Страница:
Санча знала о его терзаниях и была с ним, когда он читал приказ, поступивший от испанского короля.
Прочитав его, он погрузился в раздумье. Санча обняла его и прошептала:
– Дорогой, вы чем-то встревожены?
Он взглянул на нее и невесело улыбнулся. Ее любовная интрига с Чезаре была известна всему Риму, и с этой стороны приезд бывшего любовника Санчи тоже не доставлял удовольствия неаполитанскому наместнику. Он не хотел поступаться честью, но желал бы выяснить, какие чувства они теперь питают друг к другу.
Консальво многозначительно кивнул на приказ, который держал в руках.
– Что-нибудь, касающееся Чезаре?
Он еще раз кивнул – с сокрушенным видом. Санча продолжила:
– Он весь мир восстановил против себя. Полагаю, король Испании не желает, чтобы он вновь брал приступом города Романьи?
– Вы правы. Я обязан арестовать его и переправить в Испанию. Мой король считает, что итальянцы не умеют должным образом содержать своих заключенных.
– Если он попадет в Испанию, это будет конец всем его надеждам.
Консальво согласился.
– Но почему вы так расстроены, мой господин? Какое вам дело до Чезаре Борджа?
– Его отец был моим другом.
– Борджа дружили только с теми, кто мог принести им какую-то выгоду.
– Я обещал дать ему убежище.
– И вы дали его. А теперь от вас уже ничего не зависит.
– Герцогиня Гандийская умоляет Фердинанда, моего короля, предать суду убийцу ее супруга.
– Она вправе просить об этом. Чезаре должен ответить за то давнее преступление – убийство своего брата!
– Куда бы он ни подался, его всюду будут преследовать призраки. Их слишком много – он нигде не останется незамеченным.
Внезапно Санча испугалась.
– Если вы пойдете в его апартаменты, он будет драться. У него есть несколько преданных людей, и они положат жизнь за своего хозяина. Дорогой мой, я боюсь. Я всегда боялась Чезаре.
– Нужно его выманить оттуда. Я не хочу кровопролития. Придется устроить ему встречу в замке Ово.
Санча кивнула.
Консальво решил немного подождать.
Предупредит ли Санча своего бывшего любовника? – размышлял он. Консальво не мог отделаться от впечатления, что Борджа обладают какой-то могучей властью над людьми. Такие мысли у него стали появляться сразу после приезда Чезаре в Неаполь. Тот перенес тяжелейшую болезнь, а вдобавок потерпел сокрушительное поражение – и тем не менее было видно, что он с каждым днем набирает силу. Через какое-то время Чезаре вернул бы все утраченные владения.
В какой-то степени Консальво даже симпатизировал ему. Однако если бы Чезаре восстановил свое герцогство, то снова вступил бы в альянс с Францией, а это не могло бы не отразиться на положении Неаполя.
Консальво должен был выполнить свой долг – в конце концов того требовала честь его мундира. Но ему хотелось выяснить, пожелает ли Санча предупредить бывшего любовника. В какой-то мере он даже надеялся, что тот вовремя узнает о грозящей ему опасности.
В замке Ово уже занял исходные позиции отряд испанских гвардейцев. Они поджидали ничего не ведающего Чезаре, и Консальво должен был заманить в ловушку человека, которому обещал дать надежное убежище.
Это обстоятельство глубоко задевало испанского наместника. Вот почему он надеялся, что гонец, посланный к сыну его друга, не застанет Чезаре на месте.
Санча заперлась в своих покоях и никого к себе не пускала.
Ее глаза сияли холодным блеском.
Вскоре Чезаре мог покинуть Неаполь – чтобы отправиться в испанскую тюрьму, – и у нее была возможность спасти его.
Она думала об их бурном романе, о всех наслаждениях, которые он доставил ей. Вспоминала те яростные перепалки, что так разжигали ее страсть, испытанную только с ним и ни с кем другим. Она и ненавидела его, и восхищалась им, и всегда оставалась удовлетворенной их свиданиями.
Ей часто снился Чезаре… склоняющийся над ней, занимающийся с ней любовью.
Вспоминала она и своего младшего брата, жизнерадостного и такого же красивого, как она сама. В памяти всплывали незначительные события их детства – Санча видела то его наивную улыбку, то глаза, с неизменным обожанием смотревшие на сестру. Она подумала о его приезде в Ватикан и о том, как Альфонсо падал на колени перед Лукрецией, хватал ее за подол платья и умолял защитить его от Чезаре.
Затем Санча вспомнила обмякшее тело, лежавшее поперек постели в одной из комнат папской резиденции.
Тогда она закрыла лицо руками и зарыдала, жалея своего несчастного младшего брата, убитого по приказу Чезаре Борджа.
Чезаре уже собирался ложиться спать, как вдруг в дверь постучали.
– Я от испанского наместника, – сказал человек, прошедший в комнату.
– Какие новости? – спросил Чезаре.
– Мой господин, вам нужно срочно покинуть эти апартаменты. Моему хозяину стало известно, что сюда направляется толпа вооруженных людей, которые собираются учинить расправу над вами.
– Кто они такие?
– Их возглавляют родственники Иеронима Манцони, мой господин. Того человека, который потерял язык и правую руку. Они настроены очень агрессивно, и их намерения не вызывают никаких сомнений. Мой хозяин предлагает вам укрыться в замке Ово. Он просит вас поторопиться, если вы хотите воспользоваться его помощью.
Чезаре разозлился. Он не был трусом, но в схватке с вооруженной толпой не имел никаких шансов на победу. Со своими слугами он мог бы уложить на месте десяток-другой людей, но остальные все равно растерзали бы его. А Чезаре должен был расквитаться со всеми врагами. Ему предстояло бороться за утерянные владения. Он повернулся к слуге.
– Собирайся, – сказал он. – Мы переправляемся в замок Ово.
О, это унижение! Ему, великому Чезаре, – пробираться по темным улицам Неаполя, избегая прохожих и света, падавшего из окон! Подходя к замку Ово, он думал о том, как отомстит неаполитанцам за нанесенное ему оскорбление.
Когда он, соблюдая все меры предосторожности, скрытно проник в замок, его окружили солдаты.
– Чезаре Борджа, – сказал один из них, – с этой минуты вы являетесь пленником Его Величества короля Испании.
Чезаре огляделся, но в первое мгновение ничего не увидел – ярость застилала ему глаза.
Он попал в ловушку, уготовленную ему испанским наместником. Этим честным, совестливым человеком!
Затем его рука потянулась к рукоятке шпаги, но было уже поздно. На него набросились со всех сторон и крепко связали.
В ту же ночь Чезаре отвезли на корабль, который должен был доставить его в Испанию.
Когда в Меделану пришло известие о пленении Чезаре, Лукреция думала, что не выдержит нового свалившегося на нее горя.
Пьетро всеми силами утешал ее – то читал стихи, пытаясь отвлечь от мыслей о судьбе Чезаре, то говорил, что смерть ее брата не нужна королю Испании, намеревавшемуся держать в постоянном страхе нового Римского Папу. В его словах была доля истины. Живой Чезаре представлял немалую угрозу для Юлия.
– Не грусти, любимая, – обнимая ее, шептал он. – Все будет хорошо.
– Он меньше, чем кто-либо, приспособлен для жизни в тюрьме, – вздыхала она. – Как-то его там содержат?
Однажды он покачал головой и напомнил о том, что с Чезаре обошлись не так жестоко, как Чезаре обходился со своими жертвами.
– Он стал бы хорошим правителем – добрым и мудрым, – если бы у него не отобрали королевство, – сказала она. – У него были великие планы, и он часто обсуждал их со своим инженером фортификационных сооружений. Кажется, того звали Леонардо да Винчи. Они хотели построить санитарные каналы, через которые сбрасывались бы все городские нечистоты. Чезаре говаривал, что в его владениях люди забудут об эпидемиях чумы. Я не сомневаюсь, так бы все и было.
Пьетро попробовал перевести разговор на поэзию, но его стихи уже не так очаровывали ее, как в первые дни их знакомства.
Затем прибыли гонцы из Феррары. Они сказали, что старый герцог очень болен и лекари не надеются на его выздоровление. Братья Альфонсо – сам он в это время уехал по делам за границу – просили ее немедленно вернуться в Феррару.
Пьетро пожелал проводить ее и встретил перед самым отъездом, когда она в последний раз прогуливалась по садовым аллеям, с которыми у нее было связано так много светлых воспоминаний. Он стоял в тени деревьев. Подозвав Лукрецию, пылко обнял ее.
– Неизвестно, что смерть герцога будет значить для нас, – сказал он. – Но знай, дорогая, – я никогда не перестану любить тебя и благословлять те дни, которые мы провели вдвоем.
Она уже не смела задерживаться. В отсутствие супруга ее навещал Ипполит, и Лукреция предполагала, что ему было известно о ее любовных свиданиях с Пьетро.
Она выехала из Меделаны, но перед самым въездом в Феррару ей доставили письмо. Читая его, Лукреция чувствовала, что у нее горят щеки. Она помнила некрасивое, но обаятельное лицо мужчины, обещавшего спасти ее брата.
Он писал, что ему уже сообщили о событиях, происходящих в Ферраре и за ее пределами. Если в трудную минуту Лукреции понадобится друг, то он, Франческо Гонзага, будет готов прийти ей на помощь.
В город она въезжала с легким сердцем – этот человек знал, как успокоить ее.
В Ферраре она поневоле вспомнила те времена, когда Папа покинул Рим и возложил на нее все обязанности по ведению своих светских дел. Братья Альфонсо не имели ни малейшего желания заниматься хозяйством герцогства. Ипполит и Ферранте следили друг за другом. Сигизмунд молился и ходил на проповеди. А Юлий был слишком легкомыслен, и ничего важного ему не доверяли.
Вскоре в Феррару вернулся Альфонсо. Известие о болезни отца заставило его прервать поездку по Англии.
– Как герцог? – первым делом спросил он.
– Жив, мой господин, – ответил какой-то слуга. – Но очень плох.
Альфонсо облегченно выдохнул. Он вовремя вернулся в родной замок. Поздоровавшись с братьями и Лукрецией, он сразу направился в отцовские покои.
Когда старый герцог увидел сына, его лицо просветлело. Альфонсо бросился к постели больного и упал на колени, чтобы получить благословение.
– Альфонсо, сын мой, – прошептал Эркюль. – Я рад твоему приезду. Очень скоро Феррара перейдет в твои руки. Альфонсо, никогда не забывай традиций семьи Эсте и заботься о благополучии своей семьи.
Эркюль оглядел тех, кто стоял возле его постели, – сыновей и супругу Альфонсо. Он хотел еще что-то сказать, но не смог – слишком устал. Альфонсо это почувствовал и вдруг вспомнил о том, что его объединяло с отцом.
– Отец, – тихо произнес он, – что если в вашей спальне будет звучать музыка?
Герцог улыбнулся. Музыку он всегда любил – в последние минуты жизни она могла бы утешить его, отвлечь от тяжелых мыслей о будущем Феррары.
Альфонсо позвал музыкантов. Те смутились, но подчинились приказу и заиграли любимые мелодии его отца. Так, под плавные переборы арф и пение виолы, герцог Эркюль навсегда покинул Феррару.
Через день состоялась коронация молодого герцога.
Лукреция стояла на холодном зимнем ветру и ждала его возвращения из кафедрального собора. О его приближении она узнала по крику толпы, приветствовавшей нового правителя Феррары. Когда он подъехал к замку, она услышала поздравления в свой адрес. Лукреция невесело улыбнулась – она знала цену настроениям горожан. Завтра они могли снова ненавидеть ее.
Спрыгнув с коня, Альфонсо взял ее за руку и повел в замок, где для гостей уже приготовили застолье. Эти торжества продолжались вплоть до следующего дня, когда все сменили праздничные наряды на черные платья и камзолы. После траурной церемонии было предано земле тело старого герцога.
Когда разъехались те, кто участвовал в похоронах и коронации, Лукреции показалось, что она впервые оказалась наедине с супругом.
В тот же вечер Альфонсо пришел к ней в спальню.
– Теперь важно, чтобы у нас были дети, – сказал он. Его слова заставили ее насторожиться. Ей показалось или в них действительно прозвучало предостережение? Дети… дети… и вы будете спасены.
Это было похоже на отсрочку вынесенного приговора.
На похоронах Эркюля присутствовал и Пьетро Бембо. Когда траурные церемонии закончились, он остался в Ферраре.
Альфонсо ревновал – Ипполит рассказал ему о своих подозрениях. Если бы эти подозрения подтвердились, вопрос о наследнике герцога Феррарского уже не имел бы никакого значения. Брак все равно был бы расторгнут.
Лукреция не могла допустить, чтобы ее увидели наедине с Пьетро, – но однажды, в переполненном гостями холле замка, они все-таки получили возможность поговорить без свидетелей. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на них никто не обращает внимания, Пьетро умоляющим голосом попросил объяснить, что изменилось в их отношениях и почему она избегает его. Лукреция рассказала о ревности своего супруга, о подозрениях Ипполита, не перестававшего следить за ней.
– Где же мы сможем быть вдвоем? – вздрогнул он.
– Во всяком случае, не в Ферраре… это уж точно.
– Тогда приезжайте в Меделану, в Остеллато…
– Все не так просто, дорогой Пьетро, – грустно ответила она. – Я ведь и вправду стала герцогиней Феррарской. Альфонсо нужен наследник. Неужели вы не понимаете, что я обязана родить этого мальчика – а Феррара и весь мир должны будут знать, что он не может быть никем иным как только сыном Альфонсо.
– Но если мы не можем встречаться здесь, а вы не можете покинуть Феррару, то где же мы будем встречаться?
– Ах, Пьетро, Пьетро. – Она покачала головой. – Вы так ничего и не поняли.
– Вы хотите сказать, это… конец?
– Конец наших свиданий, дорогой мой Пьетро. Я всегда буду любить вас. Всегда буду думать о вас. Но мы больше не должны встречаться – если нас хоть раз застанут вдвоем, то я не знаю, что тогда случится с вами и со мной. Наша любовь останется такой же прекрасной, какой была. Слишком прекрасной для нашей повседневной жизни.
Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Его губы дрожали.
Да, слишком прекрасной, подумала она. И слишком хрупкой.
Глава 9
Прочитав его, он погрузился в раздумье. Санча обняла его и прошептала:
– Дорогой, вы чем-то встревожены?
Он взглянул на нее и невесело улыбнулся. Ее любовная интрига с Чезаре была известна всему Риму, и с этой стороны приезд бывшего любовника Санчи тоже не доставлял удовольствия неаполитанскому наместнику. Он не хотел поступаться честью, но желал бы выяснить, какие чувства они теперь питают друг к другу.
Консальво многозначительно кивнул на приказ, который держал в руках.
– Что-нибудь, касающееся Чезаре?
Он еще раз кивнул – с сокрушенным видом. Санча продолжила:
– Он весь мир восстановил против себя. Полагаю, король Испании не желает, чтобы он вновь брал приступом города Романьи?
– Вы правы. Я обязан арестовать его и переправить в Испанию. Мой король считает, что итальянцы не умеют должным образом содержать своих заключенных.
– Если он попадет в Испанию, это будет конец всем его надеждам.
Консальво согласился.
– Но почему вы так расстроены, мой господин? Какое вам дело до Чезаре Борджа?
– Его отец был моим другом.
– Борджа дружили только с теми, кто мог принести им какую-то выгоду.
– Я обещал дать ему убежище.
– И вы дали его. А теперь от вас уже ничего не зависит.
– Герцогиня Гандийская умоляет Фердинанда, моего короля, предать суду убийцу ее супруга.
– Она вправе просить об этом. Чезаре должен ответить за то давнее преступление – убийство своего брата!
– Куда бы он ни подался, его всюду будут преследовать призраки. Их слишком много – он нигде не останется незамеченным.
Внезапно Санча испугалась.
– Если вы пойдете в его апартаменты, он будет драться. У него есть несколько преданных людей, и они положат жизнь за своего хозяина. Дорогой мой, я боюсь. Я всегда боялась Чезаре.
– Нужно его выманить оттуда. Я не хочу кровопролития. Придется устроить ему встречу в замке Ово.
Санча кивнула.
Консальво решил немного подождать.
Предупредит ли Санча своего бывшего любовника? – размышлял он. Консальво не мог отделаться от впечатления, что Борджа обладают какой-то могучей властью над людьми. Такие мысли у него стали появляться сразу после приезда Чезаре в Неаполь. Тот перенес тяжелейшую болезнь, а вдобавок потерпел сокрушительное поражение – и тем не менее было видно, что он с каждым днем набирает силу. Через какое-то время Чезаре вернул бы все утраченные владения.
В какой-то степени Консальво даже симпатизировал ему. Однако если бы Чезаре восстановил свое герцогство, то снова вступил бы в альянс с Францией, а это не могло бы не отразиться на положении Неаполя.
Консальво должен был выполнить свой долг – в конце концов того требовала честь его мундира. Но ему хотелось выяснить, пожелает ли Санча предупредить бывшего любовника. В какой-то мере он даже надеялся, что тот вовремя узнает о грозящей ему опасности.
В замке Ово уже занял исходные позиции отряд испанских гвардейцев. Они поджидали ничего не ведающего Чезаре, и Консальво должен был заманить в ловушку человека, которому обещал дать надежное убежище.
Это обстоятельство глубоко задевало испанского наместника. Вот почему он надеялся, что гонец, посланный к сыну его друга, не застанет Чезаре на месте.
Санча заперлась в своих покоях и никого к себе не пускала.
Ее глаза сияли холодным блеском.
Вскоре Чезаре мог покинуть Неаполь – чтобы отправиться в испанскую тюрьму, – и у нее была возможность спасти его.
Она думала об их бурном романе, о всех наслаждениях, которые он доставил ей. Вспоминала те яростные перепалки, что так разжигали ее страсть, испытанную только с ним и ни с кем другим. Она и ненавидела его, и восхищалась им, и всегда оставалась удовлетворенной их свиданиями.
Ей часто снился Чезаре… склоняющийся над ней, занимающийся с ней любовью.
Вспоминала она и своего младшего брата, жизнерадостного и такого же красивого, как она сама. В памяти всплывали незначительные события их детства – Санча видела то его наивную улыбку, то глаза, с неизменным обожанием смотревшие на сестру. Она подумала о его приезде в Ватикан и о том, как Альфонсо падал на колени перед Лукрецией, хватал ее за подол платья и умолял защитить его от Чезаре.
Затем Санча вспомнила обмякшее тело, лежавшее поперек постели в одной из комнат папской резиденции.
Тогда она закрыла лицо руками и зарыдала, жалея своего несчастного младшего брата, убитого по приказу Чезаре Борджа.
Чезаре уже собирался ложиться спать, как вдруг в дверь постучали.
– Я от испанского наместника, – сказал человек, прошедший в комнату.
– Какие новости? – спросил Чезаре.
– Мой господин, вам нужно срочно покинуть эти апартаменты. Моему хозяину стало известно, что сюда направляется толпа вооруженных людей, которые собираются учинить расправу над вами.
– Кто они такие?
– Их возглавляют родственники Иеронима Манцони, мой господин. Того человека, который потерял язык и правую руку. Они настроены очень агрессивно, и их намерения не вызывают никаких сомнений. Мой хозяин предлагает вам укрыться в замке Ово. Он просит вас поторопиться, если вы хотите воспользоваться его помощью.
Чезаре разозлился. Он не был трусом, но в схватке с вооруженной толпой не имел никаких шансов на победу. Со своими слугами он мог бы уложить на месте десяток-другой людей, но остальные все равно растерзали бы его. А Чезаре должен был расквитаться со всеми врагами. Ему предстояло бороться за утерянные владения. Он повернулся к слуге.
– Собирайся, – сказал он. – Мы переправляемся в замок Ово.
О, это унижение! Ему, великому Чезаре, – пробираться по темным улицам Неаполя, избегая прохожих и света, падавшего из окон! Подходя к замку Ово, он думал о том, как отомстит неаполитанцам за нанесенное ему оскорбление.
Когда он, соблюдая все меры предосторожности, скрытно проник в замок, его окружили солдаты.
– Чезаре Борджа, – сказал один из них, – с этой минуты вы являетесь пленником Его Величества короля Испании.
Чезаре огляделся, но в первое мгновение ничего не увидел – ярость застилала ему глаза.
Он попал в ловушку, уготовленную ему испанским наместником. Этим честным, совестливым человеком!
Затем его рука потянулась к рукоятке шпаги, но было уже поздно. На него набросились со всех сторон и крепко связали.
В ту же ночь Чезаре отвезли на корабль, который должен был доставить его в Испанию.
Когда в Меделану пришло известие о пленении Чезаре, Лукреция думала, что не выдержит нового свалившегося на нее горя.
Пьетро всеми силами утешал ее – то читал стихи, пытаясь отвлечь от мыслей о судьбе Чезаре, то говорил, что смерть ее брата не нужна королю Испании, намеревавшемуся держать в постоянном страхе нового Римского Папу. В его словах была доля истины. Живой Чезаре представлял немалую угрозу для Юлия.
– Не грусти, любимая, – обнимая ее, шептал он. – Все будет хорошо.
– Он меньше, чем кто-либо, приспособлен для жизни в тюрьме, – вздыхала она. – Как-то его там содержат?
Однажды он покачал головой и напомнил о том, что с Чезаре обошлись не так жестоко, как Чезаре обходился со своими жертвами.
– Он стал бы хорошим правителем – добрым и мудрым, – если бы у него не отобрали королевство, – сказала она. – У него были великие планы, и он часто обсуждал их со своим инженером фортификационных сооружений. Кажется, того звали Леонардо да Винчи. Они хотели построить санитарные каналы, через которые сбрасывались бы все городские нечистоты. Чезаре говаривал, что в его владениях люди забудут об эпидемиях чумы. Я не сомневаюсь, так бы все и было.
Пьетро попробовал перевести разговор на поэзию, но его стихи уже не так очаровывали ее, как в первые дни их знакомства.
Затем прибыли гонцы из Феррары. Они сказали, что старый герцог очень болен и лекари не надеются на его выздоровление. Братья Альфонсо – сам он в это время уехал по делам за границу – просили ее немедленно вернуться в Феррару.
Пьетро пожелал проводить ее и встретил перед самым отъездом, когда она в последний раз прогуливалась по садовым аллеям, с которыми у нее было связано так много светлых воспоминаний. Он стоял в тени деревьев. Подозвав Лукрецию, пылко обнял ее.
– Неизвестно, что смерть герцога будет значить для нас, – сказал он. – Но знай, дорогая, – я никогда не перестану любить тебя и благословлять те дни, которые мы провели вдвоем.
Она уже не смела задерживаться. В отсутствие супруга ее навещал Ипполит, и Лукреция предполагала, что ему было известно о ее любовных свиданиях с Пьетро.
Она выехала из Меделаны, но перед самым въездом в Феррару ей доставили письмо. Читая его, Лукреция чувствовала, что у нее горят щеки. Она помнила некрасивое, но обаятельное лицо мужчины, обещавшего спасти ее брата.
Он писал, что ему уже сообщили о событиях, происходящих в Ферраре и за ее пределами. Если в трудную минуту Лукреции понадобится друг, то он, Франческо Гонзага, будет готов прийти ей на помощь.
В город она въезжала с легким сердцем – этот человек знал, как успокоить ее.
В Ферраре она поневоле вспомнила те времена, когда Папа покинул Рим и возложил на нее все обязанности по ведению своих светских дел. Братья Альфонсо не имели ни малейшего желания заниматься хозяйством герцогства. Ипполит и Ферранте следили друг за другом. Сигизмунд молился и ходил на проповеди. А Юлий был слишком легкомыслен, и ничего важного ему не доверяли.
Вскоре в Феррару вернулся Альфонсо. Известие о болезни отца заставило его прервать поездку по Англии.
– Как герцог? – первым делом спросил он.
– Жив, мой господин, – ответил какой-то слуга. – Но очень плох.
Альфонсо облегченно выдохнул. Он вовремя вернулся в родной замок. Поздоровавшись с братьями и Лукрецией, он сразу направился в отцовские покои.
Когда старый герцог увидел сына, его лицо просветлело. Альфонсо бросился к постели больного и упал на колени, чтобы получить благословение.
– Альфонсо, сын мой, – прошептал Эркюль. – Я рад твоему приезду. Очень скоро Феррара перейдет в твои руки. Альфонсо, никогда не забывай традиций семьи Эсте и заботься о благополучии своей семьи.
Эркюль оглядел тех, кто стоял возле его постели, – сыновей и супругу Альфонсо. Он хотел еще что-то сказать, но не смог – слишком устал. Альфонсо это почувствовал и вдруг вспомнил о том, что его объединяло с отцом.
– Отец, – тихо произнес он, – что если в вашей спальне будет звучать музыка?
Герцог улыбнулся. Музыку он всегда любил – в последние минуты жизни она могла бы утешить его, отвлечь от тяжелых мыслей о будущем Феррары.
Альфонсо позвал музыкантов. Те смутились, но подчинились приказу и заиграли любимые мелодии его отца. Так, под плавные переборы арф и пение виолы, герцог Эркюль навсегда покинул Феррару.
Через день состоялась коронация молодого герцога.
Лукреция стояла на холодном зимнем ветру и ждала его возвращения из кафедрального собора. О его приближении она узнала по крику толпы, приветствовавшей нового правителя Феррары. Когда он подъехал к замку, она услышала поздравления в свой адрес. Лукреция невесело улыбнулась – она знала цену настроениям горожан. Завтра они могли снова ненавидеть ее.
Спрыгнув с коня, Альфонсо взял ее за руку и повел в замок, где для гостей уже приготовили застолье. Эти торжества продолжались вплоть до следующего дня, когда все сменили праздничные наряды на черные платья и камзолы. После траурной церемонии было предано земле тело старого герцога.
Когда разъехались те, кто участвовал в похоронах и коронации, Лукреции показалось, что она впервые оказалась наедине с супругом.
В тот же вечер Альфонсо пришел к ней в спальню.
– Теперь важно, чтобы у нас были дети, – сказал он. Его слова заставили ее насторожиться. Ей показалось или в них действительно прозвучало предостережение? Дети… дети… и вы будете спасены.
Это было похоже на отсрочку вынесенного приговора.
На похоронах Эркюля присутствовал и Пьетро Бембо. Когда траурные церемонии закончились, он остался в Ферраре.
Альфонсо ревновал – Ипполит рассказал ему о своих подозрениях. Если бы эти подозрения подтвердились, вопрос о наследнике герцога Феррарского уже не имел бы никакого значения. Брак все равно был бы расторгнут.
Лукреция не могла допустить, чтобы ее увидели наедине с Пьетро, – но однажды, в переполненном гостями холле замка, они все-таки получили возможность поговорить без свидетелей. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что на них никто не обращает внимания, Пьетро умоляющим голосом попросил объяснить, что изменилось в их отношениях и почему она избегает его. Лукреция рассказала о ревности своего супруга, о подозрениях Ипполита, не перестававшего следить за ней.
– Где же мы сможем быть вдвоем? – вздрогнул он.
– Во всяком случае, не в Ферраре… это уж точно.
– Тогда приезжайте в Меделану, в Остеллато…
– Все не так просто, дорогой Пьетро, – грустно ответила она. – Я ведь и вправду стала герцогиней Феррарской. Альфонсо нужен наследник. Неужели вы не понимаете, что я обязана родить этого мальчика – а Феррара и весь мир должны будут знать, что он не может быть никем иным как только сыном Альфонсо.
– Но если мы не можем встречаться здесь, а вы не можете покинуть Феррару, то где же мы будем встречаться?
– Ах, Пьетро, Пьетро. – Она покачала головой. – Вы так ничего и не поняли.
– Вы хотите сказать, это… конец?
– Конец наших свиданий, дорогой мой Пьетро. Я всегда буду любить вас. Всегда буду думать о вас. Но мы больше не должны встречаться – если нас хоть раз застанут вдвоем, то я не знаю, что тогда случится с вами и со мной. Наша любовь останется такой же прекрасной, какой была. Слишком прекрасной для нашей повседневной жизни.
Он смотрел на нее широко раскрытыми глазами. Его губы дрожали.
Да, слишком прекрасной, подумала она. И слишком хрупкой.
Глава 9
ФРАНЧЕСКО
Разговаривая с Пьетро, Лукреция уже знала, что ждет ребенка. Первые месяцы беременности прошли гладко, но весной в Ферраре разразилась эпидемия чумы, и тогда было решено отправить ее в сравнительно безопасную Модену. В Модену она приехала, когда там свирепствовали чума и голод. Поэтому Лукреция с прислугой вскоре перебралась в небольшой городок Реджо, еще более отдаленный от Феррары.
Здесь-то в один из жарких сентябрьских дней Лукреция и родила ребенка. Она назвала его Александром – верила, что он принесет ей счастье, примирит с потерей отца.
Но мальчик был совсем крошечным. Он не плакал; почти не двигался; не тянулся к груди. Что-то с ним было не так – здоровые дети должны плакать, сучить ножками и просить молока, когда проголодаются.
Она с нетерпением ожидала хоть какой-нибудь весточки от Альфонсо, но находила утешение только в письмах Пьетро и Франческо.
И однажды утром, когда Александру не исполнилось и четырех недель, Лукреция проснулась с предчувствием случившейся катастрофы. Она уже знала, что ее ребенок мертв.
Из меланхолии ее вывело письмо от Франческо Гонзага.
Он сочувствовал ее горю и выражал самые теплые чувства, которые питает к ней. Он постоянно думает об унылом захолустье, куда ее занесла судьба. Если она простит его бестактность, то он посоветует своей дорогой Лукреции переехать в другое место. Пусть все ее скорбные воспоминания останутся в Реджо, а сама она вернется в Феррару. Лучше всего отправится в путь на барке, где в ее нынешнем состоянии она будет чувствовать себя наиболее удобно. Это путешествие он предлагает ненадолго прервать в Боргофорте – небольшой крепости, расположенной в его владениях, на живописном берегу реки По. Тогда он сможет получить величайшее удовольствие от встречи с ней. Он будет ждать ее и заранее приготовит множество различных увеселений. Он всего лишь грубый солдат и природа не наделила его даром поэтической речи, но он может занять ее внимание кое-чем, как ему кажется, не менее ценным. К примеру, он знает, как она переживает из-за ареста своего брата. При встрече они бы обсудили это печальное событие. Кто знает, не сможет ли он – как солдат – найти какое-нибудь средство, способное облегчить страдания несчастного Чезаре. Со своей стороны он приложит все силы, чтобы добиться этого, поскольку знает, что муки брата неизбежно становятся ее собственными мучениями.
Это письмо она читала вновь и вновь, и всякий раз ловила себя на том, что улыбалась, сравнивая его безыскусный стиль с витиеватым красноречием Пьетро Бембо.
Но Франческо был прав. Только воин сейчас мог выручить ее брата. И только в помощи брату могла она найти забвение от собственного горя.
Пренебрежительное молчание Альфонсо – было ясно, что в смерти ребенка он обвинял супругу – глубоко задевало Лукрецию, а искреннее сочувствие этого галантного солдата утешало ее, отвлекало от мыслей об унизительном положении, в котором она очутилась.
Собрав прислугу, Лукреция сказала:
– Собирайтесь в дорогу. Больше я не могу здесь находиться. В Феррару мы вернемся на барке, а по пути сделаем остановку в Боргофорте.
В угрюмой крепости Боргофорте Франческо спешно создавал условия для приема женщины, которую собирался сделать своей любовницей.
Такого возбуждения он не испытывал со времени своей юности. Слишком уж отличалась Лукреция от всех остальных женщин. Эта смесь скрытых страстей, эта внешняя невозмутимость – как причудливо они сочетались в ней!
Неотразимое очарование Лукреции отчасти объяснялось и тем, что во всей Италии нельзя было найти женщину, столь непохожую на Изабеллу.
Покорная Лукреция… и властная Изабелла. Какой контраст! Право, ему предстоит самое восхитительное любовное похождение в его жизни.
Говорят, еще недавно она была любовницей какого-то поэта. Так ли это? Могла ли у них быть физическая близость? Едва ли. Скорее, просто прогуливались по садовым аллеям, и он читал ей стихи, которые писал для нее; может быть, перекладывали эти стихи на музыку и пели дуэтом. Бывалому солдату такие развлечения просто смешны.
И все-таки он не отвергал возможность того романа. Он хотел сказать Лукреции: я могу дать вам все, что дал поэт, – и еще больше, чем он.
Он даже написал для нее венок сонетов. Правда, они не привели его в восторг. Но ему любые стихи – чьему бы перу ни принадлежали – казались одинаково глупой забавой. Каким же образом его сонеты могли быть глупее остальных?
Вот если бы ему удалось превратить эту жалкую крепость в какой-нибудь дворец! Увы, он не мог пригласить ее в Мантую – там была Изабелла, и она не дала бы им покоя. Маркиза позволяла ему иметь двух-трех любовниц, но связи с Лукрецией не допустила бы никогда в жизни.
Тем не менее эта любовная связь должна была наладиться, даже если начаться ей предстояло в убогой крепости на берегу По.
Опоры башен его слуги драпировали дорогими гобеленами. Прибывали музыканты. Прискакал гонец с письмом. Взглянув на бумагу, он нахмурился – послание было от Изабеллы.
До нее дошли сведения, писала маркиза, что ее супруг целиком поглощен переобустройством крепости Боргофорте под замок, пригодный для приема каких-то своих друзей. Этим обстоятельством она удивлена, поскольку услышала о нем не от маркиза, а от посторонних людей. Не кажется ли ему, что было бы гораздо пристойней, если бы он сам посвятил ее в свои планы? И разве не следовало бы супруге маркиза присутствовать на встрече с его друзьями?
Франческо впал в меланхолию. Он представил себе приезд Изабеллы, ее глумление над Лукрецией – наподобие того, которое позволяла себе во время свадьбы Альфонсо. Встречу в крепости он замыслил как предлог для соблазнения. В его планах не было места для Изабеллы.
Но вдруг он оживился. Бывалый солдат в нем взял верх над почтительным супругом. Проклятая Изабелла! Она распоряжалась всей Мантуей, а он, как последний дурак, ни разу не перечил ей. Но здесь не Мантуя.
В порыве злости он написал супруге письмо, в котором сообщал, что не намерен приглашать ее в Боргофорте. Она лишь недавно оправилась от простуды и не в состоянии выдержать такую долгую поездку. Он не только отказывается звать ее сюда – он запрещает ей покидать стены их замка.
Отправив это послание, он обратил все помыслы к интерьеру будущих покоев Лукреции. Позже Франческо одумался.
Немного порассудив, он был вынужден признать, что в глубине души боится супруги.
Вот почему он написал Изабелле второе письмо, которым уведомлял маркизу в том, что среди его гостей будет герцогиня Феррарская. Возвращаясь из Реджо, она сделает короткую остановку в Боргофорте. Со своей стороны он желает проявить любезность и пригласить ее в Мантую. Вне всяких сомнений, Альфонсо будет приятно, если его сестра сможет немного развлечь супругу.
Отдав это письмо посыльному, Франческо спросил себя, дурак он или нет. Если во время пребывания Лукреции в Боргофорте ему удастся осуществить свои намерения, то как это не бросится в глаза бдительной Изабелле?
Барка медленно приближалась к берегу полноводной По.
Не отрывая взгляда от проступавших в тумане очертаний ее черного корпуса, Франческо махнул музыкантам, и те заиграли нежную лирическую мелодию.
Вскоре Франческо различил золотоволосую Лукрецию, стоявшую на палубе в окружении нескольких женщин. На всех были яркие праздничные наряды. Когда барка причалила, он подошел к ее борту и помог Лукреции спуститься на берег. Сейчас она казалась еще более хрупкой, чем когда-либо. В печальном выражении лица было что-то по-детски трогательное.
Еще никогда и ни к кому Франческо не чувствовал такой жалости, смешанной с таким вожделением. Бедное дитя! – подумал он. Бедное, бедное дитя, как она настрадалась!
Он сразу понял, что ее пребывание в Боргофорте не будет сопряжено с таким весельем, какое входило в его планы. Следовательно, и любовницей она смогла бы стать не так скоро, как он предполагал. Но это было уже неважно. Имело значение только то, что он хотел, чтобы эта молодая красивая женщина снова начала радоваться жизни.
Сладкие звуки музыки показались ему и несвоевременными и неуместными на этом поросшем березами берегу, под стенами крепости.
Он сказал:
– Я слышал о вашей любви к музыке. И хотел бы сказать, что пока вы будете здесь, я постараюсь сделать все возможное, чтобы вы были счастливы.
Она подала ему руку и улыбнулась своей детской улыбкой.
– Отчасти вам это удалось сделать уже тогда, когда вы пригласили меня сюда.
Он провел ее в крепость. Она была поражена ее великолепным интерьером.
– Но вы немало потрудились здесь, – сказала она.
– Это не имеет значения, – ответил он.
– Как не имеет? Ведь это все – ради меня. Я знаю.
– Что ж, если мои усилия доставили вам хоть немного удовольствия, то я не зря потратил их. Кстати, на вечер я устроил застолье. Мы с вами будем танцевать мазурку.
Она покачала головой.
– Слишком недавно я держала своего ребенка на руках.
– Это все в прошлом, – сказал он. – Скорбью тут ничего не изменишь. Попытайтесь снова радоваться жизни. Прошу вас – тогда я был бы самым счастливым человеком на земле.
– Боюсь, я уже ничему не буду радоваться, как прежде.
– Это говорите не вы, а ваше горе. Жаль, что вы не можете забыть о нем. Но если вы не хотите танцев, то их не будет.
Они прошли в залу, стены которой были искусно украшены фресками, а из окон открывался вид на живописные окрестности крепости. Она несколько раз похвалила удачный выбор красок и орнамента, но он чувствовал, что ее мысли заняты ребенком, которого она потеряла.
Он не мог сделать ее своей любовницей – не мог даже говорить о своей любви, а мог только своими поступками показывать, как он заботится о ней. Ее защищала беззащитность перед ним.
Уединиться с ней в крепости было делом нелегким. Поговорить они могли только за столом, пока остальные гости танцевали.
– Вы не забыли? – сказал он. – Если вам понадобится моя помощь, я к вашим услугам.
– А почему вы думаете, что мне может понадобиться ваша помощь?
– Моя дорогая Лукреция, не так давно вам покровительствовали могущественнейшие силы. Но теперь вы остались одни.
Она опустила голову и закрыла глаза ладонью. Меньше всего на свете он хотел ухудшать ее и без того невеселое настроение – и все-таки продолжил:
– Альфонсо хочет наследника… нуждается в наследнике.
– А я снова подвела его.
– Не изводите себя, не думайте об этом. Но помните – как только вам потребуется моя помощь, дайте мне знать об этом – и я, где бы ни находился, брошу все и примчусь к вам.
– Вы очень добры ко мне. Он удовлетворенно кивнул.
– Обещаю, так будет всегда… всегда.
– А почему вы так добры ко мне? – спросила она.
Он не ответил, и она с некоторой неуверенностью добавила:
– Ведь ваша супруга не старалась упростить мое пребывание в Ферраре.
Его глаза вспыхнули.
Здесь-то в один из жарких сентябрьских дней Лукреция и родила ребенка. Она назвала его Александром – верила, что он принесет ей счастье, примирит с потерей отца.
Но мальчик был совсем крошечным. Он не плакал; почти не двигался; не тянулся к груди. Что-то с ним было не так – здоровые дети должны плакать, сучить ножками и просить молока, когда проголодаются.
Она с нетерпением ожидала хоть какой-нибудь весточки от Альфонсо, но находила утешение только в письмах Пьетро и Франческо.
И однажды утром, когда Александру не исполнилось и четырех недель, Лукреция проснулась с предчувствием случившейся катастрофы. Она уже знала, что ее ребенок мертв.
Из меланхолии ее вывело письмо от Франческо Гонзага.
Он сочувствовал ее горю и выражал самые теплые чувства, которые питает к ней. Он постоянно думает об унылом захолустье, куда ее занесла судьба. Если она простит его бестактность, то он посоветует своей дорогой Лукреции переехать в другое место. Пусть все ее скорбные воспоминания останутся в Реджо, а сама она вернется в Феррару. Лучше всего отправится в путь на барке, где в ее нынешнем состоянии она будет чувствовать себя наиболее удобно. Это путешествие он предлагает ненадолго прервать в Боргофорте – небольшой крепости, расположенной в его владениях, на живописном берегу реки По. Тогда он сможет получить величайшее удовольствие от встречи с ней. Он будет ждать ее и заранее приготовит множество различных увеселений. Он всего лишь грубый солдат и природа не наделила его даром поэтической речи, но он может занять ее внимание кое-чем, как ему кажется, не менее ценным. К примеру, он знает, как она переживает из-за ареста своего брата. При встрече они бы обсудили это печальное событие. Кто знает, не сможет ли он – как солдат – найти какое-нибудь средство, способное облегчить страдания несчастного Чезаре. Со своей стороны он приложит все силы, чтобы добиться этого, поскольку знает, что муки брата неизбежно становятся ее собственными мучениями.
Это письмо она читала вновь и вновь, и всякий раз ловила себя на том, что улыбалась, сравнивая его безыскусный стиль с витиеватым красноречием Пьетро Бембо.
Но Франческо был прав. Только воин сейчас мог выручить ее брата. И только в помощи брату могла она найти забвение от собственного горя.
Пренебрежительное молчание Альфонсо – было ясно, что в смерти ребенка он обвинял супругу – глубоко задевало Лукрецию, а искреннее сочувствие этого галантного солдата утешало ее, отвлекало от мыслей об унизительном положении, в котором она очутилась.
Собрав прислугу, Лукреция сказала:
– Собирайтесь в дорогу. Больше я не могу здесь находиться. В Феррару мы вернемся на барке, а по пути сделаем остановку в Боргофорте.
В угрюмой крепости Боргофорте Франческо спешно создавал условия для приема женщины, которую собирался сделать своей любовницей.
Такого возбуждения он не испытывал со времени своей юности. Слишком уж отличалась Лукреция от всех остальных женщин. Эта смесь скрытых страстей, эта внешняя невозмутимость – как причудливо они сочетались в ней!
Неотразимое очарование Лукреции отчасти объяснялось и тем, что во всей Италии нельзя было найти женщину, столь непохожую на Изабеллу.
Покорная Лукреция… и властная Изабелла. Какой контраст! Право, ему предстоит самое восхитительное любовное похождение в его жизни.
Говорят, еще недавно она была любовницей какого-то поэта. Так ли это? Могла ли у них быть физическая близость? Едва ли. Скорее, просто прогуливались по садовым аллеям, и он читал ей стихи, которые писал для нее; может быть, перекладывали эти стихи на музыку и пели дуэтом. Бывалому солдату такие развлечения просто смешны.
И все-таки он не отвергал возможность того романа. Он хотел сказать Лукреции: я могу дать вам все, что дал поэт, – и еще больше, чем он.
Он даже написал для нее венок сонетов. Правда, они не привели его в восторг. Но ему любые стихи – чьему бы перу ни принадлежали – казались одинаково глупой забавой. Каким же образом его сонеты могли быть глупее остальных?
Вот если бы ему удалось превратить эту жалкую крепость в какой-нибудь дворец! Увы, он не мог пригласить ее в Мантую – там была Изабелла, и она не дала бы им покоя. Маркиза позволяла ему иметь двух-трех любовниц, но связи с Лукрецией не допустила бы никогда в жизни.
Тем не менее эта любовная связь должна была наладиться, даже если начаться ей предстояло в убогой крепости на берегу По.
Опоры башен его слуги драпировали дорогими гобеленами. Прибывали музыканты. Прискакал гонец с письмом. Взглянув на бумагу, он нахмурился – послание было от Изабеллы.
До нее дошли сведения, писала маркиза, что ее супруг целиком поглощен переобустройством крепости Боргофорте под замок, пригодный для приема каких-то своих друзей. Этим обстоятельством она удивлена, поскольку услышала о нем не от маркиза, а от посторонних людей. Не кажется ли ему, что было бы гораздо пристойней, если бы он сам посвятил ее в свои планы? И разве не следовало бы супруге маркиза присутствовать на встрече с его друзьями?
Франческо впал в меланхолию. Он представил себе приезд Изабеллы, ее глумление над Лукрецией – наподобие того, которое позволяла себе во время свадьбы Альфонсо. Встречу в крепости он замыслил как предлог для соблазнения. В его планах не было места для Изабеллы.
Но вдруг он оживился. Бывалый солдат в нем взял верх над почтительным супругом. Проклятая Изабелла! Она распоряжалась всей Мантуей, а он, как последний дурак, ни разу не перечил ей. Но здесь не Мантуя.
В порыве злости он написал супруге письмо, в котором сообщал, что не намерен приглашать ее в Боргофорте. Она лишь недавно оправилась от простуды и не в состоянии выдержать такую долгую поездку. Он не только отказывается звать ее сюда – он запрещает ей покидать стены их замка.
Отправив это послание, он обратил все помыслы к интерьеру будущих покоев Лукреции. Позже Франческо одумался.
Немного порассудив, он был вынужден признать, что в глубине души боится супруги.
Вот почему он написал Изабелле второе письмо, которым уведомлял маркизу в том, что среди его гостей будет герцогиня Феррарская. Возвращаясь из Реджо, она сделает короткую остановку в Боргофорте. Со своей стороны он желает проявить любезность и пригласить ее в Мантую. Вне всяких сомнений, Альфонсо будет приятно, если его сестра сможет немного развлечь супругу.
Отдав это письмо посыльному, Франческо спросил себя, дурак он или нет. Если во время пребывания Лукреции в Боргофорте ему удастся осуществить свои намерения, то как это не бросится в глаза бдительной Изабелле?
Барка медленно приближалась к берегу полноводной По.
Не отрывая взгляда от проступавших в тумане очертаний ее черного корпуса, Франческо махнул музыкантам, и те заиграли нежную лирическую мелодию.
Вскоре Франческо различил золотоволосую Лукрецию, стоявшую на палубе в окружении нескольких женщин. На всех были яркие праздничные наряды. Когда барка причалила, он подошел к ее борту и помог Лукреции спуститься на берег. Сейчас она казалась еще более хрупкой, чем когда-либо. В печальном выражении лица было что-то по-детски трогательное.
Еще никогда и ни к кому Франческо не чувствовал такой жалости, смешанной с таким вожделением. Бедное дитя! – подумал он. Бедное, бедное дитя, как она настрадалась!
Он сразу понял, что ее пребывание в Боргофорте не будет сопряжено с таким весельем, какое входило в его планы. Следовательно, и любовницей она смогла бы стать не так скоро, как он предполагал. Но это было уже неважно. Имело значение только то, что он хотел, чтобы эта молодая красивая женщина снова начала радоваться жизни.
Сладкие звуки музыки показались ему и несвоевременными и неуместными на этом поросшем березами берегу, под стенами крепости.
Он сказал:
– Я слышал о вашей любви к музыке. И хотел бы сказать, что пока вы будете здесь, я постараюсь сделать все возможное, чтобы вы были счастливы.
Она подала ему руку и улыбнулась своей детской улыбкой.
– Отчасти вам это удалось сделать уже тогда, когда вы пригласили меня сюда.
Он провел ее в крепость. Она была поражена ее великолепным интерьером.
– Но вы немало потрудились здесь, – сказала она.
– Это не имеет значения, – ответил он.
– Как не имеет? Ведь это все – ради меня. Я знаю.
– Что ж, если мои усилия доставили вам хоть немного удовольствия, то я не зря потратил их. Кстати, на вечер я устроил застолье. Мы с вами будем танцевать мазурку.
Она покачала головой.
– Слишком недавно я держала своего ребенка на руках.
– Это все в прошлом, – сказал он. – Скорбью тут ничего не изменишь. Попытайтесь снова радоваться жизни. Прошу вас – тогда я был бы самым счастливым человеком на земле.
– Боюсь, я уже ничему не буду радоваться, как прежде.
– Это говорите не вы, а ваше горе. Жаль, что вы не можете забыть о нем. Но если вы не хотите танцев, то их не будет.
Они прошли в залу, стены которой были искусно украшены фресками, а из окон открывался вид на живописные окрестности крепости. Она несколько раз похвалила удачный выбор красок и орнамента, но он чувствовал, что ее мысли заняты ребенком, которого она потеряла.
Он не мог сделать ее своей любовницей – не мог даже говорить о своей любви, а мог только своими поступками показывать, как он заботится о ней. Ее защищала беззащитность перед ним.
Уединиться с ней в крепости было делом нелегким. Поговорить они могли только за столом, пока остальные гости танцевали.
– Вы не забыли? – сказал он. – Если вам понадобится моя помощь, я к вашим услугам.
– А почему вы думаете, что мне может понадобиться ваша помощь?
– Моя дорогая Лукреция, не так давно вам покровительствовали могущественнейшие силы. Но теперь вы остались одни.
Она опустила голову и закрыла глаза ладонью. Меньше всего на свете он хотел ухудшать ее и без того невеселое настроение – и все-таки продолжил:
– Альфонсо хочет наследника… нуждается в наследнике.
– А я снова подвела его.
– Не изводите себя, не думайте об этом. Но помните – как только вам потребуется моя помощь, дайте мне знать об этом – и я, где бы ни находился, брошу все и примчусь к вам.
– Вы очень добры ко мне. Он удовлетворенно кивнул.
– Обещаю, так будет всегда… всегда.
– А почему вы так добры ко мне? – спросила она.
Он не ответил, и она с некоторой неуверенностью добавила:
– Ведь ваша супруга не старалась упростить мое пребывание в Ферраре.
Его глаза вспыхнули.