Страница:
– Спасибо, что ты всегда в меня верил. – Лукреция произнесла это нарочито громко, чтобы Арес на всякий случай ее услышал.
Доминик Шарло мог позволить себе три авиабилета в первом классе. Давид, напротив, не имел в кармане ни цента, но был рад из-за проблем идентификации найти второй, убедительный аргумент против полета в Рим. Даже если мать еще не проведала о его ненавистном втором существовании, все равно они оставят заметные следы, как только имена Квентина и Стеллы будут внесены в списки пассажиров на Рим. Опыт прошедших дней показал, как подозрительны и оперативны шпионы Лукреции и как безжалостны ее палачи. Поэтому Стелла и Квентин сложили свои наличные, и этого как раз хватило на анонимную поездку в Рим по железной дороге. Хотя это было утомительнее и дольше, зато надежнее. Кроме того, на узкой мягкой полке в вагоне рядом со Стеллой сидел не Доминик, а Давид.
Между тем наступила следующая ночь. Давид чувствовал себя с каждым оставленным позади километром немножко лучше. Его уверенность, что они доберутся до Рима без проблем, после последней, прошедшей без осложнений пересадки превратилась чуть ли не в эйфорию, которая в течение последующих часов уступила место усталости, так долго его щадившей. Если не принимать во внимание легкого похрапывания Квентина, растянувшегося на противоположной полке и прикрывшего лицо капюшоном, а также равномерного постукивания колес, то в этом простом купе было тихо и спокойно. Поезд несся вперед. Они приближались к цели и к концу всего этого безумия.
За окном мимо них давно уже не проносились огни. Там была сплошная темнота, так что их лица отражались на слабо освещенных изнутри оконных стеклах. Отражение Стеллы послало отражению Давида теплую улыбку. Давид взглянул на нее и одарил ее ответной улыбкой – от всего сердца. Он любил ее, он гордился ею и он был бесконечно благодарен ей за то, что она была с ним, несмотря на все, что произошло. Он вряд ли являлся для нее хорошей партией: болтун, пустомеля, слюнявый зомби – только еще опаснее. Нигде он не мог появиться без того, чтобы не возникла паника и не случилось большого несчастья. Но Стелла оставалась с ним. Она была оправданием его существования, проводком, ведущим его в далекую нормальную жизнь.
– Спасибо, что ты со мной и помогаешь справиться с этим безумием, – подытожил он свои мысли шепотом.
Стелла улыбнулась и повела плечами:
– Ты – единственный человек, который у меня есть.
– У тебя есть родители, – возразил Давид и застыдился, что не смог подавить нотку зависти в своем голосе.
– Да. – Стелла взяла его за руку и посмотрела на него со смешанным выражением сочувствия по отношению к нему и жалости к себе. – Но им я безразлична. А тебе нет.
Естественно, она знала, что далеко не безразлична своим родителям. Давид прочел это в ее глазах. Но в них было написано также нечто иное: она хотела быть с ним, хотела вместе с ним жить, любить и страдать. И воля Стеллы была сильнее всего остального.
Их губы встретились. Только теперь ему стало ясно, что, хотя в прошедшие дни они постоянно находились вместе, дело ни разу не дошло до того, чтобы, оказываясь рядом, на момент закрыть глаза, погладить друг друга, поцеловать и забыть все заботы. Со времени их первого и пока единственного поцелуя в интернате Давид никогда не чувствовал себя так хорошо и так свободно. Он удивлялся теперь, как даже один-единственный день он мог прожить раньше без знаков нежности со стороны Стеллы. Они оба так много упустили и теперь наверстывали упущенное. Ее поцелуи и прикосновения стали более бурными, безудержными. Его руки забирались под ее комбинезон, узнавали бархатную горячую кожу ее рук, спины, живота.
Возможно, если бы Давид не пережил свой первый раз в купе мчащегося поезда, они в своей страсти не потеряли бы так внезапно равновесия. Они свалились с глухим стуком на грязный пол между– полками. Тотчас их взгляды повернулись в направлении Квентина. Равномерный храп монаха перешел в отрывистое бурчание, но он спал или из чувства приличия делал вид, что спит.
Давид смущенно ухмыльнулся, в то время как они расцепили сплетенные руки и ноги и с трудом встали. Квентин повернулся на другой бок, теперь он снова храпел. Они немного подождали, не будет ли он вертеться. Затем вновь втиснулись на узкую полку и улеглись рядом, и целовались, и гладили друг друга во сне.
Давид понимал, что приятное путешествие в поезде – короткое затишье перед бурей, но в надежде на то, что буря пронесется в рамках безобидного приключения и в дальнейшем не превратится в сметающий все на своем пути ураган, он с относительным спокойствием смог использовать поездку, чтобы немного отоспаться и восстановить силы. Если уж мать не выследила его перед итальянской границей, то теперь, поскольку они приехали в Рим в ранний полдень, он надеялся, что никто больше не встанет на их последнем пути, раз и навсегда заканчивающем это безумие. Лукреция влиятельна и богата и, естественно, располагает разнообразными методами получения информации, но она все же не волшебница, которая может проследить в магическом стеклянном шаре каждый его шаг. Он обладает реликвиями, никто, кроме него, не знает, где искать Гроб, и потому единственный, кто, возможно, захочет помешать и сорвать его планы, это сам Господь. Но Давид не думал, что добрый Боженька не одобрит его деяние. Стелла была права в своем убеждении, что горе и пролитие крови ради завладения Граалем вовсе не в духе Господа. Если же великому Творцу так уж важен этот глупый сосуд и Давид, уничтожив его, навлечет на себя высочайший гнев, такой Творец не достоин ни одной молитвы и должен быть свергнут. Так, во всяком случае, все это воспринимал Давид, будучи в хорошем настроении, в то время как рядом с Квентином и держащейся за его руку Стеллой, согреваемый лучами предобеденного солнца, как самый обычный турист с завернутым в газетную бумагу продолговатым сувениром, держал путь в самое маленькое государство мира.
– Сейчас мы будем на месте.
Квентин замер на миг среди уже собравшегося к этому часу значительного скопления людей, которые сновали туда-сюда между кафе и достопримечательностями, и развернул небольшой план города, который он так часто рассматривал, что уже заучил наизусть.
Было заметно, что монаху не по себе при мысли, что самую значительную святыню, которая существует на свете, предполагается уничтожить. Он использовал каждое обстоятельство, чтобы оттянуть время, возможно, в надежде, что Давид подумает и изберет другой путь. Но никакой альтернативы не было. Лукреция не успокоится, пока не получит то, что хочет. Убийства и кровопролития никогда не кончатся, пока существует Святой Грааль.
– Туда! – сказал Квентин после небольшой заминки и кивнул в сторону давно уже видимого с их стороны входа в катакомбы, где надо было присоединиться к очереди туристов, ожидающих возле кассы.
Давид и Стелла последовали за ним и стали слушать гида, который возглавил одну из групп и остановился на площади перед Ватиканом, чтобы произнести вступительную речь.
– В Риме более шестидесяти катакомб, – разъяснял экскурсовод тем, кто ему доверился, и тем, кто еще решал про себя, стоит ли идти в катакомбы или присмотреть что-нибудь на память на подвижных торговых стендах на площади. – Только пять из них доступны для осмотра. Папская комиссия сакральной[40] археологии выработала для посещения катакомб строгие правила.
Ну, какое-нибудь сдерживающее начало было необходимо для Давидовой эйфории, чтобы он в своем высокомерии не сделал глупой ошибки, но в общем и целом слова гида не поколебали его уверенности. Стелла, напротив, немного забеспокоилась, о чем он узнал по посланной ему нарочито бодрой улыбке. Давид пожал ее руку и слегка коснулся губами ее щеки.
Квентин, наконец, пробрался к кассе и, купив три входных билета на свои последние монеты, повернулся к Давиду и Стелле, и тут его чуть не сбил с ног какой-то нетерпеливый турист.
– Scusi[41], – бросил суетливый незнакомец.
И Квентин, к изумлению Давида, ответил ему по-итальянски, который для ушей юноши звучал без всякого акцента:
– Non fa niente.[42]
Затем Квентин подошел к Стелле и Давиду и протянул им билеты.
– Если мы будем исходить из того, что линии на плащанице, как на каждой карте, направлены на север, то это нужный нам вход, – уверенно сказал он. – Имеется также вход в старую часть катакомб. Его мы и должны найти…
«… Для того, чтобы ты совершил самое скверное и непростительное деяние из тех, что может совершить человек», – добавил его взгляд. Однако вслух он не произнес ничего подобного, лишь беспокойно переминался с ноги на ногу, как если бы у него были проблемы с мочевым пузырем.
«Возможно, он действительно пытается выиграть пару минут в поисках туалета», – подумал Давид про себя. Но в конце концов он решил, что никто и ничто его теперь не удержит. Когда все произойдет, этот человек увидит, что путь Давида единственно правильный.
Молодой экскурсовод, который только что вывел из катакомб туристов, собрал новую группу вокруг себя, коротко представился и без перехода забубнил заученный текст:
– Запомните две вещи: ничего не трогать и не отставать от группы!
В то время как билетерша, скучая, отрывала корешки билетов, гид привычно поприветствовал туристов:
– Добро пожаловать в Город мертвых!
Давид, Стелла и Квентин обменялись многозначительными взглядами. Давид почувствовал легкое напряжение в мускулах. Строгие правила… Наверняка и в них имеются пробелы. Первый обнаружился сразу же: Давиду удалось пронести с собой опасное оружие и ни один косой взгляд не задержался на странном свертке у него под мышкой. Теперь надо найти второй пробел и проникнуть в закрытую для посещения старую часть лабиринта.
Но с гидом, с которым им явно не повезло, дело грозило затянуться. Когда он остановил группу в третий раз, возможно, чтобы восполнить то, что не рассказал им по пути (вокруг ничего особенно захватывающего не было), касса еще была в пределах видимости. Стелла повисла на руке Давида и прогоняла скуку, гримасничая и передразнивая экскурсовода, как только тот отворачивался. Взгляды Давида внимательно обшаривали темные углы в этом похожем на пещеры подземном помещении.
Казалось, прошли часы, прежде чем группа достигла расположенного в неосвещенном углу некоего прохода, перед которым их проводник задержался, чтобы сказать несколько слов и пойти дальше, но лишь для того, чтобы через десять метров снова остановиться, когда ему в глаза бросилось нечто достойное упоминания.
– Конечно, невозможно забыть трагическую историю детей из Анцио… – рассказывал гид. Комическим образом в этот момент над его головой загорелась лампочка.
Давид внутренне застонал от нетерпения, в то время как Квентин незаметно отделился от группы и в своей темной рясе, казалось, растаял в нише перед воротами, ведущими в коридор.
– … и когда их фонарики погасли, они оказались в абсолютной темноте…
Давид рискнул бросить нервный взгляд в черноту, поглотившую Квентина.
Раздался металлический лязгающий звук.
Стелла со свойственным ей присутствием духа заглушила его звонким кашлем.
Гид кивнул ей с профессиональной озабоченностью и продолжил:
– Беспомощные дети, одни, в царстве мертвых… Итак, еще раз напоминаю: держитесь вместе, не отходите от группы!
Открыть ворота стоило Квентину немало труда, так как раздалось еще более громкое дребезжание, которое Стелла заглушила новым приступом тяжелого надсадного кашля, создававшим опасение, что она близка к тому, чтобы умереть мучительной смертью от удушья, но она достигла своей цели. Со всех сторон к ней обращались сочувственные взгляды.
– Уже лучше, – благодарно кивнула Стелла. – Сейчас пройдет.
Группа во главе с гидом, все так же, наподобие фонтана, изливавшим потоки красноречия, снова пришла в движение. Стелла и Давид сделали несколько шагов вместе со всеми, но как только замыкающие процессию туристы, те, что стояли перед ними, скрылись за ближайшим поворотом, они, неслышно ступая, повернули назад и шмыгнули в темную нишу, где их ждал Квентин.
– Всегда лучше оставаться с группой, – пошутил старик. – Вспомните о детях из Анцио.
Стелла тихо закрыла за собой решетчатую створку и вытащила из рюкзака карманный фонарик, который купила по дороге на остатки скудного бюджета, своего и Квентина. Но кнопку нажала только тогда, когда они отошли на некоторое расстояние от ворот. При неярком свете они медленно пробирались по жуткому, бесконечному некрополю, в котором только их шаги и ритмический тихий стук, похожий на капель, нарушали покой бесчисленных мертвецов, чьи бренные останки подчас можно было видеть гораздо отчетливее, чем хотелось Давиду.
– Куда? – прошептал Давид, чья любовь к приключениям в значительной степени осталась в доступной для экскурсантов части лабиринта.
Квентин выудил из обшлага записку, на которую Стелла перенесла описание пути с плащаницы, где она, к ужасу священника, нарисовала его (на святой ткани!) куском угля. Он осветил записку лучом фонарика, но сначала взглянул не на нее, а с неприятным чувством осмотрел кости, черепа, мумифицированные части трупов в расположенных вокруг нишах.
– Если мы заблудимся, то кончим, как эти, – изрек Квентин.
Взгляд Стеллы последовал за взглядом монаха. Давид заметил, "как ее отвращение усиливается и постепенно переходит в страх. Ее пальцы крепко обхватили руку Давида.
– Все ясно? – деловито осведомился Давид, хотя ему самому было не лучше в этом мрачном и жутком месте.
Походы в склеп под Тамплиербургом были по сравнению с теперешним путешествием через темные коридоры просто пикником с кофе и мороженым. Та часть катакомб, которую они осматривали с туристической группой, была похожа на эту, но при свете и в компании действующего на нервы проводника, от которого души мертвых, вероятно, уже давным-давно сбежали в эту уединенную часть лабиринта, атмосфера там была совершенно иная.
– Я представила себе, что это аттракцион и что я еду по «Дороге ужасов».
Сказав это, Стелла храбро улыбнулась, в то время как Квентин после короткого взгляда на записку вытянул руку вперед и показал направо.
– Сюда, – вздохнул он, после того как его последняя надежда, что Давид передумает, полностью испарилась.
Он медленно шел впереди. Давид и Стелла – за ним.
Довольно продолжительное время они тихо крались при желтом свете фонаря через запутанный лабиринт, и вокруг них ничего не менялось: ни извилистый путь, на котором они без их маленького плана, вероятно, безнадежно заблудились бы уже через несколько минут, ни чувство, колеблющееся между отвращением и страхом, которое испытывал каждый из них. Существуют вещи, к которым невозможно привыкнуть. Близость сложенных штабелями человеческих останков в давно или никогда не исследованном полностью подземном лабиринте относилась именно к таким вещам. Хотя при этом отсутствовали клубы тумана, без которого нельзя представить себе «Дорогу ужасов» в городке аттракционов, и не раздавались жалобные крики не нашедших успокоения душ, которые жаловались бы на жестокую смерть своей физической оболочки и на недостойное погребение в бесконечной общей могиле. Скелеты, которые при неоновом свете кажутся сделанными из папье-маше, те, что выставлены для осмотра, чтобы пугать и тем самым развлекать туристов, производят совершенно иное впечатление: они, за редким исключением, ни у кого не вызывают дрожи. А здесь все время кажется, что какой-то костлявый палец указывает на них с упреком, что голый череп глядит своими пустыми глазницами явно неодобрительно, в то время как другие скелеты выказывают неприязнь к незваным гостям, поворачиваясь к ним совершенно гладкими, отполированными позвоночниками или блестящими кожаным блеском ребрами.
Давиду стоило всей его выдержки не развернуться и не броситься опрометью назад, на свежий воздух, на свободу, но он сумел преодолеть страх. Он должен пройти последний путь. Где-то среди этих бедных душ скрывается его единственная надежда на нормальную жизнь.
Квентин внезапно остановился. Еще прежде чем указательный палец его приемного отца предостерегающе коснулся губ, Давид услышал то, что первым уловил Квентин, и испугался.
Откуда-то раздавались шаги, приближавшиеся к ним угрожающе быстро.
– Откуда они идут? – прошептал монах, в то время как Давид лихорадочно высматривал щель или нечто подобное, где они могли бы спрятаться.
– Спереди? – предположила Стелла, чья кожа при слабом свете казалась бледной, как воск.
– Нет, – усомнился Квентин.
Давид покачал головой. Звуки в катакомбах разносились очень четко и во всех возможных направлениях, но, несмотря на это, юноша был уверен, что те, которым принадлежат шаги, приближаются к ним с другой стороны. Он обернулся.
– Сзади, – сказал он и инстинктивно схватился за меч, который в присутствии столь многих, возможно, мстительных духов на всякий случай вытащил из газетной обертки и закрепил под плащом.
Словно в подтверждение его слов, из ближайшего коридора, который они оставили позади, в ту же секунду вышли две стройные человеческие фигуры и широкими шагами направились к ним. У Давида от испуга пресеклось дыхание, в то время как он, под ярким светом двух ручных прожекторов, за которыми контуры мужчин воспринимались как смутные тени, ослепленный, смотрел в направлении идущих. Стелла тоже первоначально впала в панику, но быстро взяла себя в руки и перешла в контратаку, направив навстречу прожекторам свой фонарь. Давид увидел с чувством облегчения, что это совсем не те люди, которых он больше всего опасался, – не рыцари или наемные палачи приоров, а два солдата в старинной форме с трехцветными нашивками синего, желтого и красного цветов и в весьма странных головных уборах. Солдаты тоже остановились, увидев Давида, Квентина и Стеллу.
Стелла рассматривала людей в форме, красноречиво вздернув бровь.
– Карнавал? – спросила она скорее весело, чем почтительно.
– Швейцарская гвардия, – шепотом объяснил ей Квентин.
В следующий момент один из двух гвардейцев, чей внешний вид Давид тоже счел бы забавным, если бы только не приметил висевшие на поясах шпаги, закричал по-итальянски какие-то слова, что, как предполагал Давид, означало: «Что вы здесь делаете?» или «Вам следует вернуться и выйти отсюда, да поживее!»
– Ты говоришь по-итальянски? – спросил Давид у Квентина, вспомнив фразу, которую тот произнес у кассы. Давид не понял тогда ни единого слова, но слушал очень внимательно.
– Немножко, – скромно ответил старик.
– Тогда скажи им «немножко», что я не хотел бы с ними драться, – попросил Давид вздыхая и вытащил из-под плаща меч магистра тамплиеров. – Они должны просто оставить нас в покое.
После этого перевод стал ненужным. Швейцарские гвардейцы схватились за шпаги. Один из них сделал угрожающий выпад в сторону Давида и произнес что-то непонятное, что побудило его товарища повернуть обратно. Вероятно, он побежал за подкреплением. Медленно и с угрожающе поднятым вверх оружием гвардеец приблизился к Давиду, остановился от него в двух шагах и заговорил.
– Положи меч на землю, – перевел Квентин и перекрестился.
Солдат не выглядел больше несерьезным и вел себя соответствующим образом. Ему было лет шестьдесят, и он был вооружен шпагой, которая, в лучшем случае, могла пригодиться как бутафория. Но, как рыцарь без страха и упрека, он мужественно приблизился к противнику моложе его лет на сорок, у которого в руках был опасный меч, хотя не мог быть так глуп, чтобы рассчитывать даже на маленький шанс победить в поединке. Но Давид говорил правду, когда заявил, что никому не желает зла. Он постарался сделать серьезную мину, опустил руку с мечом, медленно присел на корточки и послушно положил оружие к ногам гвардейца.
Клинок коснулся земли всего лишь на мгновение. Затем Давид снова схватил его и поднял вверх. Шпага перепуганного, но слишком поздно и неуверенно отшатнувшегося гвардейца сломалась пополам, как сгнившая палка, от силы удара боковой стороны меча. В следующую секунду Давид шагнул к растерянному и задыхающемуся солдату и сбил его с ног ударом кулака, надеясь, что не сильно его травмировал, а только вывел из поединка. По крайней мере, его второе желание исполнилось, так как гвардеец упал навзничь без сознания.
– Вперед, – бросил Давид своим спутникам.
Они быстро свернули в предпоследний из коридоров, которые, если доверять эскизу, усовершенствованному Стеллой наложением копья на плащаницу, вели к Святому Граалю.
Разочарование Давида было велико, когда они достигли места в лабиринте, помеченного на плащанице большим крестом. Он и сам не знал, чего именно ожидал: установленного на возвышении каменного саркофага или, возможно, выложенную из костей стрелку, которая, когда они приготовятся сделать последние шаги, указала бы им правильное направление; а может быть, даже небесные врата, которые немедленно открылись бы перед ними, поскольку они принесли к Гробу Господню священные реликвии. Во всяком случае, он ожидал чего-то.
В высоком помещении, куда их привел план, скопированный с плащаницы, не было ничего, что отличало бы его от многих других, которые они миновали, направляясь сюда, – кроме, может быть, того, что между грубо обтесанными, сбегающимися к куполу камнями было меньше останков, а также того, что здесь не было выхода или смежного помещения. Череп на стене слева от Давида насмешливо ухмылялся дырявой челюстью. «Тупик!» – казалось, злорадствовал он. Давид представил себе «гвоздь программы» этой «Дороги ужасов»: со всех сторон взлетают вверх древние камни и кости, в то время как сзади приближается орда живых людей в униформе, включается свет, всем-всем велено покинуть помещение… Представлению конец.
Квентин смущенно и беспомощно смотрел на план, в то время как Стелла обшаривала лучом фонарика стены. Давид заметил кое-что, что отличало этот зал от других: возле стены стоял каменный Константинов крест.
– Конечная станция, – разочарованно прошептала Стелла.
Вероятно, ее мысли двигались в том же направлении, что и мысли Давида: или гроб был давно открыт и разграблен, или они ложно истолковали знаки на плащанице. Или – и это было вполне возможно как следствие плохой освещенности рыбачьей хижины – при переносе рисунка на бумагу вкралась ошибка.
– И что теперь? – спросили они, обращаясь к Квентину.
– Карта приводит нас в точности сюда, – констатировал Квентин после внимательного взгляда на рисунок.
Давид спрятал меч и потянулся за картой.
– Дайте посмотреть, – сказал он и начал изучать рисунок вместе со священником в который уже раз, но делал это не в надежде обнаружить ошибку, а больше для того, чтобы скрыть собственную беспомощность.
В это время Стелла подошла к стене, расположенной справа от входа, и начала, словно осененная внезапной гениальной идеей, пересчитывать грубые камни.
– Девятый рыцарь попадает в седьмой камень мастера… – шептала она себе под нос.
Квентин и Давид обернулись к ней.
– Седьмой камень? – удивился монах.
– Маленькая шутка, – широко ухмыльнулась Стелла, и в ее глазах что-то весело блеснуло.
Давид тоже не удержался от улыбки. Он снова оценил, как бесконечно счастлив, потому что она находится рядом с ним. Они бродят в подземном лабиринте среди останков когда-то живших людей, они попали в тупик, а на обратном пути их давно уже поджидает дюжина гвардейцев, и тем не менее ей удается сохранять юмор и вызывать на его лице улыбку.
За это и за все остальное, что она умела и чем она была, он так ее любил.
Квентин со вздохом покачал головой, в то время как Давид вернул ему план, подошел к Стелле и обнял ее за плечи. Скорее случайно его взгляд скользнул при этом по камням, которые она пересчитывала. И тут он открыл нечто, что заставило его насторожиться.
– Это должно быть здесь, – снова сказал старик, напрасно стараясь говорить убежденным тоном. – Мы шли верной дорогой.
Давид взял у Стеллы фонарик и направил его на каменную глыбу, которая казалась более гладкой, чем остальные. Потом он различил рядом стыки, или швы, абсолютно параллельные друг другу. Все вместе эти линии немного напоминали код – генный код или штрихкод, считываемый при сканировании. Среди линий Давид обнаружил отверстие, или углубление, которое…
– Стелла, дай копье! – взволнованно прошептал он.
Стелла наморщила лоб, но не задала вопроса, только сняла со спины рюкзак, порылась и вытащила оттуда реликвию.
Давид не ошибся. Копье с точностью до миллиметра подходило к треугольному углублению, но он немного помедлил, бросив неуверенный взгляд через плечо Квентину и Стелле, прежде чем вставить реликвию в паз.
Несколько секунд ничего не происходило. Давид уже готов был с сожалением пожать плечами и вытащить копье, когда раздался тихий щелчок. Затем часть стены с неприятным, скрежещущим звуком выдвинулась вперед и влево, и из расположенного за стеной помещения, вероятно замурованного много сотен лет тому назад, в ноздри ударил теплый затхлый воздух.
У Стеллы сдавило горло, и она отпрянула, молча остановившись возле Квентина и недоверчиво глядя на раскрывшийся перед ними проход в стене. Рука Давида вдруг сильно задрожала, в то время как луч фонарика осветил две огромные колонны, стоящие по ту стороны стены и уходящие вверх чуть ли не до небес. Его сердце забилось быстро и оглушительно, в ушах словно рокотал гром. Неужели это то самое? И за огромными колоннами его действительно ожидает Гроб Иисуса? И Святой Грааль?
Доминик Шарло мог позволить себе три авиабилета в первом классе. Давид, напротив, не имел в кармане ни цента, но был рад из-за проблем идентификации найти второй, убедительный аргумент против полета в Рим. Даже если мать еще не проведала о его ненавистном втором существовании, все равно они оставят заметные следы, как только имена Квентина и Стеллы будут внесены в списки пассажиров на Рим. Опыт прошедших дней показал, как подозрительны и оперативны шпионы Лукреции и как безжалостны ее палачи. Поэтому Стелла и Квентин сложили свои наличные, и этого как раз хватило на анонимную поездку в Рим по железной дороге. Хотя это было утомительнее и дольше, зато надежнее. Кроме того, на узкой мягкой полке в вагоне рядом со Стеллой сидел не Доминик, а Давид.
Между тем наступила следующая ночь. Давид чувствовал себя с каждым оставленным позади километром немножко лучше. Его уверенность, что они доберутся до Рима без проблем, после последней, прошедшей без осложнений пересадки превратилась чуть ли не в эйфорию, которая в течение последующих часов уступила место усталости, так долго его щадившей. Если не принимать во внимание легкого похрапывания Квентина, растянувшегося на противоположной полке и прикрывшего лицо капюшоном, а также равномерного постукивания колес, то в этом простом купе было тихо и спокойно. Поезд несся вперед. Они приближались к цели и к концу всего этого безумия.
За окном мимо них давно уже не проносились огни. Там была сплошная темнота, так что их лица отражались на слабо освещенных изнутри оконных стеклах. Отражение Стеллы послало отражению Давида теплую улыбку. Давид взглянул на нее и одарил ее ответной улыбкой – от всего сердца. Он любил ее, он гордился ею и он был бесконечно благодарен ей за то, что она была с ним, несмотря на все, что произошло. Он вряд ли являлся для нее хорошей партией: болтун, пустомеля, слюнявый зомби – только еще опаснее. Нигде он не мог появиться без того, чтобы не возникла паника и не случилось большого несчастья. Но Стелла оставалась с ним. Она была оправданием его существования, проводком, ведущим его в далекую нормальную жизнь.
– Спасибо, что ты со мной и помогаешь справиться с этим безумием, – подытожил он свои мысли шепотом.
Стелла улыбнулась и повела плечами:
– Ты – единственный человек, который у меня есть.
– У тебя есть родители, – возразил Давид и застыдился, что не смог подавить нотку зависти в своем голосе.
– Да. – Стелла взяла его за руку и посмотрела на него со смешанным выражением сочувствия по отношению к нему и жалости к себе. – Но им я безразлична. А тебе нет.
Естественно, она знала, что далеко не безразлична своим родителям. Давид прочел это в ее глазах. Но в них было написано также нечто иное: она хотела быть с ним, хотела вместе с ним жить, любить и страдать. И воля Стеллы была сильнее всего остального.
Их губы встретились. Только теперь ему стало ясно, что, хотя в прошедшие дни они постоянно находились вместе, дело ни разу не дошло до того, чтобы, оказываясь рядом, на момент закрыть глаза, погладить друг друга, поцеловать и забыть все заботы. Со времени их первого и пока единственного поцелуя в интернате Давид никогда не чувствовал себя так хорошо и так свободно. Он удивлялся теперь, как даже один-единственный день он мог прожить раньше без знаков нежности со стороны Стеллы. Они оба так много упустили и теперь наверстывали упущенное. Ее поцелуи и прикосновения стали более бурными, безудержными. Его руки забирались под ее комбинезон, узнавали бархатную горячую кожу ее рук, спины, живота.
Возможно, если бы Давид не пережил свой первый раз в купе мчащегося поезда, они в своей страсти не потеряли бы так внезапно равновесия. Они свалились с глухим стуком на грязный пол между– полками. Тотчас их взгляды повернулись в направлении Квентина. Равномерный храп монаха перешел в отрывистое бурчание, но он спал или из чувства приличия делал вид, что спит.
Давид смущенно ухмыльнулся, в то время как они расцепили сплетенные руки и ноги и с трудом встали. Квентин повернулся на другой бок, теперь он снова храпел. Они немного подождали, не будет ли он вертеться. Затем вновь втиснулись на узкую полку и улеглись рядом, и целовались, и гладили друг друга во сне.
Давид понимал, что приятное путешествие в поезде – короткое затишье перед бурей, но в надежде на то, что буря пронесется в рамках безобидного приключения и в дальнейшем не превратится в сметающий все на своем пути ураган, он с относительным спокойствием смог использовать поездку, чтобы немного отоспаться и восстановить силы. Если уж мать не выследила его перед итальянской границей, то теперь, поскольку они приехали в Рим в ранний полдень, он надеялся, что никто больше не встанет на их последнем пути, раз и навсегда заканчивающем это безумие. Лукреция влиятельна и богата и, естественно, располагает разнообразными методами получения информации, но она все же не волшебница, которая может проследить в магическом стеклянном шаре каждый его шаг. Он обладает реликвиями, никто, кроме него, не знает, где искать Гроб, и потому единственный, кто, возможно, захочет помешать и сорвать его планы, это сам Господь. Но Давид не думал, что добрый Боженька не одобрит его деяние. Стелла была права в своем убеждении, что горе и пролитие крови ради завладения Граалем вовсе не в духе Господа. Если же великому Творцу так уж важен этот глупый сосуд и Давид, уничтожив его, навлечет на себя высочайший гнев, такой Творец не достоин ни одной молитвы и должен быть свергнут. Так, во всяком случае, все это воспринимал Давид, будучи в хорошем настроении, в то время как рядом с Квентином и держащейся за его руку Стеллой, согреваемый лучами предобеденного солнца, как самый обычный турист с завернутым в газетную бумагу продолговатым сувениром, держал путь в самое маленькое государство мира.
– Сейчас мы будем на месте.
Квентин замер на миг среди уже собравшегося к этому часу значительного скопления людей, которые сновали туда-сюда между кафе и достопримечательностями, и развернул небольшой план города, который он так часто рассматривал, что уже заучил наизусть.
Было заметно, что монаху не по себе при мысли, что самую значительную святыню, которая существует на свете, предполагается уничтожить. Он использовал каждое обстоятельство, чтобы оттянуть время, возможно, в надежде, что Давид подумает и изберет другой путь. Но никакой альтернативы не было. Лукреция не успокоится, пока не получит то, что хочет. Убийства и кровопролития никогда не кончатся, пока существует Святой Грааль.
– Туда! – сказал Квентин после небольшой заминки и кивнул в сторону давно уже видимого с их стороны входа в катакомбы, где надо было присоединиться к очереди туристов, ожидающих возле кассы.
Давид и Стелла последовали за ним и стали слушать гида, который возглавил одну из групп и остановился на площади перед Ватиканом, чтобы произнести вступительную речь.
– В Риме более шестидесяти катакомб, – разъяснял экскурсовод тем, кто ему доверился, и тем, кто еще решал про себя, стоит ли идти в катакомбы или присмотреть что-нибудь на память на подвижных торговых стендах на площади. – Только пять из них доступны для осмотра. Папская комиссия сакральной[40] археологии выработала для посещения катакомб строгие правила.
Ну, какое-нибудь сдерживающее начало было необходимо для Давидовой эйфории, чтобы он в своем высокомерии не сделал глупой ошибки, но в общем и целом слова гида не поколебали его уверенности. Стелла, напротив, немного забеспокоилась, о чем он узнал по посланной ему нарочито бодрой улыбке. Давид пожал ее руку и слегка коснулся губами ее щеки.
Квентин, наконец, пробрался к кассе и, купив три входных билета на свои последние монеты, повернулся к Давиду и Стелле, и тут его чуть не сбил с ног какой-то нетерпеливый турист.
– Scusi[41], – бросил суетливый незнакомец.
И Квентин, к изумлению Давида, ответил ему по-итальянски, который для ушей юноши звучал без всякого акцента:
– Non fa niente.[42]
Затем Квентин подошел к Стелле и Давиду и протянул им билеты.
– Если мы будем исходить из того, что линии на плащанице, как на каждой карте, направлены на север, то это нужный нам вход, – уверенно сказал он. – Имеется также вход в старую часть катакомб. Его мы и должны найти…
«… Для того, чтобы ты совершил самое скверное и непростительное деяние из тех, что может совершить человек», – добавил его взгляд. Однако вслух он не произнес ничего подобного, лишь беспокойно переминался с ноги на ногу, как если бы у него были проблемы с мочевым пузырем.
«Возможно, он действительно пытается выиграть пару минут в поисках туалета», – подумал Давид про себя. Но в конце концов он решил, что никто и ничто его теперь не удержит. Когда все произойдет, этот человек увидит, что путь Давида единственно правильный.
Молодой экскурсовод, который только что вывел из катакомб туристов, собрал новую группу вокруг себя, коротко представился и без перехода забубнил заученный текст:
– Запомните две вещи: ничего не трогать и не отставать от группы!
В то время как билетерша, скучая, отрывала корешки билетов, гид привычно поприветствовал туристов:
– Добро пожаловать в Город мертвых!
Давид, Стелла и Квентин обменялись многозначительными взглядами. Давид почувствовал легкое напряжение в мускулах. Строгие правила… Наверняка и в них имеются пробелы. Первый обнаружился сразу же: Давиду удалось пронести с собой опасное оружие и ни один косой взгляд не задержался на странном свертке у него под мышкой. Теперь надо найти второй пробел и проникнуть в закрытую для посещения старую часть лабиринта.
Но с гидом, с которым им явно не повезло, дело грозило затянуться. Когда он остановил группу в третий раз, возможно, чтобы восполнить то, что не рассказал им по пути (вокруг ничего особенно захватывающего не было), касса еще была в пределах видимости. Стелла повисла на руке Давида и прогоняла скуку, гримасничая и передразнивая экскурсовода, как только тот отворачивался. Взгляды Давида внимательно обшаривали темные углы в этом похожем на пещеры подземном помещении.
Казалось, прошли часы, прежде чем группа достигла расположенного в неосвещенном углу некоего прохода, перед которым их проводник задержался, чтобы сказать несколько слов и пойти дальше, но лишь для того, чтобы через десять метров снова остановиться, когда ему в глаза бросилось нечто достойное упоминания.
– Конечно, невозможно забыть трагическую историю детей из Анцио… – рассказывал гид. Комическим образом в этот момент над его головой загорелась лампочка.
Давид внутренне застонал от нетерпения, в то время как Квентин незаметно отделился от группы и в своей темной рясе, казалось, растаял в нише перед воротами, ведущими в коридор.
– … и когда их фонарики погасли, они оказались в абсолютной темноте…
Давид рискнул бросить нервный взгляд в черноту, поглотившую Квентина.
Раздался металлический лязгающий звук.
Стелла со свойственным ей присутствием духа заглушила его звонким кашлем.
Гид кивнул ей с профессиональной озабоченностью и продолжил:
– Беспомощные дети, одни, в царстве мертвых… Итак, еще раз напоминаю: держитесь вместе, не отходите от группы!
Открыть ворота стоило Квентину немало труда, так как раздалось еще более громкое дребезжание, которое Стелла заглушила новым приступом тяжелого надсадного кашля, создававшим опасение, что она близка к тому, чтобы умереть мучительной смертью от удушья, но она достигла своей цели. Со всех сторон к ней обращались сочувственные взгляды.
– Уже лучше, – благодарно кивнула Стелла. – Сейчас пройдет.
Группа во главе с гидом, все так же, наподобие фонтана, изливавшим потоки красноречия, снова пришла в движение. Стелла и Давид сделали несколько шагов вместе со всеми, но как только замыкающие процессию туристы, те, что стояли перед ними, скрылись за ближайшим поворотом, они, неслышно ступая, повернули назад и шмыгнули в темную нишу, где их ждал Квентин.
– Всегда лучше оставаться с группой, – пошутил старик. – Вспомните о детях из Анцио.
Стелла тихо закрыла за собой решетчатую створку и вытащила из рюкзака карманный фонарик, который купила по дороге на остатки скудного бюджета, своего и Квентина. Но кнопку нажала только тогда, когда они отошли на некоторое расстояние от ворот. При неярком свете они медленно пробирались по жуткому, бесконечному некрополю, в котором только их шаги и ритмический тихий стук, похожий на капель, нарушали покой бесчисленных мертвецов, чьи бренные останки подчас можно было видеть гораздо отчетливее, чем хотелось Давиду.
– Куда? – прошептал Давид, чья любовь к приключениям в значительной степени осталась в доступной для экскурсантов части лабиринта.
Квентин выудил из обшлага записку, на которую Стелла перенесла описание пути с плащаницы, где она, к ужасу священника, нарисовала его (на святой ткани!) куском угля. Он осветил записку лучом фонарика, но сначала взглянул не на нее, а с неприятным чувством осмотрел кости, черепа, мумифицированные части трупов в расположенных вокруг нишах.
– Если мы заблудимся, то кончим, как эти, – изрек Квентин.
Взгляд Стеллы последовал за взглядом монаха. Давид заметил, "как ее отвращение усиливается и постепенно переходит в страх. Ее пальцы крепко обхватили руку Давида.
– Все ясно? – деловито осведомился Давид, хотя ему самому было не лучше в этом мрачном и жутком месте.
Походы в склеп под Тамплиербургом были по сравнению с теперешним путешествием через темные коридоры просто пикником с кофе и мороженым. Та часть катакомб, которую они осматривали с туристической группой, была похожа на эту, но при свете и в компании действующего на нервы проводника, от которого души мертвых, вероятно, уже давным-давно сбежали в эту уединенную часть лабиринта, атмосфера там была совершенно иная.
– Я представила себе, что это аттракцион и что я еду по «Дороге ужасов».
Сказав это, Стелла храбро улыбнулась, в то время как Квентин после короткого взгляда на записку вытянул руку вперед и показал направо.
– Сюда, – вздохнул он, после того как его последняя надежда, что Давид передумает, полностью испарилась.
Он медленно шел впереди. Давид и Стелла – за ним.
Довольно продолжительное время они тихо крались при желтом свете фонаря через запутанный лабиринт, и вокруг них ничего не менялось: ни извилистый путь, на котором они без их маленького плана, вероятно, безнадежно заблудились бы уже через несколько минут, ни чувство, колеблющееся между отвращением и страхом, которое испытывал каждый из них. Существуют вещи, к которым невозможно привыкнуть. Близость сложенных штабелями человеческих останков в давно или никогда не исследованном полностью подземном лабиринте относилась именно к таким вещам. Хотя при этом отсутствовали клубы тумана, без которого нельзя представить себе «Дорогу ужасов» в городке аттракционов, и не раздавались жалобные крики не нашедших успокоения душ, которые жаловались бы на жестокую смерть своей физической оболочки и на недостойное погребение в бесконечной общей могиле. Скелеты, которые при неоновом свете кажутся сделанными из папье-маше, те, что выставлены для осмотра, чтобы пугать и тем самым развлекать туристов, производят совершенно иное впечатление: они, за редким исключением, ни у кого не вызывают дрожи. А здесь все время кажется, что какой-то костлявый палец указывает на них с упреком, что голый череп глядит своими пустыми глазницами явно неодобрительно, в то время как другие скелеты выказывают неприязнь к незваным гостям, поворачиваясь к ним совершенно гладкими, отполированными позвоночниками или блестящими кожаным блеском ребрами.
Давиду стоило всей его выдержки не развернуться и не броситься опрометью назад, на свежий воздух, на свободу, но он сумел преодолеть страх. Он должен пройти последний путь. Где-то среди этих бедных душ скрывается его единственная надежда на нормальную жизнь.
Квентин внезапно остановился. Еще прежде чем указательный палец его приемного отца предостерегающе коснулся губ, Давид услышал то, что первым уловил Квентин, и испугался.
Откуда-то раздавались шаги, приближавшиеся к ним угрожающе быстро.
– Откуда они идут? – прошептал монах, в то время как Давид лихорадочно высматривал щель или нечто подобное, где они могли бы спрятаться.
– Спереди? – предположила Стелла, чья кожа при слабом свете казалась бледной, как воск.
– Нет, – усомнился Квентин.
Давид покачал головой. Звуки в катакомбах разносились очень четко и во всех возможных направлениях, но, несмотря на это, юноша был уверен, что те, которым принадлежат шаги, приближаются к ним с другой стороны. Он обернулся.
– Сзади, – сказал он и инстинктивно схватился за меч, который в присутствии столь многих, возможно, мстительных духов на всякий случай вытащил из газетной обертки и закрепил под плащом.
Словно в подтверждение его слов, из ближайшего коридора, который они оставили позади, в ту же секунду вышли две стройные человеческие фигуры и широкими шагами направились к ним. У Давида от испуга пресеклось дыхание, в то время как он, под ярким светом двух ручных прожекторов, за которыми контуры мужчин воспринимались как смутные тени, ослепленный, смотрел в направлении идущих. Стелла тоже первоначально впала в панику, но быстро взяла себя в руки и перешла в контратаку, направив навстречу прожекторам свой фонарь. Давид увидел с чувством облегчения, что это совсем не те люди, которых он больше всего опасался, – не рыцари или наемные палачи приоров, а два солдата в старинной форме с трехцветными нашивками синего, желтого и красного цветов и в весьма странных головных уборах. Солдаты тоже остановились, увидев Давида, Квентина и Стеллу.
Стелла рассматривала людей в форме, красноречиво вздернув бровь.
– Карнавал? – спросила она скорее весело, чем почтительно.
– Швейцарская гвардия, – шепотом объяснил ей Квентин.
В следующий момент один из двух гвардейцев, чей внешний вид Давид тоже счел бы забавным, если бы только не приметил висевшие на поясах шпаги, закричал по-итальянски какие-то слова, что, как предполагал Давид, означало: «Что вы здесь делаете?» или «Вам следует вернуться и выйти отсюда, да поживее!»
– Ты говоришь по-итальянски? – спросил Давид у Квентина, вспомнив фразу, которую тот произнес у кассы. Давид не понял тогда ни единого слова, но слушал очень внимательно.
– Немножко, – скромно ответил старик.
– Тогда скажи им «немножко», что я не хотел бы с ними драться, – попросил Давид вздыхая и вытащил из-под плаща меч магистра тамплиеров. – Они должны просто оставить нас в покое.
После этого перевод стал ненужным. Швейцарские гвардейцы схватились за шпаги. Один из них сделал угрожающий выпад в сторону Давида и произнес что-то непонятное, что побудило его товарища повернуть обратно. Вероятно, он побежал за подкреплением. Медленно и с угрожающе поднятым вверх оружием гвардеец приблизился к Давиду, остановился от него в двух шагах и заговорил.
– Положи меч на землю, – перевел Квентин и перекрестился.
Солдат не выглядел больше несерьезным и вел себя соответствующим образом. Ему было лет шестьдесят, и он был вооружен шпагой, которая, в лучшем случае, могла пригодиться как бутафория. Но, как рыцарь без страха и упрека, он мужественно приблизился к противнику моложе его лет на сорок, у которого в руках был опасный меч, хотя не мог быть так глуп, чтобы рассчитывать даже на маленький шанс победить в поединке. Но Давид говорил правду, когда заявил, что никому не желает зла. Он постарался сделать серьезную мину, опустил руку с мечом, медленно присел на корточки и послушно положил оружие к ногам гвардейца.
Клинок коснулся земли всего лишь на мгновение. Затем Давид снова схватил его и поднял вверх. Шпага перепуганного, но слишком поздно и неуверенно отшатнувшегося гвардейца сломалась пополам, как сгнившая палка, от силы удара боковой стороны меча. В следующую секунду Давид шагнул к растерянному и задыхающемуся солдату и сбил его с ног ударом кулака, надеясь, что не сильно его травмировал, а только вывел из поединка. По крайней мере, его второе желание исполнилось, так как гвардеец упал навзничь без сознания.
– Вперед, – бросил Давид своим спутникам.
Они быстро свернули в предпоследний из коридоров, которые, если доверять эскизу, усовершенствованному Стеллой наложением копья на плащаницу, вели к Святому Граалю.
Разочарование Давида было велико, когда они достигли места в лабиринте, помеченного на плащанице большим крестом. Он и сам не знал, чего именно ожидал: установленного на возвышении каменного саркофага или, возможно, выложенную из костей стрелку, которая, когда они приготовятся сделать последние шаги, указала бы им правильное направление; а может быть, даже небесные врата, которые немедленно открылись бы перед ними, поскольку они принесли к Гробу Господню священные реликвии. Во всяком случае, он ожидал чего-то.
В высоком помещении, куда их привел план, скопированный с плащаницы, не было ничего, что отличало бы его от многих других, которые они миновали, направляясь сюда, – кроме, может быть, того, что между грубо обтесанными, сбегающимися к куполу камнями было меньше останков, а также того, что здесь не было выхода или смежного помещения. Череп на стене слева от Давида насмешливо ухмылялся дырявой челюстью. «Тупик!» – казалось, злорадствовал он. Давид представил себе «гвоздь программы» этой «Дороги ужасов»: со всех сторон взлетают вверх древние камни и кости, в то время как сзади приближается орда живых людей в униформе, включается свет, всем-всем велено покинуть помещение… Представлению конец.
Квентин смущенно и беспомощно смотрел на план, в то время как Стелла обшаривала лучом фонарика стены. Давид заметил кое-что, что отличало этот зал от других: возле стены стоял каменный Константинов крест.
– Конечная станция, – разочарованно прошептала Стелла.
Вероятно, ее мысли двигались в том же направлении, что и мысли Давида: или гроб был давно открыт и разграблен, или они ложно истолковали знаки на плащанице. Или – и это было вполне возможно как следствие плохой освещенности рыбачьей хижины – при переносе рисунка на бумагу вкралась ошибка.
– И что теперь? – спросили они, обращаясь к Квентину.
– Карта приводит нас в точности сюда, – констатировал Квентин после внимательного взгляда на рисунок.
Давид спрятал меч и потянулся за картой.
– Дайте посмотреть, – сказал он и начал изучать рисунок вместе со священником в который уже раз, но делал это не в надежде обнаружить ошибку, а больше для того, чтобы скрыть собственную беспомощность.
В это время Стелла подошла к стене, расположенной справа от входа, и начала, словно осененная внезапной гениальной идеей, пересчитывать грубые камни.
– Девятый рыцарь попадает в седьмой камень мастера… – шептала она себе под нос.
Квентин и Давид обернулись к ней.
– Седьмой камень? – удивился монах.
– Маленькая шутка, – широко ухмыльнулась Стелла, и в ее глазах что-то весело блеснуло.
Давид тоже не удержался от улыбки. Он снова оценил, как бесконечно счастлив, потому что она находится рядом с ним. Они бродят в подземном лабиринте среди останков когда-то живших людей, они попали в тупик, а на обратном пути их давно уже поджидает дюжина гвардейцев, и тем не менее ей удается сохранять юмор и вызывать на его лице улыбку.
За это и за все остальное, что она умела и чем она была, он так ее любил.
Квентин со вздохом покачал головой, в то время как Давид вернул ему план, подошел к Стелле и обнял ее за плечи. Скорее случайно его взгляд скользнул при этом по камням, которые она пересчитывала. И тут он открыл нечто, что заставило его насторожиться.
– Это должно быть здесь, – снова сказал старик, напрасно стараясь говорить убежденным тоном. – Мы шли верной дорогой.
Давид взял у Стеллы фонарик и направил его на каменную глыбу, которая казалась более гладкой, чем остальные. Потом он различил рядом стыки, или швы, абсолютно параллельные друг другу. Все вместе эти линии немного напоминали код – генный код или штрихкод, считываемый при сканировании. Среди линий Давид обнаружил отверстие, или углубление, которое…
– Стелла, дай копье! – взволнованно прошептал он.
Стелла наморщила лоб, но не задала вопроса, только сняла со спины рюкзак, порылась и вытащила оттуда реликвию.
Давид не ошибся. Копье с точностью до миллиметра подходило к треугольному углублению, но он немного помедлил, бросив неуверенный взгляд через плечо Квентину и Стелле, прежде чем вставить реликвию в паз.
Несколько секунд ничего не происходило. Давид уже готов был с сожалением пожать плечами и вытащить копье, когда раздался тихий щелчок. Затем часть стены с неприятным, скрежещущим звуком выдвинулась вперед и влево, и из расположенного за стеной помещения, вероятно замурованного много сотен лет тому назад, в ноздри ударил теплый затхлый воздух.
У Стеллы сдавило горло, и она отпрянула, молча остановившись возле Квентина и недоверчиво глядя на раскрывшийся перед ними проход в стене. Рука Давида вдруг сильно задрожала, в то время как луч фонарика осветил две огромные колонны, стоящие по ту стороны стены и уходящие вверх чуть ли не до небес. Его сердце забилось быстро и оглушительно, в ушах словно рокотал гром. Неужели это то самое? И за огромными колоннами его действительно ожидает Гроб Иисуса? И Святой Грааль?