Страница:
Рядом с нами присел какой-то незнакомый мужчина. Я не сразу сообразил, что это же Рэй, вернее, чуть больше половины прежнего Рэя — то, что осталось от него после косметической хирургии.
— Я подключался с Марти, — Рэй рассмеялся. — Господи, что за сумасбродная затея! Подумать только — пройдет пара недель, и все превратятся в сумасшедших.
— Некоторые рождаются сумасшедшими, — возразила Амелия. — А некоторые становятся. Мы же хотим избавить людей от безумия.
— Уверен, все это нам даром не пройдет, — буркнул Рэй и принялся за морковный салат. У него на тарелке были только сырые овощи. — И это правильно, по-моему Один человек уже погиб, и сколько еще из нас могут погибнуть? И все это ради сомнительной задачи усовершенствовать человеческую природу.
— Если ты не хочешь в это ввязываться, то лучше уйти прямо сейчас, — предложил я.
Рэй отставил тарелку и налил себе немного вина.
— Не выйдет. Я работал над имплантатами столько же, сколько Марти. Мы с ним носимся с этой идеей с тех пор, когда вы, ребята, даже за девчонками еще не бегали, — он бросил взгляд на Амелию, улыбнулся и стал внимательно разглядывать содержимое своей тарелки.
Марти выручил его, постучав ложечкой о стакан с водой.
— Сейчас в этой комнате собрались вместе люди с огромным практическим опытом и огромными знаниями Такое бывает чрезвычайно редко. Я полагаю, сейчас, в первую нашу встречу, будет правильнее всего ограничиться расписанием графика работы и разбором прочей информации — того, что люди с имплантатами знают во всех подробностях, а остальные — лишь отдельными частями.
— Давайте начнем с конца, — предложил Рэй. — Мы собираемся завоевать мир. А что перед этим?
Марти вздернул подбородок.
— Перед этим будет Первое Сентября.
— День трудящихся?
— А также день Вооруженных Сил. Единственный день в году, когда тысячи боевых машин будут мирно маршировать на параде по улицам Вашингтона. Невооруженные.
— И один из тех редких дней, когда в Вашингтоне соберется большинство политических деятелей. И при мерно в одном месте — на параде.
— И еще очень многое случится раньше, а как раз перед этим мы попадем на первые полосы всех газет Мы подарим прессе настоящую сенсацию.
— За две недели до парада мы закончим гуманизацию целого лагеря военнопленных, расположенного возле Панама-Сити. Это будет истинное чудо — все эти озлобленные, неуправляемые, враждебно настроенные пленные партизаны превратятся в покладистых, готовых к сотрудничеству людей, которые с радостью воспользуются новообретенной внутренней гармонией для прекращения войны.
— Я понял, к чему ты клонишь, — сказал Риза. — Боюсь, этот номер не пройдет.
— Хорошо, так к чему я, по-твоему, клоню? — спросил Марти.
— Все будут в восторге от того, что злобные нгуми вдруг превратились в мирных ангелочков, и тут ты делаешь магический пасс руками и — оп-ля! — сообщаешь, что проделал точно такую же штуку с нашими собственными солдатами! Таким образом, Вашингтон оказывается у нас в руках.
— Ты угадал, но не совсем, — Марти завернул в тортиллу странную смесь из фасоли, тертого сыра и оливок. — К тому времени, когда все об этом узнают, дела должны обстоять примерно так: «Таким образом, мы захватили Конгресс и Пентагон. Не вздумайте становиться нам поперек дороги, пока мы не закончим то, что начали!» — и Марти куснул свою фаршированную тортиллу, не обращая никакого внимания на Ризу.
— На все это нам отпущено всего шесть недель, — заметил Риза.
— Шесть недель, до отказа заполненных событиями, — сказала Амелия. — Как раз перед тем, как уехать из Техаса, я отправила расчеты, касающиеся катастрофического окончания проекта «Юпитер», примерно пятидесяти ученым — всем физикам и астрономам, которые значились в моей телефонной книге.
— Очень мило, — проворчал Эшер. — А мне ты ничего не прислала, потому что я в твоей телефонной книге значился не как физик, а как математик или просто как старый знакомый. Но тогда хоть кто-нибудь из твоих коллег наверняка уже упомянул бы об этом. Давно это было?
— В понедельник, — ответила Амелия.
— Четыре дня назад, — Эшер налил чашку кофе, добавил туда сливок. — Ты связывалась с кем-нибудь из них после этого?
— Нет, конечно. Я не решалась кому-то звонить или писать письма.
— В новостях тоже ничего такого не появлялось, — сказал Риза. — Разве никто из твоих пятидесяти ученых не жаждет известности?
— Передачу могли перехватить, — предположил я.
Амелия покачала головой.
— Я звонила с общественного телефона на железнодорожной станции в Далласе. Задержка сигнала должна быть не больше микросекунды.
— Тогда почему никто из них никак не отреагировал на твое послание? — спросил Риза.
Амелия все качала головой.
— Мы все время были так заняты, мы так спешили… И Должна была… — она отставила тарелку и принялась рыться в сумочке, искать свой комм.
— Ты ведь не станешь… — начал Марти.
— Я никому не буду звонить, — Амелия набрала ряд цифр на панели комма. — Но я вдруг вспомнила, что так ни разу и не посмотрела на отклик того звонка. Я просто решила, что каждый из них получил… О, черт! — она развернула экранчик комма так, чтобы всем было видно. На экране светилась беспорядочная путаница букв и цифр. — Этот ублюдок добрался до моей базы данных распотрошил ее ко всем чертям! Он успел это сотворит за те сорок пять минут, пока я добралась до Далласа и позвонила себе домой.
— Все еще хуже, чем ты думаешь. Я начинаю бояться, — сказал Марти. — Я же подключался с ним на целый час, вскоре после этого. Он этого не делал. Он об этом даже не думал.
— Господи… — проронил я в повисшей тишине. — Неужели это кто-то из нашего отделения? Кто же это сумел расшифровать твои файлы и превратить их в бессмысленный набор знаков? — Амелия продолжала просматривать то, что осталось от текста.
— Вы только посмотрите! — на экране была только беспорядочная смесь букв и цифр, а в самом конце несколько слов:
«НА ВСЕ ВОЛЯ БОЖЬЯ!»
Светопреставленцы были люди не глупые и тоже понимали толк в сенсациях и в том, как средства массовой информации формируют общественное мнение. Они подбросили в печать кое-какие сообщения о группе полусумасшедших фанатиков, которые взялись доказать, что проект «Юпитер» — не что иное, как орудие Сатаны, и продолжение работы над проектом повлечет за собой гибель всего мира. Более того — гибель целой Вселенной! Попросту говоря — Конец Света. Разве можно представить себе что-нибудь более нелепое и смешное? Совершенно безобидный научный проект, давно запушенный в действие, который к тому же никому ничего не стоит, зато может дать достоверные сведения о том как зарождалась наша Вселенная. Неудивительно, что какие-то тупоголовые религиозные фанатики стремятся этому помешать! Ведь Проект убедительно докажет, что никакого бога не существует!
Что он докажет на самом деле, думали они, — это, конечно, то, что бог существует и призывает нас к себе. Светопреставленец, который взломал и расшифровал файлы Амелии, был не кто иной, как сам Макро, номинальный начальник всего проекта. И он был несказанно счастлив тем, что его личный вклад в божественный план становится все более весомым.
Участие Макро во всем этом помогло и другому плану — только на этот раз не божьему, а Марти оно помогло отвлечь внимание от внезапного необъяснимого исчезновения Амелии и Джулиана. Макро послал Инграма, чтобы тот избавился от Амелии, и решил, что его посланец воспользовался удобным случаем и заодно позаботился о ее черномазом приятеле — прекрасный конец для этой сладкой парочки. Макро подделал письма с просьбой об увольнении от них обоих, на тот случай, если кто-нибудь вдруг этим заинтересуется. А их занятия он перераспределил между другими преподавателями, слишком вежливыми, чтобы проявлять ненужное любопытство. А поскольку о них и так ходили всякие слухи, Макро даже не стал утруждать себя придумываем какой-нибудь истории для прикрытия. Молодой чернокожий мужчина и стареющая белая женщина. Что тут непонятного? Да они, скорее всего, просто собрали манатки и смотались куда-нибудь в Мексику!
— Поскольку у Ризы рот сейчас занят, давайте я пока поработаю адвокатом дьявола, — предложил Эшер. — Представьте на минутку, что того же эффекта гуманизации можно было бы добиться, всего лишь приняв соответствующую таблетку. Правительство разъяснило бы всем, какой прекрасной будет жизнь каждого человека после приема такой таблетки, или даже наоборот — рассказало бы, что мир погибнет, если все люди не пройдут гуманизацию. А потом снабдило бы население достаточным количеством таблеток. И издало бы закон, карающий пожизненным заключением за отказ от приема гуманизирующей таблетки. Как вы думаете, много ли людей все равно тем или иным способом уклонились бы от гуманизации?
— Миллионы! — ответил Марти. — Кто же в наше время доверяет правительству?
— А вы вместо обычной таблетки ведете речь о сложной хирургической операции, которая успешна лишь в девяноста с чем-то процентах, а остальные несколько процентов неудачников либо погибают, либо становятся идиотами. Да люди разбегутся от вас, словно от чумы!
— Мы справимся с этим, — упорствовал Марти.
— Я понимаю. Но когда мы подключались, мне пришел на ум один довод… Вы не предлагаете сделать это добровольно — вы собираетесь делать это с людьми насильно, не спрашивая их согласия, и обещаете за это определенное положение в обществе и расширение личных возможностей человека. Как вы думаете, много светопреставленцев пойдут на такое? И как быть с теми людьми, у которых и так есть власть и солидное положение в обществе? Разве они не скажут: «О, господи, как же это так — неужели теперь все будут такими же, как я?» — Все дело в том, — возразил ему Мендес, — что это действительно увеличивает реальные возможности человека. Когда я соединен с Двадцатью, я понимаю пять языков, у меня двенадцать разных образований и больше тысячи лет жизненного опыта.
— А положение в обществе — это по большей части пропагандистская уловка, — добавил Марти. — Но когда люди оглядятся вокруг и увидят, что практически все самое интересное доступно только прошедшим гуманизацию, я думаю, нам не придется особенно рекламировать эту идею.
— Меня беспокоит «Молот Господен», — сказала Амелия. — Вряд ли нам удастся обратить в свою веру слишком уж многих из этих светопреставленцев. А кое-кто из них будет только рад послужить господу, уничтожая проклятых безбожников. Я согласился:
— Если даже мы обратим нескольких таких, как Инграм, ячеечная система их организации предотвратит Распространение нашей идеи среди сектантов.
— Тем более что они крайне неодобрительно воспринимают сами имплантаты, — добавил Эшер. — Я имею светопреставленцев вообще. И их не проймешь никакими доводами насчет общественного положения и широких возможностей.
— Их могут убедить духовные аргументы, — сказала Элли Морган. Она и внешне выглядела, как христианская святая — вся в белом, с длинными, развевающимися седыми волосами. — Те из нас, кто искренне верует в господа, познали, что вера наша упрочилась, стала глубже.
Я обдумал это. Да, я чувствовал ее веру, когда подключался с ними, и меня очень впечатлило то душевное спокойствие и умиротворенность, которые Элли черпает в своей вере. Однако она восприняла мой атеизм просто как иную разновидность веры, а я что-то не слышал ни о чем подобном ни от кого из известных мне светопреставленцев. В течение всего того часа, что я провел в подключении с Инграмом и двумя из Двадцати, Инграм непрерывно пытался показать нам воображаемые картины ада, который, по его мнению, нам уготован — в основном там шла речь об изнасиловании через задний проход и медленном расчленении еще живых жертв.
Даже интересно будет подключиться с ним после того, как он полностью пройдет гуманизацию, и прокрутить ему эти адские видения, только с его участием. Наверное, тогда он простит себе эти грехи.
— Нам надо бы получше рассмотреть этот аспект, — заметил Марта. — Использование религии. Не такой веры, как ваша, Элли, а религиозных организаций. На нашей стороне автоматически оказываются кибер-баптисты и омнианцы. Но если нам удастся привлечь к себе последователей основных религиозных течений, мы сразу получим огромную массу сторонников, которые смогут не только проповедовать наши взгляды, но и наглядно продемонстрировать их действенность, — Марти взял с блюда пирожное и осмотрел его со всех сторон. — Я слишком увлекся исключительно военными сторонами проблемы и незаслуженно пренебрег прочими средоточиями власти. Религией, образованием. Белда постучала тросточкой по полу.
— Не думаю, что деканам и профессорам понравится если люди смогут получать образование как-то иначе, а не в их учебных заведениях. Господин Мендес, вот вы, когда подключаетесь со своими товарищами, умеете говорить на пяти языках. Я говорю только на четырех, и то не слишком хорошо. И для того, чтобы выучить три из этих четырех, мне в юности пришлось немало потрудиться — я сидела и заучивала каждое слово. Преподаватели возмутятся, узнав, что они зря потратили столько времени, приобретая знания. А вы предлагаете все эти знания сразу, за просто так, на блюдечке с голубой каемочкой.
— Вы не совсем правильно меня поняли, — с жаром возразил Мендес. — Я понимаю по-японски или по-каталонски, только когда подключен вместе с теми, кто знает эти языки. Эти знания не остаются со мной навсегда.
— То же самое было, когда мы подключались с Джулианом, — добавила Элли. — Двадцать никогда раньше не сталкивались настолько близко с физикой. Когда он был подключен с нами, мы почувствовали, как он любит эту науку, и любой из нас мог тогда непосредственно применять все его познания — но все равно только в том случае, если наших собственных знаний хватало на то, чтобы задавать правильные вопросы. Мы не стали вдруг, ни с того ни с сего, гениальными физиками. Точно так же мы мало что понимаем в японской грамматике, даже когда подключаемся вместе с By.
Меган кивнула.
— Мы только разделяем знания, но не передаем их друг другу. Вот я — врач, и, хотя для моей профессии не нужно обладать супермощным интеллектом, зато она требует многих лет учебы и практики. И когда все мы в контакте и кто-то жалуется на недомогание, то каждый из нас может проследить ход моих умозаключений в плане диагностики и лечения — непосредственно когда я это делаю. Но никто из нас, кроме меня, не способен справиться с этими задачами самостоятельно, несмотря на то что мы целых двадцать лет постоянно подключаемся вместе.
— Такой опыт может разве что вдохновить кого-нибудь на изучение физики или, скажем, медицины, — добавил Марти. — И, конечно же, студентам будет от этого немалая польза — постоянно поддерживать мысленную связь с практикующим врачом или ученым-физиком. Но для того, чтобы получить настоящие знания, все равно придется отключиться и засесть за учебники.
— Или вообще никогда не отключаться, — хмыкнула Белда. — Разве только для того, чтобы поесть и поспать или сходить в туалет. Премиленькая картинка, правда? Миллиарды зомби, на время ставших экспертами по физике, медицине или японскому языку. На все так называемое «время бодрствования».
— Это можно как-то отрегулировать, — сказал я. — К примеру, так, как это делается сейчас. Люди будут проводить по паре недель в подключении, чтобы пройти гуманизацию. А уже потом…
Входная дверь резко распахнулась, так что створки с треском ударились о стены, и в обеденный зал вошли трое здоровенных полицейских, вооруженных автоматическими винтовками. Следом за ними вошел еще один полицейский, небольшого росточка и невооруженный.
— У меня ордер на арест доктора Марти Ларрина! — заявил он на испанском.
— А за что вы собираетесь его арестовывать? — спросил я, тоже по-испански. — В чем его обвиняют?
— Мне платят не за то, чтобы я отвечал всяким негритосам! Кто из вас доктор Ларрин?
— Это я, — сказал я, уже по-английски. — Можете мне ответить.
Он посмотрел на меня таким взглядом, какого я не видел уже не помню сколько лет, так на меня не смотрели даже в Техасе.
— Заткни пасть, негритос! Доктор Ларрин — один из этих белых людей.
— Так что за обвинение указано в вашем ордере? — по-английски спросил Марти.
— Это вы — профессор Ларрин?
— Да, я, и у меня есть определенные права. О которых вы прекрасно знаете.
— Вы не имеете права похищать людей.
— Значит, меня обвиняют в том, что я якобы похитил кого-то из граждан Мексики?
— Вы же знаете, что он никакой не мексиканец! Он — представитель федеральных властей Соединенных Штатов!
Марти рассмеялся.
— Так что, получается, вы служите федеральным властям Соединенных Штатов? — и он повернулся спиной к вооруженным охранникам. — Где, по-вашему, мы находимся?
— Мексиканские законы запрещают похищать людей, — маленький полицейский побагровел, совсем как копы в мультфильмах. — И не важно, кто и кого похищает.
Марти достал комм и повернулся к нему.
— Это внутреннее дело двух разных отделений правительства Соединенных Штатов, — он навис над коротышкой-полицейским, держа комм, словно оружие, и перешел на испанский: — Вы — букашка, которая влезает в щель между двумя скалами. Мне достаточно сделать один телефонный звонок, и эти скалы вас раздавят. Вам это нужно?
Коп было немного растерялся, но потом снова обрел твердую почву под ногами.
— Мне наплевать на ваши угрозы, — заявил он по-английски. — Ордер на арест — это пустая формальность. Вы просто пойдете со мной, и все!
— Вот говнюк! — Марти набрал какой-то номер, вытащил из бокового гнезда комма разъем для подключения и подсоединил его к своему имплантату.
— Немедленно сообщите, с кем это вы связываетесь! — разошелся полицейский. Марти ничего не ответил, взгляд его сделался немного отрешенным. — Cabo![15] — коротышка взмахнул рукой, и один из полицейских приставил ствол винтовки к подбородку Марти.
Марти не спеша поднял руку и отсоединил разъем от имплантата. Не обращая ни малейшего внимания на винтовку, он наклонился над коротышкой-полицейским и посмотрел ему в глаза. Голос у него чуть дрожал от напряжения, но звучал весьма внушительно:
— Через две минуты вы должны позвонить своему начальнику, Хулио Кастенаде. Он подробно разъяснит вам, какую чудовищную ошибку вы едва не совершили, хотя и несознательно. А еще лучше вам просто вернуться в свои казармы. И больше не доставлять неприятностей команданте Кастенаде.
Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Потом коп дернул подбородком в сторону, и его подручный убрал оружие от Марти. Не говоря больше ни слова, все четверо полицейских убрались из зала.
Марти закрыл за ними дверь.
— Это обошлось нам недешево, — сказал он. — Я связался с доктором Спенсером, а тот подключился с какой-то шишкой в полиции. Мы заплатили этому Кастенаде три тысячи долларов за то, чтобы отменить ордер на арест.
— По большому счету деньги ничего не значат, мы ведь можем изготовить что угодно, а потом продать это.
Но здесь и сейчас у нас нет этого «большого счета». Есть только одни срочные нужды.
— Если вдруг кто-то прознает, что у вас тут имеется нанофор, тогда несколькими копами с доисторическими пукалками дело не обойдется, — заметил Риза.
— Прошу заметить, эти люди узнали наш адрес не по телефонному справочнику, — сказал Эшер. — Значит, это стучит кто-то из людей твоего доктора Спенсера.
— Ты, конечно, прав, — согласился Марти. — Следовательно, они очень скоро узнают, что у нас есть доступ к нанофору. Но Спенсер думает, что это какие-то правительственные каналы, о которых я не могу ему рассказать. То же самое он скажет и полицейским.
— Это дурно пахнет, Марти, — вздохнул я. — И рано или поздно они подкатят к нашей двери на танке и начнут приставать со всякими требованиями. Долго мы еще будем здесь сидеть?
Марти открыл свой ноутбук и нажал на кнопку.
— Собственно, все зависит от Инграма. Его гуманизация должна закончиться через шесть-восемь дней. Соответственно, нам с тобой надо быть в Портобелло к Двадцать второму числу.
Значит, через семь дней.
— Но у нас нет никакого плана на случай непредвиденных обстоятельств — на тот случай, если правительство или мафия сумеют сложить два и два.
— Наш «план на случай непредвиденных обстоятельств» прост — брать ноги в руки и мотать отсюда. И чем скорее, тем лучше.
— В крайнем случае, нам надо рассредоточиться, — предложил Эшер. — То, что мы все собрались в одном месте, сильно облегчает им задачу.
Амелия положила ладонь мне на руку.
— Разделиться на пары и рассредоточиться. Причем в каждой паре должен быть человек, знающий испанский.
— И сделать это надо прямо сейчас, — сказала Белда. — Потому что у того, кто прислал этих ребят с винтовками, наверняка тоже есть план на случай непредвиденных обстоятельств.
Марти медленно кивнул.
— Я останусь здесь. А вы все позвоните мне, когда найдете, где устроиться. Кто знает испанский настолько, чтобы договориться о комнатах и еде? — Таких было больше половины. Мы за несколько минут разбились на пары. Марти раскрыл толстый бумажник и выложил на стол пачку денег. — Так, у каждого должно быть по меньшей мере по пять тысяч песо.
— По возможности желательно уезжать на подземке, — сказал я. — А то если вызвать сразу много такси — это слишком подозрительно, и отследить их будет проще простого.
Мы с Амелией забрали свои сумки, которые до сих пор не успели распаковать, и первыми ушли из гостиницы. Станция метро находилась примерно в километре отсюда. Я предложил Амелии понести ее сумку, но она не дала — сказала, что это будет выглядеть подозрительно, слишком не по-мексикански. Вместо этого она сама взяла мою сумку и пошла в двух шагах позади меня.
— Ну, по крайней мере у нас появится немного свободного времени, чтобы поработать над бумагами. А то вся эта суматоха не будет иметь никакого смысла, если до четырнадцатого сентября проект «Юпитер» не остановить.
— Утром я чуточку поработала, — сказала Амелия и вздохнула. — Жаль, что с нами нет Питера.
— Никогда не думал, что скажу это… Но мне тоже жаль.
Полиция острова Сент-Томас арестовала мужчину средних лет, который ночью бесцельно бродил по рынку. Он был грязный, небритый, одетый только в нижнее белье, и сперва полицейские решили, что мужчина просто пьян. Но когда дежурный сержант стал его допрашивать, выяснилось, что тот не пьян, но совершенно дезориентирован в окружающем. Да еще как дезориентирован! Этот человек считал, что сейчас две тысячи четвертый год, а ему самому двадцать лет от роду.
На затылке у него был недавно вживленный имплантат — операцию сделали, может быть, несколько дней назад, потому что края раны еще не успели зажить. Кто-то пробрался в его сознание и похитил память о последних сорока годах жизни.
Среди того, что исчезло из его памяти, был, конечно, и текст статьи. И в несколько дней восхитительная истина стала известна всему высшему руководству «Молота Господня»: благодаря богопротивным действиям ученых божественный план близится к своему логичному завершению. И только несколько человек знали о великолепном Конце и Начале, которые бог должен даровать миру четырнадцатого сентября.
С одним из авторов статьи было покончено, большую часть его воспоминаний упрятали в черный ящик, запертый в надежном тайнике. Обо всех академиках, членах редколлегии Астрофизического журнала, которые просматривали содержание статьи, тоже позаботились — каждому из них по-быстрому устроили скоропостижную смерть от несчастного случая или какой-нибудь болезни. А второй автор статьи, женщина, куда-то необъяснимым образом исчезла, вместе с агентом, которого посылали ее убить.
— Я подключался с Марти, — Рэй рассмеялся. — Господи, что за сумасбродная затея! Подумать только — пройдет пара недель, и все превратятся в сумасшедших.
— Некоторые рождаются сумасшедшими, — возразила Амелия. — А некоторые становятся. Мы же хотим избавить людей от безумия.
— Уверен, все это нам даром не пройдет, — буркнул Рэй и принялся за морковный салат. У него на тарелке были только сырые овощи. — И это правильно, по-моему Один человек уже погиб, и сколько еще из нас могут погибнуть? И все это ради сомнительной задачи усовершенствовать человеческую природу.
— Если ты не хочешь в это ввязываться, то лучше уйти прямо сейчас, — предложил я.
Рэй отставил тарелку и налил себе немного вина.
— Не выйдет. Я работал над имплантатами столько же, сколько Марти. Мы с ним носимся с этой идеей с тех пор, когда вы, ребята, даже за девчонками еще не бегали, — он бросил взгляд на Амелию, улыбнулся и стал внимательно разглядывать содержимое своей тарелки.
Марти выручил его, постучав ложечкой о стакан с водой.
— Сейчас в этой комнате собрались вместе люди с огромным практическим опытом и огромными знаниями Такое бывает чрезвычайно редко. Я полагаю, сейчас, в первую нашу встречу, будет правильнее всего ограничиться расписанием графика работы и разбором прочей информации — того, что люди с имплантатами знают во всех подробностях, а остальные — лишь отдельными частями.
— Давайте начнем с конца, — предложил Рэй. — Мы собираемся завоевать мир. А что перед этим?
Марти вздернул подбородок.
— Перед этим будет Первое Сентября.
— День трудящихся?
— А также день Вооруженных Сил. Единственный день в году, когда тысячи боевых машин будут мирно маршировать на параде по улицам Вашингтона. Невооруженные.
— И один из тех редких дней, когда в Вашингтоне соберется большинство политических деятелей. И при мерно в одном месте — на параде.
— И еще очень многое случится раньше, а как раз перед этим мы попадем на первые полосы всех газет Мы подарим прессе настоящую сенсацию.
— За две недели до парада мы закончим гуманизацию целого лагеря военнопленных, расположенного возле Панама-Сити. Это будет истинное чудо — все эти озлобленные, неуправляемые, враждебно настроенные пленные партизаны превратятся в покладистых, готовых к сотрудничеству людей, которые с радостью воспользуются новообретенной внутренней гармонией для прекращения войны.
— Я понял, к чему ты клонишь, — сказал Риза. — Боюсь, этот номер не пройдет.
— Хорошо, так к чему я, по-твоему, клоню? — спросил Марти.
— Все будут в восторге от того, что злобные нгуми вдруг превратились в мирных ангелочков, и тут ты делаешь магический пасс руками и — оп-ля! — сообщаешь, что проделал точно такую же штуку с нашими собственными солдатами! Таким образом, Вашингтон оказывается у нас в руках.
— Ты угадал, но не совсем, — Марти завернул в тортиллу странную смесь из фасоли, тертого сыра и оливок. — К тому времени, когда все об этом узнают, дела должны обстоять примерно так: «Таким образом, мы захватили Конгресс и Пентагон. Не вздумайте становиться нам поперек дороги, пока мы не закончим то, что начали!» — и Марти куснул свою фаршированную тортиллу, не обращая никакого внимания на Ризу.
— На все это нам отпущено всего шесть недель, — заметил Риза.
— Шесть недель, до отказа заполненных событиями, — сказала Амелия. — Как раз перед тем, как уехать из Техаса, я отправила расчеты, касающиеся катастрофического окончания проекта «Юпитер», примерно пятидесяти ученым — всем физикам и астрономам, которые значились в моей телефонной книге.
— Очень мило, — проворчал Эшер. — А мне ты ничего не прислала, потому что я в твоей телефонной книге значился не как физик, а как математик или просто как старый знакомый. Но тогда хоть кто-нибудь из твоих коллег наверняка уже упомянул бы об этом. Давно это было?
— В понедельник, — ответила Амелия.
— Четыре дня назад, — Эшер налил чашку кофе, добавил туда сливок. — Ты связывалась с кем-нибудь из них после этого?
— Нет, конечно. Я не решалась кому-то звонить или писать письма.
— В новостях тоже ничего такого не появлялось, — сказал Риза. — Разве никто из твоих пятидесяти ученых не жаждет известности?
— Передачу могли перехватить, — предположил я.
Амелия покачала головой.
— Я звонила с общественного телефона на железнодорожной станции в Далласе. Задержка сигнала должна быть не больше микросекунды.
— Тогда почему никто из них никак не отреагировал на твое послание? — спросил Риза.
Амелия все качала головой.
— Мы все время были так заняты, мы так спешили… И Должна была… — она отставила тарелку и принялась рыться в сумочке, искать свой комм.
— Ты ведь не станешь… — начал Марти.
— Я никому не буду звонить, — Амелия набрала ряд цифр на панели комма. — Но я вдруг вспомнила, что так ни разу и не посмотрела на отклик того звонка. Я просто решила, что каждый из них получил… О, черт! — она развернула экранчик комма так, чтобы всем было видно. На экране светилась беспорядочная путаница букв и цифр. — Этот ублюдок добрался до моей базы данных распотрошил ее ко всем чертям! Он успел это сотворит за те сорок пять минут, пока я добралась до Далласа и позвонила себе домой.
— Все еще хуже, чем ты думаешь. Я начинаю бояться, — сказал Марти. — Я же подключался с ним на целый час, вскоре после этого. Он этого не делал. Он об этом даже не думал.
— Господи… — проронил я в повисшей тишине. — Неужели это кто-то из нашего отделения? Кто же это сумел расшифровать твои файлы и превратить их в бессмысленный набор знаков? — Амелия продолжала просматривать то, что осталось от текста.
— Вы только посмотрите! — на экране была только беспорядочная смесь букв и цифр, а в самом конце несколько слов:
«НА ВСЕ ВОЛЯ БОЖЬЯ!»
* * *
На то, чтобы информация просочилась и распространилась по сотовой системе, требовалось время. С момента, когда Амелия обнаружила, что сектанты из «Молота Господня» взломали ее файлы, оставался всего один день до того, как высшие руководители секты узнают, что господь даровал и путь к их вожделенному Последнему Дню. Все, что от них теперь требовалось, это предотвратить любые вмешательства в работу проекта «Юпитер».Светопреставленцы были люди не глупые и тоже понимали толк в сенсациях и в том, как средства массовой информации формируют общественное мнение. Они подбросили в печать кое-какие сообщения о группе полусумасшедших фанатиков, которые взялись доказать, что проект «Юпитер» — не что иное, как орудие Сатаны, и продолжение работы над проектом повлечет за собой гибель всего мира. Более того — гибель целой Вселенной! Попросту говоря — Конец Света. Разве можно представить себе что-нибудь более нелепое и смешное? Совершенно безобидный научный проект, давно запушенный в действие, который к тому же никому ничего не стоит, зато может дать достоверные сведения о том как зарождалась наша Вселенная. Неудивительно, что какие-то тупоголовые религиозные фанатики стремятся этому помешать! Ведь Проект убедительно докажет, что никакого бога не существует!
Что он докажет на самом деле, думали они, — это, конечно, то, что бог существует и призывает нас к себе. Светопреставленец, который взломал и расшифровал файлы Амелии, был не кто иной, как сам Макро, номинальный начальник всего проекта. И он был несказанно счастлив тем, что его личный вклад в божественный план становится все более весомым.
Участие Макро во всем этом помогло и другому плану — только на этот раз не божьему, а Марти оно помогло отвлечь внимание от внезапного необъяснимого исчезновения Амелии и Джулиана. Макро послал Инграма, чтобы тот избавился от Амелии, и решил, что его посланец воспользовался удобным случаем и заодно позаботился о ее черномазом приятеле — прекрасный конец для этой сладкой парочки. Макро подделал письма с просьбой об увольнении от них обоих, на тот случай, если кто-нибудь вдруг этим заинтересуется. А их занятия он перераспределил между другими преподавателями, слишком вежливыми, чтобы проявлять ненужное любопытство. А поскольку о них и так ходили всякие слухи, Макро даже не стал утруждать себя придумываем какой-нибудь истории для прикрытия. Молодой чернокожий мужчина и стареющая белая женщина. Что тут непонятного? Да они, скорее всего, просто собрали манатки и смотались куда-нибудь в Мексику!
* * *
К счастью, у меня в ноутбуке сохранилась черновая версия нашей статьи. Мы с Амелией подредактировал ее и послали на радио и телевидение с тем расчетом чтобы статья вышла в свет только после того, как мы уедем из Гвадалахары. Элли Морган, которая была журналисткой до того, как совершила убийство, вызвалась написать упрощенную версию статьи, доступную пониманию среднего читателя, и еще одну, включающую все кроме уравнений, для научно-популярных журналов. Статьи должны были получиться короткие и понятные. Гостиничная обслуга унесла все тарелки, пустые и заполненные горками костей, и принесла вместо них другие, с пирожными и фруктами. Мне не хотелось поглощать лишние калории, а вот Риза с удовольствием отдал должное и сладостям, и фруктам.— Поскольку у Ризы рот сейчас занят, давайте я пока поработаю адвокатом дьявола, — предложил Эшер. — Представьте на минутку, что того же эффекта гуманизации можно было бы добиться, всего лишь приняв соответствующую таблетку. Правительство разъяснило бы всем, какой прекрасной будет жизнь каждого человека после приема такой таблетки, или даже наоборот — рассказало бы, что мир погибнет, если все люди не пройдут гуманизацию. А потом снабдило бы население достаточным количеством таблеток. И издало бы закон, карающий пожизненным заключением за отказ от приема гуманизирующей таблетки. Как вы думаете, много ли людей все равно тем или иным способом уклонились бы от гуманизации?
— Миллионы! — ответил Марти. — Кто же в наше время доверяет правительству?
— А вы вместо обычной таблетки ведете речь о сложной хирургической операции, которая успешна лишь в девяноста с чем-то процентах, а остальные несколько процентов неудачников либо погибают, либо становятся идиотами. Да люди разбегутся от вас, словно от чумы!
— Мы справимся с этим, — упорствовал Марти.
— Я понимаю. Но когда мы подключались, мне пришел на ум один довод… Вы не предлагаете сделать это добровольно — вы собираетесь делать это с людьми насильно, не спрашивая их согласия, и обещаете за это определенное положение в обществе и расширение личных возможностей человека. Как вы думаете, много светопреставленцев пойдут на такое? И как быть с теми людьми, у которых и так есть власть и солидное положение в обществе? Разве они не скажут: «О, господи, как же это так — неужели теперь все будут такими же, как я?» — Все дело в том, — возразил ему Мендес, — что это действительно увеличивает реальные возможности человека. Когда я соединен с Двадцатью, я понимаю пять языков, у меня двенадцать разных образований и больше тысячи лет жизненного опыта.
— А положение в обществе — это по большей части пропагандистская уловка, — добавил Марти. — Но когда люди оглядятся вокруг и увидят, что практически все самое интересное доступно только прошедшим гуманизацию, я думаю, нам не придется особенно рекламировать эту идею.
— Меня беспокоит «Молот Господен», — сказала Амелия. — Вряд ли нам удастся обратить в свою веру слишком уж многих из этих светопреставленцев. А кое-кто из них будет только рад послужить господу, уничтожая проклятых безбожников. Я согласился:
— Если даже мы обратим нескольких таких, как Инграм, ячеечная система их организации предотвратит Распространение нашей идеи среди сектантов.
— Тем более что они крайне неодобрительно воспринимают сами имплантаты, — добавил Эшер. — Я имею светопреставленцев вообще. И их не проймешь никакими доводами насчет общественного положения и широких возможностей.
— Их могут убедить духовные аргументы, — сказала Элли Морган. Она и внешне выглядела, как христианская святая — вся в белом, с длинными, развевающимися седыми волосами. — Те из нас, кто искренне верует в господа, познали, что вера наша упрочилась, стала глубже.
Я обдумал это. Да, я чувствовал ее веру, когда подключался с ними, и меня очень впечатлило то душевное спокойствие и умиротворенность, которые Элли черпает в своей вере. Однако она восприняла мой атеизм просто как иную разновидность веры, а я что-то не слышал ни о чем подобном ни от кого из известных мне светопреставленцев. В течение всего того часа, что я провел в подключении с Инграмом и двумя из Двадцати, Инграм непрерывно пытался показать нам воображаемые картины ада, который, по его мнению, нам уготован — в основном там шла речь об изнасиловании через задний проход и медленном расчленении еще живых жертв.
Даже интересно будет подключиться с ним после того, как он полностью пройдет гуманизацию, и прокрутить ему эти адские видения, только с его участием. Наверное, тогда он простит себе эти грехи.
— Нам надо бы получше рассмотреть этот аспект, — заметил Марта. — Использование религии. Не такой веры, как ваша, Элли, а религиозных организаций. На нашей стороне автоматически оказываются кибер-баптисты и омнианцы. Но если нам удастся привлечь к себе последователей основных религиозных течений, мы сразу получим огромную массу сторонников, которые смогут не только проповедовать наши взгляды, но и наглядно продемонстрировать их действенность, — Марти взял с блюда пирожное и осмотрел его со всех сторон. — Я слишком увлекся исключительно военными сторонами проблемы и незаслуженно пренебрег прочими средоточиями власти. Религией, образованием. Белда постучала тросточкой по полу.
— Не думаю, что деканам и профессорам понравится если люди смогут получать образование как-то иначе, а не в их учебных заведениях. Господин Мендес, вот вы, когда подключаетесь со своими товарищами, умеете говорить на пяти языках. Я говорю только на четырех, и то не слишком хорошо. И для того, чтобы выучить три из этих четырех, мне в юности пришлось немало потрудиться — я сидела и заучивала каждое слово. Преподаватели возмутятся, узнав, что они зря потратили столько времени, приобретая знания. А вы предлагаете все эти знания сразу, за просто так, на блюдечке с голубой каемочкой.
— Вы не совсем правильно меня поняли, — с жаром возразил Мендес. — Я понимаю по-японски или по-каталонски, только когда подключен вместе с теми, кто знает эти языки. Эти знания не остаются со мной навсегда.
— То же самое было, когда мы подключались с Джулианом, — добавила Элли. — Двадцать никогда раньше не сталкивались настолько близко с физикой. Когда он был подключен с нами, мы почувствовали, как он любит эту науку, и любой из нас мог тогда непосредственно применять все его познания — но все равно только в том случае, если наших собственных знаний хватало на то, чтобы задавать правильные вопросы. Мы не стали вдруг, ни с того ни с сего, гениальными физиками. Точно так же мы мало что понимаем в японской грамматике, даже когда подключаемся вместе с By.
Меган кивнула.
— Мы только разделяем знания, но не передаем их друг другу. Вот я — врач, и, хотя для моей профессии не нужно обладать супермощным интеллектом, зато она требует многих лет учебы и практики. И когда все мы в контакте и кто-то жалуется на недомогание, то каждый из нас может проследить ход моих умозаключений в плане диагностики и лечения — непосредственно когда я это делаю. Но никто из нас, кроме меня, не способен справиться с этими задачами самостоятельно, несмотря на то что мы целых двадцать лет постоянно подключаемся вместе.
— Такой опыт может разве что вдохновить кого-нибудь на изучение физики или, скажем, медицины, — добавил Марти. — И, конечно же, студентам будет от этого немалая польза — постоянно поддерживать мысленную связь с практикующим врачом или ученым-физиком. Но для того, чтобы получить настоящие знания, все равно придется отключиться и засесть за учебники.
— Или вообще никогда не отключаться, — хмыкнула Белда. — Разве только для того, чтобы поесть и поспать или сходить в туалет. Премиленькая картинка, правда? Миллиарды зомби, на время ставших экспертами по физике, медицине или японскому языку. На все так называемое «время бодрствования».
— Это можно как-то отрегулировать, — сказал я. — К примеру, так, как это делается сейчас. Люди будут проводить по паре недель в подключении, чтобы пройти гуманизацию. А уже потом…
Входная дверь резко распахнулась, так что створки с треском ударились о стены, и в обеденный зал вошли трое здоровенных полицейских, вооруженных автоматическими винтовками. Следом за ними вошел еще один полицейский, небольшого росточка и невооруженный.
— У меня ордер на арест доктора Марти Ларрина! — заявил он на испанском.
— А за что вы собираетесь его арестовывать? — спросил я, тоже по-испански. — В чем его обвиняют?
— Мне платят не за то, чтобы я отвечал всяким негритосам! Кто из вас доктор Ларрин?
— Это я, — сказал я, уже по-английски. — Можете мне ответить.
Он посмотрел на меня таким взглядом, какого я не видел уже не помню сколько лет, так на меня не смотрели даже в Техасе.
— Заткни пасть, негритос! Доктор Ларрин — один из этих белых людей.
— Так что за обвинение указано в вашем ордере? — по-английски спросил Марти.
— Это вы — профессор Ларрин?
— Да, я, и у меня есть определенные права. О которых вы прекрасно знаете.
— Вы не имеете права похищать людей.
— Значит, меня обвиняют в том, что я якобы похитил кого-то из граждан Мексики?
— Вы же знаете, что он никакой не мексиканец! Он — представитель федеральных властей Соединенных Штатов!
Марти рассмеялся.
— Так что, получается, вы служите федеральным властям Соединенных Штатов? — и он повернулся спиной к вооруженным охранникам. — Где, по-вашему, мы находимся?
— Мексиканские законы запрещают похищать людей, — маленький полицейский побагровел, совсем как копы в мультфильмах. — И не важно, кто и кого похищает.
Марти достал комм и повернулся к нему.
— Это внутреннее дело двух разных отделений правительства Соединенных Штатов, — он навис над коротышкой-полицейским, держа комм, словно оружие, и перешел на испанский: — Вы — букашка, которая влезает в щель между двумя скалами. Мне достаточно сделать один телефонный звонок, и эти скалы вас раздавят. Вам это нужно?
Коп было немного растерялся, но потом снова обрел твердую почву под ногами.
— Мне наплевать на ваши угрозы, — заявил он по-английски. — Ордер на арест — это пустая формальность. Вы просто пойдете со мной, и все!
— Вот говнюк! — Марти набрал какой-то номер, вытащил из бокового гнезда комма разъем для подключения и подсоединил его к своему имплантату.
— Немедленно сообщите, с кем это вы связываетесь! — разошелся полицейский. Марти ничего не ответил, взгляд его сделался немного отрешенным. — Cabo![15] — коротышка взмахнул рукой, и один из полицейских приставил ствол винтовки к подбородку Марти.
Марти не спеша поднял руку и отсоединил разъем от имплантата. Не обращая ни малейшего внимания на винтовку, он наклонился над коротышкой-полицейским и посмотрел ему в глаза. Голос у него чуть дрожал от напряжения, но звучал весьма внушительно:
— Через две минуты вы должны позвонить своему начальнику, Хулио Кастенаде. Он подробно разъяснит вам, какую чудовищную ошибку вы едва не совершили, хотя и несознательно. А еще лучше вам просто вернуться в свои казармы. И больше не доставлять неприятностей команданте Кастенаде.
Несколько секунд они в упор смотрели друг на друга. Потом коп дернул подбородком в сторону, и его подручный убрал оружие от Марти. Не говоря больше ни слова, все четверо полицейских убрались из зала.
Марти закрыл за ними дверь.
— Это обошлось нам недешево, — сказал он. — Я связался с доктором Спенсером, а тот подключился с какой-то шишкой в полиции. Мы заплатили этому Кастенаде три тысячи долларов за то, чтобы отменить ордер на арест.
— По большому счету деньги ничего не значат, мы ведь можем изготовить что угодно, а потом продать это.
Но здесь и сейчас у нас нет этого «большого счета». Есть только одни срочные нужды.
— Если вдруг кто-то прознает, что у вас тут имеется нанофор, тогда несколькими копами с доисторическими пукалками дело не обойдется, — заметил Риза.
— Прошу заметить, эти люди узнали наш адрес не по телефонному справочнику, — сказал Эшер. — Значит, это стучит кто-то из людей твоего доктора Спенсера.
— Ты, конечно, прав, — согласился Марти. — Следовательно, они очень скоро узнают, что у нас есть доступ к нанофору. Но Спенсер думает, что это какие-то правительственные каналы, о которых я не могу ему рассказать. То же самое он скажет и полицейским.
— Это дурно пахнет, Марти, — вздохнул я. — И рано или поздно они подкатят к нашей двери на танке и начнут приставать со всякими требованиями. Долго мы еще будем здесь сидеть?
Марти открыл свой ноутбук и нажал на кнопку.
— Собственно, все зависит от Инграма. Его гуманизация должна закончиться через шесть-восемь дней. Соответственно, нам с тобой надо быть в Портобелло к Двадцать второму числу.
Значит, через семь дней.
— Но у нас нет никакого плана на случай непредвиденных обстоятельств — на тот случай, если правительство или мафия сумеют сложить два и два.
— Наш «план на случай непредвиденных обстоятельств» прост — брать ноги в руки и мотать отсюда. И чем скорее, тем лучше.
— В крайнем случае, нам надо рассредоточиться, — предложил Эшер. — То, что мы все собрались в одном месте, сильно облегчает им задачу.
Амелия положила ладонь мне на руку.
— Разделиться на пары и рассредоточиться. Причем в каждой паре должен быть человек, знающий испанский.
— И сделать это надо прямо сейчас, — сказала Белда. — Потому что у того, кто прислал этих ребят с винтовками, наверняка тоже есть план на случай непредвиденных обстоятельств.
Марти медленно кивнул.
— Я останусь здесь. А вы все позвоните мне, когда найдете, где устроиться. Кто знает испанский настолько, чтобы договориться о комнатах и еде? — Таких было больше половины. Мы за несколько минут разбились на пары. Марти раскрыл толстый бумажник и выложил на стол пачку денег. — Так, у каждого должно быть по меньшей мере по пять тысяч песо.
— По возможности желательно уезжать на подземке, — сказал я. — А то если вызвать сразу много такси — это слишком подозрительно, и отследить их будет проще простого.
Мы с Амелией забрали свои сумки, которые до сих пор не успели распаковать, и первыми ушли из гостиницы. Станция метро находилась примерно в километре отсюда. Я предложил Амелии понести ее сумку, но она не дала — сказала, что это будет выглядеть подозрительно, слишком не по-мексикански. Вместо этого она сама взяла мою сумку и пошла в двух шагах позади меня.
— Ну, по крайней мере у нас появится немного свободного времени, чтобы поработать над бумагами. А то вся эта суматоха не будет иметь никакого смысла, если до четырнадцатого сентября проект «Юпитер» не остановить.
— Утром я чуточку поработала, — сказала Амелия и вздохнула. — Жаль, что с нами нет Питера.
— Никогда не думал, что скажу это… Но мне тоже жаль.
* * *
Они вскоре узнали — как, впрочем, узнал и весь остальной мир, — что Питер все еще жив. Но в своем нынешнем состоянии он ничем не мог помочь им в работе с бумагами.Полиция острова Сент-Томас арестовала мужчину средних лет, который ночью бесцельно бродил по рынку. Он был грязный, небритый, одетый только в нижнее белье, и сперва полицейские решили, что мужчина просто пьян. Но когда дежурный сержант стал его допрашивать, выяснилось, что тот не пьян, но совершенно дезориентирован в окружающем. Да еще как дезориентирован! Этот человек считал, что сейчас две тысячи четвертый год, а ему самому двадцать лет от роду.
На затылке у него был недавно вживленный имплантат — операцию сделали, может быть, несколько дней назад, потому что края раны еще не успели зажить. Кто-то пробрался в его сознание и похитил память о последних сорока годах жизни.
Среди того, что исчезло из его памяти, был, конечно, и текст статьи. И в несколько дней восхитительная истина стала известна всему высшему руководству «Молота Господня»: благодаря богопротивным действиям ученых божественный план близится к своему логичному завершению. И только несколько человек знали о великолепном Конце и Начале, которые бог должен даровать миру четырнадцатого сентября.
С одним из авторов статьи было покончено, большую часть его воспоминаний упрятали в черный ящик, запертый в надежном тайнике. Обо всех академиках, членах редколлегии Астрофизического журнала, которые просматривали содержание статьи, тоже позаботились — каждому из них по-быстрому устроили скоропостижную смерть от несчастного случая или какой-нибудь болезни. А второй автор статьи, женщина, куда-то необъяснимым образом исчезла, вместе с агентом, которого посылали ее убить.