Бедные маленькие принцы! — подумала Катрин. Они рождены для зависти, страха, ненависти. Что касается Марии Стюарт, она была создана для того, чтобы приносить неприятности окружающим… и себе тоже. Девочке придется понять, что для других она не столь важная персона, как для самой себя.
   Перед Катрин находились два ее самых любимых ребенка. Хоть ей иногда и казалось, что вся ее любовь целиком принадлежит двум Генрихам — большому и маленькому, все же она была привязана к своей умной и красивой маленькой дочери. Как приятно слушать трехлетнюю нахалку, любоваться ею, сознавать, что Марго — ее дочь.
   Но ее внимание слова и снова переключалось на старших детей. Усадив Генриха на колени и обняв Марго, Катрин стала делать вид, что занята ими, а на самом деле слушала, о чем говорят у окна старшие.
   Мария сидела на диване, Франциск — на стуле; он держал девочку за руку и смотрел на нее. Карл, вытянувшись на полу, также внимательно глядел на Марию. Клаудия и Элизабет сидели рядом на стульях.
   Мария рассуждала о религии; Катрин нахмурилась, сочтя эту тему неподходящей.
   В последние годы на землю Франции пролилось много крови. После казни портного Генрих поклялся, что больше никогда не станет свидетелем сожжения на костре. Однако это не помешало многим оказаться в огне. Камера для пыток редко пустовала; еретики заполняли суровую Бастилию, их стоны доносились из комнат, где проводили допросы. Тысячи узников боролись с крысами и голодом в подвалах Шатело. Одни подверглись колесованию и четвертованию, другим в распоротые животы заливали жидкий свинец. Кого-то медленно поджаривали на костре. Этим мученикам отрезали языки, чтобы зрители не могли услышать их песнопения и молитвы. Все это совершалось по приказу короля во имя Святой Церкви.
   И теперь маленькая католичка Мария, просвещенная своими родственниками де Гизами, рассказывала принцам и принцессам обо всем этом.
   Катрин подозвала их к себе, и они неохотно приблизились к ней.
   — Говорить о таких вещах неприлично, — строго сказала она.
   — О каких вещах неприлично говорить? — спросила Мария.
   — Я хочу, чтобы вы знали — неприлично говорить о том, что неприятно.
   — Мадам, — лукавым тоном произнесла Мария, — по-вашему, плохо, что эта страна избавляется от еретиков?
   — Это не та тема, которую можно обсуждать детям. Вот все, что вам следует знать. Ступайте, и помните, что я запретила вам говорить об этом.
   Они удалились, и Мария Стюарт принялась болтать о новом танце. Она явно хотела, чтобы королева слышала ее голос, полный презрительных нот. Это было возмутительно, тем более что два мальчика и две девочки восхищались ее дерзостью.
   Катрин испытала желание положить наглую девчонку поперек стула и выпороть ее в присутствии других детей, чтобы они стали свидетелями ее унижения. Следует ли ей сделать это? Нет! Королева Франции не должна пороть будущую королеву.

 
   Наступило время, которое Катрин любила больше всего — она собрала свой Круг. В такие часы она казалась себе настоящей королевой.
   Король и Диана милостиво разрешили ей проводить такие вечера. Это было наградой для кроткой и покорной жены. Она объявила, что будет устраивать их, чтобы ближе знакомиться с мужчинами и женщинами двора. На этих встречах говорили на темы, связанные с культурой, участие в них было почетным, изгнание из Круга — позором.
   Король часто посещал эти собрания, если не уезжал в Ане или на охоту. Он считал это своим долгом, Диана, как самая близкая к королеве дама, тоже присутствовала там. Иногда появлялся Монморанси, хотя он и говорил, что чувствует себя неловко в покоях дамы. Он утверждал, что любит беседовать с королевой о ее детях, в любви к которым он признавался. Катрин радовалась, видя у себя де Гизов, хотя она и побаивалась братьев, зная об их безудержном честолюбии и о том, что они оказывают влияние на Марию Стюарт. Катрин с болью думала о том, что Франциск становится послушным рабом Марии, являющейся оружием своих родственников-интриганов. Она молила Господа о том, чтобы прошло как можно больше лет, прежде чем Мария поднимется на трон. Король обладал отменным здоровьем, все его сыновья уступали ему б этом. Катрин часто вспоминала о том, что Франциск Первый и ее собственный отец умерли от одной и той же страшной болезни. Она и Генрих были здоровыми людьми. Что, если они, избежав этого недуга, передали его своим детям? Юные Франциск и Карл были болезненными мальчиками. Внезапно она улыбнулась. Ее любимый сын Генрих, похоже, здоровее своих братьев. Мысли Катрин вернулись к старой теме.
   Теперь она могла с радостью и удовлетворением посмотреть на членов своего Круга. Поэты Ронсар и Иохим дю Белле о чем-то спорили: один из трех братьев Колиньи оживленно беседовал с сестрой Генриха Маргаритой, для которой еще не подыскали мужа, хотя она готовилась разменять четвертый десяток; очаровательная итальянка Анна д'Эст, жена Франциска де Гиза, разговаривала с двумя другими братьями Колиньи. Все заметные при дворе люди считали необходимым посещать собрания Круга.
   Она была не в силах сделать только одно — устранить Диану. Торжество Катрин сменялось горечью, когда взгляд королевы падал на ее врага. Принимая поклонение знати, Катрин не могла избавиться от мелькавших порой в ее сознании картин, которые она видела сквозь дыру в Сент-Жермене. В памяти женщины сохранились их ласки, полные страсти. Ей еще предстоит выставить Диане длинный счет со многими пунктами. Катрин помнила, как несколько лет тому назад появилась необходимость назначить регента — Генрих уезжал на войну. По традиции этот титул присваивался королеве. По наущению Дианы Генрих окружил Катрин такими советниками, что ее власть практически была сведена к нулю. Катрин приняла такое положение дел без протеста; она не хотела, чтобы люди знали о том, что муж унижает ее по велению своей любовницы. Но она не забыла этот эпизод. Она всегда будет помнить о нем; воспоминания, связанные с ним, были так же горьки, как и те, что ассоциировались с дырой в полу.
   К Катрин подошел Монморанси. Он принес ей новое лекарство для маленького Эркюля. Коннетабль узнал о том, что малыш захворал.
   — Месье, вы так добры! — сказала Катрин.
   — Средство, которое вы принесли мне в прошлый раз, помогло Карлу.
   — Надеюсь, вы тщательно растворили его, мадам.
   — Да, разумеется.
   — Это — особая трава. Я проверил ее действие на моих слугах.
   Коннетабль бросил взгляд на Диану, беседовавшую с герцогом де Гизом, Марией Стюарт и дофином. Монморанси и Диана были тайными врагами, хотя они скрывали это, не желая огорчать короля. Диана всегда помнила о той роли, которую коннетабль сыграл в истории с гувернанткой.
   Повернувшись, Катрин увидела возле себя Франциска де Вендома. Она приветливо улыбнулась ему; этот человек пользовался ее благосклонностью.
   Он был одним из красивейших мужчин двора и родственником Бурбонов. Но самое важное заключалось в том, что у него были неприязненные отношения с Дианой. Подыскивая мужей для своих дочерей, она сочла Франциска де Вендома, в жилах которого текла королевская кровь, подходящей кандидатурой. Франциск де Вендом, он же Видам де Шартр, высокомерно отказался от брачного союза с девушкой, которую Диана впоследствии выдала за одного из де Гизов. Этим поступком молодой человек завоевал симпатию Катрин, он, в свою очередь, постоянно оказывал королеве почтительное внимание и сдержанно выражал свое восхищение ею. Она была рада видеть его в своем Кругу.
   Монморанси отошел от королевы, и она разрешила Видаму сесть рядом с ней.
   Молодой человек был занятным собеседником; он всегда мог поделиться последними слухами и сплетнями. Катрин не раз отмечала, что он утешает ее раненое самолюбие. Люди посматривали на них; она знала — они спрашивают себя, не начало ли это любовной связи, хотя в жизни королевы никогда не было ничего подобного.
   — Ваше Величество, вы сегодня превосходно выглядите.
   Красивая голова молодого человека приблизилась к королеве, пытавшейся своим видом показать, что она равнодушна к лести; она сказала себе, что немного восхищения ей не помешает, поскольку при французском дворе на ее долю выпало немало унижений.
   — У бедного старого Монморанси встревоженный вид, — сказала Катрин.
   — Это из-за его сына. Старик вынашивает честолюбивые планы относительно сына, а юноша мечтает о счастье.
   — По-моему, у его сына сильный характер, — заметила Катрин.
   — Старый коннетабль считает, что он ведет себя глупо, мадам.
   Катрин улыбнулась. Сейчас весь двор говорил о младшем Монморанси. Король предложил ему в жены свою дочь, Диану Французскую, а юноша уже обещал руку и сердце одной из фрейлин королевы. Коннетабль пришел в ярость, узнав о том, что своим легкомысленным отказом молодой человек отнял у семьи Монморанси шанс породниться с королем. Он отправил в монастырь избранницу сына и хотел заставить папу аннулировать помолвку.
   — Да, — продолжил Видам, — это немалый соблазн. Старый коннетабль образовался бы вступлению сына в столь удачный брак. Это понятно.
   — Мне понятны чувства как отца, так и сына. Молодой Монморанси — не первый человек, готовый отказаться от выгоды ради счастья.
   Они обменялись улыбками. Катрин намекала на то, что Видам отверг союз с дочерью Дианы.
   — Мадам, — шепнул Видам, — кое-кто радуется тому, что коннетабль расстроен.
   Они снова понимающе улыбнулись друг другу. Катрин получала удовольствие от беседы с человеком, не желавшим идти на поводу у Дианы.
   — Как тщательно они скрывают свою вражду от короля! — сказал Видам.
   Королева промолчала, и он спросил себя, не проявил ли он излишнюю несдержанность. Видам был честолюбив; он считал, что стареющей Диане не удастся долго сохранять свое положение при дворе; сейчас, глядя на серебристые волосы женщины, отнюдь не портившие ее красоту, и чувствуя, как и все, что ей удастся удерживать внимание короля до своей смерти, он был уверен в том, что поступил правильно, завоевав расположение не Дианы, а тихой королевы. Он избрал выжидательную политику; королева была сравнительно молода. Когда он смотрел на ее темные глаза, казавшиеся такими добрыми, он видел в них то, что было скрыто от других. Он понял, что Катрин — вовсе не пустое место, как считали многие. Он вспомнил о смерти дофина Франциска, сделавшей ее королевой Мадам Змея, подумал он, вы способны пролить свет на эту тайну? Она была хитра и коварна, но супруг по-прежнему пренебрегал ею; он же, Видам, обладал красотой и превосходными манерами, обеспечивавшими ему большой успех у женщин.
   — Как она красива, — сказала Катрин, — в черно-белом платье. Право, седина ей к лицу не меньше, чем черные волосы.
   — Да, она красива. И не жалуется на здоровье! Несомненно, она прибегает к колдовству. Но даже магия не способна бесконечно противостоять годам.
   — Да, она заметно постарела со дня нашей первой встречи.
   Видам приблизился к Катрин, она чуть отодвинулась от него.
   — Тысяча извинений, мадам, — сказал ее собеседник. — На один счастливый момент я забыл о том, что вы — королева.
   Она раздраженно посмотрела в сторону, но он понял, что она не сердится на него. Видам всерьез задумался о возможности любовной связи с королевой. Он был уверен в том, что роман принесет ему большую выгоду; бедные Бурбоны не могли упускать такой шанс продвижения — между ними и троном стояли четыре королевских сына.
   Катрин, прочитавшая мысли Видама и догадывавшаяся о мотивах его поведения, думала о том, как она может использовать этого человека. Диана старела. Король был простодушным мужчиной. Он никогда не считал свою жену привлекательной женщиной. Возможно, решив, что один из красивейших придворных проявляет к ней интерес, он обратит на нее внимание.
   Эта мысль казалась стоящей. Катрин разрешила Видаму оставаться рядом с ней; она с заметной благосклонностью выслушивала завуалированные комплименты опытного льстеца.
   Она наблюдала за возлюбленной парочкой, сидевшей у окна — Франциском и Марией. Возле них по-прежнему находились Франциск де Гиз и кардинал Лоррен: эти двое обменивались остротами, и дети давились от смеха, слушая их. Юный Франциск восхищенно смотрел на де Гиза, лицо которого украшал шрам. О чем говорил герцог де Гиз? О победе, одержанной им над испанцами под Метцем? О своем возвращении в Париж, народ которого обожал его так же, как юный Франциск? Даже этот ужасный шрам на правой щеке, благодаря которому де Гиз обрел прозвище Меченый, он обратил себе на пользу. Страшный герцог де Гиз, величайший воин Франции, кумир Парижа, искусный интриган, дядя девочки, которая когда-нибудь может стать королевой Франции! Если это случится, братья де Гизы будут силой, стоящей за троном. Сейчас, разговаривая, он привлекал на свою сторону других людей; в этом ему помогал кардинал Лоррен. Кардинал был жестоким, коварным, хитрым, честолюбивым и безнравственным человеком, использовавшим священный сан в своих личных целях. Он с одинаковой легкостью цитировал Библию, произведения классиков и рассказывал неприличные анекдоты; он был абсолютно беспринципен. И этот человек вместе с Франциском де Гизом стоял за шотландской королевой. Они надеялись после смерти короля управлять Францией по средством этих детей. К кому была обращена лесть мужчин — к бледному, болезненному дофину или к прелестной девочке с густыми блестящими волосами и самой очаровательной улыбкой Франции? Ловкие де Гизы будут оказывать влияние на свою племянницу, обожавшую их, а девочка, в свою очередь, будет командовать влюбленным в нее дофином.
   Катрин внезапно встала; она решила прервать эту беседу, проходившую у окна.
   — Давайте сыграем в пел-мел, — предложила она.
   В этой забаве могли участвовать как мужчины, так и женщины. Она отвлечет их от опасных разговоров.
   Глаза Марии Стюарт встретились с глазами ее будущей свекрови; девочка стиснула губы. Она поняла, что Катрин нарочно помешала беседе; которая доставляла удовольствие Марии.
   Она ревнует, подумала девочка. Самые влиятельные люди страны собрались вокруг меня и дофина, и это рассердило Катрин. Дочь торговцев боится утратить остатки своего достоинства.
   Катрин заметила недовольное выражение лица Марии и мысленно засмеялась. Глупая маленькая Мария Стюарт! Она думает, что ее дяди делают ей комплименты, потому что они очарованы ее красотой. Она не понимает, что даже для таких ловеласов, как де Гизы, существуют вещи более важные, чем женская привлекательность.
   Король принял участие в пел-меле с тем энтузиазмом, который в нем пробуждали любовные игры. Джентльменское поведение Генриха позволяло игрокам чувствовать себя рядом с королем абсолютно непринужденно.
   Сколько в нем благородства и красоты! — думала королева. Ослабнет ли с годами ее любовь к нему?
   Проходя мимо играющих детей, она услышала слова, не вовремя произнесенные Марией Стюарт:
   — Она раздражена тем, что вы, джентльмены, уделяете мне и Франциску больше внимания, чем ей. Что еще можно ждать от дочери торговцев?
   Лицо Катрин осталось бесстрастным. Она стерпит сейчас это оскорбление, но оно останется в ее памяти.
   Снова поглядев на короля, она забыла о девочке. Катрин не могла жить без надежды на то, что когда-нибудь она отнимет Генриха у Дианы.
   Удастся ли ей высечь из него искру ревности? Поможет ли это пробудить в нем чувство к жене?
   Ее задумчивые глаза устремились к высокому, красивому Видаму де Шартру.

 
   Фрейлины наряжали королеву в ее покоях к свадьбе старшего сына. Она слышала звон колоколов; с улицы доносились крики людей.
   Когда на нее надели расшитое бриллиантами платье, она подумала о событиях, обрушившихся на страну в последние месяцы и приведших к поспешному заключению этого брака. Ни Катрин, ни Диана, ни король не хотели, чтобы церемония состоялась так скоро. Франциск и Мария были еще детьми, им исполнилось соответственно четырнадцать и пятнадцать лет. Они были влюблены друг в друга — во всяком случае, Франциск обожал Марию, а она была согласна баловать и любить его за ту готовность, с которой он исполнял каждое ее желание.
   В эти последние месяцы дяди Марии укрепили свое положение. Кумир Парижа стал почти что королем этого города. Даже Диана, долгое время продвигавшая де Гизов, была потрясена усилением их влияния. Она забыла о своей вражде с Монморанси, чтобы в союзе с ним остановить их дальнейшее возвышение.
   Что бы ни происходило при дворе, страну ждала война. На сей раз врагами Франции должны были стать Испания и Англия, ставшие союзниками после заключения брака между испанским королем и английской королевой. Испанцы подошли к Сент-Квентину, окружили его и начали штурм. Город сдался воинам короля Филиппа, а Монморанси попал в плен. Париж оказался в опасности, отчаяние охватило всю страну. Напуганные парижане демонстрировали склонность к панике, состоялось несколько попыток поднять бунт.
   Катрин улыбалась, бриллианты подмигивали ей в ответ. Благодаря этим несчастьям она одержала значительную победу. В отсутствие Генриха она была регентом; на этот раз, отогнав от себя тех, кто мешал ей, она дала французам возможность увидеть настоящую Катрин де Медичи, скрывавшуюся за фасадом покорности. Она ясно видела, что Париж следует вывести из состояния апатии и страха, в противном случае погибнет вся страна. Она потребовала у парламента денег на содержание армии, запретила распространять слухи о том, что война проиграна. Она говорила так красноречиво, ее доводы звучали столь убедительно, в ее манере держаться ощущалось такое мужество и, главное, спокойствие, что она завоевала восхищение даже тех, кто прежде считал королеву ничтожеством. Армия получила необходимые средства. Катрин оказалась права. Война еще не была проиграна.
   Франциск де Гиз, Меченый, увидел возможность спасти страну и заслужить новую славу для себя. Он отбил у англичан Кале. Это был маленький город, но победа имела огромное моральное значение, поскольку англичане наконец-то, по прошествии двухсот лет, были изгнаны с французской земли. Унижение, связанное с их присутствием на ней, закончилось. Какое значение имело пленение Монморанси, если у Франции был такой защитник, как Франциск де Гиз?
   Испанцам не удалось продвинуться дальше Сент-Квентина; их армии были отозваны и распущены; стало ясно, что решительные требования Катрин найти деньги, необходимые для продолжения борьбы, спасли Францию от постыдного поражения.
   Думая о тех днях, Катрин не просто испытывала радость; она обретала надежду на то, что ее самое сокровенное желание исполнится. Уже никто не мог смотреть на королеву как на пустое место. В манерах короля чувствовалось новое уважение к жене. Молодой Видам де Шартр искал случая продемонстрировать ей свое почтительное восхищение, из которого, при желании королевы, могло вырасти нечто большее. По ночам Катрин благодарила святых за чудо Сент-Квентина.
   Но героем дня был Франциск де Гиз; львиная доля славы досталась ему. Генрих начал с того, что преподнес ему на улице Сент-Антуан восточную маску; она была роскошной, яркой, дорогой; парижане говорили, что она — достойная награда для их любимца. Но хитрый герцог стремился к более существенным наградам. Он и его брат, кардинал, настаивали на браке их племянницы и дофина; сознавая огромную популярность надменных де Гизов, возросшую после взятия Кале, король и Диана согласились устроить бракосочетание немедленно.
   — Принесите мне мои жемчуга, — сказала Катрин.
   Фрейлины принесли жемчужное ожерелье и надели его на шею королеве.
   — А теперь приведите ко мне моих детей, я хочу проверить, как они выглядят.
   Пришли все дети Катрин, кроме жениха — Франциска готовили к церемонии в его отдельных покоях.
   Катрин обняла в первую очередь Элизабет и Клаудию; она сказала, что они выглядят прелестно.
   — Мои дорогие, я вижу, вам не терпится стать свидетелями бракосочетания вашего брата. Скоро мы и вам подыщем супругов, да?
   — И мне тоже, — насмешливая Марго протиснулась вперед.
   — Если мы только найдем молодого человека, который согласится потакать твоим капризам, мадемуазель Марго! — сказала Катрин, пытаясь строго смотреть на самое живое и умное личико, которое было перед ней.
   — Найти мужа для принцессы несложно, — сказала не по годам мудрая Марго. — Не сомневаюсь, желающие найдутся.
   — Я в этом не уверена, — сказала Элизабет. — У папиной сестры, тети Маргариты, нет мужа, хотя она — принцесса.
   — Хватит, дети, что за неприличные разговоры вы ведете, — сказала королева. — Свадьба заставила вас позабыть о хороших манерах.
   Она перевела взгляд на своего любимого сына. Он ответил ей еле заметной нежной улыбкой, какими они всегда обменивались.
   — Как себя чувствует мой маленький Генрих? Он взволнован и ждет своей собственной свадьбы?
   Он подбежал к ней; его движения были изящными, они больше походили на девичьи, чем на мальчишечьи. Все, заметили, что его не поругали за непосредственность поведения — Катрин была не просто его матерью, но и королевой.
   Наклонившись, Катрин поцеловала его сначала в одну щеку, потом в другую.
   Семилетний Генрих хорошел с каждым днем! Мой дорогой, как бы я хотела, чтобы сегодня состоялась твоя свадьба, чтобы дофином был ты! Ты не будешь любить кокетливую белокурую девочку сильнее, чем свою маму.
   — Я бы предпочел получить не жену, мама, новую застежку к камзолу, — серьезно заявил Генрих. — Я видел очень красивую, из золота, с сапфиром.
   Она закажет для него такую застежку. Он получит ее к дню рождения.
   Генрих продемонстрировал ей свой камзол. Правда, он великолепен? Он ведь нравится ей больше, чем камзолы Эркюля и Карла? Он сам придумал, как его следует переделать.
   Она ущипнула его за щеку.
   — Значит, ты — маленький модельер?
   Катрин вспомнила о других детях, ждавших ее внимания.
   Она заставила Карла повернуться, чтобы она могла рассмотреть его камзол. Глупый грустный мальчик! Он сердился и ревновал, что Мария выходила за его брата. Глаза Карла покраснели от слез. Одиннадцатилетний мальчик думал, что теряет главную любовь своей жизни. Какая глупость!
   Четырехлетний Эркюль был хорошеньким малышом, хотя, по мнению Катрин, Марго затмевала их всех, кроме Генриха, — щеки этой веселой, живой девочки пылали румянцем, глаза радостно блестели. Она сделала пируэт, затем реверанс, взяла маленького Эркюля за руку, изобразила, будто они — жених и невеста, раскланивающиеся перед толпой. Сценка получилась столь комичной, что Катрин не удержалась от громкого смеха.
   — Мы забываем о времени, — заявила она наконец. — Мы не должны опаздывать.
   Катрин подала сигнал своим фрейлинам.
   — Заберите детей и проследите за тем, чтобы они были готовы к нужному часу.
   Королевская свита провела ночь во дворце епископа Парижа. Специально построенная галерея вела от этого здания к западному входу в собор Нотр-Дам. Она была украшена гобеленами с вышитыми на них лилиями.
   Пришло время присоединиться к участникам процессии, которым предстояло пройти через галерею к собору Нотр-Дам. За свитой короля следовали принцы, кардиналы, архиепископы и аббаты; далее шествовали легат, дофин, его братья, молодые Бурбоны. За мужчинами шла самая красивая участница церемонии — ослепительная Мария Стюарт в белом платье с длинным шлейфом; на ее белокурой головке покоилась золотая корона, украшенная жемчугами и яркими драгоценными камнями. Люди смотрели на нее с затаенным дыханием; они не могли отвести глаз от Марии, которую сам король ввел в Нотр-Дам.
   Катрин и ее свита проследовали за королем и маленькой королевой.
   Зоркие глаза Катрин подмечали все. Она увидела дьявольски привлекательного Франциска де Гиза со страшным шрамом на лице. Он был в дорогом костюме. Франциск де Гиз сменил Монморанси на посту Главного королевского управляющего; Катрин восхищалась его умением подыграть толпе. Он позволил простому люду занять трибуны, которые были возведены для этой церемонии.
   — Да здравствует Меченый! — кричала толпа.
   Де Гиз знал, как следует обращаться с трудовым Парижем, он был его идолом, королем черни.
   Кардинал де Бурбон поприветствовал короля и его свиту, вошедших в церковь. Пока кардинал произносил речь, в толпу бросали золотые и серебряные монеты. Даже в соборе были слышны радостные кряки людей, ловивших деньги, и испуганные вопли несчастных, почти раздавленных в свалке. Крики счастливцев и вопли пострадавших не утихали до конца церемонии.
   Катрин вышла из церкви; к этому времени слабейшие настояли на том, чтобы герольды прекратили разбрасывать монеты, ссылаясь на то, что в противном случае свадьба дофина будет омрачена множеством смертей.
   Во дворце епископа состоялся банкет, после которого король пригласил невесту на танец; наблюдая за ними, Катрин вспомнила свою свадьбу и великолепного Франциска с добрыми чувственными глазами, который, держа девушку за руку, дал ей имя Катрин.
   К ее горлу подкатился комок; она переполнилась жалостью к бедной маленькой девочке из Италии. Если бы она была тогда так же мудра, как сегодняшняя Катрин, она бы избежала многих огорчений!
   Но сейчас в центре внимания находился другой Франциск; поклонившись, он попросил у матери разрешения пригласить ее на танец.
   Она улыбнулась ему.