Страница:
-В эти последние годы, -сказал он в частности, - мы уделяли внимание кукурузе и имеем замечательные результаты. При помощи кукурузы, - отметил он, - мы решили вопрос о мясе, молоке и масле.
- Без мяса, молока и масла нет социализма, - поддакнул "шефу" Микоян.
- Нет! - подтвердил Хрущев и продолжал: -Каждый руководитель должен придавать значение кукурузе! Вот я взял под шефство мою родную деревню и позвольте мне доложить вам о результатах: в первый год я нашел там 60 свиней, два года назад я довел их до 250, а теперь их 600.
И после этого "внушительного" доклада, который легко представить себе, как красиво звучал в устах руководителя No 1 Советского Союза, он обрушился с упреками на всех - на Ульбрихта, Хегедюша, Циранкевича и т.д.
- Что касается Албании, - добавил он, - о ней мне нечего сказать, так как не знаю ее.
Я воспользовался случаем и вмешался:
- Приезжайте к нам и узнаете ее, - сказал я.
- Сейчас не могу ответить, поговорим отдельно, - сказал он и поспешил со своей речью, боясь лишиться вдохновения.
Он пространно изложил проблему, привел примеры и критиковал; наконец, он добавил - Что касается Болгарии и Албании, стран с многочисленным крестьянством, и особенно Албании, то надо будет поглубже обдумать вопрос и помочь им.
Как обычно, Совет порекомендовал нам выдвинутые там проблемы решить с советскими. Через несколько дней мы встретились с Хрущевым, с которым беседовали около часа.
-Прежде всего,- сказал я ему, -мы хотим, чтобы вы посетили Албанию. Ваш визит будет иметь большое значение для роста авторитета и престижа нашей страны.
- Я тоже желаю приехать в Албанию, -ответил он, - но возникают некоторые трудности. Как далеко Албания от Москвы?
Он заслуживал того, чтобы я ответил ему:
"20 минут от Белграда", поскольку эту линию он давно знал, но сдержался. Я сказал ему, что ТУ-104 расстояние от Москвы до Тираны покрывает почти за три часа и добавил:
- Давайте установим эту линию.
- Но ведь ТУ-104 имеет много мест. Хватит ли для него пассажиров?! заметил он, имея в виду "выгодность".
- Наши и ваши товарищи все время совершают рейс Москва-Тирана-Москва, сказал я ему, - так что самолету не придется лететь без нагрузки.
-Желание приехать имею, - повторил он для оправдания; - я даже Тито сказал, что хочу посетить Албанию, но до этого мне хочется отдохнуть.
- Можете отдыхать у нас, - сказал я. - У нас и море, и горы замечательные.
- Ох, если же приеду, не смогу отдыхать! - сказал он, чтобы покончить с этим вопросом.
Мне незачем было больше настаивать:
- Делайте как хотите, - сказал я и перешел к экономическим вопросам. Я кратко изложил ему обстановку и некоторые из проблем, больше всех занимавших нас.
-Дело в том, - взял слово Хрущев, - чтобы отныне думать как найти источники доходов, чтобы Албания могла преуспевать. Так должны подходить к этому вопросу и друзья. Албания имеет большое значение,- продолжал он, -ибо через вашу страну мы хотим привлечь внимание Турции, Греции и Италии, чтобы они брали с вас пример. Теперь надо тщательно изучить этот вопрос и найти подходящие пути.
Он умолк на мгновение, видимо, чтобы найти какой-либо из этих путей, и я подумал, что он заговорит о кукурузе. Но ошибся.
- Сеете ли вы хлопок?-спросил он меня. - Какую площадь отводите под эту культуру? Какова урожайность ее?
Я ответил на его вопросы.
-Это не дело, - сказал он и продолжил: - Мы считаем целесообразным, чтобы вы выращивали хлопок да так, чтобы он стал большим достоянием, ибо приносит хорошие доходы вам и друзьям, народно-демократическим странам, не имеющим хлопка. Итак, при помощи хлопка вы имеете большие возможности зарабатывать. Это одно дело, - сказал он и поднял один палец.
- Во-вторых, -сказал он далее,-проблемой для вас является разведение овец, - и спросил меня о количестве овец, о настриге шерсти, о надое молока, о мясе и т.д. После моих ответов он продолжил:
- Овцы должны стать для вас другим большим достоянием. Вам надо создавать тонкорунную породу овец. У вас есть пастбища, -сказал он, - так что можете разводить овец. Поэтому найдите самую подходящую породу, наладите искусственную случку в широком масштабе и увеличивайте их поголовье.
Указав нам и "второй путь" развития, Хрущев перешел к "третьему пути", способному вывести нас на свет. Он был связан с рыбой.
- Рыба, - сказал он, - другое большое для вас богатство. В Скандинавских странах, например, в Норвегии, создали такое огромное рыбное богатство, что не только народ в обилии есть рыбу, но и вывозят большие количества Они ловят не только в территориальных, но и в открытых водах. Так делайте и вы, - ориентировал Хрущев,- чтобы рыба стала для Албании большим богатством. Вам обязательно надо сделать это, а мы поможем вам и направим к вам специалистов, флот и др.
Оттого, что первые три "пути" ошеломили меня, я с огромным любопытством ждал "четвертого пути". И вот выяснился и он.
- Важное значение для вас, - сказал он, - имеет и цитрусоводство. Цитрусы также должны стать для вас другим огромным богатством, ибо лимоны, грейпфруты, апельсины и т.д. пользуются большим спросом.
Таковы были его установки "на строительство социализма" в Албании! Под конец он добавил:
- Надо думать и о других богатствах, как, например, о минералах, но главное это то, что я упомянул. Мы поможем вам развивать хлопководство, цитрусоводство, рыболовство и овцеводство. Все эти вопросы, - закончил он, хорошенько надо изучить и вам и нам, и мы уверены, что таким образом Албания скоро станет примером для Греции, Турции и Италии.
Не было смысла вступить в полемику в связи с его "жемчужинами". Я поблагодарил его за "советы" и мы распрощались.
Теперь все становилось яснее. Совет Экономической Взаимопомощи рекомендует решать наши экономические проблемы с Хрущевым; Хрущев рекомендует решать их с помощью хлопка, овец и... по щучьему велению.
Все эти взгляды и действия, рассмотренные в совокупности других политических идеологических, военных и других проблем, еще больше убеждали нас в том, что дела в иашем лагере, прежде всего в Советском Союзе, шли по наклонной плоскости. Предстояли другие события, и мы, интенсивно переживая их, должны были дальше учиться и серьезнее готовиться к грядущим битвам.
4. ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ
Хрущев стремится к Югославии. Первый сигнал флирта: советское письмо в июне 1954 г.; Хрущев взваливает на Информбюро вину за измену югославского руководства. Усиленная и сердечная переписка между Хрущевым и Тите. Решение Хрущева реабилитировать ренегатов. Наше категорическое возражение: майское и июньское письма 1955г. Беседа с послом Левичкииым: "как это можно так просто и в одностороннем порядке принимать подобные решения?". Настойчивое приглашение поехать "на отдых" в Советский Союз! Встреча с Сусловым. Микоян звонит в полночь: "Встречайся с Темпо, разглаживайте расхождения". Встреча с С В. Темпо.
Все, что происходило в Советском Союзе после смерти Сталина, беспокоило нашу партию и ее руководство. Конечно, в этот период, особенно до XX съезда, наши подозрения основывались на отдельных фактах, которые советские руководители прикрывали обильной демагогией. Но как бы то ни было, их поведение на встречах с нами, их действия внутри страны и за рубежом привлекали наше внимание. Особенно неприятными были для нас флирты Хрущева с Тито. Мы с нашей стороны продолжали вести самую ожесточенную борьбу с титовским югославским ревизионизмом и отстаивали правильные, марксистско-ленинские позиции Сталина и Информбюро в отношении югославских ревизионистских руководителей. Мы поступали так не только при жизни Сталина, но ив переходный период, пережитый Советским Союзом после смерти Сталина, и после победы путча Хрущева, когда тот вершил закон, и после его ниспровержения. И мы такую позицию будем всегда занимать в отношении югославского ревизионизма, вплоть до его полного идейного и политического разгрома.
Мы бдительно и с пристальным вниманием следили за каждым действием Хрущева. С одной стороны, мы замечали, что вообще против Сталина не высказывались, говорили о единстве социалистического лагеря с Советским Союзом во главе, Хрущев в своих выступлениях бросал в американский империализм "бомбы^, скользко критиковал иногда титизм;
Другой стороны, он размахивал перед ними белым флагом примирения и подчинения. В этой обстановке мы проводили курс на дружбу с Советским Союзом, боролись за сохранение и укрепление этой дружбы, причем для нас это было не тактикой, а принципиальным вопросом. Тем не менее мы не оставляли без ответа случаи порочных действий и отклонения от линии.
Для нас борьба с американским империализмом и югославским титизмом была пробным камнем, критерием марксистского подхода к поведению Хрущева и хрущевцев. Правда Хрущев болтал против американского капитализма и империализма, однако нам не нравились те три или пять его повседневных приемов и встреч со всякого рода американскими сенаторами, миллиардерами, дельцами. Хрущев стал клоуном, выступавшим целый день и каждодневно, уроняя достоинство Советского Союза.
"Внешний враг у нас под ногами, мы зажали его в кулак, мы можем разбить его в пух и прах атомными бомбами" - кричал он в своих выступлениях с утра до поздней ночи. Тактика его заключалась в следующем: создать эйфорию внутри страны, поднять престиж своей клики в странах народной демократии и дать американцам и мировой реакции понять, что, независимо от пышных слов, "мы уже не за мировую пролетарскую революцию, мы хотим тесного сотрудничества с вами, мы нуждаемся в вас, и вы должны понять, что мы меняем цвет, совершаем крутой поворот. На этом повороте мы натолкнемся на трудности, поэтому так или иначе вы должны помочь нам".
К югославскому вопросу, который был нам ясен, поэтому мы и не двигались с нашей позиции, хрущевцы относились волнообразно, с приливами и отливами. Хрущевцы то ссорились, то сходились с югославскими руководителями. Когда ссорились с титовцами, советские ревизионисты подтверждали нашу правоту, а когда сходились с ними, убеждали нас смягчить свое отношение к титовским ревизионистам.
Хрущев не сводил глаз с югославского руководства и стремился, если не подчинить себе, то по крайней мере во что бы то ни стало перетянуть его на свою сторону. В лице Тито он, естественно, искал и идейного союзника, и руководителя, которому он, как "старший брат", должен был покровительствовать. Иными словами, Тито был любимцем Хрущева, ибо он первым атаковал Сталина и отрекся от марксизма-ленинизма. В этом они полностью сходились, но в то время, как лидер Белграда орудовал без маски, Хрущев старался сохранять маску. На международной арене Тито стал любимым "коммунистом" американского империализма и мирового капитализма, которые сыпали его помощью и кредитами, чтобы тот лаял на советское государство и советский строй и в то же время продавал Югославию иностранным капиталам.
Хрущев старался маневрировать Тито в свою пользу, чтобы как нибудь сбавить его тон в выступлениях против советского строя, перебить американскому агенту в Белграде большой аппетит в его борьбе за подрыв советского влияния в странах народной демократии, насадить в Югославии хрущевские ревизионистские взгляды и сдержать прямой курс руководства Белграда на западный образ жизни, на американские капиталы.
В свою очередь, Тито уже давно мечтал о перемещении эпицентра руководства так называемого коммунизма из Москвы в Белград, чтобы Белград заменил Москву в Восточной и Юго-восточной Европе: Осуществление плана Тито было задержано его разрывом со Сталиным, который обнаружил и решительно изобличил это коварное деяние ренегата. При помощи американцев теперь, видя, что Хрущев и его группа подрывали дело Ленина и Сталина Тито снова вытащил этот план.
Между Хрущевым и Тито - этими лидерами современного ревизионизма должна была происходить долгая и сложная конфронтация, то умеренная, то острая, то бранью и атаками, то заискиванием и улыбками. Но как ссорясь, так и обнимаясь, ни одна из сторон не поступала на основе и в интересах марксизма-ленинизма, независимо, от якобы марксистских словес и фразеологии, независимо от клятвы Хрущева в том, что он, мол, боролся за возвращение Тито на позиции марксизма-ленинизма. Антикоммунизм лежал в основе их взаимоотношений; с позиции антикоммунизма оба эти мужичонки, каждый в своих интересах, делали все, чтобы подчинить себе друг друга.
Наша партия внимательно прослеживала этот процесс, храня при этом самую высокую бдительность. Его дальнейшее развитие должно было еще больше убедить ее в том, кем были Хрущев и хрущевцы, что они представляли в Советском Союзе и в международном коммунистическом и рабочем движении.
Первый сигнал того, что новое советское руководство изменяло прежний курс в отношении югославского ревизионизма, мы получили еще в июне 1954 года.
В дни нашего пребывания в Москве советское руководство вручило нам длинное письмо за подписью Хрущева, направленное центральным комитетам братских партий, в котором сообщалось о выводах, вынесенных советским руководством относительно югославского вопроса. Хотя письмо было датировано 4 июня, а мы находились в Москве уже несколько дней, причем 8 июня имели даже официальные переговоры с главными советскими руководителями, об этой очень важной проблеме, изложенной в данном письме, они совсем не упомянули нам. По-видимому, Хрущев, которому хорошо была известна наша решительная, твердая позиция по отношению к предателям из Белграда, хотел поступать с нами осмотрительно, делать дело постепенно.
Извращая историческую истину, Хрущев с компанией пришли-де к выводу, что причиной откола Югославии от лагеря социализма и изоляции югославского рабочего класса от международного рабочего движениям заключалась, мол, только в "разрыве между КПЮ и международным коммунистическим движением" в 1948 году. По их словам, позиция, занятая в 1948 и 1949 годах в отношении югославской партии, была неправильной, ибо позиция эта, видите ли, побудила "правящие круги Югославии сблизиться с США и с Англией" (!), заключить "военно-политическое соглашение с Грецией и Турцией" (Балканский пакт) (Речь идет о трехстороннем договоре "о дружбе и сотрудничестве" между Югославией, Грецией и Турцией, заключенном в 1953 году. Этот договор, который в августе 1954 года превратился в военный пакт, связал Югославию с Североатлантическим союзом, членами которого были и являются Турция и Греция.) пойти на "ряд серьезных уступок перед капитализмом" взять курс на "реставрацию капитализма" и др. Короче говоря, согласно Хрущеву, раз Информбюро заняло строгую позицию в отношении Югославии, эта последняя, со злости или по своему хотению, продалась империализму, подобно той невестке, которая назло своей свекрови с мельником переспала.
По этой логике Хрущева, наша Партия Труда, когда она прямо противопоставилась хрущевскому ревизионизму и сожгла мосты с ним, тоже должна была продать себя и страну империализму, так как иначе существовать не могла! Впрочем, позднее так заявил своими собственными устами Хрущев, который обвинил нас в том, будто мы продались "империализму за тридцать сребреников"!
Но это была только антимарксистская и капиталистическая логика. Наша партия героически противопоставилась хрущевскому ревизионизму, как противопоставилась до него югославскому ревизионизму, она боролась с ним с той же решительностью, с какой боролась и со всякой другой разновидностью ревизионизма, и тем не менее не продалась и никогда не продастся империализму или кому-либо другому, так как подлинная марксистско-ленинская партия, называя и уважая себя как таковую, независимо от условий, в которых она может оказаться, ни в коем случае не позволяет, чтобы кто-либо продавал или же покупал ее, наоборот, она решительно идет своим путем, путем бескомпромиссной борьбы с империализмом, ревизионизмом и реакцией.
Поэтому даже в случае, если бы югославское руководство, как утверждал Хрущев, было осуждено незаслуженно в 1949 году, ничто не позволяло и не оправдывало бы его переход в объятия империализма. Наоборот, тот факт, что оно еще больше укрепило мосты, соединявшие его с империализмом и мировой реакцией, явился наилучшим подтверждением правоты Сталина, Коммунистической партии Советского Союза, Информбюро, нашей партии и всех других партий, разоблачивших и осудивших его.
Но Никита Хрущев, будучи последовательным в своем решении реабилитировать белградских ревизионистов, в своем письме обвинял Информбюро, конечно, не называя его по имени, в том, что им в 1948 и 1949 годах "не были использованы до конца все возможности .... чтобы попытаться достигнуть урегулирования возникших спорных вопросов и разногласий" что, по его мнению, привело бы к "предотвращению перехода Югославии во враждебный лагерь". Во врученном нам письме Никита Хрущев доходил до открытого заявления о том, что "по некоторым вопросам, послужившим поводом для разногласий между КПСС и КПЮ, ... не было основательных причин для спора, что возникшие недоразумения можно было ... уладить". Ничто иное не могло доставить большего удовольствия Тито и югославскому руководству! Одним росчерком пера Хрущев ставил крест на крупных принципиальных проблемах, лежавших в основе борьбы с югославским ревизионизмом, он считал их "несерьезными причинами", и "недоразумениями" стало быть, он просил извинения у предателей за то, что их, мол, атаковали из-за прошлогоднего снега!
Однако кто же виновен в этих "недоразумениях"? В своем письме Хрущев не упрекал цо имени ни Информбюро, ни Сталина, ни Коммунистическую партию Советского Союза, ни другие партии, солидаризовавшиеся с решениями Информбюро от 1949 года. Видимо, он считал еще преждевременными такие атаки. Поэтому нашел "виновников": среди советских-Берия, который своими деяниями вызвал "обоснованные упреки со стороны .руководства КПЮ", а среди югославов - Гьиляса (давно уже приговоренного Тито), "выступавшего с открытой пропагандой ликвидаторских взглядов", "активного сторонника ориентации Югославии на страны Запада" и др.
Итак, согласно Хрущеву, проблема оказывалась весьма простой: в основе разрыва с Югославией лежали не причины, а поводы, мы напрасно обидели вас, виновники нашлись:
у нас Берия, у вас - Гьиляс. Эти враги осуждены обеими сторонами, так что нам остается лишь расцеловаться, помириться и забыть о прошлом.
Очень легко этот фокусник запутывал и распутывал дела. Однако мы, албанские коммунисты, которые более десяти лет острием к острию вели борьбу с предательской кликой Белграда и которые испытывали на себе и смело изобличали ее подлости, не согласились и никак не могли согласиться с подобным решением югославской проблемы. Но был еще 1954 год. Еще открыто не началась атака на Сталина, еще ни единого слова не говорили против него открыто, Хрущев еще применял весьма изощренную, мастерски камуфлированную демагогию; в нашем представлении Советский Союз еще сохранял краски времен Сталина, хотя и поблекшие. Тем более в этом письме, которое глубоко потрясло нас, Хрущев клялся в том, что все он делал "в интересах марксизма-ленинизма и социализма", что советское руководство и другие братские партии, пересматривая югославский вопрос, не преследовали иной цели, кроме как ^сорвать эти планы американо-английских империалистов и использовать все возможности для усиления своего влияния на югославский народа, "положительно воздействовать на югославский рабочий класс" и т.д. Он добавлял также, что усилия советской стороны и других партий и стран народной демократии будут служить новым шагом к испытанию "готовности и решимости югославских руководителей следовать по пути социализма".
Все это заставляло нас быть как можно более умеренными и осмотрительными в своем ответе. В дни нашего пребывания в Москве мы долго обсуждали этот вопрос с Хюсни и другими товарищами из нашей делегации и в заключение передали советскому руководству наш ответ в письменном виде.
В этом ответе, не противопоставляясь открыто Хрущеву, мы отмечали нашу неизменную позицию по отношению к ревизионистскому руководству Белграда, указывали на значение решений 1948 и 1949 годов Информбюро, не допуская никаких намеков на пересмотр прежнего отношения к отклонениям югославского руководства.
Мнению Хрущева о том, что "разрыв привел югославских руководителей в объятия империализма" в своем ответном письме мы противопоставили положение о том, что сами югославские руководители изменили марксизму-ленинизму .и перевели свой народ и свою родину на путь рабства и диктата американо-английских империалистов, что как раз их антимарксистская линия явилась фактором, нанесшим тяжелый ущерб жизненным интересам народов Югославии, что именно они оторвали Югославию от лагеря социализма, что это они превратили югославскую партию в буржуазную партию и оторвали ее от международного движения пролетариата.
Четко отметив эти истины, мы указывали далее, что мы согласны с тем, чтобы коммунистические партии прилагали усилия для избавления народов Югославии от рабства и нищеты, но вновь подчеркивали, что, по нашему мнению, югославские руководители слишком далеко зашли на антимарксистский путь, на путь подчинения американским и английским империалистам.
Этим мы косвенно говорили Хрущеву, что не разделяли его надежд и иллюзий о югославских руководителях и особенно о "товарище Тито", как он начал называть его. Эти мысли я высказал Хрущеву ив беседе, которую имел с ним позднее, 23 июня 1954 года. Но он делал вид, будто не замечал расхождений между нами в связи с югославским вопросом. Быть может, он просто не хотел вызвать конфликт с нами еще на первых наших официальных встречах с ним, а быть может, недооценивал нас и знать не хотел о наших возражениях. Помню, он находился в состоянии полной эйфории и говорил с уверенностью человека, у которого дела на мази. Он только что возвратился из молниеносной поездки в Чехословакию (он был мастером всякого рода поездок: молниеносных, инкогнито, официальных, дружественных, шумных, молчаливых, дневных, ночных, объявленных, необъявленных, краткосрочных, долгосрочных, со свитой и совершенно в одиночку, и т. д.).
- В Праге, - сказал он мне, - я снова коснулся югославской проблемы с находившимися там представителями некоторых братских партий. Все они полностью разделили мои взгляды и указали на очень важное значение предпринимаемых нашей партией усилий.
Затем, смотря мне прямо в глаза, добавил:
- Мы, венгры, болгары, румыны и другие в последнее время сделали положительные шаги по пути нормализации отношений с Югославией ...
Я понял, зачем подчеркнул он это. Он хотел сказать мне: вот видишь, все мы пришли к согласию, поэтому и вам, албанцам, надо присоединиться к нам.
Я кратко объяснил ему, что история наших отношений с партией и государством Югославии очень длинная, что виновно в разрыве между нами само югославское руководство и что, если албанско-югославские государственные отношения еще находились на очень низком уровне, то это зависело не от нас, а от непрерывных антимарксистских и антиалбанских вылазок и действий руководителей Белграда.
- Конечно, конечно!,-подпрыгнул Хрущев, и я понял: он не хотел, чтобы я распространялся в обсуждении этой проблемы.
- Мы, - сказал он, - уже приняли все подготовительные меры. Завтра наш посол в Югославии встретится с Тито, который находится на Брионах. Достижение цели, по-нашему, дело весьма вероятное. Если же ничего не выйдет,-закончил он, - есть и другие способы.
Итак, начался роман между Хрущевым и Тито. Несколько дней спустя свои мысли или "заключения" о "новом анализе" югославского вопроса Хрущев сообщил Тито в письменном виде! Тито, естественно, был рад тому, что Хрущев вел дела так, как он предвидел, но, будучи старой лисицей, не проявил легкомыслия не бросился в объятия Хрущеву. Напротив, Тито думал и добивался того, чтобы Хрущев, первым опустивший голову, первым и приехал в Белград открыто просить извинения. Тем более, что Тито по горло погряз в болоте империализма и был связан по рукам и ногам, поэтому, даже если бы уронил словечко о "социализме" и "марксизме", то это он обязан был сделать лишь дозами, дозволенными западными патронами, прежде всего американскими империалистами. Оставив его некоторое время в состоянии мучительного ожидания, чтобы основательно расстроить его и так уже расстроенные струны, наконец, к середине августа 1954 года, Тито ответил Хрущеву, также письменно.
Сущность письма белградского ревизиониста заключалась более или менее в следующем: Я рад, что ты, Никита Сергеевич, показываешь себя разумным и великодушным мужем, но тебе надо еще открыть душу, еще прямее выйти на новый путь, на путь примирения и объятий. Мы, югославы, писал Тито Хрущеву, согласны помириться, но, как вам известно, мы обзавелись новыми друзьями, с ними нас связывают прочные и глубокие связи, поэтому примирение с вами "должно произойти в направлении, отвечающем нашей политике международного сотрудничества", то есть так, чтобы не порвать, а еще больше укрепить связи югославов с империализмом.
То же самое, тоном диктата Тито ставит Хрущеву ряд других условий относительно будущих связей:
Во-первых, Тито требовал, чтобы советская сторона больше работала над ликвидацией "отрицательных элементов", сняла препятствия, способствовавшие разрыву 1948 года, и, понятно, этим "мастера из Белграда открыто требовал ревизии всей правильной и принципиальной линии, проводившейся Информбюро, Сталиным и остальными коммунистическими партиями в 1948 году.
- Без мяса, молока и масла нет социализма, - поддакнул "шефу" Микоян.
- Нет! - подтвердил Хрущев и продолжал: -Каждый руководитель должен придавать значение кукурузе! Вот я взял под шефство мою родную деревню и позвольте мне доложить вам о результатах: в первый год я нашел там 60 свиней, два года назад я довел их до 250, а теперь их 600.
И после этого "внушительного" доклада, который легко представить себе, как красиво звучал в устах руководителя No 1 Советского Союза, он обрушился с упреками на всех - на Ульбрихта, Хегедюша, Циранкевича и т.д.
- Что касается Албании, - добавил он, - о ней мне нечего сказать, так как не знаю ее.
Я воспользовался случаем и вмешался:
- Приезжайте к нам и узнаете ее, - сказал я.
- Сейчас не могу ответить, поговорим отдельно, - сказал он и поспешил со своей речью, боясь лишиться вдохновения.
Он пространно изложил проблему, привел примеры и критиковал; наконец, он добавил - Что касается Болгарии и Албании, стран с многочисленным крестьянством, и особенно Албании, то надо будет поглубже обдумать вопрос и помочь им.
Как обычно, Совет порекомендовал нам выдвинутые там проблемы решить с советскими. Через несколько дней мы встретились с Хрущевым, с которым беседовали около часа.
-Прежде всего,- сказал я ему, -мы хотим, чтобы вы посетили Албанию. Ваш визит будет иметь большое значение для роста авторитета и престижа нашей страны.
- Я тоже желаю приехать в Албанию, -ответил он, - но возникают некоторые трудности. Как далеко Албания от Москвы?
Он заслуживал того, чтобы я ответил ему:
"20 минут от Белграда", поскольку эту линию он давно знал, но сдержался. Я сказал ему, что ТУ-104 расстояние от Москвы до Тираны покрывает почти за три часа и добавил:
- Давайте установим эту линию.
- Но ведь ТУ-104 имеет много мест. Хватит ли для него пассажиров?! заметил он, имея в виду "выгодность".
- Наши и ваши товарищи все время совершают рейс Москва-Тирана-Москва, сказал я ему, - так что самолету не придется лететь без нагрузки.
-Желание приехать имею, - повторил он для оправдания; - я даже Тито сказал, что хочу посетить Албанию, но до этого мне хочется отдохнуть.
- Можете отдыхать у нас, - сказал я. - У нас и море, и горы замечательные.
- Ох, если же приеду, не смогу отдыхать! - сказал он, чтобы покончить с этим вопросом.
Мне незачем было больше настаивать:
- Делайте как хотите, - сказал я и перешел к экономическим вопросам. Я кратко изложил ему обстановку и некоторые из проблем, больше всех занимавших нас.
-Дело в том, - взял слово Хрущев, - чтобы отныне думать как найти источники доходов, чтобы Албания могла преуспевать. Так должны подходить к этому вопросу и друзья. Албания имеет большое значение,- продолжал он, -ибо через вашу страну мы хотим привлечь внимание Турции, Греции и Италии, чтобы они брали с вас пример. Теперь надо тщательно изучить этот вопрос и найти подходящие пути.
Он умолк на мгновение, видимо, чтобы найти какой-либо из этих путей, и я подумал, что он заговорит о кукурузе. Но ошибся.
- Сеете ли вы хлопок?-спросил он меня. - Какую площадь отводите под эту культуру? Какова урожайность ее?
Я ответил на его вопросы.
-Это не дело, - сказал он и продолжил: - Мы считаем целесообразным, чтобы вы выращивали хлопок да так, чтобы он стал большим достоянием, ибо приносит хорошие доходы вам и друзьям, народно-демократическим странам, не имеющим хлопка. Итак, при помощи хлопка вы имеете большие возможности зарабатывать. Это одно дело, - сказал он и поднял один палец.
- Во-вторых, -сказал он далее,-проблемой для вас является разведение овец, - и спросил меня о количестве овец, о настриге шерсти, о надое молока, о мясе и т.д. После моих ответов он продолжил:
- Овцы должны стать для вас другим большим достоянием. Вам надо создавать тонкорунную породу овец. У вас есть пастбища, -сказал он, - так что можете разводить овец. Поэтому найдите самую подходящую породу, наладите искусственную случку в широком масштабе и увеличивайте их поголовье.
Указав нам и "второй путь" развития, Хрущев перешел к "третьему пути", способному вывести нас на свет. Он был связан с рыбой.
- Рыба, - сказал он, - другое большое для вас богатство. В Скандинавских странах, например, в Норвегии, создали такое огромное рыбное богатство, что не только народ в обилии есть рыбу, но и вывозят большие количества Они ловят не только в территориальных, но и в открытых водах. Так делайте и вы, - ориентировал Хрущев,- чтобы рыба стала для Албании большим богатством. Вам обязательно надо сделать это, а мы поможем вам и направим к вам специалистов, флот и др.
Оттого, что первые три "пути" ошеломили меня, я с огромным любопытством ждал "четвертого пути". И вот выяснился и он.
- Важное значение для вас, - сказал он, - имеет и цитрусоводство. Цитрусы также должны стать для вас другим огромным богатством, ибо лимоны, грейпфруты, апельсины и т.д. пользуются большим спросом.
Таковы были его установки "на строительство социализма" в Албании! Под конец он добавил:
- Надо думать и о других богатствах, как, например, о минералах, но главное это то, что я упомянул. Мы поможем вам развивать хлопководство, цитрусоводство, рыболовство и овцеводство. Все эти вопросы, - закончил он, хорошенько надо изучить и вам и нам, и мы уверены, что таким образом Албания скоро станет примером для Греции, Турции и Италии.
Не было смысла вступить в полемику в связи с его "жемчужинами". Я поблагодарил его за "советы" и мы распрощались.
Теперь все становилось яснее. Совет Экономической Взаимопомощи рекомендует решать наши экономические проблемы с Хрущевым; Хрущев рекомендует решать их с помощью хлопка, овец и... по щучьему велению.
Все эти взгляды и действия, рассмотренные в совокупности других политических идеологических, военных и других проблем, еще больше убеждали нас в том, что дела в иашем лагере, прежде всего в Советском Союзе, шли по наклонной плоскости. Предстояли другие события, и мы, интенсивно переживая их, должны были дальше учиться и серьезнее готовиться к грядущим битвам.
4. ПРОБНЫЙ КАМЕНЬ
Хрущев стремится к Югославии. Первый сигнал флирта: советское письмо в июне 1954 г.; Хрущев взваливает на Информбюро вину за измену югославского руководства. Усиленная и сердечная переписка между Хрущевым и Тите. Решение Хрущева реабилитировать ренегатов. Наше категорическое возражение: майское и июньское письма 1955г. Беседа с послом Левичкииым: "как это можно так просто и в одностороннем порядке принимать подобные решения?". Настойчивое приглашение поехать "на отдых" в Советский Союз! Встреча с Сусловым. Микоян звонит в полночь: "Встречайся с Темпо, разглаживайте расхождения". Встреча с С В. Темпо.
Все, что происходило в Советском Союзе после смерти Сталина, беспокоило нашу партию и ее руководство. Конечно, в этот период, особенно до XX съезда, наши подозрения основывались на отдельных фактах, которые советские руководители прикрывали обильной демагогией. Но как бы то ни было, их поведение на встречах с нами, их действия внутри страны и за рубежом привлекали наше внимание. Особенно неприятными были для нас флирты Хрущева с Тито. Мы с нашей стороны продолжали вести самую ожесточенную борьбу с титовским югославским ревизионизмом и отстаивали правильные, марксистско-ленинские позиции Сталина и Информбюро в отношении югославских ревизионистских руководителей. Мы поступали так не только при жизни Сталина, но ив переходный период, пережитый Советским Союзом после смерти Сталина, и после победы путча Хрущева, когда тот вершил закон, и после его ниспровержения. И мы такую позицию будем всегда занимать в отношении югославского ревизионизма, вплоть до его полного идейного и политического разгрома.
Мы бдительно и с пристальным вниманием следили за каждым действием Хрущева. С одной стороны, мы замечали, что вообще против Сталина не высказывались, говорили о единстве социалистического лагеря с Советским Союзом во главе, Хрущев в своих выступлениях бросал в американский империализм "бомбы^, скользко критиковал иногда титизм;
Другой стороны, он размахивал перед ними белым флагом примирения и подчинения. В этой обстановке мы проводили курс на дружбу с Советским Союзом, боролись за сохранение и укрепление этой дружбы, причем для нас это было не тактикой, а принципиальным вопросом. Тем не менее мы не оставляли без ответа случаи порочных действий и отклонения от линии.
Для нас борьба с американским империализмом и югославским титизмом была пробным камнем, критерием марксистского подхода к поведению Хрущева и хрущевцев. Правда Хрущев болтал против американского капитализма и империализма, однако нам не нравились те три или пять его повседневных приемов и встреч со всякого рода американскими сенаторами, миллиардерами, дельцами. Хрущев стал клоуном, выступавшим целый день и каждодневно, уроняя достоинство Советского Союза.
"Внешний враг у нас под ногами, мы зажали его в кулак, мы можем разбить его в пух и прах атомными бомбами" - кричал он в своих выступлениях с утра до поздней ночи. Тактика его заключалась в следующем: создать эйфорию внутри страны, поднять престиж своей клики в странах народной демократии и дать американцам и мировой реакции понять, что, независимо от пышных слов, "мы уже не за мировую пролетарскую революцию, мы хотим тесного сотрудничества с вами, мы нуждаемся в вас, и вы должны понять, что мы меняем цвет, совершаем крутой поворот. На этом повороте мы натолкнемся на трудности, поэтому так или иначе вы должны помочь нам".
К югославскому вопросу, который был нам ясен, поэтому мы и не двигались с нашей позиции, хрущевцы относились волнообразно, с приливами и отливами. Хрущевцы то ссорились, то сходились с югославскими руководителями. Когда ссорились с титовцами, советские ревизионисты подтверждали нашу правоту, а когда сходились с ними, убеждали нас смягчить свое отношение к титовским ревизионистам.
Хрущев не сводил глаз с югославского руководства и стремился, если не подчинить себе, то по крайней мере во что бы то ни стало перетянуть его на свою сторону. В лице Тито он, естественно, искал и идейного союзника, и руководителя, которому он, как "старший брат", должен был покровительствовать. Иными словами, Тито был любимцем Хрущева, ибо он первым атаковал Сталина и отрекся от марксизма-ленинизма. В этом они полностью сходились, но в то время, как лидер Белграда орудовал без маски, Хрущев старался сохранять маску. На международной арене Тито стал любимым "коммунистом" американского империализма и мирового капитализма, которые сыпали его помощью и кредитами, чтобы тот лаял на советское государство и советский строй и в то же время продавал Югославию иностранным капиталам.
Хрущев старался маневрировать Тито в свою пользу, чтобы как нибудь сбавить его тон в выступлениях против советского строя, перебить американскому агенту в Белграде большой аппетит в его борьбе за подрыв советского влияния в странах народной демократии, насадить в Югославии хрущевские ревизионистские взгляды и сдержать прямой курс руководства Белграда на западный образ жизни, на американские капиталы.
В свою очередь, Тито уже давно мечтал о перемещении эпицентра руководства так называемого коммунизма из Москвы в Белград, чтобы Белград заменил Москву в Восточной и Юго-восточной Европе: Осуществление плана Тито было задержано его разрывом со Сталиным, который обнаружил и решительно изобличил это коварное деяние ренегата. При помощи американцев теперь, видя, что Хрущев и его группа подрывали дело Ленина и Сталина Тито снова вытащил этот план.
Между Хрущевым и Тито - этими лидерами современного ревизионизма должна была происходить долгая и сложная конфронтация, то умеренная, то острая, то бранью и атаками, то заискиванием и улыбками. Но как ссорясь, так и обнимаясь, ни одна из сторон не поступала на основе и в интересах марксизма-ленинизма, независимо, от якобы марксистских словес и фразеологии, независимо от клятвы Хрущева в том, что он, мол, боролся за возвращение Тито на позиции марксизма-ленинизма. Антикоммунизм лежал в основе их взаимоотношений; с позиции антикоммунизма оба эти мужичонки, каждый в своих интересах, делали все, чтобы подчинить себе друг друга.
Наша партия внимательно прослеживала этот процесс, храня при этом самую высокую бдительность. Его дальнейшее развитие должно было еще больше убедить ее в том, кем были Хрущев и хрущевцы, что они представляли в Советском Союзе и в международном коммунистическом и рабочем движении.
Первый сигнал того, что новое советское руководство изменяло прежний курс в отношении югославского ревизионизма, мы получили еще в июне 1954 года.
В дни нашего пребывания в Москве советское руководство вручило нам длинное письмо за подписью Хрущева, направленное центральным комитетам братских партий, в котором сообщалось о выводах, вынесенных советским руководством относительно югославского вопроса. Хотя письмо было датировано 4 июня, а мы находились в Москве уже несколько дней, причем 8 июня имели даже официальные переговоры с главными советскими руководителями, об этой очень важной проблеме, изложенной в данном письме, они совсем не упомянули нам. По-видимому, Хрущев, которому хорошо была известна наша решительная, твердая позиция по отношению к предателям из Белграда, хотел поступать с нами осмотрительно, делать дело постепенно.
Извращая историческую истину, Хрущев с компанией пришли-де к выводу, что причиной откола Югославии от лагеря социализма и изоляции югославского рабочего класса от международного рабочего движениям заключалась, мол, только в "разрыве между КПЮ и международным коммунистическим движением" в 1948 году. По их словам, позиция, занятая в 1948 и 1949 годах в отношении югославской партии, была неправильной, ибо позиция эта, видите ли, побудила "правящие круги Югославии сблизиться с США и с Англией" (!), заключить "военно-политическое соглашение с Грецией и Турцией" (Балканский пакт) (Речь идет о трехстороннем договоре "о дружбе и сотрудничестве" между Югославией, Грецией и Турцией, заключенном в 1953 году. Этот договор, который в августе 1954 года превратился в военный пакт, связал Югославию с Североатлантическим союзом, членами которого были и являются Турция и Греция.) пойти на "ряд серьезных уступок перед капитализмом" взять курс на "реставрацию капитализма" и др. Короче говоря, согласно Хрущеву, раз Информбюро заняло строгую позицию в отношении Югославии, эта последняя, со злости или по своему хотению, продалась империализму, подобно той невестке, которая назло своей свекрови с мельником переспала.
По этой логике Хрущева, наша Партия Труда, когда она прямо противопоставилась хрущевскому ревизионизму и сожгла мосты с ним, тоже должна была продать себя и страну империализму, так как иначе существовать не могла! Впрочем, позднее так заявил своими собственными устами Хрущев, который обвинил нас в том, будто мы продались "империализму за тридцать сребреников"!
Но это была только антимарксистская и капиталистическая логика. Наша партия героически противопоставилась хрущевскому ревизионизму, как противопоставилась до него югославскому ревизионизму, она боролась с ним с той же решительностью, с какой боролась и со всякой другой разновидностью ревизионизма, и тем не менее не продалась и никогда не продастся империализму или кому-либо другому, так как подлинная марксистско-ленинская партия, называя и уважая себя как таковую, независимо от условий, в которых она может оказаться, ни в коем случае не позволяет, чтобы кто-либо продавал или же покупал ее, наоборот, она решительно идет своим путем, путем бескомпромиссной борьбы с империализмом, ревизионизмом и реакцией.
Поэтому даже в случае, если бы югославское руководство, как утверждал Хрущев, было осуждено незаслуженно в 1949 году, ничто не позволяло и не оправдывало бы его переход в объятия империализма. Наоборот, тот факт, что оно еще больше укрепило мосты, соединявшие его с империализмом и мировой реакцией, явился наилучшим подтверждением правоты Сталина, Коммунистической партии Советского Союза, Информбюро, нашей партии и всех других партий, разоблачивших и осудивших его.
Но Никита Хрущев, будучи последовательным в своем решении реабилитировать белградских ревизионистов, в своем письме обвинял Информбюро, конечно, не называя его по имени, в том, что им в 1948 и 1949 годах "не были использованы до конца все возможности .... чтобы попытаться достигнуть урегулирования возникших спорных вопросов и разногласий" что, по его мнению, привело бы к "предотвращению перехода Югославии во враждебный лагерь". Во врученном нам письме Никита Хрущев доходил до открытого заявления о том, что "по некоторым вопросам, послужившим поводом для разногласий между КПСС и КПЮ, ... не было основательных причин для спора, что возникшие недоразумения можно было ... уладить". Ничто иное не могло доставить большего удовольствия Тито и югославскому руководству! Одним росчерком пера Хрущев ставил крест на крупных принципиальных проблемах, лежавших в основе борьбы с югославским ревизионизмом, он считал их "несерьезными причинами", и "недоразумениями" стало быть, он просил извинения у предателей за то, что их, мол, атаковали из-за прошлогоднего снега!
Однако кто же виновен в этих "недоразумениях"? В своем письме Хрущев не упрекал цо имени ни Информбюро, ни Сталина, ни Коммунистическую партию Советского Союза, ни другие партии, солидаризовавшиеся с решениями Информбюро от 1949 года. Видимо, он считал еще преждевременными такие атаки. Поэтому нашел "виновников": среди советских-Берия, который своими деяниями вызвал "обоснованные упреки со стороны .руководства КПЮ", а среди югославов - Гьиляса (давно уже приговоренного Тито), "выступавшего с открытой пропагандой ликвидаторских взглядов", "активного сторонника ориентации Югославии на страны Запада" и др.
Итак, согласно Хрущеву, проблема оказывалась весьма простой: в основе разрыва с Югославией лежали не причины, а поводы, мы напрасно обидели вас, виновники нашлись:
у нас Берия, у вас - Гьиляс. Эти враги осуждены обеими сторонами, так что нам остается лишь расцеловаться, помириться и забыть о прошлом.
Очень легко этот фокусник запутывал и распутывал дела. Однако мы, албанские коммунисты, которые более десяти лет острием к острию вели борьбу с предательской кликой Белграда и которые испытывали на себе и смело изобличали ее подлости, не согласились и никак не могли согласиться с подобным решением югославской проблемы. Но был еще 1954 год. Еще открыто не началась атака на Сталина, еще ни единого слова не говорили против него открыто, Хрущев еще применял весьма изощренную, мастерски камуфлированную демагогию; в нашем представлении Советский Союз еще сохранял краски времен Сталина, хотя и поблекшие. Тем более в этом письме, которое глубоко потрясло нас, Хрущев клялся в том, что все он делал "в интересах марксизма-ленинизма и социализма", что советское руководство и другие братские партии, пересматривая югославский вопрос, не преследовали иной цели, кроме как ^сорвать эти планы американо-английских империалистов и использовать все возможности для усиления своего влияния на югославский народа, "положительно воздействовать на югославский рабочий класс" и т.д. Он добавлял также, что усилия советской стороны и других партий и стран народной демократии будут служить новым шагом к испытанию "готовности и решимости югославских руководителей следовать по пути социализма".
Все это заставляло нас быть как можно более умеренными и осмотрительными в своем ответе. В дни нашего пребывания в Москве мы долго обсуждали этот вопрос с Хюсни и другими товарищами из нашей делегации и в заключение передали советскому руководству наш ответ в письменном виде.
В этом ответе, не противопоставляясь открыто Хрущеву, мы отмечали нашу неизменную позицию по отношению к ревизионистскому руководству Белграда, указывали на значение решений 1948 и 1949 годов Информбюро, не допуская никаких намеков на пересмотр прежнего отношения к отклонениям югославского руководства.
Мнению Хрущева о том, что "разрыв привел югославских руководителей в объятия империализма" в своем ответном письме мы противопоставили положение о том, что сами югославские руководители изменили марксизму-ленинизму .и перевели свой народ и свою родину на путь рабства и диктата американо-английских империалистов, что как раз их антимарксистская линия явилась фактором, нанесшим тяжелый ущерб жизненным интересам народов Югославии, что именно они оторвали Югославию от лагеря социализма, что это они превратили югославскую партию в буржуазную партию и оторвали ее от международного движения пролетариата.
Четко отметив эти истины, мы указывали далее, что мы согласны с тем, чтобы коммунистические партии прилагали усилия для избавления народов Югославии от рабства и нищеты, но вновь подчеркивали, что, по нашему мнению, югославские руководители слишком далеко зашли на антимарксистский путь, на путь подчинения американским и английским империалистам.
Этим мы косвенно говорили Хрущеву, что не разделяли его надежд и иллюзий о югославских руководителях и особенно о "товарище Тито", как он начал называть его. Эти мысли я высказал Хрущеву ив беседе, которую имел с ним позднее, 23 июня 1954 года. Но он делал вид, будто не замечал расхождений между нами в связи с югославским вопросом. Быть может, он просто не хотел вызвать конфликт с нами еще на первых наших официальных встречах с ним, а быть может, недооценивал нас и знать не хотел о наших возражениях. Помню, он находился в состоянии полной эйфории и говорил с уверенностью человека, у которого дела на мази. Он только что возвратился из молниеносной поездки в Чехословакию (он был мастером всякого рода поездок: молниеносных, инкогнито, официальных, дружественных, шумных, молчаливых, дневных, ночных, объявленных, необъявленных, краткосрочных, долгосрочных, со свитой и совершенно в одиночку, и т. д.).
- В Праге, - сказал он мне, - я снова коснулся югославской проблемы с находившимися там представителями некоторых братских партий. Все они полностью разделили мои взгляды и указали на очень важное значение предпринимаемых нашей партией усилий.
Затем, смотря мне прямо в глаза, добавил:
- Мы, венгры, болгары, румыны и другие в последнее время сделали положительные шаги по пути нормализации отношений с Югославией ...
Я понял, зачем подчеркнул он это. Он хотел сказать мне: вот видишь, все мы пришли к согласию, поэтому и вам, албанцам, надо присоединиться к нам.
Я кратко объяснил ему, что история наших отношений с партией и государством Югославии очень длинная, что виновно в разрыве между нами само югославское руководство и что, если албанско-югославские государственные отношения еще находились на очень низком уровне, то это зависело не от нас, а от непрерывных антимарксистских и антиалбанских вылазок и действий руководителей Белграда.
- Конечно, конечно!,-подпрыгнул Хрущев, и я понял: он не хотел, чтобы я распространялся в обсуждении этой проблемы.
- Мы, - сказал он, - уже приняли все подготовительные меры. Завтра наш посол в Югославии встретится с Тито, который находится на Брионах. Достижение цели, по-нашему, дело весьма вероятное. Если же ничего не выйдет,-закончил он, - есть и другие способы.
Итак, начался роман между Хрущевым и Тито. Несколько дней спустя свои мысли или "заключения" о "новом анализе" югославского вопроса Хрущев сообщил Тито в письменном виде! Тито, естественно, был рад тому, что Хрущев вел дела так, как он предвидел, но, будучи старой лисицей, не проявил легкомыслия не бросился в объятия Хрущеву. Напротив, Тито думал и добивался того, чтобы Хрущев, первым опустивший голову, первым и приехал в Белград открыто просить извинения. Тем более, что Тито по горло погряз в болоте империализма и был связан по рукам и ногам, поэтому, даже если бы уронил словечко о "социализме" и "марксизме", то это он обязан был сделать лишь дозами, дозволенными западными патронами, прежде всего американскими империалистами. Оставив его некоторое время в состоянии мучительного ожидания, чтобы основательно расстроить его и так уже расстроенные струны, наконец, к середине августа 1954 года, Тито ответил Хрущеву, также письменно.
Сущность письма белградского ревизиониста заключалась более или менее в следующем: Я рад, что ты, Никита Сергеевич, показываешь себя разумным и великодушным мужем, но тебе надо еще открыть душу, еще прямее выйти на новый путь, на путь примирения и объятий. Мы, югославы, писал Тито Хрущеву, согласны помириться, но, как вам известно, мы обзавелись новыми друзьями, с ними нас связывают прочные и глубокие связи, поэтому примирение с вами "должно произойти в направлении, отвечающем нашей политике международного сотрудничества", то есть так, чтобы не порвать, а еще больше укрепить связи югославов с империализмом.
То же самое, тоном диктата Тито ставит Хрущеву ряд других условий относительно будущих связей:
Во-первых, Тито требовал, чтобы советская сторона больше работала над ликвидацией "отрицательных элементов", сняла препятствия, способствовавшие разрыву 1948 года, и, понятно, этим "мастера из Белграда открыто требовал ревизии всей правильной и принципиальной линии, проводившейся Информбюро, Сталиным и остальными коммунистическими партиями в 1948 году.