Страница:
– Я понял, милорд, – ответил Лайам, отводя взгляд и благодаря небо, что герцог не взял с него слова.
Пришел и минул полдень, хотя Лайам мог судить о течении времени только по сообщениям Фануила. Дракончик обшаривал леса к югу от замка, но поиски результатов пока не давали. Лайам лежал на койке и размышлял о визите герцога, попутно прикидывая, стоит ли вносить поправки в намеченный план. И если стоит, то каковы должны быть эти поправки.
Граф – родственник герцога, а кто же дает своих родственников в обиду? Не проще ли сделать вывод, что родича пытаются оболгать? Ведь обвинения против него голословны, прямых доказательств виновности Райса нет. Правда, существует какая-то девушка, вроде бы что-то о графе знающая, но та находится в Хоунесе. Лайам, сидя в тюрьме, не может ее ни опросить, ни доставить в суд. Не может он отыскать и бандитов, так лихо насевших на него на дороге, а они явно были подосланы графом, иначе откуда бы у них взялись боевые лошадки, да и кто бы еще решился напасть на квестора ареопага среди белого дня?
Судя по нынешнему состоянию дел, улик не хватало и для того, чтобы обвинить кого-либо из троих заключенных. О возможной причастности ведьмы к убийству детишек свидетельствовало лишь то, что при ней имелись ключи. Более шатким было положение Котенара, но то, что именно он нашел тела убиенных, причем на глазах у многих людей, говорило в его защиту. Лайама можно было наказать за хранение запрещенной литературы, однако наличие «Демонологии» никак не свидетельствовало о том, что она была пущена в ход.
Похоже, герцог надеется, что все само собой утрясется. Ареопаг ведь закрывает некоторые дела за недостаточностью улик. Возможно, и здесь будет так же. Всех обвиняемых отпустят, а их дела объявят не поддающимися расследованию. Со временем шум вокруг смерти Грациана уляжется, как и вокруг смерти детишек.
«Да, именно так он и думает, именно потому он и приказал мне держать рот на замке. Именно потому и спросил, правильно ли я его понял. Он не хочет, чтобы имя графа было втоптано в грязь, ибо тогда тень падет и на имя Веспасианов. Но ему также нет смысла делать козлов отпущения из нас с Котенаром. Тот, кому грозит казнь, может сболтнуть что-нибудь лишнее во время судебного разбирательства. Если же герцог не будет активен, то и ареопаг не будет активен. Главное, никому не дергаться, и все пройдет хорошо. Тихо, мирно и в соответствии с буквой закона».
А как же обряд? Лайаму вдруг пришло в голову, что герцог ему не поверил. И даже не то чтобы не поверил, а попросту пропустил предупреждение мимо ушей. Почему? Да потому, что оно требовало от него немедленных действий. А действовать герцог не хочет. Похоже, он вообще придерживается политики выжидания.
Значит, придется все же осуществить свой план. Лайам вздохнул и велел Фануилу быть повнимательнее.
Поговорив с дракончиком, он заснул. Во сне его мучил кошмар, некогда чуть ли не ежедневно его посещавший, но в последние годы появлявшийся все реже и реже.
Отчий замок пылал. Лайам знал, что горит родовое поместье, хотя оно больше походило на Дипенмур. Сильный ветер гнал жгучее пламя прямо в его сторону. Солдаты Даймена, отбрасывая чудовищные тени, рыскали вокруг замка, приближаясь к нему. Он пригнулся и в отчаянии побежал прочь, отчетливо понимая, что уйти не удастся. Он бежал со всех ног, но почему-то никак не мог добежать до ворот, где валялось пылающее тело отца.
Лайам проснулся в холодном поту, дивясь тому, что кошмар столь неотступен. Потирая лицо ладонями, он пожалел, что опрокинул кружку с водой. В горле першило.
«Почему мне никогда не снится смерть Даймена?»
Сосед победителем вернулся домой. Спустя два месяца Лайам проник в его замок и пробрался в покои. Когда дело было сделано, он украл лошадь и умчался на север. О награде за свою голову ему стало известно через полгода, но к тому времени случившееся так от него отдалилось, что казалось делом чужих рук.
«А ведь он не просил пощады».
Лайам разбудил Даймена, чтобы тот видел, кто перережет ему глотку. Прижатый к постели, беспомощный, лорд плюнул и вытянул шею, словно хотел облегчить убийце задачу. Лайам крепко держал врага за волосы, намереваясь по капле выпускать его кровь. Но в глазах Даймена было слишком много ненависти, и он коротким ударом кинжала прикончил убийцу отца. Сталь наткнулась на шейные позвонки. «А крови почти не было…»
Воспоминание не взволновало. Видимо, потому, что сейчас у него имелись другие причины для беспокойства. Лайам встал с койки, отгоняя ненужные мысли.
«Ну, как?»
«Никак, мастер».
Лайам вздохнул и привалился к стене.
Где-то через пару часов после полудняФануил нашел то, что искал. Маленький ручеек пробивался сквозь груду камней, и дракончику пришлось повозиться, прежде чем он пробрался к трубе.
«Сможешь пролезть?»
«Да, хотя лететь не смогу. Придется идти по воде».
«Глубоко там?»
«Несколько дюймов».
Лайаму захотелось взглянуть на все самому, но он удержался.
«Если поток слишком сильный, не лезь. Вернемся к первоначальному плану».
«Да вроде бы ничего страшного, мастер. Ну, я пошел».
Поначалу все было просто. Труба уходила на северо-запад, и Фануил без приключений продвигался вперед. Лайам расхаживал по камере, проклиная свое бессилие. Единственно, чем он мог помочь своему фамильяру, это не терзать его поминутно вопросами, и Лайам, теряя огромное количество нервной энергии, вел сам с собой мучительную борьбу. Когда часа через полтора Фануил сообщил, что дошел до первого разветвления, у него словно гора с плеч свалилась. Очень скоро они разобрались, что верхний рукав трубы сворачивает к поселку, ютившемуся под стенами крепости, и дракончик пошел по нижнему рукаву. Что там с течением, Лайам не спрашивал, а уродец молчал.
– Ненавижу ждать, – бормотал Лайам себе под нос. – Ненавижу ждать.
Он все повторял и повторял эти слова, страстно желая, чтобы Фануил нашел еще одно разветвление, или обнаружил, что течение стало сильней, или просто устал от одиночества. Молчание уродца его тяготило.
Наконец дракончик добрался до новой развилки.
«Могу пойти налево, могу направо».
«А где выше?»
Долгая пауза. Лайам замер посреди камеры, стиснув зубы.
«Похоже, левая труба поднимается вверх».
Лайам громко выдохнул воздух.
«Иди по правой. И в будущем выбирай только нижний рукав. – Он тут же пожалел, что подал такой совет. Теперь дракончик вообще перестанет его о чем-либо спрашивать. – Не забывай время от времени проявляться».
«Да, мастер».
Фануил, похоже, решил, что понятие «время от времени» довольно масштабно. Прошла целая вечность. Лайам, вполголоса чертыхаясь, комкал в руках простыню.
«Я уже в крепости», – сообщил вдруг дракончик.
Лайам вскочил с койки.
«Откуда ты знаешь?»
«Я только что прошел под уборной».
– Ха! – воскликнул Лайам, потом поморщился.
«Надеюсь, в ней никого не было?»
«Нет, мастер. Однако сделалось грязновато».
Бедняга! Таскается там один – по уши в жиже, и ничем ему не помочь.
«Ах, Фануил, будь моя воля, я бы полез вместо тебя!»
«Ты бы застрял».
Теперь, когда дракончик тоже торчал под землей, судить о времени стало совсем невозможно. Ему порой начинало казаться, что ночь уже наступила, хотя умом он понимал, что дело еще не дошло до заката.
Чтобы вконец не задергать уродца бесполезными окликами, а заодно поберечь и собственные нервишки, Лайам решил выходить на связь по системе. Он досчитал до тысячи, затем задал вопрос. Фануил ответил, и Лайам снова начал считать, стараясь не думать о том, что может случиться с его фамильяром. Дракончик запросто мог застрять где-нибудь, сбитый канализационным течением с ног, или упасть в отстойную яму, или отравиться ядовитыми испарениями.
«Как дела?»
«Все замечательно, мастер».
Лайам начал новый отсчет.
«Ты не устал? Отдохни, если хочешь».
«Я не устал».
Лайам, отмечая сеансы связи, стал надрывать простыню.
«Как ты видишь там, в темноте?»
«Немного света идет от уборных и из других водостоков. А потом, у меня хорошее зрение».
Лайам рвал и считал, рвал и считал.
На девятом разрыве Фануил заговорил с ним сам.
«Мастер, мне кажется, что тебе…»
И все. Лайам сел, весь подобравшись.
«Фануил?»
Молчание.
«Фануил!»
«Мастер…»
«Фануил, что с тобой?!»
Он скатился на пол, оттолкнул койку в сторону и встал на колени над сливом.
«Фануил, ты где?!»
Ответа не было.
Он в ужасе смотрел в темноту трубы. Там что-то ухнуло, затем послышался плеск.
«ФАНУИЛ!»
Плеск утих.
«Прошу прощения, мастер».
Лайам ахнул.
«На меня накинулись крысы».
«Крысы! Ты цел?»
«Все хорошо, мастер. Мне кажется, я уже рядом. Если ты крикнешь, я выйду на звук».
«Сколько их было?»
«С десяток».
«Ты не ранен?»
«Я цел. Крикни мне что-нибудь!»
Лайам начал горланить походный марш.
Через несколько минут он вытащил из сливного отверстия Фануила и, радостно улыбаясь, сгреб уродца в объятия.
– Ты лучше всех, понимаешь? Ты чудесный дракон, лучший в мире дракон, самый великолепный… – Он оторвал дракончика от груди. – Только мокрый. – Туника Лайама пошла пятнами. – И от тебя несет!
«Это же канализация, мастер», – напомнил Фануил.
– Да-да! – Лайам отхватил от простыни изрядный кусок и принялся обтирать Фануила. На одном из кожистых крылышек он обнаружил разрыв.
«Это что?»
«Крысы. Пустяк».
Сияя от гордости, Лайам приводил уродца в порядок. Тот неуклюже ворочался, дергался и чихал, но Лайам не отпускал его, деловито орудуя тряпкой и бодро бубня альекирский марш, пока дракончик не намекнул, что вокальные упражнения мастера могут привлечь стражу.
– Привлечь? – воскликнул Лайам. – Скорей отпугнуть.
Однако он придвинул койку к стене и из остатков простыни соорудил под ней нечто вроде гнезда. Как следует обустроив дракончика, Лайам улегся сам. Настроение было прекрасным, и предстоящие часы ожидания его уже не пугали.
«Не хочешь вздремнуть?»
«Нет, мастер. Я не устал».
«Ты замечательный дракон. А я, пожалуй, посплю. Разбуди меня через час, ладно?»
Однако разбудили его стражники. Они пришли поменять свечу в фонаре и принесли еду – еще один ломоть хлеба и кружку воды. Он спросил у них, который теперь час.
– Для тебя все уже поздно, – буркнул один, швырнув на пол хлеб.
– Скоро восемь пробьет, – ответил второй, хмуро посмотрев на товарища, и подал узнику кружку.
Лайам поблагодарил и, когда стражи ушли, предложил Фануилу перекусить. От воды дракончик не отказался и опорожнил половину кружки, а на ломоть лишь посмотрел и объявил, что пока что не чувствует голода. Есть Лайаму, как ни странно, тоже не очень хотелось, однако он постепенно уплел весь хлеб, задумчиво ломая его на кусочки.
«Как думаешь, что это за обряд? Ради чего они убили детишек?»
«Обряд тут, скорее всего, ни при чем. Жизни детей могли быть платой за исцеление Райса. А обряд – это отдельный вопрос, это…» – Дракончик чихнул и продолжил рассказ. Лайам внимательно слушал.
Лорды тьмы одержимы жаждой убийства и правдами и неправдами стремятся прорваться в материальный план бытия, но выйти из воли людей, их вызывающих, им удается не часто. Выполнив то, что от них требуется, лорды обычно предлагают заказчикам ряд новых услуг, подобно купцам, расширяющим рынок сбыта товаров.
«Нечего и говорить, что с ними следует держать ухо востро, хотя они знают, чем соблазнить человека».
«Значит, исцеленному Райсу было сказано – смотри, что для тебя сделали, а теперь послушай, что можно сделать еще?»
«Примерно так».
«А что они могут пообещать?»
«Все что угодно, или почти все. А главное – они делают то, что обещают».
Бессмертия, правда, они дать не могут и прошлое изменить тоже не в их силах, но наделить кого-либо долголетием, здоровьем, богатством, властью вполне им по плечу. К несчастью, чем больше дар, тем выше цена. Фануил рассказал о князе, которому была дарована жизнь длиной в пятьсот лет в обмен на жизни пяти сотен его подданных.
По коридору мимо камеры кто-то прошел, скорее всего – караульный, и Лайам решил, что Фануилу пора отправляться в трубу.
«Начались ночные обходы. Думаю, ждать осталось недолго. Ты готов постоять за справедливость и Дипенмур?»
«Как скажешь, мастер. Только стоять там тесно».
Если дракончику и не очень хотелось заныривать в водосток, он ничем этого не показал, впрочем, Лайаму никогда не удавалось судить о настроении своего любимца. Говоря по правде, он вовсе не был уверен, что у того вообще бывает какое-то настроение. Лайам взял с дракончика слово вести себя осторожно, выходить регулярно на связь и не лезть на рожон. Заверив хозяина, что он будет действовать именно так, уродец полез в дыру.
Прежде чем Лайам успел обеспокоиться, пришел первый сигнал.
«Мастер, я на месте».
«Ты уверен, что это ее камера?»
«Ведьма сидит на койке. Я вижу ее ноги».
«Дай посмотреть».
В футе от его носа болталась нога в легкой плетеной обувке. Вторую ногу ведьма, как видно, поджала. Лайам, затаив дыхание, вернулся к себе.
И вновь ожидание.
Правда, оно уже не казалось томительным. Лайам время от времени переключался на зрение Фануила. Он видел лишь ноги узницы, но и по ним можно было понять, что та не находит себе места. Аспатрия то расхаживала по камере, то стояла недвижно у двери, то присаживалась на койку. То же самое проделывал совсем недавно и Лайам, он усмехнулся – бедняжка разнервничалась. И поделом.
Он слышал, как по коридору прошел стражник. Шаги стихли, но через какое-то время зазвучали опять. Видимо, караульный дошел до тупика и повернул в обратную сторону. Лайам, дождавшись следующего обхода, припал к решетке и спросил, который теперь час. Безмолвная тень удалилась в сторону тупика. Если солдат и слышал вопрос, он предпочел пропустить его мимо ушей.
«Тоже думает, что я убил Грациана, – подумал Лайам, слушая, как затихают шаги, – судя по всему, коридор был весьма протяженным. – Храбрый малый. Обходится без светильника! Я бы не отважился на такое».
Он снова улегся на койку и позвал Фануила.
«Пока все тихо, мастер».
«Что ж, хорошо».
Чтобы убить время, он принялся напевать, заставляя дракончика мысленно себе вторить. Они одолели семнадцать куплетов забористой песенки «Безгубый флейтист», потом взялись за «Молочницу и воришку». Петь с Фануилом было одно удовольствие, текст он схватывал на лету.
Покончив с «Молочницей», Лайам вдруг понял, что стражник обратно не проходил. Он бросился к решетке и, прижимаясь к холодным прутьям щекой, попробовал разобрать, что творится в дальнем конце коридора. Там было темно.
«Что он там делает?» – сердито подумал Лайам. Скоро придут Проун и Райс, олух своим отсутствием на привычном месте их может спугнуть.
– Да возвращайся же, дурень, – прошептал он чуть слышно. – Ну, выходи.
«Мастер, они пришли».
Лайам выругался и поменялся с дракончиком зрением. Рядом с сандалиями Аспатрии поблескивали две пары сапог. Он отключился от зрения фамильяра и превратился в слух.
– …и мне это не нравится. Дверь настежь, ключи брошены без присмотра. Куда мог подеваться охранник? – Это был Проун.
«Торчит в конце коридора», – подумал Лайам, сверля взглядом непроглядную темень. Он решил попытаться отвлечь караульного, если тому вздумается вернуться на пост.
– Спит, – сказал Райс, – умер, упился, улетел на луну. Какая нам разница? Пора начинать! – Голос его нетерпеливо подрагивал.
– Да, пора, – произнес женский голос, тоже несколько напряженный. – Вы готовы?
– Да, – отрубил Райс. – Даже более чем.
Послышалось шарканье сандалий, затем какие-то скрипы.
«Что происходит?»
«Она чертит на полу пентаграмму».
«Когда ты собираешься их усыпить?»
«Подождем, пока они не принесут жертву».
Скрипы все продолжались, затем женщина забормотала текст заклинания. Длинные фразы, почти не имеющие согласных, производили жутковатое впечатление.
«Ждать, пока они кого-нибудь не зарежут? Ты что, обалдел? Мало нам трупов в этом сезоне!»
«В данном случае достаточно крови небольшого животного. Мне кажется, сейчас они вызовут лорда только для заключения сделки, а оплатят ее потом».
Лайам прислушивался к напевному бормотанию ведьмы, не забывая поглядывать в коридор.
«Ты уверен?»
«В камере, кроме них, нет никого. Думаю, кто-то держит животное на руках, хотя мне этого и не видно».
«Ладно, – скривился Лайам. – Делай как знаешь. Но, как только процедура закончится, немедленно всех усыпи».
«Да, мастер».
Бормотание, шарканье, скрипы, шуршание. Кто-то закашлялся, кто именно – Лайам не разобрал. Он вцепился в прутья решетки, умоляя свое божество попридержать стражника в тупике.
Все звуки, кроме напевного бормотания, смолкли.
«Пентаграмма завершена».
Распев оборвался.
«Фануил, ты готов?»
– Все готовы? – еле слышно спросила ведьма.
– Да, – ответил граф, что-то лязгнуло. Он обнажил кинжал, понял Лайам.
«Ох, мастер…»
Вновь послышался кашель, но странный, глухой, потом женский голос воскликнул:
– Нет, только не в круг! – Затем на голову Лайама словно что-то свалилось. Глухой резкий удар сопровождался треском и стуком.
«Что это?!»
«Думаю, квестор Проун, – откликнулсяФануил. – Он рухнул на койку».
«Почему?»
«Он – жертва».
Кровь отлила от лица Лайама, он мгновенно вернул дракончику слух и завладел зрением фамильяра.
Дракончик уже сидел в отверстии водостока, он мог погибнуть, раздавленный рухнувшей тушей, но вовремя среагировал и успел отступить. Теперь вся камера была у Лайама на виду, и то, что он видел в ней, – ужасало. Прямо перед ним поверх обломков тюремной койки валялся Проун. Искаженное лицо квестора – с глазами навыкате и вывалившимся изо рта языком – было повернуто к сливу, кровь окаймляла его, словно бородка. Над убитым стояли граф Райс и Аспатрия, они смотрели на пентаграмму. Там, в ограниченном синими линиями пространстве, тяжело ворочалась еще одна туша, покрытая белой вытертой шерстью. Это был тот самый демон, который убил Грациана. Рогами чудовище задевало светильник под потолком.
«Тварь здесь! – думал Лайам, впадая в тихую панику. – Тварь уже здесь!»
«Еще не поздно – вклинился в его мысленные причитания Фануил. – Мастер, верни мне зрение».
Несколько бесконечных мгновений Лайам смотрел на демона, на его молочно-белую морду, на кривые сверкающие рога. Аспатрия что-то говорила чудовищу, но что – Лайам не слышал.
«Мастер!»
Он с огромным усилием закрыл глаза и тут же открыл. И увидел стражника, идущего по коридору. Тот молча приближался к нему с обнаженным мечом в руке.
– Эй! – крикнул Лайам. – Эй! Иди сюда! Стой!
«Дело сделано, мастер», – сообщил Фануил.
Не проронив ни слова, стражник прошествовал мимо. Глухой шлем с закрытым забралом тускло блеснул, меч, отразив свет, идущий из камеры, сверкнул серебром.
– Не ходи туда, дурень! – крикнул Лайам. Стражник исчез за углом.
«Дело сделано, – повторил Фануил. – Люди спят. Демон в ловушке».
Лайам, внезапно обессилев, стал сползать по двери на пол, и только прутья решетки, за которые он ухватился, помогли ему устоять.
«Дай мне взглянуть».
Теперь он смотрел на все под углом, вероятно, с какого-то подобия этажерки. Ведьма и граф лежали на полу, Райс – справа от пентаграммы, Аспатрия – слева. Между ними стоял демон, грозя Лайаму (а точней – Фануилу) трехпалыми лапами. Он разинул пасть и испустил вой, раскатившийся по всему подземелью.
«Ты уверен, что пентаграмма его удержит?»
«Да, мастер».
Демон вдруг насторожил уши, высунул черный язык, словно пробуя воздух на вкус, и стал медленно поворачивать голову. Один рог чудовища сорвал светильник с крюка, второй высек из потолка искры.
На пороге камеры стоял стражник с серебряным клинком в руке, и Лайам испустил предостерегающий вопль, к которому примешалась радость. Он узнал меч и узнал человека, неторопливо спускавшегося по ступенькам.
Незримые прутья решетки вжались в лицо Лайама, он закричал, надеясь, что голос его долетит до ушей храбреца:
– Милорд, не спешите! Примерьтесь точней! Тварь не может выйти из круга!
Но герцог не стал тратить времени на подготовку, он сделал замах, и меч, описав в воздухе сверкающую дугу, перерубил трехпалую лапу. Та стукнулась об пол и осталась лежать, не источая ни капли крови. Демон поднял морду и взвыл. Веспасиан опять размахнулся и вонзил клинок в косматую в грудь демона. Тварь пошатнулась, словно бы оступившись, потом выпрямилась, мгновение постояла недвижно и рухнула наземь.
– Ха! Получилось! – воскликнул Лайам.
Ему отчаянно захотелось броситься к герцогу, хлопнуть его по плечу, пожать ему руку или как-то иначе выказать свой восторг. – Ха!
Он вцепился в прутья решетки и с радостным воплем затряс их.
Светильник, зацепившийся за рог твари, не только не угас, но разгорелся сильнее. Герцог снял шлем, и Лайам затих, увидев, насколько он мрачен. Веспасиан быстро осмотрел камеру, скользнул взглядом по Фануилу, по туше демона, по скорченной фигурке Аспатрии. Он словно бы что-то искал. Наконец, глаза его, дрогнув, остановились на черном от крови кинжале, зажатом в руке Райса. Опустившись на колени, Веспасиан стал разжимать пальцы спящего.
«Фануил, немедленно уходи!» – приказал Лайам.
«Что происходит, мастер?»
Коротким умелым ударом герцог перерезал родичу глотку и прямо через пентаграмму потянулся к Аспатрии.
«Уходи! – Лайам вдруг вспомнил, что Фануил ничего здесь не видит и потому беспомощен, словно слепой щенок. Он, растерявшись, сморгнул, но этого мига хватило, чтобы обмен зрениями состоялся. – Уходи! Быстро! В трубу!»
Он все смотрел и смотрел в черноту коридора, пока до него не донесся топот ног и гул голосов. Затем под мрачными сводами раскатился зычный голос Веспасиана:
– Всем стоять! Ни шагу дальше! Вон из подземелья! Все вон!
Лайам отпрянул от двери, заслышав вдали тяжелую мерную поступь. Шаги приближались. Он вздрогнул, коснувшись лопатками холодной тверди стены.
20
Пришел и минул полдень, хотя Лайам мог судить о течении времени только по сообщениям Фануила. Дракончик обшаривал леса к югу от замка, но поиски результатов пока не давали. Лайам лежал на койке и размышлял о визите герцога, попутно прикидывая, стоит ли вносить поправки в намеченный план. И если стоит, то каковы должны быть эти поправки.
Граф – родственник герцога, а кто же дает своих родственников в обиду? Не проще ли сделать вывод, что родича пытаются оболгать? Ведь обвинения против него голословны, прямых доказательств виновности Райса нет. Правда, существует какая-то девушка, вроде бы что-то о графе знающая, но та находится в Хоунесе. Лайам, сидя в тюрьме, не может ее ни опросить, ни доставить в суд. Не может он отыскать и бандитов, так лихо насевших на него на дороге, а они явно были подосланы графом, иначе откуда бы у них взялись боевые лошадки, да и кто бы еще решился напасть на квестора ареопага среди белого дня?
Судя по нынешнему состоянию дел, улик не хватало и для того, чтобы обвинить кого-либо из троих заключенных. О возможной причастности ведьмы к убийству детишек свидетельствовало лишь то, что при ней имелись ключи. Более шатким было положение Котенара, но то, что именно он нашел тела убиенных, причем на глазах у многих людей, говорило в его защиту. Лайама можно было наказать за хранение запрещенной литературы, однако наличие «Демонологии» никак не свидетельствовало о том, что она была пущена в ход.
Похоже, герцог надеется, что все само собой утрясется. Ареопаг ведь закрывает некоторые дела за недостаточностью улик. Возможно, и здесь будет так же. Всех обвиняемых отпустят, а их дела объявят не поддающимися расследованию. Со временем шум вокруг смерти Грациана уляжется, как и вокруг смерти детишек.
«Да, именно так он и думает, именно потому он и приказал мне держать рот на замке. Именно потому и спросил, правильно ли я его понял. Он не хочет, чтобы имя графа было втоптано в грязь, ибо тогда тень падет и на имя Веспасианов. Но ему также нет смысла делать козлов отпущения из нас с Котенаром. Тот, кому грозит казнь, может сболтнуть что-нибудь лишнее во время судебного разбирательства. Если же герцог не будет активен, то и ареопаг не будет активен. Главное, никому не дергаться, и все пройдет хорошо. Тихо, мирно и в соответствии с буквой закона».
А как же обряд? Лайаму вдруг пришло в голову, что герцог ему не поверил. И даже не то чтобы не поверил, а попросту пропустил предупреждение мимо ушей. Почему? Да потому, что оно требовало от него немедленных действий. А действовать герцог не хочет. Похоже, он вообще придерживается политики выжидания.
Значит, придется все же осуществить свой план. Лайам вздохнул и велел Фануилу быть повнимательнее.
Поговорив с дракончиком, он заснул. Во сне его мучил кошмар, некогда чуть ли не ежедневно его посещавший, но в последние годы появлявшийся все реже и реже.
Отчий замок пылал. Лайам знал, что горит родовое поместье, хотя оно больше походило на Дипенмур. Сильный ветер гнал жгучее пламя прямо в его сторону. Солдаты Даймена, отбрасывая чудовищные тени, рыскали вокруг замка, приближаясь к нему. Он пригнулся и в отчаянии побежал прочь, отчетливо понимая, что уйти не удастся. Он бежал со всех ног, но почему-то никак не мог добежать до ворот, где валялось пылающее тело отца.
Лайам проснулся в холодном поту, дивясь тому, что кошмар столь неотступен. Потирая лицо ладонями, он пожалел, что опрокинул кружку с водой. В горле першило.
«Почему мне никогда не снится смерть Даймена?»
Сосед победителем вернулся домой. Спустя два месяца Лайам проник в его замок и пробрался в покои. Когда дело было сделано, он украл лошадь и умчался на север. О награде за свою голову ему стало известно через полгода, но к тому времени случившееся так от него отдалилось, что казалось делом чужих рук.
«А ведь он не просил пощады».
Лайам разбудил Даймена, чтобы тот видел, кто перережет ему глотку. Прижатый к постели, беспомощный, лорд плюнул и вытянул шею, словно хотел облегчить убийце задачу. Лайам крепко держал врага за волосы, намереваясь по капле выпускать его кровь. Но в глазах Даймена было слишком много ненависти, и он коротким ударом кинжала прикончил убийцу отца. Сталь наткнулась на шейные позвонки. «А крови почти не было…»
Воспоминание не взволновало. Видимо, потому, что сейчас у него имелись другие причины для беспокойства. Лайам встал с койки, отгоняя ненужные мысли.
«Ну, как?»
«Никак, мастер».
Лайам вздохнул и привалился к стене.
Где-то через пару часов после полудняФануил нашел то, что искал. Маленький ручеек пробивался сквозь груду камней, и дракончику пришлось повозиться, прежде чем он пробрался к трубе.
«Сможешь пролезть?»
«Да, хотя лететь не смогу. Придется идти по воде».
«Глубоко там?»
«Несколько дюймов».
Лайаму захотелось взглянуть на все самому, но он удержался.
«Если поток слишком сильный, не лезь. Вернемся к первоначальному плану».
«Да вроде бы ничего страшного, мастер. Ну, я пошел».
Поначалу все было просто. Труба уходила на северо-запад, и Фануил без приключений продвигался вперед. Лайам расхаживал по камере, проклиная свое бессилие. Единственно, чем он мог помочь своему фамильяру, это не терзать его поминутно вопросами, и Лайам, теряя огромное количество нервной энергии, вел сам с собой мучительную борьбу. Когда часа через полтора Фануил сообщил, что дошел до первого разветвления, у него словно гора с плеч свалилась. Очень скоро они разобрались, что верхний рукав трубы сворачивает к поселку, ютившемуся под стенами крепости, и дракончик пошел по нижнему рукаву. Что там с течением, Лайам не спрашивал, а уродец молчал.
– Ненавижу ждать, – бормотал Лайам себе под нос. – Ненавижу ждать.
Он все повторял и повторял эти слова, страстно желая, чтобы Фануил нашел еще одно разветвление, или обнаружил, что течение стало сильней, или просто устал от одиночества. Молчание уродца его тяготило.
Наконец дракончик добрался до новой развилки.
«Могу пойти налево, могу направо».
«А где выше?»
Долгая пауза. Лайам замер посреди камеры, стиснув зубы.
«Похоже, левая труба поднимается вверх».
Лайам громко выдохнул воздух.
«Иди по правой. И в будущем выбирай только нижний рукав. – Он тут же пожалел, что подал такой совет. Теперь дракончик вообще перестанет его о чем-либо спрашивать. – Не забывай время от времени проявляться».
«Да, мастер».
Фануил, похоже, решил, что понятие «время от времени» довольно масштабно. Прошла целая вечность. Лайам, вполголоса чертыхаясь, комкал в руках простыню.
«Я уже в крепости», – сообщил вдруг дракончик.
Лайам вскочил с койки.
«Откуда ты знаешь?»
«Я только что прошел под уборной».
– Ха! – воскликнул Лайам, потом поморщился.
«Надеюсь, в ней никого не было?»
«Нет, мастер. Однако сделалось грязновато».
Бедняга! Таскается там один – по уши в жиже, и ничем ему не помочь.
«Ах, Фануил, будь моя воля, я бы полез вместо тебя!»
«Ты бы застрял».
Теперь, когда дракончик тоже торчал под землей, судить о времени стало совсем невозможно. Ему порой начинало казаться, что ночь уже наступила, хотя умом он понимал, что дело еще не дошло до заката.
Чтобы вконец не задергать уродца бесполезными окликами, а заодно поберечь и собственные нервишки, Лайам решил выходить на связь по системе. Он досчитал до тысячи, затем задал вопрос. Фануил ответил, и Лайам снова начал считать, стараясь не думать о том, что может случиться с его фамильяром. Дракончик запросто мог застрять где-нибудь, сбитый канализационным течением с ног, или упасть в отстойную яму, или отравиться ядовитыми испарениями.
«Как дела?»
«Все замечательно, мастер».
Лайам начал новый отсчет.
«Ты не устал? Отдохни, если хочешь».
«Я не устал».
Лайам, отмечая сеансы связи, стал надрывать простыню.
«Как ты видишь там, в темноте?»
«Немного света идет от уборных и из других водостоков. А потом, у меня хорошее зрение».
Лайам рвал и считал, рвал и считал.
На девятом разрыве Фануил заговорил с ним сам.
«Мастер, мне кажется, что тебе…»
И все. Лайам сел, весь подобравшись.
«Фануил?»
Молчание.
«Фануил!»
«Мастер…»
«Фануил, что с тобой?!»
Он скатился на пол, оттолкнул койку в сторону и встал на колени над сливом.
«Фануил, ты где?!»
Ответа не было.
Он в ужасе смотрел в темноту трубы. Там что-то ухнуло, затем послышался плеск.
«ФАНУИЛ!»
Плеск утих.
«Прошу прощения, мастер».
Лайам ахнул.
«На меня накинулись крысы».
«Крысы! Ты цел?»
«Все хорошо, мастер. Мне кажется, я уже рядом. Если ты крикнешь, я выйду на звук».
«Сколько их было?»
«С десяток».
«Ты не ранен?»
«Я цел. Крикни мне что-нибудь!»
Лайам начал горланить походный марш.
Через несколько минут он вытащил из сливного отверстия Фануила и, радостно улыбаясь, сгреб уродца в объятия.
– Ты лучше всех, понимаешь? Ты чудесный дракон, лучший в мире дракон, самый великолепный… – Он оторвал дракончика от груди. – Только мокрый. – Туника Лайама пошла пятнами. – И от тебя несет!
«Это же канализация, мастер», – напомнил Фануил.
– Да-да! – Лайам отхватил от простыни изрядный кусок и принялся обтирать Фануила. На одном из кожистых крылышек он обнаружил разрыв.
«Это что?»
«Крысы. Пустяк».
Сияя от гордости, Лайам приводил уродца в порядок. Тот неуклюже ворочался, дергался и чихал, но Лайам не отпускал его, деловито орудуя тряпкой и бодро бубня альекирский марш, пока дракончик не намекнул, что вокальные упражнения мастера могут привлечь стражу.
– Привлечь? – воскликнул Лайам. – Скорей отпугнуть.
Однако он придвинул койку к стене и из остатков простыни соорудил под ней нечто вроде гнезда. Как следует обустроив дракончика, Лайам улегся сам. Настроение было прекрасным, и предстоящие часы ожидания его уже не пугали.
«Не хочешь вздремнуть?»
«Нет, мастер. Я не устал».
«Ты замечательный дракон. А я, пожалуй, посплю. Разбуди меня через час, ладно?»
Однако разбудили его стражники. Они пришли поменять свечу в фонаре и принесли еду – еще один ломоть хлеба и кружку воды. Он спросил у них, который теперь час.
– Для тебя все уже поздно, – буркнул один, швырнув на пол хлеб.
– Скоро восемь пробьет, – ответил второй, хмуро посмотрев на товарища, и подал узнику кружку.
Лайам поблагодарил и, когда стражи ушли, предложил Фануилу перекусить. От воды дракончик не отказался и опорожнил половину кружки, а на ломоть лишь посмотрел и объявил, что пока что не чувствует голода. Есть Лайаму, как ни странно, тоже не очень хотелось, однако он постепенно уплел весь хлеб, задумчиво ломая его на кусочки.
«Как думаешь, что это за обряд? Ради чего они убили детишек?»
«Обряд тут, скорее всего, ни при чем. Жизни детей могли быть платой за исцеление Райса. А обряд – это отдельный вопрос, это…» – Дракончик чихнул и продолжил рассказ. Лайам внимательно слушал.
Лорды тьмы одержимы жаждой убийства и правдами и неправдами стремятся прорваться в материальный план бытия, но выйти из воли людей, их вызывающих, им удается не часто. Выполнив то, что от них требуется, лорды обычно предлагают заказчикам ряд новых услуг, подобно купцам, расширяющим рынок сбыта товаров.
«Нечего и говорить, что с ними следует держать ухо востро, хотя они знают, чем соблазнить человека».
«Значит, исцеленному Райсу было сказано – смотри, что для тебя сделали, а теперь послушай, что можно сделать еще?»
«Примерно так».
«А что они могут пообещать?»
«Все что угодно, или почти все. А главное – они делают то, что обещают».
Бессмертия, правда, они дать не могут и прошлое изменить тоже не в их силах, но наделить кого-либо долголетием, здоровьем, богатством, властью вполне им по плечу. К несчастью, чем больше дар, тем выше цена. Фануил рассказал о князе, которому была дарована жизнь длиной в пятьсот лет в обмен на жизни пяти сотен его подданных.
По коридору мимо камеры кто-то прошел, скорее всего – караульный, и Лайам решил, что Фануилу пора отправляться в трубу.
«Начались ночные обходы. Думаю, ждать осталось недолго. Ты готов постоять за справедливость и Дипенмур?»
«Как скажешь, мастер. Только стоять там тесно».
Если дракончику и не очень хотелось заныривать в водосток, он ничем этого не показал, впрочем, Лайаму никогда не удавалось судить о настроении своего любимца. Говоря по правде, он вовсе не был уверен, что у того вообще бывает какое-то настроение. Лайам взял с дракончика слово вести себя осторожно, выходить регулярно на связь и не лезть на рожон. Заверив хозяина, что он будет действовать именно так, уродец полез в дыру.
Прежде чем Лайам успел обеспокоиться, пришел первый сигнал.
«Мастер, я на месте».
«Ты уверен, что это ее камера?»
«Ведьма сидит на койке. Я вижу ее ноги».
«Дай посмотреть».
В футе от его носа болталась нога в легкой плетеной обувке. Вторую ногу ведьма, как видно, поджала. Лайам, затаив дыхание, вернулся к себе.
И вновь ожидание.
Правда, оно уже не казалось томительным. Лайам время от времени переключался на зрение Фануила. Он видел лишь ноги узницы, но и по ним можно было понять, что та не находит себе места. Аспатрия то расхаживала по камере, то стояла недвижно у двери, то присаживалась на койку. То же самое проделывал совсем недавно и Лайам, он усмехнулся – бедняжка разнервничалась. И поделом.
Он слышал, как по коридору прошел стражник. Шаги стихли, но через какое-то время зазвучали опять. Видимо, караульный дошел до тупика и повернул в обратную сторону. Лайам, дождавшись следующего обхода, припал к решетке и спросил, который теперь час. Безмолвная тень удалилась в сторону тупика. Если солдат и слышал вопрос, он предпочел пропустить его мимо ушей.
«Тоже думает, что я убил Грациана, – подумал Лайам, слушая, как затихают шаги, – судя по всему, коридор был весьма протяженным. – Храбрый малый. Обходится без светильника! Я бы не отважился на такое».
Он снова улегся на койку и позвал Фануила.
«Пока все тихо, мастер».
«Что ж, хорошо».
Чтобы убить время, он принялся напевать, заставляя дракончика мысленно себе вторить. Они одолели семнадцать куплетов забористой песенки «Безгубый флейтист», потом взялись за «Молочницу и воришку». Петь с Фануилом было одно удовольствие, текст он схватывал на лету.
Покончив с «Молочницей», Лайам вдруг понял, что стражник обратно не проходил. Он бросился к решетке и, прижимаясь к холодным прутьям щекой, попробовал разобрать, что творится в дальнем конце коридора. Там было темно.
«Что он там делает?» – сердито подумал Лайам. Скоро придут Проун и Райс, олух своим отсутствием на привычном месте их может спугнуть.
– Да возвращайся же, дурень, – прошептал он чуть слышно. – Ну, выходи.
«Мастер, они пришли».
Лайам выругался и поменялся с дракончиком зрением. Рядом с сандалиями Аспатрии поблескивали две пары сапог. Он отключился от зрения фамильяра и превратился в слух.
– …и мне это не нравится. Дверь настежь, ключи брошены без присмотра. Куда мог подеваться охранник? – Это был Проун.
«Торчит в конце коридора», – подумал Лайам, сверля взглядом непроглядную темень. Он решил попытаться отвлечь караульного, если тому вздумается вернуться на пост.
– Спит, – сказал Райс, – умер, упился, улетел на луну. Какая нам разница? Пора начинать! – Голос его нетерпеливо подрагивал.
– Да, пора, – произнес женский голос, тоже несколько напряженный. – Вы готовы?
– Да, – отрубил Райс. – Даже более чем.
Послышалось шарканье сандалий, затем какие-то скрипы.
«Что происходит?»
«Она чертит на полу пентаграмму».
«Когда ты собираешься их усыпить?»
«Подождем, пока они не принесут жертву».
Скрипы все продолжались, затем женщина забормотала текст заклинания. Длинные фразы, почти не имеющие согласных, производили жутковатое впечатление.
«Ждать, пока они кого-нибудь не зарежут? Ты что, обалдел? Мало нам трупов в этом сезоне!»
«В данном случае достаточно крови небольшого животного. Мне кажется, сейчас они вызовут лорда только для заключения сделки, а оплатят ее потом».
Лайам прислушивался к напевному бормотанию ведьмы, не забывая поглядывать в коридор.
«Ты уверен?»
«В камере, кроме них, нет никого. Думаю, кто-то держит животное на руках, хотя мне этого и не видно».
«Ладно, – скривился Лайам. – Делай как знаешь. Но, как только процедура закончится, немедленно всех усыпи».
«Да, мастер».
Бормотание, шарканье, скрипы, шуршание. Кто-то закашлялся, кто именно – Лайам не разобрал. Он вцепился в прутья решетки, умоляя свое божество попридержать стражника в тупике.
Все звуки, кроме напевного бормотания, смолкли.
«Пентаграмма завершена».
Распев оборвался.
«Фануил, ты готов?»
– Все готовы? – еле слышно спросила ведьма.
– Да, – ответил граф, что-то лязгнуло. Он обнажил кинжал, понял Лайам.
«Ох, мастер…»
Вновь послышался кашель, но странный, глухой, потом женский голос воскликнул:
– Нет, только не в круг! – Затем на голову Лайама словно что-то свалилось. Глухой резкий удар сопровождался треском и стуком.
«Что это?!»
«Думаю, квестор Проун, – откликнулсяФануил. – Он рухнул на койку».
«Почему?»
«Он – жертва».
Кровь отлила от лица Лайама, он мгновенно вернул дракончику слух и завладел зрением фамильяра.
Дракончик уже сидел в отверстии водостока, он мог погибнуть, раздавленный рухнувшей тушей, но вовремя среагировал и успел отступить. Теперь вся камера была у Лайама на виду, и то, что он видел в ней, – ужасало. Прямо перед ним поверх обломков тюремной койки валялся Проун. Искаженное лицо квестора – с глазами навыкате и вывалившимся изо рта языком – было повернуто к сливу, кровь окаймляла его, словно бородка. Над убитым стояли граф Райс и Аспатрия, они смотрели на пентаграмму. Там, в ограниченном синими линиями пространстве, тяжело ворочалась еще одна туша, покрытая белой вытертой шерстью. Это был тот самый демон, который убил Грациана. Рогами чудовище задевало светильник под потолком.
«Тварь здесь! – думал Лайам, впадая в тихую панику. – Тварь уже здесь!»
«Еще не поздно – вклинился в его мысленные причитания Фануил. – Мастер, верни мне зрение».
Несколько бесконечных мгновений Лайам смотрел на демона, на его молочно-белую морду, на кривые сверкающие рога. Аспатрия что-то говорила чудовищу, но что – Лайам не слышал.
«Мастер!»
Он с огромным усилием закрыл глаза и тут же открыл. И увидел стражника, идущего по коридору. Тот молча приближался к нему с обнаженным мечом в руке.
– Эй! – крикнул Лайам. – Эй! Иди сюда! Стой!
«Дело сделано, мастер», – сообщил Фануил.
Не проронив ни слова, стражник прошествовал мимо. Глухой шлем с закрытым забралом тускло блеснул, меч, отразив свет, идущий из камеры, сверкнул серебром.
– Не ходи туда, дурень! – крикнул Лайам. Стражник исчез за углом.
«Дело сделано, – повторил Фануил. – Люди спят. Демон в ловушке».
Лайам, внезапно обессилев, стал сползать по двери на пол, и только прутья решетки, за которые он ухватился, помогли ему устоять.
«Дай мне взглянуть».
Теперь он смотрел на все под углом, вероятно, с какого-то подобия этажерки. Ведьма и граф лежали на полу, Райс – справа от пентаграммы, Аспатрия – слева. Между ними стоял демон, грозя Лайаму (а точней – Фануилу) трехпалыми лапами. Он разинул пасть и испустил вой, раскатившийся по всему подземелью.
«Ты уверен, что пентаграмма его удержит?»
«Да, мастер».
Демон вдруг насторожил уши, высунул черный язык, словно пробуя воздух на вкус, и стал медленно поворачивать голову. Один рог чудовища сорвал светильник с крюка, второй высек из потолка искры.
На пороге камеры стоял стражник с серебряным клинком в руке, и Лайам испустил предостерегающий вопль, к которому примешалась радость. Он узнал меч и узнал человека, неторопливо спускавшегося по ступенькам.
Незримые прутья решетки вжались в лицо Лайама, он закричал, надеясь, что голос его долетит до ушей храбреца:
– Милорд, не спешите! Примерьтесь точней! Тварь не может выйти из круга!
Но герцог не стал тратить времени на подготовку, он сделал замах, и меч, описав в воздухе сверкающую дугу, перерубил трехпалую лапу. Та стукнулась об пол и осталась лежать, не источая ни капли крови. Демон поднял морду и взвыл. Веспасиан опять размахнулся и вонзил клинок в косматую в грудь демона. Тварь пошатнулась, словно бы оступившись, потом выпрямилась, мгновение постояла недвижно и рухнула наземь.
– Ха! Получилось! – воскликнул Лайам.
Ему отчаянно захотелось броситься к герцогу, хлопнуть его по плечу, пожать ему руку или как-то иначе выказать свой восторг. – Ха!
Он вцепился в прутья решетки и с радостным воплем затряс их.
Светильник, зацепившийся за рог твари, не только не угас, но разгорелся сильнее. Герцог снял шлем, и Лайам затих, увидев, насколько он мрачен. Веспасиан быстро осмотрел камеру, скользнул взглядом по Фануилу, по туше демона, по скорченной фигурке Аспатрии. Он словно бы что-то искал. Наконец, глаза его, дрогнув, остановились на черном от крови кинжале, зажатом в руке Райса. Опустившись на колени, Веспасиан стал разжимать пальцы спящего.
«Фануил, немедленно уходи!» – приказал Лайам.
«Что происходит, мастер?»
Коротким умелым ударом герцог перерезал родичу глотку и прямо через пентаграмму потянулся к Аспатрии.
«Уходи! – Лайам вдруг вспомнил, что Фануил ничего здесь не видит и потому беспомощен, словно слепой щенок. Он, растерявшись, сморгнул, но этого мига хватило, чтобы обмен зрениями состоялся. – Уходи! Быстро! В трубу!»
Он все смотрел и смотрел в черноту коридора, пока до него не донесся топот ног и гул голосов. Затем под мрачными сводами раскатился зычный голос Веспасиана:
– Всем стоять! Ни шагу дальше! Вон из подземелья! Все вон!
Лайам отпрянул от двери, заслышав вдали тяжелую мерную поступь. Шаги приближались. Он вздрогнул, коснувшись лопатками холодной тверди стены.
20
Прижавшись спиной к холодной стене и приняв боевую стойку, Лайам ждал, когда откроется дверь. Он не думал, что сумеет выстоять против Веспасиана. Герцог крупнее, сильнее, при нем меч и кираса, но шанс продержаться какое-то время у Лайама все-таки был. Участь Аспатрии или Райса мало его привлекала.
«Он не может не знать, что мне все известно. Он видел Фануила. Он знает».
Вопрос был в том, что он решит. Человек, хладнокровно перерезавший глотки спящей женщине и своему кузену, вряд ли остановится перед тем, чтобы уничтожить единственного свидетеля его злодеяния, который к тому же не сват ему и не брат.
Герцог глянул на Лайама и брезгливо скривился, брови его сошлись к переносице.
– Полноте, господин Ренфорд, я ничего вам плохого не сделаю, – он говорил и держался, как отец-командир, вдруг обнаруживший, что один из его бойцов трусоват.
– У меня есть причина для опасений, милорд, – спокойно ответил Лайам, не меняя позиции. Покровительственного отношения к себе он не терпел. И не очень-то верил в благожелательность отцов-командиров.
Раздраженно хмыкнув, Веспасиан бросил меч на пол.
– Возьмите, – приказал он. – Я не собираюсь вас убивать. Я пришел с предложениями.
Лайам подцепил меч ногой и подтащил к себе. Поднял. И тут же почувствовал себя гораздо увереннее.
– С предложениями, милорд?
– Мой кузен пал жертвой обмана, – сказал герцог, – как и квестор Проун. Ведьма Аспатрия околдовала обоих. Вы лично сразили тварь, которую она вызвала, в честном и славном бою.
– Я демона не убивал, – медленно проговорил Лайам. – Граф Райс убил несчастных детишек. Проун убил Акрасия Саффиана. Оба, будучи в здравом уме и твердой памяти, вступили в преступный сговор с колдуньей.
Да, как это ни прискорбно, в отношении герцога он не ошибся. Тот, греша против истины, намеревался представить всю историю в свете, выгодном для дома Веспасианов, для чего с помощью Лайама собирался обелить имя им же зарезанного графа-детоубийцы и объявить попутно невинной жертвой продажного квестора, чтобы не уронить репутации герцогского выездного суда. Ну, а раз уж никак невозможно при этом выгородить и ведьму Аспатрию, тоже, кстати состоявшую на герцогской службе, то всех собак повесить придется именно на нее. Тем более что возражений от нее ожидать не приходится, ибо она тоже убита, причем человеком, ни в коей мере не подлежащим герцогскому суду.
В зеленых глазах властителя Южного Тира сверкнула молния.
– Тьме служила одна лишь ведьма. Гальба и квестор – жертвы ее колдовства. Смерть Акрасия Саффиана – случайна.
Лайам почувствовал, что надо идти на уступки. В конце концов, характер он показал, а на дверь этой темницы ему пока что приходится посматривать изнутри.
– Граф был околдован, милорд, – кивнул он согласно. Будет имя Райса опозорено или нет, не так уж и важно. Убитых детишек к жизни уже не вернешь. – Он попал под власть ведьмы, когда был болен. У него не было сил сопротивляться ее чарам. Однако Проун пошел на все по своей воле. И убил Саффиана.
Он понимал, что играет с огнем, но ему очень уж захотелось воздать толстому квестору по заслугам. Квестор – мелочь. На репутации Южного Тира не отразится – чист он или нет.
«Он не может не знать, что мне все известно. Он видел Фануила. Он знает».
Вопрос был в том, что он решит. Человек, хладнокровно перерезавший глотки спящей женщине и своему кузену, вряд ли остановится перед тем, чтобы уничтожить единственного свидетеля его злодеяния, который к тому же не сват ему и не брат.
Герцог глянул на Лайама и брезгливо скривился, брови его сошлись к переносице.
– Полноте, господин Ренфорд, я ничего вам плохого не сделаю, – он говорил и держался, как отец-командир, вдруг обнаруживший, что один из его бойцов трусоват.
– У меня есть причина для опасений, милорд, – спокойно ответил Лайам, не меняя позиции. Покровительственного отношения к себе он не терпел. И не очень-то верил в благожелательность отцов-командиров.
Раздраженно хмыкнув, Веспасиан бросил меч на пол.
– Возьмите, – приказал он. – Я не собираюсь вас убивать. Я пришел с предложениями.
Лайам подцепил меч ногой и подтащил к себе. Поднял. И тут же почувствовал себя гораздо увереннее.
– С предложениями, милорд?
– Мой кузен пал жертвой обмана, – сказал герцог, – как и квестор Проун. Ведьма Аспатрия околдовала обоих. Вы лично сразили тварь, которую она вызвала, в честном и славном бою.
– Я демона не убивал, – медленно проговорил Лайам. – Граф Райс убил несчастных детишек. Проун убил Акрасия Саффиана. Оба, будучи в здравом уме и твердой памяти, вступили в преступный сговор с колдуньей.
Да, как это ни прискорбно, в отношении герцога он не ошибся. Тот, греша против истины, намеревался представить всю историю в свете, выгодном для дома Веспасианов, для чего с помощью Лайама собирался обелить имя им же зарезанного графа-детоубийцы и объявить попутно невинной жертвой продажного квестора, чтобы не уронить репутации герцогского выездного суда. Ну, а раз уж никак невозможно при этом выгородить и ведьму Аспатрию, тоже, кстати состоявшую на герцогской службе, то всех собак повесить придется именно на нее. Тем более что возражений от нее ожидать не приходится, ибо она тоже убита, причем человеком, ни в коей мере не подлежащим герцогскому суду.
В зеленых глазах властителя Южного Тира сверкнула молния.
– Тьме служила одна лишь ведьма. Гальба и квестор – жертвы ее колдовства. Смерть Акрасия Саффиана – случайна.
Лайам почувствовал, что надо идти на уступки. В конце концов, характер он показал, а на дверь этой темницы ему пока что приходится посматривать изнутри.
– Граф был околдован, милорд, – кивнул он согласно. Будет имя Райса опозорено или нет, не так уж и важно. Убитых детишек к жизни уже не вернешь. – Он попал под власть ведьмы, когда был болен. У него не было сил сопротивляться ее чарам. Однако Проун пошел на все по своей воле. И убил Саффиана.
Он понимал, что играет с огнем, но ему очень уж захотелось воздать толстому квестору по заслугам. Квестор – мелочь. На репутации Южного Тира не отразится – чист он или нет.