Иден Дороти. Можно и не любить

   Он схватил ее и поцеловал прежде, чем она смогла кончить фразу, его рот прижался к ее рту так сильно и быстро, что у нее не было времени отступить или даже отвернуть голову.
   — Поцелуй меня, — прошептал он, и вдруг она стала целовать его снова и снова, ее рот открылся, чтобы ощутить его рот, ее руки скользнули вверх, чтобы обвить его шею и наклонить его голову к своей.
   Когда они наконец оторвались друг от друга, ее дыхание было неровным. Грант смотрел на нее, казалось, целую вечность, а затем взял ее лицо в свои руки.
   — Дом на горе, — сказал он, глядя на нее, — на миллион миль от чего бы то ни было.
   — Какой… какой дом?
   — Тот, который я снял для нас. Я вынужден был взять его не глядя, но агент заверил меня, что это просто совершенство для новобрачных, проводящих свой медовый месяц.
   — Грант, Грант, пожалуйста…
   — Там есть повар и домоправительница. И он очень уединенный, с садом и плавательным бассейном. — Он улыбнулся. — Но если мы устанем от безделья, лежа на солнце, недалеко находятся руины времен майя, и мы всегда сможем поехать в Концумель или Канцун развлечься.
   — Боже мой, Грант, что ты наделал?
   — Я пытаюсь рассказать тебе, дорогая, — он мягко рассмеялся, — я снял дом для нас на весь остаток месяца.
   — Ты с ума сошел? Дом на месяц? Но ты сказал… ты сказал, что согласен, что наша ситуация невозможна.
   — И это так. Мы, конечно, не можем продолжать идти прежним путем. Наш брак…
   — Это не брак! Мы только вошли в это…
   — Ты не должна напоминать мне, — прорычал он. — Поверь мне, Ханна, я знаю причину нашего союза.
   — И… и ты согласился, когда я сказала, что этому нужно положить конец, ты сказал…
   — Через несколько дней мы больше не будем чужими друг другу. Ты почувствуешь себя легче со мной…
   — Ты думаешь, этого будет достаточно, чтобы затащить меня к себе в постель? Мне легко с… с человеком, который занимается химчисткой моих вещей, но это не значит, что я…
   — Ты кое-что забываешь. — Он обнял ее. — Независимо от того, что ты говоришь себе, ты знаешь, что хочешь заниматься со мной любовью.
   — Это не любовь, — с дрожью, зло прошептала она, — это… просто секс!
   — Ханна! — Грант напряг челюсть. — Проклятие, я предупреждаю тебя!
   — Я знаю, что предупреждаешь. Ты уже предупредил меня. Ты заставишь меня соблюдать наше соглашение до конца или погубишь меня, — дыхание раздражало ее горло. — Ну, тогда ты вынужден погубить меня, Грант, потому что у меня нет намерения быть… заниматься проституцией для тебя.
   Наступило молчание. Ханна внутри вся дрожала, но она заставила себя встретить ужасный взгляд Гранта не дрогнув. Казалось, прошло много времени, прежде чем он снял свои руки с ее плеч с подчеркнутой осторожностью и наградил ее холодной улыбкой.
   — Поверь мне, твое желание закончить наши отношения только соответствуют моему собственному. Я тебя уверяю, что не продлю договор ни на день более чем необходимо.
   — У меня нет намерения оставаться замужем за тобой. Ты, возможно, обдумал и это.
   — А ты, возможно, помнишь, что я сказал тебе прошлой ночью. Не будет никакого развода.
   — Я уйду от тебя в любом случае и не беспокойся, напоминая мне, что у меня нет работы и негде жить…
   — И нет возможности вернуться в Сан-Франциско, если я не заплачу за твой билет.
   — Это неправда. — Ее сердце стучало так громко, что она боялась, что он может услышать его. — У меня есть собственные деньги.
   — У тебя в кошельке пятьдесят долларов. — Он улыбнулся во весь рот. — Я позволил себе проверить это сегодня утром. С этим далеко не уедешь, дорогая.
   — У меня есть кредитные карточки.
   — Больше нет.
   — Ты забрал их? — Ее глаза расширились от ужаса. — Ты не имел права!
   — У меня все права. Ты моя жена.
   — Ты… ты… — Она брызнула слюной. — Ты животное! Ты сукин сын! Ты — ты…
   — Четыре недели, Ханна. — Его голос был спокоен, что еще больше привело ее в ярость. — Едва ли это гак уж долго.
   — Нет. Но более чем достаточно, чтобы возненавидеть тебя так, как я не ненавидела никого в жизни!
   Она повернулась и направилась к отелю, но Грант догнал ее и схватил за руку.
   — Так не пойдет, — сказал он.
   — Я уже знаю. Ты готов проломить стену ради достижения своей цели. — Ее руки сжались в кулаки. — И пойдешь на все, даже на то, чтобы держать меня в плену.
   — Ты все неправильно понимаешь. — Его руки заскользили по ее рукам и схватили ее за запястья. — То, что я делаю, это оберегаю свою жену.
   Ханна молча посмотрела на него. Он не приблизился к ней и не сделал попытки приблизить ее к себе, но одного воспоминания о его близости и прикосновениях было достаточно.
   Она приглушенно вскрикнула, вырвалась и пошла по песку в относительную безопасность отеля.

Глава десятая

   Ханна наблюдала с холодной отчужденностью, как все бросаются выполнять приказания Гранта. Когда они вернулись в отель, их багаж был упакован и ждал в вестибюле, счет был готов и представлен для подписи, а перед дверями отеля их уже ожидал сверкающий черный «лендровер».
   — Пойдем, — сказал Грант оживленно. Он обнял ее рукой, и его жест, с виду любящий, на самом деле был словно железная хватка.
   — Тебе не нужно надевать на меня наручники, — сказала она холодно. — Я не собираюсь устраивать сцену.
   Она высвободила свою руку, направилась к «лендроверу» и распахнула дверцу. Она сидела в машине неподвижно, пока он наблюдал за погрузкой их багажа, и пошевелилась только тогда, когда носильщик попрощался.
   — Поезжайте с Богом, — сказал он по-испански, вежливо улыбнувшись.
   Ханна едва сдержалась, чтобы не сказать ему, что она уезжает не с Богом, а с дьяволом.
   Они проделали довольно долгий путь по главной дороге. Мелькали знаки с надписями на испанском языке, но скоро они остались позади, они проехали через город, затем маленькие деревеньки. Она все ждала, что Грант снизит скорость и завернет в одну из них, но он все время жал педаль газа. Дорога становилась более узкой и поднималась все выше и выше в горы.
   — Если указания агента верны, то мы скоро будем на месте.
   Грант внимательно смотрел на дорогу впереди, его руки легко сжимали руль. Он разговорился.
   — Ну-ка взгляни туда. Черт, вот это вид! С ума сойти! Он повернулся к ней и сверкнул быстрой улыбкой. — Черт, я согласился снять дом не глядя, а теперь выясняется, что он находится на вершине горы в десять тысяч футов.
   Десять тысяч футов? Неужели это серьезно?
   — Правда, агент клялся, что поездка стоит этого. — Двигатель заворчал, когда он переключил рычаг передачи. — Он говорит, что лес подступает прямо к задней двери. И простирается настолько, насколько хватает глаз. Он говорит… — Грант оглянулся и протяжно свистнул. — Красота! — прошептал он.
   Красота? Ханна сжала челюсти. Что означает «красота»?
   — Это верно, насколько хватает глаз, — бормотал он. — Надеюсь, у этой машины хорошие тормоза.
   Он пытался добиться от нее реакции. Ладно, она не собирается связывать себя обязательствами. Все же она не могла противостоять тому, чтобы не обернуться и не взглянуть на дорогу.
   — О Боже. — Она почувствовала, как кровь отлила от ее лица, и со страхом прижалась спиной к сиденью. — Это не десять тысяч футов, это десять миллионов.
   — Это больше похоже на три тысячи, — согласился Грант. — Во всяком случае, нам не потребуются кислородные маски.
   Это была шутка, она это знала. Но, как все шутки, она содержала долю правды. Воздух все же казался здесь другим. Она глубоко вздохнула.
   Стал он более разреженным? Нет. Вовсе нет. Просто он был более чистым. Более острым. У него был резкий запах как… как у сосны.
   Она подняла глаза на горы, возвышающиеся вокруг них. Деревья — большей частью сосны — были густо-зеленого цвета, цвета изумруда на ее пальце, и они пронзали небо такой синевы, какой она никогда не видела раньше, разве только в детстве в коробке с красками.
   Прекрасно, подумала она.
   — Да, — сказал мягко Грант. — Это так, верно?
   — Я не говорила…
   — Тебе не нужно было говорить. — Он быстро улыбнулся, затем оглянулся на дорогу. — Этот твой вздох все сказал.
   — Какой вздох?
   — Тот легкий звук, что ты издаешь, когда тебе что-нибудь нравится. В первый раз я заметил это в тот вечер, когда мы купили Брайена.
   — Брайена? — сказала она, недоуменно посмотрев на него.
   — Лев Брайен, помнишь? — Он ухмыльнулся.
   — О, ну, это было…
   — Ты также издаешь звук, когда я тебя целую.
   — Это смешно. — Краска залила ее щеки. — А ты теряешь время, если думаешь, что такого рода разговор приведет к…
   — Единственная вещь, о которой я думаю, это то, что нам нужно дать себе шанс, Ханна. Вот почему я сделал эти распоряжения, так что ты и я…
   — Не ты и я, — сказала она отрывисто. — Это только клочок бумаги, который ни один суд в мире не заставит меня соблюдать. И ты знаешь это.
   Он долго молчал. Когда он заговорил, его голос был отрывистым.
   — Ты все время забываешь про другой клочок бумаги, тот, в котором говорится, что мы муж и жена.
   — Это тоже ничего не значит.
   — Перестань изображать невинность. — Голос Гранта был твердым как железо, а тон обвиняющим. — Ты пошла на это с открытыми глазами, и если ты видела только то, что хотела видеть, то упрекать тебе нужно только себя.
   Она ничего не ответила на это. Что она могла сказать? Это неприятно сознавать, но он прав.
   Как могла она подумать, что Грант согласится с ней иметь холостяцкие отношения? Он был зрелый человек, в расцвете сил. Не требовалось большого воображения, чтобы понять, на что был бы похож брак, если бы он пошел так, как она предполагала. Грант жил бы своей совершенно отдельной жизнью, имел бы дела, приходил бы домой с запахом другой женщины…
   Комок тупой боли сдавил ей грудь. Она повернула голову, чтобы посмотреть на него из-под полуопущенных ресниц, ее взгляд пробежал по прямому носу, упрямому рту и подбородку. Она вспомнила ласку его рук, когда он обнимал ее, упругость и силу его гибкого тела, нежность губ и вдруг ясно представила себе тот ужас, который бы она почувствовала, слыша, как он возвращается поздно ночью домой после объятий с другой женщиной…
   Машина подъехала к стоянке сбоку от дороги.
   — Посмотри. Вот он.
   Она посмотрела на него, слишком ошеломленная этим видением.
   — Дом, — сказал он, и она услышала возбуждение в его голосе. — Вот он, Ханна. Прямо впереди.
   Дом стоял в уединении на отвесной скале над ними, с густой зеленью горы позади, и смотрел вниз на долину, расположенную в тысяче футов под ним. Дом был отделан белой штукатуркой, с крышей из красной черепицы и красными жалюзи, и Ханна признала, что она никогда не видела более красивого места.
   — Ханна, — Грант откашлялся, — будь честной. Как он выглядит? — Она перевела взгляд с дома на него. Как мечта, подумала она, как совершенное место для того, чтобы быть с мужчиной, которого обожаешь.
   — Скажи мне, что ты думаешь? — Он протянул руку и убрал прядь темных волос со щеки. — Тебе нравится?
   Она ничего не ответила. Месяц, подумала она, четыре долгие недели в этом прекрасном месте с Грантом.
   — Я хочу, чтобы тебе здесь понравилось, — прошептал он. — Ханна?
   Ледяная рука страха охватила ее грудь, страха не от человека рядом с ней, но от неизвестности, которая была впереди. Она отпрянула резко назад, прочь от убаюкивающего тепла его руки.
   — Пожалуйста. — Она перевела дрожащее дыхание. — Давай уедем назад…
   — Ханна, Ханна, послушай…
   — Не заставляй меня оставаться с тобой, Грант. Отпусти меня. Дай мне уйти от этого… этого кошмара.
   Их глаза встретились, ее — наполненные мольбой, его — серые и ничего не выражающие. Затем медленно холодная улыбка появилась на его лице.
   — Ты разбиваешь мне сердце, — сказал он саркастически, и автомобиль двинулся вперед.
   Домоправительница и повар представились, а затем удалились, оставив Гранта и Ханну самостоятельно обследовать дом. Яркая мексиканская плитка покрывала полы: ручной работы одеяла висели на выбеленных стенах, комнаты были просторные и прохладные благодаря жалюзи, опущенным для защиты от полуденного солнца. Все комнаты выходили в заполненный цветами и зеленью общий зал, где миниатюрный водопад брызгал на покрытые мхом камни в бассейне, устроенном словно в скалистой местности среди холмов.
   В доме было четыре спальни, каждая с отдельной собственной ванной.
   — Какую ты предпочитаешь? — спросил Грант.
   Более чем когда-либо казалось необходимым выбрать самую дальнюю, чтобы быть подальше от него.
   — Я… я думаю, мне нравится эта, — сказала она, выбирая ту, в которой они находились.
   — Чудесно. Я внесу вещи. Повар уже приготовил ланч.
   Она вышла в зал и сделала вид, что смотрит на цветы. Что-то случилось в те последние мгновения в машине, но что?
   — Сеньора? — Ханна очнулась. В дверях стояла, вежливо улыбаясь, домоправительница.
   — Я распаковала ваши вещи, сеньора. Надеюсь, я уложила их по вашему вкусу.
   — Спасибо. Уверена, что все прекрасно.
   — Сеньор просил меня сказать вам, что присоединится к вам для ланча через несколько минут.
   — Я… я не очень голодна. Тепло… долгая поездка… — Ее голос поник. — Не будете ли так добры сказать сеньору, что я пошла вздремнуть?
   Скажите ему… скажите ему, что я увижусь с ним позднее.
   В своей комнате она легла на кровать и уставилась в потолок. Гнев, обуревавший ее последние несколько часов, вдруг пропал, оставив внутри пустоту. Она чувствовала себя уязвимой, даже напуганной, как если бы ее мир собирались перевернуть вверх ногами.
   Послышался легкий стук в дверь.
   — Ханна? — Дверь открылась, и Грант шагнул в комнату. Ханна зарылась в подушки. — Эстрелла говорит, ты заболела.
   — Нет. Просто… просто немного устала.
   — Принести тебе что-нибудь?
   — Ничего, спасибо.
   — Аспирину, быть может. Или кофе?
   — Я просто хочу побыть одна. — Ханна покачала головой.
   — Прости меня, — сказал Грант натянуто и вышел.
   Она закрыла глаза и долго лежала так, безуспешно пытаясь выбросить из головы мысли. Она чувствовала себя напряженной, как сжатая пружина. Через некоторое время она встала, подошла к окну и раздвинула жалюзи. Ее пристальный взгляд остановился на бассейне. Он выглядел прохладным и зовущим, и она подумала, что хорошо было бы почувствовать, входя в воду, как исчезает тревожная энергия, накопившаяся внутри.
   Она быстро прошла к шкафу для одежды. Эстрелла рассортировала и тщательно разложила ее вещи. Ханна взяла белый бикини, довольно скромный по существующим стандартам, но все же более откровенный, чем любой другой, который когда-либо был у нее.
   — Ты будешь выглядеть в нем великолепно, — уверяла сестра Гранта.
   Она тихо вышла из спальни. Выложенный плитами пол был теплым под ее босыми ногами; когда она вошла в воду, казалось, шелк коснулся ее кожи. Она без конца плавала кругами до тех пор, пока не почувствовала, что по телу побежали мурашки. Тогда она выбралась из бассейна и растянулась в шезлонге.
   Солнце было жаркое. Очень жаркое. Через некоторое время Ханна закрыла глаза.
   …Руки, обвившиеся вокруг нее, их прикосновение, легкое, но возбуждающее. «Ханна». Руки, поворачивающие ее, поглаживающие ее по коже. Дыхание, шепчущее в ее волосы, губы, прохладные и сладкие, против ее губ. «Ханна, дорогая».
   — Ханна, Ханна.
   Ее глаза открылись. Грант сидел в шезлонге рядом с ней и держал ее руку в своей. Его загоревшее голое тело было около нее, а лицо так близко, что она могла чувствовать его дыхание на своей щеке.
   — Грант? — прошептала она.
   — Да, — у него был мягкий и глубокий голос. — Ты грезила.
   Она сухо глотнула. Ей показалось, что во сне прошли дни, а не минуты.
   — Я, должно быть, крепко спала.
   — О чем ты грезила?
   Их глаза встретились. Я грезила о тебе, Грант, подумала она, о тебе, Грант…
   — Ничего особенного, — сказала она осторожно.
   — Правда? — Он улыбнулся ей в глаза. — Тогда почему ты издавала тот маленький звук?
   Она очень смутилась, делая вид, что не понимает, о чем он говорит.
   — Я не знаю, — сказала она. — Я просто спала и… и… — Она замолчала. Он был очень близко от нее, слишком близко. Его кожа слабо пахла солнцем и потом — запах более крепкий и чувственный, чем любой другой.
   Она перевела дыхание и изобразила улыбку на лице.
   — Мне снилось, что… что я пила из высокого стакана ледяную воду, — сказала она со слабой улыбкой.
   — Я могу превратить этот сон в действительность. — Он улыбнулся и отодвинулся от нее. Когда он повернулся, в его руках оказался высокий запотевший стакан. — Будешь лимонад?
   — О, да, — сказала она. — С удовольствием. Спасибо. — Она выпила полстакана. — Как раз то, что нужно, — добавила она весело.
   — Да. — Он погладил ее руку своей, когда забирал у нее стакан. — Мне следовало предупредить тебя. Здесь солнце гораздо сильнее, чем дома.
   Ханна кивнула. Почему он продолжает сидеть около нее? Почему не встанет и не сядет на другой шезлонг или не спустится в бассейн?
   — Ты… ты уже был в бассейне?
   — Нет, еще нет.
   — Ты должен попробовать. Вода чудесная, очень прохладная и… и…
   Она бормотала словно идиотка. Нет, так больше продолжаться не может. Ханна встала.
   — Думаю, мне надо пойти внутрь. Я…
   — Зайди сначала в бассейн.
   Она посмотрела на него, когда он поднялся на ноги. У нее в горле пересохло. Как он прекрасен! Теперь она могла его лучше рассмотреть, чем утром, когда он стоял у окна обмотанный полотенцем. На нем были облегающие черные плавки, позволявшие видеть его узкие мужские бедра, живот, плоский, как стиральная доска, округлые выпуклости, которые составляли его мужское достоинство.
   — Ханна? Ты вся покраснела, — сказал он мягко.
   — Грант…
   — Это жара. Солнце. — Он улыбнулся и протянул к ней руку. — Поплавай и охладись, перед тем, как пойти внутрь. Ты сразу почувствуешь себя лучше.
   Она вложила свою руку в его и позволила ему подвести ее к каменным ступенькам, которые вели в воду.
   — Ты можешь идти, — сказала она с мимолетной улыбкой, когда вода дошла ей до пояса, — я умею плавать.
   — Зайди немного поглубже, — сказал он мягко и повел ее туда, где каменный выступ образовывал риф, через который вода переливалась в бассейн. Вода мягко охватила ее, когда он подвел ее под прохладный водопад. — Тут. — Он улыбнулся. — Здорово?
   — Да. Очень.
   — Твои волосы намокают, — сказал он. Она засмеялась, что удивило даже ее саму.
   — Ну и пусть, — сказала она, откидывая голову назад и закрывая глаза. Грант был прав: вода оказывала чудесное действие на нагретую кожу.
   — Ханна. — Она открыла глаза. Грант наблюдал за ней, и, когда она увидела его лицо, дыхание у нее перехватило. Его глаза были, как обсидиан, его рот был, словно глубокий разрез на напряженном лице. — Ханна, — сказал он снова и вытянул одну руку, очень медленно, и провел ею вниз по мокрым волосам к ее шее.
   — Не надо. Пожалуйста.
   — Ты знаешь, как ты прекрасна? — прошептал он. Его пальцы скользили по ее влажной коже, едва касаясь ее грудей.
   — Грант. — прошептала она.
   Она хотела сказать, чтобы он не делал этого, но не могла. Ее сердце прыгало, как будто она только что взобралась на гору пешком. Его пальцы были словно маленькие язычки пламени, когда они пробегали вниз по ее бедрам, и она чувствовала, что что-то растет внутри нее такое, что было сильнее ее желания остановить его.
   — Хотел бы я знать, как ты выглядишь раздетой, — сказал он, и голос его был очень тихим, таким тихим, что она едва слышала его. — Я представлял себе твое тело, полноту твоих грудей. — Его рука погладила ее грудь, и она почувствовала, как ее соски мгновенно поднялись. — Я представлял себе сладостный изгиб твоих бедер, небольшую округлость твоего живота…
   — Перестань, — дрожа шептала Ханна, — о, перестань…
   Грант подошел ближе. Его руки прошлись по ее бедрам, огибая их, ощупывая ягодицы.
   — Я не сплю ночью, думая о том, как это будет замечательно, когда мы наконец будем с тобой в постели. — Стон вырвался у нее из груди. Его руки легко прижали ее, он привлек ее к себе, и она с готовностью подчинилась, придвинувшись к нему так, что их тела соприкоснулись. — Ты откроешь мне всю себя? — Его голос лился на нее словно густой, вязкий мед. — Ты охватишь меня своими ногами и вскрикнешь, когда я войду в тебя…
   Ханна качнулась, и его руки обняли ее, прижимая все сильнее.
   — Ханна. — Она ощущала кожей его дыхание, когда он целовал пульсирующую ложбинку у нее на шее.
   Когда его рот нашел ее, она не могла остановиться и целовала его в ответ с дикой, отчаянной страстью, рот ее открылся, ее пальцы вцепились ему в плечи. Он первый перестал целовать ее, оторвав от себя и удерживая до тех пор, пока она не подняла на него глаза.
   Он не улыбался с победным видом, как она боялась, а смотрел на нее с таким видом, который она не могла понять. Знал ли он, что он может прямо сейчас взять ее, если захочет, здесь, под небом, при ярком солнце, в воде, окружающей их словно прохладный шелк?
   Прошло много времени, его руки опустились, и он отступил назад.
   — Обед через час, — сказал он очень спокойно, как будто то, что случилось только что, было не более чем сном.
   Ханна повернулась и нырнула в воду. Она вынырнула, когда достигла края бассейна, вылезла из него и, даже не оглянувшись, быстро прошла в свою комнату и заперла за собой дверь.
   — О Боже, — прошептала она.
   Нетвердыми шагами она направилась в ванную, сняла купальник и встала под душ. Повернув кран до конца, чтобы вода лилась во всю силу, она откинула голову и пустила холодную воду, подставив под струю лицо и тело.
   Как сможет она выдержать четыре недели в такой обстановке? Грант был мастером игры, которая была новой для нее. Она подчинилась ему, и он знал это.
   Она выключила воду и ступила на плитки пола. То, что она восприимчива, — это одно. То, что она была дурой, — это совсем другое. Как это говорится в старой пословице? Одурачишь меня раз — стыдно тебе. Одурачишь меня два — стыдно мне.
   Третьего раза не будет.
   Он ждал в салу, когда она вышла из комнаты. На ней было лимонно-желтое платье и гармонирующие с ним босоножки на высоких каблуках. На лице она изобразила холодную улыбку. Но улыбка ее погасла, когда она увидела его, высокого и стройного, в Сп.-иом пиджаке для обеда и рубашке с оборками. Но, с другой стороны, к чему делать вид, что он не великолепен.
   Да, великолепен, i!] что что значш для нее? Стол был уставлен прекрасным фарфором. Кругом горели свечи. Из спрятанных динамиков лилась мягкая музыка,
   Увертюра к попытке номер три начинается, подумала она и, перевел« дыхание, проворно подошла к нему.
   — Ханна. — Он улыбнулся. — Ты неотразима. — Спасибо. — Она взяла стакан с вином, который он протянул ей, и двинулась мимо него к корзине алых с раструбами цветов.
   — Они великолепны, — сказала она, как если бы разговор о цветах был как раз тем, что они делали, когда видели друг друга в последний раз. Грант не пропустил удар.
   — Держу пари, колибри думают так же.
   — Колибри? — Она повернулась в удивлении.
   — Конечно. Эти цветы ярко-красные. Вероятно, есть полдюжины различных разновидностей в этой части Мексики. Несколько лет назад, когда я был в Аризоне…
   Это было начало разговора на свободную тему, который сначала заставил ее насторожиться, затем смутил, но в конечном счете стал настолько увлекательным, что она забыла обо всем.
   От колибри они перешли к фильмам, от фильмов к книгам. У Гранта было свое мнение обо всем, что не удивило ее. Что ее удивило, так это то, что он хотел услышать ее точку зрения, допускал возможность другого взгляда на те или иные вещи, Он был очарователен и внимателен, и когда в полночь он улыбнулся и сказал, что уже поздно, ей очень не хотелось соглашаться с этим.
   — Я держал тебя очень долго. — Он примирительно улыбнулся и легонько обнял ее за плечи рукой. — Пойдем. Мы будем вспоминать эту ночь.
   Она посмотрела на него и сразу вспомнила все, что забыла за последние несколько часов.
   — Тебе не следует провожать меня.
   — Не говори глупости, — улыбнулся он. Она позволила ему довести себя до двери. Она шла напряженно, держась так, чтобы их тела не соприкасались. Она была готова к тому, что, конечно, наступит вслед за этим, но не к тому, что в действительности случилось.
   Грант положил руки ей на плечи и нежно поцеловал в лоб. Потом повернулся и ушел.
   Ханна стояла в темноте и пыталась понять свое отношение к этому. В самом деле он собирался покончить с этим? Да, по-видимому, так: она слышала звук его удаляющихся шагов.
   Ну и ну. Она отшвырнула босоножки, затем расстегнула молнию на платье. Это оказалось легче, чем она ожидала.
   Через некоторое время она сняла грим с лица, надела тенниску и трусики вместо того, чтобы надеть ночную рубашку, на чем настаивала Салли и другие девушки, даря ее, забралась в постель и уснула крепким сном.
 
   Она медленно просыпалась, дрожа от неожиданного холода, принесенного ночным бризом, который дул сквозь открытые окна. Она вздох-
   нула, сбросила одеяло, подошла к окну, чтобы закрыть его, и замерла.
   Какая-то фигура стояла в зале, освещаемая лампами из-под воды в бассейне. Он, все еще одетый так, как был одет несколько часов назад для обеда, стоял, глядя на меняющиеся картины в воде. Было что-то в линии его плеч, что заставило ее сердце дрогнуть.