– О, Господи! Джош! – застонал он.
   Подступали слезы. Горячие, скупые, они с трудом просачивались из-под плотно сжатых век и быстро высыхали на щеках. Пол приподнялся с пола и закончил раздеваться, аккуратно складывая одежду в корзину поверх полудюжины скомканных влажных полотенец. Дрожа как паралитик, он залез в ванну и включил душ на полную мощность, позволяя горячей воде выгнать холод из костей. Тугие струи колотили кожу как град, смывая пот, слезы и слабый характерный запах самца, который, казалось, навсегда впитался в него.
   Пол слегка вытерся полотенцем и повесил его на сушилку. Затем проскользнул в толстый черный махровый халат, который висел за дверью, и вышел в холл. Дверь в комнату Лили была приоткрытой, полоска света из холла падала на бледно-розовый ковер. Дальше по коридору виднелась распахнутая дверь в комнату Джоша.
   Все в комнате говорило о мальчике. Друг Ханны нарисовал фрески на каждой стене, которые изображали различные виды спорта. Портрет аутфилдера Близнецов Кирби Пакетта занимал почетное место на бейсбольной стене. Маленький столик, заваленный книгами и действующими игрушечными моделями, стоял между окнами. Двухъярусная кровать разместилась вдоль другой стены.
   Ханна сидела на нижней кровати, поджав длинные ноги под себя, крепко обнимая руками толстого динозавра. Она наблюдала за Полом, когда он включил маленькую лампу на ночном столике. Ей хотелось, чтобы он улыбнулся, протянул к ней руки и сказал, что они нашли Джоша живым и здоровым, но поняла, что этого не случится. Пол выглядел старым, морщинистым – анонс того, каким он станет лет через двадцать. Из-за влажных, гладко зачесанных назад волос на лице заметно выделялись скулы.
   – Они отложили поиски до утра.
   Ханна не сказала ничего. У нее не было ни сил, ни мужества спросить, нашли они хоть какие-нибудь улики. Да и Пол сказал бы, если бы нашли. Но он просто смотрел на нее. Молчание говорило само за себя.
   – Ты поспала?
   – Нет.
   Она выглядит, как будто не спала вечность, подумал он. Ее волосы растрепались, тушь и усталость оставили темные пятна под глазами. Она переоделась, сменив рабочую деловую одежду на его дешевый банный халат из велюра ядовито-синего цвета, который его мать подарила на Рождество годы назад. Пол отказался носить его. Он упорно трудился, чтобы позволять себе что-то получше, чем барахло из розничных магазинов «Кей-март». Но Ханна, в свою очередь, отказалась выбросить его. Она держала халат в своем шкафу и надевала время от времени. Чтобы раздражать его, подумал Пол, но сегодня вечером он проигнорировал ее вид.
   Она выглядела уязвимой. Уязвимая – это слово Пол редко использовал, чтобы описать свою жену. Ханна была женщиной девяностых, интеллектуальная, способная, сильная, адекватная. Она была независимой. И, возможно, она могла бы жить так же хорошо без него, как и с ним. Она была именно такой женщиной, на которой он мечтал жениться. Жена, которой он мог бы гордиться, а не стесняться ее. Женщина, которая представляла собой что-то, а не была тенью своего мужа, его рабыней и половой тряпкой.
   Будь осторожным в своих желаниях, Пол… Мышиный голосок матери шептал ему на ухо. Он прихлопнул его так же успешно, как ему всегда удавалось это делать и раньше.
   – Я просто сижу здесь, – прошептала Ханна. – Я хотела чувствовать себя поближе к нему.
   Ее подбородок задрожал, и она закрыла глаза. Пол присел на краешек кровати, потянулся и коснулся ее руки. Ее пальцы были холодны как лед. Он накрыл их своими и подумал, как было легко дотронуться до нее раньше. Было время, когда они не могли насытиться друг другом. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
   – Послушай… Когда ты сказала мне… – Он замолчал, вздохнул, затем попробовал начать еще раз. – Прости, что я сорвался… Мне необходимо было обвинить кого-нибудь.
   – Я постараюсь, – еле слышно ответила она, слезы просочились сквозь ее ресницы. – Я очень постараюсь…
   Быть хорошей женой. Быть хорошей матерью. Быть хорошим доктором. Быть хорошим человеком. Быть всем для всех. Она очень старалась и долго думала, что, по большому счету, преуспела во всем. Но она, должно быть, сделала что-то не так и теперь расплачивается за это.
   – Ш-ш-ш… – Пол вытащил динозавра из ее рук и притянул ее к себе, позволяя прижаться к нему и поплакать на его плече. Он гладил ее спину через дешевый велюровый халат и чувствовал, что необходим ей. – Тише, тише…
   Пол целовал ее волосы и вдыхал их аромат. Он прислушивался к ее тихим всхлипываниям, ощущая ее привязанность к себе и желание раствориться в нем, как дым. Ханна нуждалась в нем теперь. Суперженщина. Доктор Гаррисон. Ей не нужны были его доходы, его друзья или его социальное положение. Боже! Ей даже не было нужно его имя. Он был хронически лишним в ее жизни. Он был тенью, никем. Но теперь она нуждалась в нем. Она тесно прижалась к нему и обвила руками.
   – Пойдем спать, – шепнул он.
   Ханна позволила ему помочь ей встать с кровати Джоша и проводить через холл в их комнату. Она не протестовала, когда Пол стянул с ее плеч халат и поцеловал в шею. Дыхание участилось, когда его ладони легли на грудь. Всю ночь она чувствовала себя такой одинокой. Эмоционально опустошенной. Отстраненной от всех дел. Ей необходимо было почувствовать себя любимой. Ей нужно было утешение и прощение.
   Ханна повернула голову и коснулась губами его рта, ожидая поцелуя, провоцируя поцелуй. Она плотно прижалась к нему грудью и прогнулась, когда его рука заскользила вниз по спине вдоль позвоночника. Страсть спалила ее страх за несколько мгновений. Она остановила время и предлагала убежище. Ханна приняла его с удовольствием, жадно, отчаянно и потянула Пола в постель, желая ощутить на себе тяжесть его тела. Она была готова для близости, когда заметила его эрекцию, и страстное желание чувствовать его внутри себя накрыло ее с головой. Она удерживала его, пока он снова и снова входил в нее, не желая, однако, ничего больше, чем просто физического контакта, некой иллюзии близости. И когда все было кончено, она закрыла глаза и положила голову на плечо мужа, ожидая, что вместо болезненной пустоты в груди чувство близости может продолжиться. Но этого не произошло. Даже этой ночью, когда она так отчаянно стремилась за что-нибудь зацепиться.
   Что произошло с нами, Пол?
   Она не знала, как спросить. Она все еще не могла поверить, что это – реальность, эта пропасть, эта озлобленность, которые возникли между ними. Все казалось дурным сном. Они были так счастливы. Превосходная пара. Прекрасная семья. Замечательная жизнь Ханны Гаррисон. Теперь ее брак разваливался, как дешевый гобелен, а ее сын похищен.
   Украден… Увезен… Похищен! Боже, какой кошмар…
   На этих ужасных мыслях ее глаза закрылись, и усталость, наконец, одержала победу. Она ускользнула из этого кошмара в благословенное небытие. Пол уловил мгновение, когда она заснула. Напряжение рук, которыми она обнимала его, ослабло. Ее дыхание стало ровнее и глубже. Он лежал, уставившись глазами в небо в оконном проеме, чувствуя себя пойманным в середине какой-то сюрреалистической пьесы. Его сын пропал. К этому времени завтра Джош Кирквуд будет известен в каждом доме штата. Все газеты выплеснут его фотографию на первых полосах вместе со страстной просьбой Пола на парковке ледовой арены в четыре утра.
   Пожалуйста, найдите моего сына!
   Джош. Джош. Джош.
   Его глаза горели, когда он смотрел в беззвездное небо. А пьеса продолжалась. Акт второй. Его голая жена лежит в его объятиях через несколько часов после того, как он занимался тем же со своей любовницей. А над головой винт вертолета рвет ночной воздух.
 
   5.43
   – 11 °C
   Митч вылез из своего пикапа и автоматически осмотрел переулок за домом. Ему не хотелось бы сейчас встречаться с репортерами. Он стал более осторожным после фиаско на парковке ледовой арены. Он не позволил бы сейчас никому из них увязаться за ним. Сделать снимок неудачника – шефа полиции, когда он тянет свою жалкую задницу домой. Позволяет преступникам хватать детей прямо на улицах своего города. Неудивительно! Посмотрите, что произошло в Майами.
   Чувство вины, усиленное гневом и черное, как его настроение, навалилось на опущенные плечи. Он сбросил его сильным взмахом руки и зарычал от презрения к себе.
   Какой ты сопляк, Холт. Это не о тебе. Это не о Майами. Держи старые обиды при себе, а гнев пригодится для Джоша.
   Легче сказать, чем сделать. Гнев, чувство бессилия, потери и предательства были отголосками его прошлого. И, как каждый полицейский, он знал это лучше, чем кто-либо другой – он не мог отделаться от чувства, что это преступление совершено отчасти против него самого. Это был его город, его убежище, безопасный маленький мир, которым он мог управлять. Они были его людьми, за которых он нес ответственность. Он предоставлял им безопасность, а они были его большой семьей.
   Семья. Слово звучало в ушах, когда он поднимался по дорожке к черному входу по скрипящему под ногами в ледяной неподвижности раннего утра снегу. Он добрел до двери, распахнул ее ударом носка тяжелого ботинка фирмы «Сорел» и вошел в холл.
   На кухне Скотч, старый желтый лабрадор, который был его единственным соседом по дому в отсутствие Джесси, приоткрыл один глаз и посмотрел на него, не поднимая головы со своей уютной собачьей постели. Ему было двенадцать лет, и его официально отправили на «пенсию», освободив от караульной службы. Он заполнял время сном или бродил по дому, таская в зубах любой предмет, который поразил его воображение на маршруте следования, – ботинок, перчатку, декоративную диванную подушку, книжку в мягком переплете. Вот и сейчас один из кукольных Микки-Маусов Джесси был втиснут между головой и лапами, как подушка.
   Митч решил не отбирать куклу у пса. Старый негодяй, возможно, украл ее из спальни Джесси, но было столь же вероятно, что девочка сама отправила его спать с ней. Штраусы жили через переулок, и каждый день после школы Джесси приходила с дедушкой, чтобы выпустить Скотча на улицу и поиграть с ним. Она обожала старую собаку. Скотч терпеливо переносил игры с переодеванием и чаепитием; верный, ласковый, он безоговорочно возвращал маленькой девочке ее любовь.
   Растроганный идиллической картиной, Митч в одних носках бесшумно пошел на кухню. Из окна над раковиной струился янтарный свет уличного фонаря, но в дальних углах кухни притаились густые тени. Его взгляд бесцельно блуждал по стенам. Дом строился в тридцатые годы. Хороший, прочный, полутораэтажный, с полами из твердых пород древесины и камином в гостиной; с большими кленами и дубами во дворе. Дом с характером, но он так и остался каким-то казенным, необжитым. Да, ему явно не хватало оформительских навыков.
   Это была сильная сторона Эллисон. Она смогла бы свить здесь уютное гнездышко, с ее чувством стиля и любовью к мелочам. Она превратила бы эту кухню в теплое и очаровательное место с эстампами, гравюрами, косичками лука и нитями сушеного перца, рядами старинных мейсоновских банок, заполненных корицей и другими специями. Митч вошел на кухню. Она оставалась почти такой же, как была, когда он переехал сюда: почти голые стены, занавески на окне – старый хлам, оставленный последними владельцами после распродажи имущества. Единственными новыми вещами, которые добавил Митч, были рисунки, которые Джесси сделала для него. Он прикрепил их магнитиками на холодильник и приклеил к стене скотчем. Но яркие детские рисунки еще сильнее подчеркивали, каким холодным и пустым был дом.
   Он почувствовал, как проваливается в пустоту, когда рассматривал рисунки дочери. Один. Одинокий. Бог мой! Иногда одиночество било так больно, что он готов был отдать все, даже жизнь, чтобы избежать его. Смерть была бы карой, но такая жизнь была еще более суровым наказанием.
   Сумасшедшие мысли. Иррациональные мысли, сказал ему психиатр отдела. По логике вещей, и он это знал, его вины не было. Он знал, что не смог бы предотвратить то, что произошло. Но логика имела мало чего общего с чувством.
   Облокотившись на раковину, он плотно закрыл глаза и увидел сына. Кайлу было шесть лет. Белокурый. Спокойный. Он просил подарить ему двухколесный велосипед на Рождество. Как-то в разгар рабочей недели привел его в школу и сиял от счастья и гордости, когда отец рассказывал его первому классу, каким должен быть полицейский.
   Полицейские помогают людям и защищают их от плохих парней.
   Он мог слышать свои слова, мог выискивать его в небольшом море маленьких лиц, мог сконцентрировать свой пристальный взгляд на полном застенчивой гордости выражении лица Кайла. Такой маленький, такой невинный и доверчивый ко всем вещам, что составляли мир его отца.
   Полицейские помогают людям и защищают их от плохих парней.
   Хриплый, мучительный стон вырвался из горла Митча. Чувства рвались на свободу, решетка клетки, в которую он загонял их, ослабла от усталости, воспоминаний и страха. Он зажал рот рукой и попытался сдержать, проглотить стон. Он дрожал всем телом. Нельзя выпустить их наружу, он просто бы утонул в них тогда. Он должен быть сильным. Ему необходимо сосредоточиться. Ему надо закончить работу. Его дочь нуждалась в нем. Оправдания приходили одно за другим. Отставить чувства! Не обращать на них внимания! Отложить их куда подальше! Он нужен городу. Нужен Джошу Кирквуду.
   Усилием воли Митч заставил себя открыть глаза. Он устремил взгляд через кухонное окно на бархатный серый предрассветный сумрак, но перед глазами все еще стоял Кайл. Его видение раздваивалось, изображение как бы раскололось, лицо второго тела вышло из фокуса, а затем проявилось, как лицо Джоша.
   Боже, нет! Пожалуйста, нет. Не поступай так с ним! Не делай это его родителям.
   Не делай этого со мной.
   Стыд окатил его холодным душем.
   Митч заметил свет в доме напротив в кухне Штраусов. Шесть утра, но Юрген уже встал. Он вышел на пенсию после работы на железной дороге три года назад, но сохранил свой распорядок дня таким же, как если бы все еще ездил на сортировочный двор Великой Северной железной дороги каждый день. Подъем в шесть, кофе. Поездка на Большую стоянку междугородных грузовиков купить «Стар трибьюн», потому что разносчики газет ненадежны. Возвращение домой. Чашечка кофе и миска горячей каши, пока читает газету. Его личное время, до подъема Джой и ее появления на кухне с ежедневными перечислениями обманчиво мягким голосом, с обманчиво умеренными комментариями всего плохого, что произошло в мире, в городе, у соседей, у нее дома, с ее здоровьем, с ее зятем.
   Как бы это ни было ужасно, но сейчас Митч хотел избежать общения со своими родственниками со стороны супруги, но внезапное желание увидеть Джесси оказалось сильнее. Посмотреть на нее и подержать на руках, почувствовать ее тепло, убедиться, что она настоящая, живая, такая милая и… в безопасности.
   Он снова надел ботинки и поплелся к выходу, даже не удосужившись зашнуровать их.
   Юрген подошел к черному входу своего опрятного новоанглийского дома в повседневной униформе – джинсы и фланелевая рубашка, аккуратно заправленная в них. Он был коренастый, среднего роста, с пронзительными, как у Пола Ньюмена, голубыми глазами и подстриженными по-армейски седыми волосами.
   – Митч! Я только что намолол свежего кофе. Входи! – сказал Юрген, его лицо выражало смесь удивления и легкой досады: его режим был нарушен. – Что-нибудь слышно о мальчике Кирквуда? Черт! Какое ужасное дело!
   – Нет, – тихо ответил Митч, – пока ничего.
   Юрген повернул корзинку на кофеварке и засыпал совочек «Фолджера». Слишком много, как обычно. Джой прокомментировала бы, как всегда, что кофе слишком крепкий, но затем выпила бы его в любом случае, тем самым получив возможность жаловаться потом на изжогу.
   – Садись. Ты выглядишь ужасно. Что привело тебя в это время суток?
   Митч даже не взглянул на стулья, которые аккуратно стояли вокруг кухонного стола.
   – Я пришел, чтобы увидеть Джесси.
   – Джесc? Это в шесть-то утра? – Старик сердито посмотрел на него.
   – Знаю. Но у меня совсем нет времени, – буркнул Митч. Он прошел в столовую, а потом вверх по лестнице, оставив Юргена думать что ему угодно.
   У Джесси была своя комната, в которой выросла и ее мать. Та же самая кровать, тот же комод, те же обои цвета слоновой кости, усыпанные розовато-лиловыми чайными розами. Джесси не была бы Джесси, если бы не добавила свои собственные наклейки-стикеры Русалочки и принцессы Жасмин из «Аладдина». Джой ругала ее, но наклеек было великое множество, они не счищались без борьбы, и в конце концов их оставили в покое. Поскольку она проводила достаточно много времени здесь, ящики комода были заполнены ее одеждой. На полках для игрушек почетное место было отведено персонажам из мультиков Диснея – Микки и Минни, Дональд Дак и его племянники. Сломанный будильник с Джимми Крикетом взгромоздился на верхнюю полку.
   Это были часы Кайла. Вид их всегда приносил Митчу боль.
   Он прокрался в комнату, тихо закрыл за собой дверь и прислонился к ней. Его дочь спала посередине старой двуспальной кровати, крепко сжимая в руках плюшевого мишку. Спящая, полная сновидений и сладких грез, она была воплощением детства. Ее длинные каштановые волосы были заплетены в толстую косу, которая пряталась под одеялом. Вычурный воротник фланелевой ночной рубашки обрамлял лицо, темные ресницы оттеняли белизну щек. Ее пухлый небольшой рот образовал идеальное «O», она дышала глубоко и ритмично.
   Он не мог смотреть на нее такую – самую драгоценную, уязвимую. Непроявленные эмоции вызвали спазм в животе, как от удара мула. Дочка была для него всем. Она была той причиной, по которой он не поддался отчаянному желанию покончить со своей болью после ухода из жизни Эллисон и Кайла. Его любовь к ней была настолько глубокой, настолько сильной, что иногда пугала его самого. Он боялся даже подумать, что бы сделал, если когда-нибудь потерял и ее тоже.
   Митч осторожно поднял слой шерстяных одеял и одно стеганое и присел, опершись спиной о резную спинку дубовой кровати. Джесси открыла глаза, моргнула и посмотрела на него, улыбаясь сонной улыбкой.
   – Привет, папа, – шепнула она, не выпуская из рук медвежонка, продвинулась вперед до его колен и прижалась к нему.
   Митч подтянул одеяла под ее подбородок и поцеловал в макушку.
   – Привет, милая!
   – Что ты тут делаешь?
   – Люблю тебя. Можно?
   Она кивнула, зарываясь лицом в толстый хлопчатобумажный свитер, который обтягивал его грудь. Митч обнял ее и держал, прислушиваясь к ее дыханию, глубоко вдыхая аромат теплого ребенка и детского мыла «Мистер Баббл».
   – Ты нашел пропавшего мальчика, папа? – спросила она сонным голосом.
   – Нет, моя сладкая, – с трудом прошептал он, чувствуя боль в горле. – Мы его не нашли.
   – Это ничего, папа, – сказала она, крепко обнимая. – Питер Пэн принесет его домой.

Запись в дневнике

   День 2-й
   Акт 1. Паника и хаос. Предсказуемый и жалкий. Мы наблюдали, забавляясь их бессмысленным ощущением срочности действий. В никуда, сломя голову. Захватывая темноту. Не находя ничего, кроме своего собственного страха.
   Но понравится ли оказаться найденным?
   Человек… Он любит то, что исчезает.
   Что еще сказать?

Глава 9

   День 2-й
   7.30
   – 11 °C
   Старое пожарное депо в центре Оленьего Озера трещало по швам, переполненное сотрудниками правоохранительных органов, добровольцами, репортерами и прочими работниками СМИ, местными жителями, которые пришли из страха и болезненного любопытства. Приехал Митч, свежий после душа и чисто выбритый. Он успел заскочить в кафе «Все прекрасно!» за гигантской кружкой кофе, которую осушил по дороге.
   Митч ожидал, что там будет царить хаос, задавался вопросом, где найти терпение, чтобы справиться с ним, но оказалось, что в этом безумии был определенный порядок. Командный пункт разместился в одной из двух комнат сообщества, которые использовались главным образом как покерный клуб пенсионеров и для собраний молодежной организации, с тех пор как отдел пожарной охраны был перемещен в более удобное место на Рамси-драйв. Телефоны горячей линии уже установили – шесть аппаратов на стоящем отдельно длинном ряде столов. Два из них подключены, и кто-то пытался уже дозвониться. За другим длинным столом добровольцы раскладывали ориентировки с фотографией Джоша и его данными, полученными в течение ночи.
   Митч прошел вниз по коридору в комнату, где те, кто возобновит поиск или присоединится к нему, пока слонялись без дела, пили кофе и жевали пончики. Эта комната могла бы служить местом для собраний и временным медиацентром. Стены были окрашены в заплесневелый оттенок зеленого. Он точно соответствовал затхлому запаху старого линолеума и пыли. Стена позади подиума была оклеена обоями, на которых участники встреч небрежно рисовали мелками. Каждый жуткий шедевр был подписан художником с указанием его или ее возраста.
   Комната уже заполнилась репортерами и фотографами из газет, радио и телевизионных станций со всего штата. Один из них отошел от стены на метр и, явно убивая время, фотографировал обои. Телевизионный репортер стоял у другой стены, около мемориальной доски с фамилиями группы бойскаутов. Глядя серьезно в объектив видеокамеры, он расточал банальности о городах Нормана Рокуэлла и известных всей Америке семьях.
   В ходе расследования ряды тех, кто слетится сюда, чтобы зафиксировать трагедию, только расширятся. По крайней мере, в течение следующей недели – если дело затянется так надолго. Пока поиск на самом подъеме, они будут постоянно вертеться под ногами в поисках сенсации, эксклюзива, угла зрения, отличного от всех остальных.
   Проклятые паразиты, думал Митч, протискиваясь сквозь толпу репортеров, хмурясь и брюзжа в ответ на их вопросы, которые они задавали, стараясь перекричать друг друга.
   Недалеко от входа Меган контролировала подготовку к пресс-конференции, подсказывая, куда лучше установить трибуну, экран и проектор. Ее маленький рот вытянулся в тонкую линию, когда она наехала на репортера, что рискнул приблизиться слишком близко.
   – В шестьдесят девятый раз я повторяю, мистер Фостер, пресс-конференция начнется не раньше девяти, – сказала она резко. – Наша первая задача – найти Джоша Кирквуда. Если он все еще находится поблизости, значит, мы должны как можно скорее организовать этих людей и возобновить поиск.
   Генри Фостер был репортером «Стар трибьюн» со времен линотипа – с лицом, похожим на морду бульдога, с лысеющей головой, украшенной пигментными пятнами, с длинными, спутанными прядями седых волос, которые он удерживал с помощью классической горизонтальной гребенки. Грязные бифокальные очки в роговой оправе криво сидели под густыми бровями, которые, казалось, достались ему от другого человека. Он был большим старым боевым конем-ветераном, с бедрами, в последние годы вывернутыми в стороны, чтобы обеспечить хорошую основу для живота, по форме напоминающего мяч для лечебной физкультуры. Меган могла бы предположить, что он спал в этих же коричневых брюках и дешевой белой рубашке, но она знала по прошлым встречам, что Генри всегда выглядит неопрятно.
   Его брови поползли вверх:
   – Не означает ли это, что мальчик был похищен прямо у ледовой арены, как вы считаете?
   Двое из его соратников оживились, медленно отошли от стены и двинулись вперед, как крысы, желающие разнюхать какие-нибудь многообещающие крошки.
   Меган остановила их поползновения взглядом, способным спалить дотла небольшой город. Затем она перевела свой взгляд на Генри, который стоял настолько близко, что запах его лосьона после бритья «Олд Спайс» обжигал слизистую носа. Он не отступал. Он продолжал в упор смотреть на нее, как будто полностью был уверен, что получит ответ.
   Без сомнения, он мог, подумала Меган. У Фостера был стаж, опыт и великолепный послужной список. Он завалил офис наградами, которые, как говорили, использовал в качестве пресс-папье и пепельниц. Политические деятели ежились при упоминании его имени. Руководство БКР проклинало день, когда он родился. Именно Генри Фостер обнародовал обвинения в сексуальном домогательстве в бюро прошлой осенью. Он был последним человеком, чей запах ей хотелось бы нюхать. Напряжение и так достаточно велико и без грязных бифокальных очков Генри Фостера, преувеличивающих каждое ее действие.
   Не показывай страх, Меган. Он может унюхать страх даже сквозь свой лосьон после бритья
   – Это означает, что полицейский выпроводит вас отсюда, если вы не уйдете с дороги, – ответила она, не моргнув глазом, и повернулась спиной к Фостеру, не обращая внимания на его обиженное пофыркивание.
   Один из репортеров, стоявших за его спиной в надежде услышать хоть что-нибудь, пробормотал: «Мелкая сука!» Интересно, осмелились бы они высказать оскорбление за широкой спиной Нуги, задала себе вопрос Меган. Она схватила полицейского за рукав, и он посмотрел вниз на нее. Его темные глаза налились кровью и помутнели.
   – Офицер Нога, пожалуйста, отгоните этих хорьков в сторону, или я разорву им глотки и съем за завтраком!
   Нуги хмуро взглянул на репортеров.
   – Так точно, мисс агент.
   – Никакого насилия! – Митч появился рядом, заняв место, которое только что освободил Нуги. – Но я не думаю, что вы получите сегодня много снимков в роли Мисс Конгениальность.