Худ Дэниел. Драконья справедливость

   – Женщина из камеры, что рядом с вашей, очень больна, – начал Лайам, и моряк закивал.
   – Да-да, ваша милость, очень, очень больна.
   – Она много кашляет.
   – Да-да, много, – согласился моряк, обнажив в ухмылке гнилые черные зубы. – Вы же сами слышали, ваша милость, просто жуть берет, как она надрывается!
   – Она все время так кашляет?
   Моряк перестал ухмыляться и растерянно переступил с ноги на ногу.
   – Что, ваша милость? Все время?
   Лайам поставил вопрос по-другому.
   – Ты слышал, чтобы она кашляла ночью?
   – Вот уж чего не знаю, ваша милость, того не знаю. Я ж ночью сплю. Небось и она тоже, – добавил он, не вполне уверенный, сумел ли попасть в точку.
   Лайам сделал еще одну попытку.
   – Кашляет ли она, когда тюремщиков поблизости нет?
   Моряк потер глаза, пытаясь постичь суть вопроса. И вдруг его осенило.
   – Да, ваша милость, я вспомнил, она кашляет только тогда, когда им приносят жратву или еще за чем-то приходят. А так ее и не слышно!
   «Есть травы, способные вызывать состояние, похожее на болезнь, но человек при этом остается здоровым», – счел нужным пояснить Фануил.
   – Очень хорошо, – сказал Лайам и жестом отпустил моряка. Эласко подтолкнул его к двери и сдал с рук на руки стражнику. Когда он вернулся, лицо его было столь же озадаченным, что и у пожилого похитителя лодок.
   – А ведь и я в эти болячки не особенно верил, – сказал он, с восхищением глядя на Лайама. – Как это вы догадались?
   – Интуиция, – скромно сказал Лайам. – Не могли бы вы разузнать, поставлялись ли им какие-нибудь лекарства? Травки там, настойки или что-то еще?
   Эласко кивнул и вновь убежал. Лайам в ожидании стал прохаживаться по двору, временами посматривая вверх – на квадратик синего неба.
   Если человек выдает себя за больного, это еще не значит, что он убийца. Это означает лишь то, что Хандуиты пытаются всеми способами облегчить свою участь. И, следовательно, степень их виновности придется все-таки прояснять. А путь к тому один – сличение пентаграмм. И раз уж шпаргалка, которой руководствовались обвиняемые, пропала, остается надеяться, что в подвале дома Элдина Хандуита сохранилась достаточная часть чертежа. Стало быть, придется этот дом посетить. В отчете сказано, что драма разыгралась на набережной, значит, идти недалеко. Как только с Хандуитами будет покончено, Лайам возьмется за историю с чародеем. Там, судя по всему, гораздо больше загадок, чем здесь.
   Вернулся Эласко. Его прямо-таки распирало от желания поделиться добытой информацией. Заключенных Водяных Врат содержит герцогская казна. Им ежедневно поставляется минимальное количество пищи, достаточное для поддержания жизни, – небольшой каравай хлеба, вода и миска сухого гороха, но никому из узников не возбраняется столоваться за собственный счет. Хандуиты, например, в дополнение к тюремному рациону всегда заказывают вино и мясо.
   – Кимбер, стражник, который ходит на рынок, несколько раз носил от них записки в аптеку. Отец госпожи Хандуит фармацевт, он и пересылал дочери нужные снадобья. Сам Кимбер читать не умеет и не знает, что было в пакетиках, но уж аптекарю-то это известно. Давайте его навестим. Это совсем рядом.
   – А нельзя ли туда кого-то послать? – спросил Лайам. Он не хотел тратить время на мелочи.
   – Можно, – кивнул Эласко с несколько разочарованным видом.
   – Сейчас нам лучше бы отправиться в дом Хандуитов, – пояснил Лайам. – Надо взглянуть, что осталось от пентаграммы. Если большая часть ее сохранилась, то…
   Он осекся, ибо лицо Эласко выразило откровенное замешательство.
   – Вы хотите осмотреть дом Хандуитов?
   – Конечно. Чтобы изучить пентаграмму.
   – Но он давно уже продан! – выпалил юноша. – И от пентаграммы, конечно, не осталось следа.
   – Продан? – тупо повторил Лайам. – Кому продан?
   – Честно сказать, не знаю. Дом продали сразу же после убийства, месяца четыре назад.
   – Четыре месяца? Это что – правда?
   Эласко молча кивнул.
   – И Хандуиты четыре месяца торчат в этой дыре?
   – А где же им быть? Ареопаг зимой отдыхает, – ответил Эласко, беспомощно всплескивая руками. – Простите, квестор, но так уж заведено.
   – Дом продан, а пентаграмма стерта! – Лайам ошеломленно покачал головой.
   «Четыре месяца!»
   Протомиться всю зиму в таком жутком узилище, как Водяные Врата! В это невозможно было поверить. Как и в то, что ему подложат такую свинью. Никому не под силу расследовать преступления, столь основательно поросшие мхом.
   – Как же тогда я смогу…
   Он тяжело задышал, стараясь собраться с мыслями.
   «Четыре месяца назад я и ведать не ведал, где находится этот дурацкий Уоринсфорд!»
   Кто бы ни купил особняк Элдина Хандуита, он давным-давно уничтожил пентаграмму – никому такая штуковина в дому не нужна.
   – Мне очень жаль, квестор, – с несчастным видом сказал Эласко. – Мы же не знали, что вас заинтересует чертеж. Эдил Куспиниан решил, что улик и так более чем достаточно. Злодеев застукали на горячем, понимаете, и… – Он вдруг просиял, осененный внезапной идеей. – Но может быть, стражники что-нибудь помнят? Может быть, нам следует их опросить? А? Как вам такое?
   Предложение было дельным, и Лайам кивнул.
   – Да, это может сработать. Если они, конечно, малые с головой. Вы сумеете это устроить?
   – Они патрулируют по ночам и сейчас отсыпаются, но я пошлю человека с наказом немедленно вытряхнуть их из кроватей. – Он пошел было прочь, но Лайам его задержал.
   – А тот чародей, Пассендус? Давно он убит?
   Юноша улыбнулся, показывая, что тут есть чем похвалиться.
   – Да всего как с неделю. И по этому делу собрано все, что возможно собрать. Уж там-то ничего не утеряно, это я вам обещаю.
   – С неделю, – проворчал себе под нос Лайам, когда Эласко ушел. – Ну надо же, как мне везет!
   Любой даже самый бестолковый охотник по следу недельной давности не пойдет, ибо знает, что эта затея не сулит никакого успеха.
   «Боги, – подумал он. – А на какой результат могу рассчитывать я?»
   Стражники, что дежурили в ночь убийства Элдина Хандуита, жили не в самом Уоринсфорде, а где-то в предместье, и Эласко, вернувшись, стал извиняться, что придется с часок подождать. Лайам отмахнулся.
   – Неважно, – сказал он. – Час не играет роли, когда речь идет о событиях четырехмесячной давности. Но чтобы время не пропадало, давайте-ка займемся Пассендусом.
   Все равно, так или иначе, утро почти прошло.
   «И совершенно без пользы», – добавил мысленно Лайам.
   Эласко радостно заулыбался.
   – Конечно-конечно, квестор! Вы сами увидите, что там все без ошибок! На что посмотрим сначала – на вещи или на улыбчивый труп?
   – На труп, – заявил решительно Лайам, пропустив «кнечно-кнечно» и «псмотрим» мимо ушей. Он уже притерпелся к манере южан глотать гласные звуки. Все, чего ему в эту минуту хотелось, это «пскорее» увидеть пресловутый оскал.
   – Он в холодном покое – у матушки Хэл, – сказал юноша. – Наверху, – Эласко движением подбородка указал на верхние этажи крепости и снова толкнулся в знакомую дверь. Только теперь они стали подниматься по лестнице вверх, и поднимались достаточно долго – пока не одолели шесть лестничных маршей, едва освещаемых полосками света, пробивавшегося сквозь узкие зарешеченные окошки. На самой верхней площадке обнаружилась одинокая дверца. Эласко почтительно в нее постучал.
   – Матушка Хэл? Вы у себя?
   Здесь было еще темнее, но Лайаму все же удалось разглядеть паутину, свисавшую с потолка, – такую огромную, что казалось, над ней веками трудились несчетные поколения пауков. После долгого ожидания дверь приоткрыли, матушка Хэл боязливо изучала гостей через щель.
   – Добрый день! – громко и нарочито весело крикнул Эласко. Так обращаются к людям, почти утратившим и разум и слух. – Я привел к вам квестора Ренфорда – взглянуть на смешливого мертвеца.
   Ведьма пробормотала что-то себе под нос – слишком тихо, чтобы ее можно было расслышать, – и поманила посетителей внутрь. Лайам, брезгливо покосившись на паутину, пригнулся и нырнул в узкий проем.
   Обитателей любых городов – как столичных, так и захолустных – подстерегает гораздо больше опасностей, чем жителей деревень. Разбойные нападения, несчастные случаи, обострения застарелых недугов порой приводят к тому, что смерть застигает людей прямо на улицах, и обнаруженные покойники свозятся стражей в специально назначенные места. Там они обычно хранятся до тех пор, пока родственники не хватятся пропавшего человека и не явятся, чтобы его забрать. Трупы, за которыми никто не идет, власти через какое-то время хоронят, а до того от разложения тела оберегаются с помощью ведовства. Лайаму доводилось несколько раз посещать так называемую «мертвецкую» Саузварка, – там все выглядело гораздо пристойней, чем в «холодном покое» матушки Хэл.
   Он огляделся и постоял, привыкая. Пыль, грязь везде – и на полу, и на потолочных балках, о первую из которых гости чуть было не стукнулись головами. Вместо окон в стене – какие-то узкие щели, забитые птичьими гнездами и почти не пропускавшие света. Вместо широких мраморных плит – наспех сбитые деревянные полки. Тела, перехваченные веревками, лежали на них, словно тюки на торговом складе. Свеча в руке ведьмы подрагивала и коптила, но Лайам все же попробовал их сосчитать.
   «Шесть мертвецов», подумал он с отвращением, подавляя холодную дрожь. В углу помещения валялся тощий тюфяк, к нему притулились небольшой сундучок и столик с парой тарелок.
   «Эге, да она прямо тут и живет!» – обратился он к Фануилу. Дракончик ничего не ответил.
   – Вот он, – робко произнесла матушка Хэл, поднимая свечу, чтобы осветить ближайшую к входу полку. – Вот он, господа.
   Глубоко вздохнув, Лайам шагнул вперед и наклонился над телом мертвого чародея.

6

   От неожиданности он громко присвистнул.
   – Улыбнись этот малый чуть шире – у него макушка бы отвалилась.
   Эласко глупо хихикнул, матушка Хэл неодобрительно замахала руками.
   Зубы и десны покойника обнажал невероятный оскал, доходивший, казалось, до самых ушей, веки его были закрыты. Несколько бесконечных мгновений Лайам не отрывал глаз от закаменевшего в страшной ухмылке лица, потом усилием воли заставил себя осмотреть все остальное.
   Покойный Пассендус явно был невысок, строен и хрупок в кости. Пальцы рук длинные, тонкие, ногти аккуратно отполированы и подрезаны, волосы ровно подстрижены, усы и бородка подбриты, образуя сливающиеся друг с другом полоски. Все это красноречиво указывало на утонченность натуры красавца, попавшего в гибельный переплет. Тело его сохранял от тления небольшой амулет, помещенный между мертвых стоп. Неряшливый пучок каких-то веточек или трав перехватывала простенькая бечевка. Подобные амулетики, изготовленные саузваркской искательницей теней, выглядели гораздо изящней, но мертвого Пассендуса теперь вряд ли заботило, как смотрится то, что лежит рядом с ним.
   Впрочем, недвижную фигуру недавнего щеголя все еще облегало что-то вроде широкого балахона, кокетливо приталенного тисненым кожаным пояском. Тут же на полке стояли и крепкие башмаки на деревянной подошве. Лайам рассеянно помял синюю ткань одеяния мертвеца.
   – Его что, вот так и нашли?
   Отчет сообщал, что чародей прибыл в Уоринсфорд поздно вечером и снял номер в гостинице, а поутру отправился в город, где и провел весь день. К ночи он вернулся в гостиницу, откуда самостоятельно уже выйти не смог.
   – Ага, с готовностью отозвался Эласко. – У него была и другая одежда, получше, но все лежало нераспакованным – в сумке. Это для вас важно?
   – Это платье походит на дорожное, – заметил Лайам, не обращая внимания на вопрос, – но оно слишком уж чистое.
   – Он мог отдать его в стирку прислуге. Хотите, я пошлю человека узнать?
   – Не стоит, – сказал Лайам. Молодой квестор явно терзался тем, что пентаграмма не сохранилась, и горел желанием загладить вину. – Я и сам это сделаю, если понадобится. Незачем куда-то кого-то гонять. А что, на теле покойного и вправду не обнаружено каких-либо ран? Ран, ссадин, царапин или чего-то еще?
   – Да вроде бы нет. А разве должно было обнаружиться что-то такое?
   Лайам обернулся к матушке Хэл, нервно топтавшейся рядом с видом хозяйки посудной лавки, принимающей неуклюжих клиентов.
   – Вы пробовали опросить его дух?
   Ведьмам, допущенным приглядывать за мертвецами, обычно известны заклятия, позволяющие им видеть тени покойных и даже с ними общаться, в особенности если сутки с момента кончины несчастного еще не прошли. Такие опросы не всегда дают результаты, но иногда помогают выяснить, как погиб человек.
   Матушка Хэл вытаращила глаза и всплеснула руками.
   – Я… н-нет… я не думала… нет…
   Ее губы беззвучно задвигались, а взгляд заметался по комнате, словно в надежде высмотреть сбежавшую тень. Лайам вздохнул и мысленно возблагодарил судьбу за то, что та поселила его не в каком-нибудь Уоринсфорде, а в Саузварке, где эдил расторопен и честен, а искательница теней далеко не глупа.
   – Ладно, пустое, – сказал он. – Вы хоть снимали с него одежду? Вы ведь должны были это проделать – разве не так?
   – Так, – ответил Эласко, но в голосе его сквозило сомнение.
   Лайам стиснул зубы, справляясь с приступом злости. Столько ошибок, боги! За что ему это, за что?
   – Ну, хорошо. Я рад, что тут ничего не упущено. Мне кажется, настала пора обратиться к вещам.
   Эласко усердно закивал и кинулся к выходу. Лайам двинулся следом, и вскоре с покойниками осталась одна матушка Хэл. Впрочем, ведьма едва ли заметила, что докучные гости ушли. Ее взгляд по-прежнему обыскивал помещение, словно она сама по забывчивости куда-то запрятала дух злосчастного чародея и теперь не могла припомнить куда.
   – Этот опрос духа – он очень для следствия важен? – спросил Эласко на лестнице и тут же зажмурился, словно бы в ожидании тумака. – Матушка Хэл – неплохая ведьма, – осторожно продолжил он, не дождавшись ни тумака, ни ответа, – но уже дряхлая и многое забывает. Правда, трупы тут никогда не воняют, за этим она следит хорошо.
   – Да, не воняют, и это прекрасно, – рассеянно отозвался Лайам, думая совсем о другом. Мысли его занимала беседа с драконом.
   «Может ли что-нибудь до смерти рассмешить человека? Ты когда-нибудь слышал о чем-то таком?»
   «Нет, – без каких-либо проволочек сообщил Фануил, как будто заранее знал, о чем его спросят. – Но безудержный смех у кого-то вызвать нетрудно. Это кантрип, с которым легко справляются и маги-приготовишки. Я уже говорил – я сам такое могу».
   Лайам нахмурился.
   «Ну, хорошо, но ведь смех не может прикончить?»
   «Нет, не может, и продолжается он очень недолго, в лучшем случае четверть часа. Но такой смех может вывести человека из равновесия, особенно если тот захвачен врасплох».
   «Ладно, предположим, что тут сработало мелкое заклинание. И какая же нам от этого польза?»
   «Мы теперь знаем, что в деле замешан еще один чародей, и можем предположить, что он-то и есть убийца».
   Эласко внезапно остановился.
   – Тут оружейная, – сказал он, отворяя какую-то дверь.
   Лайам неразборчиво хмыкнул.
   «Так уж сразу и чародей? Взять Хандуитов, они ведь вовсе не чародеи, однако сумели вызвать страшную тварь».
   Помещение, внутрь которого его завели, целиком заполняли стойки с оружием – тут были копья и пики, луки и колчаны, набитые стрелами, длинные алебарды и укороченные секиры. Правда, все металлические поверхности этого арсенала покрывала тусклая ржавчина, а большинство луков не имело тетив. За оружейной плохо следили, но, вероятно, как вдруг подумал язвительно Лайам, черпали на ее содержание из казны хорошо.
   «Демонология это не магия, – терпеливо пояснял между тем Фануил. – У этих дисциплин много схожего, но только по форме, а в сути своей они отличаются, как небеса от земли. В демонологии важно всего лишь в точности соблюсти ритуал. Истинная же магия – даже в самых своих элементарных заклятиях – требует работы с астральными силами, с каковыми соприкасаться могут лишь маги. Следовательно, Пассендуса убил именно чародей».
   «Или талантливый шут, – парировал Лайам и прежде, чем дракончик успел отозваться, добавил: – Все. Помолчи».
   Он уже наблюдал за Эласко, который, достав откуда-то снизу дорожную сумку, выкладывал ее содержимое на стол, помещавшийся возле окна. Первые же предметы, которые он оттуда извлек, потребовали пояснений. Указывая на маленький стеклянный флакончик в серебристой оплетке, позолоченное стило и свиток бумаги, молодой квестор сказал:
   – Это все находилось на письменном столике. Послание словно бы не дописано, но следов беспорядка в комнате не было никаких. Маг просто лежал на кровати, а сумка с остальными вещами находилась под ней.
   Эласко продолжил свое занятие, а Лайам, движимый любопытством, взял в руки флакончик. В нем содержалась золотистая жидкость, такая густая и вязкая, что при наклонах емкости еле текла. Он вернул флакончик на место и взял стило. Оно было на удивление тяжелым и, видимо, даже не позолоченным, а целиком золотым. Правда, форма рабочего кончика изящной письменной принадлежности этого не подтверждала, ибо вряд ли кому удалось бы заострить мягкий металл до такой степени. Когда Лайам попытался проверить, насколько отточена эта вещица, она ощутимо его уколола и выскользнула из рук.
   Сунув окровавленный палец в рот и чувствуя себя полнейшим болваном, он мысленно выругался и обратился к письму. Бумага лоснилась, она была гладкой, словно отполированное стекло. Лайам развернул свиток, и золотистые буквицы текста подсказали ему, для чего предназначался флакон.
   «Магистр Исканес, как вы сами можете догадаться, я прибыл в Уоринсфорд чуть раньше, чем ожидалось, и уже собираюсь его покинуть, ибо почти завершил все, что себе намечал. Я потратил лишь день на поиски нужного человека, и он вскоре должен меня навестить. Никаких трудностей не предвидится, а потому к услугам холодной палаты старейшины гильдии могут не прибегать. Как только все разрешится, я займусь другими делами. Если повезет, ждите меня в Харкоуте месяца через два.
   Чего я все-таки не умею, так это правильно рассчитывать время. Остальное – поздней».
   Лайам отвернулся от окна и протянул бумагу Эласко.
   – Вы это читали? – Молодой квестор кивнул. – И какой вывод вы можете сделать?
   – Его убил тот, кого он ожидал?
   Это был вопрос, не ответ.
   Погруженный в свои раздумья, Лайам слышал слова юноши словно издалека. Ему кое-что было известно о разногласиях в гильдии магов, как и о том, что в ее рядах давно зреет раскол. Война между так называемыми белыми чародеями, подчинявшимися харкоутскому капитулу, и серыми магами, тяготевшими к магистрату Торквея, собственно говоря, уже шла. Если Пассендус, ставленник самого Исканеса – могущественного магистра Харкоута – забрался в поисках «нужного человека» в такую глушь, как Уоринсфорд, то вполне логично предположить, что человек этот и сам является магом, причем далеко не последним. Вопрос заключался лишь в том, с какой целью Пассендус стремился его разыскать? Был ли искомый маг сторонником белых, или же он примыкал к серым, или вообще пока еще колебался, соблюдая нейтралитет?
   – Вы полагаете, что Пассендус намеревался убить этого человека, но, просчитавшись, сам пал от его руки? Но ведь он пишет, что трудностей не предвидится, – сказал Эласко, водя по тексту записки глазами, – и вот еще что… что какая-то там холодная комната не будет нужна. Что это за комната? Такая же, как у матушки Хэл?
   – Не знаю, – сказал Лайам, думая вслух. – Пассендуса могли сюда послать, чтобы склонить кого-то на сторону харкоутских магов. Какого-нибудь чародея исключительной силы, ибо слабых сторонников Исканесу незачем вербовать. Но разве сильный маг опустится до заклятия, обладающего эффектом обычной щекотки? Он ведь уронит тем самым свое достоинство, разве не так?
   «Так ведь?» – спросил он мысленно у Фануила.
   Дракончик ответил сразу же, опережая вопрос.
   «Нет. Вызывающее смех заклинание обезоруживает, оно не только эффектно, но и весьма эффективно. Тот, кто смеется, не может связно соображать. И следовательно, не может воспользоваться никакими заклятиями, способными его защитить. Кроме того, Пассендус имел в виду не комнату, а палату».
   О негодяй! Он снова влез в его голову, он позволил себе читать вместе с ним! Вот что случается с теми, кто забывает завязывать серебряный узел! Раздраженный собственным промахом, Лайам пробормотал:
   – Комната? Или палата? – И прокричал мысленно: «Не все ли равно?»
   Эласко растерянно на него посмотрел.
   – Вы правы, квестор. Тут и впрямь говорится – палата. Я ошибся, извините меня. И объясните, какая в том разница?
   «Разница есть, – заявил Фануил. – Холодной палатой в гильдии магов именуется тайное подразделение, приводящее в исполнение смертные приговоры. Мастер Танаквиль не боялся этих людей. Он называл их золотарями холодного нужника, но большинство магов не смеет так и подумать. О неумолимости и жестокости членов холодной палаты ходят легенды, лишь укрепляющие могущество гильдии, ибо ее цементирует страх».
   Лайаму волей-неволей пришлось изложить все это Эласко, правда, кое-какие юмористические детальки из мысленной тирады дракончика в его пересказе не прозвучали. Не упомянут, естественно, был и сам Фануил. Затем размышления вслух были продолжены, ибо что-что, а порассуждать Лайам любил.
   – Положим, Пассендус намеревался пригрозить неизвестному, что пустит по его следу карателей. Но, в таком случае, зачем бы это ему? Что мог неизвестный сделать такого, чтобы боевые отряды потащились за ним из Харкоута в эту тьмутаракань?
   – Не знаю, квестор. Возможно, он украл что-нибудь, принадлежащее гильдии?
   «Возможно, – подтвердил Фануил, – но тогда украденная вещица должна представлять для гильдии немалую ценность. Каратели из холодной палаты не занимаются пустяками. Их призывают к действию лишь в случаях из ряда вон выходящих, а также когда нарушаются гильдийские табу. Когда, например, один маг убивает другого в несанкционированном магическом поединке, или когда кто-то не повинуется прямому приказу магистра. Преследуется также самовольный выход из гильдии, очень сурово карается тот, кто осмелится выдать непосвященным секреты магического искусства…»
   – Могут ли белые воспользоваться могуществом холодной палаты в своих целях? – быстро спросил Лайам.
   – Кто это – белые?
   Лайам пропустил вопрос уоринсфордского квестора мимо ушей. Разговор на два фронта начинал его утомлять, но прерывать обсуждение ему не хотелось.
   «Могут, если все ее члены перейдут на их сторону. Однако холодная палата – это не сборище единомышленников, это тайная группа магов, где каждый знает очень немногих, подчиняясь лишь своему командиру. Всех членов холодной палаты не знает никто».
   – Есть ли в Уоринсфорде какие-нибудь чародеи?
   Эласко покачал головой.
   – Нет. Да вам и самому должно быть это известно. Наш герцог чародеев не жалует, ну и…
   Лайам склонил голову набок, озадаченный странными интонациями в голосе юноши. Словно ему намекали на что-то, о чем стеснялись сказать. Однако через мгновение он решил не пускаться в расспросы, а вернуться к насущным задачам. Да и гильдия с ее легендарной палатой перестала его волновать. Кто победит – белые серых или серые белых – неважно. Маги магами, но сейчас ему нужен всего лишь один чародей.
   – Ладно, – сказал он, – будем считать, что Пассендуса убил маг, маскирующийся под обычного человека. Уоринсфорд – город маленький, и раз уж тут его не заметили, значит, прячется он хорошо.
   Из коридора донеслись звуки какой-то возни, затем дверь оружейной комнаты приоткрылась и кто-то окликнул Эласко по имени. Тот, извинившись, выскользнул из помещения. Лайам не обратил на это внимания.
   – Ты сможешь отслеживать, не применяется ли где-нибудь магия? – спросил он у Фануила. Вопрос был чисто формальным. Дракончик чувствовал всплески магической силы приблизительно так же, как люди ощущают тепло и видят во мраке свет.
   «Да, мастер. Кстати, учти: стило и чернила – тоже магические. Все, что ими написано, тут же появляется где-то – на таком же листке».
   – И на здоровье, – сказал Лайам, – но к нашему делу этот фокус отношения не имеет. Нам надо выяснить, зачем здесь ошивался Пассендус, и совершенно неинтересно, как он поддерживал с гильдией связь. Впрочем, выяснить что-либо вряд ли удастся. Убийце нет смысла крутиться там, где его ищут, а за неделю он мог уйти далеко.
   «Мог, мастер. Конечно, он мог и уйти, но все же…»
   Пустых возражений Лайам терпеть не мог, и потому он был рад приходу Эласко.
   – Квестор Ренфорд, стражники, дежурившие у дома Хандуита в ту ночь, уже тут. Не желаете ли пройти в караулку?
   «Он смылся, попомни мои слова», – бросил Лайам дракончику и, хлопнув дверью, вышел из оружейной.
   Возвратился он уже не со столь бравым видом, а на Эласко просто жалко было смотреть.
   – Ах, квестор, не знаю, как мне теперь перед вами и извиняться, – сокрушенно приговаривал юноша. Но и винить этих людей тоже нельзя. Ведь за четыре месяца много воды утекло, а память – она как сеть, в которой застревает лишь крупная рыба.
   Никто из патрульных не помнил, как выглядела пентаграмма, и разговор с ними не дал ничего. Это был жестокий удар, он перечеркивал всяческую надежду вывести Хандуитов на чистую воду. Лайам занервничал – все шло наперекосяк.