Иден Дороти. Можно и не любить

   Она не знала, почему она пошла к двери и открыла ее. Может быть, потому, что была ночь и все казалось иллюзорным в слабом мерцающем свете.
   Она прошлепала босыми ногами по каменным плитам, остановилась на некотором расстоянии от него и тихо позвала по имени.
   Он не повернулся и не казался удивленным ее присутствием. Его плечи поднялись, затем опали, и она услышала, как он вздохнул, перед тем как заговорить.
   — Все в порядке, Ханна. Иди спать.
   — Грант, что случилось?
   — Ничего. Просто я не мог уснуть. Теперь она поняла, что увидела в нем, когда смотрела на него из окна. Была какая-то слабость в каждой линии его тела, и это отозвалось в ее сердце.
   — Могу я сделать что-нибудь?
   — Ты?.. — Он засмеялся, хотя это вовсе и не звучало как смех.
   — Вернись в постель. Я не хотел будить тебя. Я… я больше не буду тебя тревожить,
   Она подошла к нему и протянула руку, но затем отдернула ее, не дотронувшись до него.
   — Если ты… если ты хочешь сесть и поговорить немного…
   — Поговорить? — Он повернулся к ней, его галстук был развязан, и верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. — Поговорить? Черт побери, Ханна, я достаточно поговорил.
   Если бы только я могла видеть его лицо, подумала она, если бы только я могла видеть, что же в его глазах.
   — Я только хочу помочь…
   — Тогда иди спать!
   — Это… Это потому, что ты расстроен относительно нас? — Он не ответил, и она подошла ближе. — Я хотела сказать не то, что сказала, — прошептала она, — о… о том, что я как проститутка. Я хочу сказать, мы не поняли друг друга, вот и все. Я знаю, ты не…
   Она закричала, когда он схватил ее.
   — Ты, дурочка, — забормотал он, — ты не поняла?
   — Ну да. Это то, что я пытаюсь сказать тебе. Никто не должен знать, что плохого произошло между нами. Мы можем сказать, что мы…
   — Я подумал, что я могу сделать это, — прошептал он. Его руки скользнули к ее шее, затем к лицу. — Я думал, я могу привезти тебя сюда, не прикасаться к тебе, черт, я думал ухаживать за тобой…
   — Ухаживать за мной?
   — Да, черт побери. Ухаживать за тобой, так, чтобы это не стало для тебя ударом, когда мы ляжем с тобой в постель. Я хотел дать нам время, дать тебе время… но я не могу!
   Ханна задохнулась, как если бы у нее из легких выкачали воздух.
   — Я знаю, ты хочешь меня так же, как и я тебя, — сказал он, — но…
   — Ты не прав, — начала она, но он покачал головой.
   — Ты не должна ничего говорить, Ханна. Я знаю теперь, что я никогда не смогу изменить направление твоих мыслей.
   Он засунул руки в карманы брюк, затем повернулся спиной к ней.
   — Я вел себя в этом деле, словно слон в посудной лавке, и я хочу, чтобы ты знала… я хочу, чтобы ты знала, я сожалею.
   Он шагнул вперед. Действительно ли он извинялся?
   — Ты свободна и можешь уехать, — сказал он. Он перевел дыхание. — Теперь все.
   — Все? — прошептала она.
   — Да. — Он кивнул. — Это… это была ошибка. — Его плечи выпрямились. — Завтра мы едем домой.
   Слезы облегчения появились на глазах Ханны. Это было действительно все. Он освобождал ее от обязательств, аннулировал контракт.
   — Только возвращайся в свою комнату, — сказал он.
   — Грант…
   — Черт побери, иди! — Он повернулся к ней, и их глаза встретились. — Я все еще хочу тебя, и если я начну… — он сглотнул, звук был громким в тишине, — я не остановлюсь.
   Она могла уходить от него. Больше он не станет ее удерживать…
   Головой она поняла это. Но сердце посылало ей другой знак. Иди к нему, говорило оно с каждым ударом. Теперь, когда он предоставил тебе выбор, ты можешь идти к нему с высоко поднятой головой. Иди к нему, Ханна. Это то, что ты хочешь, то, чего ты всегда хотела…
   — Тогда не останавливайся, — сказала она и оказалась в его руках с открывшимся и жаждущим ртом, давая теперь то, что она вольна была дать, беря то, чего она так давно хотела.
   — Ханна? — прошептал он, целуя ее.
   Она услышала в его голосе вопрос и дала единственный ответ, который могла дать, целуя его со страстью, которой она не могла теперь управлять. Грант шептал ее имя и сжимал ее в своих объятиях.
   Лунный свет образовывал дорожку цвета слоновой кости на каменных плитах, ведущих в ее комнату. Он отнес ее в постель и положил на нее, а она смотрела, как он стягивает с себя одежду.
   Ее руки потянулись к нему, изучая его кожу, его жесткие волосы, его твердые мускулы. Она подняла свои руки, он снял с нее тенниску и трусики и лег рядом с ней, целуя ее грудь и живот. Она чувствовала, как он дрожит.
   — Ханна, — прошептал он.
   — Да, — вздохнула она, — о, пожалуйста, да.
   Она выгнулась к нему, когда он вошел в нее, встречая каждый глубокий толчок с неизъяснимым блаженством, отдаваясь так, как она никогда не думала, что это возможно, так, что прежде, чем он назвал ее по имени и взорвался в ней, она уже воспарила высоко-высоко, вдребезги разбиваясь на тысячи маленьких кусочков в темноте мексиканской ночи.
   Спустя вечность он прижимал ее к себе, гладил ее волосы рукой, целовал ее.
   — Моя жена, — шептал он, и Ханна зарыла свое лицо в изгибе его плеча и поняла наконец то, что ее сердце давно знало.
   Она любила Гранта. Вот почему она хотела его так отчаянно и пыталась бороться с этим желанием. Она любила его, и у этой любви не было никакого будущего. Их брак закончился прежде, чем начался.
   Только формальности юридического развода ждали их впереди.

Глава одиннадцатая

   — Кто знает, что такое любовь? — однажды вздохнула Салли.
   — Только не я, — сказала Ханна с поспешным смешком.
   Но теперь она знала. Это сильное, безотчетное, страстное чувство — чувство безграничной, охватывающей все твое существо любви к единственному мужчине в мире. Это проснуться впервые в его объятиях и осознать, что ты наконец обрела дом.
   Ханна поднесла руку к лицу Гранта и нежно дотронулась пальцами до его губ. К горлу подступил комок. Она перевернулась на спину и положила ладонь на глаза.
   Ей было легче до того, как она узнала, что любовь это реальность, что это не всего лишь словцо, придуманное поэтами и романтиками. Сейчас она познала всю истину.
   Оказывается, это возможно — любить без взаимности.
   Грант не любил ее и никогда не будет любить. Это было настолько же понятно, насколько и болезненно. Он был мужчиной, для которого любовь никогда не будет не чем иным, как западней. Это было мнение, которое они оба разделяли и которое свело их вместе, но она не могла сказать ему, что ошибалась, что они оба ошибались.
   Любовь была не западней, она была ключом — ключом к счастью. Грант посмеется над ее наивностью или, хуже того, посмотрит на нее с жалостью в глазах и спросит, о чем она толкует.
   Если так, то единственный выход для нее — уйти.
   — Моя прекрасная, ненасытная колдунья, — прошептал он над ее губами ночью, когда она с жадностью бросилась в его объятия и позволила ему снова увлечь себя в ослепительный полет к звездам.
   Ханна вздохнула. Теперь она знала, что делать. Когда Грант проснется, она скажет ему, что хочет домой, даст ясно понять, что-то, что произошло этой ночью, больше никогда не случится. Она была уверена, что эта новость не понравится ему. Этой ночью он говорил о днях и ночах, которые ждут их впереди.
   — Как тебе понравится, если мы поедем вниз к Чичен-Ицу и посмотрим руины майя? — негромко спросил он, когда они лежали в объятиях друг друга и смотрели игру лунного света на потолке. — Мы можем забраться на вершину храма Кукулкан. Говорят, что оттуда можно увидеть край вечности.
   Именно тогда Ханна начала чувствовать боль от возвращения к реальности.
   — Никто не может заглянуть так далеко, — сказала она немного спустя.
   Грант улыбнулся и поцеловал ее в лоб.
   — Мой маленький прагматик. Как ты можешь это знать еще до того, как испробуешь?
   Потому что не существует вечности, во всяком случае для нас, подумала она, но вслух не сказала. Не могла. Это бы означало слишком раскрыться. Вместо этого она зажмурила глаза и призналась себе в том, что эта единственная ночь будет все, что она может иметь с Грантом. Она должна бросить его сейчас, пока любовь к нему не станет такой же естественной, как дыхание, пока она не скажет ему, что никогда не хочет покидать его, что хочет быть его женой, его настоящей женой, и никогда не упоминать то дурацкое соглашение, которое однажды связало их друг с другом…
   — Доброе утро, дорогая.
   Ее глаза широко раскрылись. Грант лежал на боку, опираясь головой на локоть. И смотрел на нее сверху с ленивой, сексуальной улыбкой на устах. Боже, почему она не покинула постель раньше, чем он проснулся?
   — Мне только что снился прелестный сон, — нежно сказал он, — что ты лежишь в моих Объятиях. — Он протянул руку и коснулся ее губ пальцами. — Мы были в комнате, залитой солнечным светом, и ты лежала рядом со мной, твои волосы разметались, как темный шелк, по белой подушке.
   Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы. Потом, улыбаясь, откинул волосы с ее лица.
   Ханна проглотила комок в горле. Она знала, что сейчас должно произойти, она видела это по тому, как потемнели его глаза, она чувствовала это по тому, как жар пробежал по ее крови. И это может не произойти, если она найдет в себе силы сказать ему, что все кончено.
   — Грант…
   — Не надо по имени. Скажи «дорогой». — Он снова поцеловал ее, кончик его языка скользнул легко в ее рот. — Я хочу слышать, как ты говоришь это, Ханна.
   — Грант, пожалуйста. Уже… Уже, должно быть, поздно.
   — Поздно? — Он улыбнулся и наклонил голову к ней так, что его губы коснулись ее шеи. — Поздно для чего?
   — Поздно… поздно для завтрака. Эстрелла будет думать…
   Он зажал между пальцами прядь ее волос и поднес ее к губам.
   — Эстрелла ничего не будет думать. Она прекрасно понимает, что пары, которые приезжают сюда, чтобы уединиться, не самые пунктуальные гости в мире.
   — Но разве тебе не хочется выпить чашку кофе?
   — Ммм… Кофе, это было бы прекрасно.
   — Хорошо. Тогда позволь мне…
   — Кофе, дюжину яиц и фунт бекона. Ну, как звучит?
   Не улыбнуться было невозможно.
   — Так много с самого утра?
   — Я, да. — Он ухмыльнулся. — И ты. Полагаю, что у тебя сегодня должен быть волчий аппетит, Ханна. — Он поцеловал ее, и она чувствовала по его губам, что он улыбается. — Ладно, полагаю, что должен принести жертву. Маленькое упражнение, чтобы начать день…
   У нее перехватило дыхание, когда его рука начала двигаться по ней.
   — Пожалуйста…
   — Пожалуйста, что?
   Его рот касался ее рта, как язык пламени, его губы были такими горячими на ее губах, такими сладкими, что вынудили ее открыться ему. А она не могла. Не могла.
   Ханна отвернула лицо в сторону.
   — Не надо.
   Он откинулся назад и уставился на нее, она почувствовала, что ее рот начал дрожать.
   — Не надо, — повторила она.
   Когда она попыталась отстраниться, он позволил ей это. Она быстро встала с постели и накинула на себя халат. В комнате повисло молчание.
   — Ты можешь… ты можешь первым принять душ, если хочешь, — сказала она, стоя к нему спиной.
   — Ханна, в чем дело?
   — Ни в чем. Я сказала тебе, что поздно, и… Он мгновенно очутился возле нее, положил руки ей на плечи и повернул к себе.
   — Не будь смешной, — сказал он твердо, — тут что-то не так, и я хочу знать, что именно.
   — Я… я просто сказала…
   — Я помню, что ты сказала. Что уже поздно. Эстрелла будет недоумевать, что мы не кажем наши лица. И ты хочешь кофе.
   — Это верно.
   Потому что я люблю тебя, подумала она, потому что, если ты снова займешься сейчас со мной любовью, я останусь с тобой, пока не надоем тебе, и, когда ты бросишь меня, это разобьет мое сердце сильнее, чем оно разбито сейчас.
   — Ну?
   Она глубоко вздохнула.
   — Я… я должна кое-что сказать тебе, Грант.
   Напряжение в его лице ослабло. Он улыбнулся, легонько взял ее лицо в ладони и поднял к себе.
   — Хорошо. Потому что я тоже должен сказать тебе кое-что.
   — Грант, пожалуйста, ты должен выслушать меня.
   — Ты не хочешь узнать, что я должен сказать тебе, Ханна?
   — Ладно. Так что? — Она вздохнула.
   — Вспомни, о чем мы говорили вчера вечером? О том, чтобы поехать в Чичен-Ицу? — Он нагнулся и поцеловал ее в висок. — Так вот, у меня есть идея получше. Давай вовсе не поедем туда. Вместо этого полетим в…
   — Я не хочу ехать ни в Чичен-Ицу, ни в какое-либо другое место, — резко сказала она. — Вот, что я пытаюсь сказать тебе. — Она перевела дыхание. — Я хочу уехать домой. Сегодня.
   — Домой? — Он сдвинул брови. — Ты имеешь в виду обратно, в Сан-Франциско? — Она кивнула. — Но я думал, что тебе понравился этот дом.
   — Понравился. Я хочу сказать, что дом… — Она взглянула в его удивленное лицо. — Это не имеет никакого отношения к дому, Грант. Я просто… я хочу вернуться обратно к своей жизни.
   Удивление на его лице сменилось расстерянностью.
   — Что это должно означать?
   — Это означает только то, что я сказала. — Ханна провела кончиком языка по своим пересохшим губам. — Это было… это было мило, но…
   — Мило? — Его рот скривился. — Это все, что ты можешь сказать о прошедшей ночи?
   Она подумала о том, что ей хотелось сказать на самом деле — что это была ночь, которую она никогда не забудет, но осознание того, как она близка к этому немыслимому признанию, дало ей ту силу, которая позволила ей довести эту горестную сцену до конца.
   — Послушай, я понимаю: возможно, ты думаешь, что мы можем, что мы можем протянуть так еще некоторое время, но…
   — Но ты в этом не заинтересована! — Эти слова были произнесены ровно и холодно. — Ну, давай, давай, выплевывай, выплевывай, все что ты хочешь сказать.
   — Я не заинтересована иметь с тобой связь, Грант. Вот, что я пытаюсь сказать.
   — Я понимаю. — Он сосредоточенно взглянул на нее, потом на его лице мелькнула быстрая улыбка. — А не скажешь ли ты мне, почему?
   — А как ты думаешь, почему?
   — Но я хочу выслушать твои причины.
   — Я не могу объяснить и себе самой…
   — Да. — Она охнула, когда его руки крепко обхватили ее. — Да, именно не можешь. — Ты была потрясающа в моих объятиях прошлой ночью, и если ты думаешь, что я собираюсь…
   — Если ты думаешь, что я собираюсь оставаться здесь и… и выслушивать графическое описание моего поведения в твоей постели…
   Она замолчала, лицо ее горело, дыхание было прерывистым. Он невозможен. Невозможен! Она здесь, с ним, ее сердце разрывается, а он демонстрирует ей, что под внимательным, нежным, страстным мужчиной, каким он был прошлой ночью, скрывается эгоцентричный, самонадеянный негодяй, не желающий отпустить ее до тех пор, пока, черт возьми, ему хорошо с ней и он желает ее.
   То, что от нее сейчас требуется, это сохранить спокойствие. Превратить все в конфронтацию не означает облегчить ситуацию.
   — Грант, — сказала она осторожно, — не надо придавать этому такого значения. Просто я не хочу продолжать это соглашение…
   — И когда ты пришла к такому заключению?
   Сегодня утром, подумала она, как только осознала, что оставаться хотя бы еще на один день означает только продлевать страдания.
   — Я не знаю точно.
   — Ты не знаешь точно. — Его тон был зловеще спокойным. — Давай, Ханна, постарайся уточнить. Это произошло вчера вечером, когда ты пришла в мои объятия в саду? Или на рассвете, когда ты разбудила меня тем, что…
   Она отшатнулась от него.
   — Прекрати!
   — Почему я должен прекратить? — Грант схватил ее и повернул к себе лицом. — Когда ты разбудила меня и заявила, что с тебя довольно этого соглашения? Ты ждешь, что я буду приветствовать это и скажу: позволь, Ханна, узнать, когда отправляется домой следующий самолет и…
   — О Господи! — Ее пылающее лицо было повернуто к нему. — Или ты, черт возьми, привык к тому, что все происходит так, как тебе хочется, и даже не представляешь, что женщина может сама подумать о себе или…
   — И что же это? Порыв к женскому освобождению?
   — Если тебе так угодно думать. Я не намерена защищать свое решение.
   — А я говорю, черт возьми, ты мне все объяснишь.
   Они в упор смотрели друг на друга, и единственным звуком в комнате было их дыхание, и неожиданно Ханна почувствовала, словно стены сомкнулись вокруг нее. Она должна вырваться из этого помещения, где еще сохранялся слабый запах их любви, должна увидеть что-то другое, кроме разгневанного лица Гранта и разбросанной постели за ним.
   Она проглотила комок в горле и только тогда смогла произнести:
   — Давай лучше продолжим эту дискуссию за завтраком.
   — Это первая разумная вещь, которую ты сказала за все утро. — Он отпустил ее, повернулся и направился в ванную. — Я пойду приму душ.
   Как только Ханна услышала шум льющейся воды, она сбросила халат, надела джинсы и блузку и вышла в атриум на яркое утреннее солнце.
   Эстрелла уже поставила серебряный кофейный сервиз на маленький столик возле бассейна. Ханна налила себе кофе и сразу выпила полчашки. Кофе должен прояснить ей голову. Она долила чашку и опустилась в кресло. Главное — не допустить, чтобы он вынудил ее защищаться. Она подняла голову при звуке его быстрых шагов. Он выглядел посвежевшим в мятых хлопковых брюках и джинсовой рубашке, но за его расслабленной внешностью скрывался тлеющий гнев.
   Ее сердце тревожно забилось. Она должна быть сильной.
   — А теперь, — его слова прозвучали отрывисто, когда он вытащил кресло, перевернул его и оседлал, — что, черт возьми, означает вся эта болтовня, что ты не хочешь продолжать связь со мной?
   — Просто я так чувствую, — спокойно сказала она, — я сожалею, если невольно подтолкнула тебя думать об этом как-то иначе.
   — Вот так?..
   — Да. Вчера вечером, когда ты говорил, чтобы остаться…
   — Это забавляло тебя? Что я планировал будущее, в то время как ты планировала бегство?
   — Глупо так говорить, Грант. Я не собираюсь устраивать никакого бегства. Я просто хочу вернуться в Сан-Франциско, чтобы могла…
   — …вернуться обратно к своей жизни. Да. Замечательная фраза. Но что это означает?
   — Я думаю, это очевидно. Я нуждаюсь в работе, в крыше над головой.
   — Возвращение к твоей столь желанной независимости, — холодно сказал он.
   — Да, верно.
   — И ты не хочешь продолжать связь со мной. Давай не уходить от этой темы. — Он встал и налил себе чашку кофе. — Тебе никто не говорил, что вежливость требует дождаться приглашения, прежде чем отвергнуть его?
   — Что это означает?
   — Ты высказала мне свое решение раньше, чем я спросил тебя о чем-нибудь. Но ты всегда была очень восприимчива. — Он холодно улыбнулся ей поверх чашки. — Ну, продолжай, черт возьми! Я не дурак, знаю, что у тебя на уме.
   — Потрясающе, каким образом ты всегда узнаешь, о чем я думаю?
   — Полагаю, что ты имела в виду нашу женитьбу.
   — Да, если бы я знала, если бы я знала, что ты этого ожидаешь от меня, то… — Она оборвала фразу и повернулась к нему спиной. — Слушай, это все не относится к делу. Я хочу домой. И хватит об этом.
   — Ты имеешь в виду, что если бы знала, что я ожидал, что ты будешь вести себя как женщина, а не машина, ты бы никогда не согласилась выйти за меня замуж.
   — Что, что? — Ханна резко повернулась, вся пылая.
   — О, я знаю, чего ты хотела, Ханна. — Его голос сейчас был вкрадчив и мягок. — Ты думала, что получишь все, не дав взамен ничего, что ты можешь получить все выгоды этого соглашения без того, чтобы в нем участвовать.
   — Я не хотела никакого соглашения, черт бы тебя побрал! — на ее глаза навернулись слезы.
   — Конечно нет. Зачем тебе напоминать о том, что женские потребности и желания оказались замороженными в той глыбе льда, которую ты называешь сердцем?
   — Теперь я поняла. — Ханна опустила чашку. — Великий Грант Маклин думает, что он разбудил мое либидо, и теперь ожидает, что его официально отблагодарят за это. — Она поднялась на ноги. — Что ж, в таком случае у меня есть для тебя кое-какие новости. Ты не разбудил ничего. То, что произошло этой ночью, не имело к тебе никакого отношения.
   — Разве?
   Его голос был угрожающе мягок, но Ханна уже ничего не слышала, кроме своего собственного гнева и боли. Она встала на ноги, лицо ее пылало, руки уперла в бока.
   — Ты прав, — выпалила она, — да, у меня имеются определенные потребности, а у кого их нет? Ты просто оказался в нужном месте в нужное время.
   Он сделал к ней быстрый шаг и схватил за запястье, вывернув кисть руки так, что она оказалась у нее перед глазами.
   — Что ты видишь? — процедил он сквозь зубы.
   — Отпусти меня!
   — Отвечай на вопрос! Отвечай мне, что ты видишь?
   — Я не…
   — Кольцо. Кольцо из желтого золота. — Его улыбка была ледяной. — И я тот мужчина, который надел его.
   — К моему великому сожалению, — отрезала Ханна.
   — Приятные слова жены своему мужу после первой брачной ночи, дорогая. — Грант горько засмеялся.
   — Перестань пороть чепуху! Ты мне не муж!
   — Нет, черт побери, я тот, кем назвался, — пробурчал он. Их взгляды скрестились. — И я говорю, что мы все еще женаты.
   — Но ты сказал… вчера вечером…
   — К черту прошлый вечер! — Он с трудом сдерживал ярость. — Для меня он был, словно прыганье через обручи!
   — Что?
   — Тебе придется найти самого лучшего адвоката, которого только можно найти за деньги, если ты хочешь вырваться из этого замужества.
   — Это не замужество, — быстро произнесла она. — И ты знаешь это. Это было соглашение.
   — Скажи об этом судье. — Лицо Гранта потемнело.
   Он отпустил ее кисть, прошел мимо нее и вошел в дом, даже не взглянув на нее.
   Ханна глядела ему вслед. И как только она могла внушить себе, что влюблена в него?

Глава двенадцатая

   Наконец Грант согласился, что оставаться в Мексике не имело смысла. Это была маленькая победа Ханны.
   У нее не было никакой возможности вернуться к прежней жизни: ни работы, ни квартиры, ни денег. Она была привязана к нему свидетельством о браке и его упорным желанием удержать ее заключенным между ними контрактом.
   Как только они заняли места в салоне первого класса самолета, несущего их обратно в Штаты, он обернулся к ней:
   — Я позвонил Мэрилин, — произнес он неприятным голосом, — и сказал ей то, что мы будем говорить каждому интересующемуся: меня отозвали домой неотложные дела.
   — Можешь говорить им все, что хочешь. — Ханна смотрела прямо перед собой.
   — Я хочу быть уверенным, что ты знаешь, как излагать эту историю, — холодно произнес он.
   — Не думаю, что я вообще буду с кем-либо разговаривать.
   — Люди ожидают видеть нас вместе последующие несколько недель. — Он натянуто улыбнулся. — В конце концов, дорогая, официально у нас еще продолжается медовый месяц.
   — Только потому, что ты решил продлить его.
   — Да. — В углу его рта заходил желвак. — Одна из моих многих ошибок, а теперь слишком поздно исправлять что-либо.
   — Это никогда не поздно сделать. Ты просто боишься, что твое проклятое «эго» пострадает, если…
   — Тут нечего обсуждать, — оборвал он ее хриплым голосом, — последующие несколько недель ты будешь появляться со мной на людях, будешь принимать гостей в нашем доме…
   — Если ты попытаешься… если ты дотронешься до меня, — сказала она звенящим шепотом, — то обещаю, что ты пожалеешь об этом.
   Его рот показался узкой щелью на его потемневшем лице.
   — Я уже сожалею, — холодно сказал он и отвернулся, скрестив руки на груди и откинув голову на спинку сиденья.
   Ханна ничего не ответила. Не следовало этого говорить, было глупо показывать ему свой страх. Она никогда не боялась, что он возьмет верх над ней, да и сейчас не боится. Опасность заключается в том, что он, помимо его собственной воли, притягивает ее к себе как магнитом. Нет, с этим покончено навсегда. Она никогда снова не бросится в его постель. Никогда!
   Если бы у нее только было куда или к кому убежать. Но в том, что касается развода, она должна полагаться только на себя. Ее ближайшая подруга — Салли, но она не может затягивать ее в свои несчастья. Грант мог быть мстительным, и он не колеблясь уничтожит любого, кто придет ей на помощь.
   Он не желал ее, никогда не желал, кроме как на время их контракта. Все это было упражнением в силе, и боль, таящаяся внутри нее, не должна вырваться наружу.
   — Мадам? — Она подняла взгляд. Стюарт с сияющей улыбкой протягивал ей бокал шампанского. — Что бы вы хотели?
   Мою жизнь, такую, какой она была до того, как Грант Маклин завладел ею, подумала Ханна.
   — Ничего, — сказала она, покачав головой, — ничего, благодарю вас.
   — Мне тоже ничего, — процедил Грант.
   Это были последние слова, которые они произнесли до того момента, как их самолет приземлился в Сан-Франциско.
 
   Ханна знала, что Грант живет в огромной квартире в пентхаусе. Она предполагала, что квартира окажется элегантной, даже роскошной… Но когда двери частного лифта, идущего в пентхаус, распахнулись, от того, что, она увидела, у нее перехватило дыхание.
   Перед ней открылось огромное, облицованное мрамором фойе, освещенное сверкающей хрустальной люстрой, свисающей с потолка, высотой в три этажа. Ханна задрала голову. На стенах висели картины того рода, какие она видела только в музеях, а наверху, на уровне второго этажа, располагалась висячая галерея. Она опустила глаза и снова оглядела фойе, где в дальнем углу в великолепном одиночестве красовалась скульптура, похоже работы Бранкузи (Знаменитый французский (румынского происхождения) скульптор (1876-1957).).