Хупер Кей. Две женщины и мужчина

   – Я была ниже этого уровня?
   – Фейт, в медицине не бывает абсолютных понятий.
   – Я была ниже минимального уровня? Да или нет? – настаивала она. – Меня считали жизнеспособной пациенткой?
   – Нет, – признался Бернетт и тут же добавил: – Но проблески мозговой деятельности все же имелись, и я говорил мисс Лейтон во время ее последнего визита, что какой-то шанс остается всегда. Я видел за годы своей практики немало поразительных случаев. К тому же вы дышали самостоятельно, так что не возникало вопроса о…
   – Об отключении… как это называется… аппаратуры, поддерживающей жизнедеятельность? – закончила Фейт дрогнувшим голосом.
   – Об этом не было и речи, – поспешил заверить ее доктор Бернетт. – И мисс Лейтон хотя и была очень расстроена, когда уходила в тот день, но по-прежнему не теряла надежды. Никогда не видел никого, настолько полного решимости спасти другого человека. Если бы ее сила воли могла это сделать, вы бы вышли из комы в тот же день. Впрочем, до этого оставалось всего две недели. – Он сделал паузу. – К сожалению, мисс Лейтон так и не узнала, что была права.
   – Да, к сожалению… Благодарю вас, доктор Бернетт.
   – Фейт, насчет того, что произошло в тот день…
   – Не беспокойтесь об этом. Тогда мы все были немного возбуждены. – Фейт мягко опустила трубку на рычаг.
   Поднявшись, она взяла чашку кофе, подошла к роялю, села на табурет и несколько раз согнула и разогнула пальцы, задумчиво глядя на них, потом осторожно коснулась клавиш…
   Услышав сигнал домофона, Фейт быстро ответила на него, не дав звонку разбудить Кейна, и через несколько минут открыла дверь Бишопу.
   – Я не ожидала, что вы придете так рано, – сказала она. – Кейн еще спит, и мне бы не хотелось его будить.
   Бишоп внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.
   – Понимаю.
   Фейт усмехнулась:
   – На сей раз я в этом сомневаюсь, но это неважно. Боюсь, сваренный мной кофе вам не понравится – тогда можете приготовить себе сами.
   Бишоп наблюдал, как она возвращается к роялю, перестав улыбаться и озабоченно сдвинув брови.
   – По пути сюда я заехал в полицейское управление, – сказал он. – Ричардсон ввел меня в курс дела и показал результаты вскрытия Дайны. Ничего неожиданного, кроме…
   – Кроме времени смерти, – закончила Фейт, снова легко касаясь клавиш.
   Бишоп подошел к роялю и внимательно посмотрел на нее.
   – Да.
   – Она была мертва не несколько дней, а несколько недель. Примерно… четыре недели.
   – Холод, сырость и отсутствие воздуха в этом бомбоубежище, – медленно продолжал Бишоп, – замедлили процесс разложения, создав видимость недавней смерти. Но вскрытие это опровергло. Медицинский эксперт не хотел датировать время смерти точнее, чем от трех до шести недель.
   – Четыре, – тихо повторила Фейт и положила на клавиши все десять пальцев. – Странная вещь – всего несколько дней назад я могла играть на рояле, а сейчас забыла, как это делается.
   Бишоп молча смотрел на нее.
   – Разве это не странно? И разве не странно, что вчера вечером я смогла открыть замки отмычкой, хотя еще несколько дней назад даже не знала, что она лежит в кармане жакета? Не странно ли, что я все время смотрю на запястье, хотя знаю, что никогда не носила часы? И почему я постоянно пользуюсь правой рукой, ведь я левша? – Она сняла пальцы с клавиш и протянула ему руку. – Что скажет на это ваш «детектор чепухи»?
   Поколебавшись, Бишоп взял ее руку. Они смотрели друг на друга – зеленые глаза Фейт были спокойными, а взгляд серебристых глаз Бишопа – напряженным и пронизывающим.
   Внезапно его лицо побелело.
   – Боже мой!
   Фейт осторожно забрала руку.
   – Разве это не странно? – шепотом повторила она.
   Казалось, Бишоп так растерян, что не знает, что сказать.
   – Кейн знает? – спросил он наконец.
   – Думаю, он что-то чувствует. Но кто может знать такое наверняка? Кто в состоянии даже вообразить, что это возможно?
   – Кейн должен радоваться, что ему представился повторный шанс, – сказал Бишоп. – Многие ли из нас могут этим похвастаться?
   Фейт покачала головой:
   – Все не так просто, и вы это знаете.
   – Что же тут такого сложного?
   – Как бы вы чувствовали себя на его месте? Кейн в скором времени собирается похоронить Дайну, Бишоп. Он неделями горевал, прощаясь с ней навсегда. Что я скажу ему сейчас? Что она…
   Бишоп с любопытством посмотрел на нее.
   – Она?
   Фейт криво улыбнулась:
   – А теперь поставьте себя на мое место. Вы действительно думаете, что что-то… что кто-то может вторично стать таким же, как прежде?
   – По-видимому, нет.
   В наступившем молчании оба услышата звук льющейся воды в ванной.
   – Пожалуй, мне лучше на время удалиться, – сказал Бишоп. – Вернусь в управление и посмотрю, не могу ли я чем-нибудь помочь Ричардсону.
   – Трус! – усмехнулась Фейт.
   Бишоп улыбнулся, но глаза ею оставались серьезными.
   – Знаете, может быть, лучше немного подождать. Дайте время вам обоим как-то приспособиться…
   – Нет, – покачала головой Фейт. – После прошлой ночи это невозможно. Теперь мы должны быть честными друг с другом.
   Бишоп больше не задавал вопросов.
   – Я буду рядом, – сказал он, коснувшись ее руки.
   – Знаю. Спасибо.
   Бишоп направился к двери, но остановился, когда Фейт окликнула его.
   – Вы вернетесь в Теннесси.
   – В самом деле.
   – Да, и очень скоро. Думаю, после Нового года.
   – И что я там найду? – медленно осведомился он.
   – Зло. И кое-что еще – то, что вы уже давно ищете.
   Бишоп быстро шагнул к ней и сдержанно спросил:
   – Полагаю, вы не можете сообщить мне, чем все это кончится?
   – Нет, – солгала Фейт. – Но будьте осторожны.
   Несколько секунд он стоял неподвижно, потом молча кивнул и вышел.
   Какое-то время Фейт смотрела на закрывшуюся за ним дверь, затем пошла на кухню налить себе еще кофе. Какой смысл знать заранее, что должно произойти? Судьба держала течение событий мертвой хваткой – как она ни старалась в прошлом избежать трагедий или хотя бы разочарований, все равно предвиденное ею сбывалось.
   – Будьте осторожны, Бишоп, – прошептала Фейт, словно напутствуя его.
   Когда через несколько минут Кейн вошел в гостиную, она сидела на диване и смотрела по телевизору программу новостей, где излагались волнующие события вчерашнего вечера.
   – Я снова приготовила паршивый кофе, – улыбнулась Фейт.
   Склонившись над ней, Кейн положил руку ей на плечи и прильнул к ее губам в жадном поцелуе.
   – Думаю, это может подождать до завтра, – сказала Фейт, когда он отпустил ее, забыв о том, что говорила Бишопу.
   Кейн погладил ее по щеке и опустился в кресло напротив.
   – Что именно?
   – Разговор о наших отношениях.
   Он покачал головой:
   – Зачем его откладывать? Я не хочу, чтобы между нами оставались какие-то недомолвки.
   – О чем ты?
   – О чувстве вины. Дайна исчезла менее двух месяцев назад, а я влюбился в тебя.
   Подходящий момент настал, но Фейт не представляла, как ей убедить его, если сама она еще не в состоянии была в это поверить. Но нужно попытаться.
   Слова, казавшиеся такими простыми, когда она произносила их про себя, вслух прозвучали как нечто невероятное.
   – Дайна не исчезла. Она здесь. Она – это я.
   Кейн не шевельнулся и даже не выразил удивления.
   – Как это может быть? – спросил он.
   Фейт глубоко вздохнула:
   – Человеческая воля – удивительная вещь. Дайна отчаянно хотела выжить. Но ее тело было обречено на смерть, и она это знала – знала задолго до того, как это случилось. Но Дайна знала кое-что еще – то, что ей сказал доктор Бернетт всего за несколько часов до того, как ее похитили. Что Фейт не придет в себя после аварии. Слабых проблесков мозговой деятельности было достаточно лишь для того, чтобы поддерживать дыхание и сердцебиение. Живая оболочка без мыслей и души…
   – Ты думаешь, что я поверю, будто две разные женщины… – начал Кейн.
   – Ты уже веришь, – перебила его Фейт. – Ты чувствуешь, что это правда, даже если все, чему тебя учили о жизни, смерти и душе, твердит, что такое невозможно.
   – А это возможно?
   Она покачала головой:
   – Не знаю. Я знаю, что до катастрофы между Дайной и Фейт возникла очень сильная связь. Они обе обладали сверхъестественными способностями, хотя это и проявлялось по-разному. Возможно, все дело в этом. Я только знаю, что это произошло, но не имею объяснений.
   – Ты говоришь о Дайне и Фейт, словно… словно ты ни та, ни другая.
   Фейт подумала о том, что сказала Бишопу, и заставила себя улыбнуться.
   – В каком-то смысле я третий угол этого странного треугольника. Я вышла из комы, лишившись памяти, и некоторое время разрывалась между Дайной и Фейт, не становясь ни той, ни другой, обладая лишь смутными обрывками воспоминаний, какими-то индивидуальными особенностями поведения и чисто мышечной памятью. Какой-то период я даже могла играть на фортепиано.
   Кейн посмотрел на рояль и вспомнил, как Фейт, сидя за инструментом, казалась растерянной и ошеломленной.
   – Все равно это невероятно, – сказал он. – Откуда ты знаешь, что это не просто телепатическая связь? Что ты сейчас не вспоминаешь того, что Дайна говорила тебе во время комы?
   – Дайна сидела у кровати и разговаривала с пустой оболочкой, Кейн. Ее слова никто не мог ни слышать, ни запомнить.
   Кейн больше был не в силах оставаться на месте, поднялся и начал бродить по комнате. Он чувствовал на себе взгляд серьезных зеленых глаз.
   И как только она может верить в такое…
   – Фейт… – Кейн умолк, вопросительно глядя на нее.
   Она понимающе кивнула:
   – Я уже привыкла к этому имени. Мы оба к нему привыкли.
   – Но я видел ее изуродованное тело! – сдавленным голосом продолжал Кейн. – Я вижу его каждый раз, когда закрываю глаза! Мне нужно организовать заупокойную службу, чтобы все, кто знал ее, могли с ней проститься…
   – Знаю. Мне очень жаль.
   Кейн подошел к окну и остановился, глядя на улицу.
   – Я говорил тебе, что не стану молчать, даже если ты не хочешь слышать то, что я намерен сказать.
   Она закрыла глаза.
   – Я не знаю, как мне примириться со всем этим, Фейт. Не знаю, смогу ли я вообще когда-нибудь это сделать.
   Фейт хотела сказать ему, что она готова ждать сколько угодно, что она любит его и всегда любила. Но слова застревали у нее в горле.
   Ее сумочка лежала на стуле возле двери. Это было все, что она заберет с собой, покидая его дом, – большая часть одежды, которой она здесь пользовалась, ей не подходила по тем или иным причинам.
   Фейт взяла сумку и вышла.
   Кейн услышал звук закрываемой двери. Не поворачивая головы, он сказал, обращаясь к пустой квартире:
   – Но я не хочу, чтобы ты уходила.
   Яркое солнце и почти семьдесят градусов по Фаренгейту плохо ассоциировались с Рождеством, но постоянно звучавшие по радио рождественские песни не давали забыть о приближающемся празднике, Санта-Клаусе и звенящих колокольчиках…
   Фейт выключила радио, подумав о том, что нет ничего страшного, что именно в праздники происходит много самоубийств.
   В одиночку она не смогла бы это вынести. Спасибо Хейвн-Хаузу, где она провела несколько часов, помогая украшать к празднику помещения, готовить угощение и красиво упаковывать подарки для детей. Спасибо Кэти, которая помогла ей скоротать тяжелые часы. Девочку, правда, весьма озадачила внезапная неспособность Фейт играть на фортепиано.
   Белых пятен в ее памяти почти не осталось. Она наконец примирилась с действительностью и начала привыкать к сложившемуся порядку вещей.
   Фейт попыталась сосредоточиться на каталоге курсов при колледже, думая о том, в какой области лучше использовать свой литературный опыт – в журналистике или рекламе. А может быть, просто записаться на курсы общего профиля, пока она не примет окончательного решения? Так или иначе, нужно чем-то себя занять.
   Фейт заказала на дом пиццу, поэтому, когда раздался звонок в дверь, она открыла ее, держа в руке двадцать долларов.
   – Никогда не беру деньги у рыжеволосых женщин, – сказал Кейн.
   – Я… я думала, что принесли пиццу. Я заказала себе с анчоусами, – зачем-то уточнила она.
   Фейт надеялась, что она смотрит на него не слишком голодным взглядом. Хотя он может подумать, что она мечтает о большой пицце с хрустящей корочкой.
   – Могу я войти?
   – Да, конечно…
   – Очень мило. – Кейн окинул взглядом удобную мягкую мебель и изящные, хотя и непритязательные украшения. – Теперь здесь больше ощущается твое присутствие.
   Фейт решила не выяснять, о чьем именно присутствии идет речь.
   – Я должна была все переделать. Начать с чистого листа.
   Несколько секунд Кейн молча смотрел на нее.
   – Я видел тебя на поминальной службе.
   – Да, я там была. Церемония была впечатляющей.
   Она тоже видела его, но не стала к нему подходить. Фейт обменялась несколькими фразами с Бишопом, но он ничего не говорил о Кейне, а она заставила себя не спрашивать о нем.
   – Это… это был конец, – сказал Кейн.
   – В самом деле?
   Он шагнул к ней:
   – Я говорил, что теперь скажу тебе все, что должен сказать?
   Фейт затаила дыхание:
   – Да.
   Пальцы Кейна скользнули по ее волосам, поглаживая затылок.
   – И что я буду к тебе прикасаться, даже если не уверен, что ты этого хочешь?
   Она закрыла глаза и молча прижалась затылком к его ладони.
   – И что больше тебе не удастся изгнать меня из своей жизни? – Кейн нежно поцеловал ее.
   – Обещаю больше никогда не пытаться это делать, – сказала Фейт, с трудом переводя дыхание.
   Он так крепко сжал ее в объятиях, словно вообще не намеревался никогда отпускать.
   – Я должен сказать, что мне все равно, кем ты была, кто есть и кем будешь. Я люблю тебя, Фейт, – только это имеет значение.
   Глядя ему в глаза, Фейт видела в них только любовь и бесконечную нежность. Она протянула руку и осторожно коснулась его щеки.
   – Только это имеет значение. Я люблю тебя, Кейн.
   Парнишка, доставивший заказанную пиццу с анчоусами, подумал, что ему, очевидно, дали неверный адрес, так как на его звонки никто не отозвался.