Страница:
— А… черт. — Ниема с трудом узнала голос Далласа, звучавший еле слышно.
— Хади! — рявкнул Такер в микрофон. — Даллас ранен. Скорее на помощь…
— Нет, — с трудом вымолвил Даллас.
— Держись, дружище, я сейчас… — откликнулся Хади.
— Спасайся сам… Я ранен в живот.
У Ниемы потемнело в глазах. Усилием воли она справилась с шоком: из легких словно выкачали весь воздух, засосало под ложечкой. Ранен в живот. Даже если бы это случилось с ним в Штатах рядом с травматологической клиникой, то и тогда его состояние оценивалось бы как крайне тяжелое. А здесь, в пустынных холодных горах, без медицинской помощи подобное ранение смертельно. Она понимала это — рассудком. Но сердце ее отказывалось принять страшную правду.
Послышались приближающиеся выстрелы. Даллас продолжал отстреливаться, задерживая нападавших.
— Босс… — прозвучал в звенящей тишине хижины его слабый шепот.
— Я здесь. — Такер не сводил глаз с лица Ниемы.
— Она… Ниема слышит меня?
Должно быть, Даллас начал терять сознание, потому что иначе вряд ли бы он спросил об этом: ему прекрасно известно, что Ниема все слышит, поскольку переговоры по радиопередатчику ведутся при ней.
Такер, не отводя взгляда от ее лица, твердо ответил:
— Нет.
Снова выстрелы. Затем прерывистое, хриплое дыхание Далласа.
— Хорошо. Я… у меня с собой детонатор. Нельзя допустить, чтобы они улизнули вместе с этой… гадостью.
— Нельзя, — согласился Такер. Голос его звучал мягко, негромко.
— Позаботься… позаботься о ней.
Лицо Такера превратилось в неподвижную маску.
— Позабочусь. — Он помолчал и промолвил:
— Взрывай.
Взрыв потряс лачугу, с потолка посыпались комья земли, дверь чуть не вылетела из проема. Не успел еще затихнуть гул, как Такер сорвал с головы наушники и отшвырнул их в сторону. Затем подхватил молоток и принялся разбивать радиопередатчик; хотя модель у того устаревшая, он исправно работает, а по плану они не имеют права оставлять ничего, что может быть потом использовано. На уничтожение радио ушло не больше минуты.
Покончив с этим, Такер пересадил Ниему с рюкзаков и стал их заново упаковывать, рассовывая провизию в три мешка. Ниема оцепенело стояла посреди лачуги, не в силах двинуться с места. Она чувствовала, что грудь ей раздирает ноющая боль, словно сердце ее разорвалось на части, но осознавала это как в тумане.
Такер сунул ей в руки куртку. Ниема тупо перевела на нее взгляд, не понимая, что делать с ней. Тогда он молча накинул на нее куртку, продев ей руки в рукава, как ребенку, застегнул молнию и спрятал ее волосы под воротник. Затем надел ей на руки перчатки, а на голову меховую шапку.
Вслед за тем он натянул на себя свитер и куртку. Когда Такер натягивал перчатки, снаружи послышался тихий свист, и он тут же погасил свет. Хади тихо проскользнул в дверь, и Такер снова включил фонарик.
Даже в неясном свете лампочки лицо Хади выглядело мертвенно-бледным. Он бросил быстрый взгляд в сторону Ниемы.
— Проклятие… — начал было он, но Такер знаком приказал ему замолчать.
— Не сейчас. Надо поскорее уходить. — С этими словами он сунул в руки Хади один из рюкзаков, а другие два повесил себе на плечи. Подхватив ружье, он взял Ниему за руку и вывел ее в темноту.
Их транспорт, старенький «рено», приказал долго жить в первую же ночь, и все попытки Такера починить сломанную ось оказались тщетным и. Хади с тревогой поглядывал на Ниему. За два дня пути она ни разу не выказала признаков усталости, шагая вместе с ними как робот, несмотря на то что Такер взял быстрый темп. Она отвечала, когда ее о чем-то спрашивали, ела, когда Такер давал ей еду, пила, когда ей давали воду. А вот спать она не могла. Она послушно укладывалась, когда Такер приказывал ей спать, но продолжала молча лежать с открытыми глазами, лицо ее осунулось от бессонницы, под глазами залегли тени. Оба они, и Хади, и Такер, понимали, что долго она так не протянет.
— Что ты собираешься делать? — спросил Хади Такера, понизив голос. — Разделимся, как предполагали сначала, или будем держаться вместе? Тебе потребуется помощь, чтобы ее вывести.
— Мы разделимся, — твердо произнес Такер. — Так безопаснее. Женщина, путешествующая с двумя мужчинами, вызовет больше подозрений, чем супружеская пара.
Они продвигались на северо-запад через самую населенную часть Ирана, но это был единственный путь к Турции, конечной цели их путешествия. Ирак находился на западе, Афганистан и Пакистан — на востоке, бывшие республики Советского Союза — на северо-востоке, Каспийское море — на севере, а Персидский залив — на юге, отделенный неприветливой пустыней. Таким образом, Турция представлялась единственно приемлемым вариантом. В течение всего пути Ниеме придется носить традиционную чадру женщин-мусульманок.
Они решили идти сначала под прикрытием ночи, чтобы их не обнаружили, хотя вполне возможно, что Сайда и Далласа посчитали главными «террористами». Не исключено и другое, думал Такер: весть о них не успела выйти за пределы завода. Предприятие было расположено в уединенном месте, а телефонная линия там всего одна. Даллас успел нажать кнопку детонатора прежде, чем кто-либо из грузчиков взял телефонную трубку.
Завод превратился в груду развалин. Такер удостоверился в этом лично, оставив Ниему под бдительным и заботливым присмотром Хади. Даллас, как всегда, выполнил свою работу безупречно: что не разрушил взрыв, спалил пожар.
Когда Такер вернулся, Ниема впервые обратилась к нему сама. Она прямо посмотрела ему в лицо своими бездонными черными глазами и с надеждой в голосе спросила:
— Вы его нашли?
Он удивился, но виду не подал.
— Нет.
— А… его тело…
Нет, она не тешит себя надеждой, что Даллас спасся, а всего лишь хочет его похоронить.
— Ниема., ничего не осталось. — Он произнес это как можно мягче, понимая, что вряд ли ему удастся облегчить очередной удар судьбы. До этого момента она держалась мужественно, как настоящий солдат, но теперь выглядела такой слабой и беззащитной.
Ничего не осталось. Он видел, как его слова больно резанули ее, как она вздрогнула словно от удара. С тех пор она больше ни о чем не спрашивала и даже не просила пить. Сам он отличался завидной выносливостью и мог долгое время обходиться без питья и еды, поэтому решил, что на себя в этом случае ему полагаться не стоит. Он установил следующий режим: каждые два часа давал ей пить, а каждые четыре часа устраивал привал и заставлял ее есть. Впрочем, заставлять ее не приходилось: она покорно принимала все, что он ей давал.
Теперь пришло время разделиться, как и планировалось вначале, но, вместо того чтобы путешествовать дальше с Далласом, Ниема останется с ним, а Хади придется выбираться самостоятельно.
Завтра они будут уже в Тегеране, где им удастся смешаться с толпой. Такер встретится с верным человеком и, если все будет в порядке, раздобудет машину. Через день они доберутся до турецкой границы. Там он оставит автомобиль, и ночью они перейдут границу по заранее намеченному маршруту. Хади пересечет границу в другом месте.
Хади поскреб отросшую бороду. Вот уже две недели они не брились и не мылись.
— Может, завтра, когда мы придем в Тегеран, я найду аптеку и куплю для нее снотворное. Ей бы надо поспать, отдохнуть.
Они остановились, чтобы сделать привал у стены полуразрушенной хижины-мазанки, давно заброшенной. Ниема сидела чуть поодаль в одиночестве, которое было скорее внутренним, чем внешним. Она не суетилась, не дергалась, сидела неподвижно, как каменное изваяние. Лучше бы она плакала, подумал Такер. Может, если бы она излила свое горе в слезах, то смогла бы уснуть. Но она не плакала; она в шоке и оправится от него не скоро. Время для слез еще не настало.
Он поразмыслил над предложением Хади, но ему не очень-то хотелось накачивать ее снотворным только ради того, чтобы она отдохнула и смогла двигаться быстрее. И все же…
— Посмотрим, — промолвил он.
Время, отпущенное на привал, истекло. Такер поднялся, что явилось сигналом для остальных. Ниема тоже встала, и Хади поспешил к ней, чтобы помочь ей перелезть через обломки необожженных глиняных кирпичей. Она не нуждалась в его помощи, но Хади суетился вокруг нее, как заботливая наседка.
Он наступил на валявшуюся под ногами доску, и ее свободный конец вскинулся вверх, из-за чего лежавшие на нем обломки кирпичей рассыпались как раз в тот момент, когда Ниема собиралась по ним пройти. Она потеряла равновесие, споткнулась и повалилась на правый бок. Она не вскрикнула — сказалась выработанная тренировками привычка не поднимать шума по пустякам. Хади негромко выругался и, бормоча извинения, помог ей подняться.
— Черт, вот глупо вышло! Ты не ушиблась? Ниема покачала головой, отряхивая одежду. Коснувшись плеча, она немного поморщилась, что не ускользнуло от бдительного внимания Такера.
— Вам больно? — Он бросился к ней и вывел ее из-под стены хижины.
— Вывихнула плечо? — нахмурясь, участливо спросил Хади.
— Нет, — ответила она с легким недоумением в голосе и повернула голову, рассматривая плечо. Такер увидел, что рубашка у нее на плече порвана и набухла от крови.
— Наверное, вы упали на что-то острое, — сказал он, решив, что она порезалась об острый обломок кирпича, но тут заметил, что из доски торчит ржавый гвоздь. — Это гвоздь. Хорошо еще, что у вас прививка от столбняка. — Он проворно расстегнул ее рубашку. Лифчик она не надела, и поэтому ему было достаточно расстегнуть несколько верхних пуговиц, чтобы стянуть рубашку с поврежденного плеча.
Колотая рана побагровела и вспухла, из нес медленно сочилась кровь. Гвоздь вошел в плечо рядом с лопаткой, не задев кость. Такер надавил на рану, чтобы кровь потекла сильнее. Хади уже раскрыл походную аптечку и вытащил оттуда несколько марлевых тампонов, которыми принялся промокать рану.
Ниема стояла неподвижно, предоставив мужчинам хлопотать над ее раной, которая, по мнению Такера, была вовсе не так опасна, как можно было бы предположить по их озабоченным лицам. Любая рана или ушиб являются причиной задержки, которая в их положении может оказаться опасной, поскольку они еще не выбрались за пределы Ирана. Поэтому их тревога вполне оправдана. Но самое главное, и Такеру пришлось это признать, был мужской инстинкт, побуждающий защищать и оберегать слабую женщину. И дело не только в том, что Ниема единственная женщина в их группе, но она совсем недавно понесла тяжелую утрату и к тому же поранилась. Вдобавок ко всему она очаровательная молодая женщина, которая быстро завоевала симпатии всей команды своей выдержкой и профессионализмом. Потому они так рьяно бросаются на ее защиту.
Умом он все это понимал. И еще твердо знал, что сам он готов свернуть горы, только чтобы облегчить тяжесть, свалившуюся ей на плечи. Он обещал Далласу, что позаботится о ней, и выполнит это обещание любой ценой.
Под лучами солнца ее плечо отливало перламутром. Хотя волосы и глаза у нее черные, кожа — белоснежная. Накладывая мазь с антибиотиком на рану, Такер невольно любовался изящным изгибом ее шеи и прекрасной фигурой. Несмотря на грубую одежду, отсутствие косметики, нечесаные волосы, несмотря на то что всем им давным-давно пора принять ванну, она умудрялась выглядеть элегантно и женственно, и Такер все время удивлялся, как такая хрупкая внешность может сочетаться с упрямством и жесткостью.
— Таких, как она, хочется водрузить на пьедестал и смахивать пылинки, — говорил Даллас еще до того, как Такер впервые увидел Ниему, когда собирал команду. — Но если ты попытаешься это сделать, то она даст тебе в зубы. — Он произнес это с особой гордостью собственника, поскольку она принадлежала ему, и Такер покачал головой в немом изумлении: и как это Даллас Бердок мог так влюбиться!
Такер наложил на рану тампон, закрепил пластырем и снова натянул на плечо Ниемы рубашку. Он бы и пуговицы застегнул, но она справилась с этим сама, склонив голову и медленно перебирая пальцами.
Ее реакция стала замедленной — результат шока и усталости. Если вдруг потребуется действовать быстро, у Ниемы это вряд ли получится. «Ей и в самом деле необходимо поспать и отдохнуть, — подумал он. — Со снотворным или без».
Он сделал знак Хади и отошел с ним в сторонку.
— Я не могу больше заставлять ее идти. Если верить карте, в пятнадцати милях к северу отсюда есть маленькая деревушка. Сможешь раздобыть нам четыре колеса?
— Я буду не я, если не раздобуду.
— Не рискуй понапрасну. Не хватало нам еще погони. Подожди, пока стемнеет.
Хади согласно кивнул.
— Если не вернешься до рассвета, мы тронемся в путь без тебя.
Хади снова кивнул:
— Не волнуйся за меня. Главное, выведи ее отсюда.
— Так я и сделаю.
Хади взял с собой немного еды и питья на дорогу и вскоре исчез из виду. Ниема не спросила, куда он пошел; усевшись на землю, она безучастно уставилась в пустоту. Нет, не безучастно, подумал Такер. В ее глазах он видел бездонную пропасть страданий.
День тянулся медленно. Такер соорудил временный навес, чтобы спрятаться от солнца днем и от ветра ночью. После того как они спустились с гор, стало гораздо теплее, но ночи были по-прежнему холодные. Они поели, по крайней мере Такер; Ниема проглотила всего несколько кусочков. Зато воды она выпила больше, чем обычно.
К вечеру ее щеки покрыл лихорадочный румянец. Такер пощупал ее лоб и не удивился, что тот пылает.
— У тебя жар, — сказал он ей. — Все из-за гвоздя.
Жар у нее несильный, тревожиться не о чем, однако ее организм и так измотан, чтобы еще бороться с болезнью.
Он поел при свете фонарика. Ниему лихорадило, и она совсем лишилась аппетита, но снова выпила много воды. — Попытайся заснуть, — промолвил он, и она послушно легла на одеяло, расстеленное на земле, но, понаблюдав за ней некоторое время, он понял по ее дыханию, что она не спит. Она лежала, глядя в темноту и тоскуя по мужу, которого рядом с ней нет и никогда уже не будет.
Такер посмотрел ей в спину. И она, и Даллас отличались сдержанным поведением и никогда не выказывали друг другу знаков внимания на публике, но ночью они спали рядом. Даллас заботливо обнимал ее, и в его объятиях, она спала как дитя, чувствуя себя в полной безопасности.
Возможно, она никак не может теперь заснуть, поскольку ей одиноко и холодно. Это же так просто: супружеские пары быстро привыкают к теплым объятиям друг друга и сонному дыханию любимого в темноте. Наверное, все дело во взаимном доверии и желании близости с дорогим человеком. Сам Такер не очень доверял людям и уж тем более не стремился быть с ними близким, но он признавал, что отношения Ниемы и Далласа построены именно на тех ценностях, которые он отвергал. Смерть Далласа явилась для нее страшной утратой, она лишилась всего, что давало ей ощущение безопасности и покоя.
Такер вздохнул. Он знал, что должен сделать и какой ценой.
Он подхватил бутылку с водой и молча подошел к Ниеме, лег рядом с ней на одеяло и положил бутылку поблизости.
— Тише, тише, — пробормотал, почувствовав, как она напряглась. — Постарайся уснуть. — Он прижал ее к себе, согревая своим телом. Натянув второе одеяло, чтобы защитить Ниему и себя от холода, обнял ее за талию.
Такер физически ощущал, как ее тело излучает лихорадочный жар, который окутывает их обоих, как третье покрывало. Ниему слегка колотил озноб, и Такер крепче притиснул ее к себе. Она лежала на левом боку, чтобы не прижать правое раненое плечо.
— Организм борется с инфекцией, — негромко произнес Такер. — В аптечке есть аспирин, на случай если тебе будет совсем худо, а пока жар несильный, пусть он делает свое дело.
— Да. — Голос ее звучал тихо, устало.
Он погладил ее по волосам, а сам старался придумать, чем бы ее отвлечь. Может, если она хоть на время забудет о том, что произошло, то сразу уснет.
— Однажды мне довелось наблюдать солнечное затмение. Я был тогда в Южной Африке. — Он не стал сообщать ничего конкретного. — Стояла ужасная жара, так что воздух казался раскаленным. Холодный душ нисколько не помогал — стоило мне вытереться полотенцем, как я снова был мокрый от пота. Все старались сбросить с себя как можно больше одежды.
Такер не знал, слушает ли она его; ему было все равно. Он продолжал размеренно и монотонно рассказывать еле слышным шепотом. Если он надоест ей своими историями и она уснет от скуки, тем лучше.
— По радио передали, что ожидается солнечное затмение, но всех так измучила жара, что никто не обратил на это внимания. Дело было в маленькой деревушке, куда любители затмений обычно не добираются. Я и сам, признаться, о нем забыл. День стоял жаркий, солнце светило так ярко, что приходилось носить темные очки. Солнечное затмение застало меня врасплох. Сияющее солнце, голубое небо, как вдруг словно облако заслонило солнечный диск. Птицы разом умолкли, домашняя живность попряталась по углам.
Кто-то из деревенских жителей взглянул вверх и воскликнул: «Посмотрите-ка на небо!»— и я тут же вспомнил про затмение и посоветовал им не смотреть на солнце, чтобы не ослепнуть. Вообрази себе черное солнце — жуткая картина. Небо потемнело, стало заметно холоднее. Мрак сгущался, но небо по-прежнему было голубым. Наконец луна полностью закрыла солнце, и солнечная корона… захватывающее зрелище. На землю опустились зловещие сумерки, все стихло, и только ослепительный ореол вокруг черного диска сверкал в небе. Сумрачная тьма царила не дольше двух минут, и все это время ни одна живая душа не проронила ни звука. Мужчины, женщины, дети — все стояли не шевелясь, затаив дыхание. Постепенно свет возвращался на землю, запели птицы. Из сараев повылезали куры, залаяли собаки. Луна ушла, и вернулся солнечный зной, но больше уже никто не жаловался на жару. — Два дня спустя во всей деревне никого не осталось в живых, всех перерезали, правда, об этом Такер умолчал.
Он прислушался. Ее дыхание было частым, неглубоким, она еще не спала, но по крайней мере успокоилась и расслабилась. Значит, скоро усталость возьмет свое и ее сморит сон.
Потом он рассказал ей про собаку, которая была у него в детстве. Никакой такой собаки на самом деле не существовало, но Ниема об этом не знала. Такер придумал забавную псину с длинным гибким тельцем, как у таксы, и кудрявой шерсткой, как у пуделя.
— Беспородная дворняжка, — негромко усмехнулся он.
— А как его звали?
Такер не ожидал услышать ее голос — тихий, робкий. В груди его все сжалось от боли.
— Не его, а ее, — ответил он. — Я дал ей имя Фифи, поскольку считал, что оно подходит пуделям.
Такер стал рассказывать ей историю за историей, описывая проделки шаловливой Фифи. Собачонка была просто чудо. Она могла лазать по деревьям, сама открывала двери, а ее любимая еда (о Господи, как называются эти детские хлопья?) — «Фрут-лупс». Фифи спала рядом с кошкой, прятала тапки под кровать, а однажды умудрилась съесть его тетрадь с домашним заданием.
Целых полчаса Такер выдумывал похождения мифической Фифи, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, убаюкивающе, то и дело прислушиваясь к дыханию Ниемы. Оно становилось все медленнее, глубже, и наконец она заснула.
Тогда он тоже позволил себе немного вздремнуть. Он спал чутко, ожидая, когда вернется Хади, несколько раз просыпался и проверял, не спадает ли жар у Ниемы. Ее все еще лихорадило, но он успокоился: состояние не критическое, организм успешно борется с инфекцией. И все же он время от времени будил ее и давал ей пить. Как он и предполагал, стоило ей наконец уснуть, природа взяла свое, и, просыпаясь, чтобы попить, она тут же снова проваливалась в глубокий сон.
Время шло, а Хади все не возвращался. Такер не волновался. Перед рассветом самый крепкий сон, и Хади, вероятно, поджидает, пока все в деревушке уснут. Тем не менее, просыпаясь, он каждый раз смотрел на часы и прикидывал, сколько еще времени в их распоряжении. Чем дольше будет спать Ниема, тем лучше она отдохнет и тем быстрее сможет передвигаться на следующий день. С другой стороны, не стоит ждать слишком долго.
В пять утра он включил фонарик и выпил воды, затем осторожно разбудил Ниему. Она сделала несколько глотков воды, затем снова прильнула к нему и сонно зевнула.
— Пора вставать, — негромко промолвил Такер. Она зажмурилась.
— Еще рано. — Повернувшись к нему лицом, она обняла его рукой за шею и спрятала голову у него на груди.
Она думает, что он Даллас. Должно быть, она не очнулась от сна, а может, ей снился погибший муж. Она ведь привыкла просыпаться в его объятиях, даже если они и не занимались любовью, а так как женаты они были совсем немного, то Такер готов был поспорить, что Даллас не упускал ни одной ночи.
Надо растолкать ее, разбудить, накормить, осмотреть ее рану и подготовиться к дневному переходу независимо от того, вернется Хади или нет. Такер понимал, что должен сделать, но впервые в жизни изменил своему долгу. Он крепко сжал ее в объятиях, всего на одно мгновение, чтобы снова почувствовать, как она прильнула к нему в ответ.
Нет, не к нему. Она обнимает Далласа, своего мужа, которого видит сейчас во сне.
Ценой неимоверных усилий он со вздохом отстранился от нее.
— Ниема, проснись, — мягко промолвил он. — Это сон.
Сонные глаза медленно раскрылись, в свете фонарика они казались черными как ночь. В следующий миг в глубине этих глаз отразились удивление, шок, ужас. Она отпрянула от него, губы ее задрожали.
— Я… — начала было она, но не смогла больше вымолвить ни слова.
Рыдания подступили у нее к горлу. Она отвернулась от него и ничком упала на одеяло, все тело ее сотрясалось в конвульсиях. Из груди ее вырвались протяжный резкий стон и отчаянные рыдания. Ее самообладание прорвало, как плотину, и теперь она никак не могла успокоиться. Ниема безутешно рыдала, изливая свое горе в слезах. Она все еще всхлипывала, когда Такер в холодной предрассветной тьме вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля и пошел встречать Хади.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 3
— Хади! — рявкнул Такер в микрофон. — Даллас ранен. Скорее на помощь…
— Нет, — с трудом вымолвил Даллас.
— Держись, дружище, я сейчас… — откликнулся Хади.
— Спасайся сам… Я ранен в живот.
У Ниемы потемнело в глазах. Усилием воли она справилась с шоком: из легких словно выкачали весь воздух, засосало под ложечкой. Ранен в живот. Даже если бы это случилось с ним в Штатах рядом с травматологической клиникой, то и тогда его состояние оценивалось бы как крайне тяжелое. А здесь, в пустынных холодных горах, без медицинской помощи подобное ранение смертельно. Она понимала это — рассудком. Но сердце ее отказывалось принять страшную правду.
Послышались приближающиеся выстрелы. Даллас продолжал отстреливаться, задерживая нападавших.
— Босс… — прозвучал в звенящей тишине хижины его слабый шепот.
— Я здесь. — Такер не сводил глаз с лица Ниемы.
— Она… Ниема слышит меня?
Должно быть, Даллас начал терять сознание, потому что иначе вряд ли бы он спросил об этом: ему прекрасно известно, что Ниема все слышит, поскольку переговоры по радиопередатчику ведутся при ней.
Такер, не отводя взгляда от ее лица, твердо ответил:
— Нет.
Снова выстрелы. Затем прерывистое, хриплое дыхание Далласа.
— Хорошо. Я… у меня с собой детонатор. Нельзя допустить, чтобы они улизнули вместе с этой… гадостью.
— Нельзя, — согласился Такер. Голос его звучал мягко, негромко.
— Позаботься… позаботься о ней.
Лицо Такера превратилось в неподвижную маску.
— Позабочусь. — Он помолчал и промолвил:
— Взрывай.
Взрыв потряс лачугу, с потолка посыпались комья земли, дверь чуть не вылетела из проема. Не успел еще затихнуть гул, как Такер сорвал с головы наушники и отшвырнул их в сторону. Затем подхватил молоток и принялся разбивать радиопередатчик; хотя модель у того устаревшая, он исправно работает, а по плану они не имеют права оставлять ничего, что может быть потом использовано. На уничтожение радио ушло не больше минуты.
Покончив с этим, Такер пересадил Ниему с рюкзаков и стал их заново упаковывать, рассовывая провизию в три мешка. Ниема оцепенело стояла посреди лачуги, не в силах двинуться с места. Она чувствовала, что грудь ей раздирает ноющая боль, словно сердце ее разорвалось на части, но осознавала это как в тумане.
Такер сунул ей в руки куртку. Ниема тупо перевела на нее взгляд, не понимая, что делать с ней. Тогда он молча накинул на нее куртку, продев ей руки в рукава, как ребенку, застегнул молнию и спрятал ее волосы под воротник. Затем надел ей на руки перчатки, а на голову меховую шапку.
Вслед за тем он натянул на себя свитер и куртку. Когда Такер натягивал перчатки, снаружи послышался тихий свист, и он тут же погасил свет. Хади тихо проскользнул в дверь, и Такер снова включил фонарик.
Даже в неясном свете лампочки лицо Хади выглядело мертвенно-бледным. Он бросил быстрый взгляд в сторону Ниемы.
— Проклятие… — начал было он, но Такер знаком приказал ему замолчать.
— Не сейчас. Надо поскорее уходить. — С этими словами он сунул в руки Хади один из рюкзаков, а другие два повесил себе на плечи. Подхватив ружье, он взял Ниему за руку и вывел ее в темноту.
Их транспорт, старенький «рено», приказал долго жить в первую же ночь, и все попытки Такера починить сломанную ось оказались тщетным и. Хади с тревогой поглядывал на Ниему. За два дня пути она ни разу не выказала признаков усталости, шагая вместе с ними как робот, несмотря на то что Такер взял быстрый темп. Она отвечала, когда ее о чем-то спрашивали, ела, когда Такер давал ей еду, пила, когда ей давали воду. А вот спать она не могла. Она послушно укладывалась, когда Такер приказывал ей спать, но продолжала молча лежать с открытыми глазами, лицо ее осунулось от бессонницы, под глазами залегли тени. Оба они, и Хади, и Такер, понимали, что долго она так не протянет.
— Что ты собираешься делать? — спросил Хади Такера, понизив голос. — Разделимся, как предполагали сначала, или будем держаться вместе? Тебе потребуется помощь, чтобы ее вывести.
— Мы разделимся, — твердо произнес Такер. — Так безопаснее. Женщина, путешествующая с двумя мужчинами, вызовет больше подозрений, чем супружеская пара.
Они продвигались на северо-запад через самую населенную часть Ирана, но это был единственный путь к Турции, конечной цели их путешествия. Ирак находился на западе, Афганистан и Пакистан — на востоке, бывшие республики Советского Союза — на северо-востоке, Каспийское море — на севере, а Персидский залив — на юге, отделенный неприветливой пустыней. Таким образом, Турция представлялась единственно приемлемым вариантом. В течение всего пути Ниеме придется носить традиционную чадру женщин-мусульманок.
Они решили идти сначала под прикрытием ночи, чтобы их не обнаружили, хотя вполне возможно, что Сайда и Далласа посчитали главными «террористами». Не исключено и другое, думал Такер: весть о них не успела выйти за пределы завода. Предприятие было расположено в уединенном месте, а телефонная линия там всего одна. Даллас успел нажать кнопку детонатора прежде, чем кто-либо из грузчиков взял телефонную трубку.
Завод превратился в груду развалин. Такер удостоверился в этом лично, оставив Ниему под бдительным и заботливым присмотром Хади. Даллас, как всегда, выполнил свою работу безупречно: что не разрушил взрыв, спалил пожар.
Когда Такер вернулся, Ниема впервые обратилась к нему сама. Она прямо посмотрела ему в лицо своими бездонными черными глазами и с надеждой в голосе спросила:
— Вы его нашли?
Он удивился, но виду не подал.
— Нет.
— А… его тело…
Нет, она не тешит себя надеждой, что Даллас спасся, а всего лишь хочет его похоронить.
— Ниема., ничего не осталось. — Он произнес это как можно мягче, понимая, что вряд ли ему удастся облегчить очередной удар судьбы. До этого момента она держалась мужественно, как настоящий солдат, но теперь выглядела такой слабой и беззащитной.
Ничего не осталось. Он видел, как его слова больно резанули ее, как она вздрогнула словно от удара. С тех пор она больше ни о чем не спрашивала и даже не просила пить. Сам он отличался завидной выносливостью и мог долгое время обходиться без питья и еды, поэтому решил, что на себя в этом случае ему полагаться не стоит. Он установил следующий режим: каждые два часа давал ей пить, а каждые четыре часа устраивал привал и заставлял ее есть. Впрочем, заставлять ее не приходилось: она покорно принимала все, что он ей давал.
Теперь пришло время разделиться, как и планировалось вначале, но, вместо того чтобы путешествовать дальше с Далласом, Ниема останется с ним, а Хади придется выбираться самостоятельно.
Завтра они будут уже в Тегеране, где им удастся смешаться с толпой. Такер встретится с верным человеком и, если все будет в порядке, раздобудет машину. Через день они доберутся до турецкой границы. Там он оставит автомобиль, и ночью они перейдут границу по заранее намеченному маршруту. Хади пересечет границу в другом месте.
Хади поскреб отросшую бороду. Вот уже две недели они не брились и не мылись.
— Может, завтра, когда мы придем в Тегеран, я найду аптеку и куплю для нее снотворное. Ей бы надо поспать, отдохнуть.
Они остановились, чтобы сделать привал у стены полуразрушенной хижины-мазанки, давно заброшенной. Ниема сидела чуть поодаль в одиночестве, которое было скорее внутренним, чем внешним. Она не суетилась, не дергалась, сидела неподвижно, как каменное изваяние. Лучше бы она плакала, подумал Такер. Может, если бы она излила свое горе в слезах, то смогла бы уснуть. Но она не плакала; она в шоке и оправится от него не скоро. Время для слез еще не настало.
Он поразмыслил над предложением Хади, но ему не очень-то хотелось накачивать ее снотворным только ради того, чтобы она отдохнула и смогла двигаться быстрее. И все же…
— Посмотрим, — промолвил он.
Время, отпущенное на привал, истекло. Такер поднялся, что явилось сигналом для остальных. Ниема тоже встала, и Хади поспешил к ней, чтобы помочь ей перелезть через обломки необожженных глиняных кирпичей. Она не нуждалась в его помощи, но Хади суетился вокруг нее, как заботливая наседка.
Он наступил на валявшуюся под ногами доску, и ее свободный конец вскинулся вверх, из-за чего лежавшие на нем обломки кирпичей рассыпались как раз в тот момент, когда Ниема собиралась по ним пройти. Она потеряла равновесие, споткнулась и повалилась на правый бок. Она не вскрикнула — сказалась выработанная тренировками привычка не поднимать шума по пустякам. Хади негромко выругался и, бормоча извинения, помог ей подняться.
— Черт, вот глупо вышло! Ты не ушиблась? Ниема покачала головой, отряхивая одежду. Коснувшись плеча, она немного поморщилась, что не ускользнуло от бдительного внимания Такера.
— Вам больно? — Он бросился к ней и вывел ее из-под стены хижины.
— Вывихнула плечо? — нахмурясь, участливо спросил Хади.
— Нет, — ответила она с легким недоумением в голосе и повернула голову, рассматривая плечо. Такер увидел, что рубашка у нее на плече порвана и набухла от крови.
— Наверное, вы упали на что-то острое, — сказал он, решив, что она порезалась об острый обломок кирпича, но тут заметил, что из доски торчит ржавый гвоздь. — Это гвоздь. Хорошо еще, что у вас прививка от столбняка. — Он проворно расстегнул ее рубашку. Лифчик она не надела, и поэтому ему было достаточно расстегнуть несколько верхних пуговиц, чтобы стянуть рубашку с поврежденного плеча.
Колотая рана побагровела и вспухла, из нес медленно сочилась кровь. Гвоздь вошел в плечо рядом с лопаткой, не задев кость. Такер надавил на рану, чтобы кровь потекла сильнее. Хади уже раскрыл походную аптечку и вытащил оттуда несколько марлевых тампонов, которыми принялся промокать рану.
Ниема стояла неподвижно, предоставив мужчинам хлопотать над ее раной, которая, по мнению Такера, была вовсе не так опасна, как можно было бы предположить по их озабоченным лицам. Любая рана или ушиб являются причиной задержки, которая в их положении может оказаться опасной, поскольку они еще не выбрались за пределы Ирана. Поэтому их тревога вполне оправдана. Но самое главное, и Такеру пришлось это признать, был мужской инстинкт, побуждающий защищать и оберегать слабую женщину. И дело не только в том, что Ниема единственная женщина в их группе, но она совсем недавно понесла тяжелую утрату и к тому же поранилась. Вдобавок ко всему она очаровательная молодая женщина, которая быстро завоевала симпатии всей команды своей выдержкой и профессионализмом. Потому они так рьяно бросаются на ее защиту.
Умом он все это понимал. И еще твердо знал, что сам он готов свернуть горы, только чтобы облегчить тяжесть, свалившуюся ей на плечи. Он обещал Далласу, что позаботится о ней, и выполнит это обещание любой ценой.
Под лучами солнца ее плечо отливало перламутром. Хотя волосы и глаза у нее черные, кожа — белоснежная. Накладывая мазь с антибиотиком на рану, Такер невольно любовался изящным изгибом ее шеи и прекрасной фигурой. Несмотря на грубую одежду, отсутствие косметики, нечесаные волосы, несмотря на то что всем им давным-давно пора принять ванну, она умудрялась выглядеть элегантно и женственно, и Такер все время удивлялся, как такая хрупкая внешность может сочетаться с упрямством и жесткостью.
— Таких, как она, хочется водрузить на пьедестал и смахивать пылинки, — говорил Даллас еще до того, как Такер впервые увидел Ниему, когда собирал команду. — Но если ты попытаешься это сделать, то она даст тебе в зубы. — Он произнес это с особой гордостью собственника, поскольку она принадлежала ему, и Такер покачал головой в немом изумлении: и как это Даллас Бердок мог так влюбиться!
Такер наложил на рану тампон, закрепил пластырем и снова натянул на плечо Ниемы рубашку. Он бы и пуговицы застегнул, но она справилась с этим сама, склонив голову и медленно перебирая пальцами.
Ее реакция стала замедленной — результат шока и усталости. Если вдруг потребуется действовать быстро, у Ниемы это вряд ли получится. «Ей и в самом деле необходимо поспать и отдохнуть, — подумал он. — Со снотворным или без».
Он сделал знак Хади и отошел с ним в сторонку.
— Я не могу больше заставлять ее идти. Если верить карте, в пятнадцати милях к северу отсюда есть маленькая деревушка. Сможешь раздобыть нам четыре колеса?
— Я буду не я, если не раздобуду.
— Не рискуй понапрасну. Не хватало нам еще погони. Подожди, пока стемнеет.
Хади согласно кивнул.
— Если не вернешься до рассвета, мы тронемся в путь без тебя.
Хади снова кивнул:
— Не волнуйся за меня. Главное, выведи ее отсюда.
— Так я и сделаю.
Хади взял с собой немного еды и питья на дорогу и вскоре исчез из виду. Ниема не спросила, куда он пошел; усевшись на землю, она безучастно уставилась в пустоту. Нет, не безучастно, подумал Такер. В ее глазах он видел бездонную пропасть страданий.
День тянулся медленно. Такер соорудил временный навес, чтобы спрятаться от солнца днем и от ветра ночью. После того как они спустились с гор, стало гораздо теплее, но ночи были по-прежнему холодные. Они поели, по крайней мере Такер; Ниема проглотила всего несколько кусочков. Зато воды она выпила больше, чем обычно.
К вечеру ее щеки покрыл лихорадочный румянец. Такер пощупал ее лоб и не удивился, что тот пылает.
— У тебя жар, — сказал он ей. — Все из-за гвоздя.
Жар у нее несильный, тревожиться не о чем, однако ее организм и так измотан, чтобы еще бороться с болезнью.
Он поел при свете фонарика. Ниему лихорадило, и она совсем лишилась аппетита, но снова выпила много воды. — Попытайся заснуть, — промолвил он, и она послушно легла на одеяло, расстеленное на земле, но, понаблюдав за ней некоторое время, он понял по ее дыханию, что она не спит. Она лежала, глядя в темноту и тоскуя по мужу, которого рядом с ней нет и никогда уже не будет.
Такер посмотрел ей в спину. И она, и Даллас отличались сдержанным поведением и никогда не выказывали друг другу знаков внимания на публике, но ночью они спали рядом. Даллас заботливо обнимал ее, и в его объятиях, она спала как дитя, чувствуя себя в полной безопасности.
Возможно, она никак не может теперь заснуть, поскольку ей одиноко и холодно. Это же так просто: супружеские пары быстро привыкают к теплым объятиям друг друга и сонному дыханию любимого в темноте. Наверное, все дело во взаимном доверии и желании близости с дорогим человеком. Сам Такер не очень доверял людям и уж тем более не стремился быть с ними близким, но он признавал, что отношения Ниемы и Далласа построены именно на тех ценностях, которые он отвергал. Смерть Далласа явилась для нее страшной утратой, она лишилась всего, что давало ей ощущение безопасности и покоя.
Такер вздохнул. Он знал, что должен сделать и какой ценой.
Он подхватил бутылку с водой и молча подошел к Ниеме, лег рядом с ней на одеяло и положил бутылку поблизости.
— Тише, тише, — пробормотал, почувствовав, как она напряглась. — Постарайся уснуть. — Он прижал ее к себе, согревая своим телом. Натянув второе одеяло, чтобы защитить Ниему и себя от холода, обнял ее за талию.
Такер физически ощущал, как ее тело излучает лихорадочный жар, который окутывает их обоих, как третье покрывало. Ниему слегка колотил озноб, и Такер крепче притиснул ее к себе. Она лежала на левом боку, чтобы не прижать правое раненое плечо.
— Организм борется с инфекцией, — негромко произнес Такер. — В аптечке есть аспирин, на случай если тебе будет совсем худо, а пока жар несильный, пусть он делает свое дело.
— Да. — Голос ее звучал тихо, устало.
Он погладил ее по волосам, а сам старался придумать, чем бы ее отвлечь. Может, если она хоть на время забудет о том, что произошло, то сразу уснет.
— Однажды мне довелось наблюдать солнечное затмение. Я был тогда в Южной Африке. — Он не стал сообщать ничего конкретного. — Стояла ужасная жара, так что воздух казался раскаленным. Холодный душ нисколько не помогал — стоило мне вытереться полотенцем, как я снова был мокрый от пота. Все старались сбросить с себя как можно больше одежды.
Такер не знал, слушает ли она его; ему было все равно. Он продолжал размеренно и монотонно рассказывать еле слышным шепотом. Если он надоест ей своими историями и она уснет от скуки, тем лучше.
— По радио передали, что ожидается солнечное затмение, но всех так измучила жара, что никто не обратил на это внимания. Дело было в маленькой деревушке, куда любители затмений обычно не добираются. Я и сам, признаться, о нем забыл. День стоял жаркий, солнце светило так ярко, что приходилось носить темные очки. Солнечное затмение застало меня врасплох. Сияющее солнце, голубое небо, как вдруг словно облако заслонило солнечный диск. Птицы разом умолкли, домашняя живность попряталась по углам.
Кто-то из деревенских жителей взглянул вверх и воскликнул: «Посмотрите-ка на небо!»— и я тут же вспомнил про затмение и посоветовал им не смотреть на солнце, чтобы не ослепнуть. Вообрази себе черное солнце — жуткая картина. Небо потемнело, стало заметно холоднее. Мрак сгущался, но небо по-прежнему было голубым. Наконец луна полностью закрыла солнце, и солнечная корона… захватывающее зрелище. На землю опустились зловещие сумерки, все стихло, и только ослепительный ореол вокруг черного диска сверкал в небе. Сумрачная тьма царила не дольше двух минут, и все это время ни одна живая душа не проронила ни звука. Мужчины, женщины, дети — все стояли не шевелясь, затаив дыхание. Постепенно свет возвращался на землю, запели птицы. Из сараев повылезали куры, залаяли собаки. Луна ушла, и вернулся солнечный зной, но больше уже никто не жаловался на жару. — Два дня спустя во всей деревне никого не осталось в живых, всех перерезали, правда, об этом Такер умолчал.
Он прислушался. Ее дыхание было частым, неглубоким, она еще не спала, но по крайней мере успокоилась и расслабилась. Значит, скоро усталость возьмет свое и ее сморит сон.
Потом он рассказал ей про собаку, которая была у него в детстве. Никакой такой собаки на самом деле не существовало, но Ниема об этом не знала. Такер придумал забавную псину с длинным гибким тельцем, как у таксы, и кудрявой шерсткой, как у пуделя.
— Беспородная дворняжка, — негромко усмехнулся он.
— А как его звали?
Такер не ожидал услышать ее голос — тихий, робкий. В груди его все сжалось от боли.
— Не его, а ее, — ответил он. — Я дал ей имя Фифи, поскольку считал, что оно подходит пуделям.
Такер стал рассказывать ей историю за историей, описывая проделки шаловливой Фифи. Собачонка была просто чудо. Она могла лазать по деревьям, сама открывала двери, а ее любимая еда (о Господи, как называются эти детские хлопья?) — «Фрут-лупс». Фифи спала рядом с кошкой, прятала тапки под кровать, а однажды умудрилась съесть его тетрадь с домашним заданием.
Целых полчаса Такер выдумывал похождения мифической Фифи, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно, убаюкивающе, то и дело прислушиваясь к дыханию Ниемы. Оно становилось все медленнее, глубже, и наконец она заснула.
Тогда он тоже позволил себе немного вздремнуть. Он спал чутко, ожидая, когда вернется Хади, несколько раз просыпался и проверял, не спадает ли жар у Ниемы. Ее все еще лихорадило, но он успокоился: состояние не критическое, организм успешно борется с инфекцией. И все же он время от времени будил ее и давал ей пить. Как он и предполагал, стоило ей наконец уснуть, природа взяла свое, и, просыпаясь, чтобы попить, она тут же снова проваливалась в глубокий сон.
Время шло, а Хади все не возвращался. Такер не волновался. Перед рассветом самый крепкий сон, и Хади, вероятно, поджидает, пока все в деревушке уснут. Тем не менее, просыпаясь, он каждый раз смотрел на часы и прикидывал, сколько еще времени в их распоряжении. Чем дольше будет спать Ниема, тем лучше она отдохнет и тем быстрее сможет передвигаться на следующий день. С другой стороны, не стоит ждать слишком долго.
В пять утра он включил фонарик и выпил воды, затем осторожно разбудил Ниему. Она сделала несколько глотков воды, затем снова прильнула к нему и сонно зевнула.
— Пора вставать, — негромко промолвил Такер. Она зажмурилась.
— Еще рано. — Повернувшись к нему лицом, она обняла его рукой за шею и спрятала голову у него на груди.
Она думает, что он Даллас. Должно быть, она не очнулась от сна, а может, ей снился погибший муж. Она ведь привыкла просыпаться в его объятиях, даже если они и не занимались любовью, а так как женаты они были совсем немного, то Такер готов был поспорить, что Даллас не упускал ни одной ночи.
Надо растолкать ее, разбудить, накормить, осмотреть ее рану и подготовиться к дневному переходу независимо от того, вернется Хади или нет. Такер понимал, что должен сделать, но впервые в жизни изменил своему долгу. Он крепко сжал ее в объятиях, всего на одно мгновение, чтобы снова почувствовать, как она прильнула к нему в ответ.
Нет, не к нему. Она обнимает Далласа, своего мужа, которого видит сейчас во сне.
Ценой неимоверных усилий он со вздохом отстранился от нее.
— Ниема, проснись, — мягко промолвил он. — Это сон.
Сонные глаза медленно раскрылись, в свете фонарика они казались черными как ночь. В следующий миг в глубине этих глаз отразились удивление, шок, ужас. Она отпрянула от него, губы ее задрожали.
— Я… — начала было она, но не смогла больше вымолвить ни слова.
Рыдания подступили у нее к горлу. Она отвернулась от него и ничком упала на одеяло, все тело ее сотрясалось в конвульсиях. Из груди ее вырвались протяжный резкий стон и отчаянные рыдания. Ее самообладание прорвало, как плотину, и теперь она никак не могла успокоиться. Ниема безутешно рыдала, изливая свое горе в слезах. Она все еще всхлипывала, когда Такер в холодной предрассветной тьме вдруг услышал шум подъезжающего автомобиля и пошел встречать Хади.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 3
Атланта, Джорджия, 1999 год
Самолет компании «Дельта», рейс 183 Атланта — Лондон, был заполнен до отказа. Пассажиры первого класса уже расселись по местам и устроились поудобнее, просматривая периодику или попивая напитки.
Конгрессмен Дональд Брукс вместе со своей женой Элейн летели отдыхать — Дональд впервые за много лет взял отпуск, а Элейн уж и не надеялась, что он когда-нибудь освободится. Он работал ежедневно по восемнадцать часов в сутки, с тех пор как его избрали на этот пост пятнадцать лет назад. Однако даже столь долгое пребывание на правительственном посту не истребило в нем идеализм: он считал, что должен добросовестно отрабатывать деньги налогоплательщиков. Со временем она привыкла ложиться спать одна, но всегда просыпалась, когда он приходил, и они подолгу разговаривали. В первые годы его вступления в должность они еще не имели известности, и ей приходилось все вечера проводить дома с детьми.
Но мало-помалу все изменилось. Дональд стал председателем Комиссии по внешнеполитическим связям, и они сразу попали в список особо влиятельных персон. Теперь супруги то и дело вместе посещали официальные приемы.
Да, на период перерыва в работе конгресса они ездили домой в Иллинойс, но Дональд и там встречался с избирателями. Так что с момента его избрания у них ни разу не было полноценного отдыха.
Элейн мечтала, как она будет отсыпаться, заказывать завтрак в номер и гулять по Лондону. Пять дней они проведут в Лондоне, потом полетят в Париж еще дней на пять, потом в Рим и Флоренцию. Как в сказке!
Через два ряда сзади от них Гарвин Уиттейкер уже погрузился в бумаги, которые вынул из портфеля. Он был президентом крупной фирмы по производству программного обеспечения, которая за последние семь лет повысила свои доходы, составляющие теперь почти пятьдесят миллиардов долларов. Конечно, меньше, чем у такого гиганта, как «Майкрософт», ну и что с того? Когда его продукция стала понемногу завоевывать рынок, Гарвин подсчитал, что лет через пять его фирма удвоит свой капитал. По крайней мере надеялся на это и мечтал об этом день и ночь. А пока его детище потихоньку накапливало силы, стараясь не наступать на пятки более влиятельным конкурентам. Но как только придет удобный момент, Гарвин выпустит разработанную им операционную систему — упрощенную, быстродействующую, без ошибок. Эта система повергнет в прах все существовавшие ранее программные продукты.
В первом ряду сидел делегат от ЮНЕСКО из Германии; он прижимал к голове стакан с ледяным питьем, чтобы хоть немного облегчить головную боль и поспать во время длинного перелета. На сиденье «2F» находилась представительница «Мирового банка»; нахмурив лоб, она сосредоточенно листала «Уолл-стрит джорнэл». В юности она мечтала о гораздо более романтической профессии, к примеру, работать в области хирургии мозга или стать кинозвездой, но потом поняла, что деньги куда важнее и могущественнее. Благодаря им она объездила весь мир; обедала в парижских ресторанах, покупала одежду в Гонконге, каталась на лыжах в швейцарских горах. Жизнь прекрасна, и она намерена сделать ее еще лучше.
На сиденье «4D» расположился дипломат. В годы правления Буша он был послом во Франции, но с тех пор занимал более скромные посты. Он недавно женился на уроженке Чикаго, чье богатое приданое значительно поправило его дела. Теперь он надеялся вскоре снова стать послом, и не в какой-нибудь захолустной стране, которую и на карте-то не сразу отыщешь.
Самолет компании «Дельта», рейс 183 Атланта — Лондон, был заполнен до отказа. Пассажиры первого класса уже расселись по местам и устроились поудобнее, просматривая периодику или попивая напитки.
Конгрессмен Дональд Брукс вместе со своей женой Элейн летели отдыхать — Дональд впервые за много лет взял отпуск, а Элейн уж и не надеялась, что он когда-нибудь освободится. Он работал ежедневно по восемнадцать часов в сутки, с тех пор как его избрали на этот пост пятнадцать лет назад. Однако даже столь долгое пребывание на правительственном посту не истребило в нем идеализм: он считал, что должен добросовестно отрабатывать деньги налогоплательщиков. Со временем она привыкла ложиться спать одна, но всегда просыпалась, когда он приходил, и они подолгу разговаривали. В первые годы его вступления в должность они еще не имели известности, и ей приходилось все вечера проводить дома с детьми.
Но мало-помалу все изменилось. Дональд стал председателем Комиссии по внешнеполитическим связям, и они сразу попали в список особо влиятельных персон. Теперь супруги то и дело вместе посещали официальные приемы.
Да, на период перерыва в работе конгресса они ездили домой в Иллинойс, но Дональд и там встречался с избирателями. Так что с момента его избрания у них ни разу не было полноценного отдыха.
Элейн мечтала, как она будет отсыпаться, заказывать завтрак в номер и гулять по Лондону. Пять дней они проведут в Лондоне, потом полетят в Париж еще дней на пять, потом в Рим и Флоренцию. Как в сказке!
Через два ряда сзади от них Гарвин Уиттейкер уже погрузился в бумаги, которые вынул из портфеля. Он был президентом крупной фирмы по производству программного обеспечения, которая за последние семь лет повысила свои доходы, составляющие теперь почти пятьдесят миллиардов долларов. Конечно, меньше, чем у такого гиганта, как «Майкрософт», ну и что с того? Когда его продукция стала понемногу завоевывать рынок, Гарвин подсчитал, что лет через пять его фирма удвоит свой капитал. По крайней мере надеялся на это и мечтал об этом день и ночь. А пока его детище потихоньку накапливало силы, стараясь не наступать на пятки более влиятельным конкурентам. Но как только придет удобный момент, Гарвин выпустит разработанную им операционную систему — упрощенную, быстродействующую, без ошибок. Эта система повергнет в прах все существовавшие ранее программные продукты.
В первом ряду сидел делегат от ЮНЕСКО из Германии; он прижимал к голове стакан с ледяным питьем, чтобы хоть немного облегчить головную боль и поспать во время длинного перелета. На сиденье «2F» находилась представительница «Мирового банка»; нахмурив лоб, она сосредоточенно листала «Уолл-стрит джорнэл». В юности она мечтала о гораздо более романтической профессии, к примеру, работать в области хирургии мозга или стать кинозвездой, но потом поняла, что деньги куда важнее и могущественнее. Благодаря им она объездила весь мир; обедала в парижских ресторанах, покупала одежду в Гонконге, каталась на лыжах в швейцарских горах. Жизнь прекрасна, и она намерена сделать ее еще лучше.
На сиденье «4D» расположился дипломат. В годы правления Буша он был послом во Франции, но с тех пор занимал более скромные посты. Он недавно женился на уроженке Чикаго, чье богатое приданое значительно поправило его дела. Теперь он надеялся вскоре снова стать послом, и не в какой-нибудь захолустной стране, которую и на карте-то не сразу отыщешь.