Страница:
С бом-брам-рея донесся голос Вильямса. Он кричал, чтобы я перебирался к нему и помог подтянуть Тома наверх. Когда я дополз до него, он сообщил, что сезень захлестнулся петлей на запястье парня. Я перегнулся через рей и посмотрел вниз, напрягая зрение. Все было именно так, как описал Вильямс, и я представил себе, что еще бы чуть-чуть, и парень нашел бы свою смерть. Вам, наверно, это покажется странным, но даже в тот момент меня не оставляла мысль о том, насколько слабым был ветер. Я помнил, с какой неистовой силой обрушился парус на беднягу.
Все это время я без остановки работал руками, разматывая бык-гордень, потом взял конец каната, завязал его булинем вокруг сезня и стал опускать петлю, пока она не охватила плечи парня. Затем я потянул за канат, затягивая петлю у него под мышками. Еще минута, и он был поднят на рей. В неровном лунном свете я разглядел большой синяк у него на лбу — очевидно, след от удара нижней кромки паруса, сбившего Тома с рея.
Мы стояли, с трудом переводя дыхание, и тут до нас донесся откуда-то снизу голос второго помощника. Вильямс глянул вниз, затем повернулся ко мне и издал короткий хриплый смешок.
— Ну-ну! — сказал он.
— В чем дело? — быстро спросил я.
Он дернул головой, показывая вбок и вниз. Я развернулся, ухватившись одной рукой за штаг и придерживая второй рукой потерявшего сознание матроса. Только тогда я смог посмотреть вниз. Сначала я ничего не увидел. Затем снова раздался голос второго помощника:
— Эй, кто там на рее? Какого черта вас туда занесло?
Теперь я видел его. Он стоял там, где начинались ванты брам-стеньги, с наветренной стороны, лицо его было обращено вверх — он оглядывал оснастку и реи. В лунном свете оно виделось мне расплывчатым, бледным овалом.
Он повторил свой вопрос.
Я отозвался:
— Здесь Вильямс и я, сэр. С нами Том, он сорвался с рея.
Я замолчал. Он начал подниматься. С вант подветренной стороны донесся неясный гул — переговаривались матросы.
Вскоре второй помощник присоединился ь нам.
— Ну, так что стряслось? — зло поинтересовался он. — В чем дело?
Он нагнулся, вглядываясь в лицо Тома. Я начал было объяснять, но он остановил меня:
— Он что — мертв?
— Нет, сэр, — сказал я. — Думаю, что нет, но бедняга едва не разбился. Он висел на сезне, когда мы добрались сюда. Парус сбил его с рея.
— Что? — сказал он резко.
— Ветер надул парус, и тот сбросил его…
— Какой ветер? — прервал он меня. — Что ты несешь? Ветра и в помине нет. — Он перенес тяжесть тела на другую ногу. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что вы уже слышали. Ветром швырнуло низ паруса по рею и сбило Тома. Вильямс и я, мы оба видели, как это произошло.
— Что ты несешь, такое возможно только при очень сильном ветре!
Мне показалось, что в его голосе, помимо всего прочего читается растерянность; что-то вызвало в нем подозрение, я явно чувствовал это.
Он взглянул на Вильямса и, похоже, собирался чтото спросить у него, затем, точно передумав, повернулся и закричал одному из матросов, следующих за ним, чтобы тот спустился вниз и притащил сюда бухту нового трехдюймового манильского каната и блок.
— Только живо! — приказал он в завершение.
— Слушаюсь, сэр, — сказал матрос и начал быстро спускаться.
Потом второй помощник обратился ко мне:
— Когда спустите Тома на палубу, я жду от вас более убедительных объяснений, нежели те, что вы плели тут мне сейчас. Со мной такое не проходит!
— Слушаюсь, сэр, — ответил я. — Только другого объяснения не будет.
— Что ты хочешь сказать? — заорал он на меня. — Я тебе покажу «не будет», я не потерплю дерзости ни от тебя, ни от кого другого!
— Я и не думал дерзить, сэр. Я только хотел сказать, что это единственное возможное объяснение, другого нет.
— А я тебе говорю, не морочь мне голову! — повторил он. — Что-то в этом деле чертовски много неясного. Придется доложить обо всем капитану. Не могу же я пересказывать ему весь этот бред… — Он вдруг замолчал.
— Разве это первый раз, когда чертовски все непонятно? — спросил я. Вам-то это прекрасно известно.
— Что ты имеешь в виду? — резко спросил он.
— Бросьте, сэр, давайте начистоту, как насчет того парня, которого мы по вашему приказу ловили на днях? Довольно странный вышел случай, разве не так? Сегодняшнее происшествие будет куда легче объяснить, если…
— Хватит, Джессоп! — приказал он сердито. — Я не хочу больше об этом слышать. Ты понял? — Однако чтото в его голосе подсказывало мне, что я отыграл одно очко в этой стычке. Мне было абсолютно ясно, что он уже не столь уверен в себе.
После этого он, наверно, с минуту молчал, когда же заговорил снова, это уже касалось того, как помочь пострадавшему.
— Одному из вас, видимо, придется спускаться по вантам другого борта и страховать его канатом.
Он посмотрел вниз и закричал:
— Эй, скоро вы там? Где блок и тали?
Я услышал, как один из матросов откликнулся:
— Уже несу, сэр!
Через секунду я увидел, как голова этого матроса появилась над марсом. Блок был перекинут у него на шее, а конец каната через плечо.
Мы быстро установили блок и тали и опустили Тома на палубу. Затем мы отнесли его в кубрик и уложили на койку. Второй помощник велел принести бутылку с коньяком и начал большими дозами вливать его Тому в рот. Одновременно с этим двое матросов растирали Тому руки и ноги. Через несколько минут он стал приходить в себя, и вскоре, после внезапного приступа кашля, открыл глаза. Он смотрел на нас с удивленным, озадаченным видом. Затем он ухватился за край койки и приподнялся. Один из матросов поддерживал его; помощник капитана отступил на шаг и осмотрел его критическим взглядом. Том поднял руку и потрогал голову.
— Давай-ка еще один глоток, — сказал ему второй помощник.
У Тома перехватило дыхание, он закашлялся, затем заговорил:
— В голове гудит, точно колокол!
Он снова поднял руку и пощупал шишку на лбу. Затем, наклонившись вперед, он уставился на матросов, сгрудившихся вокруг его койки.
— В чем дело? — спросил он растерянно и с таким видом, будто видит нас не совсем четко. — В чем дело? — повторил он.
— Именно это и я хотел бы узнать! — сказал второй помощник.
Том встревожился:
— Я что, вахту проспал?
Он оглядел матросов; у него был жалкий вид.
— Сдается мне, ему начисто отшибло память, — сказал громко один из матросов. — Нет, — сказал я, отвечая на вопрос Тома. — Ты…
— Молчать, Джессоп! — быстро сказал второй помощник, прерывая меня. Я хочу услышать, что парень скажет сам, без подсказок.
Он снова повернулся к Тому, приглашая к разговору:
— Ты полез закреплять фор-брам-брамсель…
— Может быть, и так, я не знаю, сэр, — сказал Том.
Я видел, что он не понимает, о чем говорит второй помощник.
— Но ты поднимался туда! — сказал второй помощник с некоторой досадой. — Парус развязался, его раздуло, и я отправил тебя, чтобы ты привязал его к рею.
— Раздуло ветром, сэр? — тупо переспросил парень.
— Да, раздуло! Разве я непонятно говорю?
Неожиданно Том встрепенулся — память возвращалась к нему. Он сказал: — Так все и было, сэр. Чертов парус надуло, он рванулся и ударил меня прямо в лицо.
Он замолчал на секунду, потом снова начал:
— Мне кажется… И снова пауза.
— Продолжай! — потребовал второй помощник. — Выкладывай все, как было!
— Я ничего не знаю, сэр, — сказал Том. — Я не понимаю… — Он явно пребывал в нерешительности. — Это все, что я могу сказать, — пробормотал он, трогая синяк на лбу, как будто пытаясь что-то припомнить. Последовавшее за этим молчание было нарушено Стаббинсом.
— Ветра-то не было, — сказал он озадаченным тоном.
В толпе поднялся гул: матросы подтверждали его слова.
Второй помощник молчал, и я с любопытством посмотрел на него. Мне было интересно: уж не начинает ли он понимать, что искать разумное объяснение всему случившемуся — занятие совершенно бесполезное? Возможно, он связал наконец последние события с тем подозрительным происшествием, когда мы искали человека на грот-мачте? Теперь я склонен думать, что так все и было, потому что, посмотрев еще раз на Тома, второй помощник вышел из кубрика, сказав, что дальнейшее расследование откладывается до утра. Однако, когда утро наступило, никакого расследования не последовало. Что касается того, доложил ли он капитану о происшествии, я сильно в этом сомневаюсь. Если и доложил, то упомянул, скорее всего, как бы между прочим, поскольку вопрос об этом больше не поднимался; но между собой мы, конечно, обсуждали это очень долго.
Что же касается второго помощника, то я до сих пор не нахожу объяснения его поведению по отношению к Вильямсу и ко мне, когда мы оказались вместе на рее. Иногда мне кажется, что он заподозрил нас в желании сыграть с ним какую-то злую шутку; возможно, в тот момент он действительно подозревал, что, по крайней мере, один из нас как-то связан с предыдущим случаем. Или же он пытался, как и до этого, закрыть глаза на очевидные факты, обрушившиеся на него и доказывающие, что нечто по-настоящему странное и неладное творится на борту этой старой посудины. Конечно, это только мои догадки.
А затем, вскоре после случая с парусом, произошло еще нечто в этом же роде.
Глава 5
Все это время я без остановки работал руками, разматывая бык-гордень, потом взял конец каната, завязал его булинем вокруг сезня и стал опускать петлю, пока она не охватила плечи парня. Затем я потянул за канат, затягивая петлю у него под мышками. Еще минута, и он был поднят на рей. В неровном лунном свете я разглядел большой синяк у него на лбу — очевидно, след от удара нижней кромки паруса, сбившего Тома с рея.
Мы стояли, с трудом переводя дыхание, и тут до нас донесся откуда-то снизу голос второго помощника. Вильямс глянул вниз, затем повернулся ко мне и издал короткий хриплый смешок.
— Ну-ну! — сказал он.
— В чем дело? — быстро спросил я.
Он дернул головой, показывая вбок и вниз. Я развернулся, ухватившись одной рукой за штаг и придерживая второй рукой потерявшего сознание матроса. Только тогда я смог посмотреть вниз. Сначала я ничего не увидел. Затем снова раздался голос второго помощника:
— Эй, кто там на рее? Какого черта вас туда занесло?
Теперь я видел его. Он стоял там, где начинались ванты брам-стеньги, с наветренной стороны, лицо его было обращено вверх — он оглядывал оснастку и реи. В лунном свете оно виделось мне расплывчатым, бледным овалом.
Он повторил свой вопрос.
Я отозвался:
— Здесь Вильямс и я, сэр. С нами Том, он сорвался с рея.
Я замолчал. Он начал подниматься. С вант подветренной стороны донесся неясный гул — переговаривались матросы.
Вскоре второй помощник присоединился ь нам.
— Ну, так что стряслось? — зло поинтересовался он. — В чем дело?
Он нагнулся, вглядываясь в лицо Тома. Я начал было объяснять, но он остановил меня:
— Он что — мертв?
— Нет, сэр, — сказал я. — Думаю, что нет, но бедняга едва не разбился. Он висел на сезне, когда мы добрались сюда. Парус сбил его с рея.
— Что? — сказал он резко.
— Ветер надул парус, и тот сбросил его…
— Какой ветер? — прервал он меня. — Что ты несешь? Ветра и в помине нет. — Он перенес тяжесть тела на другую ногу. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только то, что вы уже слышали. Ветром швырнуло низ паруса по рею и сбило Тома. Вильямс и я, мы оба видели, как это произошло.
— Что ты несешь, такое возможно только при очень сильном ветре!
Мне показалось, что в его голосе, помимо всего прочего читается растерянность; что-то вызвало в нем подозрение, я явно чувствовал это.
Он взглянул на Вильямса и, похоже, собирался чтото спросить у него, затем, точно передумав, повернулся и закричал одному из матросов, следующих за ним, чтобы тот спустился вниз и притащил сюда бухту нового трехдюймового манильского каната и блок.
— Только живо! — приказал он в завершение.
— Слушаюсь, сэр, — сказал матрос и начал быстро спускаться.
Потом второй помощник обратился ко мне:
— Когда спустите Тома на палубу, я жду от вас более убедительных объяснений, нежели те, что вы плели тут мне сейчас. Со мной такое не проходит!
— Слушаюсь, сэр, — ответил я. — Только другого объяснения не будет.
— Что ты хочешь сказать? — заорал он на меня. — Я тебе покажу «не будет», я не потерплю дерзости ни от тебя, ни от кого другого!
— Я и не думал дерзить, сэр. Я только хотел сказать, что это единственное возможное объяснение, другого нет.
— А я тебе говорю, не морочь мне голову! — повторил он. — Что-то в этом деле чертовски много неясного. Придется доложить обо всем капитану. Не могу же я пересказывать ему весь этот бред… — Он вдруг замолчал.
— Разве это первый раз, когда чертовски все непонятно? — спросил я. Вам-то это прекрасно известно.
— Что ты имеешь в виду? — резко спросил он.
— Бросьте, сэр, давайте начистоту, как насчет того парня, которого мы по вашему приказу ловили на днях? Довольно странный вышел случай, разве не так? Сегодняшнее происшествие будет куда легче объяснить, если…
— Хватит, Джессоп! — приказал он сердито. — Я не хочу больше об этом слышать. Ты понял? — Однако чтото в его голосе подсказывало мне, что я отыграл одно очко в этой стычке. Мне было абсолютно ясно, что он уже не столь уверен в себе.
После этого он, наверно, с минуту молчал, когда же заговорил снова, это уже касалось того, как помочь пострадавшему.
— Одному из вас, видимо, придется спускаться по вантам другого борта и страховать его канатом.
Он посмотрел вниз и закричал:
— Эй, скоро вы там? Где блок и тали?
Я услышал, как один из матросов откликнулся:
— Уже несу, сэр!
Через секунду я увидел, как голова этого матроса появилась над марсом. Блок был перекинут у него на шее, а конец каната через плечо.
Мы быстро установили блок и тали и опустили Тома на палубу. Затем мы отнесли его в кубрик и уложили на койку. Второй помощник велел принести бутылку с коньяком и начал большими дозами вливать его Тому в рот. Одновременно с этим двое матросов растирали Тому руки и ноги. Через несколько минут он стал приходить в себя, и вскоре, после внезапного приступа кашля, открыл глаза. Он смотрел на нас с удивленным, озадаченным видом. Затем он ухватился за край койки и приподнялся. Один из матросов поддерживал его; помощник капитана отступил на шаг и осмотрел его критическим взглядом. Том поднял руку и потрогал голову.
— Давай-ка еще один глоток, — сказал ему второй помощник.
У Тома перехватило дыхание, он закашлялся, затем заговорил:
— В голове гудит, точно колокол!
Он снова поднял руку и пощупал шишку на лбу. Затем, наклонившись вперед, он уставился на матросов, сгрудившихся вокруг его койки.
— В чем дело? — спросил он растерянно и с таким видом, будто видит нас не совсем четко. — В чем дело? — повторил он.
— Именно это и я хотел бы узнать! — сказал второй помощник.
Том встревожился:
— Я что, вахту проспал?
Он оглядел матросов; у него был жалкий вид.
— Сдается мне, ему начисто отшибло память, — сказал громко один из матросов. — Нет, — сказал я, отвечая на вопрос Тома. — Ты…
— Молчать, Джессоп! — быстро сказал второй помощник, прерывая меня. Я хочу услышать, что парень скажет сам, без подсказок.
Он снова повернулся к Тому, приглашая к разговору:
— Ты полез закреплять фор-брам-брамсель…
— Может быть, и так, я не знаю, сэр, — сказал Том.
Я видел, что он не понимает, о чем говорит второй помощник.
— Но ты поднимался туда! — сказал второй помощник с некоторой досадой. — Парус развязался, его раздуло, и я отправил тебя, чтобы ты привязал его к рею.
— Раздуло ветром, сэр? — тупо переспросил парень.
— Да, раздуло! Разве я непонятно говорю?
Неожиданно Том встрепенулся — память возвращалась к нему. Он сказал: — Так все и было, сэр. Чертов парус надуло, он рванулся и ударил меня прямо в лицо.
Он замолчал на секунду, потом снова начал:
— Мне кажется… И снова пауза.
— Продолжай! — потребовал второй помощник. — Выкладывай все, как было!
— Я ничего не знаю, сэр, — сказал Том. — Я не понимаю… — Он явно пребывал в нерешительности. — Это все, что я могу сказать, — пробормотал он, трогая синяк на лбу, как будто пытаясь что-то припомнить. Последовавшее за этим молчание было нарушено Стаббинсом.
— Ветра-то не было, — сказал он озадаченным тоном.
В толпе поднялся гул: матросы подтверждали его слова.
Второй помощник молчал, и я с любопытством посмотрел на него. Мне было интересно: уж не начинает ли он понимать, что искать разумное объяснение всему случившемуся — занятие совершенно бесполезное? Возможно, он связал наконец последние события с тем подозрительным происшествием, когда мы искали человека на грот-мачте? Теперь я склонен думать, что так все и было, потому что, посмотрев еще раз на Тома, второй помощник вышел из кубрика, сказав, что дальнейшее расследование откладывается до утра. Однако, когда утро наступило, никакого расследования не последовало. Что касается того, доложил ли он капитану о происшествии, я сильно в этом сомневаюсь. Если и доложил, то упомянул, скорее всего, как бы между прочим, поскольку вопрос об этом больше не поднимался; но между собой мы, конечно, обсуждали это очень долго.
Что же касается второго помощника, то я до сих пор не нахожу объяснения его поведению по отношению к Вильямсу и ко мне, когда мы оказались вместе на рее. Иногда мне кажется, что он заподозрил нас в желании сыграть с ним какую-то злую шутку; возможно, в тот момент он действительно подозревал, что, по крайней мере, один из нас как-то связан с предыдущим случаем. Или же он пытался, как и до этого, закрыть глаза на очевидные факты, обрушившиеся на него и доказывающие, что нечто по-настоящему странное и неладное творится на борту этой старой посудины. Конечно, это только мои догадки.
А затем, вскоре после случая с парусом, произошло еще нечто в этом же роде.
Глава 5
СМЕРТЬ ВИЛЬЯМСА
Как я уже сказал, среди матросов только и разговоров было, что о странном случае с Томми. Никто из парней не знал, что Вильямс и я видели, как все это произошло. Каждый из них высказывал свои предположения. Стаббикс, например, считал, что Том поскользнулся спросонья и потерял опору под ногами. Том, естественно, пылко опровергал его. Однако ему было некого призвать в свидетели, поскольку в то время он еще не знал, что мы с Вильямсом видели удар паруса по рею.
Стаббинс настаивал на том, что ссылки на ветер не выдерживают никакой критики. Ветра не было совсем, говорил он, и остальные матросы поддакивали ему.
— Послушай, — сказал я Стаббинсу, — я не во всем разобрался, но все же считаю, что рассказ Тома — это правда.
— О чем ты говоришь? — спросил Стаббинс недоверчиво. — Ветра-то совсем не было!
— А как насчет шишки у него на лбу? — спросил я в свою очередь. — Как ты объясняешь ее появление?
— Наверное, он ударился головой, когда поскользнулся, — ответил он.
— Похоже на правду, — согласился с ним старый Джаскетт, который сидел, покуривая на морском сундучке, неподалеку.
— Чушь. Все было совсем не так! — зло огрызнулся Том. — Я не спал, и этот чертов парус на самом деле стукнул меня.
— Только не надо грубить старшим, паренек! — предупредил его Джаскетт.
Я снова вступил в Спор.
— Обрати внимание еще на одну деталь, Стаббинс. Сезень, на котором повис Том был с кормовой стороны рея. Выглядит так, как будто парус перекинул его через рей. Если ветра хватило для сезня, мне кажется, его хватило бы и для паруса.
— Парус висел ниже рея или повис на нем? — спросил Стаббинс.
— Повис на рее, в том-то и дело. Более того, нижний край паруса перехлестнулся через рей на кормовую сторону.
Стаббинс явно удивился, услышав это, но прежде, чем он был готов выступить с новым возражением, слово взял Пламмер. Он спросил:
— А кто это видел?
Я ответил довольно резко:
— Я видел. И Вильямс. И еще, если уж на то пошло, второй помощник.
Пламмер молча закурил. Но Стаббинс завелся снова.
— Я считаю, что Том схватился за нижний край паруса и перетянул его через рей за собой, когда свалился.
— Нет! — оборвал его Том. — Сезень был под парусом, я даже не видел его. У меня не было времени схватиться за край, он быстро надулся и ударил меня в лицо.
— Тогда как же ты успел схватиться за сезень? — спросил Пламмер.
— Да не хватался он за него, — ответил я вместо Тома. — Сезень захлестнулся вокруг его запястья, и Том повис; в таком положении мы его и нашли.
— Ты хочешь сказать, что он не хватаются за сезень? — переспросил Квойн, попыхивая трубкой.
— Вот именно, — сказал я. — Если тебя сбило с ног и ты потерял сознание, как же ты схватишься за канат?
— Ты прав, — согласился со мной Джок. — Здесь ты совершенно прав, Джессоп.
— И все равно что-то здесь не так, — сказал Квойн.
Я продолжил, не обращая на него внимания:
— Во всяком случае, когда мы с Вильямсом нашли его. Том висел под реем, а сезень захлестнулся петлей в два кольца вокруг его запястья. Кроме этого, как я уже говорил, нижний край паруса перекинулся через рей в сторону кормы и под весом Тома удерживался в таком положении.
— Чертовщина какая-то, — сказал Стаббинс озадаченно. — Ничего не понятно.
Я взглянул на Вильямса, давая ему понять, что пришло время обо всем рассказать парням, но он покачал головой, и после секундного размышления я тоже пришел к выводу, что от этого, пожалуй, толку будет не много. У нас не было четкого объяснения тому, что произошло, и наши полуфакты-полудогадки лишь еще больше бы все запутали; единственно верным для нас в той ситуации было ждать и наблюдать. Если б у нас имелись хоть какие-то доказательства, тогда бы имело смысл рассказать все, что мы знаем, не рискуя сделать из себя всеобщее посмешище, а так… Я очнулся от своих мыслей.
Стаббинс все не унимался — теперь он обсуждал эту историю с одним из матросов. — Послушай, если нет ветра или почти нет, то такое невозможно; хотя черт его знает… Матрос сказал что-то в ответ, я не расслышал. Стаббинс продолжал:
— Я ни черта не понимаю. Голова идет кругом. Все очень похоже на сказку.
— Посмотри на его запястье! — сказал я.
Том вытянул правую руку, выставляя на всеобщее обозрение. Она заметно распухла в том месте, где ее перетянуло сезНем. — Вижу, — признал Стаббинс. — Что есть, то есть, только это ни о чем не говорит.
Я не ответил ему. Стаббинс был прав — это никому и ничего не говорило. И я больше не ввязывался в спор. А вам я рассказываю все это лишь для того, чтобы обрисовать, насколько живо было воспринято членами экипажа происшествие. Однако через какое-то время новые заботы отвлекли наше внимание; как я уже говорил, поцеловали иные события.
Последующие три дня прошли без каких-либо происшествий; а затем, на четвертый день, произошло нечто поистине мрачное и загадочное. Однако обстоятельства дела были настолько неосязаемыми, неуловимыми, как, надо отметить, и вся трагедия в целом, что только те, кто уже соприкоснулись вплотную с обступившим нас ужасом, могли до конца осознать его глубину и неотвратимость. Матросы в своем большинстве повели разговоры о том, что наш корабль невезучий и, как это часто происходит в подобных обстоятельствах, начались поиски библейского Ионы — козла отпущения. Но с другой стороны, я все же не возьмусь утверждать, будто никто из матросов не ощутил ничего пугающего, ужасного в случившемся; я уверен, что некоторые начали все понимать, и, думаю, Стаббинс в их числе, хотя сомневаюсь, что он в тот момент осознал хотя бы на четверть реальную опасность, скрывавшуюся за чередой тех странных событий, которые не давали нам спокойно спать по ночам. Однако он почему-то не ощутил присутствия опасности лично для себя, тогда как мне она была уже видна достаточно ясно. Полагаю, Стаббинсу недоставало воображения, чтобы из отдельных деталей сложить общую картину, проследить естественную связь событий и их развитие. С другой стороны, мне не следует забывать, что, конечно, он не имел представления о двух предыдущих происшествиях. Если 6 он знал о них, его позиция, быть может, совпадала бы с моей. До этого он был непробиваем, как это с некоторыми случается, — даже в случае с Томом и фор-бом-брамселем. Однако на этот раз, после того, о чем я собираюсь сейчас рассказать, он, похоже, немного проник созданием в тьму окружающей, нас бездны и увидел возможную угрозу.
Я хорошо помню четвертую ночь. Она была тихой, звездной и безлунной; по крайне мере, такой она мне запомнилась; в любом случае луна могла быть не больше тоненького полумесяца, поскольку по времени наступило новолуние.
Ветер немного усилился, но дул ровно без резких порывов. Мы скользили по морской глади, делая примерно шесть-семь узлов. Шла середина нашей вахты; поскрипывали реи и шумели наполняемые ветром паруса. На главной палубе нас было только двое — Вильямс и я. Он курил, облокотившись на перила с наветренного борта; я прохаживаются взад-вперед между ним и люком носового трюма. Стаббинс, как впередсмотрящий, находился на носу. Прошло несколько минут, как рында прозвучала два раза, и я молил бога, чтобы поскорее пробили восемь склянок и нас бы сменили. Вдруг где-то над головой раздался короткий резкий звук, похожий на винтовочный выстрел. Сразу за ним последовал треск парусины и хлопанье паруса, бьющегося на ветру.
Вильямс отскочил от поручней и сделал несколько шагов в сторону бака. Я двинулся в том же направлении и, следом за ним, задрал голову, пытаясь определить, что же произошло. Я разглядел с трудом, что подветренный край фор-бом-брамселя оторвало от рея и шкотовый[13] угол паруса мотается из стороны в сторону, хлопая по ветру; примерно через каждые пять секунд раздавался гулкий удар о стальной рей, как будто по нему били огромной кувалдой.
— Похоже, что скобу вырвало или лопнуло звено у цепи, Вильямс! — что есть мочи проорал я, стараясь перекричать шум хлопающего паруса. — И лупит люверсами[14] по рею!
— Да! — закричал он в ответ, хватаясь за гитов. Я подбежал, чтобы помочь ему. В тот же момент до моего слуха донесся топот бегущих ног, и вскоре к нам присоединились остальные вахтенные и второй помощник. Через несколько минут мы отпустили рей и взяли парус на шкоты. Затем Вильямс и я полезли наверх, чтобы найти то место, где произошел обрыв. Дело обстояло так, как я и предполагал: со стальными петлями все было в порядке, но из скобы вылетела шпилька и саму скобу заклинило в отверстии для шкива на самом конце рея.
Вильямс отправил меня вниз за новой шпилькой, а сам, отвязав гитов, осмотрел его до самого соединения со шкотом. Вернувшись с новой шпилькой, я ввинтил ее в скобу, пристегнул гитов и закричал матросам, столпившимся на палубе, чтобы они начали тянуть канат. Они дружно навалились, и при втором рывке скоба выскочила из отверстия. Когда ее подняли достаточно высоко, я перебрался выше, на рей брам-стеньги, и держал цепь, пока Вильямс пристегивал ее к люверсам в парусе. Затем он снова привязал гитов и закричал второму помощнику:
— Все готово! Выбирай!
Потом он обратился ко мне:
— Ты лучше спускайся и помоги им тянуть, я тут останусь и буду светить фонарем на парус.
— Договорились, — ответил я, перебираясь на ванты. — Только смотри, чтобы привидение не утащило тебя.
Я отпустил эту шутку, поддавшись секундному беспечному веселью: когда висишь на реях, на тебя время от времени находит такое состояние. У меня было приподнятое настроение, и я в ту минуту совершенно не испытывал чувства страха, которое столь сильно одолевало меня в последние дни. Полагаю, это было вызвано свежим бризом.
— Оно тут не одно! — сказал Вильямс с характерной для него краткостью.
— Что? — переспросил я.
Он повторил свое замечание. Моя веселость вмиг улетучилась. Реальность всех тех таинственных срытии, имевших место в последние недели, вспыхнула в моем сознании с ужасающей четкостью.
— Что ты этим хочешь сказать, Вильямс? — спросил я у него.
Но он умолк и больше ничего не сказал.
— Что тебе известно, Вильямс? — продолжал я допытываться. — Почему ты никогда не рассказывал мне о том, что… Резкий окрик второго помощника прервал меня:
— Эй там, на реях! Нам всю ночь прикажете ждать? Один из вас быстро вниз, поможешь тянуть фалы[15]. Второму оставаться наверху и освещать такелаж!
— Слушаюсь, сэр! — закричал я в ответ.
Затем я повернулся торопливо к Вильямсу.
— Послушай, Вильямс. Если ты считаешь, что есть реальная опасность оставаться одному на реях… — Я с трудом подбирал слова. — Если хочешь, я останусь с тобой.
Снова донесся голос второго помощника:
— Эй, спускайся быстрее! Пошевеливайся! Какого черта ты там делаешь?
— Спускаюсь, сэр! — крикнул я.
— Ну что, мне остаться? — снова повторил я.
— Ерунда! — сказал он. — Не бери в голову, приятель. Я выжму из них все денежки, что причитаются мне. Кость им в горло. Я не боюсь их.
Я полез вниз. Это были последние слова, с которыми Вильямс обратился к кому-либо из живущих.
Я спустился на палубу и присоединился к парням, выбирающим снасти. Только мы подняли рей и второй помощник, вглядываясь в темные очертания паруса, приготовился отдать команду: «Завернуть концы!» — когда до нашего слуха донесся какой-то странный, как бы придушенный крик. Это был Вильямс.
— Ребята, стоп! — крикнул второй помощник.
Мы замерли прислушиваясь.
— Что там у тебя, Вильямс? — прокричал второй помощник. — С тобой все в порядке?
Ответа так и не последовало. Некоторые матросы утверждали потом, что они уловили странный вибрирующий треск на реях, он был едва слышен из-за гудения ветра в снастях. Как будто кто-то щелкнул пучком свободных концов. Я не берусь утверждать, в действительности ли они услышали этот звук, или же это было нечто, существующее только в их воображении. Лично я ничего не уловил, но, надо отметить, я держался за самый конец каната и находился дальше всех от мачты.
Второй помощник приставил ладони рупором ко рту и снова закричал:
— С тобой все в порядке?
В ответ донеслось нечто почти неразборчивое — обрывки фраз:
— Кость вам… Я не списался… Вы думали… Согнать… Мои деньжата.
И затем сразу воцарилось молчание.
Я стоял, как пораженный, глядя на неясные очертания паруса.
— Он бредит! — сказал Стаббинс, которому приказали покинуть пост впередсмотрящего и тоже выбирать парус.
— Он спятил, у парня явно не все дома, — сказал Квойн, стоявший впереди меня. — Да он и всю дорогу вел себя странно.
— Всем молчать! — рявкнул второй помощник. Затем крикнул:
— Вильямс!
Никакого ответа.
— Вильямс! — еще громче.
И опять — тишина.
— Черт бы тебя побрал, кокни! Не слышишь, что ли, крокодил! Глухота на тебя напала?
Ответа не последовало, и тогда второй помощник обратился ко мне:
— Быстро слетай наверх, Джессоп, и проверь, что там случилось!
— Слушаюсь, сэр, — сказал я и побежал к вантам. Мне было не по себе.
Неужели Вильямс сошел с ума? Конечно, он всегда отличался странным поведением, но… Или — мысль вспыхнула в моей голове — он увидел… Закончить предложение я не успел. Внезапно где-то наверху, у меня над головой раздался ужасный вопль. Я замер, занеся ногу на перекладину. В следующее мгновение что-то вывалилось из темноты и упало на палубу рядом с матросами. Это было человеческое тело. Удар был таким сильным и звук при этом таким громким, таким отчетливым и жутким, что мне сделалось дурно. Сразу несколько матросов громко вскрикнули в испуге и выпустили фалы из рук, но, к счастью, сработали стопора, и рей не упал. Затем на несколько мгновений в толпе матросов воцарилась гробовая тишина, и мне показалось, что в шуме ветра я услышал жалобный стон.
Первым заговорил помощник капитана. Его голос раздался так неожиданно, что я вздрогнул.
— Кто-нибудь, живо принесите фонарь!
Все замялись на секунду.
— Сбегай за фонарем в рулевую рубку, Тамми.
— Слушаюсь, сэр, — сказал парень с дрожью в голосе и побежал на ют.
Не прошло и минуты, как я увидел приближающийся к нам огонек. Парень спешил. Подбежав, он передал фонарь второму помощнику, и тот, взяв его, подошел к черной бесформенной массе, лежащей на палубе. Он вытянул руку с фонарем вперед, освещая упавшее тело.
— Боже мой! — сказал он. — Это же Вильямс!
Он наклонился еще ниже и смог рассмотреть тело. Да, это был Вильямс, в этом не было никаких сомнений. Второй помощник приказал двоим матросам поднять тело и положить его на люк. Затем он отправился на ют, чтобы позвать капитана. Через пару минут он вернулся, притащив с собой старый корабельный флаг, и накрыл им беднягу Вильямса. Почти вслед за ним на палубу торопливо поднялся капитан. Он приподнял край флага, посмотрел, затем опустил его, и второй помощник объяснил ему в двух словах все, что нам было известно.
— Что прикажете с ним делать? — спросил он, закончив свои объяснения. — Погода хорошая, можете оставить беднягу на палубе, — сказал капитан.
Он повернулся и ушел на корму.
Второй помощник коротко приказал:
— Тащите сюда Швабры и воду! Живо!
Резко повернувшись, он отослал Тамми на ют. Потом проследив, как рей подняли на фок-мачту, он отправился следом. Видимо, он сообразил, что парню не следует слишком долго оставаться рядом с трупом — его нервная система могла бы не выдержать этого.
После того, как они ушли на ют, мы спустились в кубрик. Все были подавлены и напуганы. Некоторое время мы сидели каждый на своей койке и молчали. Подвахтенные спали, никто из них не знал о случившемся.
Стаббинс настаивал на том, что ссылки на ветер не выдерживают никакой критики. Ветра не было совсем, говорил он, и остальные матросы поддакивали ему.
— Послушай, — сказал я Стаббинсу, — я не во всем разобрался, но все же считаю, что рассказ Тома — это правда.
— О чем ты говоришь? — спросил Стаббинс недоверчиво. — Ветра-то совсем не было!
— А как насчет шишки у него на лбу? — спросил я в свою очередь. — Как ты объясняешь ее появление?
— Наверное, он ударился головой, когда поскользнулся, — ответил он.
— Похоже на правду, — согласился с ним старый Джаскетт, который сидел, покуривая на морском сундучке, неподалеку.
— Чушь. Все было совсем не так! — зло огрызнулся Том. — Я не спал, и этот чертов парус на самом деле стукнул меня.
— Только не надо грубить старшим, паренек! — предупредил его Джаскетт.
Я снова вступил в Спор.
— Обрати внимание еще на одну деталь, Стаббинс. Сезень, на котором повис Том был с кормовой стороны рея. Выглядит так, как будто парус перекинул его через рей. Если ветра хватило для сезня, мне кажется, его хватило бы и для паруса.
— Парус висел ниже рея или повис на нем? — спросил Стаббинс.
— Повис на рее, в том-то и дело. Более того, нижний край паруса перехлестнулся через рей на кормовую сторону.
Стаббинс явно удивился, услышав это, но прежде, чем он был готов выступить с новым возражением, слово взял Пламмер. Он спросил:
— А кто это видел?
Я ответил довольно резко:
— Я видел. И Вильямс. И еще, если уж на то пошло, второй помощник.
Пламмер молча закурил. Но Стаббинс завелся снова.
— Я считаю, что Том схватился за нижний край паруса и перетянул его через рей за собой, когда свалился.
— Нет! — оборвал его Том. — Сезень был под парусом, я даже не видел его. У меня не было времени схватиться за край, он быстро надулся и ударил меня в лицо.
— Тогда как же ты успел схватиться за сезень? — спросил Пламмер.
— Да не хватался он за него, — ответил я вместо Тома. — Сезень захлестнулся вокруг его запястья, и Том повис; в таком положении мы его и нашли.
— Ты хочешь сказать, что он не хватаются за сезень? — переспросил Квойн, попыхивая трубкой.
— Вот именно, — сказал я. — Если тебя сбило с ног и ты потерял сознание, как же ты схватишься за канат?
— Ты прав, — согласился со мной Джок. — Здесь ты совершенно прав, Джессоп.
— И все равно что-то здесь не так, — сказал Квойн.
Я продолжил, не обращая на него внимания:
— Во всяком случае, когда мы с Вильямсом нашли его. Том висел под реем, а сезень захлестнулся петлей в два кольца вокруг его запястья. Кроме этого, как я уже говорил, нижний край паруса перекинулся через рей в сторону кормы и под весом Тома удерживался в таком положении.
— Чертовщина какая-то, — сказал Стаббинс озадаченно. — Ничего не понятно.
Я взглянул на Вильямса, давая ему понять, что пришло время обо всем рассказать парням, но он покачал головой, и после секундного размышления я тоже пришел к выводу, что от этого, пожалуй, толку будет не много. У нас не было четкого объяснения тому, что произошло, и наши полуфакты-полудогадки лишь еще больше бы все запутали; единственно верным для нас в той ситуации было ждать и наблюдать. Если б у нас имелись хоть какие-то доказательства, тогда бы имело смысл рассказать все, что мы знаем, не рискуя сделать из себя всеобщее посмешище, а так… Я очнулся от своих мыслей.
Стаббинс все не унимался — теперь он обсуждал эту историю с одним из матросов. — Послушай, если нет ветра или почти нет, то такое невозможно; хотя черт его знает… Матрос сказал что-то в ответ, я не расслышал. Стаббинс продолжал:
— Я ни черта не понимаю. Голова идет кругом. Все очень похоже на сказку.
— Посмотри на его запястье! — сказал я.
Том вытянул правую руку, выставляя на всеобщее обозрение. Она заметно распухла в том месте, где ее перетянуло сезНем. — Вижу, — признал Стаббинс. — Что есть, то есть, только это ни о чем не говорит.
Я не ответил ему. Стаббинс был прав — это никому и ничего не говорило. И я больше не ввязывался в спор. А вам я рассказываю все это лишь для того, чтобы обрисовать, насколько живо было воспринято членами экипажа происшествие. Однако через какое-то время новые заботы отвлекли наше внимание; как я уже говорил, поцеловали иные события.
Последующие три дня прошли без каких-либо происшествий; а затем, на четвертый день, произошло нечто поистине мрачное и загадочное. Однако обстоятельства дела были настолько неосязаемыми, неуловимыми, как, надо отметить, и вся трагедия в целом, что только те, кто уже соприкоснулись вплотную с обступившим нас ужасом, могли до конца осознать его глубину и неотвратимость. Матросы в своем большинстве повели разговоры о том, что наш корабль невезучий и, как это часто происходит в подобных обстоятельствах, начались поиски библейского Ионы — козла отпущения. Но с другой стороны, я все же не возьмусь утверждать, будто никто из матросов не ощутил ничего пугающего, ужасного в случившемся; я уверен, что некоторые начали все понимать, и, думаю, Стаббинс в их числе, хотя сомневаюсь, что он в тот момент осознал хотя бы на четверть реальную опасность, скрывавшуюся за чередой тех странных событий, которые не давали нам спокойно спать по ночам. Однако он почему-то не ощутил присутствия опасности лично для себя, тогда как мне она была уже видна достаточно ясно. Полагаю, Стаббинсу недоставало воображения, чтобы из отдельных деталей сложить общую картину, проследить естественную связь событий и их развитие. С другой стороны, мне не следует забывать, что, конечно, он не имел представления о двух предыдущих происшествиях. Если 6 он знал о них, его позиция, быть может, совпадала бы с моей. До этого он был непробиваем, как это с некоторыми случается, — даже в случае с Томом и фор-бом-брамселем. Однако на этот раз, после того, о чем я собираюсь сейчас рассказать, он, похоже, немного проник созданием в тьму окружающей, нас бездны и увидел возможную угрозу.
Я хорошо помню четвертую ночь. Она была тихой, звездной и безлунной; по крайне мере, такой она мне запомнилась; в любом случае луна могла быть не больше тоненького полумесяца, поскольку по времени наступило новолуние.
Ветер немного усилился, но дул ровно без резких порывов. Мы скользили по морской глади, делая примерно шесть-семь узлов. Шла середина нашей вахты; поскрипывали реи и шумели наполняемые ветром паруса. На главной палубе нас было только двое — Вильямс и я. Он курил, облокотившись на перила с наветренного борта; я прохаживаются взад-вперед между ним и люком носового трюма. Стаббинс, как впередсмотрящий, находился на носу. Прошло несколько минут, как рында прозвучала два раза, и я молил бога, чтобы поскорее пробили восемь склянок и нас бы сменили. Вдруг где-то над головой раздался короткий резкий звук, похожий на винтовочный выстрел. Сразу за ним последовал треск парусины и хлопанье паруса, бьющегося на ветру.
Вильямс отскочил от поручней и сделал несколько шагов в сторону бака. Я двинулся в том же направлении и, следом за ним, задрал голову, пытаясь определить, что же произошло. Я разглядел с трудом, что подветренный край фор-бом-брамселя оторвало от рея и шкотовый[13] угол паруса мотается из стороны в сторону, хлопая по ветру; примерно через каждые пять секунд раздавался гулкий удар о стальной рей, как будто по нему били огромной кувалдой.
— Похоже, что скобу вырвало или лопнуло звено у цепи, Вильямс! — что есть мочи проорал я, стараясь перекричать шум хлопающего паруса. — И лупит люверсами[14] по рею!
— Да! — закричал он в ответ, хватаясь за гитов. Я подбежал, чтобы помочь ему. В тот же момент до моего слуха донесся топот бегущих ног, и вскоре к нам присоединились остальные вахтенные и второй помощник. Через несколько минут мы отпустили рей и взяли парус на шкоты. Затем Вильямс и я полезли наверх, чтобы найти то место, где произошел обрыв. Дело обстояло так, как я и предполагал: со стальными петлями все было в порядке, но из скобы вылетела шпилька и саму скобу заклинило в отверстии для шкива на самом конце рея.
Вильямс отправил меня вниз за новой шпилькой, а сам, отвязав гитов, осмотрел его до самого соединения со шкотом. Вернувшись с новой шпилькой, я ввинтил ее в скобу, пристегнул гитов и закричал матросам, столпившимся на палубе, чтобы они начали тянуть канат. Они дружно навалились, и при втором рывке скоба выскочила из отверстия. Когда ее подняли достаточно высоко, я перебрался выше, на рей брам-стеньги, и держал цепь, пока Вильямс пристегивал ее к люверсам в парусе. Затем он снова привязал гитов и закричал второму помощнику:
— Все готово! Выбирай!
Потом он обратился ко мне:
— Ты лучше спускайся и помоги им тянуть, я тут останусь и буду светить фонарем на парус.
— Договорились, — ответил я, перебираясь на ванты. — Только смотри, чтобы привидение не утащило тебя.
Я отпустил эту шутку, поддавшись секундному беспечному веселью: когда висишь на реях, на тебя время от времени находит такое состояние. У меня было приподнятое настроение, и я в ту минуту совершенно не испытывал чувства страха, которое столь сильно одолевало меня в последние дни. Полагаю, это было вызвано свежим бризом.
— Оно тут не одно! — сказал Вильямс с характерной для него краткостью.
— Что? — переспросил я.
Он повторил свое замечание. Моя веселость вмиг улетучилась. Реальность всех тех таинственных срытии, имевших место в последние недели, вспыхнула в моем сознании с ужасающей четкостью.
— Что ты этим хочешь сказать, Вильямс? — спросил я у него.
Но он умолк и больше ничего не сказал.
— Что тебе известно, Вильямс? — продолжал я допытываться. — Почему ты никогда не рассказывал мне о том, что… Резкий окрик второго помощника прервал меня:
— Эй там, на реях! Нам всю ночь прикажете ждать? Один из вас быстро вниз, поможешь тянуть фалы[15]. Второму оставаться наверху и освещать такелаж!
— Слушаюсь, сэр! — закричал я в ответ.
Затем я повернулся торопливо к Вильямсу.
— Послушай, Вильямс. Если ты считаешь, что есть реальная опасность оставаться одному на реях… — Я с трудом подбирал слова. — Если хочешь, я останусь с тобой.
Снова донесся голос второго помощника:
— Эй, спускайся быстрее! Пошевеливайся! Какого черта ты там делаешь?
— Спускаюсь, сэр! — крикнул я.
— Ну что, мне остаться? — снова повторил я.
— Ерунда! — сказал он. — Не бери в голову, приятель. Я выжму из них все денежки, что причитаются мне. Кость им в горло. Я не боюсь их.
Я полез вниз. Это были последние слова, с которыми Вильямс обратился к кому-либо из живущих.
Я спустился на палубу и присоединился к парням, выбирающим снасти. Только мы подняли рей и второй помощник, вглядываясь в темные очертания паруса, приготовился отдать команду: «Завернуть концы!» — когда до нашего слуха донесся какой-то странный, как бы придушенный крик. Это был Вильямс.
— Ребята, стоп! — крикнул второй помощник.
Мы замерли прислушиваясь.
— Что там у тебя, Вильямс? — прокричал второй помощник. — С тобой все в порядке?
Ответа так и не последовало. Некоторые матросы утверждали потом, что они уловили странный вибрирующий треск на реях, он был едва слышен из-за гудения ветра в снастях. Как будто кто-то щелкнул пучком свободных концов. Я не берусь утверждать, в действительности ли они услышали этот звук, или же это было нечто, существующее только в их воображении. Лично я ничего не уловил, но, надо отметить, я держался за самый конец каната и находился дальше всех от мачты.
Второй помощник приставил ладони рупором ко рту и снова закричал:
— С тобой все в порядке?
В ответ донеслось нечто почти неразборчивое — обрывки фраз:
— Кость вам… Я не списался… Вы думали… Согнать… Мои деньжата.
И затем сразу воцарилось молчание.
Я стоял, как пораженный, глядя на неясные очертания паруса.
— Он бредит! — сказал Стаббинс, которому приказали покинуть пост впередсмотрящего и тоже выбирать парус.
— Он спятил, у парня явно не все дома, — сказал Квойн, стоявший впереди меня. — Да он и всю дорогу вел себя странно.
— Всем молчать! — рявкнул второй помощник. Затем крикнул:
— Вильямс!
Никакого ответа.
— Вильямс! — еще громче.
И опять — тишина.
— Черт бы тебя побрал, кокни! Не слышишь, что ли, крокодил! Глухота на тебя напала?
Ответа не последовало, и тогда второй помощник обратился ко мне:
— Быстро слетай наверх, Джессоп, и проверь, что там случилось!
— Слушаюсь, сэр, — сказал я и побежал к вантам. Мне было не по себе.
Неужели Вильямс сошел с ума? Конечно, он всегда отличался странным поведением, но… Или — мысль вспыхнула в моей голове — он увидел… Закончить предложение я не успел. Внезапно где-то наверху, у меня над головой раздался ужасный вопль. Я замер, занеся ногу на перекладину. В следующее мгновение что-то вывалилось из темноты и упало на палубу рядом с матросами. Это было человеческое тело. Удар был таким сильным и звук при этом таким громким, таким отчетливым и жутким, что мне сделалось дурно. Сразу несколько матросов громко вскрикнули в испуге и выпустили фалы из рук, но, к счастью, сработали стопора, и рей не упал. Затем на несколько мгновений в толпе матросов воцарилась гробовая тишина, и мне показалось, что в шуме ветра я услышал жалобный стон.
Первым заговорил помощник капитана. Его голос раздался так неожиданно, что я вздрогнул.
— Кто-нибудь, живо принесите фонарь!
Все замялись на секунду.
— Сбегай за фонарем в рулевую рубку, Тамми.
— Слушаюсь, сэр, — сказал парень с дрожью в голосе и побежал на ют.
Не прошло и минуты, как я увидел приближающийся к нам огонек. Парень спешил. Подбежав, он передал фонарь второму помощнику, и тот, взяв его, подошел к черной бесформенной массе, лежащей на палубе. Он вытянул руку с фонарем вперед, освещая упавшее тело.
— Боже мой! — сказал он. — Это же Вильямс!
Он наклонился еще ниже и смог рассмотреть тело. Да, это был Вильямс, в этом не было никаких сомнений. Второй помощник приказал двоим матросам поднять тело и положить его на люк. Затем он отправился на ют, чтобы позвать капитана. Через пару минут он вернулся, притащив с собой старый корабельный флаг, и накрыл им беднягу Вильямса. Почти вслед за ним на палубу торопливо поднялся капитан. Он приподнял край флага, посмотрел, затем опустил его, и второй помощник объяснил ему в двух словах все, что нам было известно.
— Что прикажете с ним делать? — спросил он, закончив свои объяснения. — Погода хорошая, можете оставить беднягу на палубе, — сказал капитан.
Он повернулся и ушел на корму.
Второй помощник коротко приказал:
— Тащите сюда Швабры и воду! Живо!
Резко повернувшись, он отослал Тамми на ют. Потом проследив, как рей подняли на фок-мачту, он отправился следом. Видимо, он сообразил, что парню не следует слишком долго оставаться рядом с трупом — его нервная система могла бы не выдержать этого.
После того, как они ушли на ют, мы спустились в кубрик. Все были подавлены и напуганы. Некоторое время мы сидели каждый на своей койке и молчали. Подвахтенные спали, никто из них не знал о случившемся.