Страница:
Прислонившись к ограде загона, Мэри чмокнула губами, пытаясь привлечь к себе внимание пившей воду из корыта каурой кобылки. У самой Мэри горло пересохло. И она не догадалась захватить с собой банку воды или термос. Мэри слишком торопилась докопаться до правды. Погладив кобылу по носу, Мэри снова подошла к хижине. В доме был водяной насос и банки кока-колы на полке в кухне. Дверь была не заперта. Но рядом с ней сидела змея.
Мэри провела языком по пересохшему небу. Огромный жеребец в загоне сунул морду в корыто и шумно пил, фыркая и брызгаясь.
Мэри снова взглянула на часы и попыталась вздохнуть, но пересохшее горло слиплось, как новенький пластиковый пакет.
Собравшись с духом, она снова осторожно подошла к хижине, толкнула дверь, и в то же мгновение прогремел выстрел. Она инстинктивно бросилась в дом, в поисках защиты, как раз в тот момент, когда пуля, попав в клетку со змеей, расплющилась о стену хижины. Дверца клетки откинулась, и змея упала на землю в шести дюймах от правой ноги Мэри.
Мэри закричала и, не чувствуя под собой ног, бросилась в большую комнату. Змея подобралась и устремилась вслед за ней. Мэри замерла на месте и смотрела на пресмыкающееся, не в силах моргнуть, от страха обливаясь потом. Она могла оставаться в крохотной хижине с глазу на глаз с чудовищной змеей или выбежать наружу, чтобы быть застреленной безумцем. Замечательная альтернатива!
– Похоже, тебе уже не стать налоговым адвокатом, а, Мэрили? – медленно отступая в направлении кухни, пробормотала она.
Змея скользила по сосновому полу, демонстрируя во всей красе свое тело, не менее четырех футов в длину и толщиной в руку Мэри.
Мэри слишком поздно заметила, что сама загнала себя в угол. Больше бежать было некуда, разве что переступив через змею, обвившуюся вокруг стоявшей у плиты пары ковбойских сапожек. Мэри притянула к себе кухонный стул и, дрожа, взобралась с ногами на сиденье. Глядя на змею, она видела, как бьется под фиолетовой футболкой ее собственное сердце. Язык во рту ворочался, как пук сухой соломы.
Да, свой визит Мэри представляла себе не совсем в таком свете. Она намеревалась осторожно, излучая доброжелательность, подойти к Делу Рафферти и задушевными речами разговорить его. Извиниться за непрошеное вторжение и предложить Делу свою дружбу. Тот бы почувствовал благорасположенность Мэри, проникся к ней добрым чувством и рассказал все.
Но шагнувший через порог дома человек вряд ли был расположен к доверительным беседам. В руках он держал на изготовку страшное черное ружье, на голове у него красовалась черная бейсболка козырьком на затылок, чтобы точнее прицеливаться, глаза под густыми бровями превратились в узкие щелочки. Уголки обезображенного рта опустились, и с губ на подбородок стекала тоненькая струйка слюны.
Мэри подняла руки, сдаваясь. Руки дрожали, точно ветки на ветру.
– П-пожалуйста, не стреляйте!
– Я не хочу тебя здесь! – прорычал Дел и, дернув плечом, вскинул ружье. – Ты можешь дурачить Джея Ди, но меня не проведешь. Ты – одна из блондинок.
– Да, да, но я хорошая блондинка, – сымпровизировала Мэри. – Помните? Я – не Люси. Я – не мертвая блондинка.
– Я знаю, – проскрипел он. – Не хочу тебя в моем доме. Никто не входит в мой дом.
На коврике у плиты зашевелилась змея, поднявшая голову в сторону Дела. Хвост ее угрожающе трещал, красная пасть слегка приоткрылась, язык беспрерывно двигался вперед-назад. Дел взглянул на змею, сходил в маленькую комнату и вернулся с кочергой. Отвлекая кочергой внимание змеи, он мгновенно прижал ногой ее голову к полу, после чего перехватил у основания большим и указательным пальцем. Все это Дел проделал как обычную рутинную домашнюю работу.
Мэри содрогнулась, когда Дел поднял извивающуюся змею и отнес в клетку, захлопнув дверцу с грохотом ружейного выстрела. Мэри слезла со стула, но рук не опустила.
Дел вернулся в дом и снова направил ружье на Мэри.
– Что тебе надо? Зачем ты пришла сюда?
Мэри мгновенно перевела взгляд с дула ружья на лицо Дела. В глазах его читалась глухая подозрительность. Он ничего не скажет, если не поверит ей. А доверие просто так не возникает.
– Дел, мне нужно поговорить с вами, – как можно спокойнее начала Мэри. – Я хочу поговорить с вами о тиграх.
Дел вздрогнул, точно его ткнули раскаленным тавро. Тигры. Она знает о тиграх.
– Это шутка?
– Нет.
– Ты танцуешь с псами?
– Нет, – прошептала Мэри, и слезы сдавили ей горло. – А Люси танцевала? Мертвая блондинка… она танцевала?
Дел не ответил. Мозг под металлической пластинкой отчаянно работал. Дел уставился на маленькую блондинку. Глаза ее были глубоки и чисты, как цветные стеклышки. Она смотрела прямо в глаза Дела. Большинство людей не смотрело ему в глаза. Большинство людей смотрело на обезображенную часть лица Дела или мимо, будто у Дела вообще не было головы.
– Дел, это важно, – мягко сказала блондинка. – Я знаю, что вы видели тигров. Я знаю, что они настоящие.
Дел просто смотрел на Мэри и думал: «Это обман, Она хочет заговорить мне зубы».
Он не знал, как поступить. Отступив назад, Дел принялся вышагивать по хижине, опустив дуло карабина вниз. Он шагал тяжело, по-военному разворачиваясь кругом, точно решительное, направленное движение могло помочь сосредоточить мысли в правильном направлении, получить нужный приказ. Он не может верить этой женщине. Она – чужачка. Она – блондинка. Она явилась в его дом без приглашения. Несомненно, за тем, чтобы забрать у него остатки ума. Она заговорит ему зубы болтовней о тиграх, а потом столкнет в пропасть.
Дел этого не допустит. Он должен остановить блондинок и прогнать псов. В горах не должно быть тигров. Дел об этом позаботится. И станет героем.
Часть своих размышлений Дел, сам того не замечая, произнес вслух.
– Я тоже видела тигра, – сказала женщина. – Я знаю, они застрелили его… люди Брайса. Я думаю, один из них мог застрелить и Люси.
Не прекращая движения, Дел тяжело посмотрел на Мэри:
– Она – мертвая. Ты – не мертвая, ты – болтушка. Прекрати болтать.
– Но, Дел, нам нужно поговорить. Вы должны рассказать мне…
– Прекрати болтать! – взревел Дел. Резко повернувшись к Мэри, он поднял карабин, прицелился и закричал во все горло: – Прекрати болтать! Прекрати! Я сказал тебе: прекрати!
Мэри ошеломленно отпрянула назад, наткнулась на стойку, и оттуда на пол посыпались консервные банки. Дальше отступать было некуда. Тонкий край стойки впился в спину. Мушка страшного ружья Дела Рафферти уставилась в правую щеку, как раз под глазом. Дел дрожал так, будто стоял в эпицентре землетрясения. Глаза его широко открылись, зрачки расширились, словно два чернильных пятна. Мускулы лица напряглись. Рот криво раскрылся, словно его зацепили невидимым рыболовным крючком.
Лик смерти. Мэри всегда почему-то считала, что смерть ее будет тихой и благообразной, будто подобные вещи можно уложить в логическую схему. Она подумала, успеет ли почувствовать в себе пулю. И еще подумала, будет ли она выглядеть после своей мгновенной смерти так же, как Макдональд Таунсенд. Но выяснять этого не хотелось. В душе у Мэри билась воля к жизни. Мысль лихорадочно работала, ища выход из создавшегося положения.
Господи, Мэрили, если ты спасешься сейчас, тебя убьет Джей Ди!
– Не делайте этого, Дел, – ласково сказала Мэри. Слова ее, казалось, тысячекратно прозвучали в напряженном воздухе. Дел издал горлом звериный рык, мышцы у него на лбу напряглись, и он приготовился спустить крючок. Мэри поборола в себе желание закрыть глаза. Слова легким дыханием слетели с едва шевелившихся губ, – Герой так бы не поступил.
Герой. Слово острым ножом вошло в гудящий мозг. Он может стать героем. Гордостью семьи. Оправдать свое существование. Стрелять или не стрелять? Мысли вихрем кружились в воспаленном мозгу Дела. Руки тряслись, ладони вспотели. Он может покончить с этим. Он может убить ее. Но этим дело не кончится. Смерть не уходит. Дел это знал. Смерть будет охотиться за ним, а Делу придется притворяться, что это не так, и Джею Ди будет стыдно за него.
Мэри наблюдала за внутренней борьбой Дела и видела, как болезненно морщится его лоб, как увлажнились глаза и затряслись губы. Сердце ее разрывалось от жалости, несмотря на то, что ружье было направлено ей в лицо. Рассудок Дела путался. Он так отчаянно хотел поступить правильно, но, казалось, не знает, в чем это «правильно» заключается.
– Вы можете стать героем, Дел, – борясь с собственными слезами, прошептала Мэри. – Помогите мне. Джей Ди будет очень вами гордиться.
Она предлагала Делу все, что он хотел. Для большинства людей это совсем незначительная вещь, но эта незначительная вещь была всем, о чем осмеливался просить Дел. Поступать правильно. Чтобы им гордился Джей Ди. Быть героем семьи, а не мира. Казалось, это совсем маленькая просьба, но все молитвы Дела оставались без ответа.
– Поступите правильно, Дел, – прошептала блондинка. – Опустите ружье.
Она встретила взгляд Дела не мигая, без осуждения, без насмешки. Она была не похожа на ту, другую. Дел это понял. Она просила его о помощи. И еще она хотела, чтобы Дел стал героем. У нее были голубые глаза – спокойные и глубокие. Глаза ангела. Свет этих глаз тронул Дела.
– Если это обман, мэм, – тихо сказал он, отступая и опуская ружье, – я убью вас позже.
Глава 28
Мэри провела языком по пересохшему небу. Огромный жеребец в загоне сунул морду в корыто и шумно пил, фыркая и брызгаясь.
Мэри снова взглянула на часы и попыталась вздохнуть, но пересохшее горло слиплось, как новенький пластиковый пакет.
Собравшись с духом, она снова осторожно подошла к хижине, толкнула дверь, и в то же мгновение прогремел выстрел. Она инстинктивно бросилась в дом, в поисках защиты, как раз в тот момент, когда пуля, попав в клетку со змеей, расплющилась о стену хижины. Дверца клетки откинулась, и змея упала на землю в шести дюймах от правой ноги Мэри.
Мэри закричала и, не чувствуя под собой ног, бросилась в большую комнату. Змея подобралась и устремилась вслед за ней. Мэри замерла на месте и смотрела на пресмыкающееся, не в силах моргнуть, от страха обливаясь потом. Она могла оставаться в крохотной хижине с глазу на глаз с чудовищной змеей или выбежать наружу, чтобы быть застреленной безумцем. Замечательная альтернатива!
– Похоже, тебе уже не стать налоговым адвокатом, а, Мэрили? – медленно отступая в направлении кухни, пробормотала она.
Змея скользила по сосновому полу, демонстрируя во всей красе свое тело, не менее четырех футов в длину и толщиной в руку Мэри.
Мэри слишком поздно заметила, что сама загнала себя в угол. Больше бежать было некуда, разве что переступив через змею, обвившуюся вокруг стоявшей у плиты пары ковбойских сапожек. Мэри притянула к себе кухонный стул и, дрожа, взобралась с ногами на сиденье. Глядя на змею, она видела, как бьется под фиолетовой футболкой ее собственное сердце. Язык во рту ворочался, как пук сухой соломы.
Да, свой визит Мэри представляла себе не совсем в таком свете. Она намеревалась осторожно, излучая доброжелательность, подойти к Делу Рафферти и задушевными речами разговорить его. Извиниться за непрошеное вторжение и предложить Делу свою дружбу. Тот бы почувствовал благорасположенность Мэри, проникся к ней добрым чувством и рассказал все.
Но шагнувший через порог дома человек вряд ли был расположен к доверительным беседам. В руках он держал на изготовку страшное черное ружье, на голове у него красовалась черная бейсболка козырьком на затылок, чтобы точнее прицеливаться, глаза под густыми бровями превратились в узкие щелочки. Уголки обезображенного рта опустились, и с губ на подбородок стекала тоненькая струйка слюны.
Мэри подняла руки, сдаваясь. Руки дрожали, точно ветки на ветру.
– П-пожалуйста, не стреляйте!
– Я не хочу тебя здесь! – прорычал Дел и, дернув плечом, вскинул ружье. – Ты можешь дурачить Джея Ди, но меня не проведешь. Ты – одна из блондинок.
– Да, да, но я хорошая блондинка, – сымпровизировала Мэри. – Помните? Я – не Люси. Я – не мертвая блондинка.
– Я знаю, – проскрипел он. – Не хочу тебя в моем доме. Никто не входит в мой дом.
На коврике у плиты зашевелилась змея, поднявшая голову в сторону Дела. Хвост ее угрожающе трещал, красная пасть слегка приоткрылась, язык беспрерывно двигался вперед-назад. Дел взглянул на змею, сходил в маленькую комнату и вернулся с кочергой. Отвлекая кочергой внимание змеи, он мгновенно прижал ногой ее голову к полу, после чего перехватил у основания большим и указательным пальцем. Все это Дел проделал как обычную рутинную домашнюю работу.
Мэри содрогнулась, когда Дел поднял извивающуюся змею и отнес в клетку, захлопнув дверцу с грохотом ружейного выстрела. Мэри слезла со стула, но рук не опустила.
Дел вернулся в дом и снова направил ружье на Мэри.
– Что тебе надо? Зачем ты пришла сюда?
Мэри мгновенно перевела взгляд с дула ружья на лицо Дела. В глазах его читалась глухая подозрительность. Он ничего не скажет, если не поверит ей. А доверие просто так не возникает.
– Дел, мне нужно поговорить с вами, – как можно спокойнее начала Мэри. – Я хочу поговорить с вами о тиграх.
Дел вздрогнул, точно его ткнули раскаленным тавро. Тигры. Она знает о тиграх.
– Это шутка?
– Нет.
– Ты танцуешь с псами?
– Нет, – прошептала Мэри, и слезы сдавили ей горло. – А Люси танцевала? Мертвая блондинка… она танцевала?
Дел не ответил. Мозг под металлической пластинкой отчаянно работал. Дел уставился на маленькую блондинку. Глаза ее были глубоки и чисты, как цветные стеклышки. Она смотрела прямо в глаза Дела. Большинство людей не смотрело ему в глаза. Большинство людей смотрело на обезображенную часть лица Дела или мимо, будто у Дела вообще не было головы.
– Дел, это важно, – мягко сказала блондинка. – Я знаю, что вы видели тигров. Я знаю, что они настоящие.
Дел просто смотрел на Мэри и думал: «Это обман, Она хочет заговорить мне зубы».
Он не знал, как поступить. Отступив назад, Дел принялся вышагивать по хижине, опустив дуло карабина вниз. Он шагал тяжело, по-военному разворачиваясь кругом, точно решительное, направленное движение могло помочь сосредоточить мысли в правильном направлении, получить нужный приказ. Он не может верить этой женщине. Она – чужачка. Она – блондинка. Она явилась в его дом без приглашения. Несомненно, за тем, чтобы забрать у него остатки ума. Она заговорит ему зубы болтовней о тиграх, а потом столкнет в пропасть.
Дел этого не допустит. Он должен остановить блондинок и прогнать псов. В горах не должно быть тигров. Дел об этом позаботится. И станет героем.
Часть своих размышлений Дел, сам того не замечая, произнес вслух.
– Я тоже видела тигра, – сказала женщина. – Я знаю, они застрелили его… люди Брайса. Я думаю, один из них мог застрелить и Люси.
Не прекращая движения, Дел тяжело посмотрел на Мэри:
– Она – мертвая. Ты – не мертвая, ты – болтушка. Прекрати болтать.
– Но, Дел, нам нужно поговорить. Вы должны рассказать мне…
– Прекрати болтать! – взревел Дел. Резко повернувшись к Мэри, он поднял карабин, прицелился и закричал во все горло: – Прекрати болтать! Прекрати! Я сказал тебе: прекрати!
Мэри ошеломленно отпрянула назад, наткнулась на стойку, и оттуда на пол посыпались консервные банки. Дальше отступать было некуда. Тонкий край стойки впился в спину. Мушка страшного ружья Дела Рафферти уставилась в правую щеку, как раз под глазом. Дел дрожал так, будто стоял в эпицентре землетрясения. Глаза его широко открылись, зрачки расширились, словно два чернильных пятна. Мускулы лица напряглись. Рот криво раскрылся, словно его зацепили невидимым рыболовным крючком.
Лик смерти. Мэри всегда почему-то считала, что смерть ее будет тихой и благообразной, будто подобные вещи можно уложить в логическую схему. Она подумала, успеет ли почувствовать в себе пулю. И еще подумала, будет ли она выглядеть после своей мгновенной смерти так же, как Макдональд Таунсенд. Но выяснять этого не хотелось. В душе у Мэри билась воля к жизни. Мысль лихорадочно работала, ища выход из создавшегося положения.
Господи, Мэрили, если ты спасешься сейчас, тебя убьет Джей Ди!
– Не делайте этого, Дел, – ласково сказала Мэри. Слова ее, казалось, тысячекратно прозвучали в напряженном воздухе. Дел издал горлом звериный рык, мышцы у него на лбу напряглись, и он приготовился спустить крючок. Мэри поборола в себе желание закрыть глаза. Слова легким дыханием слетели с едва шевелившихся губ, – Герой так бы не поступил.
Герой. Слово острым ножом вошло в гудящий мозг. Он может стать героем. Гордостью семьи. Оправдать свое существование. Стрелять или не стрелять? Мысли вихрем кружились в воспаленном мозгу Дела. Руки тряслись, ладони вспотели. Он может покончить с этим. Он может убить ее. Но этим дело не кончится. Смерть не уходит. Дел это знал. Смерть будет охотиться за ним, а Делу придется притворяться, что это не так, и Джею Ди будет стыдно за него.
Мэри наблюдала за внутренней борьбой Дела и видела, как болезненно морщится его лоб, как увлажнились глаза и затряслись губы. Сердце ее разрывалось от жалости, несмотря на то, что ружье было направлено ей в лицо. Рассудок Дела путался. Он так отчаянно хотел поступить правильно, но, казалось, не знает, в чем это «правильно» заключается.
– Вы можете стать героем, Дел, – борясь с собственными слезами, прошептала Мэри. – Помогите мне. Джей Ди будет очень вами гордиться.
Она предлагала Делу все, что он хотел. Для большинства людей это совсем незначительная вещь, но эта незначительная вещь была всем, о чем осмеливался просить Дел. Поступать правильно. Чтобы им гордился Джей Ди. Быть героем семьи, а не мира. Казалось, это совсем маленькая просьба, но все молитвы Дела оставались без ответа.
– Поступите правильно, Дел, – прошептала блондинка. – Опустите ружье.
Она встретила взгляд Дела не мигая, без осуждения, без насмешки. Она была не похожа на ту, другую. Дел это понял. Она просила его о помощи. И еще она хотела, чтобы Дел стал героем. У нее были голубые глаза – спокойные и глубокие. Глаза ангела. Свет этих глаз тронул Дела.
– Если это обман, мэм, – тихо сказал он, отступая и опуская ружье, – я убью вас позже.
Глава 28
Собачий лай, пробившись сквозь пласты сна и сознания, вывел Саманту из пучины беспамятства. Саманта вспомнила о Мошеннике и подумала, беспокоится ли он о ней. Она чувствовала себя виноватой за то, что бросила пса. Чувство вины заставило вновь ощутить усталость, и Саманта снова поплыла куда-то в черную пустоту.
Последовавший за лаем истошный вой окончательно разбудил Саманту, и она открыла глаза. Она все еще находилась в той же хижине и все еще была привязана к кровати. На дворе все еще был день… или опять день. Саманта не знала, как долго она пробыла в забытьи. Тело мучили все те же боли. Привязанные к спинке кровати руки распухли. Запах аммиака и мокрая простыня говорили о том, что, пока Саманта находилась в бессознательном состоянии, ее мочевой пузырь не выдержал.
На дворе послышались неясные голоса, и Саманта попыталась закричать, но кляп плотной пробкой торчал во рту, и невозможно было его вытолкнуть. В душе Саманты всплеснулась надежда. Возможно, голоса принадлежат каким-нибудь бродягам, и они зайдут и спасут ее. Или, быть может, это охотники с собаками? Но охотничий сезон еще не начинался.
Надежда угасла вместе с мыслью о том, что голос мог принадлежать похитителю.
Где-то за изголовьем кровати открылась дверь. Саманта не имела возможности повернуть голову настолько, чтобы увидеть вошедшего. В комнате воцарилась тишина. Мучительно долго тянувшиеся минуты растягивали нервы Саманты в тончайшие ниточки. Голову наполнял гул. Саманта вяло подумала, не послышался ли ей звук открываемой двери и стук ботинок о деревянный пол. Разве можно вообще что-либо расслышать за этим звоном в ушах? И может ли все происходящее быть реальностью? Кому понадобилось похищать Саманту? Она ничего не стоит.
Но стук каблуков по полу возобновился. Ближе. Ближе. Теперь уже прямо за головой. Она попыталась повернуть голову, но так и не смогла увидеть обладателя ботинок, а движение причинило нестерпимую боль.
Потом Саманта почувствовала чье-то дыхание у себя на макушке, и две руки в перчатках, проскользнув между прутьями спинки кровати, обхватили с двух сторон ее лицо; она помертвела от страха. Руки гладили лицо Саманты, большие пальцы ласкали ее щеки и уголки рта, потом скользнули по скулам к горлу. Черная кожа перчаток была холодной и приятной, прикосновение было удивительно чувственным.
– Как тут моя маленькая индейская принцесса? – Низкий голос был почти мужской, исполненный сарказма и скрытого наслаждения.
Шерон!
Саманта содрогнулась. Страх, которому не было названия, сковал ее. Она не знала, на что способна эта женщина. С первой встречи, несмотря на всю свою наивность, Саманта поняла, что Шерон знает вещи, которые Саманта и представить себе не могла, и что она очень опытна в этих вещах. Преодолевая боль, Саманта изогнула шею, пытаясь увидеть свою мучительницу. Шерон прижалась лицом к тонким железным прутьям и улыбнулась.
– Здесь только мы – девочки, принцесса. Никаких мужиков, за которых нам приходится бороться. – Большие пальцы Шерон обхватили горло Саманты и сдавили его, после чего раздался довольный смешок, и руки Шерон скользнули к груди Саманты. – Только мы – девочки, – пробормотала она.
Шерон медленно поднялась и обошла кровать. Одета она была в плотно облегающий высокую фигуру черный комбинезон и темно-коричневую охотничью куртку. Волосы были туго стянуты назад, тонкие губы широкого рта накрашены яркой, кроваво-красной помадой. Шерон извлекла из глубокого кармана куртки тонкий, страшного вида нож. Лезвие его зловеще поблескивало.
Глаза Саманты расширились от ужаса, а все тело покрыла липкая испарина.
Шерон радостно улыбнулась:
– О да, маленькая принцесса, это для тебя! – Она присела на край кровати и принялась покручивать рукоять ножа между ладонями. – Я не могу позволить тебе увлечь Брайса. Я соглашалась делить его с тобой, но увести от меня не дам. Так же, как не дала сделать это Люси. Ты его не получишь. Он всегда принадлежал мне. И я не допущу, чтобы его одержимость изменила такое положение дел.
Стремительным движением Шерон сгребла подол футболки Саманты, поднесла к ней нож и рассмеялась, увидев реакцию своей жертвы, вытянувшейся всем телом и пытавшейся кричать забитым кляпом ртом.
– Еще не время. – Проткнув ножом ткань футболки, Шерон разрезала ее от горловины до основания. Взгляд ее, холодный, гипнотизирующий, немигающий, как у змеи, застыл на теле Саманты. – Я еще не позабавилась, – прошептала Шерон, обнажая груди девушки. Они были небольшими и красивыми. Шерон подумала, не срезать ли эту грудь. – Я хотела разделить тебя с Брайсом, но он не пожелал. Считает, что ты слишком для этого чиста. «Нетронутая»! – Шерон презрительно фыркнула, и рот ее злобно перекосился. – Его маленькая девственница. Ты уже не будешь, «нетронутой», когда я кончу с тобой. Ты не умрешь «нетронутой».
Отложив нож в сторону, Шерон встала и разделась. Слезы текли по щекам Саманты, пока ею наслаждалась кузина Брайса. Саманта старалась не рыдать, потому что кляп душил ее и потому что голова от рыданий еще больше гудела, но она не могла удержаться от слез. В этот кошмар Саманта угодила по собственной вине. Если бы только она не связывалась с компанией Брайса… если бы знала свое место…
…Саманта, подумай, что ты делаешь! Ты – не из их числа…
Ей казалось, что она может на время приобщиться к шикарной жизни, пожить так, будто представляет собой нечто особенное. Но Саманта не была Золушкой, а жизнь – не волшебная сказка. Да ей никогда и не нужна была сказка. При этой мысли у Саманты защемило сердце. Все, что ей было нужно, – это Уилл, семья и дом. Саманта плакала над своей маленькой, разбившейся мечтой и над падением, которое заставляла ее совершать своими действиями Шерон Рассел.
– Теперь ты испорчена, маленькая девственница, – сказала Шерон, поглаживая бедра Саманты. Плечи у Шерон были широкими и угловатыми, как у мужчины. Под кожей не было ни грамма лишнего жира – только мускулы и сухожилия. Шерон взяла нож с прикроватного столика. – Испорчена, а еще станешь уродиной.
Шерон приставила острие ножа к щеке под правым глазом Саманты и принялась медленно давить. Впившись зубами в кляп, Саманта изо всех сил старалась унять сотрясавшую тело дрожь. Она видела лишь игравшее перед глазами лезвие. Острие слегка вошло в нежную плоть, и Саманта всем телом вжалась в матрац. Ее обуял животный страх. Пот градом катился по лицу. Она ощущала этот запах собственного страха гораздо сильнее, чем резкий запах мочи и исходивший от Шерон приторно-сладкий аромат духов.
Истязательница громко расхохоталась:
– Ты ведь станешь уродиной, если я выколю тебе глаз? Тогда Брайс тебя не захочет. Он любит только красивые вещи. Прекрасные, как ты со своими длинными черными шелковистыми волосами.
Лицо Шерон исказила жуткая гримаса бешенства. Она резко ухватила прядь волос Саманты и, дернув на себя, намотала ее на запястье. Саманта зажмурила глаза, в которых свет потемнел от боли. Казалось, Шерон выдернет волосы из головы вместе со скальпом, но мучительница лишь срезала их у основания резким взмахом острого как бритва ножа.
Саманта испытала облегчение, когда была срезана последняя прядь волос и Шерон прекратила дергать ее голову. Она старалась не думать о том, что волосы были для нее одним из немногочисленных предметов гордости, не вспоминать о том, как любил Уилл играть ими в постели. Она старалась вообще не думать об Уилле. Ни о чем не думать. Может быть, если она перестанет думать, то перестанет существовать? Станет невидимой, и кузина Брайса с сумасшедшим, кровожадным блеском в глазах потеряет к Саманте интерес и уйдет?
Саманта отчаянно молилась, чтобы это произошло. Она молилась о том, чтобы вырваться из этого кошмара. Молила о чуде.
Ответа не было.
Склонившись над Самантой, Шерон прошептала ей в ухо:
– Нет больше прекрасных волос, маленькая принцесса. Нет больше красивого лица… – С этими словами она полоснула ножом по правой щеке Саманты.
Почти во всем, что случалось в его жизни неприятного, Орвис обвинял кого угодно, но только не себя. И в том, что Орвис угодил за решетку, он тоже не был виноват. В этом были виновны: напарник, полицейский, истец, общественный обвинитель, судья – все, кто не уважал Орвиса только за то, что он – Слокам, в чем Орвис также не был повинен.
Он сожалел о многих вещах (не в последнюю очередь об участи быть рожденным Слокамом), но если говорить о сожалении по поводу потерянных работ, то тут Орвис более всего печалился о потере места на ранчо «Старз-энд-Барз». Рафферти были хорошими людьми. Уилл знал толк в том, как можно весело провести время, и всегда был дружелюбен: он никогда не присматривал за Орвисом только потому, что тот – Слокам. Джей Ди был грубой скотиной, но всегда справедлив и относился к тому типу мужиков, которыми другие мужики могут только восхищаться. В школе Джей Ди учился тремя классами старше Орвиса, и Слокам смотрел на Рафферти чуть ли не с благоговением. Вокруг Джея Ди постоянно существовала аура, он всегда был сильнее и умнее всех своих сверстников. Рафферти, казалось, никогда не сомневался в собственной правоте, что для Орвиса, постоянно поступавшего не так, как надо, являлось настоящей мистической загадкой. Да, Орвис искренне сожалел о том, что Джей Ди, на которого он работал не покладая рук, выставил его за то, что он вовремя не перекрыл ирригационную систему (в чем, естественно, опять же его вины не было). Однако сожаления Слокама несколько поутихли после того, как его сразу же после выхода из тюрьмы принял на работу мистер Брайс. Он действительно хорошо платил, и на его ранчо не было тяжелой, изнурительной работы. В то время Орвис считал себя очень сообразительным. Еще бы: только вырваться из тюряги и тут же отхватить работенку у самого большого богача в округе и при этом получать как минимум вдвое больше, чем на любом другом ранчо. Ну, разве он не смышленый молодец?
Однако очень скоро все обернулось для Орвиса самым печальным образом. Люди Брайса относились к нему как к последнему паршивому псу. Все фермеры и рабочие с ранчо в окрестностях Нового Эдема ненавидели мистера Брайса, и ненависть их распространялась на работников приезжего толстосума. Кроме того, Орвису приходилось исполнять обязанности, которые были ему очень не по душе.
В круг обязанностей Слокама входил уход за охотничьими собаками: кормежка, поддержание хорошей формы, присмотр за псами во время охоты. Казалось бы, достаточно просто, но очень скоро Орвис выяснил, что Брайс и его приятели-снобы не были спортсменами, а животные, на которых они охотились, никогда не водились в Монтане. Львы, леопарды и весь набор экзотической живности, которую Орвис видел лишь на страницах журнала «Дикая природа».
Брайс покупал животных у какого-то темного типа, как «излишки животных для зоопарков». Зверей привозили в имение глубокой ночью, в закрытых фургонах по объездным дорогам и временами держали по нескольку дней в клетках, немногим превышавших своими габаритами размеры животного. Во время охоты у зверей никогда не оставалось шансов выжить. Чаще всего на едва успевшего выскочить из клетки зверя тут же набрасывалась свора собак или кто-нибудь из гостей Брайса сразу пристреливал животное, чтобы иметь возможность тут же содрать с него шкуру и повесить в своем кабинете, а потом хвастаться в компании собственными охотничьими трофеями и рассказами о полном опасностей сафари, о смертельной схватке с тигром или пантерой.
Орвис пытался убедить себя, что эти животные ничем не отличаются от простого скота, и люди имеют право поступать с ними соответственно. Но все чаще и чаще самому Орвису эти доводы казались малоубедительными, когда он видел, как люди, только что убившие несчастное, беззащитное животное, смеются и шутят или заставляют его тут же освежевать тушу.
Все чаще Орвис ловил себя на том, что задумывается над словами, сказанными ему Джеем Ди в тот день на ранчо «Старз-энд-Барз»:
В жизни, Орвис, есть вещи поважнее денег. Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис, Это воспоминание навевало на Слокама грусть. Ему не нравилась компания Брайса. Особенно Орвис не любил кузину мистера Брайса, этого мужика в женском обличье. Потому что как-то раз Орвис подсмотрел в окно, чем она занимается в своей спальне, и его чуть не стошнило. Секс с другими женщинами. Секс с двумя или тремя мужчинами одновременно. Неестественные вещи. Орвису было просто стыдно на них смотреть.
К тому же у мисс Рассел были какие-то делишки с Кендалом Мортоном. Орвис знал об этом из рассказов самого Мортона, сопровождавшего свои откровения гнусным похихикиванием. Орвис не мог себе представить ни одной женщины рядом с Мортоном. Одна исходящая от него вонь могла свалить человека с ног. Но Орвис не сомневался, что рассказы Мортона были сущей правдой. Мисс Рассел собиралась попросить выполнить эту работу Мортона, но тот еще вчера вечером уехал в город, поразвлечься в «Проклятых и забытых», и до сих пор не вернулся. Тогда мисс Рассел попросила Орвиса привести собак в лесную сторожку к северо-западу от ручья Пять Миль и оставить их там и выдала Орвису сто долларов наличными, чтобы он держал рот на замке. Ему было приказано обернуться с этим заданием за утро и никому о нем не рассказывать. Особенно мистеру Брайсу. Мисс Рассел объяснила, что решила устроить себе приватную охоту и не хотела бы, чтобы кто-то ей мешал.
Орвис исполнил приказание. Какое ему дело до того, что Шерон Рассел решила поохотиться в одиночестве? Если всем им повезет, то ее сожрет какой-нибудь залетный гризли. Но Орвис чувствовал, что мисс Рассел была не одна. Только для того чтобы напомнить себе, за что он не любит кузину мистера Брайса, Орвис оставил машину в неприметном месте на глухой лесной дороге и, прячась за деревьями, вернулся к сторожке и заглянул в окошко.
Обе собаки, увидев Слокама, радостно залаяли, но были привязаны к дереву, а потому не могли выдать Орвиса, бросившись к нему. Заглянув в окно, Орвис понял, что не ошибся в своих предположениях.
Естественно, мисс Рассел была в сторожке с женщиной. Из-за острого угла Орвису плохо была видна кровать, к тому же стекло было настолько грязным, что смотреть сквозь него – все равно, что смотреть сквозь стакан молока, но о некоторых деталях Спокам мог сказать совершенно уверенно: обе женщины были абсолютно голыми, и партнерша Шерон была привязана к кровати. Проклятые извращении! Орвис посчитал увиденное совершенной гадостью, хотя сам при этом почувствовал возбуждение. Он видел лишь черные волосы и темную кожу женщины, с которой мисс Рассел выделывала свои фортели. Орвис не видел лица второй женщины, но в компании Брайса только одна особа могла соответствовать увиденным им приметам – Саманта Рафферти. Жена Уилла.
Теперь Орвис сидел в своем пикапе и не знал, что делать. Он был уверен, что Уилл и не подозревает о том, что его жена склонна к лесбийской любви. Но и у самого Орвиса подобное обстоятельство никак не укладывалось в голове. Саманта была прекрасной девушкой. Орвис никак не мог взять в толк, зачем она связалась с компанией Брайса. И уж конечно, не мог представить себе ее в близких отношениях с «леди-драконом».
Его смущали веревки, которыми была привязана Саманта, но Орвису приходилось слышать, что люди занимаются подобными вещами. Орвис задумчиво потер подбородок и прищелкнул языком; лицо его выражало полную сосредоточенность. Ему очень не хотелось ехать к Уиллу Рафферти, сообщать о том, что его жена в голом виде занимается непотребными делами с другой женщиной, и схлопотать ни за что ни про что по морде. С другой стороны, если тут замешаны какие-то темные дела… Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис…
Последовавший за лаем истошный вой окончательно разбудил Саманту, и она открыла глаза. Она все еще находилась в той же хижине и все еще была привязана к кровати. На дворе все еще был день… или опять день. Саманта не знала, как долго она пробыла в забытьи. Тело мучили все те же боли. Привязанные к спинке кровати руки распухли. Запах аммиака и мокрая простыня говорили о том, что, пока Саманта находилась в бессознательном состоянии, ее мочевой пузырь не выдержал.
На дворе послышались неясные голоса, и Саманта попыталась закричать, но кляп плотной пробкой торчал во рту, и невозможно было его вытолкнуть. В душе Саманты всплеснулась надежда. Возможно, голоса принадлежат каким-нибудь бродягам, и они зайдут и спасут ее. Или, быть может, это охотники с собаками? Но охотничий сезон еще не начинался.
Надежда угасла вместе с мыслью о том, что голос мог принадлежать похитителю.
Где-то за изголовьем кровати открылась дверь. Саманта не имела возможности повернуть голову настолько, чтобы увидеть вошедшего. В комнате воцарилась тишина. Мучительно долго тянувшиеся минуты растягивали нервы Саманты в тончайшие ниточки. Голову наполнял гул. Саманта вяло подумала, не послышался ли ей звук открываемой двери и стук ботинок о деревянный пол. Разве можно вообще что-либо расслышать за этим звоном в ушах? И может ли все происходящее быть реальностью? Кому понадобилось похищать Саманту? Она ничего не стоит.
Но стук каблуков по полу возобновился. Ближе. Ближе. Теперь уже прямо за головой. Она попыталась повернуть голову, но так и не смогла увидеть обладателя ботинок, а движение причинило нестерпимую боль.
Потом Саманта почувствовала чье-то дыхание у себя на макушке, и две руки в перчатках, проскользнув между прутьями спинки кровати, обхватили с двух сторон ее лицо; она помертвела от страха. Руки гладили лицо Саманты, большие пальцы ласкали ее щеки и уголки рта, потом скользнули по скулам к горлу. Черная кожа перчаток была холодной и приятной, прикосновение было удивительно чувственным.
– Как тут моя маленькая индейская принцесса? – Низкий голос был почти мужской, исполненный сарказма и скрытого наслаждения.
Шерон!
Саманта содрогнулась. Страх, которому не было названия, сковал ее. Она не знала, на что способна эта женщина. С первой встречи, несмотря на всю свою наивность, Саманта поняла, что Шерон знает вещи, которые Саманта и представить себе не могла, и что она очень опытна в этих вещах. Преодолевая боль, Саманта изогнула шею, пытаясь увидеть свою мучительницу. Шерон прижалась лицом к тонким железным прутьям и улыбнулась.
– Здесь только мы – девочки, принцесса. Никаких мужиков, за которых нам приходится бороться. – Большие пальцы Шерон обхватили горло Саманты и сдавили его, после чего раздался довольный смешок, и руки Шерон скользнули к груди Саманты. – Только мы – девочки, – пробормотала она.
Шерон медленно поднялась и обошла кровать. Одета она была в плотно облегающий высокую фигуру черный комбинезон и темно-коричневую охотничью куртку. Волосы были туго стянуты назад, тонкие губы широкого рта накрашены яркой, кроваво-красной помадой. Шерон извлекла из глубокого кармана куртки тонкий, страшного вида нож. Лезвие его зловеще поблескивало.
Глаза Саманты расширились от ужаса, а все тело покрыла липкая испарина.
Шерон радостно улыбнулась:
– О да, маленькая принцесса, это для тебя! – Она присела на край кровати и принялась покручивать рукоять ножа между ладонями. – Я не могу позволить тебе увлечь Брайса. Я соглашалась делить его с тобой, но увести от меня не дам. Так же, как не дала сделать это Люси. Ты его не получишь. Он всегда принадлежал мне. И я не допущу, чтобы его одержимость изменила такое положение дел.
Стремительным движением Шерон сгребла подол футболки Саманты, поднесла к ней нож и рассмеялась, увидев реакцию своей жертвы, вытянувшейся всем телом и пытавшейся кричать забитым кляпом ртом.
– Еще не время. – Проткнув ножом ткань футболки, Шерон разрезала ее от горловины до основания. Взгляд ее, холодный, гипнотизирующий, немигающий, как у змеи, застыл на теле Саманты. – Я еще не позабавилась, – прошептала Шерон, обнажая груди девушки. Они были небольшими и красивыми. Шерон подумала, не срезать ли эту грудь. – Я хотела разделить тебя с Брайсом, но он не пожелал. Считает, что ты слишком для этого чиста. «Нетронутая»! – Шерон презрительно фыркнула, и рот ее злобно перекосился. – Его маленькая девственница. Ты уже не будешь, «нетронутой», когда я кончу с тобой. Ты не умрешь «нетронутой».
Отложив нож в сторону, Шерон встала и разделась. Слезы текли по щекам Саманты, пока ею наслаждалась кузина Брайса. Саманта старалась не рыдать, потому что кляп душил ее и потому что голова от рыданий еще больше гудела, но она не могла удержаться от слез. В этот кошмар Саманта угодила по собственной вине. Если бы только она не связывалась с компанией Брайса… если бы знала свое место…
…Саманта, подумай, что ты делаешь! Ты – не из их числа…
Ей казалось, что она может на время приобщиться к шикарной жизни, пожить так, будто представляет собой нечто особенное. Но Саманта не была Золушкой, а жизнь – не волшебная сказка. Да ей никогда и не нужна была сказка. При этой мысли у Саманты защемило сердце. Все, что ей было нужно, – это Уилл, семья и дом. Саманта плакала над своей маленькой, разбившейся мечтой и над падением, которое заставляла ее совершать своими действиями Шерон Рассел.
– Теперь ты испорчена, маленькая девственница, – сказала Шерон, поглаживая бедра Саманты. Плечи у Шерон были широкими и угловатыми, как у мужчины. Под кожей не было ни грамма лишнего жира – только мускулы и сухожилия. Шерон взяла нож с прикроватного столика. – Испорчена, а еще станешь уродиной.
Шерон приставила острие ножа к щеке под правым глазом Саманты и принялась медленно давить. Впившись зубами в кляп, Саманта изо всех сил старалась унять сотрясавшую тело дрожь. Она видела лишь игравшее перед глазами лезвие. Острие слегка вошло в нежную плоть, и Саманта всем телом вжалась в матрац. Ее обуял животный страх. Пот градом катился по лицу. Она ощущала этот запах собственного страха гораздо сильнее, чем резкий запах мочи и исходивший от Шерон приторно-сладкий аромат духов.
Истязательница громко расхохоталась:
– Ты ведь станешь уродиной, если я выколю тебе глаз? Тогда Брайс тебя не захочет. Он любит только красивые вещи. Прекрасные, как ты со своими длинными черными шелковистыми волосами.
Лицо Шерон исказила жуткая гримаса бешенства. Она резко ухватила прядь волос Саманты и, дернув на себя, намотала ее на запястье. Саманта зажмурила глаза, в которых свет потемнел от боли. Казалось, Шерон выдернет волосы из головы вместе со скальпом, но мучительница лишь срезала их у основания резким взмахом острого как бритва ножа.
Саманта испытала облегчение, когда была срезана последняя прядь волос и Шерон прекратила дергать ее голову. Она старалась не думать о том, что волосы были для нее одним из немногочисленных предметов гордости, не вспоминать о том, как любил Уилл играть ими в постели. Она старалась вообще не думать об Уилле. Ни о чем не думать. Может быть, если она перестанет думать, то перестанет существовать? Станет невидимой, и кузина Брайса с сумасшедшим, кровожадным блеском в глазах потеряет к Саманте интерес и уйдет?
Саманта отчаянно молилась, чтобы это произошло. Она молилась о том, чтобы вырваться из этого кошмара. Молила о чуде.
Ответа не было.
Склонившись над Самантой, Шерон прошептала ей в ухо:
– Нет больше прекрасных волос, маленькая принцесса. Нет больше красивого лица… – С этими словами она полоснула ножом по правой щеке Саманты.
* * *
Сидя в кабине своего джипа выпуска 1979 года, Орвис Слокам мучился тем, что было для него редкостью, – угрызениями совести.Почти во всем, что случалось в его жизни неприятного, Орвис обвинял кого угодно, но только не себя. И в том, что Орвис угодил за решетку, он тоже не был виноват. В этом были виновны: напарник, полицейский, истец, общественный обвинитель, судья – все, кто не уважал Орвиса только за то, что он – Слокам, в чем Орвис также не был повинен.
Он сожалел о многих вещах (не в последнюю очередь об участи быть рожденным Слокамом), но если говорить о сожалении по поводу потерянных работ, то тут Орвис более всего печалился о потере места на ранчо «Старз-энд-Барз». Рафферти были хорошими людьми. Уилл знал толк в том, как можно весело провести время, и всегда был дружелюбен: он никогда не присматривал за Орвисом только потому, что тот – Слокам. Джей Ди был грубой скотиной, но всегда справедлив и относился к тому типу мужиков, которыми другие мужики могут только восхищаться. В школе Джей Ди учился тремя классами старше Орвиса, и Слокам смотрел на Рафферти чуть ли не с благоговением. Вокруг Джея Ди постоянно существовала аура, он всегда был сильнее и умнее всех своих сверстников. Рафферти, казалось, никогда не сомневался в собственной правоте, что для Орвиса, постоянно поступавшего не так, как надо, являлось настоящей мистической загадкой. Да, Орвис искренне сожалел о том, что Джей Ди, на которого он работал не покладая рук, выставил его за то, что он вовремя не перекрыл ирригационную систему (в чем, естественно, опять же его вины не было). Однако сожаления Слокама несколько поутихли после того, как его сразу же после выхода из тюрьмы принял на работу мистер Брайс. Он действительно хорошо платил, и на его ранчо не было тяжелой, изнурительной работы. В то время Орвис считал себя очень сообразительным. Еще бы: только вырваться из тюряги и тут же отхватить работенку у самого большого богача в округе и при этом получать как минимум вдвое больше, чем на любом другом ранчо. Ну, разве он не смышленый молодец?
Однако очень скоро все обернулось для Орвиса самым печальным образом. Люди Брайса относились к нему как к последнему паршивому псу. Все фермеры и рабочие с ранчо в окрестностях Нового Эдема ненавидели мистера Брайса, и ненависть их распространялась на работников приезжего толстосума. Кроме того, Орвису приходилось исполнять обязанности, которые были ему очень не по душе.
В круг обязанностей Слокама входил уход за охотничьими собаками: кормежка, поддержание хорошей формы, присмотр за псами во время охоты. Казалось бы, достаточно просто, но очень скоро Орвис выяснил, что Брайс и его приятели-снобы не были спортсменами, а животные, на которых они охотились, никогда не водились в Монтане. Львы, леопарды и весь набор экзотической живности, которую Орвис видел лишь на страницах журнала «Дикая природа».
Брайс покупал животных у какого-то темного типа, как «излишки животных для зоопарков». Зверей привозили в имение глубокой ночью, в закрытых фургонах по объездным дорогам и временами держали по нескольку дней в клетках, немногим превышавших своими габаритами размеры животного. Во время охоты у зверей никогда не оставалось шансов выжить. Чаще всего на едва успевшего выскочить из клетки зверя тут же набрасывалась свора собак или кто-нибудь из гостей Брайса сразу пристреливал животное, чтобы иметь возможность тут же содрать с него шкуру и повесить в своем кабинете, а потом хвастаться в компании собственными охотничьими трофеями и рассказами о полном опасностей сафари, о смертельной схватке с тигром или пантерой.
Орвис пытался убедить себя, что эти животные ничем не отличаются от простого скота, и люди имеют право поступать с ними соответственно. Но все чаще и чаще самому Орвису эти доводы казались малоубедительными, когда он видел, как люди, только что убившие несчастное, беззащитное животное, смеются и шутят или заставляют его тут же освежевать тушу.
Все чаще Орвис ловил себя на том, что задумывается над словами, сказанными ему Джеем Ди в тот день на ранчо «Старз-энд-Барз»:
В жизни, Орвис, есть вещи поважнее денег. Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис, Это воспоминание навевало на Слокама грусть. Ему не нравилась компания Брайса. Особенно Орвис не любил кузину мистера Брайса, этого мужика в женском обличье. Потому что как-то раз Орвис подсмотрел в окно, чем она занимается в своей спальне, и его чуть не стошнило. Секс с другими женщинами. Секс с двумя или тремя мужчинами одновременно. Неестественные вещи. Орвису было просто стыдно на них смотреть.
К тому же у мисс Рассел были какие-то делишки с Кендалом Мортоном. Орвис знал об этом из рассказов самого Мортона, сопровождавшего свои откровения гнусным похихикиванием. Орвис не мог себе представить ни одной женщины рядом с Мортоном. Одна исходящая от него вонь могла свалить человека с ног. Но Орвис не сомневался, что рассказы Мортона были сущей правдой. Мисс Рассел собиралась попросить выполнить эту работу Мортона, но тот еще вчера вечером уехал в город, поразвлечься в «Проклятых и забытых», и до сих пор не вернулся. Тогда мисс Рассел попросила Орвиса привести собак в лесную сторожку к северо-западу от ручья Пять Миль и оставить их там и выдала Орвису сто долларов наличными, чтобы он держал рот на замке. Ему было приказано обернуться с этим заданием за утро и никому о нем не рассказывать. Особенно мистеру Брайсу. Мисс Рассел объяснила, что решила устроить себе приватную охоту и не хотела бы, чтобы кто-то ей мешал.
Орвис исполнил приказание. Какое ему дело до того, что Шерон Рассел решила поохотиться в одиночестве? Если всем им повезет, то ее сожрет какой-нибудь залетный гризли. Но Орвис чувствовал, что мисс Рассел была не одна. Только для того чтобы напомнить себе, за что он не любит кузину мистера Брайса, Орвис оставил машину в неприметном месте на глухой лесной дороге и, прячась за деревьями, вернулся к сторожке и заглянул в окошко.
Обе собаки, увидев Слокама, радостно залаяли, но были привязаны к дереву, а потому не могли выдать Орвиса, бросившись к нему. Заглянув в окно, Орвис понял, что не ошибся в своих предположениях.
Естественно, мисс Рассел была в сторожке с женщиной. Из-за острого угла Орвису плохо была видна кровать, к тому же стекло было настолько грязным, что смотреть сквозь него – все равно, что смотреть сквозь стакан молока, но о некоторых деталях Спокам мог сказать совершенно уверенно: обе женщины были абсолютно голыми, и партнерша Шерон была привязана к кровати. Проклятые извращении! Орвис посчитал увиденное совершенной гадостью, хотя сам при этом почувствовал возбуждение. Он видел лишь черные волосы и темную кожу женщины, с которой мисс Рассел выделывала свои фортели. Орвис не видел лица второй женщины, но в компании Брайса только одна особа могла соответствовать увиденным им приметам – Саманта Рафферти. Жена Уилла.
Теперь Орвис сидел в своем пикапе и не знал, что делать. Он был уверен, что Уилл и не подозревает о том, что его жена склонна к лесбийской любви. Но и у самого Орвиса подобное обстоятельство никак не укладывалось в голове. Саманта была прекрасной девушкой. Орвис никак не мог взять в толк, зачем она связалась с компанией Брайса. И уж конечно, не мог представить себе ее в близких отношениях с «леди-драконом».
Его смущали веревки, которыми была привязана Саманта, но Орвису приходилось слышать, что люди занимаются подобными вещами. Орвис задумчиво потер подбородок и прищелкнул языком; лицо его выражало полную сосредоточенность. Ему очень не хотелось ехать к Уиллу Рафферти, сообщать о том, что его жена в голом виде занимается непотребными делами с другой женщиной, и схлопотать ни за что ни про что по морде. С другой стороны, если тут замешаны какие-то темные дела… Печально смотреть, до чего ты докатился, Орвис…