Линда Ховард
Если повезет
Глава 1
Париж
Метрдотель ресторана с безмолвной почтительностью усадил Лили за лучший столик, и она, склонив набок голову, улыбнулась своему спутнику, Сальваторе Нерви. Ее улыбка по крайней мере была неподдельной. Что до всего остального, то арктический холод синих глаз смягчили цветные контактные линзы, сделав глаза карими, а белокурые локоны краска превратила в темно-каштановые с верхними прядями на тон светлее. Каждые несколько дней Лили их тщательно подкрашивала, чтобы показавшиеся у корней светлые волосы, не дай Бог, не выдали в ней блондинку. Сальваторе Нерви знал ее как Дениз Морель. Морель — весьма распространенная во Франции фамилия, но одного этого было недостаточно, чтобы засевший в подсознании Лили страх полностью исчез. Сальваторе Нерви по своей натуре очень подозрителен, и это так часто спасало ему жизнь, что он, верно, уже потерял счет всем случаям своего счастливого избавления от смерти. Однако если сегодня дело выгорит, он все-таки угодит в ловушку, причем, как бы помягче выразиться, из-за своего собственного члена. Какая ирония!
Легенда Лили была состряпана довольно грубо: времени на то, чтобы проработать ее как следует, не имелось. Лили пошла на риск, сделав ставку на то, что Нерви не заставит своих людей копать слишком глубоко и что он, потеряв терпение, решится на сближение с ней, не дождавшись от них необходимой информации. Раньше легенды для Лили составляли в Лэнгли[1], но на сей раз она действовала самостоятельно, без посторонней помощи и за отпущенное время сделала максимум возможного. Не исключено, что Родриго, старший сын Сальваторе и второй человек в организации Нерви, все еще копает, а потому времени в обрез и нужно успеть все провернуть до того, как выяснится, что Дениз Морель появилась всего несколько месяцев назад — из ниоткуда.
— Ох! — блаженно вздохнул Сальваторе, откидываясь на стуле и посылая Лили ответную улыбку. Это был импозантный мужчина лет пятидесяти с небольшим, типичный итальянец с глянцевыми черными волосами, черными ясными глазами и чувственным ртом. Держать себя в форме он считал обязательным, а его волосы либо еще не тронула седина, либо он не хуже Лили умел скрывать подобные мелочи. — Сегодня вы особенно красивы, я уже говорил вам об этом?
Сальваторе обладал чисто итальянским шармом. Жаль, что он хладнокровный убийца. Что ж, но ведь и она тоже. Они одного поля ягоды, хотя Лили надеялась, что это не совсем так, что она пусть немного, но все же лучше, чем он.
— Говорили, — кивнула Лили, тепло взглянув на него. У нее был парижский выговор — результат длительных и упорных тренировок. — Еще раз благодарю.
Хозяин ресторана, месье Дюран, приблизившись к их столику, застыл в почтительном поклоне.
— Какое счастье снова видеть вас, месье! У меня для вас приятная новость: мы раздобыли бутылку «Шато Максимильен» восемьдесят второго года. Она получена лишь вчера, и я, как только увидел в списке ваше имя, тотчас решил оставить ее для вас.
— Превосходно! — воскликнул Сальваторе, просияв.
Бордо восемьдесят второго года — вино исключительное. Такого осталось всего ничего. За эти бутылки можно выручить хорошие деньги. Сальваторе, тонкий ценитель вин, за редкий экземпляр был готов выложить любую сумму. Более того — он любил вино и не просто коллекционировал бутылки, а употреблял их содержимое, смакуя и наслаждаясь букетом и ароматом напитка; в этом он был истинным поэтом. Не переставая улыбаться, Сальваторе посмотрел на Лили:
— Это вино — напиток богов, вот увидите.
— Вряд ли, — равнодушно проговорила Л или. — Я никогда не любила вино. — Так было задумано: она особенная, не похожая на других, странная француженка, которая ничего не смыслит в винах. И вообще у нее безнадежно плебейские вкусы. В действительности Лили не имела ничего против бокала бордо, но ведь с Сальваторе она не Лили, а Дениз Морель, которая пьет исключительно кофе и минеральную воду.
— Посмотрим, посмотрим, — посмеиваясь сказал Сальваторе, однако кофе для нее заказал.
Это было их третье свидание. Лили с самого начала вела себя с Сальваторе сдержаннее, чем тому хотелось бы, а от первых двух приглашений и вовсе отказалась. Это был рассчитанный риск, призванный притупить его бдительность. Сальваторе знал, что люди ищут его внимания, добиваются его расположения. Он не привык к отказам, и явное равнодушие со стороны Лили задело его самолюбие, пробудив интерес к ней. Могущественные люди всегда ждут от окружающих внимания к собственной персоне. А Лили еще и не желала подстраиваться под его вкусы — как, например, с вином. Во время двух предыдущих свиданий Сальваторе пытался уговорить ее хотя бы попробовать вино, но Лили осталась непреклонной. Никогда раньше Сальваторе не сталкивался с женщиной, которая не стремилась угодить ему, и индифферентность Лили его заинтриговала.
Лили было противно сидеть рядом с этим человеком, улыбаться ему и непринужденно о чем-то щебетать. Даже его легкое прикосновение вызывало у нее омерзение. На какое-то время ей удавалось забыть о своем горе и заставить себя думать только о деле, но порой гнев и боль душили ее так, что она едва удерживалась, чтобы не наброситься и не растерзать этого человека на месте.
Она с превеликим удовольствием пристрелила бы Сальваторе, но его охрана была организована безупречно. Прежде чем подпустить к нему, Лили каждый раз в обязательном порядке обыскивали. Даже на светских раутах, где произошли две их первые встречи, всех гостей предварительно обыскали. Сальваторе никогда не садился в машину на открытых пространствах. Его водитель всегда останавливал автомобиль под портиком; там же, где пришлось бы выходить из машины без прикрытия, Сальваторе просто не появлялся. В таких случаях он отказывался от поездки вообще. Лили предполагала, что его парижский дом оснащен надежным потайным ходом, которым Сальваторе может пользоваться незаметно для других, но существовал ли такой ход на самом деле, пока не установила.
Этот ресторан Сальваторе предпочитал другим, потому что здесь имелся отдельный, закрытый вход, которым пользовалась большая часть постоянной клиентуры. Список желающих попасть в число привилегированных посетителей этого заведения был длинным и чаще всего игнорировался. За то, чтобы посидеть в знакомом, надежном месте, посетители щедро платили, а хозяин, со своей стороны, делал все необходимое, чтобы обеспечить клиентам требуемую безопасность. Так, перед фасадными окнами не было столов, вместо них стояли цветы, а благодаря кирпичным колоннам, разбивавшим пространство зала на отдельные зоны, помещение не могло полностью просматриваться снаружи. Результат — уютная обстановка и высокие цены. Армия официантов, облаченных в черные костюмы, бесшумно двигалась между столиками, подливая вино в бокалы, опорожняя пепельницы, сметая крошки и предупреждая любые желания клиентов еще до того, каких произносили вслух. Перед рестораном вдоль улицы тянулся ряд машин с укрепленными стальными дверцами, пуленепробиваемыми стеклами и бронированными днищами. В автомобилях восседали вооруженные телохранители, неусыпно следившие за улицей и окнами соседних домов, готовые в любой момент отразить любую угрозу — реальную или мнимую.
Самый простой способ уничтожить этот ресторан с его пресловутыми завсегдатаями — это взорвать с помощью управляемой ракеты. Остальное зависит от везения и в лучшем случае непредсказуемо. Управляемой ракеты в своем распоряжении Лили, к сожалению, не имела.
Яд, подмешанный в бордо, которое ожидалось с минуты на минуту, был сильнодействующим, даже половина бокала — доза смертельная. Хозяин расстарался, чтобы достать это вино для Сальваторе, но Лили оказалась проворнее, и вино, прежде чем попасть на глаза месье Дюрану, попало в руки к ней; узнав же, что они с Сальваторе будут ужинать в этом заведении, Лили устроила так, чтобы бутылка была доставлена по назначению.
Сальваторе, конечно же, попытается уговорить ее выпить вина, хотя вряд ли надеется, что это ему удастся.
Вот на что он надеется, так это на то, что сегодня затащит Лили к себе в постель. Однако и тут его, увы, ждет разочарование. Лили истово ненавидела Сальваторе и лишь скрепя сердце позволяла целовать себя, при каждом его прикосновении прилагая нечеловеческие усилия, чтобы случайно не выдать своего отвращения. Однако на большее пусть не рассчитывает. К тому же ей вовсе не хотелось наблюдать за тем, как яд начнет действовать, — а это должно произойти через четыре — восемь часов после приема его внутрь, если, конечно, доктор Спир не ошибся в расчетах. За это время Лили постарается убраться из страны.
Когда Сальваторе почует неладное, будет уже поздно. Яд сделает свое дело — выведет из строя почки и печень, поразит сердце. У Сальваторе наступит тяжелейшее общее состояние. Возможно, он протянет еще несколько часов, может, даже целый день, но в итоге все жизненно важные органы перестанут функционировать. Родриго в поисках Дениз Морель землю носом будет рыть, поднимет на ноги всю Францию, но она бесследно исчезнет, по крайней мере на время. Исчезать навсегда в ее планы не входило.
С ядами Лили, как правило, не работала. Лишь одержимость, с какой Сальваторе заботился о собственной безопасности, вынудила ее прибегнуть к этому средству. Она предпочитала пистолет, и применила бы его, даже зная, что сама после этого будет расстреляна на месте, однако придумать способ пронести с собой на встречу с Сальваторе оружие ей не удалось. Вот если бы у нее был напарник, тогда, может… а может, и нет. На Сальваторе покушались однажды, и каждый раз после этого он делал соответствующие выводы. Даже выстрелу снайпера его недостать. Сальваторе Нерви можно только отравить или использовать против него оружие массового поражения, которое уничтожит заодно и всех, кто находится поблизости. Лили была бы не прочь прикончить Родриго или еще кого-то из окружения Сальваторе, но он был умен и заботился о том, чтобы его всегда окружали люди. Допустить гибель невинных Лили не могла, в этом заключалось ее главное отличие от Сальваторе. Возможно, это была единственная разница между ними, но Лили для собственного успокоения во что бы то ни стало хотелось ее сохранить.
Ей тридцать семь. А занималась она этим с восемнадцати, то есть больше половины своей жизни оставалась киллером и справлялась со своей работой чертовски хорошо. В этом и крылась причина ее профессионального долголетия. Поначалу ее преимуществом была молодость: Лили была так свежа и юна, что никому и в голову не пришло бы опасаться ее. Теперь она лишилась этого ценного качества, но приобрела опыт, который давал ей иные преимущества. И этот же самый опыт высасывал из нее жизненные силы, так что порой она ощущала себя хрупкой, словно яичная скорлупа. Казалось, еще один тяжелый удар — и она не выдержит, разобьется вдребезги.
А может, она уже давно разбилась, просто еще этого не осознала. Ничего другого у нее не осталось в этой жизни, которая казалась ей заброшенным пустырем. Лили видела перед собой только одну цель: убрать Сальваторе Нерви и остальных членов его организации. Он главарь, и он отдал приказ убить тех, кого она любила больше всего на свете, а потому он должен умереть первым. И это все. Ничего другого для Лили не существовало: ни надежды, ни радости, ни солнца. Даже то, что она, может статься, сама идет на смерть, не имело для нее значения.
Но при этом она вовсе не собиралась сдаваться. У нее не было склонности к суициду. Не только выполнить задачу, но и сделать все чисто, выйти сухой из воды, для нее как для профессионала было очень важно. Да и где-то в глубине сердца Лили все еще теплилась надежда на то, что после пережитых испытаний в один прекрасный день саднящая боль утихнет и радость жизни вернется к ней. Огонек надежды горел слабо, но светил ярко. Лили была уверена, что именно надежда удерживает людей на плаву, не давая опустить руки даже в безысходном отчаянии.
Лили трезво оценивала сложность задуманного и свои шансы на спасение. Когда дело будет сделано, ей придется скрываться — если она останется жива, конечно. Начальство в Вашингтоне за убийство Нерви по головке ее не погладит. Стало быть, охоту за ней откроет не только Родриго, но и свои, и Лили понимала: кому она ни попадись — исход один. Лили, так сказать, вышла за границы дозволенного, а это означало, что она не просто становилась отработанным материалом — в случае чего с ней и раньше не стали бы церемониться, — но именно сейчас встанет вопрос о ее устранении. Одним словом, положение — хуже не бывает.
Вернуться домой она не могла, да и дома-то у нее, по сути, не было. Она не имела права подвергать мать и сестру, а тем более семью сестры, опасности. Притом вот уже года два, как Лили даже не разговаривала с ними… Хотя нет, с тех пор как она в последний раз звонила матери, пожалуй, минули уже все четыре. Или даже пять. Лили знала, что с матерью и сестрой все в порядке: она не выпускала их из виду. Но, как ни горько было это признать, она стала им совсем чужой. Лили не виделась с родными уже лет десять. Они остались в ее прошлом, тогда как она ушла далеко вперед, в будущее, из которого нет возврата. Ее семьей стали товарищи по работе, но их убили.
С тех пор как до Лили дошли сведения, что за убийством ее друзей стоит Сальваторе Нерви, она думала лишь об одном — как бы подобраться поближе и расплавиться с ним. Он даже не пытался скрывать, что это убийство — его рук дело. Напротив, Сальваторе использовал свое деяние как наглядный пример, как способ показать, что переходить ему дорогу никому не позволено. Полиции он не боялся. Его связи делали его неприкасаемым. У него все везде было схвачено, причем не только во Франции, но и по всей Европе, и поэтому никто не мог встать у него на пути.
Лили очнулась от задумчивости, осознав, что Сальваторе обращается к ней. Ее столь очевидное невнимание, по-видимому, вызывало в нем раздражение.
— Простите, — извинилась она. — Я беспокоюсь о матери. Она сегодня звонила мне и сказала, что упала дома с лестницы. Хоть, по ее словам, она не пострадала, думаю, мне стоит поехать проведать ее и убедиться в этом самой. Ведь ей как-никак за семьдесят, а у пожилых людей переломы — дело обычное, ведь так?
Эта выдумка была первым, что ей пришло в голову, и подсказали ее Лили не только мысли о собственной матери. Сальваторе был итальянцем до кончиков ногтей и боготворил свою мать. Родственные связи для него имели большое значение. На его лице тотчас отразилось сочувствие.
— Разумеется, вам нужно ее навестить. Где она живет?
— В Тулузе, — ответила Лили, назвав самый дальний от Парижа город у границы Франции. Если информация о Тулузе дойдет до Родриго, она выиграет несколько часов, пока тот будет искать ее на юге. Хотя, конечно, с таким же успехом Родриго может заподозрить, будто она назвала этот город нарочно, желая сбить его со следа. Так что сработает ее хитрость или нет — одному Богу известно. Гадать на кофейной гуще не время. Нужно следовать плану и надеяться на удачу.
— Когда вы вернетесь?
— Если все будет в порядке, то послезавтра. А если нет… — Лили пожала плечами.
— В таком случае нужно извлечь максимум пользы из сегодняшнего вечера. — Огонь в черных глазах Сальваторе недвусмысленно намекал на то, что он имеет в виду.
Лили не пришлось притворяться. Она слегка отпрянула назад, вскинув брови.
— Возможно, да, — холодно отозвалась она. — А возможно, и нет. — Ее тон говорил о том, что она вовсе не горит желанием переспать с ним.
Однако ее сдержанность лишь распаляла Сальваторе, и огонь в его глазах вспыхнул с новой силой. Лили пришло в голову, что ее отказ мог напомнить Сальваторе дни его юности, когда он ухаживал за своей покойной женой, матерью своих детей. Молодые итальянки его поколения очень строго блюли свою честь, а может, это и сейчас так, Лили просто не знала. Ей мало довелось общаться с иностранками.
К столику подошли два официанта, один из которых, словно бесценное сокровище, нес бутылку вина, а другой — чашку кофе для Лили. Она улыбкой поблагодарила и, когда чашка оказалась перед ней, принялась щедро сдабривать напиток сливками, как бы не обращая ни малейшего внимания на Сальваторе, которому эффектным жестом откупоривший бутылку официант подал пробку. На самом же деле внимание Лили было всецело приковано к бутылке и спектаклю, который разыгрывался вокруг нее: ведь ценители вин так щепетильны в соблюдении ритуала. Сама Лили этого не понимала. По ее мнению, единственным необходимым действием здесь было только одно — налить вино в бокал и выпить. Желания нюхать пробку у нее никогда не возникало.
Сальваторе кивнул в знак одобрения, и официант торжественно, сознавая, что на него обращены взгляды присутствующих, наполнил бокал Сальваторе. Лили с замиранием сердца следила за тем, как тот повертел бокал в руке, вдохнул аромат и, наконец, сделал глоток.
— О! — воскликнул он, жмурясь от наслаждения. — Великолепно.
Официант с достоинством поклонился, словно в этом была его заслуга, а затем, поставив бутылку на стол, удалился.
— Вы непременно должны его попробовать, — обратился Сальваторе к Лили.
— Ерунда, — ответила она, потягивая кофе. — Лучше этого для меня ничего нет. — Она указала на свою чашку. — А вино… брр!
— Ручаюсь, это вино изменит ваше мнение.
— Мне и раньше это обещали. И ошибались.
— Один глоток, только один, чтобы ощутить вкус, — настаивал Сальваторе, и Лили впервые заметила в его глазах проблеск гнева. Он — Сальваторе Нерви, и он не привык, чтобы ему противоречили, тем более женщина, которую он удостоил своим вниманием.
— Я не люблю вино…
— Но ведь это вы не пробовали, — не отступал он, а затем взял бутылку и, наполнив другой бокал, протянул его Лили. — Если вы не оцените вкус этого вина, я никогда больше не стану уговаривать вас пробовать другое. Даю слово.
Конечно — его же нет — его не будет в живых. Как и ее, если она сделает хоть глоток.
Лили отрицательно покачала головой, и Сальваторе, взорвавшись, со стуком поставил бокал на стол.
— Вы во всем мне отказываете! — гневно сверкнул он на нее глазами. — И я никак не возьму в толк, чего ради вы вообще сидите здесь со мной. Может, мне стоит избавить вас от своего общества и на этом закончить наш вечер?
Для Лили это было пределом мечтаний — о чем еще она могла думать? Разве только о том, чтобы Сальваторе выпил этого вина побольше: она сомневалась, что одного глотка достаточно. Яд сверхтоксичен, и одна впрыснутая ею через пробку доза могла свалить нескольких мужчин комплекции Сальваторе. А если он вдруг в порыве гнева уйдет отсюда, что станете откупоренной бутылкой? Возьмет ли он ее с собой? Вино стоит так дорого, что его уж точно не выльют. Его выпьет либо другой клиент, либо сами официанты.
— Хорошо, — кивнула Лили, принимая бокал, а затем решительно поднесла его к губам, но едва намочила крепко сжатые губы. Проникает ли яд через кожу? Лили почти не сомневалась в этом. Доктор Спир велел ей, прежде чем впрыскивать яд, надеть латексные перчатки, и теперь Лили опасалась, что дело примет для нее совершенно неожиданный оборот, но поделать с этим ничего не могла. Бутылку нельзя было даже разбить об пол, потому что официанты, убирая осколки, соприкоснутся с отравленной жидкостью.
Лили не потрудилась скрыть дрожь, пробежавшую по ее телу при этой мысли. Она поспешно поставила бокал на стол, промокнула губы салфеткой и аккуратно сложила ее, чтобы случайно не дотронуться до влажного пятна.
— Ну как? — нетерпеливо поинтересовался Сальваторе, хотя дрожь Лили не укрылась от его внимания.
— Гнилой виноград, — ответила Лили и снова вздрогнула.
Сальваторе как громом пораженный в недоумении воззрился на нее.
— Гнилой?.. — Он отказывался верить, что вкус этого божественного напитка не оценили по достоинству.
— Да. Я чувствую вкус того, из чего оно сделано, а это, увы, гнилой виноград. Вы довольны? — В ее глазах тоже мелькнул гнев, который она и не сочла нужным скрывать. — Терпеть не могу, когда меня запугивают.
— Но я не…
— Да-да, запугивали. Грозили, что не будете больше со мной встречаться.
Сальваторе сделал еще один глоток, оттягивая время, чтобы обдумать ответ.
— Прошу прощения, — осторожно извинился он. — Я не привык, чтобы…
— Вам говорили «нет»? — закончила за него Лили, выразительно глядя на Сальваторе поверх чашки с кофе. Ускорит ли кофеин действие яда? Замедлят ли его действие сливки в кофе?
Лили с радостью пожертвовала бы собой, лишь бы иметь возможность продырявить ему лоб. Впрочем, какая разница? Ведь как она ни старалась, обезопасить ей себя не удалось, а смерть от яда ужасна.
Сальваторе пожал своими могучими плечами и с сожалением посмотрел на нее.
— Именно, — подтвердил он, пуская в ход все свое обаяние, о котором ходили легенды. Он умел очаровывать, когда хотел. Если бы Лили не знала, кто он такой, то скорее всего и она пленилась бы им. Если бы она не стояла над тремя могилами, в которых лежали двое ее близких друзей и их приемная дочь, то могла бы оценить ситуацию философски, рассматривая смерть в таком бизнесе как вполне естественный итог. Аверилл и Тина, как и она сама, знали, на что шли, ввязываясь в игру. Но тринадцатилетняя Зия была ни в чем не повинна. И Лили не в силах была ни забыть, ни простить ее смерть. Смотреть философски на это она не могла.
Три часа спустя неторопливая трапеза подошла к концу, а бутылка вина плескалась в желудке у Сальваторе. Они поднялись из-за стола, собираясь уходить. Время едва перевалило за полночь, и в ноябрьском ночном небе кружились снежинки, которые таяли, чуть коснувшись мокрой мостовой. Лили ощущала тошноту, но причиной этого недомогания скорее был не яд, до начала действия которого еще оставалось больше трех часов, а не отпускавшее ее нервное напряжение.
— По-моему, я что-то не то съела, — сказала Лили, когда они уселись в машину.
Сальваторе вздохнул.
— Чтобы не ехать ко мне, вам нет необходимости притворяться нездоровой.
— Я не притворяюсь, — огрызнулась Лили. Сальваторе уставился в окно на проплывавшие мимо огни Парижа. Хорошо, что он выпил все вино. Наверняка он уже махнул на нее рукой, посчитав встречи с ней пустой тратой времени; Лили почти не сомневалась в этом.
Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Нет, дело не в напряжении. Тошнота стремительно усиливалась. Лили почувствовала, как к горлу подкатывает комок, и попросила:
— Остановите машину, меня сейчас стошнит! Забавно: подобная угроза заставила водителя пренебречь всеми усвоенными им правилами, и он ударил по тормозам. Лили распахнула дверцу еще до того, как машина остановилась, высунулась наружу, и ее вырвало в сточную канаву. Она ощутила руку Сальваторе у себя на спине, другой он придерживал ее за локоть, правда, очень осторожно, избегая сильно наклоняться вперед, чтобы не выставляться наружу.
Когда желудок освободился и спазмы прекратились, Лили бессильно откинулась назад и вытерла рот носовым платком, который Сальваторе молча протянул ей.
— Простите, — извинилась Лили, с удивлением услышав свой дрожащий и слабый голос.
— Это мне следует просить у вас прощения, — ответил Сальваторе. — Я не поверил, что вам на самом деле плохо. Отвезти вас к врачу? Я могу позвонить своему доктору…
— Нет, мне уже лучше, — солгала она. — Отвезите меня, пожалуйста, домой.
И он отвез ее, засыпав по дороге вопросами, которые должны были продемонстрировать его участие, и пообещал первым же делом утром позвонить ей. Когда наконец водитель остановил машину перед домом, в котором Лили снимала квартиру, она погладила Сальваторе по руке и сказала:
— Да, пожалуйста, позвоните мне завтра, но не целуйте меня: не исключено, что я подхватила какой-то вирус. — Приведя этот веский аргумент, Лили поплотнее запахнула на себе пальто и бросилась под усиливавшимся снегопадом к двери, не оглядываясь на стоявший позади автомобиль.
Добравшись до квартиры, она рухнула в ближайшее кресло. Собрать вещи и отправиться в аэропорт, как первоначально планировала, Лили оказалась не в состоянии. Возможно, это и к лучшему. Подвергнуть себя опасности — самое хорошее прикрытие. Если она тоже отравилась, повода подозревать ее у Родриго не будет и он оставит ее в покое после выздоровления.
То есть — если она выживет. Будь что будет, решила Лили и совершенно успокоилась.
Метрдотель ресторана с безмолвной почтительностью усадил Лили за лучший столик, и она, склонив набок голову, улыбнулась своему спутнику, Сальваторе Нерви. Ее улыбка по крайней мере была неподдельной. Что до всего остального, то арктический холод синих глаз смягчили цветные контактные линзы, сделав глаза карими, а белокурые локоны краска превратила в темно-каштановые с верхними прядями на тон светлее. Каждые несколько дней Лили их тщательно подкрашивала, чтобы показавшиеся у корней светлые волосы, не дай Бог, не выдали в ней блондинку. Сальваторе Нерви знал ее как Дениз Морель. Морель — весьма распространенная во Франции фамилия, но одного этого было недостаточно, чтобы засевший в подсознании Лили страх полностью исчез. Сальваторе Нерви по своей натуре очень подозрителен, и это так часто спасало ему жизнь, что он, верно, уже потерял счет всем случаям своего счастливого избавления от смерти. Однако если сегодня дело выгорит, он все-таки угодит в ловушку, причем, как бы помягче выразиться, из-за своего собственного члена. Какая ирония!
Легенда Лили была состряпана довольно грубо: времени на то, чтобы проработать ее как следует, не имелось. Лили пошла на риск, сделав ставку на то, что Нерви не заставит своих людей копать слишком глубоко и что он, потеряв терпение, решится на сближение с ней, не дождавшись от них необходимой информации. Раньше легенды для Лили составляли в Лэнгли[1], но на сей раз она действовала самостоятельно, без посторонней помощи и за отпущенное время сделала максимум возможного. Не исключено, что Родриго, старший сын Сальваторе и второй человек в организации Нерви, все еще копает, а потому времени в обрез и нужно успеть все провернуть до того, как выяснится, что Дениз Морель появилась всего несколько месяцев назад — из ниоткуда.
— Ох! — блаженно вздохнул Сальваторе, откидываясь на стуле и посылая Лили ответную улыбку. Это был импозантный мужчина лет пятидесяти с небольшим, типичный итальянец с глянцевыми черными волосами, черными ясными глазами и чувственным ртом. Держать себя в форме он считал обязательным, а его волосы либо еще не тронула седина, либо он не хуже Лили умел скрывать подобные мелочи. — Сегодня вы особенно красивы, я уже говорил вам об этом?
Сальваторе обладал чисто итальянским шармом. Жаль, что он хладнокровный убийца. Что ж, но ведь и она тоже. Они одного поля ягоды, хотя Лили надеялась, что это не совсем так, что она пусть немного, но все же лучше, чем он.
— Говорили, — кивнула Лили, тепло взглянув на него. У нее был парижский выговор — результат длительных и упорных тренировок. — Еще раз благодарю.
Хозяин ресторана, месье Дюран, приблизившись к их столику, застыл в почтительном поклоне.
— Какое счастье снова видеть вас, месье! У меня для вас приятная новость: мы раздобыли бутылку «Шато Максимильен» восемьдесят второго года. Она получена лишь вчера, и я, как только увидел в списке ваше имя, тотчас решил оставить ее для вас.
— Превосходно! — воскликнул Сальваторе, просияв.
Бордо восемьдесят второго года — вино исключительное. Такого осталось всего ничего. За эти бутылки можно выручить хорошие деньги. Сальваторе, тонкий ценитель вин, за редкий экземпляр был готов выложить любую сумму. Более того — он любил вино и не просто коллекционировал бутылки, а употреблял их содержимое, смакуя и наслаждаясь букетом и ароматом напитка; в этом он был истинным поэтом. Не переставая улыбаться, Сальваторе посмотрел на Лили:
— Это вино — напиток богов, вот увидите.
— Вряд ли, — равнодушно проговорила Л или. — Я никогда не любила вино. — Так было задумано: она особенная, не похожая на других, странная француженка, которая ничего не смыслит в винах. И вообще у нее безнадежно плебейские вкусы. В действительности Лили не имела ничего против бокала бордо, но ведь с Сальваторе она не Лили, а Дениз Морель, которая пьет исключительно кофе и минеральную воду.
— Посмотрим, посмотрим, — посмеиваясь сказал Сальваторе, однако кофе для нее заказал.
Это было их третье свидание. Лили с самого начала вела себя с Сальваторе сдержаннее, чем тому хотелось бы, а от первых двух приглашений и вовсе отказалась. Это был рассчитанный риск, призванный притупить его бдительность. Сальваторе знал, что люди ищут его внимания, добиваются его расположения. Он не привык к отказам, и явное равнодушие со стороны Лили задело его самолюбие, пробудив интерес к ней. Могущественные люди всегда ждут от окружающих внимания к собственной персоне. А Лили еще и не желала подстраиваться под его вкусы — как, например, с вином. Во время двух предыдущих свиданий Сальваторе пытался уговорить ее хотя бы попробовать вино, но Лили осталась непреклонной. Никогда раньше Сальваторе не сталкивался с женщиной, которая не стремилась угодить ему, и индифферентность Лили его заинтриговала.
Лили было противно сидеть рядом с этим человеком, улыбаться ему и непринужденно о чем-то щебетать. Даже его легкое прикосновение вызывало у нее омерзение. На какое-то время ей удавалось забыть о своем горе и заставить себя думать только о деле, но порой гнев и боль душили ее так, что она едва удерживалась, чтобы не наброситься и не растерзать этого человека на месте.
Она с превеликим удовольствием пристрелила бы Сальваторе, но его охрана была организована безупречно. Прежде чем подпустить к нему, Лили каждый раз в обязательном порядке обыскивали. Даже на светских раутах, где произошли две их первые встречи, всех гостей предварительно обыскали. Сальваторе никогда не садился в машину на открытых пространствах. Его водитель всегда останавливал автомобиль под портиком; там же, где пришлось бы выходить из машины без прикрытия, Сальваторе просто не появлялся. В таких случаях он отказывался от поездки вообще. Лили предполагала, что его парижский дом оснащен надежным потайным ходом, которым Сальваторе может пользоваться незаметно для других, но существовал ли такой ход на самом деле, пока не установила.
Этот ресторан Сальваторе предпочитал другим, потому что здесь имелся отдельный, закрытый вход, которым пользовалась большая часть постоянной клиентуры. Список желающих попасть в число привилегированных посетителей этого заведения был длинным и чаще всего игнорировался. За то, чтобы посидеть в знакомом, надежном месте, посетители щедро платили, а хозяин, со своей стороны, делал все необходимое, чтобы обеспечить клиентам требуемую безопасность. Так, перед фасадными окнами не было столов, вместо них стояли цветы, а благодаря кирпичным колоннам, разбивавшим пространство зала на отдельные зоны, помещение не могло полностью просматриваться снаружи. Результат — уютная обстановка и высокие цены. Армия официантов, облаченных в черные костюмы, бесшумно двигалась между столиками, подливая вино в бокалы, опорожняя пепельницы, сметая крошки и предупреждая любые желания клиентов еще до того, каких произносили вслух. Перед рестораном вдоль улицы тянулся ряд машин с укрепленными стальными дверцами, пуленепробиваемыми стеклами и бронированными днищами. В автомобилях восседали вооруженные телохранители, неусыпно следившие за улицей и окнами соседних домов, готовые в любой момент отразить любую угрозу — реальную или мнимую.
Самый простой способ уничтожить этот ресторан с его пресловутыми завсегдатаями — это взорвать с помощью управляемой ракеты. Остальное зависит от везения и в лучшем случае непредсказуемо. Управляемой ракеты в своем распоряжении Лили, к сожалению, не имела.
Яд, подмешанный в бордо, которое ожидалось с минуты на минуту, был сильнодействующим, даже половина бокала — доза смертельная. Хозяин расстарался, чтобы достать это вино для Сальваторе, но Лили оказалась проворнее, и вино, прежде чем попасть на глаза месье Дюрану, попало в руки к ней; узнав же, что они с Сальваторе будут ужинать в этом заведении, Лили устроила так, чтобы бутылка была доставлена по назначению.
Сальваторе, конечно же, попытается уговорить ее выпить вина, хотя вряд ли надеется, что это ему удастся.
Вот на что он надеется, так это на то, что сегодня затащит Лили к себе в постель. Однако и тут его, увы, ждет разочарование. Лили истово ненавидела Сальваторе и лишь скрепя сердце позволяла целовать себя, при каждом его прикосновении прилагая нечеловеческие усилия, чтобы случайно не выдать своего отвращения. Однако на большее пусть не рассчитывает. К тому же ей вовсе не хотелось наблюдать за тем, как яд начнет действовать, — а это должно произойти через четыре — восемь часов после приема его внутрь, если, конечно, доктор Спир не ошибся в расчетах. За это время Лили постарается убраться из страны.
Когда Сальваторе почует неладное, будет уже поздно. Яд сделает свое дело — выведет из строя почки и печень, поразит сердце. У Сальваторе наступит тяжелейшее общее состояние. Возможно, он протянет еще несколько часов, может, даже целый день, но в итоге все жизненно важные органы перестанут функционировать. Родриго в поисках Дениз Морель землю носом будет рыть, поднимет на ноги всю Францию, но она бесследно исчезнет, по крайней мере на время. Исчезать навсегда в ее планы не входило.
С ядами Лили, как правило, не работала. Лишь одержимость, с какой Сальваторе заботился о собственной безопасности, вынудила ее прибегнуть к этому средству. Она предпочитала пистолет, и применила бы его, даже зная, что сама после этого будет расстреляна на месте, однако придумать способ пронести с собой на встречу с Сальваторе оружие ей не удалось. Вот если бы у нее был напарник, тогда, может… а может, и нет. На Сальваторе покушались однажды, и каждый раз после этого он делал соответствующие выводы. Даже выстрелу снайпера его недостать. Сальваторе Нерви можно только отравить или использовать против него оружие массового поражения, которое уничтожит заодно и всех, кто находится поблизости. Лили была бы не прочь прикончить Родриго или еще кого-то из окружения Сальваторе, но он был умен и заботился о том, чтобы его всегда окружали люди. Допустить гибель невинных Лили не могла, в этом заключалось ее главное отличие от Сальваторе. Возможно, это была единственная разница между ними, но Лили для собственного успокоения во что бы то ни стало хотелось ее сохранить.
Ей тридцать семь. А занималась она этим с восемнадцати, то есть больше половины своей жизни оставалась киллером и справлялась со своей работой чертовски хорошо. В этом и крылась причина ее профессионального долголетия. Поначалу ее преимуществом была молодость: Лили была так свежа и юна, что никому и в голову не пришло бы опасаться ее. Теперь она лишилась этого ценного качества, но приобрела опыт, который давал ей иные преимущества. И этот же самый опыт высасывал из нее жизненные силы, так что порой она ощущала себя хрупкой, словно яичная скорлупа. Казалось, еще один тяжелый удар — и она не выдержит, разобьется вдребезги.
А может, она уже давно разбилась, просто еще этого не осознала. Ничего другого у нее не осталось в этой жизни, которая казалась ей заброшенным пустырем. Лили видела перед собой только одну цель: убрать Сальваторе Нерви и остальных членов его организации. Он главарь, и он отдал приказ убить тех, кого она любила больше всего на свете, а потому он должен умереть первым. И это все. Ничего другого для Лили не существовало: ни надежды, ни радости, ни солнца. Даже то, что она, может статься, сама идет на смерть, не имело для нее значения.
Но при этом она вовсе не собиралась сдаваться. У нее не было склонности к суициду. Не только выполнить задачу, но и сделать все чисто, выйти сухой из воды, для нее как для профессионала было очень важно. Да и где-то в глубине сердца Лили все еще теплилась надежда на то, что после пережитых испытаний в один прекрасный день саднящая боль утихнет и радость жизни вернется к ней. Огонек надежды горел слабо, но светил ярко. Лили была уверена, что именно надежда удерживает людей на плаву, не давая опустить руки даже в безысходном отчаянии.
Лили трезво оценивала сложность задуманного и свои шансы на спасение. Когда дело будет сделано, ей придется скрываться — если она останется жива, конечно. Начальство в Вашингтоне за убийство Нерви по головке ее не погладит. Стало быть, охоту за ней откроет не только Родриго, но и свои, и Лили понимала: кому она ни попадись — исход один. Лили, так сказать, вышла за границы дозволенного, а это означало, что она не просто становилась отработанным материалом — в случае чего с ней и раньше не стали бы церемониться, — но именно сейчас встанет вопрос о ее устранении. Одним словом, положение — хуже не бывает.
Вернуться домой она не могла, да и дома-то у нее, по сути, не было. Она не имела права подвергать мать и сестру, а тем более семью сестры, опасности. Притом вот уже года два, как Лили даже не разговаривала с ними… Хотя нет, с тех пор как она в последний раз звонила матери, пожалуй, минули уже все четыре. Или даже пять. Лили знала, что с матерью и сестрой все в порядке: она не выпускала их из виду. Но, как ни горько было это признать, она стала им совсем чужой. Лили не виделась с родными уже лет десять. Они остались в ее прошлом, тогда как она ушла далеко вперед, в будущее, из которого нет возврата. Ее семьей стали товарищи по работе, но их убили.
С тех пор как до Лили дошли сведения, что за убийством ее друзей стоит Сальваторе Нерви, она думала лишь об одном — как бы подобраться поближе и расплавиться с ним. Он даже не пытался скрывать, что это убийство — его рук дело. Напротив, Сальваторе использовал свое деяние как наглядный пример, как способ показать, что переходить ему дорогу никому не позволено. Полиции он не боялся. Его связи делали его неприкасаемым. У него все везде было схвачено, причем не только во Франции, но и по всей Европе, и поэтому никто не мог встать у него на пути.
Лили очнулась от задумчивости, осознав, что Сальваторе обращается к ней. Ее столь очевидное невнимание, по-видимому, вызывало в нем раздражение.
— Простите, — извинилась она. — Я беспокоюсь о матери. Она сегодня звонила мне и сказала, что упала дома с лестницы. Хоть, по ее словам, она не пострадала, думаю, мне стоит поехать проведать ее и убедиться в этом самой. Ведь ей как-никак за семьдесят, а у пожилых людей переломы — дело обычное, ведь так?
Эта выдумка была первым, что ей пришло в голову, и подсказали ее Лили не только мысли о собственной матери. Сальваторе был итальянцем до кончиков ногтей и боготворил свою мать. Родственные связи для него имели большое значение. На его лице тотчас отразилось сочувствие.
— Разумеется, вам нужно ее навестить. Где она живет?
— В Тулузе, — ответила Лили, назвав самый дальний от Парижа город у границы Франции. Если информация о Тулузе дойдет до Родриго, она выиграет несколько часов, пока тот будет искать ее на юге. Хотя, конечно, с таким же успехом Родриго может заподозрить, будто она назвала этот город нарочно, желая сбить его со следа. Так что сработает ее хитрость или нет — одному Богу известно. Гадать на кофейной гуще не время. Нужно следовать плану и надеяться на удачу.
— Когда вы вернетесь?
— Если все будет в порядке, то послезавтра. А если нет… — Лили пожала плечами.
— В таком случае нужно извлечь максимум пользы из сегодняшнего вечера. — Огонь в черных глазах Сальваторе недвусмысленно намекал на то, что он имеет в виду.
Лили не пришлось притворяться. Она слегка отпрянула назад, вскинув брови.
— Возможно, да, — холодно отозвалась она. — А возможно, и нет. — Ее тон говорил о том, что она вовсе не горит желанием переспать с ним.
Однако ее сдержанность лишь распаляла Сальваторе, и огонь в его глазах вспыхнул с новой силой. Лили пришло в голову, что ее отказ мог напомнить Сальваторе дни его юности, когда он ухаживал за своей покойной женой, матерью своих детей. Молодые итальянки его поколения очень строго блюли свою честь, а может, это и сейчас так, Лили просто не знала. Ей мало довелось общаться с иностранками.
К столику подошли два официанта, один из которых, словно бесценное сокровище, нес бутылку вина, а другой — чашку кофе для Лили. Она улыбкой поблагодарила и, когда чашка оказалась перед ней, принялась щедро сдабривать напиток сливками, как бы не обращая ни малейшего внимания на Сальваторе, которому эффектным жестом откупоривший бутылку официант подал пробку. На самом же деле внимание Лили было всецело приковано к бутылке и спектаклю, который разыгрывался вокруг нее: ведь ценители вин так щепетильны в соблюдении ритуала. Сама Лили этого не понимала. По ее мнению, единственным необходимым действием здесь было только одно — налить вино в бокал и выпить. Желания нюхать пробку у нее никогда не возникало.
Сальваторе кивнул в знак одобрения, и официант торжественно, сознавая, что на него обращены взгляды присутствующих, наполнил бокал Сальваторе. Лили с замиранием сердца следила за тем, как тот повертел бокал в руке, вдохнул аромат и, наконец, сделал глоток.
— О! — воскликнул он, жмурясь от наслаждения. — Великолепно.
Официант с достоинством поклонился, словно в этом была его заслуга, а затем, поставив бутылку на стол, удалился.
— Вы непременно должны его попробовать, — обратился Сальваторе к Лили.
— Ерунда, — ответила она, потягивая кофе. — Лучше этого для меня ничего нет. — Она указала на свою чашку. — А вино… брр!
— Ручаюсь, это вино изменит ваше мнение.
— Мне и раньше это обещали. И ошибались.
— Один глоток, только один, чтобы ощутить вкус, — настаивал Сальваторе, и Лили впервые заметила в его глазах проблеск гнева. Он — Сальваторе Нерви, и он не привык, чтобы ему противоречили, тем более женщина, которую он удостоил своим вниманием.
— Я не люблю вино…
— Но ведь это вы не пробовали, — не отступал он, а затем взял бутылку и, наполнив другой бокал, протянул его Лили. — Если вы не оцените вкус этого вина, я никогда больше не стану уговаривать вас пробовать другое. Даю слово.
Конечно — его же нет — его не будет в живых. Как и ее, если она сделает хоть глоток.
Лили отрицательно покачала головой, и Сальваторе, взорвавшись, со стуком поставил бокал на стол.
— Вы во всем мне отказываете! — гневно сверкнул он на нее глазами. — И я никак не возьму в толк, чего ради вы вообще сидите здесь со мной. Может, мне стоит избавить вас от своего общества и на этом закончить наш вечер?
Для Лили это было пределом мечтаний — о чем еще она могла думать? Разве только о том, чтобы Сальваторе выпил этого вина побольше: она сомневалась, что одного глотка достаточно. Яд сверхтоксичен, и одна впрыснутая ею через пробку доза могла свалить нескольких мужчин комплекции Сальваторе. А если он вдруг в порыве гнева уйдет отсюда, что станете откупоренной бутылкой? Возьмет ли он ее с собой? Вино стоит так дорого, что его уж точно не выльют. Его выпьет либо другой клиент, либо сами официанты.
— Хорошо, — кивнула Лили, принимая бокал, а затем решительно поднесла его к губам, но едва намочила крепко сжатые губы. Проникает ли яд через кожу? Лили почти не сомневалась в этом. Доктор Спир велел ей, прежде чем впрыскивать яд, надеть латексные перчатки, и теперь Лили опасалась, что дело примет для нее совершенно неожиданный оборот, но поделать с этим ничего не могла. Бутылку нельзя было даже разбить об пол, потому что официанты, убирая осколки, соприкоснутся с отравленной жидкостью.
Лили не потрудилась скрыть дрожь, пробежавшую по ее телу при этой мысли. Она поспешно поставила бокал на стол, промокнула губы салфеткой и аккуратно сложила ее, чтобы случайно не дотронуться до влажного пятна.
— Ну как? — нетерпеливо поинтересовался Сальваторе, хотя дрожь Лили не укрылась от его внимания.
— Гнилой виноград, — ответила Лили и снова вздрогнула.
Сальваторе как громом пораженный в недоумении воззрился на нее.
— Гнилой?.. — Он отказывался верить, что вкус этого божественного напитка не оценили по достоинству.
— Да. Я чувствую вкус того, из чего оно сделано, а это, увы, гнилой виноград. Вы довольны? — В ее глазах тоже мелькнул гнев, который она и не сочла нужным скрывать. — Терпеть не могу, когда меня запугивают.
— Но я не…
— Да-да, запугивали. Грозили, что не будете больше со мной встречаться.
Сальваторе сделал еще один глоток, оттягивая время, чтобы обдумать ответ.
— Прошу прощения, — осторожно извинился он. — Я не привык, чтобы…
— Вам говорили «нет»? — закончила за него Лили, выразительно глядя на Сальваторе поверх чашки с кофе. Ускорит ли кофеин действие яда? Замедлят ли его действие сливки в кофе?
Лили с радостью пожертвовала бы собой, лишь бы иметь возможность продырявить ему лоб. Впрочем, какая разница? Ведь как она ни старалась, обезопасить ей себя не удалось, а смерть от яда ужасна.
Сальваторе пожал своими могучими плечами и с сожалением посмотрел на нее.
— Именно, — подтвердил он, пуская в ход все свое обаяние, о котором ходили легенды. Он умел очаровывать, когда хотел. Если бы Лили не знала, кто он такой, то скорее всего и она пленилась бы им. Если бы она не стояла над тремя могилами, в которых лежали двое ее близких друзей и их приемная дочь, то могла бы оценить ситуацию философски, рассматривая смерть в таком бизнесе как вполне естественный итог. Аверилл и Тина, как и она сама, знали, на что шли, ввязываясь в игру. Но тринадцатилетняя Зия была ни в чем не повинна. И Лили не в силах была ни забыть, ни простить ее смерть. Смотреть философски на это она не могла.
Три часа спустя неторопливая трапеза подошла к концу, а бутылка вина плескалась в желудке у Сальваторе. Они поднялись из-за стола, собираясь уходить. Время едва перевалило за полночь, и в ноябрьском ночном небе кружились снежинки, которые таяли, чуть коснувшись мокрой мостовой. Лили ощущала тошноту, но причиной этого недомогания скорее был не яд, до начала действия которого еще оставалось больше трех часов, а не отпускавшее ее нервное напряжение.
— По-моему, я что-то не то съела, — сказала Лили, когда они уселись в машину.
Сальваторе вздохнул.
— Чтобы не ехать ко мне, вам нет необходимости притворяться нездоровой.
— Я не притворяюсь, — огрызнулась Лили. Сальваторе уставился в окно на проплывавшие мимо огни Парижа. Хорошо, что он выпил все вино. Наверняка он уже махнул на нее рукой, посчитав встречи с ней пустой тратой времени; Лили почти не сомневалась в этом.
Она откинула голову на спинку сиденья и закрыла глаза. Нет, дело не в напряжении. Тошнота стремительно усиливалась. Лили почувствовала, как к горлу подкатывает комок, и попросила:
— Остановите машину, меня сейчас стошнит! Забавно: подобная угроза заставила водителя пренебречь всеми усвоенными им правилами, и он ударил по тормозам. Лили распахнула дверцу еще до того, как машина остановилась, высунулась наружу, и ее вырвало в сточную канаву. Она ощутила руку Сальваторе у себя на спине, другой он придерживал ее за локоть, правда, очень осторожно, избегая сильно наклоняться вперед, чтобы не выставляться наружу.
Когда желудок освободился и спазмы прекратились, Лили бессильно откинулась назад и вытерла рот носовым платком, который Сальваторе молча протянул ей.
— Простите, — извинилась Лили, с удивлением услышав свой дрожащий и слабый голос.
— Это мне следует просить у вас прощения, — ответил Сальваторе. — Я не поверил, что вам на самом деле плохо. Отвезти вас к врачу? Я могу позвонить своему доктору…
— Нет, мне уже лучше, — солгала она. — Отвезите меня, пожалуйста, домой.
И он отвез ее, засыпав по дороге вопросами, которые должны были продемонстрировать его участие, и пообещал первым же делом утром позвонить ей. Когда наконец водитель остановил машину перед домом, в котором Лили снимала квартиру, она погладила Сальваторе по руке и сказала:
— Да, пожалуйста, позвоните мне завтра, но не целуйте меня: не исключено, что я подхватила какой-то вирус. — Приведя этот веский аргумент, Лили поплотнее запахнула на себе пальто и бросилась под усиливавшимся снегопадом к двери, не оглядываясь на стоявший позади автомобиль.
Добравшись до квартиры, она рухнула в ближайшее кресло. Собрать вещи и отправиться в аэропорт, как первоначально планировала, Лили оказалась не в состоянии. Возможно, это и к лучшему. Подвергнуть себя опасности — самое хорошее прикрытие. Если она тоже отравилась, повода подозревать ее у Родриго не будет и он оставит ее в покое после выздоровления.
То есть — если она выживет. Будь что будет, решила Лили и совершенно успокоилась.
Глава 2
Утром, в начале одиннадцатого, в ее квартиру с грохотом ворвались трое мужчин с оружием наготове. Лили попыталась было приподнять голову, но не смогла, тотчас с глухим стоном уронив ее на ковер, устилавший начищенный до блеска пол темного дерева.
Словно сквозь дымку видела она маячившие перед ней лица мужчин. Один из них опустился рядом с ней на колени и резким движением повернул ее лицо к себе. Лили часто заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд. Родриго. Она сглотнула комок в горле и в безмолвной мольбе о помощи протянула к нему руку.
Лили не притворялась. Мучительной ночи, казалось, не будет конца. Несколько раз Лили вырвало, ее кидало то в жар, то в холод. Желудок пронзала острая боль, и она, согнувшись на полу в три погибели, тихонько поскуливала. В какой-то момент Л или подумала, что доставшаяся ей доза яда смертельна, но теперь боль как будто стала немного стихать. Сил подняться с пола, забраться на диван или позвонить и вызвать «скорую» у Лили не нашлось. Один раз ночью она предприняла попытку добраться до телефона, но из этого ничего не вышло.
Словно сквозь дымку видела она маячившие перед ней лица мужчин. Один из них опустился рядом с ней на колени и резким движением повернул ее лицо к себе. Лили часто заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд. Родриго. Она сглотнула комок в горле и в безмолвной мольбе о помощи протянула к нему руку.
Лили не притворялась. Мучительной ночи, казалось, не будет конца. Несколько раз Лили вырвало, ее кидало то в жар, то в холод. Желудок пронзала острая боль, и она, согнувшись на полу в три погибели, тихонько поскуливала. В какой-то момент Л или подумала, что доставшаяся ей доза яда смертельна, но теперь боль как будто стала немного стихать. Сил подняться с пола, забраться на диван или позвонить и вызвать «скорую» у Лили не нашлось. Один раз ночью она предприняла попытку добраться до телефона, но из этого ничего не вышло.