Иден Дороти. Можно и не любить

   — Мне раздернуть занавески на кровати, сэр? — спросил служащий с едва заметной улыбкой, как будто он видел сотни пар, проводящих медовый месяц, и знал, где они окажутся в тот момент, как он оставит их наедине.
   Но не они. Не она и Грант. Ханна ощутила тяжесть в груди.
   — Ханна? Тебе нравится? Она слегка улыбнулась ему.
   — Это… это очень мило.
   — Очень мило? — Грант ухмыльнулся. — Думаю, владелец убил бы себя, услышь он такое определение рая.
   — Рай? — На этот раз ее улыбка стала более правдоподобной. — Рай. Рай. Это то, что пишется на полотенцах.
   — Не смотри на меня так, — сказал он, направляясь к встроенному бару в дальнем конце комнаты, — я не выбирал название.
   — Нет. Только место.
   — Да. — Он слегка присвистнул, когда взял бутылку шампанского из ведерка со льдом. — «Дом Периньон». Очень здорово.
   Пробка негромко хлопнула, и искрящееся вино, пенясь, вытекло из горлышка бутылки. Он налил его в два хрустальных бокала и один протянул ей.
   — Я… я, пожалуй, не хочу вина, спасибо.
   — Я думал, это, возможно, поможет мне привести тебя в настроение, но… — Он улыбнулся и обнял ее. — Ну вот, мы муж и жена, и теперь я могу тебя поцеловать.
   — Ты целовал, — сказала она быстро, — после того как судья провозгласил нас…
   — Это был не поцелуй, Ханна, это была формальность. — Его дыхание согрело ее щеку, когда он наклонил голову. — Дай я покажу тебе, что значит поцелуй, — сказал он, и его рот прижался к ее рту. Она издала стон страдания и отвернулась от него.
   — Что ты делаешь?
   — Хватит игр, — сказал он охрипшим голосом. — Не теперь.
   Его рот был холоден и мягок, когда он заставил ее замолчать, медленно, но уверенно двигаясь по ее губам. Она упиралась, а он отодвигался назад, притягивая ее к себе, до тех пор пока не оперся о стену, прижав ее к себе.
   — Грант, — сказала она, — не надо.
   — Поцелуй меня, — прошептал он. Его язык скользнул между ее губ. — Теперь все в порядке, Ханна, тебя можно отпустить. Все в порядке, дорогая.
   Она чувствовала, как тяжело бьется его сердце, чувствовала тепло его тела. Он был теплый, словно белый песок, согретый солнцем, у него был вкус моря, чистого, соленого и мощного. Ее сердце забилось чаще, потом заколотилось. Она почувствовала головокружение, как в тот момент, когда он взял ее за руку и потянул вперед к алтарю несколько часов назад; она чувствовала, словно она плавится, словно падает на пол бесформенной массой…
   — Ты сделана не изо льда, — прошептал он, — несмотря на то что пытаешься изобразить это. — Он легонько ударил ее по губам. — Откройся мне, Ханна, дай мне попробовать тебя.
   — Нет, Грант, нет. Нельзя!
   — Можно, черт тебя возьми, — сказал он с грубой силой. — Ты моя жена!
   Его жена. Его жена.
   Слова били по ней, кипели в ее крови, и она извивалась в его руках, когда он прижимал ее к себе, и уже не могла сказать, где кончается ее тело и начинается его.
   — Ты так прекрасна, — прошептал он и наклонил ее лицо прямо к своему. — Я люблю, как ты смотришь, когда я касаюсь тебя, Ханна. Твои глаза затуманиваются, твой рот становится мягче…
   — Грант, — прошептала она, задыхаясь. — Грант, послушай меня. Мы не можем… Я не хочу…
   Ее душили рыдания, когда он легонько укусил ее шею. Ее голова упала назад, и он шептал ее имя, когда целовал ее в горло.
   — Нет, хочешь, — сказал он заплетающимся языком. Его язык скользнул между ее губами, и она издала стон удовольствия. — Ты хочешь этого, — сказал он, и его руки скользнули вниз по ее телу, его большие пальцы просто прошлись по ее груди и оказались на ее талии. — И это. — Он схватил ее и прижался телом так, чтобы она почувствовала его восставшую плоть.
   — Грант, — сказала она неистово, — Грант…
   — Вот, что ты делаешь со мной, — прошептал он мягко и торопливо. Он взял ее руку и положил себе между ног. — Ты чувствуешь это, Ханна? Это для тебя, дорогая, все для тебя. — Она захныкала, когда он обнял ее одной рукой и провел по ее телу кончиками пальцев, затем накрыл ее грудь.
   Его большой палец двинулся, и она почувствовала, как ее груди напряглись, ища его прикосновениям
   Останови его, сказала она себе, останови его сейчас, прежде чем будет поздно. Останови его, прежде чем он зайдет слишком далеко и не будет возврата.
   Его пальцы между тем расстегивали пуговицы спереди на ее платье. Наконец он высвободил ее плечи из розового шелка, наклонился и поцеловал выпуклость каждой груди, возвышающуюся над белым кружевом, и дрожь почти непереносимого возбуждения прошла по ней.
   — Теперь твоя очередь, — сказал он и положил ее руки на свою рубашку.
   Нет, подумала она, нет, я этого не сделаю. Но ее пальцы уже легко скользили по мягкому хлопку, дрожа, когда они расстегивали пуговицы, а затем она вытащила рубашку из брюк и завернула ее ему на плечи.
   — Прикоснись ко мне, — сказал он, и она положила ладони плашмя на его грудь и закрыла глаза, почувствовав жесткость темных, чуть вьющихся волос, тепло его мускулистого тела.
   — Я знал, что так будет, — сказал он неистово, и слова заструились по ее крови.
   Да, о, да, она знала это тоже. Она всегда это знала. Она хотела его с самого начала, какой смысл было отрицать это. И он хотел ее, она знала это, она знала это все время.
   Все разговоры о контракте и ребенке были только витриной.
   Это волшебное, вспыхнувшее пламя, которое всегда ждало, чтобы вспыхнуть, которое всегда угрожало охватить их, — это было единственное, что могло что-нибудь значить. Ее дыхание перехватило, желание, горячее и страстное, заиграло в крови.
   Ее голова упала назад, когда он, подняв ее, понес через гостиную в спальню. Он опустил ее рядом с кроватью так, чтобы ее груди коснулись его груди, ее живот слегка касался его живота, и он отдернул занавеску.
   — Скажи мне, что ты хочешь меня, — сказал он.
   Его лицо было почти скрыто тенью, но она видела его глаза, блестящие от желания. Ты еще можешь остановиться, прошептал слабенький голос внутри нее, есть время.
   Но его рот вновь прижался к ее рту, и, когда он поднял свою голову, она потеряла самообладание, у нее осталось только желание, растущее с каждым ударом сердца.
   — Да, — сказала она тихим голосом, — о да, Грант, я хочу, я всегда хотела.
   Он засмеялся мягко и торжествующе, сдернул с себя рубашку, проворными пальцами снял совсем ее платье, и оно упало на пол.
   — Нам будет потрясающе вместе, — сказал он мягко. — Я знал это с первого раза, как коснулся тебя.
   — Ты знал? — прошептала она, в то время, как его руки скользили по ее бедрам.
   Он поймал ее палец зубами и мягко пососал его, а затем укусил нежную подушечку нижней части ее большого пальца.
   — Да, — он прижал свой рот к ее груди, и она слабо вскрикнула, когда его зубы слегка сомкнулись на твердом соске, выступающем из белой сорочки, — после того как я ушел от тебя той первой ночью, я почти вернулся.
   — Я бы не позволила тебе войти. — Ханна зарылась лицом в его грудь.
   — Я бы достучался в твою дверь и взял бы тебя так или иначе, — сказал он хрипло.
   — Я бы поборолась с тобой. — Она почувствовала, что его шепот возбуждает ее.
   — Недолго.
   — Почему ты не пришел? — прошептала она. — Почему ты ждал все это время?
   — Я не знаю. — Он приблизил ее к себе. — Может быть, потому, что я не был уверен, хочу я тебя поцеловать или убить, — сказал он с легким смехом, когда укладывал ее в глубину мягкой постели.
   — А теперь ты уверен?
   — Да. — Он опустил край ее сорочки и поцеловал ее в этом месте. Его поцелуй был долгим. — Я хотел знать, ты отдаешься мне потому, что хочешь, или будешь холодным камнем, выполняющим условия контракта?
   — Что?
   — У меня теперь есть ответ, не так ли, дорогая? — Он провел рукой по ее телу. — О, да.
   — Грант? — Ханна снова зарылась в подушки. — Помолчи теперь.
   Он несильно зарычал, когда укусил ее за горло. — Дай мне твою руку, — прошептал он, — и…
   — Нет, Грант, пожалуйста. — Она толкнула его, и он затих. — Что, ты думал о… обо мне как о холодильнике, выполняющем условия… условия контракта?
   — Что? — Он раздраженно улыбнулся. — Черт, я не записывал.
   Она села, вдруг с болью осознав, какой развязной она, должно быть, выглядит в одной только сорочке, с распущенными по плечам волосами и размазанной губной помадой, и снова зарылась в постель и попыталась, не найдя ничего лучшего, укрыться до подбородка.
   — Что ты имел в виду? — настаивала она.
   — Ханна…
   — Контракт не дает тебе права… — она перевела дыхание, — затащить меня в постель, и ты это знаешь.
   — Мой Бог, женщина. — Он засмеялся облегченно. — Ты собираешься провести здесь обсуждение всех юридических тонкостей? Хорошо. Технически, полагаю, ты знаешь главное. — Он вскочил и схватил ее за запястье. — Наш брачный договор таков. Теперь посмотри и…
   — Я не знаю, о чем ты говоришь. — Ханна вырвала свою руку. — Грант, ничто не дает тебе права…
   — В чем проблема, Ханна? — сказал он, и голос его вдруг стал холодным и скучным. — То, что я делал, — это занимался любовью с моей женой.
   — Ты хочешь сказать, что пытался соблазнить меня.
   — Прости меня, — сказал он мягким, но угрожающим тоном, — но я не вижу различий.
   Ханна собрала постель вокруг себя.
   — Мы согласились, что… что секса между нами не будет, но ты…
   — Какого черта ты тут болтаешь? — Грант скатился к краю матраца, встал на ноги и положил руки на бедра. — Как ты предполагала иметь ребенка, Ханна? Найти его в капусте или ждать, пока аист принесет и бросит его в твой подол?
   — Таким путем, как мы согласились, конечно… искусственное оплодотворение, Грант. Мы сказали…
   Резкий, грубый звук его смеха прокатился по комнатам. Она почувствовала, как краска стыда разливается по ее лицу, когда он смеялся снова и снова.
   — Давай я скажу тебе напрямую. — Он с трудом перевел дыхание. — Ты подумала, ты действительно подумала, что я соглашусь… соглашусь заниматься любовью с пробиркой?
   — Да, — слезы злости появились у нее на глазах. — Да, конечно. Вот, что ты сказал. Вот, что мы обсуждали. Мы…
   Его смех превратился в злобное рычание, и Ханна закричала, когда он внезапно схватил ее и бросил поперек кровати.
   — Ты думала, я соглашусь надеть кольцо на твой палец, дать тебе мое имя, черт, дать тебе моего ребенка, и все это даже не прикасаясь к тебе? — сказал он сквозь стиснутые зубы.
   — Так мы договорились. — Ханна сделала гримасу, пытаясь освободиться.
   — Нет. Нет, Ханна, мы так не договаривались. Что ты за женщина?
   — Не та, что спит с мужчиной, потому… потому что она подписала клочок бумаги!
   Лицо Гранта исказилось от ярости.
   — Ты произносишь это так, словно даешь урок морали. Но какая мораль заставляет тебя думать, что лучше зачать ребенка в пробирке, а не от мужчины?
   — Это была твоя идея, не моя. Именно ты предложил это!
   Он схватил ее за плечи, когда она начала отворачиваться.
   — Нет, не моя! Что ты планировала, говоря о нашем ребенке, что это уже старо? Что он будет зачат в стекляшке?
   — Уходи, — сказала она дрожащим голосом. — Ты слышишь меня, Грант? Выйди из этой комнаты!
   — С удовольствием. — Он прошел к двери, затем повернулся лицом к ней. — Завтра…
   — Завтра ты можешь начать отменять все мероприятия.
   — Нет.
   — Почему нет? Ты поверенный, не я.
   — Никаких отмен. — Его ноздри раздувались. — И никакого развода. Не раньше, чем ты зачнешь моего ребенка.
   — Ты можешь держать меня из-за клочка бумаги, который гласит, что…
   — Ты согласилась оставаться моей женой до тех пор, пока не будет зачат ребенок или не истечет срок действия соглашения.
   — Но это — это три года, — сказала она в смятении.
   — Найми адвоката и оспорь соглашение, если оно не нравится тебе.
   — Мне не по карману…
   — Нет. Тебе не по карману. — Он неприятно улыбнулся. — Особенно, если добавить санкции, в случае если я выиграю тяжбу, за возмещение ущерба и затрат.
   — Какого ущерба? Каких затрат?
   — Изумруд на твоем пальце. Каждая тряпка вон в тех очень дорогих чемоданах. Психологическая жестокость, которой я подвергся и от которой страдал из-за того, что ты нарушила контракт. Я могу быть очень убедительной жертвой, Ханна, богатым преуспевающим человеком, который хотел наследника и, будучи одурачен красивой женщиной, подписал соглашение…
   — Никто в это не поверит, — сказала она дрожащим голосом.
   — …соглашение, которое она теперь отказывается выполнять. — Он мягко засмеялся. — Черт, думай о юридической стороне вопроса, которую мы нарушили! Дело могло бы длиться годы, — его улыбка исчезла, — и могло бы стоить миллионы.
   — Ты выродок! — Ханна побелела. — Ты знаешь, я могу…
   — Тогда ты обманулась, не так ли, дорогая?
   — Я… я расскажу всем о тебе, — сказала она, повышая голос. — Я расскажу им, что ты за человек, как ты шантажируешь меня…
   — Попробуй, если ты сможешь заставить кого-нибудь слушать. А если и сможешь, они поднимут тебя на смех.
   — Они будут смеяться и над тобой, Грант. Ты думал об этом?
   — Да, но есть разница между нами, дорогая. — Его рот скривился. — Мне ровным счетом наплевать на то, что обо мне думают.
   Она с ужасом посмотрела на него, когда он медленно, уверенно шел к двери спальни, а затем пронзительно закричала вслед ему:
   — Ты не можешь так сделать! Он вернулся и притянул ее к себе.
   — Есть только один выход из этого, — сказал он грубо и поцеловал ее, но не со страстью, а со злобой. После поцелуя он оттолкнул ее от себя так, что она упала назад к стене. — Подумай об этом. Я подожду, пока ты будешь принимать решение.
   — Никогда, — завопила она, когда он шагнул в гостиную. — Ты слышишь меня, Грант? Никогда! — Она протянула руку и хлопнула дверью. — Никогда, — прошептала она, бросилась на кровать, перевернулась на живот и разрыдалась.

Глава девятая

   Наконец пришла ночь, и Ханна, обессиленная, заснула, крепко и без сновидений, до утра и проснулась, когда освежающий ветер открыл ставню и стукнул ею по оконной раме. Через минуту она сбросила одеяло, натянула халат и вышла на балкон.
   Несколько коротких недель назад она была довольна своей жизнью. У нее была хорошая работа, собственная квартира, независимость, то есть, может быть, не так уж и много, но достаточно, чтобы удовлетворить ее нужды.
   Теперь… теперь у нее не было ничего. Ни работы, ни дома. И, конечно, ни того будущего, которым она позволила Гранту убаюкать себя.
   Она вздохнула от волнения. Нет. У нее еще было обещание — угроза Гранта не позволить ей уйти, пока они живут по их соглашению. Но она никогда не пойдет на это. Никогда. Только не уважающая себя женщина залезала бы в постель к мужчине ночь за ночью, зная, что он хочет ее лишь по причине выполнения условий невозможного контракта и ничего не чувствует к ней, за исключением простого желания женского тела.
   Не то что бы она хотела, чтобы у него были чувства к ней. У нее, конечно, к нему нет ничего, если только не считать ненормальной сексуальной тяги, когда бы он ни прикоснулся к ней, но безобразная сцена последней ночи уничтожила это навсегда. Она никогда не позволит ему прикоснуться к ней снова. Речь даже не идет о достижении с ним соглашения. В конце концов, он рационалист, логик по своей сути, и он должен прийти к тому же заключению, что и она. Он поймет, что у них нет выбора, кроме того, чтобы вернуться в Штаты и закончить все как можно благоразумнее и быстрее.
   Она бы даже приняла на свой счет некоторые из упреков, вместо того чтобы возложить все это на него.
   — Мы не поняли друг друга, Грант, — сказала она мягко, как будто он стоял перед ней, — но это не конец света, Я охотно допускаю, что мы сделали ошибку, и, я уверена, ты тоже, Ханна шагнула в спальню и приготовилась к встрече с ним. Она приняла душ, оделась, затем, чтобы чувствовать себя уверенней, наложила немного румян на щеки, подкрасила ресницы и губы. Очки? Или контактные линзы? Очки придадут более респектабельный вид, решила она, и водрузила их на нос. Почувствовав себя вполне готовой, она расправила плечи и вошла в гостиную.
   Он был там и, стоя в дальнем конце комнаты у окна, потягивал нечто, напоминающее по виду апельсиновый сок. Он был голый. Нет. Не совсем голый. У него на бедрах было полотенце. Она скользнула по нему взглядом. Должно быть, он плавал: вода блестела на его загорелых плечах, сверкала как маленькие кристаллы в его темных волосах.
   Однажды в воскресенье в маленьком музее она увидела в освещенном солнцем алькове греческую статую — фигуру мужчины в натуральную величину, такую совершенную, такую прекрасную, что вид ее почти пронзил ее сердце.
   Вот такое же чувство она испытала сейчас, глядя на Гранта. Он стоял абсолютно спокойно в лучах неяркого утреннего солнца так, что его кожа казалась золотой. Статуя была из мрамора, а тело Гранта было теплое, такое же теплое, как прошлой ночью, когда ее пальцы двигались по этим мускулистым плечам, крепкой бугристой спине, когда она почувствовала шелковистое трение его кожи на своих голых грудях…
   Она было повернула назад, но слишком поздно. Грант повернулся. Что-то мелькнуло в его глазах, возможно удивление, и затем его лицо замкнулось.
   — Доброе утро.
   Его тон был скучным, но приветствие было цивилизованным. Это было, по крайней мере, начало. Ханна перевела дыхание.
   — Доброе утро, — сказала она.
   — Хорошо спала?
   Был ли это сарказм? Она посмотрела на него и ничего не увидела в холодных серых глазах.
   — Очень хорошо, — ответила она.
   — Рад, что хоть один из нас хорошо спал. — Он приятно улыбнулся. — Этот диван не очень-то удобен, как видишь.
   Глаза Ханны сузились. Это, должно быть, была колкость. Но он все еще вежливо улыбался, как если бы они все время обсуждали, кто как привык спать, как если бы только что прошедшая ночь была не первой в их жизни…
   — Апельсиновый сок или кофе? Официант принес поднос пару минут назад.
   Вряд ли что-нибудь полезло бы ей в рот. Но все-таки это было предпочтительнее, чем просто стоять здесь и смотреть на Гранта.
   — Кофе было бы замечательно, — сказала она с быстрой улыбкой.
   — Как ты его хочешь, Ханна? — Его голос был мягкий, немного охрипший. Она быстро взглянула на него, и их глаза встретились.
   — Как я хочу что? — прошептала она.
   — Кофе. Тебе со сливками или с сахаром?
   — О нет. — Она облегченно вздохнула. — Я… спасибо, черный.
   — Забавно, не так ли? — Он налил кофе и передал ей. — Необходимость задать тебе такой вопрос, я имею в виду. Ты знаешь, как я пью кофе, люблю ли я сэндвич с ветчиной, намазанной майонезом или горчицей, ты, вероятно, знаешь, какого размера я ношу рубашки, а я все еще знаю о тебе очень мало.
   — Ну, — сказала она через несколько секунд, — здесь нет ничего необычного. Так бывает всегда между секретаршей и шефом.
   — Конечно. — Грант кивнул. — Но зато ты теперь не мой секретарь.
   — Да нет, — улыбнулась Ханна. — Я не твой секретарь. Я твой партнер, но это, по-моему, одно и то же…
   — Ты никакой не партнер. — Его улыбка была словно вызов. — Вчера днем ты стала моей женой…
   Их глаза встретились, и то, что она увидела в его глазах, так на нее подействовало, что чашка задрожала у нее в руке. Она повернулась и поставила чашку и блюдце на стол.
   — Или ты ухитрилась выбросить эту неприятную деталь из головы?
   — Грант…
   — Сомневаюсь, что пара новобрачных когда-нибудь использовала этот номер так плохо, как мы, — сказал он.
   — Грант, послушай…
   — Что кровать сделана не для одного. — Он подошел ближе к ней, так близко, что она могла чувствовать слабый соленый запах моря от его тела. — Ты выглядела очень маленькой и одинокой в эту последнюю ночь.
   — Когда ты?..
   — Не нужно так тревожиться. Я не поднял на тебя руку. — Он скривил рот. — Черт, если бы я был в силе, я бы использовал ее вчера вместо того, чтобы пробежать десять миль по пляжу.
   — Я не…
   — Я толкую о крушении надежд. — Он с трудом улыбнулся. Холодный душ помогает тоже, но ты, моя восхитительная жена, закрыла доступ к душу.
   — О том… о том, что я твоя жена. — Она глубоко вздохнула. — Мы должны поговорить об этом, — сказала она. — Я не могу ею быть, конечно, ты знаешь это теперь.
   Он посмотрел на нее долгим взглядом, затем отошел и пригладил рукой волосы назад со своего вспыхнувшего лица, странно мягким жестом и со странным выражением в темных глазах.
   — Да.
   — Я была уверена, что ты понял. — Сердце Ханны прыгнуло. — Я знала…
   — И мы обязательно поговорим, после завтрака. Просто дай мне минутку прийти в себя, и я присоединюсь к тебе.
   Это все, подумала она, когда стояла около окна в гостиной и ждала его. Скоро все будет кончено.
   Хорошо. Это было то, чего она хотела, оставить все позади, чтобы потом больше не вспоминать. Она забыла бы все. Как смотрел на нее Грант, когда она сходила по лестнице к нему; как он взял ее руки в свои однажды, когда они были одни; как ее тело пело под чудом его поцелуев и его рук.
   — Ханна?
   Она вскочила на ноги, когда дверь спальни открылась. Грант стоял там, улыбаясь, одетый в белые джинсы и матросскую синюю блузу, и когда она увидела его, что-то произошло с ней, что-то такое сильное и неожиданное, что заставило ее задрожать.
   — Ханна? С тобой все в порядке?
   — Да. Я… я прекрасно себя чувствую. — Она кивнула. — Просто… Я думаю, мне нужно немного воздуха.
   — Давай прогуляемся по пляжу, — сказал он, и она сумела улыбнуться ему и даже опереться на предложенную им руку.
   — Это прекрасно.
   Они медленно прогуливались вдоль береговой линии, и Грант очень спокойно говорил о своих ошибках во взглядах.
   — Я бы не предложил это, если бы не подумал, что это сработает. Я хочу, чтобы ты поняла это, Ханна.
   — Я… — Она колебалась. — Полагаю, — сказала она, откашлявшись, — я имела глупость предположить, что ты… ты согласился жениться для удобства. Думая теперь об этом, я кажусь себе такой невозможно тупой.
   — Это не более безумно, чем мои идеи.
   — Просто я рада, что ты меня понимаешь. Я боялась, что ты, возможно, не видишь моего подхода, что, возможно, настаивал, чтобы мы… мы…
   — Нет. — Он резко засмеялся. — Нет, мне, может быть, нравятся те или иные вещи, но я не тот человек, который способен затащить женщину в постель силой.
   — Тогда ты понимаешь, что наша ситуация невозможна.
   — Да. — Он кивнул.
   Ханна перевела дыхание. Так, она была права. Грант был не только спокойнее сегодня утром, он был практичным, дисциплинированным человеком, каким он всегда и выглядел. Ее замужество было закончено. Облегчение, слегка окрашенное чувством горечи, охватило ее.
   — Я рада, что мы не ссоримся по поводу этого, — сказала она. — Хорошо, что ты увидел все в правильном свете. Я думала, ты будешь, но…
   — Я уже сообщил, что мы уезжаем, и заказал машину на десять.
   — Десять? У нас мало времени. Нужно начать складывать вещи.
   Грант обнял ее, когда она собралась вернуться в отель.
   — Горничные позаботятся об этом.
   Ханна перевела дыхание, когда они снова пошли гулять.
   — Затем… затем осталось решить, что мы скажем всем, вернувшись домой.
   — Нечего беспокоиться.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Я звонил Мэрилин сегодня рано утром и послал телеграмму в контору. — Он обнял ее. — Я обо всем позаботился, дорогая.
   — Но… что ты им сказал?
   — Если практика работы с законами чему-нибудь и научила меня, — Грант улыбнулся, — так это тому, что нет ничего лучше, чем давать правдивый ответ, если правда соответствует ситуации.
   Ханна удивленно посмотрела на него. У нее было такое чувство, что они говорят о двух разных вещах.
   — Конечно, — сказала она медленно, — но, учитывая обстоятельства… — Она провела кончиком языка по губам. — Ты не мог бы… ты не… мы не можем сказать им всю правду, Грант, особенно после того, как мы объяснили им причины нашей скоропалительной женитьбы.
   — Что мы потеряли головы?
   Она кивнула. Как жалко звучала теперь эта ложь.
   — Я сказал тебе, дорогая. Правду.
   — Ты все время говоришь, как будто это кодовое слово или еще что-то, но у меня нет представления, о чем ты говоришь.
   — Я сказал им, что влюбиться как безумный это так чудесно…
   — Что?
   — Так чудесно, что мы решили, что, возможно, не обойдемся однонедельным медовым месяцем.
   — Что ты говоришь? — Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица.
   — Это просто. Я сделал ошибку, думая, что ты была готова осуществить брачные отношения немедленно. Он говорил низким уверенным голосом. — Мы действительно не знаем друг друга. Мы работаем вместе уже несколько месяцев…
   — Пять, — тупо сказала Ханна. — Пять месяцев, вот и все.
   — Правильно. Пять месяцев. И в течение большей части этого времени мы просто смотрели друг на друга. — Он обнял ее за плечи, и они вновь начали прогуливаться. — Ты была мисс Льюис, я был мистер Маклин.
   — Грант. — Она сухо глотнула. — Я все еще не понимаю тебя. Мы же согласились, это была ошибка.
   — Да. Попытка заниматься с тобой любовью вчера была ошибкой, — сказал он грубовато. — Я виноват, прости, Ханна. Черт, я думал, что будет достаточно, чтобы мы захотели лечь в постель друг с другом, я…
   — Говори за себя, — сказала Ханна, резко отодвигаясь от него.
   — Не лги мне или себе, — сказал он мягко.
   — Я не лгу! Если ты думаешь, что я собираюсь… собираюсь кормить твое чудовищное «эго» тем, что… что позволить тебе сказать, что дела…