрь 1956 г.
   Отвратительный дух XX съезда поощрял всех контрреволюционеров в социалистических странах, коммунистических и рабочих партиях, подбодрил тех, кто притаивался и выжидал подходящий момент свергнуть социализм там, где он уже победил.
   Контрреволюционеры в Венгрии, Польше, Болгарии, Чехословакии и других странах, изменники марксизма-ленинизма в коммунистических партиях Италии и Франции и югославские титовцы с огромной радостью встретили пресловутые тезисы Хрущева о "демократизации", о "культе Сталина", о реабилитации осужденных врагов, о "мирном сосуществовании", о "мирном переходе" от капитализма в социализм, и т.д. Эти тезисы и лозунги с восторгом и надеждой были восприняты ревизионистами, как теми, кто стоял у власти, так и теми, кто был ниспровержен, социал-демократией, реакционной буржуазной интеллигенцией.
   События в Венгрии и Польше явились явным прологом к контрреволюции, которая должна была развернуться еще шире - и глубже не только в этих странах, но и в Болгарии, в Восточной Германии, Чехословакии, Китае и особенно в Советском Союзе.
   Кое-как обеспечив свои позиции в Болгарии, Румынии, Чехословакии и т.д., хрущевская клика набросилась на Венгрию, руководство которой не показывало себя в нужной мере послушным советскому курсу. Однако в Венгрию стремились и Тито, и американцы.
   В Венгрии, как показывали дела, было много слабых мест; Там была создана партия во главе с Ракоши, вокруг которого сплотились некоторые старые товарищи-коммунисты, такие как Герэ, Мюнних, а также и молодые, вновь пришедшие, которые нашли стол уже накрытым Красной армией и Сталиным. В Венгрии начали "строить социализм", однако реформы не были радикальными. Покровительствовали пролетариату, но не очень обижая также и мелкую буржуазию. Венгерская партия трудящихся была объединением якобы подпольной коммунистической партии (венгерские военнопленные, захваченные в Советском Союзе), старых коммунистов Бела Куна и социал-демократической партии. Итак, объединение это явилось болезненным скрещиванием, которое никогда не вылечилось, пока контрреволюция и Кадар, заодно с Хрущевым и Микояном, не издали указ о полной ликвидации Венгерской партии трудящихся.
   Ракоши я знал непосредственно и любил его. Часто беседовал с ним, так как и по делу, но и в семейном порядке вместе с Неджмие, мы несколько раз бывали у него. Ракоши был честным человеком, старым коммунистом, руководящим деятелем в Коминтерне. Он преследовал добрые цели, но его работу саботировали изнутри и извне. При жизни Сталина, казалось, все шло хорошо, но после его смерти стали появляться слабости в Венгрии.