Страница:
- Повстанцев нельзя называть контрреволюционерами, так как среди них есть и честные люди. Новое правительство - хорошее и его необходимо поддерживать, чтобы восстановить положение.
- Как вы находите выступления Надя? - спросил его наш посол.
- Неплохие. - ответил Андропов, и, когда наш товарищ сказал, что ему кажется неправильным то, что говорили о Советском Союзе, он ответил:
- Антисоветчина есть, но последнее выступление Надя было неплохим, было не антисоветской направленности. Он старается поддерживать связи с массами. Политбюро - хорошее и пользуется доверием.
Контрреволюционеры орудовали настолько нагло, что самого Андропова и весь персонал посольства вывели на улицу и задержали там целые часы. Мы дали указание нашему послу в Будапеште принять меры по защите посольства и его персонала и установить пулемет у крыльца; в случае, если контрреволюционеры осмелятся посягнуть на посольство, не колеблясь открыть по ним огонь, но, когда наш посол попросил у Андропова оружия для защиты нашего посольства, тот не согласился:
- Мы пользуемся дипломатическим иммунитетом, так что вас никто не тронет.
- Какой там дипломатический иммунитет?! - сказал наш посол. - Они вас вывели на улицу.
- Нет, нет, - ответил ему Андропов. - Если мы дадим вам оружие, это может вызвать инциденты.
- Ну что же, - сказал ему наш представитель, - в таком случае я официально прошу вас от имени албанского правительства.
- Спрошу Москву, - сказал Андропов, а когда наша просьба была отклонена, наш посол заявил ему:
- Ну ладно, только знайте, что мы будем защищаться тем револьвером и теми охотничьими ружьями, которые у нас есть.
Советский посол заперся в посольстве, он не осмеливался высунуть голову. Один ответственный работник венгерского Министерства иностранных дел, которого преследовали бандиты, попросил убежища в нашем посольстве и мы дали ему его. Он сказал нашим товарищам, что был и в советском посольстве, но /там его не приняли.
Советские войска, размещенные в Венгрии, вначале вмешались, но затем отступили по требованию Надя и Кадара, а советское правительство заявило, что оно готово начать переговоры об их выводе из Венгрии. И в то время, как контрреволюционеры неистовствовали, Москва боялась. Хрущев дрожал, не решался вмешаться. Тито выступал королем положения и опорой Имре Надя и даже выстроил войска и готовился к вторжению. Тогда Москва направила в Будапешт подходящего человека, купца Микояна, вместе с петушком Сусловым.
Мы здесь, в Тиране, не преминули выступить. Я позвал советского посла и гневно сказал ему:
- Мы совершенно не осведомлены о том, что происходит в некоторых социалистических странах. Тито и его сообщники причастны к организации контрреволюции в Венгрии. Вы отдаете Венгрию империализму и Тито. Вам надо вмешаться вооруженными силами и fare piazza pulita ( По-итальянски: очистить место) пока не поздно.
Я говорил ему о намерениях Тито и осудил Хрущева за то, что он верил ему, как и Суслова за то, что он верил "самокритике" Имре Надя.
- Вот кем был Имре Надь, - говорю я ему. - Теперь в Венгрии проливается кровь, так что надо выявить виновников.
Он отвечает мне:
- Обстановка сложная, но мы не допустим, чтобы Венгрию взял враг. Ваши соображения я передам Москве.
Известно, что произошло в Венгрии, в частности в Будапеште. Были убиты тысячи людей. Вооруженная внешними силами реакция расстреливала на улицах коммунистов и демократов, женщин и детей, сжигала дома, учреждения и все, что попадало под руку. Целые дни царил разбой. Небольшое сопротивление оказали только отряды госбезопасности Будапешта, тогда как венгерская армия и Венгерская патрия трудящихся были нейтрализованы и ликвидированы. Кадар издал указ о роспуске Венгерской партии трудящихся, чем и показал свое истинное лицо, и провозгласил образование новой партии. Социалистической рабочей партии, которую должны были построить Кадар, Надь и другие.
Советское посольство было окружено танками, а внутри него плели интриги Микоян, Суслов, Андропов и, быть может, и другие.
Реакция во главе с Кадаром и Имре Надем которые сидели в парламенте и проводили время в дискуссиях, продолжали призывать западные капиталистические государства выступить своими вооруженными силами против советских. Наконец, перепуганный Никита Хрущев был вынужден отдать приказ. Советские бронетанковые войска пошли на Будапешт, завязались уличные бои. Интриган Микоян посадил Андропова в танк и послал его в парламент забрать оттуда Кадара, чтобы манипулировать им. И так и произошло. Кадар снова переменил хозяина, снова переменил рубашку, перешел в объятия советских и, под защитой их танков, призвал народ прекратить беспорядки, а контрреволюционеров призвал сложить оружие и сдаться.
Правительству Надя наступил конец. Контрреволюция была подавлена, а Имре Надь нашел убежище в посольстве Тито. Ясно, что он был агентом Тито и мировой реакции. Он пользовался также поддержкой Хрущева, но ускользнул у него из рук, так как хотел зайти и зашел дальше. Целые месяцы Хрущев спорил с Тито в попытках забрать у него Надя, которого, однако, Тито не отдавал, пока они не нашли компромиссное решение - передать его румынам. В то время, когда происходили переговоры с Тито по этой проблеме. Крылов, советский посол в Тиране, попросил нашего мнения: согласны ли мы, чтобы Надь был переведен в Румынию.
- Имре Надь, как об этом мы заявляли и раньше, - ответил я Крылову, предатель, распахнувший в Венгрии двери фашизму. Теперь предлагают перевести в дружескую страну этого изменника, который расстреливал коммунистов, убивал прогрессивных людей, убивал советских солдат и призывал империалистов совершить военную интервенцию. Это большая уступка, и мы несогласны с этим.
После того, как угомонились страсти и были похоронены жертвы венгерской контрреволюции, этого дела особенно рук Тито и Хрущева, Надь был казнен. Это тоже было неправильно, не потому, что Надь не заслуживал казни, нет, дело в том, что его надо было казнить не скрытно и без суда, без публичного изобличения его, как это было сделано. Его надо было судить и казнить публично, на основе законов страны, чьей гражданином он был. А ведь в судебном процессе, конечно, не были заинтересованы ни Хрущев, ни Кадар, ни Тито, так как Надь мог вывести на чистую воду всю подноготную тех, кто управлял нитями контрреволюционного заговора.
Позднее, когда контрреволюция в Венгрии была уже подавлена, появилось много фактов, доказавших совиновность советских руководителей в венгерских событиях. Мы, конечно, подозревали, что советские играли известную роль, особенно в снятии Ракоши, в поддержке Надя и т.д. Однако в то время мы не знали в точности, как проходило сообщничество между Хрущевым и Тито, мы также не знали о тайных встречах Хрущева и Маленкова с Тито на Брионах. Все это стало известно позднее, и мы выразили свои возражения против подобных действий советских.
Несколько дней спустя после установления порядка в Венгрии советское руководство ознакомило нас с перепиской, которую оно имело с югославским руководством в связи с венгерским вопросом. Факты, раскрывавшиеся в этих документах, вызвали у нас глубокое беспокойство, так как проблемы были серьезные и критические. Интересы социализма и коммунистического движения требовали тогда ограждения Советского Союза от натиска империализма и реакции, сохранения нашего единства. С другой стороны, наша партия не могла не сказать свое слово относительно этих атимарксистских действий советского руководства. Поэтому надо было все глубоко и хорошо взвесить и обдумать с учетом интересов нашей партии, нашей страны, революции и социализма. Так мы подошли к этим вопросам, наши соображения мы высказали советским руководителям в товарищеском тоне с тем, чтобы все оставалось и было исправлено между нами.
В те дни, получив письма, я вызвал Крылова.
- Я пригласил вас, - сказал я ему, - чтобы выяснить некоторые вопросы, возникающие из этих писем. Прежде всего я хочу сказать вам, что мы находим неприемлемыми намеки Тито на "некоторых плохих людей", под которыми здесь он явно подразумевает руководство нашей партии. Это нас не удивляет, ибо мы привыкли к выпадам Тито. Нас очень удивляет тот факт, что в ответе Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза мы не видим четкой позиции в связи с этими инсинуациями Тито. Можете ли вы сказать что-либо об этом?
- Мне нечего сказать об этом! - ответил мне Крылов, верный своему манеру немого.
Тогда я сказал далее:
- Тито надо было сказать прямо, что мы не плохие люди и враги социализма, как он утверждает. Мы марксисты-ленинцы, мы люди твердые, преисполненные решимости до конца бороться за дело социализма. Тито же, напротив, является врагом революции и социализма. А это подтверждается множеством фактов.
Крылов молчал, а я в продолжение своей беседы особо остановился на другой проблеме, которая привлекала наше внимание в этих письмах: "Вы, -писал Хрущев Тито, -были вполне довольны тем, что Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза еще летом этого года, в связи с удалением Ракоши стремился к тому, чтобы Кадар стал первым секретарем".
С другой стороны, письмо ясно говорило об их сотрудничестве не только перед октябрьскими событиями, но и в ходе их, а также о том, что это сотрудничество конкретизировалось в плане, состряпанном во время секретных переговоров на Брионах. Эти действия советских руководителей были для нас неприемлемыми. По нашему мнению, титовцы продолжали вести свою агентурную и раскольническую деятельность, а это было очевидно особенно в Венгрии. Об этом своем убеждении мы уже уведомили руководство Советского Союза.
В связи с этим вопросом я задал Крылову вопрос:
- Нам не ясно: где был сформирован Центральный Комитет Венгерской партии трудящихся, в Будапеште или в Крыму?
Крылову, конечно, не понравился этот вопрос, и он, не торопясь с ответом, сказал:
- Видимо, дело обстоит так: венгерские товарищи поехали в Крым и поговорили с нашими товарищами. Там был поставлен вопрос о том, кому поручить руководство. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза сказал им, что "целесообразно будет избрать Кадара".
- Значит, руководство Коммунистической партии Советского Союза было не за Герэ, а за Кадара? -- продолжал я.
- Из письма так получается. - ответил Крылов.
- Кроме того, - отметил я, - и правительство Кадара было сформировано при тесном сотрудничестве между вашим руководством и Тито, да?
- Да, - вынужден был согласиться Крылов, - видимо, это так.
В продолжение беседы, сказав ему о тревоге, вызванной в нашей партии венгерскими событиями, я отметил советскому послу:
- Единодушное мнение нашего Политбюро таково, что эти действия членов Президиума Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, обсуждающих с Тито вопрос о составе руководства партии и государства Венгрии, неправильны. Наши взгляды на все эти вопросы хорошо известны советскому руководству, так как мы информировали его. Разве это не так?
- Да, это так,- ответил Крылов.
- Передавали ли вы Москве все наши взгляды?
- Да, - ответил он, - передавал. В заключение этой беседы, будто мимоходом, советский посол спросил:
- Суд над Дали Ндреу проведете? Этот вопрос, конечно, не был задан мимоходом. По всей видимости, судебный процесс и разоблачение агентуры югославских ревизионистов Лири Геги и Дали Ндреу были не по нутру советским.
- Судебный процесс подготовлен и состоится, - сказал я Крылову, - так как они предатели и агенты. Дали Ндреу и Лири Гега, провалившись в своих попытках осуществить заговор против нашей партии и нашего государства, понимая, что им предстоит держать ответ за свою агентурную деятельность, попытались сбежать и были пойманы вблизи нашей государственной границы. Их враждебная деятельность уже полностью доказана и они сами признались в ней. И если Тито будет продолжать свою вражескую деятельность, мы предадим огласке правду об этих агентах, доказывая ее фактами и магнитофонной записью. Мы думаем, что больше нельзя терпеть титовцев, которые, с одной стороны, пытаются вонзить нам нож, тогда как с другой - обвиняют нас.
- Понимаю ваше положение, - процедил Крылов и ушел поджавши хвост.
Явления, аналогичные венгерским, имели место и в Польше почти в одно и то же время, хотя там события не приняли тех размеров и того драматичного оборота, которые они приняли в Венгрии. В Польше также под руководством Объединенной рабочей партии была установлена диктатура пролетариата, но там, несмотря на помощь, которую оказывал Советский Союз, социализм не развивался нужными темпами. Пока бразды правления находились в руках Берута, а партия стояла на правильных позициях, в социалистическом развитии страны были достигнуты успехи. Однако первые реформы и первые мероприятия, которые были проведены там, не были доведены до конца, классовая борьба не развивалась в должной мере. Рос пролетариат, развивалась промышленность, прилагались усилия к распространению марксистских идей в массах, но буржуазные элементы де-факто сохранили многие из своих господствующих позиций. В деревне не была проведена аграрная реформа, коллективизация осталась на полпути, а в завершение всего этого Гомулка объявил нерентабельными кооперативы и государственные фермы и потворствовал росту кулачества в польской деревне.
Как и в Венгрии, Восточной Германии, Румынии и других странах, партия в Польше была образована в результате механического слияния буржуазных, так называемых рабочих, партий. (Эта партия была создана в 1942 году. В нее вступили левые элементы Польской социалистической партии и в основном элементы, оставшиеся из бывшей Коммунистической рабочей партии Польши. Эта последняя также возникла в декабре 1918 года в результате объединения двух польских рабочих партий: Социал-демократии Королевства Польского и Литвы и Польской социалистической партии - девицы. В 1925 году была переименована в Коммунистическую партию Польши. Была распущена в 1938 году). Быть может, это и было необходимо для сплочения пролетариата под руководством одной единственной партии, однако такому объединению должна была предшествовать большая идеологическая, политическая и организационная работа, с тем чтобы бывшие члены других партий не только ассимилировались, но и, - а это самое главное - основательно воспитывались на марксистско-ленинских идеологических и организационных нормах. Но это не было сделано ни в Польше, ни в Венгрии и ни в других странах, и фактически получилось так, что члены буржуазных партий переименовались, стали "коммунистами", сохраняя, однако, свои старые взгляды, свое старое мировоззрение. Таким образом, партии пролетариата не только не окрепли, но, напротив, ослабли, так как в них запустили свои корни такие социал-демократы и оппортунисты, как Циранкевич, Марошан, Гротеволь и др. со своими взглядами.
В Польше, кроме этого, был налицо еще другой фактор, сказавшийся на контрреволюционных выступлениях: старая ненависть польского народа к царской России. Благодаря работе реакции внутри партии и вне ее, старая ненависть, которая в прошлом была вполне оправданной, теперь обратилась против Советского Союза, против советского народа, который, правду говоря, проливал кровь за освобождение Польши. Польская буржуазия, которая не получила надлежащего удара, всячески возбуждала националистские и шовинистические настроения против Советского Союза.
После смерти Берута все это проявлялось еще более открыто, более открыто проявлялись также слабости партии и диктатуры пролетариата в Польше. Итак, то из-за недостатков в работе, то в результате усилий реакции, церкви, Гомулки и Циранкевича, то из-за вмешательства хрущевцев произошли июньские волнения 1956 года, как и события, имевшие место в последующем. Конечно, смерть Берута создала подходящие условия для осуществления планов контрреволюции. Берута я знал давно, с тех пор как я посетил Варшаву. Это был зрелый, опытный, отзывчивый, спокойный товарищ. Хотя я по возрасту был моложе его, он обошелся со мною так хорошо и так по-товарищески, что мне никогда не забыть его присутствие. И тогда, когда я встречался с ним на совещаниях, в Москве, я, беседуя с ним, испытывал особое удовольствие. Он внимательно слушал меня, когда я рассказывал ему о нашем народе, о нашем положении. Он был откровенным, справедливым и приципиальным.
В последний раз я встретился с ним в Москве, когда проводил свою работу XX съезд КПСС.
Незадолго да его смерти Берут, его жена, я и Неджмие заняли вместе ложу в "Малом Театре", чтобы .посмотреть пьесу, посвященную Ленинградскому революционному флоту.
В антракте, в маленькой комнате за сценой, между нами состоялась сердечная беседа. Мы заговорили, в частности, о Коминтерне, так как в то время к нам зашел еще болгарин Ганев, и оба они с Берутом поделились со мной своими воспоминаниями о своих встречах в Софии, куда Берут был послан подпольно по делам.
Немного времени спустя после этой встречи страшная весть: Берут скончался... и он как Готвальд... "от насморка". Большое горе и чудо!
Мы поехали в Варшаву и похоронили его; это было в начале марта 1956 года. Перед гробом Берута было произнесено много речей - Хрущевым, Циранкевичем, Охабом, Чжу Дэ и др. Выступил и Вукманович Темпо, который приехал принять участие в похоронах как посланец Белграда. Представитель титовцев и здесь улучил случай выдвинуть ревизионистские лозунги и выразить свое удовольствие по поводу новых "возможностей и перспектив", только что открытых XX съездом.
- Берут ушел от нас в такой момент, когда уже открылись возможности и перспективы для сотрудничества и дружбы между всеми социалистическими движениями, для осуществления идей Октября разными путями, - сказал Темпо и призвал двинуться дальше по пути, открытому "постоянными действиями". Между тем как ораторы выступали один за другим, я смотрел, как недалеко от меня, прислонившись к дереву, Никита Хрущев был поглощен разговором с Вандой Василевской. По всей вероятности, он занимался сделками перед трупом Берута, которого клали в могилу.
Несколько месяцев спустя после этих горьких событий начала 1956 года, Польша была охвачена смятением и хаосом, попахивавшими контрреволюцией.
События, происшедшие в Польше, как две капли воды были похожи на венгерские события. Выступления познаньских рабочих начались до начала венгерской контрреволюции, но фактически оба этих контрреволюционных движения созрели в одно и то же время, в одних и тех же ситуациях и вдохновлялись одними и теми же мотивами. Не буду подробно описывать события, так как они известны, но любопытно отметить аналогию фактов в этих странах, странную параллель в развитии контрреволюции в Польше и Венгрии.
И в Польше, и в Венгрии были сменены руководители: в одной стране руководитель - Берут - умер (в Москве), в другой - Ракоши -.- был снят (дело рук Москвы); в Венгрии были реабилитированы Райк, Надь, Кадар; в Польше Гомулка, Спыхальский, Моравский, Лога-Совиньский и еще целый караван предателей; там на сцену выступил Миндсенти, здесь - Вышинский.
Более показательным было идейное и духовное тождество этих событий. Как в Польше, так и в Венгрии события развертывались под эгидой XX съезда, под лозунгами "демократизации", либерализации и реабилитации. Хрущевцы играли в ходе событий в обеих этих странах активную, причем подлую, контрреволюционную роль. Титовцы также оказывали свое воздействие на Польшу, может, не так непосредственно, как в Венгрии, но идеи самоуправления и "национальных путей к социализму", "рабочие советы", нашедшие место в Польше, были, конечно, вдохновлены югославским "специфическим социализмом".
Июньские события в Познани явились контрреволюционным движением, побужденным реакцией, которая воспользовалась экономическими трудностями и ошибками, допущенными в Польше партией в области экономического развития. Эти выступления были подавлены, не получив размеров венгерских событий, однако они имели глубокие последствия в дальнейшем ходе событий. В Польше реакция нашла своего Надя - это был Владислав Гомулка, враг, выпущенный из тюрьмы и сразу ставший первым секретарем партии. Гомулка, который некоторое время был генеральным секретарем Польской рабочей партии, был осужден за свои правооппортунистические и националистские взгляды, которые были очень сходными с линией, проводившейся группой Тито, тогда уже разоблаченной Информбюро. Когда в 1948 году состоялся объединительный съезд рабочей и социалистической партии. Берут и другие руководители, как и делегаты разоблачили и осудили взгляды Гомулки. Наша партия послала на этот съезд своего представителя, и он, вернувшись в Албанию, рассказывал нам о наглом и упрямом поведении Гомулки на съезде. Гомулка был разоблачен, но тем не менее, как было указано, "ему вновь протянули руку" и он был избран в Центральный Комитет. Как говорил нашему товарищу сопровождавший его поляк, Гомулка в те дни имел долгую беседу tete-a-tete (По-французски: с глазу на глаз). с Пономарен-ко, секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, который присутствовал на съезде, и, по всей видимости, Пономаренко убедил Гомулку выступить с самокритикой. Однако время показало, что он не отказался от своих убеждений и впоследствии был осужден также за антигосударственную деятельность.
Когда началась кампания реабилитации, сторонники Гомулки стали оказывать давление на партийное руководство, чтобы вывести и Гомулку чистым из воды. Но он был политически и идеологически слишком дискредитирован, поэтому на этом пути стояли преграды. За несколько месяцев до того, как Гомулка снова пришел во главе партии в Польше, Охаб "торжественно" заявлял, что, хотя Владислав Гомулка и был выпущен из тюрьмы, "это отнюдь не меняет правильной сущности политической и идеологической борьбы, которую партия вела против взглядов Гомулки".
Ликвидировав Берута, Хрущев пришел на помощь Охабу, Завадскому, Замбровскому, как и другим элементам, таким как Циранкевич, однако семена раздора и раскола вошли глубоко и стали давать себя знать. Гомулка и его сторонники орудовали, им удалось прийти к власти. Хрущевцы оказались в затруднительном положении: они должны были держать в узде Польшу; тапи militari (По-латински: военная рука), их политика и идеология отвечали этому императиву. Хрущев бросил старых друзей и обратился лицом к Гомулке, который не так уж повиновался диктату Хрущева.
Приход Гомулки к власти убедил нас в том, что события в Польше развертывались в ущерб социализму. Мы не только были в курсе темного прошлого Гомулки, но и были в состоянии судить о нем также по лозунгам, которые он выдвигал, и по речам, которые он произносил. Он пришел к власти под определенными лозунгами "за подлинную независимость Польши" и "за дальнейшую демократизацию страны". В своей речи перед избранием на пост первого секретаря, он стал угрожать советским, заявляя, что "мы постоим за себя", причем, насколько нам известно, в Польше имели место даже столкновения между польскими и советскими воинскими частями. В целом события в Польше, как и в Венгрии; проходили под антисоветскими лозунгами. Гомулка также был антисоветчиком, он, конечно, выступал против Советского Союза времен Сталина, но теперь также хотел быть свободным от ярма, которое хрущевцы готовили странам социалистического лагеря. Как бы то ни было, он формально говорил о дружбе с Советским Союзом и "осуждал" антисоветские лозунги. Что же касается пребывания советских войск в Польше, на это он смотрел положительно, и это делал в непосредственных национальных интересах, так как опасался возможного нападения со стороны Западной Германии, которая никак не признавала границу по Одеру-Нейсе.
Ревизионист Гомулка проявлял настолько беспримерную надменность, что я счел нужным на некоторые его действия указать Хрущеву, когда я встретился с ним в Ялте. Мы сидели в тенте на гальках у берега моря, и Хрущев, выслушав меня, признал меня правым и сказал дословно: "Гомулка является настоящим фашистом". Однако оба контрреволюционера позднее договорились и были сладкогласными и сладкоречивыми друг с другом. Расхождения и противоречия смягчились.
Выступление Гомулки на пленуме Центрального Комитета, избавшем его первым секретарем, явилось "программным" выступлением ревизиониста. Он подверг критике линию, проводившуюся до того времени в промышленности и сельском хозяйстве, изобразил кооперативную систему в деревне и государственные фермы в черном свете и объявил их нерентабельными. Эти взгляды мы квалифицировали как антимарксистсколенинские. В Польше, быть может, были допущены ошибки в деле коллективизации и развития сельскохозяйственных кооперативов, но ведь виновна в этом не кооперативная система. Она уже доказала свою жизненную силу, как единственный путь социалистического строительства в деревне в Советском Союзе, в других социалистических странах, в том числе и у нас. Гомулка начал бряцать мечом налево и направо против "нарушений законности", против "культа личности", против Сталина, против Берута (хотя его он и не упомянул по имени), против руководителей социалистических стран, которых он называл сателлитами Сталина. Гомулка взял под защиту контрреволюционные выступления в Познани. "Познаньские рабочие, - заявил Гомулка на VIII пленуме в октябре 1956 года, - протестовали не против социализма, а против отрицательных явлений, распространившихся в нашей общественной системе. Попытка представить прискорбную трагедию Познани как дело рук империалистической агентуры и империалистических провокаторов была политически весьма наивной. Причины надо искать в партийном и государственном руководстве".
- Как вы находите выступления Надя? - спросил его наш посол.
- Неплохие. - ответил Андропов, и, когда наш товарищ сказал, что ему кажется неправильным то, что говорили о Советском Союзе, он ответил:
- Антисоветчина есть, но последнее выступление Надя было неплохим, было не антисоветской направленности. Он старается поддерживать связи с массами. Политбюро - хорошее и пользуется доверием.
Контрреволюционеры орудовали настолько нагло, что самого Андропова и весь персонал посольства вывели на улицу и задержали там целые часы. Мы дали указание нашему послу в Будапеште принять меры по защите посольства и его персонала и установить пулемет у крыльца; в случае, если контрреволюционеры осмелятся посягнуть на посольство, не колеблясь открыть по ним огонь, но, когда наш посол попросил у Андропова оружия для защиты нашего посольства, тот не согласился:
- Мы пользуемся дипломатическим иммунитетом, так что вас никто не тронет.
- Какой там дипломатический иммунитет?! - сказал наш посол. - Они вас вывели на улицу.
- Нет, нет, - ответил ему Андропов. - Если мы дадим вам оружие, это может вызвать инциденты.
- Ну что же, - сказал ему наш представитель, - в таком случае я официально прошу вас от имени албанского правительства.
- Спрошу Москву, - сказал Андропов, а когда наша просьба была отклонена, наш посол заявил ему:
- Ну ладно, только знайте, что мы будем защищаться тем револьвером и теми охотничьими ружьями, которые у нас есть.
Советский посол заперся в посольстве, он не осмеливался высунуть голову. Один ответственный работник венгерского Министерства иностранных дел, которого преследовали бандиты, попросил убежища в нашем посольстве и мы дали ему его. Он сказал нашим товарищам, что был и в советском посольстве, но /там его не приняли.
Советские войска, размещенные в Венгрии, вначале вмешались, но затем отступили по требованию Надя и Кадара, а советское правительство заявило, что оно готово начать переговоры об их выводе из Венгрии. И в то время, как контрреволюционеры неистовствовали, Москва боялась. Хрущев дрожал, не решался вмешаться. Тито выступал королем положения и опорой Имре Надя и даже выстроил войска и готовился к вторжению. Тогда Москва направила в Будапешт подходящего человека, купца Микояна, вместе с петушком Сусловым.
Мы здесь, в Тиране, не преминули выступить. Я позвал советского посла и гневно сказал ему:
- Мы совершенно не осведомлены о том, что происходит в некоторых социалистических странах. Тито и его сообщники причастны к организации контрреволюции в Венгрии. Вы отдаете Венгрию империализму и Тито. Вам надо вмешаться вооруженными силами и fare piazza pulita ( По-итальянски: очистить место) пока не поздно.
Я говорил ему о намерениях Тито и осудил Хрущева за то, что он верил ему, как и Суслова за то, что он верил "самокритике" Имре Надя.
- Вот кем был Имре Надь, - говорю я ему. - Теперь в Венгрии проливается кровь, так что надо выявить виновников.
Он отвечает мне:
- Обстановка сложная, но мы не допустим, чтобы Венгрию взял враг. Ваши соображения я передам Москве.
Известно, что произошло в Венгрии, в частности в Будапеште. Были убиты тысячи людей. Вооруженная внешними силами реакция расстреливала на улицах коммунистов и демократов, женщин и детей, сжигала дома, учреждения и все, что попадало под руку. Целые дни царил разбой. Небольшое сопротивление оказали только отряды госбезопасности Будапешта, тогда как венгерская армия и Венгерская патрия трудящихся были нейтрализованы и ликвидированы. Кадар издал указ о роспуске Венгерской партии трудящихся, чем и показал свое истинное лицо, и провозгласил образование новой партии. Социалистической рабочей партии, которую должны были построить Кадар, Надь и другие.
Советское посольство было окружено танками, а внутри него плели интриги Микоян, Суслов, Андропов и, быть может, и другие.
Реакция во главе с Кадаром и Имре Надем которые сидели в парламенте и проводили время в дискуссиях, продолжали призывать западные капиталистические государства выступить своими вооруженными силами против советских. Наконец, перепуганный Никита Хрущев был вынужден отдать приказ. Советские бронетанковые войска пошли на Будапешт, завязались уличные бои. Интриган Микоян посадил Андропова в танк и послал его в парламент забрать оттуда Кадара, чтобы манипулировать им. И так и произошло. Кадар снова переменил хозяина, снова переменил рубашку, перешел в объятия советских и, под защитой их танков, призвал народ прекратить беспорядки, а контрреволюционеров призвал сложить оружие и сдаться.
Правительству Надя наступил конец. Контрреволюция была подавлена, а Имре Надь нашел убежище в посольстве Тито. Ясно, что он был агентом Тито и мировой реакции. Он пользовался также поддержкой Хрущева, но ускользнул у него из рук, так как хотел зайти и зашел дальше. Целые месяцы Хрущев спорил с Тито в попытках забрать у него Надя, которого, однако, Тито не отдавал, пока они не нашли компромиссное решение - передать его румынам. В то время, когда происходили переговоры с Тито по этой проблеме. Крылов, советский посол в Тиране, попросил нашего мнения: согласны ли мы, чтобы Надь был переведен в Румынию.
- Имре Надь, как об этом мы заявляли и раньше, - ответил я Крылову, предатель, распахнувший в Венгрии двери фашизму. Теперь предлагают перевести в дружескую страну этого изменника, который расстреливал коммунистов, убивал прогрессивных людей, убивал советских солдат и призывал империалистов совершить военную интервенцию. Это большая уступка, и мы несогласны с этим.
После того, как угомонились страсти и были похоронены жертвы венгерской контрреволюции, этого дела особенно рук Тито и Хрущева, Надь был казнен. Это тоже было неправильно, не потому, что Надь не заслуживал казни, нет, дело в том, что его надо было казнить не скрытно и без суда, без публичного изобличения его, как это было сделано. Его надо было судить и казнить публично, на основе законов страны, чьей гражданином он был. А ведь в судебном процессе, конечно, не были заинтересованы ни Хрущев, ни Кадар, ни Тито, так как Надь мог вывести на чистую воду всю подноготную тех, кто управлял нитями контрреволюционного заговора.
Позднее, когда контрреволюция в Венгрии была уже подавлена, появилось много фактов, доказавших совиновность советских руководителей в венгерских событиях. Мы, конечно, подозревали, что советские играли известную роль, особенно в снятии Ракоши, в поддержке Надя и т.д. Однако в то время мы не знали в точности, как проходило сообщничество между Хрущевым и Тито, мы также не знали о тайных встречах Хрущева и Маленкова с Тито на Брионах. Все это стало известно позднее, и мы выразили свои возражения против подобных действий советских.
Несколько дней спустя после установления порядка в Венгрии советское руководство ознакомило нас с перепиской, которую оно имело с югославским руководством в связи с венгерским вопросом. Факты, раскрывавшиеся в этих документах, вызвали у нас глубокое беспокойство, так как проблемы были серьезные и критические. Интересы социализма и коммунистического движения требовали тогда ограждения Советского Союза от натиска империализма и реакции, сохранения нашего единства. С другой стороны, наша партия не могла не сказать свое слово относительно этих атимарксистских действий советского руководства. Поэтому надо было все глубоко и хорошо взвесить и обдумать с учетом интересов нашей партии, нашей страны, революции и социализма. Так мы подошли к этим вопросам, наши соображения мы высказали советским руководителям в товарищеском тоне с тем, чтобы все оставалось и было исправлено между нами.
В те дни, получив письма, я вызвал Крылова.
- Я пригласил вас, - сказал я ему, - чтобы выяснить некоторые вопросы, возникающие из этих писем. Прежде всего я хочу сказать вам, что мы находим неприемлемыми намеки Тито на "некоторых плохих людей", под которыми здесь он явно подразумевает руководство нашей партии. Это нас не удивляет, ибо мы привыкли к выпадам Тито. Нас очень удивляет тот факт, что в ответе Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза мы не видим четкой позиции в связи с этими инсинуациями Тито. Можете ли вы сказать что-либо об этом?
- Мне нечего сказать об этом! - ответил мне Крылов, верный своему манеру немого.
Тогда я сказал далее:
- Тито надо было сказать прямо, что мы не плохие люди и враги социализма, как он утверждает. Мы марксисты-ленинцы, мы люди твердые, преисполненные решимости до конца бороться за дело социализма. Тито же, напротив, является врагом революции и социализма. А это подтверждается множеством фактов.
Крылов молчал, а я в продолжение своей беседы особо остановился на другой проблеме, которая привлекала наше внимание в этих письмах: "Вы, -писал Хрущев Тито, -были вполне довольны тем, что Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза еще летом этого года, в связи с удалением Ракоши стремился к тому, чтобы Кадар стал первым секретарем".
С другой стороны, письмо ясно говорило об их сотрудничестве не только перед октябрьскими событиями, но и в ходе их, а также о том, что это сотрудничество конкретизировалось в плане, состряпанном во время секретных переговоров на Брионах. Эти действия советских руководителей были для нас неприемлемыми. По нашему мнению, титовцы продолжали вести свою агентурную и раскольническую деятельность, а это было очевидно особенно в Венгрии. Об этом своем убеждении мы уже уведомили руководство Советского Союза.
В связи с этим вопросом я задал Крылову вопрос:
- Нам не ясно: где был сформирован Центральный Комитет Венгерской партии трудящихся, в Будапеште или в Крыму?
Крылову, конечно, не понравился этот вопрос, и он, не торопясь с ответом, сказал:
- Видимо, дело обстоит так: венгерские товарищи поехали в Крым и поговорили с нашими товарищами. Там был поставлен вопрос о том, кому поручить руководство. Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза сказал им, что "целесообразно будет избрать Кадара".
- Значит, руководство Коммунистической партии Советского Союза было не за Герэ, а за Кадара? -- продолжал я.
- Из письма так получается. - ответил Крылов.
- Кроме того, - отметил я, - и правительство Кадара было сформировано при тесном сотрудничестве между вашим руководством и Тито, да?
- Да, - вынужден был согласиться Крылов, - видимо, это так.
В продолжение беседы, сказав ему о тревоге, вызванной в нашей партии венгерскими событиями, я отметил советскому послу:
- Единодушное мнение нашего Политбюро таково, что эти действия членов Президиума Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, обсуждающих с Тито вопрос о составе руководства партии и государства Венгрии, неправильны. Наши взгляды на все эти вопросы хорошо известны советскому руководству, так как мы информировали его. Разве это не так?
- Да, это так,- ответил Крылов.
- Передавали ли вы Москве все наши взгляды?
- Да, - ответил он, - передавал. В заключение этой беседы, будто мимоходом, советский посол спросил:
- Суд над Дали Ндреу проведете? Этот вопрос, конечно, не был задан мимоходом. По всей видимости, судебный процесс и разоблачение агентуры югославских ревизионистов Лири Геги и Дали Ндреу были не по нутру советским.
- Судебный процесс подготовлен и состоится, - сказал я Крылову, - так как они предатели и агенты. Дали Ндреу и Лири Гега, провалившись в своих попытках осуществить заговор против нашей партии и нашего государства, понимая, что им предстоит держать ответ за свою агентурную деятельность, попытались сбежать и были пойманы вблизи нашей государственной границы. Их враждебная деятельность уже полностью доказана и они сами признались в ней. И если Тито будет продолжать свою вражескую деятельность, мы предадим огласке правду об этих агентах, доказывая ее фактами и магнитофонной записью. Мы думаем, что больше нельзя терпеть титовцев, которые, с одной стороны, пытаются вонзить нам нож, тогда как с другой - обвиняют нас.
- Понимаю ваше положение, - процедил Крылов и ушел поджавши хвост.
Явления, аналогичные венгерским, имели место и в Польше почти в одно и то же время, хотя там события не приняли тех размеров и того драматичного оборота, которые они приняли в Венгрии. В Польше также под руководством Объединенной рабочей партии была установлена диктатура пролетариата, но там, несмотря на помощь, которую оказывал Советский Союз, социализм не развивался нужными темпами. Пока бразды правления находились в руках Берута, а партия стояла на правильных позициях, в социалистическом развитии страны были достигнуты успехи. Однако первые реформы и первые мероприятия, которые были проведены там, не были доведены до конца, классовая борьба не развивалась в должной мере. Рос пролетариат, развивалась промышленность, прилагались усилия к распространению марксистских идей в массах, но буржуазные элементы де-факто сохранили многие из своих господствующих позиций. В деревне не была проведена аграрная реформа, коллективизация осталась на полпути, а в завершение всего этого Гомулка объявил нерентабельными кооперативы и государственные фермы и потворствовал росту кулачества в польской деревне.
Как и в Венгрии, Восточной Германии, Румынии и других странах, партия в Польше была образована в результате механического слияния буржуазных, так называемых рабочих, партий. (Эта партия была создана в 1942 году. В нее вступили левые элементы Польской социалистической партии и в основном элементы, оставшиеся из бывшей Коммунистической рабочей партии Польши. Эта последняя также возникла в декабре 1918 года в результате объединения двух польских рабочих партий: Социал-демократии Королевства Польского и Литвы и Польской социалистической партии - девицы. В 1925 году была переименована в Коммунистическую партию Польши. Была распущена в 1938 году). Быть может, это и было необходимо для сплочения пролетариата под руководством одной единственной партии, однако такому объединению должна была предшествовать большая идеологическая, политическая и организационная работа, с тем чтобы бывшие члены других партий не только ассимилировались, но и, - а это самое главное - основательно воспитывались на марксистско-ленинских идеологических и организационных нормах. Но это не было сделано ни в Польше, ни в Венгрии и ни в других странах, и фактически получилось так, что члены буржуазных партий переименовались, стали "коммунистами", сохраняя, однако, свои старые взгляды, свое старое мировоззрение. Таким образом, партии пролетариата не только не окрепли, но, напротив, ослабли, так как в них запустили свои корни такие социал-демократы и оппортунисты, как Циранкевич, Марошан, Гротеволь и др. со своими взглядами.
В Польше, кроме этого, был налицо еще другой фактор, сказавшийся на контрреволюционных выступлениях: старая ненависть польского народа к царской России. Благодаря работе реакции внутри партии и вне ее, старая ненависть, которая в прошлом была вполне оправданной, теперь обратилась против Советского Союза, против советского народа, который, правду говоря, проливал кровь за освобождение Польши. Польская буржуазия, которая не получила надлежащего удара, всячески возбуждала националистские и шовинистические настроения против Советского Союза.
После смерти Берута все это проявлялось еще более открыто, более открыто проявлялись также слабости партии и диктатуры пролетариата в Польше. Итак, то из-за недостатков в работе, то в результате усилий реакции, церкви, Гомулки и Циранкевича, то из-за вмешательства хрущевцев произошли июньские волнения 1956 года, как и события, имевшие место в последующем. Конечно, смерть Берута создала подходящие условия для осуществления планов контрреволюции. Берута я знал давно, с тех пор как я посетил Варшаву. Это был зрелый, опытный, отзывчивый, спокойный товарищ. Хотя я по возрасту был моложе его, он обошелся со мною так хорошо и так по-товарищески, что мне никогда не забыть его присутствие. И тогда, когда я встречался с ним на совещаниях, в Москве, я, беседуя с ним, испытывал особое удовольствие. Он внимательно слушал меня, когда я рассказывал ему о нашем народе, о нашем положении. Он был откровенным, справедливым и приципиальным.
В последний раз я встретился с ним в Москве, когда проводил свою работу XX съезд КПСС.
Незадолго да его смерти Берут, его жена, я и Неджмие заняли вместе ложу в "Малом Театре", чтобы .посмотреть пьесу, посвященную Ленинградскому революционному флоту.
В антракте, в маленькой комнате за сценой, между нами состоялась сердечная беседа. Мы заговорили, в частности, о Коминтерне, так как в то время к нам зашел еще болгарин Ганев, и оба они с Берутом поделились со мной своими воспоминаниями о своих встречах в Софии, куда Берут был послан подпольно по делам.
Немного времени спустя после этой встречи страшная весть: Берут скончался... и он как Готвальд... "от насморка". Большое горе и чудо!
Мы поехали в Варшаву и похоронили его; это было в начале марта 1956 года. Перед гробом Берута было произнесено много речей - Хрущевым, Циранкевичем, Охабом, Чжу Дэ и др. Выступил и Вукманович Темпо, который приехал принять участие в похоронах как посланец Белграда. Представитель титовцев и здесь улучил случай выдвинуть ревизионистские лозунги и выразить свое удовольствие по поводу новых "возможностей и перспектив", только что открытых XX съездом.
- Берут ушел от нас в такой момент, когда уже открылись возможности и перспективы для сотрудничества и дружбы между всеми социалистическими движениями, для осуществления идей Октября разными путями, - сказал Темпо и призвал двинуться дальше по пути, открытому "постоянными действиями". Между тем как ораторы выступали один за другим, я смотрел, как недалеко от меня, прислонившись к дереву, Никита Хрущев был поглощен разговором с Вандой Василевской. По всей вероятности, он занимался сделками перед трупом Берута, которого клали в могилу.
Несколько месяцев спустя после этих горьких событий начала 1956 года, Польша была охвачена смятением и хаосом, попахивавшими контрреволюцией.
События, происшедшие в Польше, как две капли воды были похожи на венгерские события. Выступления познаньских рабочих начались до начала венгерской контрреволюции, но фактически оба этих контрреволюционных движения созрели в одно и то же время, в одних и тех же ситуациях и вдохновлялись одними и теми же мотивами. Не буду подробно описывать события, так как они известны, но любопытно отметить аналогию фактов в этих странах, странную параллель в развитии контрреволюции в Польше и Венгрии.
И в Польше, и в Венгрии были сменены руководители: в одной стране руководитель - Берут - умер (в Москве), в другой - Ракоши -.- был снят (дело рук Москвы); в Венгрии были реабилитированы Райк, Надь, Кадар; в Польше Гомулка, Спыхальский, Моравский, Лога-Совиньский и еще целый караван предателей; там на сцену выступил Миндсенти, здесь - Вышинский.
Более показательным было идейное и духовное тождество этих событий. Как в Польше, так и в Венгрии события развертывались под эгидой XX съезда, под лозунгами "демократизации", либерализации и реабилитации. Хрущевцы играли в ходе событий в обеих этих странах активную, причем подлую, контрреволюционную роль. Титовцы также оказывали свое воздействие на Польшу, может, не так непосредственно, как в Венгрии, но идеи самоуправления и "национальных путей к социализму", "рабочие советы", нашедшие место в Польше, были, конечно, вдохновлены югославским "специфическим социализмом".
Июньские события в Познани явились контрреволюционным движением, побужденным реакцией, которая воспользовалась экономическими трудностями и ошибками, допущенными в Польше партией в области экономического развития. Эти выступления были подавлены, не получив размеров венгерских событий, однако они имели глубокие последствия в дальнейшем ходе событий. В Польше реакция нашла своего Надя - это был Владислав Гомулка, враг, выпущенный из тюрьмы и сразу ставший первым секретарем партии. Гомулка, который некоторое время был генеральным секретарем Польской рабочей партии, был осужден за свои правооппортунистические и националистские взгляды, которые были очень сходными с линией, проводившейся группой Тито, тогда уже разоблаченной Информбюро. Когда в 1948 году состоялся объединительный съезд рабочей и социалистической партии. Берут и другие руководители, как и делегаты разоблачили и осудили взгляды Гомулки. Наша партия послала на этот съезд своего представителя, и он, вернувшись в Албанию, рассказывал нам о наглом и упрямом поведении Гомулки на съезде. Гомулка был разоблачен, но тем не менее, как было указано, "ему вновь протянули руку" и он был избран в Центральный Комитет. Как говорил нашему товарищу сопровождавший его поляк, Гомулка в те дни имел долгую беседу tete-a-tete (По-французски: с глазу на глаз). с Пономарен-ко, секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, который присутствовал на съезде, и, по всей видимости, Пономаренко убедил Гомулку выступить с самокритикой. Однако время показало, что он не отказался от своих убеждений и впоследствии был осужден также за антигосударственную деятельность.
Когда началась кампания реабилитации, сторонники Гомулки стали оказывать давление на партийное руководство, чтобы вывести и Гомулку чистым из воды. Но он был политически и идеологически слишком дискредитирован, поэтому на этом пути стояли преграды. За несколько месяцев до того, как Гомулка снова пришел во главе партии в Польше, Охаб "торжественно" заявлял, что, хотя Владислав Гомулка и был выпущен из тюрьмы, "это отнюдь не меняет правильной сущности политической и идеологической борьбы, которую партия вела против взглядов Гомулки".
Ликвидировав Берута, Хрущев пришел на помощь Охабу, Завадскому, Замбровскому, как и другим элементам, таким как Циранкевич, однако семена раздора и раскола вошли глубоко и стали давать себя знать. Гомулка и его сторонники орудовали, им удалось прийти к власти. Хрущевцы оказались в затруднительном положении: они должны были держать в узде Польшу; тапи militari (По-латински: военная рука), их политика и идеология отвечали этому императиву. Хрущев бросил старых друзей и обратился лицом к Гомулке, который не так уж повиновался диктату Хрущева.
Приход Гомулки к власти убедил нас в том, что события в Польше развертывались в ущерб социализму. Мы не только были в курсе темного прошлого Гомулки, но и были в состоянии судить о нем также по лозунгам, которые он выдвигал, и по речам, которые он произносил. Он пришел к власти под определенными лозунгами "за подлинную независимость Польши" и "за дальнейшую демократизацию страны". В своей речи перед избранием на пост первого секретаря, он стал угрожать советским, заявляя, что "мы постоим за себя", причем, насколько нам известно, в Польше имели место даже столкновения между польскими и советскими воинскими частями. В целом события в Польше, как и в Венгрии; проходили под антисоветскими лозунгами. Гомулка также был антисоветчиком, он, конечно, выступал против Советского Союза времен Сталина, но теперь также хотел быть свободным от ярма, которое хрущевцы готовили странам социалистического лагеря. Как бы то ни было, он формально говорил о дружбе с Советским Союзом и "осуждал" антисоветские лозунги. Что же касается пребывания советских войск в Польше, на это он смотрел положительно, и это делал в непосредственных национальных интересах, так как опасался возможного нападения со стороны Западной Германии, которая никак не признавала границу по Одеру-Нейсе.
Ревизионист Гомулка проявлял настолько беспримерную надменность, что я счел нужным на некоторые его действия указать Хрущеву, когда я встретился с ним в Ялте. Мы сидели в тенте на гальках у берега моря, и Хрущев, выслушав меня, признал меня правым и сказал дословно: "Гомулка является настоящим фашистом". Однако оба контрреволюционера позднее договорились и были сладкогласными и сладкоречивыми друг с другом. Расхождения и противоречия смягчились.
Выступление Гомулки на пленуме Центрального Комитета, избавшем его первым секретарем, явилось "программным" выступлением ревизиониста. Он подверг критике линию, проводившуюся до того времени в промышленности и сельском хозяйстве, изобразил кооперативную систему в деревне и государственные фермы в черном свете и объявил их нерентабельными. Эти взгляды мы квалифицировали как антимарксистсколенинские. В Польше, быть может, были допущены ошибки в деле коллективизации и развития сельскохозяйственных кооперативов, но ведь виновна в этом не кооперативная система. Она уже доказала свою жизненную силу, как единственный путь социалистического строительства в деревне в Советском Союзе, в других социалистических странах, в том числе и у нас. Гомулка начал бряцать мечом налево и направо против "нарушений законности", против "культа личности", против Сталина, против Берута (хотя его он и не упомянул по имени), против руководителей социалистических стран, которых он называл сателлитами Сталина. Гомулка взял под защиту контрреволюционные выступления в Познани. "Познаньские рабочие, - заявил Гомулка на VIII пленуме в октябре 1956 года, - протестовали не против социализма, а против отрицательных явлений, распространившихся в нашей общественной системе. Попытка представить прискорбную трагедию Познани как дело рук империалистической агентуры и империалистических провокаторов была политически весьма наивной. Причины надо искать в партийном и государственном руководстве".