Страница:
В связи с венгерскими событиями я отметил роль югославских ревизионистов и подчеркнул несогласие Албанской партии Труда с тем, что Тито был поставлен в роль судьи в отношении этих событий.
Касательно взаимоотношений с Югославией, в соответствии с решением Политбюро, я, изложив вопрос в историческом плане, в сущности заявил:
- Югославы давно вели враждебную работу против нашей партии и нашей страны и продолжают вести ее и поныне. Мы считаем, что югославские руководители являются антимарксистами и, заодно с агентурой американских империалистов, относятся к числу главных поджигателей венгерских событий. Отношения с Югославией должны быть нормализованы только марксистско-ленинским путем, без каких бы то ни было уступок, а ведь уступки им сделаны. Албанская партия Труда считает, что Советский Союз не должен удовлетворить запросы об оружии, сделанные Югославией посредством Гошняка. Мы, с нашей стороны, будем поддерживать с ней только государственные отношения и торговые связи, но ни в коем случае партийных связей.
От имени Центрального Комитета нашей партии я вновь выразил им в особенности мнение о том, что поездке Хрущева в Белград в 1955 году должны были предшествовать консультации с братскими партиями и совещание Информбюро, которым Тито был осужден как антимарксист.
После моего выступления слово взял Никита Хрущев, который сначала стал рассказывать о том, как он критиковал югославских руководителей за их отношение к нашей партии и нашей стране. Хрущев делал вид, будто одобрял и поддерживал наши взгляды и наши позиции, но опять-таки он делал нам замечания и давал "советы". Так. касаясь моей статьи, опубликованной в "Правде", он сказал:
- Тито пришел в ужас от этой статьи. Мы в Президиуме думали, что можно было снять отдельные моменты, но вы заявили, что ничего нельзя изменить в ней, и мы опубликовали ее без изменений. Во всяком случае, статью можно было написать не в такой форме.
Что же касается событий в Венгрии и Польше, Хрущев продолжал крутить свою шарманку и, помимо всего прочего, дал нам "указание" поддерживать Кадара и Гомулку. В связи с этим последним он сказал нам:
- Гомулка в трудном положении, так как реакция мобилизует силы. То, что пишут в печати, это не взгляды Центрального Комитета, а взгляды некоторых, выступающих против Гомулки. Там положение постепенно восстанавливается. Теперь для Польши важны предстоящие выборы. Поэтому нам следует поддерживать Гомулку. С этой целью туда поедет Чжоу Эньлай, и это во многом поможет укреплению позиций Гомулки. Мы сочли целесообразным, чтобы говорили китайцы, а не мы, так как реакция настроена против нас.
И Чжоу Эньлай по договоренности с Хрущевым и чтобы помочь ему поехал в Польшу (В январе 1957 года.).
Потом Хрущев "посоветовал" нам быть сдержанными с югославами и пустился в "большую политику", указывая нам на различия между югославскихми руководителями.
В заключение Хрущев стал курить нам "фимиам", обещая изучить наши экономические запросы и помочь нам.
Вот так закончились эти переговоры, где мы изложили свои взгляды, а советские руководители попытались полностью увильнуть от ответственности за все то, что произошло. Так закончилась и дискуссия об этой трагической странице истории венгерского народа, как и истории польского народа. Контрреволюция была подавлена где советскими танками, а где польскими, но была подавлена врагами революции. Однако беда и трагедия не закончились, лишь был дан занавес, а за кулисами Кадар, Гомулка и Хрущев продолжали свои преступления, пока не довели до конца свою измену, реставрировав капитализм.
10. ВРЕМЕННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ С ЦЕЛЬЮ ВЗЯТЬ РЕВАНШ
Советские добиваются "единства". Московское Совещание 1957 г. Переговоры Хрущева с целью привести Тито на Совещание. Скоройтечный "raes" Хрущева. Спор из-за формулы: "Во главе с Советским Союзом". Гомулка: "Мы не зависимы от СССР". Мао Цзэдун: "У нашего лагеря должна быть голова, так как и у змеи есть голова". Тольятти: "Проложить новые пути", "мы против единого руководящего центра", "не хотим употребления ленинского тезиса "партия нового типа"". Софизмы Мао; 80-, 70- и 10- процентные "марксисты". Московская Декларация и реагирование югославов. Хрущев прикрывает измену именем Ленина.
Хрущевцы, восстанавливавшие капитализм в Советском Союзе, стремились превратить его в великую социал-империалистическую державу, следовательно, им надо было как можно больше вооружить его, ибо вызванная ими буря должна была привести не только к подрыву единства лагеря социализма, но и к обострению противоречий также с американским империализмом. Хрущевцы знали, что Соединенные Штаты Америки были силой, более великой, чем Советский Союз, как по экономической мощи, так и по вооружениям.
Демагогические разглагольствования хрущевцев о "новой эпохе мира", "о разоружении" - это политика для простофилей. Соединенные Штаты Америки и мировой капитализм стремились углубить кризис коммунизма, предотвратить скорого наступления угрожавшего самой Америке экономического и политического кризиса, закрепить свои рынки и свои альянсы, в особенности НАТО. Хрущевцы, в свою очередь, боролись за консолидацию Варшавского Договора и превращение его в мощные советские оковы для наших стран. Размещение советских войск под маской "защиты от НАТО" им удалось превратить в военную оккупацию многих стран Варшавского Договора.
Правда, империалистическая угроза была и оставалась реальной, однако с приходом к власти хрущевцев наши страны рассматривались ими как плацдарм перед советскими границами, а наши народы как пушечное мясо для советских ревизионистов. Все - армию, экономику, культуру и т.д. - они старались поставить под свой контроль и управление. Все партии социалистических стран, за исключением Албанской партии Труда, попали в эту хрущевскую ловушку.
Однако и между теми, кто последовал и подчинился курсу Хрущева, были неизбежными трения, разногласия, грызня, порожденные целями непринципиальной политики. Мировая буржуазия и мировая реакция раздували эти разногласия в целях углубления трещин внутри "коммунистического блока".
Хрущевцы и компания замечали этот процесс и они прибегали ко всем средствам и способам, чтобы ограничить и сдержать его.
Для достижения своих стратегических целей хрущевцы нуждались в "дружбе" всех, но особенно в "дружбе" партий и стран социалистического лагеря, поэтому они прибегали к различным тактическим приемам для "консолидации связей", сглаживания разногласий, подчинения других и установления своего господства над ними.
Для достижения своих целей они использовали совещания и встречи, которые почти всегда проходили в Москве, с тем чтобы сделать Москву, если не де-юре, то, по крайней мере, де-факто, центром международного коммунизма, чтобы всегда иметь и возможность обработки и контроля того и другого при помощи людей и подслушивающих устройств. Было ясно, что у хрущевцев дела шли не как по маслу. У Советского Союза имелись разного рода противоречия с Албанией, Китаем, как и с другими странами народной демократии. Линия "свободы" и "демократии", во всеуслышание прокламированная на XX съезде, превращалась теперь в бумеранг для самого советского руководства. Ряды начали расстраиваться, а хрущевцам надо было любой ценой, хотя бы для видимости, сохранить идейно-политическое "единство" лагеря социализма и международного коммунистического движения. В связи с этим и для этой цели было созвано и московское Совещание 1957 года.
Хрущев и компания приложили лихорадочные усилия к тому, чтобы в этом Совещании не только принимал участие и Союз Коммунистов Югославии, как "партия социалистической страны", но и чтобы Тито возможно договорился с Хрущевым о платформе, способе проведения и самих итогах совещания. Таким образом "единство", о котором так мечтали хрущевцы и в котором они остро нуждались, выглядело бы как никогда сильным. Однако Тито был не из тех, кто легко мог быть загнан в загон Хрущева. Многими письмами обменивались и много двусторонних встреч провели представители Хрущева и Тито в канун совещания, однако, как только казалось, будто они пришли к взаимопониманию, у них все опрокидывалось и пропасть еще больше углублялась. Каждая сторона хотела использовать совещание в своих целях: Хрущев - чтобы объявить о "единстве", пусть и при болезненных уступках в целях удовлетворения и заманивания Тито; последний - чтобы подбить других открыто и окончательно отречься от марксизма-ленинизма, от борьбы с современным ревизионизмом, от всякой принципиальной позиции. В Белград съездили Пономарев и Андропов для вольных сделок с представителями Тито, они выказали там готовность отступить от многих прежних, на вид принципиальных, позиций, однако Тито издалека велел:
- Мы приедем на совещание при условии, что не будет опубликовано никакого заявления, так как в противном случае обострится международная обстановка, обидятся империалисты и начнут трубить об "угрозе со стороны коммунизма".
- Мы, югославы, не можем согласиться ни с каким заявлением, иначе наши западные союзники подумали бы, что мы связались с социалистическим лагерем, в результате, они могли расторгнуть тесные связи с Югославией.
- Мы приедем на совещание при условии, что там совсем не будут употреблены термины оппортунизм и ревизионизм, иначе мы будем подвергаться прямым атакам.
- Мы приедем на совещание при условии, что там не будет изобличаться политика империалистических держав, так как это не послужило бы политике ослабления напряженности, и т.д. и т.п.
Короче говоря, Тито хотелось, чтобы коммунисты всего мира съехались в Москву чаю попивать и сказки сказывать.
Однако Хрущеву нужно было именно заявление, причем заявление, в котором подтверждалось бы "единство" и под которым было бы возможно больше подписей. Дискуссии завершились. Тито решил не ехать в Москву. Возмущение Хрущева взорвалось, термины стали "хлеще", улыбки и приветливость с "товарищем" и "марксистом Тито" на один момент были подменены эпитетом "оппортунист", заявлениями о том, что "он совершенно ничего общего не имеет с ленинизмом" и т.д. и т.п.
Однако и к этим "хлестким терминам" в адрес лидера Белграда Хрущев прибегал в кулуарах и на случайных встречах, ибо на совещании он ни слова не сказал против "товарища Тито". Наоборот, когда ему понадобилось высказаться "против" ревизионистов и всех тех, кто выступал против Советского Союза, он упомянул два трупа, выброшенных в помойку:
Надя и Гьиляса.
Он еще лелеял надежду, что Тито мог приехать в Москву для подтверждения "единства 13-и", как он незадолго до этого пообещал в Бухаресте. Но Тито неожиданно "заболел"!
- Дипломатическая болезнь! - возмущенно сказал Хрущев и спросил нас и других, как быть, поскольку югославы не согласились не то что подписать заявление, но и участвовать в первом совещании, в совещании коммунистических партий социалистических стран.
- Мы давно высказали свое мнение о них, - ответили мы, - и каждый день подтверждает, что мы правы. Оттого, что югославы не приедут, мы не отступим.
- Мы того же мнения, - сказал нам Суслов. И совещание состоялось без 13-го, лишнего за столом.
Но югославские ревизионисты, если и не принимали участия в первом совещании, в совещании партий социалистических стран, то в его работе они присутствовали: они были представлены своими идейными братьями, такими как Гомулка с компанией, которые открыто выступили в защиту положений Тито и требовали от Хрущева и других отступлений в направлении дальнейшего разложения и распада.
- Мы не согласны с определением "социалистический лагерь с Советским Союзом во главе", - заявил Гомулка. - И на практике мы уже отказались от этого термина, а это для того, чтобы показать, что мы не зависимы от Советского Союза, как при Сталине.
Сами советские руководители прибегли к коварному приему относительно этой проблемы. В целях демонстрации так называемой принципиальности в своих отношениях с другими братскими партиями, они "предложили" снять термин "с Советским Союзом во главе", так как мы, дескать, равны друг с другом. Однако это предложение они внесли скрепя сердце и с целью нащупать пульс у других, ибо в сущности они стояли не просто за термин "во главе с ...", но за термин "под водительством Советского Союза", если бы это им удалось, т.е. "под зависимостью Советского Союза". К этому стремились и за это боролись хрущевцы, и время целиком и полностью подтвердило их цели.
Когда Гомулка выступил со своим предложением на совещании, советских представителей обдало возмущением и, они, сами оставаясь в тени, подбили других на нападки против Гомулки.
Разразился долгий спор по этому вопросу. Мы, хотя с каждым днем все больше убеждались в том, что руководство Советского Союза уходило в сторону от пути социализма, все же, в силу принципиальных и тактических соображений, продолжали отстаивать положение "с Советским Союзом во главе". Нам было хорошо известно, что Гомулка и его приверженцы, выступая против подобного положения, фактически добивались открытого и решительного отвержения всего хорошего и ценного из многодесятилетнего опыта Советского Союза, руководимого Лениным и Сталиным, отвержения опыта Октябрьской революции и социалистического строительства в Советском Союзе времени Сталина, отрицания роли, которую Советскому Союзу надлежало играть в победе и продвижении социализма во многих странах.
Таким образом, ревизионисты Гомулка, Тольятти и другие настраивали свои голоса в яростном наступлении, которое империализм и реакция повели в те годы против Советского Союза и международного коммунистического движения.
Защита этих важных марксистско-ленинских достижений являлась для нас интернациональным долгом, поэтому мы решительно противопоставились Гомулке и его сторонникам. Это было принципиально. С другой стороны, защита нами Советского Союза и положения "с Советским Союзом во главе" как в 1957 году, так и 2-3 года спустя, являлась одним из тактических приемов нашей партии в ее борьбе с самим хрущевским современным ревизионизмом.
Хотя Хрущеву и другим были известны наши взгляды и позиции, в то время мы еще не выступали открыто перед всеми партиями против кристаллизовавшейся у них ревизионистской линии; поэтому, решительно, на глазах у всех выступая против ревизионистских положении Тито, Гомулки, Тольятти и других, мы в то же время, при случае, косвенно изобличали и положения, позиции и дела Хрущева, которые в сущности ничем не отличались от положений, позиций и дел Тито и компании.
Движимые совершенно другими, чуждыми марксизму-ленинизму целями и соображениями, на Гомулку ополчились и Ульбрихт, Новотный, а Живков и подавно, Деж и др. Они превознесли Советский Союз и Хрущева, и относительно этой проблемы обрекли на меньшинство своего идейного брата.
Мао Цзэдун с места бросался "аргументами".
- У нашего лагеря, - сказал он, - должна быть голова, ведь и у змеи имеется голова, и у империализма имеется голова. Я бы не согласился, продолжал Мао, - чтобы Китай называли головой лагеря, ведь мы не заслуживаем этой чести, не можем играть этой роли, мы еще бедны. У нас нет даже четверти спутника, тогда как у Советского Союза их два. К тому же Советский Союз заслуживает быть главой, потому что он хорошо обращается с нами. Посмотрите, как свободно высказываемся мы теперь. Будь Сталин, нам было бы трудно говорить так. Когда я встретился со Сталиным, перед ним я почувствовал себя как ученик перед учителем, а с товарищем Хрущевым мы говорим свободно, как равные товарищи.
И, будто этого было мало, он продолжал на свой манер:
- После критики культа личности у нас будто свалилась с плеч гора, которая порядком давила и мешала нам правильно понимать многие вопросы. Кто свалил с нас эту гору, кто помог нам всем правильно понять культ личности?! - спросил философ, замолчал маленько и тут же ответил: - Товарищ Хрущев, и спасибо ему за это.
Вот так отстаивал "марксист" Мао положение "с Советским Союзом во главе", вот так защищал он Хрущева. Но в то же время, будучи эквилибристом, чтобы не обидеть Гомулку, выступавшего против этого положения, Мао добавил:
- Гомулка - хороший товарищ, его надо поддерживать, ему надо доверяться!
Довольно острые споры велись также в связи с отношением к современному ревизионизму.
Особенно Гомулка, при поддержке Оха-ба и Замбровского, на первом совещании - совещании 12 партий социалистических стран, а затем и Тольятти на втором совещании - совещании 68 партий, в котором приняли участие также посланцы Тито, решительно высказались против изобличения современного ревизионизма, против определения его, как главной опасности в международном коммунистическом и рабочем движении, ибо, как заявил Охаб, "этими формулировками мы оттолкнули от себя отважных и замечательных югославских товарищей, а. теперь вы отталкиваете и нас, поляков".
Пальмиро Тольятти встал и провозгласил на совещании свои ультраревизионистские положения:
- Дальше углубить линию XX съезда, - сказал он в сущности, - чтобы превратить коммунистические партии в широкие партии масс, открывать новые пути, выдвигать новые лозунги. Теперь, - продолжал он, - требуется большая независимость при определении лозунгов и форм сотрудничества, поэтому мы против единого руководящего центра. Такой центр не был бы полезным для развития индивидуальности каждой партии и для сплочения вокруг нас широких масс, католиков и других.
Сидевшему рядом со мной Жаку Дюкло стало не по себе.
- Я ему дам, - сказал он мне, - я открыто дам ему отпор. Слышишь его, товарищ Энвер, что он мелет?!
- Да, - ответил я Дюкло. - Он высказывает тут то, о чем он думал и что он делал давно.
- В 1945 году, - продолжал гнуть свою линию Тольятти, - мы заявили, что хотели создать новую партию. Мы говорим "новую партию" и не хотим употреблять выражения Ленина "партию нового типа", ибо, если бы мы говорили так, это означало бы допустить тяжкую политическую и теоретическую ошибку, означало бы создать такую коммунистическую партию, которая свела бы на нет традиции социал-демократии. Построй мы партию нового типа, - продолжал Тольятти, - мы оторвали бы партию от народных масс и не смогли бы создать нынешнюю ситуацию, когда наша партия стала великой массовой партией (Сразу же по возвращении в Неаполь из Советского Союза в марте 1944 года, Пальмиро Тольятти навязал партии курс на классовое сотрудничество с буржуазией и ее партиями. В Неаполя Тольятти впервые выдвинул идею и даже платформу того. что он назвал "новой партией масс", отличавшейся по своему классовому составу, по своей идеологии и организационной форме от коммунистической партии ленинского типа.).
После этого и других положений Тольятти страсти разгорелись. Выступил и Жак Дюкло.
- Мы внимательно слушали выступление Тольятти, - сказал он в частности, - однако мы заявляем, что совершенно несогласны с тем, что сказал Тольятти. Его взгляды расчищают путь оппортунизму и ревизионизму.
- Нашим партиям, - возражал Тольятти, - мешали и мешают сектантство и догматизм.
В один момент, с целью угомонить страсти, выступил и Мао Цзэдун на свой манер иносказания и намеков:
- При обсуждении любого гуманного . .. вопроса, - сказал он, - надо идти на бой, но и на примирение. Я имею в виду взаимоотношения между товарищами: когда у нас возникают разногласия, мы должны пригласить друг друга на переговоры. В Паньмыньчжоне мы вели переговоры с американцами, а во Вьетнаме - с французами.
Пустив еще несколько таких фраз, он сел на своего конька:
Имеются люди, - сказал он, - которые являются стопроцентными марксистами, имеются такие, которые являются таковыми на 80 процентов, на 70 процентов, на 50 процентов; причем имеются и марксисты, которые могут быть таковыми только на 10 процентов. И с теми, которые являются десятипроцентными марксистами, мы должны беседовать, потому что от этого нам будет только польза.
Он помолчал, как-то отсутствующим взглядом повел по залу и продолжал:
- Почему бы нам группой в 2-3 человека не собираться в маленькую комнату и беседовать? Отчего нам не беседовать, руководствуясь стремлением к единству? Мы должны бороться обеими руками - одной против ошибающихся, другой - делать уступки.
Суслов, который вынужден был занять "принципиальную" позицию, отметил, что борьба с оппортунизмом и ревизионизмом важна, как важна и борьба с догматизмом, однако "ревизионизм составляет главную опасность, потому что он вносит раскол, нарушает единство" и т.д. и т.п.
Советские хрущевцы заботились лишь о том, чтобы "сохранить единство", держать в узде социалистические страны и коммунистические партии различных стран, поэтому, если они на этот раз "приняли" ряд правильных положений и "отстояли" их, то это они сделали, в первую очередь, под давлением решительной борьбы настоящих марксистов-ленинцев, участвовавших в совещании, но они сделали это также в силу своего стратегического плана. Они отступили, временно сдержались, чтобы перегруппировать силы и взять ревизионистский реванш в будущем.
Наша делегация высказала свое марксистско-ленинское слово по всем поставленным на совещании вопросам, в особенности по вопросам борьбы с современным ревизионизмом, с американским империализмом, как главной угрозы миру и народам; по вопросам путей перехода в социализм, сохранения марксистско-ленинского единства в коммунистическом и рабочем движении, по вопросу" об опыте Октябрьской революции и социалистического строя и т.д.
Ревизионисты отступили вследствие борьбы, которая развернулась на совещании против оппортунистических взглядов на обсуждавшиеся проблемы. В результате, московская Декларация 1957 года получилась вообще хорошим документом.
Ревизионизм, правый оппортунизм, был определен совещанием как главная опасность для международного коммунистического и рабочего движения.
Югославов это взбесило. Они еще до этого имели длительные споры с представителями Хрущева особенно относительно этого положения.
- Чего вы беспокоитесь? - утешали их хрущевцы. - Вас нигде не упоминают. Мы будем говорить о ревизионизме вообще, ни на кого не ссылаясь.
- Да, - отвечали им югославы, - но посмотрите на статьи Энвера Ходжа, которые вы помещаете ив "Правде"! Когда говорит против ревизионизма, Энвер Ходжа имеет в виду нас и называет нас по имени. Но и тогда, когда нас не называют по имени, все нас имеют в виду, поэтому мы не примем участия в совещании и не подпишем декларацию партий социалистических стран.
И они не подписали эту декларацию.
Мао Цзэдун выразил свое глубокое сожаление:
- Они, - сказал он, - не подпишут декларацию 12 партий. Как правило, должно быть 13 стран, но югославские товарищи отказались. Нам нечего заставлять их. Они не подпишут ее. Я говорю, что они через 10 лет подпишут декларацию ( Мао ошибся только в сроке. Не через 10 лет, а через 20 лет в Пекине с югославами действительно была подписана "декларация". Маоисты подписали свое преклонение перед Тито. (Примечание автора.)
В совместно выработанной и принятой совещанием декларации обобщался опыт международного коммунистического движения, отстаивались общие закономерности социалистической революции и социалистического строительства, определялся ряд совместных задач коммунистических и рабочих партий, а также нормы взаимоотношений между ними.
Таким образом, принятие декларации явилось победой революционных, марксистско-ленинских сил. Она представляла, вообще, правильную программу совместной борьбы, предстоящих битв с империализмом и ревизионизмом.
Тем не менее, современные ревизионисты, хотя на время сдержались и подобрали ноги, они не прекращали, да и не намеревались прекратить, свое темное дело. Хрущев использовал московское Совещание 1957 года как средство подготовки почвы для осуществления дальнейшего коварного антикоммунистического плана.
Он чего только не делал, чтобы именем Ленина скрыть свое предательство, поэтому разражался псевдоленинской фразеологией, мобилизовал всех псевдофилософов-либералов, выжидавших момент, чтобы приспособить для ревизионистских линий (которые они вытаскивали из старого социал-демократического арсенала) "ленинские" маски, подходящие для современной обстановки экономического развития, для "нашей эпохи превосходства социализма" и "достижения, особенно Советским Союзом, стадии строительства коммунизма".
Хрущевизм извратил марксизм-ленинизм, объявил его уже преодоленным, поэтому в последующем он объявил преодоленной и фазу диктатуры пролетариата, провозгласив подмену ее "общенародным государством". В то же время Хрущев, будучи последовательным на своем пути предательства, и партию пролетариата должен был подменить "общенародной партией". Следовательно, согласно Хрущеву, Советский Союз переходил "в высшую стадию коммунизма", между тем как в действительности в этой стране еще отставали промышленность и сельское хозяйство, а рынки пустели. Только в заявлениях хрущевцев "Советский Союз переходил в стадию коммунизма", ибо действительность говорила об обратном. Эта страна нуждалась прежде всего и особенно в сильной марксистско-ленинской партии, которая принялась бы за дело воспитания разлагавшегося советского человека и советского общества.
Об этом либеральном блефе Хрущев и его теоретики трезвонили день-деньской. В этом направлении в печати, радио и всей советской пропаганде стали трубить на всех перекрестках; на улицах, на фасадах зданий и промышленных объектов виднелись даже плакаты, на которых крупными буквами было выведено:
Касательно взаимоотношений с Югославией, в соответствии с решением Политбюро, я, изложив вопрос в историческом плане, в сущности заявил:
- Югославы давно вели враждебную работу против нашей партии и нашей страны и продолжают вести ее и поныне. Мы считаем, что югославские руководители являются антимарксистами и, заодно с агентурой американских империалистов, относятся к числу главных поджигателей венгерских событий. Отношения с Югославией должны быть нормализованы только марксистско-ленинским путем, без каких бы то ни было уступок, а ведь уступки им сделаны. Албанская партия Труда считает, что Советский Союз не должен удовлетворить запросы об оружии, сделанные Югославией посредством Гошняка. Мы, с нашей стороны, будем поддерживать с ней только государственные отношения и торговые связи, но ни в коем случае партийных связей.
От имени Центрального Комитета нашей партии я вновь выразил им в особенности мнение о том, что поездке Хрущева в Белград в 1955 году должны были предшествовать консультации с братскими партиями и совещание Информбюро, которым Тито был осужден как антимарксист.
После моего выступления слово взял Никита Хрущев, который сначала стал рассказывать о том, как он критиковал югославских руководителей за их отношение к нашей партии и нашей стране. Хрущев делал вид, будто одобрял и поддерживал наши взгляды и наши позиции, но опять-таки он делал нам замечания и давал "советы". Так. касаясь моей статьи, опубликованной в "Правде", он сказал:
- Тито пришел в ужас от этой статьи. Мы в Президиуме думали, что можно было снять отдельные моменты, но вы заявили, что ничего нельзя изменить в ней, и мы опубликовали ее без изменений. Во всяком случае, статью можно было написать не в такой форме.
Что же касается событий в Венгрии и Польше, Хрущев продолжал крутить свою шарманку и, помимо всего прочего, дал нам "указание" поддерживать Кадара и Гомулку. В связи с этим последним он сказал нам:
- Гомулка в трудном положении, так как реакция мобилизует силы. То, что пишут в печати, это не взгляды Центрального Комитета, а взгляды некоторых, выступающих против Гомулки. Там положение постепенно восстанавливается. Теперь для Польши важны предстоящие выборы. Поэтому нам следует поддерживать Гомулку. С этой целью туда поедет Чжоу Эньлай, и это во многом поможет укреплению позиций Гомулки. Мы сочли целесообразным, чтобы говорили китайцы, а не мы, так как реакция настроена против нас.
И Чжоу Эньлай по договоренности с Хрущевым и чтобы помочь ему поехал в Польшу (В январе 1957 года.).
Потом Хрущев "посоветовал" нам быть сдержанными с югославами и пустился в "большую политику", указывая нам на различия между югославскихми руководителями.
В заключение Хрущев стал курить нам "фимиам", обещая изучить наши экономические запросы и помочь нам.
Вот так закончились эти переговоры, где мы изложили свои взгляды, а советские руководители попытались полностью увильнуть от ответственности за все то, что произошло. Так закончилась и дискуссия об этой трагической странице истории венгерского народа, как и истории польского народа. Контрреволюция была подавлена где советскими танками, а где польскими, но была подавлена врагами революции. Однако беда и трагедия не закончились, лишь был дан занавес, а за кулисами Кадар, Гомулка и Хрущев продолжали свои преступления, пока не довели до конца свою измену, реставрировав капитализм.
10. ВРЕМЕННОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ С ЦЕЛЬЮ ВЗЯТЬ РЕВАНШ
Советские добиваются "единства". Московское Совещание 1957 г. Переговоры Хрущева с целью привести Тито на Совещание. Скоройтечный "raes" Хрущева. Спор из-за формулы: "Во главе с Советским Союзом". Гомулка: "Мы не зависимы от СССР". Мао Цзэдун: "У нашего лагеря должна быть голова, так как и у змеи есть голова". Тольятти: "Проложить новые пути", "мы против единого руководящего центра", "не хотим употребления ленинского тезиса "партия нового типа"". Софизмы Мао; 80-, 70- и 10- процентные "марксисты". Московская Декларация и реагирование югославов. Хрущев прикрывает измену именем Ленина.
Хрущевцы, восстанавливавшие капитализм в Советском Союзе, стремились превратить его в великую социал-империалистическую державу, следовательно, им надо было как можно больше вооружить его, ибо вызванная ими буря должна была привести не только к подрыву единства лагеря социализма, но и к обострению противоречий также с американским империализмом. Хрущевцы знали, что Соединенные Штаты Америки были силой, более великой, чем Советский Союз, как по экономической мощи, так и по вооружениям.
Демагогические разглагольствования хрущевцев о "новой эпохе мира", "о разоружении" - это политика для простофилей. Соединенные Штаты Америки и мировой капитализм стремились углубить кризис коммунизма, предотвратить скорого наступления угрожавшего самой Америке экономического и политического кризиса, закрепить свои рынки и свои альянсы, в особенности НАТО. Хрущевцы, в свою очередь, боролись за консолидацию Варшавского Договора и превращение его в мощные советские оковы для наших стран. Размещение советских войск под маской "защиты от НАТО" им удалось превратить в военную оккупацию многих стран Варшавского Договора.
Правда, империалистическая угроза была и оставалась реальной, однако с приходом к власти хрущевцев наши страны рассматривались ими как плацдарм перед советскими границами, а наши народы как пушечное мясо для советских ревизионистов. Все - армию, экономику, культуру и т.д. - они старались поставить под свой контроль и управление. Все партии социалистических стран, за исключением Албанской партии Труда, попали в эту хрущевскую ловушку.
Однако и между теми, кто последовал и подчинился курсу Хрущева, были неизбежными трения, разногласия, грызня, порожденные целями непринципиальной политики. Мировая буржуазия и мировая реакция раздували эти разногласия в целях углубления трещин внутри "коммунистического блока".
Хрущевцы и компания замечали этот процесс и они прибегали ко всем средствам и способам, чтобы ограничить и сдержать его.
Для достижения своих стратегических целей хрущевцы нуждались в "дружбе" всех, но особенно в "дружбе" партий и стран социалистического лагеря, поэтому они прибегали к различным тактическим приемам для "консолидации связей", сглаживания разногласий, подчинения других и установления своего господства над ними.
Для достижения своих целей они использовали совещания и встречи, которые почти всегда проходили в Москве, с тем чтобы сделать Москву, если не де-юре, то, по крайней мере, де-факто, центром международного коммунизма, чтобы всегда иметь и возможность обработки и контроля того и другого при помощи людей и подслушивающих устройств. Было ясно, что у хрущевцев дела шли не как по маслу. У Советского Союза имелись разного рода противоречия с Албанией, Китаем, как и с другими странами народной демократии. Линия "свободы" и "демократии", во всеуслышание прокламированная на XX съезде, превращалась теперь в бумеранг для самого советского руководства. Ряды начали расстраиваться, а хрущевцам надо было любой ценой, хотя бы для видимости, сохранить идейно-политическое "единство" лагеря социализма и международного коммунистического движения. В связи с этим и для этой цели было созвано и московское Совещание 1957 года.
Хрущев и компания приложили лихорадочные усилия к тому, чтобы в этом Совещании не только принимал участие и Союз Коммунистов Югославии, как "партия социалистической страны", но и чтобы Тито возможно договорился с Хрущевым о платформе, способе проведения и самих итогах совещания. Таким образом "единство", о котором так мечтали хрущевцы и в котором они остро нуждались, выглядело бы как никогда сильным. Однако Тито был не из тех, кто легко мог быть загнан в загон Хрущева. Многими письмами обменивались и много двусторонних встреч провели представители Хрущева и Тито в канун совещания, однако, как только казалось, будто они пришли к взаимопониманию, у них все опрокидывалось и пропасть еще больше углублялась. Каждая сторона хотела использовать совещание в своих целях: Хрущев - чтобы объявить о "единстве", пусть и при болезненных уступках в целях удовлетворения и заманивания Тито; последний - чтобы подбить других открыто и окончательно отречься от марксизма-ленинизма, от борьбы с современным ревизионизмом, от всякой принципиальной позиции. В Белград съездили Пономарев и Андропов для вольных сделок с представителями Тито, они выказали там готовность отступить от многих прежних, на вид принципиальных, позиций, однако Тито издалека велел:
- Мы приедем на совещание при условии, что не будет опубликовано никакого заявления, так как в противном случае обострится международная обстановка, обидятся империалисты и начнут трубить об "угрозе со стороны коммунизма".
- Мы, югославы, не можем согласиться ни с каким заявлением, иначе наши западные союзники подумали бы, что мы связались с социалистическим лагерем, в результате, они могли расторгнуть тесные связи с Югославией.
- Мы приедем на совещание при условии, что там совсем не будут употреблены термины оппортунизм и ревизионизм, иначе мы будем подвергаться прямым атакам.
- Мы приедем на совещание при условии, что там не будет изобличаться политика империалистических держав, так как это не послужило бы политике ослабления напряженности, и т.д. и т.п.
Короче говоря, Тито хотелось, чтобы коммунисты всего мира съехались в Москву чаю попивать и сказки сказывать.
Однако Хрущеву нужно было именно заявление, причем заявление, в котором подтверждалось бы "единство" и под которым было бы возможно больше подписей. Дискуссии завершились. Тито решил не ехать в Москву. Возмущение Хрущева взорвалось, термины стали "хлеще", улыбки и приветливость с "товарищем" и "марксистом Тито" на один момент были подменены эпитетом "оппортунист", заявлениями о том, что "он совершенно ничего общего не имеет с ленинизмом" и т.д. и т.п.
Однако и к этим "хлестким терминам" в адрес лидера Белграда Хрущев прибегал в кулуарах и на случайных встречах, ибо на совещании он ни слова не сказал против "товарища Тито". Наоборот, когда ему понадобилось высказаться "против" ревизионистов и всех тех, кто выступал против Советского Союза, он упомянул два трупа, выброшенных в помойку:
Надя и Гьиляса.
Он еще лелеял надежду, что Тито мог приехать в Москву для подтверждения "единства 13-и", как он незадолго до этого пообещал в Бухаресте. Но Тито неожиданно "заболел"!
- Дипломатическая болезнь! - возмущенно сказал Хрущев и спросил нас и других, как быть, поскольку югославы не согласились не то что подписать заявление, но и участвовать в первом совещании, в совещании коммунистических партий социалистических стран.
- Мы давно высказали свое мнение о них, - ответили мы, - и каждый день подтверждает, что мы правы. Оттого, что югославы не приедут, мы не отступим.
- Мы того же мнения, - сказал нам Суслов. И совещание состоялось без 13-го, лишнего за столом.
Но югославские ревизионисты, если и не принимали участия в первом совещании, в совещании партий социалистических стран, то в его работе они присутствовали: они были представлены своими идейными братьями, такими как Гомулка с компанией, которые открыто выступили в защиту положений Тито и требовали от Хрущева и других отступлений в направлении дальнейшего разложения и распада.
- Мы не согласны с определением "социалистический лагерь с Советским Союзом во главе", - заявил Гомулка. - И на практике мы уже отказались от этого термина, а это для того, чтобы показать, что мы не зависимы от Советского Союза, как при Сталине.
Сами советские руководители прибегли к коварному приему относительно этой проблемы. В целях демонстрации так называемой принципиальности в своих отношениях с другими братскими партиями, они "предложили" снять термин "с Советским Союзом во главе", так как мы, дескать, равны друг с другом. Однако это предложение они внесли скрепя сердце и с целью нащупать пульс у других, ибо в сущности они стояли не просто за термин "во главе с ...", но за термин "под водительством Советского Союза", если бы это им удалось, т.е. "под зависимостью Советского Союза". К этому стремились и за это боролись хрущевцы, и время целиком и полностью подтвердило их цели.
Когда Гомулка выступил со своим предложением на совещании, советских представителей обдало возмущением и, они, сами оставаясь в тени, подбили других на нападки против Гомулки.
Разразился долгий спор по этому вопросу. Мы, хотя с каждым днем все больше убеждались в том, что руководство Советского Союза уходило в сторону от пути социализма, все же, в силу принципиальных и тактических соображений, продолжали отстаивать положение "с Советским Союзом во главе". Нам было хорошо известно, что Гомулка и его приверженцы, выступая против подобного положения, фактически добивались открытого и решительного отвержения всего хорошего и ценного из многодесятилетнего опыта Советского Союза, руководимого Лениным и Сталиным, отвержения опыта Октябрьской революции и социалистического строительства в Советском Союзе времени Сталина, отрицания роли, которую Советскому Союзу надлежало играть в победе и продвижении социализма во многих странах.
Таким образом, ревизионисты Гомулка, Тольятти и другие настраивали свои голоса в яростном наступлении, которое империализм и реакция повели в те годы против Советского Союза и международного коммунистического движения.
Защита этих важных марксистско-ленинских достижений являлась для нас интернациональным долгом, поэтому мы решительно противопоставились Гомулке и его сторонникам. Это было принципиально. С другой стороны, защита нами Советского Союза и положения "с Советским Союзом во главе" как в 1957 году, так и 2-3 года спустя, являлась одним из тактических приемов нашей партии в ее борьбе с самим хрущевским современным ревизионизмом.
Хотя Хрущеву и другим были известны наши взгляды и позиции, в то время мы еще не выступали открыто перед всеми партиями против кристаллизовавшейся у них ревизионистской линии; поэтому, решительно, на глазах у всех выступая против ревизионистских положении Тито, Гомулки, Тольятти и других, мы в то же время, при случае, косвенно изобличали и положения, позиции и дела Хрущева, которые в сущности ничем не отличались от положений, позиций и дел Тито и компании.
Движимые совершенно другими, чуждыми марксизму-ленинизму целями и соображениями, на Гомулку ополчились и Ульбрихт, Новотный, а Живков и подавно, Деж и др. Они превознесли Советский Союз и Хрущева, и относительно этой проблемы обрекли на меньшинство своего идейного брата.
Мао Цзэдун с места бросался "аргументами".
- У нашего лагеря, - сказал он, - должна быть голова, ведь и у змеи имеется голова, и у империализма имеется голова. Я бы не согласился, продолжал Мао, - чтобы Китай называли головой лагеря, ведь мы не заслуживаем этой чести, не можем играть этой роли, мы еще бедны. У нас нет даже четверти спутника, тогда как у Советского Союза их два. К тому же Советский Союз заслуживает быть главой, потому что он хорошо обращается с нами. Посмотрите, как свободно высказываемся мы теперь. Будь Сталин, нам было бы трудно говорить так. Когда я встретился со Сталиным, перед ним я почувствовал себя как ученик перед учителем, а с товарищем Хрущевым мы говорим свободно, как равные товарищи.
И, будто этого было мало, он продолжал на свой манер:
- После критики культа личности у нас будто свалилась с плеч гора, которая порядком давила и мешала нам правильно понимать многие вопросы. Кто свалил с нас эту гору, кто помог нам всем правильно понять культ личности?! - спросил философ, замолчал маленько и тут же ответил: - Товарищ Хрущев, и спасибо ему за это.
Вот так отстаивал "марксист" Мао положение "с Советским Союзом во главе", вот так защищал он Хрущева. Но в то же время, будучи эквилибристом, чтобы не обидеть Гомулку, выступавшего против этого положения, Мао добавил:
- Гомулка - хороший товарищ, его надо поддерживать, ему надо доверяться!
Довольно острые споры велись также в связи с отношением к современному ревизионизму.
Особенно Гомулка, при поддержке Оха-ба и Замбровского, на первом совещании - совещании 12 партий социалистических стран, а затем и Тольятти на втором совещании - совещании 68 партий, в котором приняли участие также посланцы Тито, решительно высказались против изобличения современного ревизионизма, против определения его, как главной опасности в международном коммунистическом и рабочем движении, ибо, как заявил Охаб, "этими формулировками мы оттолкнули от себя отважных и замечательных югославских товарищей, а. теперь вы отталкиваете и нас, поляков".
Пальмиро Тольятти встал и провозгласил на совещании свои ультраревизионистские положения:
- Дальше углубить линию XX съезда, - сказал он в сущности, - чтобы превратить коммунистические партии в широкие партии масс, открывать новые пути, выдвигать новые лозунги. Теперь, - продолжал он, - требуется большая независимость при определении лозунгов и форм сотрудничества, поэтому мы против единого руководящего центра. Такой центр не был бы полезным для развития индивидуальности каждой партии и для сплочения вокруг нас широких масс, католиков и других.
Сидевшему рядом со мной Жаку Дюкло стало не по себе.
- Я ему дам, - сказал он мне, - я открыто дам ему отпор. Слышишь его, товарищ Энвер, что он мелет?!
- Да, - ответил я Дюкло. - Он высказывает тут то, о чем он думал и что он делал давно.
- В 1945 году, - продолжал гнуть свою линию Тольятти, - мы заявили, что хотели создать новую партию. Мы говорим "новую партию" и не хотим употреблять выражения Ленина "партию нового типа", ибо, если бы мы говорили так, это означало бы допустить тяжкую политическую и теоретическую ошибку, означало бы создать такую коммунистическую партию, которая свела бы на нет традиции социал-демократии. Построй мы партию нового типа, - продолжал Тольятти, - мы оторвали бы партию от народных масс и не смогли бы создать нынешнюю ситуацию, когда наша партия стала великой массовой партией (Сразу же по возвращении в Неаполь из Советского Союза в марте 1944 года, Пальмиро Тольятти навязал партии курс на классовое сотрудничество с буржуазией и ее партиями. В Неаполя Тольятти впервые выдвинул идею и даже платформу того. что он назвал "новой партией масс", отличавшейся по своему классовому составу, по своей идеологии и организационной форме от коммунистической партии ленинского типа.).
После этого и других положений Тольятти страсти разгорелись. Выступил и Жак Дюкло.
- Мы внимательно слушали выступление Тольятти, - сказал он в частности, - однако мы заявляем, что совершенно несогласны с тем, что сказал Тольятти. Его взгляды расчищают путь оппортунизму и ревизионизму.
- Нашим партиям, - возражал Тольятти, - мешали и мешают сектантство и догматизм.
В один момент, с целью угомонить страсти, выступил и Мао Цзэдун на свой манер иносказания и намеков:
- При обсуждении любого гуманного . .. вопроса, - сказал он, - надо идти на бой, но и на примирение. Я имею в виду взаимоотношения между товарищами: когда у нас возникают разногласия, мы должны пригласить друг друга на переговоры. В Паньмыньчжоне мы вели переговоры с американцами, а во Вьетнаме - с французами.
Пустив еще несколько таких фраз, он сел на своего конька:
Имеются люди, - сказал он, - которые являются стопроцентными марксистами, имеются такие, которые являются таковыми на 80 процентов, на 70 процентов, на 50 процентов; причем имеются и марксисты, которые могут быть таковыми только на 10 процентов. И с теми, которые являются десятипроцентными марксистами, мы должны беседовать, потому что от этого нам будет только польза.
Он помолчал, как-то отсутствующим взглядом повел по залу и продолжал:
- Почему бы нам группой в 2-3 человека не собираться в маленькую комнату и беседовать? Отчего нам не беседовать, руководствуясь стремлением к единству? Мы должны бороться обеими руками - одной против ошибающихся, другой - делать уступки.
Суслов, который вынужден был занять "принципиальную" позицию, отметил, что борьба с оппортунизмом и ревизионизмом важна, как важна и борьба с догматизмом, однако "ревизионизм составляет главную опасность, потому что он вносит раскол, нарушает единство" и т.д. и т.п.
Советские хрущевцы заботились лишь о том, чтобы "сохранить единство", держать в узде социалистические страны и коммунистические партии различных стран, поэтому, если они на этот раз "приняли" ряд правильных положений и "отстояли" их, то это они сделали, в первую очередь, под давлением решительной борьбы настоящих марксистов-ленинцев, участвовавших в совещании, но они сделали это также в силу своего стратегического плана. Они отступили, временно сдержались, чтобы перегруппировать силы и взять ревизионистский реванш в будущем.
Наша делегация высказала свое марксистско-ленинское слово по всем поставленным на совещании вопросам, в особенности по вопросам борьбы с современным ревизионизмом, с американским империализмом, как главной угрозы миру и народам; по вопросам путей перехода в социализм, сохранения марксистско-ленинского единства в коммунистическом и рабочем движении, по вопросу" об опыте Октябрьской революции и социалистического строя и т.д.
Ревизионисты отступили вследствие борьбы, которая развернулась на совещании против оппортунистических взглядов на обсуждавшиеся проблемы. В результате, московская Декларация 1957 года получилась вообще хорошим документом.
Ревизионизм, правый оппортунизм, был определен совещанием как главная опасность для международного коммунистического и рабочего движения.
Югославов это взбесило. Они еще до этого имели длительные споры с представителями Хрущева особенно относительно этого положения.
- Чего вы беспокоитесь? - утешали их хрущевцы. - Вас нигде не упоминают. Мы будем говорить о ревизионизме вообще, ни на кого не ссылаясь.
- Да, - отвечали им югославы, - но посмотрите на статьи Энвера Ходжа, которые вы помещаете ив "Правде"! Когда говорит против ревизионизма, Энвер Ходжа имеет в виду нас и называет нас по имени. Но и тогда, когда нас не называют по имени, все нас имеют в виду, поэтому мы не примем участия в совещании и не подпишем декларацию партий социалистических стран.
И они не подписали эту декларацию.
Мао Цзэдун выразил свое глубокое сожаление:
- Они, - сказал он, - не подпишут декларацию 12 партий. Как правило, должно быть 13 стран, но югославские товарищи отказались. Нам нечего заставлять их. Они не подпишут ее. Я говорю, что они через 10 лет подпишут декларацию ( Мао ошибся только в сроке. Не через 10 лет, а через 20 лет в Пекине с югославами действительно была подписана "декларация". Маоисты подписали свое преклонение перед Тито. (Примечание автора.)
В совместно выработанной и принятой совещанием декларации обобщался опыт международного коммунистического движения, отстаивались общие закономерности социалистической революции и социалистического строительства, определялся ряд совместных задач коммунистических и рабочих партий, а также нормы взаимоотношений между ними.
Таким образом, принятие декларации явилось победой революционных, марксистско-ленинских сил. Она представляла, вообще, правильную программу совместной борьбы, предстоящих битв с империализмом и ревизионизмом.
Тем не менее, современные ревизионисты, хотя на время сдержались и подобрали ноги, они не прекращали, да и не намеревались прекратить, свое темное дело. Хрущев использовал московское Совещание 1957 года как средство подготовки почвы для осуществления дальнейшего коварного антикоммунистического плана.
Он чего только не делал, чтобы именем Ленина скрыть свое предательство, поэтому разражался псевдоленинской фразеологией, мобилизовал всех псевдофилософов-либералов, выжидавших момент, чтобы приспособить для ревизионистских линий (которые они вытаскивали из старого социал-демократического арсенала) "ленинские" маски, подходящие для современной обстановки экономического развития, для "нашей эпохи превосходства социализма" и "достижения, особенно Советским Союзом, стадии строительства коммунизма".
Хрущевизм извратил марксизм-ленинизм, объявил его уже преодоленным, поэтому в последующем он объявил преодоленной и фазу диктатуры пролетариата, провозгласив подмену ее "общенародным государством". В то же время Хрущев, будучи последовательным на своем пути предательства, и партию пролетариата должен был подменить "общенародной партией". Следовательно, согласно Хрущеву, Советский Союз переходил "в высшую стадию коммунизма", между тем как в действительности в этой стране еще отставали промышленность и сельское хозяйство, а рынки пустели. Только в заявлениях хрущевцев "Советский Союз переходил в стадию коммунизма", ибо действительность говорила об обратном. Эта страна нуждалась прежде всего и особенно в сильной марксистско-ленинской партии, которая принялась бы за дело воспитания разлагавшегося советского человека и советского общества.
Об этом либеральном блефе Хрущев и его теоретики трезвонили день-деньской. В этом направлении в печати, радио и всей советской пропаганде стали трубить на всех перекрестках; на улицах, на фасадах зданий и промышленных объектов виднелись даже плакаты, на которых крупными буквами было выведено: